Приз Гора

Глава 27 Степь

Шел уже второй день после того, как они ранним утром покинули лагерь под стенами Брундизиума. Порт Каньо, Фел Дорон и их небольшая компания, включая воина известного как Боск из Порт-Кара, и его товарища Марка из Форпоста Ара, двигалась на восток, постепенно удаляясь от Брундизиума. Они, не пошли сразу в направлении Ара, их маршрут пролегал севернее. Логично было предположить, что косианцы решат, что их противники были из Ара, значит, от них естественно было бы ожидать стремления поскорее добраться до этого города, следовательно, наиболее вероятным направлением на котором будут сконцентрированы основные силы преследователей должен быть юго-восточный маршрут с конечным пунктом где-то в районе Виктэль Арии. В целом ситуация развивалась близко к тому, что запланировали заговорщики. Первоначально было организовано преследование тарна с привязанным к седлу вертикально Терсием Майором, переодетым в Селия Аркония, в результате, поиски самого тарнстера, по крайней мере, временно косианцы прекратили. Несколькими анами спустя, незадолго до рассвета, была выпущена группа тарнов. Птицы, покинувшие свои стойла и стремительно удалявшиеся от лагеря, в темноте были приняты за побег врагов Коса и Тироса. Естественно, вскоре и за ними началась погоня. Хотя судьба Терсия Майора на тот момент оставалась неизвестной, нетрудно было предположить, что преследование тарнов, летящих без всадников, займет не больше ана, Тарнов либо вернут в их стойла, либо они рассеются по окрестностям, по крайней мере, большая их часть. Но к тому времени, как во многих пасангах от лагеря, смысл хитрости дойдет до преследователей и они поймут, что улетевшие тарны по большей части, если не все, были без всадников, наступит утро и обширный лагерь, постепенно будет свернут и тысячи мужчин вместе со своими товарами, фургонами и животными, как четвероногими, так и двуногими, начнут разбредаться по множеству дорог к своим бесчисленным местам назначения. И затерявшись среди них, столь же неторопливо, пошли Порт Каньо, Фел Дорон и остальные их товарищи.

Итак, они оставили лагерь ранним утром предыдущего дня, а теперь было позднее утро следующего дня пути.

Эллен была одета в короткую рабскую туники без рукавов, не больше чем лоскут коричневой реповой ткани. Ее руки уже не были скованы за спиной.

Зато теперь они были скрещены и связаны спереди веревкой, другой конец которой был прикреплен к задку запряженного тарларионом фургона Фела Дорона.

Поймав на себе взгляд Селия Аркония, Эллен постаралась идти особенно красиво.

— Самка слина, — бросил ее хозяин.

— Господин? — откликнулась она.

— Иногда, я жалею, что Ты не свободная, — заявил Селий, — тогда мне бы очень понравилось порабощать тебя.

— Увы, Господин — улыбнулась Эллен, — я уже рабыня.

— Моя рабыня, — добавил он.

— Да, Господин, — рассмеялась девушка.

— Как Ты находишь свою новую одежду? — поинтересовался ее хозяин.

— Это не моя одежда, это собственность моего владельца, — заметила она. — Как господин знает, рабыне ничего не может принадлежать.

— Но возможно Ты рада, что тебе разрешили это носить?

— Да, Господин, — подтвердила Эллен. — Рабыня благодарна за то, что ее хозяин позволил ей прикрыть наготу.

— Эта привилегия в любой момент может быть у тебя отобрана, — предупредил ее он, — стоит только мне того захотеть.

— Конечно, Господин, — вздохнула девушка.

— Итак, тебе понравилась эта туника? — спросил Селий.

— Не слишком ли она коротка, Господин? — осторожно поинтересовалась Эллен.

— Берегись, — предупредил молодой человек, — а то ведь я могу укоротить его еще больше или забрать совсем.

— Да, Господин, — потупилась Эллен.

— Так нравится она тебе или нет? — вернулся он к своему вопросу.

— Господин заставил меня очень красиво просить о ней вчера вечером, — напомнила ему рабыня.

Наручники с нее сняли вчера утром, вскоре после отъезда лагеря, и, ожидаемо, приготовление обеда для мужчин на полуденном привале, а позже и ужина было поручено ей. А после ужина, чистки посуды, попытки поцеловать хозяина, закончившейся ничем, если не считать не болезненной, но обидной оплеухи, расстилания одеял для мужчин, Селий Арконий бросил перед собой на землю небольшой лоскут ткани.

— Господин! — не удержалась от восхищенного крика Эллен.

Правда, когда она подползла к этому, разрешения встать на ноги она не получала, мужчина пинком отбросил лоскут подальше от нее. Так он развлекался с нею какое-то время, а наигравшись, приказал ей растянуться перед ним на животе и покрывать его ноги страстными поцелуями. Только после этого он приказал своей рабыне подползти к желанному предмету одежды, но лишь для того, чтобы, подняв его зубами, ползти назад к нему, а затем, стоять перед ним на четвереньках, подняв голову, и умоляюще смотреть, на него удерживая тунику в зубах, гадая, разрешит он ей это или нет. Наконец, когда, ее глаза уже заполнились слезами отчаяния, он сказал:

— Хорошо.

Эллен снова упала на живот, и с благодарностью, по-прежнему удерживая в зубах уже намокший лоскут ткани, прижалась влажной от слез щекой к его высокой сандалии. Только после этого ей было разрешено надеть это на себя.

— Так я не понял, нравится тебе это или нет? — настаивал Селий.

— Очень, — призналась девушка.

— Ты хорошо выглядишь в этом, — похвалил он.

— Если я в этом хорошо выгляжу, то мне это нравится вдвойне, — тут же заявила Эллен.

— Она скрывает твои дефекты, — бросил мужчина.

— О? — удивленно выдохнула она.

— Не то, чтобы она могла скрыть большую их часть, — добавил он.

— Мои дефекты, Господин? — осторожно спросила Эллен.

— Да, — кивнул ее владелец. — Твоя фигура слишком возбуждающа, слишком соблазнительно красива, в результате чего любому, кто смотрит на тебя, трудно сконцентрировать свои мысли на серьезных вопросах.

— Думаю, — улыбнулась девушка, — что любая рабыня будет жаждать иметь такие дефекты.

— Ну, в любом случае, они поднимают ее цену, — усмехнулся он.

— Да, Господин, — не могла не согласиться Эллен.

— Но Ты не стоишь двадцати серебряных тарсков, — сердито проворчал Селий Арконий.

— Мой хозяин заплатил двадцать один, — напомнила она.

— Твой хозяин — идиот, — заявил мужчина.

— Рабыня не смеет перечить своему хозяину, — нашлась Эллен.

— Фактически, Ты могла бы представлять интерес, — насупился он, — если бы не была настолько глупа.

— Трудно иметь все, Господин, — пожала плечами Эллен.

— Пожалуй, тебя следовало бы выпороть, — сказал он.

Эллен предпочла не отвечать и помолчать некоторое время. Ей стало интересно, случалось ли так, что рабынь могли выпороть только за то, что их владелец рассердился на них из-за того гипнотического обаяния, которым такое прекрасное существо могло подействовать настолько, что могли бы быть заподозрены в слабости? Что если они вдруг обнаружили бы внутри себя страх того, что могли бы растаять, уступить власти красоты такого уязвимого, восхитительного, соблазнительного, оказавшегося в их собственности создания. Неужели рабыня должна быть наказана за свою собственную привлекательность и красоту, ответственными за которую в большей степени были сами мужчины? Ведь разве не мужчины были причиной этой привлекательности и красоты, которую, хотела женщина того или нет, даровала ей неволя?

Возможно, здесь стоит вставить несколько поясняющих слов, поскольку понятие «красота, даруемая неволей», может многим показаться незнакомым и несколько парадоксальным. Во-первых, насколько я помню, уже время от времени упоминалось, что у мужчин, например у работорговцев, есть определенные критерии. Далеко не каждая женщина расценивается как «достойная ошейника». Не всякая женщина может быть «вожделенной рабыней». А вот Вы, разве Вы не задавали себе когда-нибудь вопроса вроде: «достаточно ли Вы привлекательны, желанны, чтобы быть рабыней»? Приобретение рабынь редко бывает спонтанным. Обычно к этому вопросу подходят серьезно, со всей строгостью. Некоторые критерии отбора, среди нескольких других, очевидны, это красота, интеллект, и, по крайней мере, латентная склонность к быстрой возбудимости и беспомощной страсти. В конечном итоге, похитителю приходится искать золотую середину, баланс множества особенностей, аспектов, качеств и признаков. В конце концов, женщины — создания сложные и весьма разнообразные. Например, если взять самый простой случай, у женщины менее красивой, но более умной вероятность оказаться в цепях рабовладельца значительно выше, чем у той, что красивее ее, но не столь умна. Безусловно, в идеале работорговец стремится найти ту, которая объединяет в себе весь набор желаемых им качеств, что к счастью для него случается не так уж и редко. Красивая женщина обычно умна и, по крайней мере латентно, не обделена страстью. Мимоходом, можно было бы отметить, что среднестатистический гореанин склонен предпочитать женщин естественных, нормальных, с красивыми, женственными чертами лица и женственной же фигурой, среднего роста и веса, которая будучи рабыней будет приятна рукам и глазам мужчины, в противоположность более неестественным «модельным типам», неизящным, худым и плоскогрудым. Иногда земные девушки, оказавшись в рабских загонах, удивляются не находя там красивых, с их точки зрения, женщин, и только позже приходят к пониманию, что именно они — по-настоящему красивые женщины, те, кого безжалостные мужчины выбрали для ошейников. Безусловно, некоторые девушки «модельного типа» тоже попадают на Гор, и они в свою очередь точно так же, как и все остальные, будут вынуждены научиться хорошо служить рабовладельцам, как в кухнях, так и на мехах.

Но давайте возвратимся к «красоте, даруемой неволей», принимая при этом во внимание, что свободная женщина, разыскиваемая для неволи, почти всегда изначально красива. Таким образом, не удивительно, что она станет красивой рабыней. Но как получается, что оказавшись в неволе, она станет еще красивее? В этот процесс вовлечено множество вещей, но я упомяну только основные три из них, да и то, только вкратце. Во-первых, «рабски одетая» женщина в ошейнике уже красива сама по себе. Ошейник усиливает их красоту, причем не просто как украшение, привлекательное на любой женщине, но еще больше своим значением того, что его носительница — рабыня, что она — товар. Тем самым он добавляет измерения выразительности и возбуждающего очарования к ее внешности, как в эстетическом, так и в психологическом отношении. То же самое можно сказать и о рабской одежде, подчеркивающей красоту женщины. Представьте себе, например, одна и ту же женщину в строгом серьезном деловом костюме, и в откровенной рабской тунике. Во втором случае она покажется во стократ более привлекательной. Во-вторых, рабыня обычно проходит соответствующее обучение, по крайней мере, до некоторой степени. Она учится ходить как рабыня, двигаться как рабыня, стоять на коленях, говорить, вести себя и так далее. Она становится послушной и почтительной, изящной и женственной. Все это усиливает ее красоту. И наконец, что важнее всего, по мере того, как она изучает свой ошейник и направляется господином, она приходит к пониманию того, что она — женщина, глубоко и по-настоящему женщина, в некотором смысле намного глубже простых достопримечательностей ее восхитительных черт, которые привлекли к ней внимание мужчин, и сыграли бесспорную роль в том, что она оказалась на прилавке работорговца, на цепи невольничьего рынка. В прошлом теперь неудачные старты и метания, конфликты и расстройства, разногласия и склоки, ставшие результатом наложения на нее ложных образов, придуманных манипуляторами и ненавистниками из чисто политических соображений. Она пришла к себе домой. Она, наконец, исполнила древнюю матрицу своих потребностей. Теперь она стала самой собой, единой со своей природой. В неволе она находит свое значение и удовольствие. Она нашла счастье там, где никогда бы не подумала его искать — в ошейнике. И счастливая, сияющая, ставшая самой собой, она стала еще красивее. Вот это и подразумевают, говоря о «красоте, даруемой неволей». Если женщина хочет быть по-настоящему красивой, то пусть она ищет своего господина и его ошейник.

А может быть, дело в том, что плеть могла бы быть не больше, чем просто еще одним прозаичным символом, одним среди многих, напоминающим невольнице, что ей не следует забывать о том, что она рабыня. Разумеется, рабыня, со своей стороны, нисколько не сомневается в том, что быть объектом для плети ее владельца, это такое же подтверждение ее статуса, как с ее собственной точки зрения, так и с точки зрения других, как ошейник и клеймо. Интересно, что хотя Эллен, так же, как любая рабыня, боялась плети и пошла бы на многое, чтобы избежать знакомства с оной, ныне глубоко вовлеченная в сложные, тонкие и многоплановые отношения господин-рабыня, очевидно и несмотря на свои постоянные напоминания самой себе о том, что она должна ненавидеть своего владельца, этого брутального, высокомерного, своевольного самца, Селия Аркония, вдруг обнаружила, что ей приходится прилагать значительные усилия, чтобы попытаться заглушить часто звучащий в ее собственной голове, острый, удивительный рефрен: «Я хочу быть выпоротой. Я люблю его. Я хочу быть выпоротой. Я люблю его. Я хочу, чтобы он выпорол меня. Я люблю его. Я хочу, чтобы он выпорол меня». Несомненно, в это были вовлечены глубины и тайны подсознательного, не подчинявшиеся поверхностным объяснениям, избегавшие поверхностных, удобных, понятных категорий идеологически правильного представления, бросавшие вызов политическим пародиям на человеческую природу, ссылавшиеся на факты, скрывающиеся в глубинах собственного «Я», в самой сущности гомо сапиенса, на факты, которые быть может, родились еще до того, как наши предки переселились жить в пещеры, до того, как они научились охотиться на больших, опасных животных, раздувать искры и поднимать зажатую в волосатой лапе горящую ветку, как символ их победы над темнотой.

— Мне кажется, что я нравлюсь Господину, — наконец нарушила молчание рабыня.

— Берегись, — предупредил ее он.

— Несколько ночей назад, в танцевальном кругу, — напомнила Эллен, — меня должны были бить плетью. Но Господин спас меня. Мой господин рассудительный и добрый. Он спас меня. Он выкупил мои удары у писца. Рабыня благодарна ему.

— На твоем месте, рабыня, — заметил Селий, — я не был бы слишком благодарен.

— Господин? — не поняла Эллен.

— Смотри вверх, — велел он ей. — Наблюдай за небесами.

А затем молодой человек обогнал ее и пошел у борта фургона. Его поведение обеспокоило и несколько озадачило Эллен. Но она нашла в себе силы выпрямить тело и идти красиво, как подобало женщине ее статуса. А спустя какое-то время ее лицо снова озаряла улыбка. Веревка была на ее запястьях. Спереди то и дело слышалось недовольное ворчание тарлариона. Мерно скрипели колеса телеги. Они двигались своей дорогой.

За следующие два или три дня, в зависимости от скорости их движения, они намеревались достичь «места, где спрятаны тарны», где Боск из Порт-Кара и Марка из Форпоста Ара, должны были оставить их группу, по-видимому, продолжая двигаться к точке рандеву. А в планы Порта Каньо и его спутников, вероятно, входило повернуть на юго-восток, в направлении Ара, чтобы как можно скорее добраться до большой южной дороги, Виктэль Арии, Победы Ара.

Следующее утро ознаменовалось для Эллен разрешением ехать на задке фургона. Ей оставили тунику, но сковали руки за спиной. По большей части она проводила время, лежа на спине, в куче свернутых одеял и других постельных принадлежностей, на дне кузова фургона. Кроме того, здесь были какие-то ящики и тюки, посуда, продукты и прочий скарб, прикрытые брезентом. Ей было тепло, скрип и покачивание фургона нагонял сонливость. Эллен периодически приоткрывала глаза, и щурилась на небо, залитое мягким светом утреннего солнца. Она была благодарна за то, что ей разрешили ехать в фургоне, что же до наручников за спиной, то рабыни должны ожидать такого обращения. Она не думала, что они опасались того, что она могла бы стащить булку. Скорее ей казалось, что им просто нравилось видеть ее в таком положении. Это, конечно, не давало нормально поправить тунику, натянув ее ниже на бедра, но и с этим можно было справиться, применив немного смекалки и сноровки, извиваясь и дергаясь. А мужчинам, похоже, эти ее потуги только доставляли удовольствие. Какие же все-таки эти мужчины — животные, думала Эллен. Как они могут эстетически наслаждаться затруднением связанной женщины, да еще той, которая оказалась в полной от них зависимости, в соответствии с их же деспотичным желанием. Рабыня руки которой скованны за спиной, прекрасно осознает свою беспомощность. Фактически, основной смысл наручников за спиной состоит в том, чтобы произвести на нее впечатление уязвимости и беспомощности. Кроме того, это еще и имеет тенденцию возбуждать женщину. Правда, владелец Эллен, по какой-то одному ему ведомой причине, отказывал ей в использовании. Это озадачивало ее и уже начинало изрядно беспокоить, поскольку она отлично понимала, что если не ее ум, то ее тело стремилось служить его удовольствию. Конечно, ее тело нетерпеливо, жалобно, отчаянно жаждало быть использованным им, как тело рабыни. Можно было бы мимоходом упомянуть, что, независимо от того, что могло бы быть идеологической причиной поощрения антимужских воинственных фантазий характерных для политизированного мира, например, в популярных шоу, в действительности сами такие фантазии не имеют под собой реального основания, и, будучи приведенными в жизнь, могут иметь трагические последствия. Кстати, наказания для непокорной рабыни, особенно попытавшейся ударить свободного человека, весьма суровы. Они колеблются от смерти до таких более мягких наказаний как отрубленная конечность, выбитые зубы и так далее. Женщины на Горе, что рабыни, что свободные, несомненно, находятся на том уровне, на котором природа, по лишь ей известной причине, сделала мужчин их владельцами.

Эллен изо всех сил попыталась принять вертикальное положение. Наконец, ей она удалось подняться, сначала на колени, а затем и на ноги, хотя удержать равновесие в покачивающемся кузове фургона было не просто. Ее взгляд невольно скользнул по небу, и зацепился за несколько пятен, контрастно выделявшихся на голубом фоне. Перепутать их с чем-либо еще было невозможно.

— Господа! — крик вырвался у нее даже прежде чем она осознала увиденное.

Ее крик немедленно привлек внимание мужчин, которые, прикрывая глаза ладонями, уставились в направлении ее испуганного взгляда.

— Не дергаться, — предупредил Порт Каньо. — За оружие не хвататься. Держаться своих мест. Мы — мирные путешественники, возвращающиеся домой. У нас нет никаких причин для опасений. Делаем вид, что мы их не заметили.

— Они вполне могли вообще нас не заметить, — сказал один из мужчин.

— Это могут быть торговцы, или перевозчики ценных грузов, слишком дорогих, чтобы рискнуть их доставкой по земле. Они могут вообще не беспокоиться о нас, — задумчиво проговорил Фел Дорон.

Мужчины придерживались своих прежних мест вокруг фургона, лицом в направлении движения. Фел Дорон, державший поводья тарлариона, уговаривал его успокаивающим голосом:

— Спокойно, уже все в порядке, толстый, неуклюжая красотка. Ну, ну, медленнее, не торопись.

— Эллен, — окликнул девушку Порт Каньо, не глядя в ее сторону. — Вниз! Сидеть! Сядь на дно лицом назад. Держи нас в курсе событий. Рассказывай все, что Ты видишь.

— Да, Господин, — кивнула Эллен, изрядно напуганная происходящим.

— Продолжай, двигаться в том же темпе, — велел Порт Каньо, обращаясь к Фелу Дорону.

— Хо, пошла, уродливая красотка, — спокойным голосом понукнул ящера Фел Дорон.

— Мне кажется, они не приближаются, Господин, — сообщила Эллен. — Такое впечатление, что они кружат на одном месте, довольно далеко отсюда.

— Тогда это не торговцы, — заключил один из мужчин.

— Они заметили нас? — поинтересовался Порт Каньо.

— Я не знаю, Господин, — растерянно ответила Эллен.

— Я насчитал пятерых, — сказал Порт Каньо. — А скольких видишь Ты?

— Тоже пять, — посчитала Эллен.

— Это тарнсмэны? — нетерпеливо спросил другой мужчина.

— Есть ли под тарнами корзины? — уточнил его вопрос другой.

— Мне кажется, да, — ответила Эллен, щурясь на небо. — Трудно сказать.

— Тогда это должны быть торговцы, — облегченно вздохнул мужчина.

— Если бы это были тарнсмэны, то вряд ли их была бы только пять, — заметил другой.

— Это запросто может быть разведывательный отряд, а основные силы прибудут по их сигналу, — не согласился с ним третий.

— Присмотрись, есть ли у них тарновые корзины, — попросил первый.

— Да, — внезапно воскликнула девушка. — Сейчас, когда они повернули, я уверена, что вижу корзины!

— Тогда это гражданские, торговцы, — облегченно вздохнул второй.

— Я бы не был так в этом уверен, — мрачно проговорил Порт Каньо.

— Это может быть какая-нибудь транспортная компания из четырех или пяти человек, — спокойным голосом предположил Фел Дорон.

— Есть компании по двадцать или более человек, — заметил мужчина.

— Ты видишь вымпелы или оружие? — спросил Порт Каньо.

— Слишком далеко, — вздохнула Эллен.

— Что они делают теперь? — полюбопытствовал Фел Дорон, глядя вперед, поверх широкой чешуйчатой спины тяглового животного.

— Я не уверена, но мне кажется, они нас либо не видят, либо мы им не интересны, — сказала Эллен. — Все выглядит так, словно их заинтересовало что-то позади нас.

— В таком случае, мы можем спокойно продолжать наш путь, — заключил Порт Каньо.

— А что там может находиться, позади нас? — заинтересовался Фел Дорон.

— Встань, — приказал Порт Каньо.

Эллен извернулась и поднялась вертикально, для устойчивости оперевшись одной ногой в борт фургона.

— Все что можно рассмотреть, это траву, стелющуюся по ветру, облака и горизонт, Господин, — сообщила она.

— А что насчет тарнов и их наездников? — полюбопытствовал кто-то.

— Они теперь сталь меньше, — ответила девушка. — Похоже, что они удаляются.

— Ничего не понимаю, — проворчал Порт Каньо. — Если бы это были торговцы, они не стали бы кружить на одном месте, а двигались бы своей дорогой. Если бы это были тарнсмэны или солдаты, то можно было бы ожидать, что они приблизятся, сядут и постараются выяснить кто мы такие и куда следуем.

— Они могли не заметить нас, — предположил один из мужчин, — или вести поиски в пределах назначенного им периметра.

— Возможно, — не стал спорить Порт Каньо.

Перед Эллен, все также смотревшей назад, тянулся, постепенно убегая вдаль, след колес телеги, промятый в высокой траве. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что такая столь приметная особенность могла бы быть не обнаруженной с высоты, причем намного легче чем с земли, если конечно, не идти прямо по следу фургона.

Порт Каньо подпрыгнул, перевалился через борт фургона и встал позади Эллен, из-под ладони изучая окрестности. С высоты фургона он видел гораздо дальше, чем мог увидеть с уровня земли. Кроме того, мужчина был дюймов на двенадцать — четырнадцать выше рабыни. Само собой он не мог не обратить внимания на двойной след колес, тянущийся в траве позади них, который не исчезнет еще в течение как минимум нескольких часов, отмечая маршрут фургона.

Внезапно он схватил Эллен, поднял вверх и, держа ее перед собой, на мгновение заглянул в ее глаза. Спиной и нежной кожей под коленями девушка чувствовала силу его рук. Она задрожала, беспомощно удерживаемая не весу, сознающая всю полноту его власти над собой. Тогда Эллен с наигранной скромностью сжала ноги, опустила голову вниз, немного наклонившись вперед и отвернув лицо в сторону. При этом пальцы ее ног вытянулись вниз, подчеркивая соблазнительную линию ее икр. Когда-то ее, тогда еще новообращенную рабыню, учили как следует держаться в этом положении, когда тебя несут подобным способом. И она прекрасно знала, как она сейчас выглядела. Ей приходилось видеть свое отражение в больших стенных зеркалах учебного класса, когда ее точно так же носили на руках дрессировщики или охранники. Правда, тогда она еще плохо была знакома с ошейником, но даже тогда она поняла, насколько провокационным является такое положение ее тела, впрочем, именно для этого оно и было предназначено. Она даже на мгновение представила себе, что подумали бы некоторые из ее сухих, назойливых, раздражительных, сексуально неудовлетворенных коллег феминисток, если бы могли увидеть, как ее полуголую рабыню с закованными в наручники руками, несли на руках. Впрочем, ее теперь это не волновало. Они ничего не знали о том, чем должна быть женщина принадлежащая мужчинам. Пусть они идут своей собственной дорогой. И пусть они кричат, если им так легче, если они не смогли найти для себя лучшей доли, в трагедии неудовлетворенных потребностей, вцепившись в промокшие от их неутешных слез отчаяния и беспомощного расстройства подушки, завидуя ей и спрашивая себя, почему они не встретили настоящих мужчин, почему никто не хочет надеть на них ошейник.

Порт Каньо что-то негромко проворчал, подержав девушку еще мгновение, а затем мягко рассмеялся и аккуратно поставил ее на одеяла, сваленные на дно фургона.

«Он хочет меня, — осенило Эллен. — Ну хоть кто-то хочет меня! Кто-то полагает, что я представляю интерес! Вообще-то, это ведь именно Порт Каньо, который купил меня с полки Тарго в Аре на Рынке Чайников!»

Она украдкой взглянула на Селия Аркония. Молодой человек, казалось, потемнел от охватившей его ярости. Эллен улыбнулась и невинно отвернулась, сделав вид, что не замечает его состояния.

— Следи за обстановкой по сторонам и позади нас, — велел ей Порт Каньо.

— Да, Господин, — кивнула она.

Однако в течение всего того дня, ни она, ни остальные, ничего подозрительного больше не заметили. Не было ни тарнов, ни тарнсмэнов, ни торговцев, вообще никого.

Они спокойно шли своей дорогой.

Возможно, на следующий день, или днем позднее, они могли бы достичь того места, где были спрятаны тарны. И где-то в той местности Боск из Порт-Кара и Марк из Форпоста Ара, собирались оставить их отряд, который должен был свернуться в направлении Виктэль Арии, и, в конечном итоге, к Ару. Точно Эллен этого знать не могла. Такие вопросы не обсуждают с рабынями, и уж конечно, не спрашивают их мнения или желания. Разумеется, девушка ненавязчиво и, настолько это было незаметно и возможно, прислушивалась к беседам мужчин. Известно, что на Горе есть высказывание смысл, которого сводится к тому, что любопытство не подобает кейджере. С другой стороны, интересно, кто-нибудь, когда-нибудь слышал о кейджере, которая не была бы любознательна? В конце концов, чего еще ожидают от нас эти животные? Мы — женщины, и мы рабыни.

Она пришла к заключению, что Ар ждали большие перемены.

Ходили слухи, что Марленус, Убар Убаров, вернулся в Ар, и многие в это верили. Гарнизон Ара, по большей части состоявший из наемников, лишился денег на оплату их контрактов, следовательно, возможны были беспорядки. Самые нетерпеливые утверждали, что в городе вот-вот вспыхнет восстание.

В тот день Боск из Порт-Кара дважды требовал остановиться. Тому не было какой-либо понятной Эллен причины. После второго требования остановки он запрыгнул в кузов фургона и встал около нее. При этом рыжеволосый не уделил ей даже толики своего внимания, а лишь осматривал окрестности. Девушка замерла, стараясь даже дышать через раз. Этот человек пугал ее до слабости в животе. Она не осмеливалась встречаться с его глазами. И она не могла понять: этот зверь производил на нее такой эффект, потому что она теперь была не больше, чем никчемная, закованная в наручники, полуголая рабыня в гореанском ошейнике, или скорее просто потому, что она была женщиной? До Эллен вдруг дошло, что даже повстречай она его на Земле, среди того, что называется признаками и благами цивилизованного общества, например, на приеме, будучи одетой в строгий костюм или сложное платье до пят, туфли и, возможно, с ниткой жемчуга на шее, она, скорее всего и тогда, почувствовала точно такой же страх перед ним. Смогла бы она устоять перед ним? Эллен сомневалась в этом. Она подозревала, что скорее всего, глядя в его глаза, даже в таком зале, в таком месте, в такое время, она смогла бы прочитать в его пристальном взгляде спокойные огни команд. Эллен была уверена, что даже там, даже в том маловероятном месте и времени, поняла бы, на неком подсознательном уровне, что она смотрит в глаза Господина, того, кто мог разглядеть в ней рабыню и того, кто знал, как надо с ней поступить. Она тряслась бы от ужаса даже там. О, она, скорее всего улыбнулась бы ему и мгновенно отвела бы взгляд, а потом болтая о всякой ерунде, смеясь невпопад, отчаянно надеясь скрыть истеричные нотки, поспешила бы покинуть комнату, однако зная, что его глаза по-прежнему следовали за ней, раздевая и небрежно примеряя на нее цепи.

По его предложению, после того, как он спрыгнул с кузова фургона, движение их отряда замедлилось.

Эллен боялась принадлежать ему. Она буквально кожей ощущала, что он прошел через множество жестоких ситуаций, и возможно, знал вкус предательств. Она не думала, что захотела бы оказаться на месте мужчины или женщины, посмевшей предать такого мужчину.

Он был немногословен, и от него исходили флюиды опасности.

Дважды за время пути после второй остановки Эллен, со своего места в кузове фургона, замечала, что он воин отходил в сторону и останавливался. Его голова при этом была поднята, словно он принюхивался к запахам, которые приносил ветер.

Той ночью они не разводили костров.

После того, как она поцеловала, развернула и подготовила одеяла для мужчин, причем для своего хозяина последнего, как здесь было принято, она легла подле Селия Аркония, ее господина, прижавшись щекой к его бедру. В этот раз он не стал надевать на нее наручники, и даже не стреножил, оставив ее лодыжки свободными от кандалов.

«Я могу убежать, — подумала Эллен. — Неужели он хочет, чтобы я убежала?»

Она немного поерзала и, повернувшись на спину, уставилась на выплывающие из облаков луны.

«Или он просто настолько высокомерно уверен во мне, что считает, что я не посмею убежать? Безусловно, Гор не самое подходящее место для побега. Здесь беглянку ждет множество опасностей, поля, хищники, голод, жажда, вероятность другого ошейника, ужас возвращения и наказания, суровость которого я боюсь себе даже представить».

Девушка коснулась своего ошейника, а потом, задрожав, кончиками пальцев провела по тонкому пугающему шраму ее клейма.

«Нет у гореанской рабской девки ни единого шанса на побег, — вспомнила она непреложную истину Гора. — Я — рабыня, и это то, что я есть, и это все, что я есть, и ничего больше».

Эллен снова повернулась на бок и, улыбнувшись, очень осторожно нежно, чтобы он не проснулся, поцеловала его бедро.

— Ну почему же Вы не используете меня, Господин? — чуть слышно прошептала девушка. — Неужели я не приятна вам? Действительно ли Вы мой господин? А если Вы мой господин, то почему Вы не показываете мне этого? Я готова. Докажите мне, что Вы — мой господин. Я прошу этого. Покажите мне, Господин, что я ваша рабыня.

— То есть, Ты просишь использовать тебя как рабыню, как самка слина выпрашивает этого во время течки? — уточнил Селий Арконий.

— Никогда, — отпрянула она, пораженная и смущенный его внезапным пробуждением. — Конечно же, нет, Господин!

— Ты — женщина с Земли?

— Да, Господин.

— А что землянки не просят об их использовании?

— Возможно, некоторые, самые низкие рабыни, делают это, Господин, — заявила Эллен, — потому что они беспомощны, и ничего не могут с собой поделать.

— Но Ты не такая?

— Нет, Господин, конечно, нет! — возмутилась землянка.

— Ну, тогда спи и не бормочи, — шепотом велел он.

— Я не знала, что Вы не спали, — прошептала Эллен. — Простите меня, Господин.

— Спи, кому сказано, — проворчал ее хозяин.

— Да, Господин, — вздохнула рабыня.

— То есть Ты — маленькая ледышка с Земли? — осведомился он, емного погодя.

— Да, Господин, — ответила Эллен.

— Странно, а в лагере Ты совсем не выглядела таковой, — усмехнулся Селий.

— В лагере, Господин? — не поняла девушка.

— В праздничном лагере у стен Брундизиума, — напомнил ее мужчина.

— Ох, — только и смогла выдавить она.

— Хм, а могло бы быть интересно, — хмыкнул ее хозяин, — превратить тебя в подмахивающую умоляющую рабыню.

Эллен не осмелилась продолжить разговор. Все ее силы уходили на то, чтобы удержать рыдания и жгущие ее изнутри потребности.

Немного погодя они уже спали, он растянувшись во весь рост на одеяле, и она, свернувшись калачиком, прижимаясь щекой к его бедру.

На утро Эллен была разбужена криками мужчин. Сонливость как рукой сняло.

— Я не вижу их, — услышала она.

— Куда они подевались? — воскликнул кто-то.

— Их нет и здесь, — донесся голос с другой стороны фургона.

— Они исчезли, — вторил ему еще один.

— Ушли? — спросил другой мужчина.

— Да! — ответили ему.

— А вещи их кто-нибудь видит? — осведомился он.

— Нет!

В криках мужчин слышалась не столько тревога, сколько удивление, замешательство и испуг.

— Похоже, они покинули нас, — заключил все тот же голос.

— Когда они ушли? — полюбопытствовал кто-то.

— Вероятно ночью, — ответили ему.

— Во время чьего дежурства? — уточнил он.

— Понятия не имею.

— Но как они смогли уйти, не будучи обнаружены часовыми?

— Это же Воины, — напомнил один из мужчин.

— Это точно, они как тени, как змеи, такие же тихие, как кусты-пиявки, сгибающиеся над своей добычей, — восхищенно сказал другой.

— А где они теперь могут быть? — поинтересовался третий.

— Кто может это знать? — развел руками четвертый.

— И куда же они пошли? — не отставал третий.

— А Ты догони их и спроси? — усмехнулся четвертый.

— Почему они ушли? — теперь третий мужчина пристал с расспросами к Порту Каньо.

— Понятия не имею, — отмахнулся от него тот.

Тут до Эллен дошло, что Селия Аркония больше нет рядом с ней, и она поднялась на ноги и протерла глаза, прогоняя остатки сна.

— И все-таки, почему они ушли? — снова попытался добиться ответа на свой вопрос все тот же любопытный.

— Да мне-то откуда знать, — развел руками Порт Каньо.

Эллен, наконец, увидела Селия Аркония, стоявшего подле фургона. Фел Дорон стоял в кузове фургона, осматривая бесконечное море трав, окружавшее их со всех сторон. Стреноженный тарларион пока не был запряжен в оглобли и короткими перешагиваниями и прыжками хромал поблизости, выбирая траву посочнее.

— Может они знали, что-то такое, чего не знаем мы? — не отставал мужчина от Порта Каньо.

— Да не знаю я, — уже начал закипать Порт Каньо.

— А почему они вчера позволили нам сделать такой короткий переход? — присоединился к расспросам другой мужчина.

— Таким людям как эти вопросов не задают, — буркнул Порт Каньо.

— Так давайте выследим их! — раздраженно предложил спрашивавший.

— Они из касты Воинов, — напомнил ему Порт Каньо. — Такие как они не оставляют никаких следов, никаких признаков, по которым их могли бы отследить.

— Эх, был бы у нас слин! — мечтательно сказал мужчина.

— Да, конечно, — проворчал Порт Каньо. — Только нет у нас никаких слинов.

— Это точно, нет у нас слина, — вздохнул другой мужчина. — Но может все-таки, попытаемся отыскать их!

— Ты главное не стесняйся, сам это попробуй, — усмехнулся Порт Каньо.

— Вот уж не хотел бы я преследовать таких головорезов, даже если бы у меня был слин, — зябко повел плечами один их собравшихся вокруг Порта Каньо.

Порт понимающе ухмыльнулся, а его настойчивый собеседник заметно побледнел испуганным шепотом проблеял:

— Верно.

— И все-таки, почему они нас оставили? — нашелся еще один любопытный.

Порт Каньо на этот раз даже не счел нужным отвечать.

— Как Вы думаете? — настаивал мужчина.

— Запрягайте тарлариона, — бросил Порт Каньо не обращая внимания на спрашивавшего. — Пора убираться с этого места.

Селий Арконий меж тем вернулся к своему одеялу, еще раз окинув взглядом местность, заглянул в озадаченные, испуганные глаза своей рабыни, земной девушки Эллен.

— Господин? — настороженно спросила она.

— Боска из Порт-Кара и Марка из Форпоста Ара, — сказал мужчина, — больше нет в лагере. Этой ночью они ушли, воспользовавшись темнотой. Они никому ничего не сообщили. Мы не знаем, ни почему они ушли, ни куда они направились. Собери мои вещи и помоги остальным. Мы выступаем сразу по готовности. От фургона ни на шаг.

— Да, Господин, — понимающе кивнула Эллен.

Не прошло и ана с того момента, как мужчины запрягли тарлариона и свернув лагеря вышли в путь, как Порт Каньо отдал приказ остановиться.

Одетая в короткую тунику Эллен, руки которой на этот раз не стали заковывать в наручники, босиком шла около левого борта фургона.

Порт Каньо был не единственным, кто почувствовал запах. Другие мужчины тоже настороженно переглядывались друг с другом.

Порт Каньо поднялся на облучок фургона и, встав около Фела Дорона, повернулся назад и прищурившись осмотрел горизонт.

— Да, — выдохнул он.

Фел Дорон уловивший запах первым, возможно, из-за его более острого обоняния, а может просто потому, что сидел выше всех, сразу же встревожено крикнул:

— Порт!

Мгновением спустя Селий Арконий поднял голову и обернулся. Его ноздри с шумом втянули воздух, проверяя, что принес ему ветер.

Эллен, когда фургон остановился, по деревянным спицам поднялась на его большое, окованное бронзовой полосой, заднее колесо, и, вцепившись за борт кузова, посмотрела назад.

Этот запах она, испытав однажды на полке Тарго на Рынке Чайников, запомнила навсегда. И это притом, что тогда для нее все произошло внезапно и неожиданно. Но забыть это почти удушающий, подавляющий, обжигающий ужас, внезапно оказавшийся рядом с ней, было невозможно. Как невозможно было спутать этот запах с чем-то еще, хотя с данный момент он был далек и слаб, подобно шепоту на ветру. Это был именно он!

— Вооружаемся, — крикнул Порт Каньо и, выдернув из-под груза длинный сверток, рывком развязал узел.

Через мгновение в траву звенящим дождем посыпались клинки, которые тут же расхватали подскочившие мужчины. Следом на свет появились два арбалета, до сего момента скрывавшиеся где-то под холстом. Их тут же подхватили и привели в боевое положение, тетивы натянуты, стальные плечи изогнуты назад, болты уложены на направляющие.

— Копья, — приказал Порт Каньо, и два копья, закрепленные ременными петлями на обоих бортах фургона, были освобождены.

Эллен, со своего места на колесе, дикими глазами уставилась на Селия Аркония, смотревшего назад и не обращавшего никакого внимания на беспокойство его собственности. В руке он сжимал гладий, легкий, опасный, короткий, обоюдоострый меч.

— Они стоят на следе, — заключил Порт Каньо. — Если бы они просто охотились, то они подкрались бы с подветренной стороны.

— Теперь остается только молиться Царствующим Жрецам, — послышался чей-то голос, в котором проскакивали откровенно панические нотки.

— Они заметили нас? — спросил другой, более рассудительный мужчина.

— Я так не думаю, — ответил ему Порт Каньо. — Но они представляют расстояние до нас по свежести запаха.

— Что насчет людей с ними? — осведомился третий.

— Сейчас это сказать невозможно, — пожал плечами Порт.

— Надо бежать! — опять раздался голос паникера.

— Если они оказались так близко к нам, то маловероятно, что они передвигаются пешими, — заметил Селий Арконий и, кивнув Порту Каньо, бросил: — Осмотрись.

Порт Каньо, по-прежнему стоявший на облучке фургона, теперь принялся крутить головой, осматривая тянувшуюся до самого горизонта, бесплодную открытую всем ветрам степь, со всех сторон фургона.

— Это точно, — кивнул Фел Дорон, — когда тебе кажется, что угроза приближается с одной стороны, то следует опасаться всех четырех сторон, и больше всего ту, откуда ожидаешь нападения меньше всего.

— Я ничего не вижу, — развел руками Порт Каньо. — Стоп! Мне кажется, я вижу людей позади нас!

— Штандарты, флаги, вымпелы? — уточнил Селий Арконий.

— Ничего.

— Они нас заметили?

— Этого я сказать не могу, — покачал головой Порт Каньо.

— Косианцы? — опасливо спросил кто-то.

— Я так не думаю, — ответил Порт Каньо.

— Косианцы, скорее всего, прилетели бы на тарнах, — предположил один из мужчин.

— Тогда разбойники, — высказал свое мнение другой.

— Точно, разбойники, — поддержал его третий.

— Похоже, они нас увидели, — сообщил Порт Каньо.

— Сколько их там? — поинтересовался Селий.

— Шесть человек, — сказал Порт Каньо.

— Шесть против девяти, — послышался чей-то довольный голос, — тогда нам нечего бояться.

— Они не одни, — медленно проговорил Порт Каньо. — С ними есть кто-то, или что-то еще.

— Что это? — спросил один из мужчин.

— Я не знаю, — растерянно сказал Порт Каньо. — Нет, я, правда, не знаю. Это большие, неуклюжие существа, и при этом двигающиеся просто стремительно, они кажутся неловкими, но одновременно грациозными. Ого, да они просто огромные. Темные. Царствующие Жрецы, как же стремительно они двигаются. Похоже, их пять. Да, точно пять. Я не знаю, что они такое. Я никогда прежде не видел ничего подобного! Я никогда не видел, чтобы кто-то перемещался как они. Я не могу понять, перемещаются они на двух ногах или четырех. Ничего не понимаю! Совершенно не ясно, как они передвигаются. Хо! Один их них остановился! Он встал вертикально! Вертикально! Это указывает. Царствующие Жрецы, какой же он огромный. Он указывает в этом направлении! Теперь он снова на четвереньках. Эти существа идут в нашу сторону, и люди тоже. Причем люди верхом на тарларионах, а те существа с ними передвигаются сами. Они бегут около тарларионов, легко, не отставая. У них странный способ передвижения, как у животных некого вида!

Эллен трясло. Она чувствовала, что ее охватывает слабость. Она была глубоко несчастна. В ее животе словно появился тяжелый холодный камень. Почему она не радовалась? Разве она не хотела бы спастись из рук того, которого она боялась и ненавидела, своего жестокого хозяина, Селия Аркония? У нее не было никаких сомнений относительно того, кто следовал за ними, хотя она еще не могла их видеть. Как собственность, как рабыня, она знала, что была объектом конфискации и кражи. Она могла быть схвачена и унесена без какого-либо раскаяния, соображений совести или законности. О ее чувствах задумались бы не больше, чем уделили бы внимание чувствам верра или тарска, двум другим видам домашних животных.

— А слинов Вы видите?

— Да, их двое. Они бегут перед двумя всадниками. Их держат на длинных поводках. Они явно взволнованы, судя по тому, как они натягивают поводки.

Эллен слезла с колеса и без сил опустилась около него на колени. Чувствуя, что вот-вот может упасть в обморок, она вцепилась в спицы.

— Первым делом бейте по слинам, — проинструктировал Порт Каньо двух своих арбалетчиков. — Они самые опасные. Вы двое с копьями прикрывайте стрелков, пока они будут взводить арбалеты для второго выстрела.

— Боюсь не слины будет самым опасными для нас, — покачал головой Селий Арконий, — особенно если их поставили не на наш след.

— Ладно, чего гадать, — проворчал Порт Каньо, — поживем — увидим, что они хотят. Это вообще могут оказаться такие же путешественники, возвращающиеся домой из большого лагеря. Они могут просто хотеть найти компанию в дороге, чтобы, случись что, вместе обороняться. Или они могли заблудиться, отстать от своих. А если это разбойники, то пусть они сначала посмотрят на нас и хорошенько подумают, стоит ли рисковать и связываться с нами. Если они захотят драться, то и мы будем драться. Но я не думаю, что они захотят рискнуть своими жизнями ради нескольких караваев хлеба, одеял, рабыни, фургона и тарлариона.

— А что если им именно тарлариона и не хватает? — поинтересовался какой-то мужчина.

— Тогда это их проблемы, — буркнул другой.

Эллен прижалась щекой спице колеса телеги. Можно сказать, что она только что поднялась еще на одну ступеньку понимания своей ценности на этой планете. Хорошенькие рабыни не случайно так отчаянно стремятся ублажить своих владельцев, просто они хорошо знают об их месте в экономике этого мира. Эллен до сих пор с содроганием вспоминала пар и жар, страдания и тяжелый труд в прачечной дома Мира. У Гора найдется много подобных работ для тех, кто не пришелся ко двору, или оказался чуть менее чем полностью приятен.

Девушка, осторожно встала на ноги, вцепившись в окованный бронзой обод колеса.

— Тал! — поздоровался по-прежнему стоявший на облучке фургона Порт Каньо, постаравшись, чтобы это прозвучало достаточно любезно.

Эллен увидела шестерых всадников на тарларионах. Двое из прибывших держали в руках поводки двух серых охотничьих слинов. Звери слегка присели на полусогнутых лапах, бедра их задних лап заметно дрожали от напряжения, словно они готовились к броску на добычу. Их охота подошла к своему успешному завершению, и теперь они ждали своей награды, которой должно было стать мясо их цели.

— Мать честная, — прошептал один из мужчин, ошарашено уставившись на пятерых монстров, возвышавшихся в нескольких ярдах перед всадниками.

В одном из животных Эллен узнала Кардока, как называли его собравшиеся в той палатке мужчины. Она знала, что он и, по крайней мере, некоторые из других, могли говорить, или, как минимум, издавать звуки, которые, с некоторой натяжкой, могли быть приняты за гореанские слова. В конце концов, те мужчины, которых Эллен посчитала их владельцами, могли понять смысл сказанного, или, правильнее было бы сказать, что понимали они то что говорил один из них, а рычание остальных животных, насколько она поминала, для людей переводил Кардок.

— Что касается стрел, — чуть слышно проговорил Порт Каньо, обращаясь к арбалетчикам, занявшим позиции по обе стороны фургона, — используйте их по своему усмотрению.

Он с интересом рассматривал пятерку животных, которые теперь, оказавшись всего в нескольких ярдах, несомненно, казались еще более необычными и удивительными, чем когда они были в четверти пасанга.

Эллен отметила, что уши Кардока чуть-чуть приподнялись, выдавая его напряжение. Хотя незнакомцы на тарларионах, несомненно, ничего услышать не могли, но, и у нее в этом на было ни малейшего сомнения, что как бы тихо не шептал Порт Каньо свое замечание, животному было ясно слышно каждое его слово. И она боялась, что, скорее всего, этот косматый, массивный слушатель полностью понял смысл сказанного.

— Тал! — повторил Порт Каньо, но ему снова не ответили.

Мир ударом пяток по бокам отправил своего тарлариона, проворного двуногого ящера, вперед, и, выехав на пару ярдов из шеренги его товарищей, животных и двух слинов, натянул поводья, остановив его в каких-то семи или восьми ярдах от фургона.

Он обвел взглядом собравшихся и, через мгновение, его глаза остановились на Эллен, стоявшей около левого борта фургона и испуганно смотревшей на него. На ней была очень короткая туника без рукавов, разрешенная ей Селием Арконием, и его ошейник. Такие туники разработаны специально, не для того чтобы скрыть рабыню, но чтобы ее хорошо показать, оставив минимум простора полету воображению, и поощрить владельца поскорее сорвать с женщины этот никчемный лоскут ткани. У Эллен не было никаких сомнений в том, что она весьма соблазнительно смотрелась в этом легком платьице. Разумеется, Мир тоже не мог не отметить этого факта. В целом он выглядел довольным тем, что увидел. А ведь на ее шее был еще и ошейник. Это, и Эллен теперь это отлично знала, тоже оказывало сильное воздействие на мужчин. Помимо того, что ошейник служил привлекающим внимание украшением, примерно как ожерелье, контрастно выделяясь и подчеркивая тонкость, красоту, мягкую округлость ее горла, его носительница не могла снять его сама. Он был заперт на ней, публично и очевидно объявляя ее чьей-то собственностью, рабыней. Таким образом, на символическом уровне, в обществе, где человеческая сексуальность блаженствует, процветает и торжествует, помимо очевидного удобства идентификации, закрепленного в Торговом Законе, ошейник стал аксессуаром, чья ценность выходила далеко за рамки простого украшения. Он усиливал красоту женщины не только эстетически, но и символически, всецело, многозначительно, сногсшибательно. Он говорит с тем, кто видит его на ее горле, и говорит с той, чьей шею он окружает. Он говорит им обоим, что эта женщина принадлежит мужчинам.

— Вы не отвечаете на мое приветствие, — прищурился Порт. — На мой взгляд, это не только проявление невоспитанности, но и грубость. Вам что-то здесь понадобилось? Мы — люди не богатые, но прошу заметить, не безоружные. Вы кого-то ищете?

Губы Мира растянулись в улыбке.

— Если вы нуждаетесь в еде, то мы можем разделить с вами хлеб, как должное гостеприимство в дикой местности, но потом вы должны покинуть нас и идти своей дорогой.

— Или, — встрял Селий Арконий, — вы могли бы забить и зажарить одного из своих косматых друзей.

Эллен вздрогнула. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что эти мрачные животные и сами по себе были плотоядны.

— Хотя, — хмыкнул ее хозяин, — я подозреваю, что их мясо будет жестковато.

В целом косматые животные никак не отреагировали на выпад Селия, только один из них высунул длинный темный язык и провел им по губам. Эллен успела заметить, белые блинные клыки, похожие на собачьи, влажно блеснувшие в пасти.

«А ведь он понял все сказанное Селием!», — сообразила она.

— Итак, какова цель ваших поисков? — снова спросил Порт, и на сей раз, не тратя время на любезности.

В конце концов, он был гореанином.

— Спроси у рабыни, — предложил Мир.

Порт Каньо, озадаченно посмотрел на Эллен.

— Боюсь, Господин, — ответила та на его вопросительный взгляд, — это меня они ищут.

— Зачем? — осведомился мужчина.

— Постой-ка! — воскликнул Селий Арконий. — Я тебя вспомнил. Ты тот самый мужик, который предлагал за нее цену на аукционе, конкурируя со мной, а я был настолько глуп, что не позволил тебе забрать это никчемное недоразумение в ошейнике. Как я тогда облажался! Уверен, что Ты, должен бы подозревать, как часто я сожалел о своей ошибке, да какой ошибке, о катастрофической неосмотрительности.

— Ну тогда позволь мне побыть еще глупее, — усмехнулся Мир. — Я готов избавить тебя от этой обузы.

— Но, увы и ах, — развел руками Селий Арконий, — даже если бы я отдал тебе ее даром, я обманул бы тебя. Поскольку она даже менее чем никчемная. Может я не и силен в бизнесе, но никто не сможет обвинить меня в нечестности. Ты не можешь забрать ее.

— О? — протянул Мир, по-видимому, удивленный таким поворотом.

— Она не продается, — отрезал Селий Арконий.

— Однако она могла бы быть продана, — заметил Мир, и у Эллен не возникло ни малейшего сомнения, что это замечание было сделано исключительно для нее, чтобы напомнить ей о том, чем она была в этом мире.

Правда, если быть до конца честной перед собой, Эллен уже давно не нуждалась в подобных напоминаниях. Она хорошо изучила свой статус на этой планете, и отлично понимала, что была товаром, просто красивым товаром, с которым мужчины могли сделать, все чего бы им ни захотелось.

— Конечно, — согласился Селий Арконий, — она же рабыня.

— Заметь, я ничего не сказал о покупке, — добавил Мир.

Эллен краем глаза заметила, что мужчины беспокойно зашевелились.

— Не думай, что мы ничего про тебя не знаем, — предупредил Мир. — Ты тот самый тарнстер, который заплатил за рабыню косианским золотом чеканки монетного двора Джада.

— Представляешь, понятия не имею, откуда оно взялось, — нахально заявил Селий Арконий. — Мне самому это кажется довольно таинственным, но я просто нашел его.

— Где? — тут же последовал вопрос.

— Где нашел, там уже нет, — ухмыльнулся тарнстер.

— Нет у нас никакого косианского золота, — сказал Порт Каньо. — Если вы не верите, можете обыскать нас. А лучше проваливайте отсюда по добру по здорову. Наше терпение небезгранично.

— Значит, они спрятали его где-то поблизости, — бросил один из спутников Мира.

Он заговорил впервые за все время, что Эллен его видела. Еще тогда, несколько дней назад, в большой палатке, она ощутила, что этот человек занимает весьма высокое положение в их группе, по крайней мере, среди людей.

— У меня нет особого интереса к косианскому золоту, — отмахнулся Мир. — Пусть об этом беспокоится Кос. Просто знайте, что косианцы очень интересуются вами, тарнстером и несколькими другими из вас, если я не ошибаюсь, теми, кто избежал их цепей в праздничном лагере. Насколько мне известно, за вас всех, особенно за тарнстера, назначена большая награда. Кос просто жаждет узнать ваше местонахождение. В небо подняли всех тарнов, каких смогли найти, патрули везде. А ведь им можно дать подсказку. Отдайте мне рабыню, и мы в расчете.

— Вы пришли сюда вшестером, с пятью животными и двум слинам, только затем, чтобы вернуть одну единственную рабыню? — удивился Порт Каньо.

Мир пожал плечами и сказал:

— Они просто захотели составить мне компанию. Я справился бы и в одиночку. Со слином, конечно.

— Нас здесь девять здоровых мужиков, — озадаченно сказал Порт Каньо.

— А у меня есть вот это, — усмехнулся Мир, сунув руку в складки своей одежды.

Когда его рука показалась, Эллен вскрикнула от ужаса.

— Пусть рабыня вам объяснит, что это такое, — сказал Мир.

В руке Мира матово поблескивал хромированной сталью автоматический пистолет.

— Берегитесь, Господа! — воскликнула Эллен. — Это — оружие!

— Маловероятно, чтобы это было оружием, — заметил Селий Арконий. — Для ножа тупое, для булавы слишком маленькое.

— Возможно, он пробивает им арбузы, — сказал один из мужчин в кузове фургона.

— Ага, а потом вытягивает сок через отверстие, — предположил другой.

— Если дать урту по голове, достаточно сильно, то ему будет больно, — насмешливо сказал третий. — Возможно, именно этого оно и нужно.

— Нет, нет, пожалуйста, поверьте мне, Господа! — закричала Эллен. — Я знаю, что это такое! Я видела такие вещи! Я не знаю, как назвать это по-гореански. Я не уверена, что в гореанском вообще есть такое слово. Но это опасно. Оно может убить! Убить! Поверьте мне! Это, как лук, арбалет или что-то подобное, или как кнут. Это выпускает шарики, камешки, маленькие ножи, ну как же мне объяснить вам, чтобы вы поняли! Попытайтесь понять, что я говорю! Пожалуйста! Это опасно! Оно убивает! Это похоже на молнию! Да, это как молния! Я знаю! Пожалуйста, поверьте мне, Господа!

— Быть может, я продемонстрирую? — осведомился Мир.

Ответом ему была приглашающая тишина.

— У меня нет никакого желания убивать кого-либо из вас, — сказал Мир, — но я готов сделать это в случае необходимости.

В тот же момент все пять мужчин, замерших позади него, распахнули свои дорожные плащи, перекинув назад полы через левое плечо. Сделано это было с целью продемонстрировать, подобное оружие, вложенное в ножны, хотя правильнее конечно сказать в кобуры, но в гореанском нет такого понятия. При этом никто их них не сделал попытки выхватить свои пистолеты. Однако удобство извлечения и бесстрастная, скрытая угроза этих устройств, была ясна любому, кто понимал это.

— Вы не сможете противостоять им, Господам! — всхлипнула Эллен. — Отдайте им меня!

— Это называется — пистолет, — пояснил Мир. — Теперь у вас есть слово для этого. Теперь это для вас реально.

— Не убивайте их, Господин! — заплакала девушка. — Я пойду с вами!

— Никакого «пойду с вами», — поправил ее Мир. — Мы заберем тебя с собой, желаешь Ты того или нет, свяжем, перекинем через седло и увезем, как принадлежащую мне шлюху, как имущество, которым Ты являешься.

— Это — грабеж, — заметил один из мужчин около фургона.

— Он самый, — на стал оправдываться Мир.

У Эллен вырвался негромкий скорбный стон.

Мир окинул ее удивленным взглядом.

— Ты стоишь в присутствии свободных мужчин? — спросил он.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула Эллен, падая на колени.

— Расставь колени, рабская девка, — приказал Мир.

— Да, Господин, — прошептала Эллен. — Простите меня, Господин.

— Ты хочешь пойти с ними? — осведомился Селий Арконий.

Эллен подняла на него полные слез глаза. Ее губы дрожали, тело тряслось, словно в лихорадке. Несмотря на то, что Мир теперь был больше гореанином, чем землянином, но он, как она сама, был родом с Земли, и следовательно, она могла надеяться, что между ними могла быть некоторая общность. Он мог бы иметь понимание ее чувств, ее страхов. Неужели он не смог бы пожалеть ее, хотя бы как бывшую женщину его мира, ныне превращенную в рабыню, беспомощную в своем ошейнике? Вряд ли на это мог бы пойти уроженец Гора. А кроме того, разве не наводил на нее страх Селий Арконий, который, и она была в этом уверена, не будет медлить ни секунды с тем, чтобы пустить в ход плеть, вызови она малейшее его неудовольствие? Разве не была ненависть единственным, что она чувствовала к Селию, за его бессердечность, его безразличие и высокомерие? В конце концов, кто такой Селий Арконий? Примитивный варвар! Куда ему до культурного джентльмена! К тому же он простой тарнстер, тогда как Мир имел очевидно хорошее положение и конечно был богат.

— Можешь не отвечать, — отмахнулся Селий Арконий. — Глупый был вопрос. Жаль, что я его вообще задал. Ты не можешь ничего сказать мне по этому поводу. Твои чувства и желания, смазливое маленькое животное, никому не интересны и не нужны. Они не представляют абсолютно никакой ценности. Эти вопросы решаются мужчинами. И они будут решены мужчинами, а не домашним скотом.

Затем он повернулся к Миру, восседавшему верхом на тарларионе, и поинтересовался:

— Почему Ты так хочешь заполучить ее?

— Она принадлежала мне когда-то, и я сам избавился от нее, — не стал скрывать Мир. — Это было своеобразной местью, причины который я не обязан тебе объяснять, и актом презрения. Кроме того, на тот момент она не представляла особого интереса. Но теперь она сильно отличается от себя прежней. Уж это-то я могу рассмотреть. Совершенно отличается. Она изучила свой ошейник. Теперь она знает, кто ее владельцы.

— То есть Ты хочешь ее? — уточнил Селий Арконий.

— Да, — кивнул Мир.

— Но не получишь, — вдруг отрезал простой тарнстер.

Эллен ошарашено уставилась на него, но она не обращал на нее никакого внимания.

— Похоже, Ты кое-чего не понимаешь, — покачал головой Мир. — Я готов убить за нее….

— Так же, как и я, — спокойно сказал Селий Арконий, прервав его на полуслове.

— Господин! — восхищенно выдохнула Эллен.

— Помалкивай, шлюха, — не оборачиваясь бросил ее хозяин.

— Да, Господин, — прошептала рабыня, только что осознавшая, что это был ее владелец, полностью, тотально.

— По крайней мере, до того момента, пока я не утомлюсь ею, — закончил Мир свою мысль.

— Конечно, — кивнул Селий Арконий.

— Ну что ж, похоже, — пожал плечами Мир, поднимая оружие, — без демонстрации не обойтись.

Ствол пистолета смотрел прямо в грудь Селия Аркония.

— Пожалуйста, нет, Господин! — дико закричала Эллен, вскакивая на ноги, не спрашивая разрешения, запрыгнула между дулом оружия и телом Селия Аркония.

Глаза Мира зло блеснули, превратившись в узкие щелки.

— Что Ты творишь? — прошипел Селий Арконий. — Кто дал тебе разрешение подняться на ноги?

Почувствовав себя ужасно несчастной, Эллен упала перед ним на колени.

— Интересно, — протянул Мир. — Это был проверка.

Он осмотрелся, и сказал:

— Пожалуй, тарларион подойдет.

Теперь оружие было направлено но тяжелое животное, спокойно щипавшее траву.

— Это — невинное животное, Господин, — взмолилась Эллен. — Пожалуйста, не убивайте его, Господин!

Мир рассмеялся и сказал:

— Смотрите на заднюю часть фургона, на его угол.

Мужчина дважды нажал на спусковой крючок. Последовало два выстрела, сокрушительный гром которых разлетелся по округе. Деревянный борт фургона взорвался щепками, брызнувшими во все стороны, и раскололся. Резкий запах сгоревшего пороха, щекоча ноздри, повис в воздухе.

Кое-кто из мужчин, стоявших со стороны Порта Каньо, вскрикнули, удивлено и испуганно. Другие наоборот замолкли, и теперь стояли и изумленно трясли головами.

— Это — молния, — наконец, смог выговорить один из них.

По жесту Мира один из его спутников спешился. Мужчина снова махнул рукой, но теперь уже глядя на Эллен, и показывая ей выйти вперед.

— Ступай к своим веревкам, рабская девка, — велел он.

— Это запрещенное оружие, — заключил Порт Каньо.

— Кем запрещенное? — уточнил Мир.

— Царствующими Жрецами, — ответил Порт Каньо.

— Нет никаких Царствующих Жрецов, — отмахнулся Мир.

— Богохульство, — испуганно прошептал один из мужчин в фургоне.

— Ты что, веришь в существование Царствующих Жрецов? — полюбопытствовал Мир.

— Я не знаю, — пожал плечами Порт Каньо. — Но думаю, что они существуют.

— Когда-то давно, — усмехнулся Мир, — в другом мире…. Да, это не мой родной мир, как вы, вероятно, уже догадались по моему акценту. Я много размышлял, было ли что-то в таких гипотезах, гипотезах, имеющих отношение к Царствующим Жрецам, и даже пытался проверять догадки, имевшие отношение к данной теме.

Здесь Мир вперил свой взгляд в Эллен, и она испуганно опустила глаза. Ей не хотелось быть избитой за то, что осмелилась слишком долго смотреть в глаза мужчины. Она помнила, как он, в своем доме на Земле, рассказывал ей о некоторых предположениях имевших отношение к необычным инопланетным существам, возможно, тем которых они теперь называли Царствующими Жрецами. Были ли такие когда-либо в действительности? Если да, то существовали ли они в настоящее время? И если существовали, то интересовали ли их люди? Беспокоились ли они о нас? И факты мира, как и любой набор фактов, насколько она знала, могли иметь множество вероятных объяснений. В действительности, гипотеза о Царствующих Жрецов даже не казалась столь уж единственно правильной. Возможно, были другие инопланетяне, которые принесли на эту планету людей, а затем отбыли в одним им известном направлении. А чем плоха, например, гипотеза, что в древности на Земле существовала технологическая цивилизация, колонизировавшая этот мир, прежде чем деградировать и, не оставив следов, сойти со сцены истории, вместе со своими устройствами и механизмами. Возможно, она пала в результате геологической или любой другой природной катастрофы, или метеорита прилетевшего из космоса и уничтожившего все виды. Вспышка на Солнце могла выжечь все живое на планете. Столкновение с астероидом, отколовшим от планеты кусок ставший Луной, оставив после себя огромную каверну, заполненную водой и ставшую океаном. А мог быть и превентивный удар осторожными инопланетянами, не желавшими появления в космосе опасного конкурента. Даже самую развитую цивилизацию могла погубить вспыхнувшая эпидемия некой быстро распространяющейся смертельной для данного вида болезни, микробы которой после гибели их носителей, исчезли сами собой. Это мог быть потоп, отбросивший цивилизацию в варварство, но оставшийся в легендах. Много чего могло произойти. Из его рассуждений в ее голове мало что отложилось, настолько смущенная и испуганная она тогда была. Зато ей намертво врезалось в память, что она была окольцована, буквально окольцована, как птица. Во время ее обучения она слышала, как некоторые из инструкторш говорили о Царствующих Жрецах, но саму ее не учили молитвам или церемониям, имеющим отношение к их культу. Как-то раз она спросила о них, но ей объяснили, что животных такие вопросы не касаются, а она, как рабыня, естественно, была животным. Последовавший за объяснением удар стрекала поощрил ее вернуть все ее внимание к урокам того, как надо ублажать мужчин. Ей казалось, что ссылки на таких существ и их деяния были обычным мифотворчеством, явлением, ожидаемым в примитивных культурах, и даже необходимым в них, чтобы объяснить природные явления, такие как ветры, дожди, смену времен года, наводнения и так далее. Существование же самого Гора, которое она вынуждена была принять как данность, вполне могло иметь разумное объяснение. Рабыням, кстати, как и любым другим животным, веррам, тарскам и так далее, входить в храмы запрещено. Считается, что это может осквернить храм.

— Но здесь, в этом мире, я понял необоснованность и глупость таких предположений, — продолжил Мир. — У нас вообще нет никаких доказательств существования Царствующих Жрецов, и при этом мне не удалось найти хоть кого-то, у кого есть такие доказательства. Теперь мне ясно, что мифы и легенды о Царствующих Жрецах были придуманы кастой Посвященных, чтобы эксплуатировать страхи и суеверия, живя, как паразиты за счет доходов других.

— Думаю, найдется немного тех, кто будет отрицать, что каста Посвященных — паразиты, — проворчал Порт Каньо, который не был замечен в особом почтении к этой касте.

Предположительно, каста Посвященных занималась служением Царствующим Жрецам, молясь, принося регулярные и специальные жертвы, ходатайствуя перед ними от имени людей, интерпретируя их пожелания людям и прочими делами характерными служителям культа. Голод, эпидемии, наводнения, штормы, метеоры, кометы, затмения, землетрясения, молнии и другие грозные явления получали свою интерпретацию, и становились поводом для оплаты молитв, заклинаний, миропомазанья, мистических талисманов, фетишей, звона в колокола и освященные сигнальные рельсы. Церемонии, молитвы и прочие ритуалы проводились в большом количестве. У большинства городов были свои храмы. Высшие Посвященные могли получить золото от Убаров, низшие медь от бедняков.

— Очевидно, — сказал Мир, — что этот мир существует, поскольку мы на нем живем. Но вот совсем не очевидно то, что является объяснением его природы и положения. Безусловно, подобные загадки могут существовать у любой планеты или мира.

— Но Царствующие Жрецы…, - начал Порт Каньо.

— Такие загадки, — оборвал его Мир, — не могут быть решены на основе детских сказок и инфантильных легенд.

Порт Каньо замолчал похоже, не найдя, что сказать.

— Одним из интересных явлений этого мира, — добавил Мир, — хотя у вас нет особых причин знать об этом, являются определенные гравитационные аномалии. По-видимому, причина их как-то связана с ядром этой планеты или с ее отношением с Тор-ту-Гор. Эти аномалии, однако, хотя и таинственные, но, несомненно, имеют естественное происхождение.

— Я не понимаю, — признался Порт Каньо.

— Я готов предположить, что что-то, назовем это Царствующими Жрецами, если хотите, возможно, однажды существовало, когда-то очень давно, но даже если и так, к настоящему времени они ушли, и в лучшем случае являются исчезнувшей расой, вымершим видом, так или иначе оставившей свой след в легендах, мифах и сказаниях.

— Так что же, значит, нет никаких Царствующих Жрецов? — растерянно проговорил Порт Каньо.

— Богохульство, — снова прошептал один из мужчин в фургоне, тот же самый, который уже говорил это ранее.

— Точно, — кивнул Мир. — Никаких Царствующих Жрецов не существует.

— Вы выпустили молнию, — встрепенулся Порт Каньо. — А прежде вам приходилось использовать такое оружие?

— Несколько раз, — ответил Мир, — в разных местах, в том числе на охоте.

— Тогда, — покачал головой Порт Каньо, — Царствующие Жрецы должны знать о нем.

— Это — мир Царствующих Жрецов, — присоединился к нему другой мужчина. — Они запретили людям такие вещи.

— Нет никаких Царствующих Жрецов, — повторил Мир. — Если бы они существовали, они предпринимали бы действия, чтобы провести в жизнь их так называемые законы. Но их нет, как мы видим. А у этих законов есть простое объяснение, а именно, попытаться устранить постоянно растущую эффективность оружия, остановить гонку вооружения, которая приведет к кровавой резне.

— Это когда, сравнивая оружие других, мы делаем свое более мощное, а они еще мощнее, — пояснил суть сказанного один из спутников Мира.

— Именно так, — усмехнулся другой.

«Да, — вынуждена была признать Эллен, — нереальность Царствующих Жрецов имеет смысл. Даже если такие существа когда-то жили на этой планете, то теперь их больше нет. Если бы они существовали по сей день, то к настоящему времени их присутствие должно было бы как-то проявиться. Значит, они не существуют».

— Неужели, действительно нет никаких Царствующих Жрецов? — спросил один из мужчин в фургоне.

— Не говори так, — испуганно прошептал другой.

Пристальный взгляд Мира снова нашел Эллен, стоявшую на коленях, лицом к нему, и спиной к Селию Арконию.

— Мне что, необходимо повторить команду, рабская девка? — осведомился Мир.

Впав в какое-то оцепенение, Эллен медленно встала и сделала первый шаг в сторону незнакомцев.

— Нет! — крикнул Селий Арконий и бросился вперед, но был схвачен двумя мужчинами, с трудом, но все же удержавшими на месте своего рвущегося в бой товарища.

— Я забираю ее, — сообщил Мир. — А Ты можешь купить себе другую, которая, несомненно, будет еще лучше.

Спешившийся мужчина, направился к Эллен, с трудом переставлявшей ноги. В руке он держал несколько витков легкой веревки, достаточно прочной, чтобы удержать женщину и достаточно длинной для того, чтобы связать ее.

«Она отлично будет держать меня, — с огорчением и тревогой подумала Эллен, скользнув взглядом по этому мотку. — Ее хватит, чтобы связать меня по рукам и ногам. Даже шнуров и шпагата хватило бы, чтобы сделать совершенно беспомощной. Я маленькая, нежная и слабая. Шансов порвать их у меня не больше, чем порвать те цепи, в которые так любят заковывать меня мужчины! Разве все это не показывает мне, что я — женщина? Разве это не демонстрирует мне природу мужчин и женщин, в чьих руках власть, а кто должен подчиняться, и кто господин, а кто рабыня!»

Иногда Эллен самой нравилось быть связанной, это, как ничто другое, уверяло девушку в ее природе, ее подчинении доминированию, которое так взволновало ее, которое она находила столь восхитительным. Эллен возбуждал сам факт того, чтобы быть настолько во власти мужчины, быть его, знать, что он может сделать с ней, все, чего бы ему ни захотелось. Во время ее обучения, ей часто приходилось быть связанной, обычно разноцветными мягкими шнурами. Зеркала в доме Мира показывали ей, как соблазнительно она выглядела, когда по команде инструктора боролась с путами в бесполезной попытке освободиться, чтобы в конце, обессилено лежать перед ним, у его ног, неподвижно, покорно, беспомощно. Иногда он с разочарованным ревом выскакивал из класса, оставив ее в одиночестве на полированных досках, чтобы, скажем, примерно через ан, умиротворенным, вероятно, воспользовавшись для этого рабыней дома, вернуться и освободить ее, а затем послать на следующий урок, возможно, готовки, шитья или купания мужчины. Но теперь ей предстояло быть украденной, насильно забранной у ее господина. Веревки на ней, в которых ее, могли оставить в одиночестве, чтобы она, хорошо зная о своих связанных конечностях, очарованная своей беспомощностью, закипала, извиваясь в ожидании, готовя себя к приходу господина, к его ласкам, против которых она будет беззащитна, больше не будут принадлежать Селию Арконию, ее хозяину. Это будут веревки совсем другого человека.

«Так что же Ты не радуешься тому, — спросила она сама себя, — что тебя забрали у столь ненавистного, мерзкого, и высокомерного монстра как Селий Арконий? Ты же должна радоваться этому! Конечно!»

Однако особой радости Эллен не чувствовала, а из ее глаз ручьем текли слезы.

По жесту Порта Каньо ее хозяин, вероятно уже бывший, прекратил вырываться, но тело стоявшего между двумя мужчинами, слегка придерживавшими его, дрожало от ярости, а лицо потемнело от гнева.

— Подожди, — бросил ему Порт Каньо.

— Оставь их Царствующим Жрецам, — посоветовал мужчина стоявший справа от него.

— Царствующие Жрецы не вмешиваются в дела людей, — с горечью в голосе сказал Селий Арконий. — Мы им не интересны.

— Зато им интересно соблюдение их законов, — попытался успокоить его тот что слева.

— Берегитесь Царствующих Жрецов, — предупредил самый верующий из них.

Однако его слова у Мира и его спутников вызвали лишь ухмылки.

— Ты когда-либо видел Царствующего Жреца? — поинтересовался один из незнакомцев.

— Нет, — вынужден был признать мужчина.

— Ты когда-либо видел хоть какие-нибудь доказательства осуществления их законов? — спросил другой из незнакомцев.

— Я слышал о таких вещах, — заявил мужчина.

— Но лично Ты хоть раз видел хоть что-то похожее на доказательство этого?

— Нет, — покачал головой мужчина.

— Их не существует, — развел руками незнакомец.

Эллен стояла у правого стремени седла Мира. Именно на это место он указал ей жестом, небрежно махнув стволом пистолета. Она, как никто другой здесь, знала, что это оружие могло сделать. Возможно, теперь некоторое понимание этого появилось и у спутников Порта Каньо. Она стояла у бока тарлариона, теперь не больше, чем тонкая, изящная гореанская кейджера. Она чувствовала запах кожи седла разливающийся в прозрачном воздухе. Она видела подкованную подошву ботинка, стоявшего в стремени. Девушка то и дело оглядывалась, чтобы посмотреть на Селия Аркония и других.

— Руки за спину, скрести запястья, — приказал спешившийся мужчина, державший в руках веревку сложенную петлями.

Через мгновение Эллен почувствовала, как эти петли стянули ее запястья.

— Нет, — остановил своего товарища Мир. — Свяжи ей руки впереди, а затем уложи девку на траву и свяжи ей ноги. Я хочу прикрепить конечности к седельным кольцам, чтобы она лежала передо мной поперек седла животом вверх.

Положение животом вверх часто используется в долгих поездках или полетах на тарне, поскольку это надежно и безопасно, а кроме того, пленница или рабыня, постоянно находится под наблюдением и под рукой, так что похитителю или владельцу удобно ласкать добычу или свою собственность, хотя бы затем, чтобы скоротать время. К тому времени, как будет разбит лагерь, свободная женщина обычно сама начинает просить о клейме и ошейнике, а рабыня будет вне себя, извиваясь и задыхаясь от потребностей, будет стонать и кричать, умоляя мужчину о милосердии, упрашивая его уделить хоть толику его вниманию к ее ошейнику.

— Эй, Ты слышал меня? — осведомился Мир.

Оставшаяся неиспользованной веревка была поднята, дважды обмотана вокруг шеи рабыни и завязана на узел. Этим способом одна и та же веревка может использоваться и для связывания и для поводка. Эти моменты на Горе продуманы, отработаны и привычны. Один конец стягивает запястья рабыни, середина работает как ошейник, а оставшийся свободным конец служит поводком или привязью, а если нужно, может быть использован для связывания ее лодыжек, как просто одна к другой, так и, если есть желание, вместе с запястьями. Такой способ связывания, правильно это или нет не мне судить, иногда еще называют «рабский лук». Происхождение такого названия вполне понятно, ведь когда запястья и лодыжки рабыни связаны, это естественно заставляет ее тело выгибаться в дугой, напоминая лук. Наряду с этим можно упомянуть аналогичный «демонстрационный рабский лук», в который стоящую на сцене торгов рабыню могли согнуть, или поставив на колени и схватив за волосы, запрокинуть ее голову назад до пола. Такие «демонстрационные луки» часто используются для показа рабыни, поскольку они подчеркивают очарование ее фигуры. Также существует множество «удерживающих рабских луков», служащих, например, для того, чтобы закрепить рабыню на седле, колесе, предмете мебели или так далее. Их разнообразное назначение, само собой, не исключает совместного использования, поскольку достоинства рабыни могут быть превосходно продемонстрированы и в «удерживающем рабском луке». Согласно некоторым предположениям догадка, изначально название «рабский лук» имело отношение только к показу. Соответственно, многие полагают, что различные виды «удерживающего рабского лука», являются производными от этого основного использования для демонстрации прелестей рабыни. Это имеет смысл, потому что «удерживающий рабский лук», столь же превосходно показывает рабыню, как и делает ее совершенно беспомощной. С другой стороны, хватает и тех, кто считает, что основное назначение — безопасность, а то, что привязанная таким способом рабыня в своей беспомощности так восхитительно выглядит, и это можно использовать для ее демонстрации, то это уже вторично, и является бонусом основного, оригинального назначения. Однако большинство предполагает, и как мне кажется, это является самой вероятной версией, что все эти «луки», могли, очень даже запросто, развиваться независимо один от другого, основываясь на очевидных предпосылках, связанных с формой тела рабынь, способами обращения с ними или манерой связывания. В общем, ясно, что мнения гореан по этому вопросу несколько разошлись, так же как ясно и то, что по большому счету это не столь важно. Пожалуйста, простите мне этот экскурс в теоретическую этимологию. Дело в том, что сама Эллен считает такие вопросы крайне увлекательными, возможно, частично по той причине, что она сама часто испытывала это на себе. Что совершенно ясно и бесспорно так это то, что гореанский «рабский лук», если вынести за скобки вопросы его происхождения, развития и хронологии, это формирование из тела рабыни дуги, имеющее два прикладных значения, одно имеющее отношение к модальности демонстрации красоты женского тела, а другое к модальности связывания. Абстрактный туман обычно исчезает в конкретном контексте. Поскольку это выражение встречается во многих языках, не удивительно, что оно должно было появиться и в гореанском. Раздетую свободную женщину, конечно, тоже можно согнуть в «рабский лук» не ставя под сомнение значение этого выражения. А сама свободная женщина могла бы счесть эту ситуацию поучительной и предваряющей.

— Все, мы ее взяли, — сказал мужчина, державший в руке импровизированный поводок Эллен.

Он поднялся в седло своего животного и намотал свободный конец веревки на луку седла.

— Отведи девку подальше от фургона…, - приказал ему старший из спутников Мира.

— Зачем? — удивился Мир, даже не дослушав до конца.

— …прежде, чем это будет сделано, — договорил фразу мужчина.

— Эй, о чем это Вы говорите? — насторожился Мир.

— Однажды Ты уже позволил ей уйти, — сказал другой всадник. — Мы не собираемся повторять эту ошибку снова.

— Но я хочу ее, — растерялся Мир.

— Мы купим тебе другую, — заверил его один из его товарищей.

Одно из косматых животных рыкнуло.

— Скоро, скоро, — успокаивающе сказал ему тот из мужчин, в обязанности которого, казалось, входило интерпретировать звуки животных.

— Только давайте ее отпустим, — предложил один из мужчин. — Пусть она бежит, так слинам будет интереснее.

— Это будет забавно, — хмыкнул другой.

— Нет, — сказал переводчик языка волочащих ноги монстров. — Кардок проголодался.

— Слинов можно накормить во вторую очередь, — поддержал его другой товарищ, — если, конечно, там еще что-нибудь останется.

— Почему? — потребовал ответа Мир.

— Она слишком много видела она и слышала, — ответили ему.

— Но она же ничего не поняла, — объяснил Мир.

— Мне будет трудно контролировать слинов, — предупредил тот из всадников, который предложил «отпустить» рабыню. — Они охотились. Они несколько дней стояли на следе. Они преуспели и видят добычу. Они ожидают свою награду.

Словно поняв сказанное, оба охотничьих слина на дрожащих от нетерпеливого напряжения лапах медленно двинулись вперед, азартно стегая себя по бокам хвостами.

— Эти зверушки очень нетерпеливы, — заметил один из мужчин, и в голосе его явно проскочили нотки страха. — Они опасны.

Эллен отпрянула, натянув веревку. Ей казалось, что еще немного и ее трясущиеся от ужаса ноги откажутся ее держать. В ушах шумело, голова кружилась, земля качалась, состояние Эллен было предобморочным.

— У вас мясо есть? — прокричал Мир, повернувшись к Порту Каньо.

— Нет, — ответил тот.

— Тарларион! — предложил Мир.

— Ни слинам, ни нашим друзьям тарларионина не придется по вкусу, — заметил один из его спутников.

— Особенно когда прямо перед носом есть мясо получше, — рассмеялся другой.

— Нет! — сказал Мир.

— Дело ведь не в мясе, — ворчливо один из его компаньонов.

Животное по имени Кардок, самое большое из пяти монструозных существ, окинуло взглядом фургон, Порта Каньо и его людей, и из его пасти вылетели гортанные звуки, которые с большой натяжкой можно было назвать членораздельными, но все же, если постараться, можно было разобрать некоторые фонемы гореанского или, по крайней мере, им подобные. Все же один человек понял смысл этого рычания и, засмеявшись, перевел его для остальных:

— Кардок указал, что мяса здесь много.

— Они вооружены, — заметил другой.

— Опустите арбалеты и вложите мечи в ножны, — потребовал один из компаньонов Мира, восседавший на ящере слева от него, обращаясь к Порту Каньо и его товарищам. — И вам не причинят боль.

— Отдайте рабыню, и проваливайте туда откуда пришли, — парировал Порт Каньо.

— Мы все вооружены, и можем забросать вас молниями, — напомнил тот же всадник.

— Ну и кто из вас будет первым, кто попытается обнажить нож с молниями? — осведомился Порт Каньо.

Два арбалета были взведены, пальцы напряглись на спусковых скобах.

Спутники Мира вопросительно посмотрели друг на друга. Только у Мира оружие было в руке, но он тут же, демонстративно заткнул его за пояс.

Глаза Кардока сверкая, скользили по лицам товарищей Порта Каньо. Последним, кого он наградил своим пристальным взглядом, задержавшись на нем дольше всего, оказался Селий Арконий. Затем, не отрывая своих горящих глаз от тарнстера, по-видимому, показавшемуся зверю тем, кто так или иначе, мог быть самым опасным, или самым отчаянным, иррациональным, или первым, кто начнет действовать, Кардок издал серию негромких, низких, почти мягких, рычащих звуков.

— Простите нас, уважаемые путешественники, — произнес переводчик, обращаясь к людям вокруг и на фургоне. — Мы отдадим вам рабыню.

Переводчик махнул рукой, и товарищ, к луке седла которого был привязан импровизированный поводок Эллен, сбросил петли и, с усмешкой, швырнул веревку в траву прямо под ноги рабыне. Девушка без сил упала на колени, дрожа всем телом.

— Мы уходим с миром. Мы оставляем вас в покое. Счастливого пути. Мы желаем вам всего хорошего.

— А как же ваши слины? — поинтересовался Порт Каньо.

— Скоро мы дадим им возможность поохотиться в степи, — сказал мужчина. — Никакой опасности нет. Они сами неплохо умеют добывать для себя пропитание.

— Вероятно, это одомашненные слины, обученные выслеживать добычу, — предположил Порт Каньо.

— Мы желаем вам всего хорошего, — закончил наездник.

Эллен дикими глазами посмотрела на Селия Аркония, который, казалось, перестал обращать внимание на происходящее, и пристально вглядывался вдаль. Внезапно, он указал в небо, куда-то вверх, в точку находившуюся далеко позади всадников и закричал:

— Тарнсмэны! Тарнсмэны!

То, что произошло в следующие мгновения Эллен смогла сложить в понятную картину позднее, а в тот момент она едва ли понимала происходящее. Мужчины, как верховые, так и пешие, спутники Мира, и товарищи Порта Каньо, естественно, особо не раздумывая, повернулись за жестом Аркония и подняли головы.

— Где? — крикнул один из всадников.

Но Селий, которого на мгновение все упустили из виду, отвлеченные его же криком, бросился вперед, к шеренге всадников. Его целью был переводчик, которого он, вероятно, принял за самого важного среди всадников. И в следующий момент, совершенно внезапно для всадника, сосредоточенно вглядывавшегося в небо, на его щиколотке сомкнулись крепкие грубые руки. Мужчина вылетел из седла и со всего маха грохнулся о землю. Похоже удар не прошел для него даром, возможно, он получил сотрясение мозга и потерял ориентацию. Селий, не теряя ни секунды, потащил свой полуоглушенный спотыкающийся трофей назад к фургону. К тому моменту как всадники, поглощенные созерцанием пустого неба, среагировав на крик своего товарища, повернулись, оценили обстановку, осознали случившееся, Арконий успел пройти первые пять футов на пути к фургону. Видимо, понимая, что не успевает преодолеть эти несколько шагов, он остановился там, где был, и приставил кинжал к горлу ошеломленного, смущенного пленника. Эллен заметила, что рука мужчины дернулась к его оружию, но он тут же сообразил, что до кобуры надо еще дотянуться, а вот клинок напрягся прямо на его горле.

Руки всадников тоже потянулись к оружию, но и они остановились на полпути. Арбалеты обоих стрелков, тела которых были скрыты за бортом фургона, были недвусмысленно нацелены на них. У каждого была его цель.

— Если хотите получить своего капитана живым, — крикнул Арконий, — бросайте свое оружие на землю и убирайтесь отсюда!

— Бросьте оружие! — прохрипел удерживаемый им переводчик. — Сделайте как он сказал!

— Но мы же и так собирались уйти с миром, — напомнил один из всадников, понукая своего ящера медленно двинуться вперед.

— Бросай свое оружие! — повторил тарнстер.

— Бросьте оружие! — вторил ему его пленник.

Лицо всадника, выехавшего чуть вперед, исказила кривая ухмылка.

— Пожалуйста! — крикнул переводчик.

И в этот момент душа Эллен ушла в пятки. Она вдруг поняла, что этот мужчина, понимавший рычание монстров, вовсе не был главным среди всадников, как не был им Мир, что ей стало ясно еще раньше.

— Мы всего лишь хотели уехать с миром, — пожал плечами всадник, и девушка рискнула предположить, что именно он был первым среди спутников Мира.

Это, кстати, был тот самый мужчина, который утверждал, что Порт Каньо спрятал присвоенное золото где-то поблизости. В этот момент еще и оба слина угрожающе зарычали. Один из них начал царапать землю, а другой присел, почти касаясь брюхом поверхности. Именно последний, явно готовившийся к прыжку, показался Эллен наиболее опасным.

— Может, бросим оружие? — предложил Мир.

— Ты что, с ума сошел? — поинтересовался один из всадников.

— Нас и так меньше, а Ты хочешь, чтобы мы лишились преимущества в оружии? — проворчал другой.

— Забудь шлюху, — сказал третий. — Ты можешь получить любую другую, и гораздо лучше.

— Бросьте оружие! — прошептал тот, у чьей шеи замер кинжал Аркония.

Похоже, он даже не решался говорить громко, чтобы случайно не повредить свое горло, так плотно к его коже прижималось острое лезвие.

— Давайте все же бросим оружие, — снова предложил Мир. — Он важен для нашего дела. Больше никто не может общаться с нашими друзьями.

— Да, да, только я могу говорить с ними! — прошептал пленник Аркония.

В этот момент, самый крупный из монстров, называемый Кардоком, издал череду низких рокочущих звуков. При этом его губы оттянулись, продемонстрировав влажно поблескивавшие клыки.

Переводчик побледнел еще больше.

Тот из наездников, которого Эллен теперь считала старшим, ударил своего тарлариона пятками, заставив продвинуться еще на несколько футов вперед. Теперь он находился примерно посередине между его товарищами и переводчиком, удерживаемым Селием Арконием.

— Переведи, — приказал он.

— Нет, нет! — прошептал переводчик.

— Кажется, — спокойно сказал одетый в темные одежды мужчина, — в переводе мы не нуждаемся.

— Нет, нет! — сказал переводчик.

— Бросайте оружие! — потребовал Арконий.

— Конечно, — кивнул всадник, и посмотрев на Порта Каньо, сказал: — Только прикажи своим людям не стрелять.

— Приготовьтесь, — скомандовал Порт Каньо.

Очень медленно первый всадник вытянул свой пистолет из кобуры и улыбнулся.

— Нет! — вскрикнул пленник Арконий.

Выстрел, прозвучавший в нескольких шагах от Эллен, показался ей оглушительным. Она в ужасе закричала. Мужчины вокруг и в фургоне выглядели ошеломленными, почти парализованными от неожиданности.

Изумленный Селий Арконий разжал руки, и тело упало в траву. Молодой человек ошарашено уставился на стрелявшего и опустил нож.

— Слины вот-вот взбесятся! — крикнул один из всадников.

— Отойди от тела, — приказал предводитель незнакомцев, и Селий делал несколько шагов назад.

По знаку своего командира всадник резко крикнул слинам:

— Сейчас!

Эллен вскрикнула, когда два серых тела промчались мимо нее. Один из них даже задел ее своим мехом, оставив на связанной руке девушки маслянистое пятно. Пусть они и выслеживали ее, по-видимому, по запаху, полученному в клетке, в которой ее держали после танца. Но, похоже, не она была, точнее, не определялась им в награду. Веревка на шее Эллен болталась за ее спиной, задетая задней лапой проскочившего мимо зверя.

Через секунду слины были у тела и рвали в клочья когтями одежду вместе с кожей. Эллен на мгновение показалось, что в этот момент бывший пленник Селия открыл глаза, словно успев понять, что его тело пожирали, но это, несомненно, было просто следствие бешеного напора терзавших труп хищников. Девушка была уверена, что пуля точно направленная твердой рукой, да еще с такого близкого расстояния, сделала свое дело. Скорее всего, тело было мертво еще до того, как оно коснулось травы, росшей перед сандалиями, не верившего в случившееся Селия Аркония, ошеломленного грохотом и вспышкой выстрела, внезапно осознавшего, что кинжал, зажатый в его руке, выглядит совсем неубедительно.

— Ну и как мы теперь будем общаться с нашими друзьями? — осведомился Мир.

Кардок встал на задние лапы и начал медленно выпрямляться. Казалось, что он растет, раздаваясь вверх и в стороны. Наконец, он замер вертикально, выпрямившись во все свои девять футов, и обвел взглядом людей. Его голова была просто гигантской, круглые глаза огромны. Массивный торс шириной был не меньше ярда. Даже у самого крупного мужчины не получилось бы обхватить его руками.

— Он не был нужен, — разборчиво сказал монстр.

Все, за исключением предводителя, по-прежнему сжимавшего в руке пистолет, в страхе уставились на животное.

Кислый запах сгоревшего пороха щекотал ноздри.

Теперь звуки были безошибочно гореанскими, словно доносившимися из пещеры, экзотичными, далекими, странно выговоренными, но гореанскими. Это гигантское, темное, уродливое, угрожающе напоминавшее медведя животное, говорило, как, наверное, мог бы говорить массивный, оживший валун плоти и жестокости. Тем не менее, звуки, несмотря на их пугающую, странную природу, и их поражающий воображение источник, были ясны и понятны. Эти звуки были совершенно непохожи на звуки, которые Кардок издавал ранее.

— Оно может говорить! — ошарашено проговорил один из товарищей Порта.

— Точно так же, как и вы, — пророкотал Кардок. — Или я тоже должен счесть это странным?

Слины продолжали пожирать труп.

— Мы не учим наших людей говорить, — добавил он.

— Отзови свое животное, — потребовал Порт Каньо, но было заметно, что его голос дрожит.

Предводитель всадник улыбнулся.

— Кто среди вас главный? — спросил Порт.

— Я, — прогудел Кардок.

— У вас два арбалета, — заметил всадник. — Нас здесь пятеро, и мы можем убивать с расстояния. Ты, правда, думаешь, что мы собираемся сдать наше оружие?

— Как и мы не сдадим своего, — заявил Порт Каньо. — Уверен, некоторые из нас смогут добраться до вас, все же нас девять, а вас уже пятеро.

— Думаю, что нам есть смысл заключить перемирие, — сказал предводитель всадников. — Мы сейчас спокойно уедем.

— Не двигайтесь, — предупредил Порт Каньо.

— Они немного отъедут, а затем расстреляют вас безнаказанно, Господин! — крикнула Эллен.

— Заткнись, рабыня, — прорычал Селий Арконий.

— Очевидно, именно таков их план, — кивнул Порт Каньо.

Предводитель напрягался. Руки других всадников чуть ближе сдвинулись к их оружию.

— Да нас пятеро, — согласился всадник, а потом усмехнувшись, добавил, — и два слина.

— И на кого вы сможете их натравить, и как? — поинтересовался Порт Каньо. — И вообще, лично я не хотел бы приставать к слина в тот момент, когда ест.

— Фактически, — решил зайти всадник с другой стороны, — нас здесь десять.

— Животные не вооружены, — парировал Порт Каньо.

— Зато их целых пять, — пожал плечами предводитель.

— А почему животные не вооружены? — полюбопытствовал Порт.

Что-то, казалось, мелькнуло в глазах всадника. Это было мгновенное, тонкое, едва заметное, едва ли материальное, подобное движению воздуха.

— Я не знаю, — пожал он плечами. — Но они огромны и сильны, уверяю вас.

— Итак, вас здесь десять, против всего лишь девяти нас, — заключил Порт Каньо.

— Похоже на то, — кивнул всадник.

— Скольких Ты готов потерять? — спросил у него Порт Каньо.

— Я предпочел бы не терять ни одного, — признался тот.

— Тогда выбросьте свое оружие, — предложил Порт.

— Кажется, что в нашей каиссе патовое положение, — усмехнулся всадник.

— Нет здесь никаких патовых положений, — буркнул Порт Каньо. — И это не каисса.

Его рука напряглась на рукояти его клинка.

— Ах, — вздохнул предводитель всадников, словно смирившись. — Тогда, чей ход первый?

Эллен, с шеи которой за спину свисала грубая веревка, а руки по-прежнему оставались плотно стянуты за спиной, без сил стояла на коленях. Она боялась даже пошевелиться. Она опасалась, что самое минимальное движение, самый тонкий звук, самое крошечное влияние, может оказаться слишком важным в такой ситуации, как самый слабый толчок, может опрокинуть равновесие, как небрежно смещенная галька, может стать причиной камнепада, как искра статического электричества, вызывает мощнейшую молнию, как легкое движение, даже неуверенный, ошибочный шаг, может сотрясти аккуратно несомое устройство, спящее в своей оболочке, которое проснувшись, взрывается взбешенной энергией, разбрасывая кирпичи, вздыбливая асфальт, срывая крыши и снося стены на сотни ярдов вокруг.

На некоторое время повисла напряженная тишина, нарушаемая только чавканьем слинов. Ярко-синее небо равнодушно взирало на застывших в напряженных позах людей и зверей, готовых в любой момент начать убивать. Безразличный ветер играл стеблями травы.

— Тарнсмэны! — вдруг нарушил молчание Селий Арконий. — Тарнсмэны!

Мужчины напрягались, руки всадников дернулись к оружию, но снова замерли на полпути, остановленные прищуренными глазами напрягшихся арбалетчиков.

— Ты что, за идиотов нас держишь? — поинтересовался главарь всадников.

Остальные его товарищи рассмеялись, но ни один из них не отвел глаз от людей Порта Каньо.

— Похоже, Ты не слишком высокого мнения о нас, тарнстер, — покачал головой всадник.

— Тарнсмэны, — повторил Селий Арконий.

Порт Каньо на мгновенье мазнул взглядом по небу. У Эллен перехватило дыхание.

— Твоя уловка старее самого Сардара, — презрительно бросил всадник.

— Тарнсмэны, — сказал Порт Каньо.

— Да прекратите уже, — проворчал вожак всадников, опускаю на луку седла руку, по-видимому уставшую держать пистолет на весу.

И именно в этот момент с неба донесся звук ударов мощных крыльев, поднимавших ветер, пригибавший травы, крики могучих птиц и мужчин, проникающие трели тарновых свистков, а затем над головами скользнули гигантские стремительные тени.

— Ай-и-и! — вскрикнул предводитель всадников, крутясь в седле.

— Прячьтесь! — крикнул Порт Каньо.

Селий Арконий бросился к Эллен, опрокинул ее на землю и через мгновение закрыл ее тело своим, встав над ней на четвереньки и напряженно осматриваясь. А вокруг уже стрелы втыкались в землю. Одна из них вошла в грунт не дальше ярда от головы Эллен. Это произошло внезапно, только что была чистая ровная поверхность, а вот уже из нее почти вертикально, даже не дрожа, торчит ушедшая на треть землю стрела. Как это не покажется странно, среди всего этого ужаса и суеты в память Эллен врезалось, как трепещет на ветру оперение этой стрелы. Но уже в следующий момент она вскрикнула от неожиданности. Селий Арконий схватил ее за связанные руки, рывком вздернул на ноги и, не отрывая взгляда от неба, бегом потащил ее к фургону. Без всякой нежности он просто швырнул ее под кузов, и отскочил в сторону.

Падая, Эллен болезненно ушибла плечо.

Слины на время перестали чавкать и, задрав окровавленные морды, посмотрели вверх, но почти сразу вернулись к своему прерванному занятию, продолжив рвать челюстями массу крови, ткани и мяса, лежавшую между всадниками и задком фургона.

Потом раздался грохот выстрелов огнестрельного оружия.

Один из товарищей Порта, арбалетчик, перевалился через борт фургона и упал неподалеку от Эллен, уронив в траву свое разряженное оружие. Из горла мужчины торчала стрела. Он ухватился рукой за древко и, вскрикнув от боли, обломил его, но уже в следующий момент его глаза остекленели, кровь хлынула изо рта, заливая торчащее из его горла расщепленное древко стрелы, и он повалился в траву.

Тарларион мотал головой из стороны в сторону и дико ревел. Его тяжелый хвост бил по земле. Ящер извивался в оглоблях, фургон качался, колеса то одной, то другой его стороны отрывались земли. Казалось, еще немного и их повозка опрокинется, но, к счастью, она всякий раз опускалась на место. Эллен услышала стук стрелы воткнувшейся в дно кузова прямо над ее головой. Зло поблескивавшее стальное острие наконечника, казалось, внезапно выросло из расщепленной доски.

Помимо Эллен от стрел, дождем сыпавшихся сверху, под фургоном прятались двое товарищей Порта, напряженно сжимавших мечи в руках. Еще двое приселись позади тарлариона. Слышались яростные крики верховых. Их ящеры метались вокруг и испуганно визжали. Всадники изо всех сил пытались вернуть себе контроль над ними. Двое их незнакомцев спешились и всматривались в небо. Монструозные животные выли. Один из них валялся в траве и царапал когтями землю. Другой, в гневе и ярости, снова и снова прыгал вверх, вытягивая передние лапы, как будто он собирался поймать и порвать облака. Только слины вели себя совершенно спокойно, питаясь, словно вокруг ничего особенного не происходило, как будто не свистели стрелы, не грохотали выстрелы пистолетов. И вдруг, как-то внезапно, стало тихо.

Эллен выползла и из-под фургона и встала на колени.

Огромный тарн лежал в траве среди обломков корзины ярдах в пятидесяти от фургона.

Косианцы, выжившие при падении, убегали в противоположную от них сторону, кто с мечами в руках, кто с короткими луками, которые удобно использовать из тарновой корзины, стреляя между тросов или в просветы между прутьями. Эти луки также удобно использовать и из седла, за что они любимы тарнсмэнами. Пара тел, по-видимому, разбившихся насмерть, так осталась лежать около тарна. Вдалеке, постепенно удаляясь, но, очевидно, не собираясь покидать это место совсем, кружили еще четыре тарна, под каждым из которых висела корзина.

— Они вернутся, — услышала Эллен охрипший голос Порта Каньо.

А в следующее мгновение у нее перехватило дыхание от облегчения, она увидела Селия Аркония. В руке он сжимал разряженный арбалет. Тот, кто держал это оружие прежде, лежал на боку. Из его безжизненного тела торчало четыре стрелы. Не трудно было догадаться, что именно арбалетчики были главными целями воздушных лучников, предполагавших, по крайней мере, поначалу, что только они будут в состоянии ответить на их нападение. Причина того, что тарны вышли из атаки так быстро, конечно, заключалась в том, что нападавшие не ожидали того сопротивления, с которым они столкнулись. Несомненно, они были поражены, возможно, ошеломлены, встревожены и даже напуганы грохотом огнестрельного оружия и теми потерями, которые оно производило среди них. Этого они ожидать не могли. Ведь ничто в их жизни не могло подготовить к такому повороты событий. Конечно, они должны были бы испугаться, как минимум того, что эти звуки и их страшные последствия, были эффектами того, о чем они прежде только услышали в легендах, эффектами инструментов, которые они до настоящего времени могли считать просто сказкой, эффектами запрещенного оружия.

Похоже, тарны, кружившие в нескольких сотнях ярдов в стороне, заходили на посадку.

— Они вернутся пешими, — сказал Порт Каньо, а потом, посмотрев на Селия Аркония, добавил. — Ты хорошо стрелял.

— Боюсь не достаточно хорошо, — пожав плечами, буркнул тот.

— Двое больше никогда не натянут тетиву, — заметил Порт Каньо.

— Я успел заметить Терсия Майора в одной из корзин, — сообщил Фел Дорон.

— Я тоже, — кивнул Порт Каньо.

— В него не попали, — со злостью в голосе сказал Фел Дорон.

— Нет, — согласился Порт Каньо.

— Вот я и говорю, — проворчал Селий Арконий, — что стрелял не достаточно хорошо.

— Сколько болтов у нас осталось? — уточнил Порт Каньо.

— У меня два, еще один есть Локвата, — ответил Арконий.

— Тогда нам конец, — заключил Порт Каньо.

— Тарларион ранен, — сообщил кто-то.

— Думаю, не опасно, — сказал другой голос. — Стрела, прошла навылет, не застряв в теле.

— Рана-то никуда не делась, и она кровоточит, — указал первый.

— Ну вот и займитесь этим, — бросил им Порт Каньо, — вместо того, чтобы болтать.

Тарларион, меж тем, спокойно стоял в оглоблях и жевал траву.

Слины развалились около разорванного трупа переводчика, их челюсти и даже мех на горле были покрыты свернувшейся кровью. Лапа одного из них лежала на остатках тела. Глаза зверей были наполовину прикрыты. Они просто дремали.

Эллен с трудом поднялась на дрожащие ноги и привалилась спиной к колесу фургона.

Спутники Мира собирались в стороне. Двое из животных были мертвы. Кардок, стоявший около их тел, поднял голову и уставился на группу людей, столпившуюся у фургона.

— Зарядите арбалеты, — приказал Порт Каньо.

Из тех, что пришли с Миром, одному уже никогда было не суждено подняться с травы, еще один был ранен, и очевидно тяжело. Всего их было шесть человек, включая Мира. В результате столкновения с тарнсмэнами и с убийством переводчика, оружие которого в суматохе, очевидно, подобрал один из его товарищей, теперь осталось четверо, один из которых был ранен. Но тот, кто был их предводителем, и который стрелял в переводчика, остался невредим, впрочем, как и сам Мир. Из их верховых ящеров целым и невредимым из боя вышел только один. Еще пара валялась утыканная стрелами, остальные, вероятно, сбросив своих наездников, сбежали в степь. Как и в случае с арбалетчиками, верховые тарларионы были главными целями, поскольку их наличие могло позволить противникам отступить, скрыться, рассеявшись по окрестностям. Я слышала, что у одного из многочисленных гореанских народов, называемых «Краснокожие дикари Прерий», есть высказывание смысл которого, сводится к тому, что «враг пеший — враг мертвый». Мне мало что известно о Прериях. Предположительно, это обширная лесостепная область где-то далеко-далеко на востоке.

Из людей Порта осталось пятеро из девяти.

Как раз в этот момент от группы незнакомцев отделился и как-то неуверенно направился в сторону фургона тот, кто убил переводчика, и кого Эллен сочла предводителем прибывшего отряда, точнее его человеческой половины. Она не знает его имени. До настоящего времени, упоминая о нем, она использовала такое выражение как «предводитель всадников», или просто всадник, в силу того, что он сидел верхом на тарларионе, заняв место чуть впереди своих спутников. В дальнейшем, поскольку ящеров у них практически не осталось, называть их всадниками нет смысла, а посему будем именовать его просто «представитель». Автор надеется, что этот факт не послужит поводом для путаницы. К добру или к худу, это кажется ей более соответствующим обстоятельствам. В любом случае, в оправдание этого решения, если таковое требуется, можно сказать, что он был первым среди людей в группе Миру и говорил от их лица. Правда, тут следует упомянуть, что саму их группу правильнее было бы считать эскортом Кардока. На данный момент, у Эллен нет никаких сомнений, что подлинным предводителем их совместного отряда было огромное животное по имени Кардок. Девушка уверена, что данный факт даже среди незнакомцев не всеми был ясно понят, вплоть до окончания налета тарнсмэнов. Например, кажется очевидным, что это не было ясно понято тем же Миром, который, казалось, считал очевидным и естественным, что в конечном итоге оказалось ошибочно, что власть в их отряде находилась в руках представителя его собственного вида, человека, которого мы теперь так и будем именовать «представитель». Животные, как предполагает Эллен, ничего не имели против и даже несомненно поощряли это заблуждение, возможно в качестве уступки человеческому тщеславию, приемлемому в силу его полезности в их будущих проектах.

Порт спокойно наблюдал, за приближавшимся к нему мужчиной. Представитель, явно ошеломленный, поднял свое оружие и направил его в грудь Порта.

— В каждой корзине сидело, по пять — шесть человек, — спокойно заговорил Порт, словно не замечая наведенного на него ствола оружия, мощность которого он теперь представлял более чем хорошо. — Вы сбили одного тарна и уничтожили одну корзину. Однако большинство солдат из этой корзины сбежали, когда тарн упал. В дополнение к погибшим при падении, в общей сложности вы и мы, в лучшем случае, убили еще четыре или пять врагов. Селий Арконий попал, как минимум, два раза. Можно предположить, что осталось еще что-то около двух с половиной десятков противников. Они вернутся. Часть ударит с воздуха, часть атакует в пешем порядке. Нас окружат и перебьют. Это — вопрос времени. Мы могли бы рассеяться по степи. Один, в лучшем случае двое могут убежать. Впрочем, в этом я не уверен. Здесь немного мест, чтобы спрятаться, особенно, когда тебя ищут с воздуха. Каждый из нас, кого вы убиваете, уменьшает ваши собственные шансы выжить. Думаю, что теперь у нас есть веские причины заключить перемирие, если подходить к этому рационально.

Представитель опустил пистолет и повернул голову в направлении круживших ярдах трехстах тарнов.

— Почему они атаковали нас? — спросил представитель.

— Вы находились рядом с нами, — развел руками Порт Каньо. — Могу предположить, что они решили, что здесь своего рода рандеву.

— А почему они искали вас? — не отставал он.

— Кто может знать, что придет в голову косианца в следующий момент? — пожал плечами Порт.

— Они искали его, — сказал Мир кивая на Селия Аркония.

Пока представитель и Порт Каньо выясняли отношения, к фургону подошел Мир, ведя под уздцы своего тарлариона, единственного, оставшегося в их отряде. Его пистолет был заткнут за поясе.

— Он купил эту рабыню, — новый кивок, на этот раз в сторону Эллен, которая, осознав, что находится под взглядами свободных мужчин, немедленно опустилась на колени, не желая быть наказанной, — расплатившись косианским золотом, по-видимому, тем самым, что должно было быть передано кассирам наемников в Аре.

— Похоже, Ар ждут беспорядки, — заключил представитель, а затем, окинув взглядом Селия Аркония, спросил: — И где же теперь это золото?

— Забыл, — развел руками тарнстер.

— Может быть, мы сможем помочь тебе вспомнить? — зло прищурился представитель.

— Его у нас нет, — сказал Порт Каньо. — И ни один из нас теперь не знает, где оно находится.

— Ой ли? — недоверчиво воскликнул представитель.

— С нами были двое, — не стал скрывать Порт Каньо. — Вот они точно знали. Насколько я понимаю, они были одними из тех, кто планировали, проводили эту акцию, а потом и прятали золото. Но в какой-то момент они нас покинули. Собственно, именно так и было запланировано изначально, что, выйдя с нами, в определенный момент перехода они должны были покинуть нас, чтобы продолжить путь самостоятельно.

— В одиночку? — недоверчиво улыбнулся Мир.

— Да, — ответил Порт Каньо. — Они должны были прибыть на место заранее оговоренного рандеву, и там передать информацию о местонахождении тайника тем, кому поручена миссия забрать золото, перевезти и распределить между остальными. Эти люди должны были прибыть на точку рандеву с фургонами и телегами.

— Понятно, — кивнул Мир.

— После этого, те двое наших бывших спутников, должны были направиться в Ар.

— Получается, что в дальнейшем вы могли никогда не встретить их снова?

— Возможно, — пожал плечами Порт Каньо. — Кто может знать это заранее.

— И у вас все шло строго по плану, как вы ожидали?

— Не полностью, — признал Порт Каньо. — Те двое, о которых я говорю, оставили нас раньше, чем запланировано, причем сделали это тайно.

— И они знали местоположение золота? — усмехнулся Мир.

— Да, — кивну Порт Каньо.

— В таком случае, золото для вас потеряно, — заключил Мир.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Порт Каньо.

— А Ты — доверчивый малый, — заметил представитель.

— Есть такое понятие, как честь, — сказал Порт Каньо.

Мир пристально посмотрел на него.

— Даже если они скроются, забрав все золото себе, или это сделают другие, кому они передадут информацию, — пояснил Порт Каньо, — это не будет иметь ровно никакого значения. Самое главное, что это золото не дойдет до адресата, то есть наемники в Аре останутся без оплаты.

— А Ты, я смотрю, патриот, — цинично сказал представитель.

— У меня есть Домашний Камень, — гордо заявил Порт Каньо. — А у тебя?

— Нет, — ответил Мир, хотя этот вопрос был адресован не ему.

— Интересно, — проворчал представитель, — как вышло, что из сотен фургонов, покинувших лагерь у Брундизиума и всего-то спустя несколько дней, на необъятных просторах этих степей, косианцам удалось определить местонахождение именно вашей группы.

— Несомненно, они вели поиски с воздуха, — предположил Порт Каньо. — Сверху можно многое рассмотреть.

— Возможно, — заметил Мир, — они просто следили за нами.

— Чтобы выйти на рабыню через нас, а потом на тарнстера через рабыню? — осенило представителя.

— Конечно, — кивнул Мир.

— Тебе следовало задушить эту шлюху еще в лагере, — заявил представитель.

— Даже будь у меня такое желание, — ответил Мир, — мне все равно не оставили выбора, потому что мою цену перебили.

— У тебя был шанс сделать это в палатке, — проворчал представитель. — Мы отдали ее тебе, а Ты позволил ей уйти.

— Зато я договорился, чтобы ее выставили танцевать перед публикой, вынудив показать себя простой шлюхой, которой она и является.

— И какой был в этом смысл?

— Думаю, что Вы не поймете, — покачал головой Мир.

Эллен опустила голову. Ей вдруг вспомнилась Земля, те давно минувшие времена, когда радикальное, явное несоответствие в их статусе было в ее пользу. А теперь он устроил ей омоложение, сделав не больше, чем юной девушкой, и отправил танцевать, как рабыня. Насколько сладкой была его месть. Сейчас, снова, между ними стоит радикальная разница в статусе, но только теперь она не в ее пользу, и стала в тысячу раз более радикальной чем прежде, в их отношениях на Земле. Он был свободным мужчиной, а она — кейджерой, рабской девкой.

— Кстати, танцевала она неплохо, — заметил представитель.

— Вы видели? — удивился Мир.

— Разумеется. Ты же не думаешь, что мы позволили бы ей уйти от нас, не так ли?

Эллен, стоявшая на коленях с по-прежнему связанными за спиной руками, вздрогнула.

— Да, — буркнул Мир. — Признаться, ей удалось удивить меня. Не ожидал я, что она будет настолько хороша.

— Она что, потомственная рабыня?

— Только в общем смысле, — усмехнулся Мир.

— Она ведь с Земли, не так ли?

— Да.

— Хорошее место для поисков рабынь.

— Это точно.

— Сколько Ты заплатил за нее там?

— Там она была свободной, — пожал плечами Мир.

— Свободной? — удивленно переспросил представитель.

— Юридически свободной, — пояснил Мир.

— Это какое-то трагическое расточительство женского материала, — заметил представитель.

— Я привез ее на Гор своего развлечения ради.

— Свободную женщину?

— Свободные женщины тем и хороши, что их можно сделать рабынями, — усмехнулся Мир.

— Это точно, — не мог не согласиться его начальник.

— Я знал ее давно, и уже тогда рассмотрел в ней рабыню.

— На мой взгляд, это не должно было потребовать титанических усилий, — улыбнулся представитель.

Эллен дернула было руками, рефлекторно попытавшись вытянуть запястья из веревок, но быстро стихла. Какая глупость. Ее связал гореанин!

— Верно, — кивнул Мир. — Иногда такие вещи очевидны.

— Вообще-то, я хотел сказать, это не потребовало бы титанических усилий для работорговца, — уточнил представитель.

Мир кивнул, принимая комплимент.

Эллен слышала, что хороший работорговец способен различить заждавшуюся, томимую потребностями рабыню даже в ситуациях, в которых, на первый взгляд, это могло бы показаться маловероятным. Даже за фасадом воинствующего свободолюбия, за стенами кропотливо отстроенных идеологических крепостей отрицания, работорговец сможет рассмотреть готовую, истосковавшуюся рабыню, жертву самоналоженного голода. Эллен слышала историю о необыкновенно красивой и молодой, но несколько высокомерной и снисходительной женщине-психиатре, которая полагала, что лечила встревоженного взрослого пациента. Откуда ей было знать, что этот пациент был гореанским работорговцем, целью которого был сбор сведений о ней самой. И вот, в то время как она сама попала под его обаяние и, борясь с тревожным, настойчивым шевелением в своем животе, которое он вызвал, пыталась вылечить его от его мужественности, «пациент» рассматривал, как она могла бы выглядеть, скажем, на сцене торгов или раздетой у ног мужчины в рабских цепях. Пока она думала, какие процедуры ему назначить, он, если можно так выразиться, измерял ее для ошейника, легко проникнув, за ее фальшивый и сфабрикованный фасад, за которым она пыталась спрятать рабыню, жившую внутри нее. Работорговец, ясно увидел эту рабыню. После этого остался лишь один вопрос, достаточно ли она хороша, чтобы быть доставленной на Гор. Да, он счел ее приемлемой. Однако, вместо того чтобы просто наметить женщину для приобретения, он решил вынудить ее столкнуться со своими собственными самыми глубокими чувствами. И это произошло во время их последнего сеанса, во время которого она искренне, немного патетично и отчаянно, выдвигала свои теории относительно того, что он должен лишить себя своей мужественности, теории, продиктованные политическими предпочтениями и совершенно противоречащие работам настоящих мэтров психологии, он вытащил из кармана своего пиджака некий предмет и бросил его на стол перед нею.

— Что это? — спросила женщина, хотя, конечно, знала, что лежит перед ней.

А какая женщина не узнала бы это?

— Это рабский ошейник, — ответил ей работорговец.

— Рабский ошейник? — опешила она.

— Ошейник рабыни, — улыбнулся мужчина.

— Я не понимаю.

— Ты можешь надеть его или отказаться.

— А где ключ? — поинтересовалась она.

— Ключ у меня, — сообщил он.

— Я не понимаю, — пробормотала женщина.

— Ты можешь приложить его к своей шее и закрыть или отказаться. Тебе решать.

— Я не понимаю, — шепотом повторила она.

Мужчина встал со стула.

— Ну тогда мне пора, — пожал он плечами, и отвернулся. — Я ухожу.

— Подождите, — остановила его женщина взволнованным голосом.

Он обернулся и замер, стоя лицом к ней.

Она никогда прежде не встречала такого мужчину. Она никогда не сможет снова встретить такого мужчину.

В его присутствии она чувствовала, странное головокружение от охватывавших ее эмоций. Она чувствовала себя смущенной, слабой, пораженной осмыслением своей женственности, такой женственности, которой она прежде никогда даже не подозревала в себе. И эта ее женственность внезапно показалась ей не только неотделимой, но и самой важной ее частью, это было драгоценно, замечательно и необходимо. С ней произошло то, чего никогда не случалось прежде. Она вдруг поняла, что в его присутствии, она была той, кем она была, бесспорно, радикально и фундаментально женщиной,

Она взяла ошейник и, обойдя стол, неуклюже встала перед ним. Позже ей предстояло научиться красиво двигаться и стоять перед мужчинами. На его фоне, рослого и мужественного самца, она казалась очень маленькой и женственной.

— Пришло время, отбросить свои теории и изучить реальность и мир, — сказал ей работорговец.

Женщина держала ошейник двумя руками, жалобно глядя на него снизу вверх.

— Что я должна сделать? — спросила она.

Мужчина указал на ковер между ними, и она едва понимая, что делает, дрожа от бушевавших в ней эмоции, до сего момента испытанных ее только в своих снах, этих причудливых коридорах правды, опустилась перед ним на колени.

— Теперь Ты там где должна быть, на своем месте, — констатировал он, — женщина, стоящая на коленях перед мужчиной.

— Кто Вы? Что Вы? — в отчаянии спросила она.

— Я — работорговец, — не стал скрывать он, — с планеты называемой Гор.

— Нет такого места, — прошептала женщина.

— Ты сможешь лучше судить об этом, — улыбнулся работорговец, — когда окажешься прикованной цепью к гореанскому рабскому кольцу. Голой.

— Я…? Прикованной цепью? Голой? — эхом повторила она, сжавшись под его пристальным, оценивающим взглядом.

— Да, тебя можно счесть приемлемой, — вынес он свой вердикт.

Слезы полились из глаз, стоявшей перед ним на коленях женщины. Наконец, она нерешительно протянула ему ошейник.

— Э, нет, — протянул он, — я не собираюсь облегчать это для тебя. Ты сама должна надеть его на свою шею и запереть, если, конечно, Ты этого желаешь.

И она сделала это.

— Замок, должен быть сзади, — подсказал мужчина.

Женщина подняла руки и повернула ошейник, тем самым наилучшим образом продемонстрировав прелесть окружения шеи стальной полосой.

— Твои груди, — обратил внимание работорговец, — Соблазнительно поднимаются, когда Ты делаешь это.

Она была поражена, услышать такое. Впервые ее женственность была столь небрежно отмечена и оценена.

На лицо была некоторая нелепость происходящего, странный диссонанс строгого пиджака и юбки с гореанским рабским ошейником одетыми на стоявшей перед ним на коленях женщине. Она смотрелась бы менее странно и гораздо естественней и лучше, предположил работорговец, если бы на ней была надета туника, лоскут рабского шелка или возможно еще лучше ничего кроме ошейника.

— Объяви себя рабыней, — потребовал мужчина, — но только если Ты сама этого желаешь.

— Пожалуйста! — всхлипнула она.

— Только если Ты сама желаешь, — повторил работорговец.

— Я — рабыня, — выдавила женщина.

— Ты — рабыня, — подытожил он.

Рабыня жалобно посмотрела на него.

— Что сделано, то сделано, — объявил работорговец. — У тебя нет власти отменить произошедшее. Ты понимаешь меня, девка?

— Девка? — ошеломленно повторила она, но мужчина даже не потрудился отвечать на такую банальность. — Да, я — девка.

— И девка понимает?

— Да, — прошептала она, — девка понимает.

— Ты — невостребованная рабыня, — сообщил работорговец. — А невостребованная рабыня является объектом предъявления права собственности.

— Предъявите на меня права, — попросила женщина.

— Ты умоляешь меня об этом? — уточнил он.

— Да!

— Я заявляю на тебя свои права.

— Я востребованная! — негромко проговорила она, с благодарностью и облегчением, и по ее щекам покатились слезы.

— Чья Ты? — спросил работорговец.

— Ваша! — ответила рабыня.

— Моя?

— Ваша, Господин, — исправилась она.

— Несомненно, это был первый раз, когда Ты адресовала это слово мужчине, — заключил он.

— Да, Господин, — подтвердила рабыня. — Ведь прежде у меня никогда не было Господина.

— Твои теории возмутили меня, — предупредил ее мужчина. — Соответственно, я не думаю, что твоя неволя, по крайней мере, в начале, будет легкой.

— Все будет так, как пожелает Господин, — покорно заверила его рабыня.

Мужчина повернулся, и сделал шаг к двери, собираясь уходить.

— Господин, — окликнула его она. — Я могу подняться?

Он улыбнулся, заподозрив, что в своих мечтах и фантазиях, она уже много раз была рабыней.

— Да, — бросил работорговец, даже не обернувшись, и вышел за дверь, а его рабыня вскочила и поспешила за ним.

Говорят, он решил оставить ее себе. А еще Эллен слышала, что она стала одной из самых восхитительных среди домашних и стойловых рабынь в Венне, городе, расположенном несколько севернее Ара, знаменитом его тарларионовыми бегами.

Эллен почувствовала на себе оценивающие взгляды мужчин и опустила голову.

— Я был первым, — объявил Мир, — кто поставил ее на то место, на котором ей надлежало быть, в ошейнике у ног мужчин.

— Подозреваю, что мужчины на Земле должны быть идиотами.

— Многие, несомненно, — согласился Мир.

— Но если тебя так удивило то, как хорошо она исполнила танец, это значит, в твоем доме она не танцевала, я прав? — спросил представитель.

— Совершенно верно, — подтвердил работорговец.

— Зачем же Ты тогда, отправил ее танцевать?

— Я ожидал, что это станет для нее проблемой, — ответил Мир. — Особенно в круге Ба-та. Я хотел не только дать ей опозориться, но и сделать последствия ее неудачи ужасными для нее. Я хотел, чтобы ее выступление, танец простой необученной земной девки, стал пародией на искусство, оскорблением для круга, должным привести в ярость тех, кто понимает в этом. Таким образом, она была бы быть не только унижена тем, что она должна танцевать как рабыня, но, вдобавок к этому, испытать мучительный для женщины позор и оскорбление, оказавшись не в состоянии доставить удовольствие мужчинам, станцевав настолько ужасно. Я пришел туда рассчитывая насладиться тем, что увижу, как ее будут долго и вдумчиво стегать плетью за то, что столь недостойная рабыня безрассудно вторглась в круг Ба-та.

Эллен задрожала. Какой жути она избежала в тот раз, как ужасно было бы оказаться под плетью! Был ли конец, спрашивала она себя, у ненависти и мести Мира?

Как же мало он, оказывается, знал о ней!

Доставив Эллен на Гор, к ее ошейнику, что он, несомненно, сделал ради своего удовлетворения, удовольствия, развлечения и мести, он поместил ее, полностью и непоправимо в такую ситуацию, которая, как ему казалось, должна стать ужасом, унижением и горем для любой женщины. Особенно для такой как она. Он бросил ее в ситуацию тотальной неволи, повиновения, страха, подчинения, беспомощности и служения, ситуацию, в которой женщину могли купить и продать, ситуацию, в которой она будет не больше, чем товаром, мясом для ошейника, уязвимым и бесправным, ситуацию, в которой ее ждали конура и клетка, цепи и плети. Таким образом, в его намерения входило обеспечить ей жизнь непередаваемого ужаса и страданий, мольбы, оскорбления и позора, жизнь рабыни, что, как он предположил, было бы самым несчастным существованием для человеческой женщины, и особенно для такой как она.

«Но как плохо он, оказывается, понял меня тогда, и понимает до сих пор», — подумала Эллен.

Теперь она была уверена, что он не сам понимая того, неумышленно и, несомненно, совершенно против своего желания, привел ее не к страданию и уничтожению, но к счастью, которого она до настоящего времени не понимала, и даже не представляла, что оно может существовать, он привел ее к обилию и полноте жизни, о возможности которой она не могла даже мечтать, он привел ее к радикальной, фундаментальной, глубинной женственности, привел ее к удовольствию и радости, привел ее к свободе ошейника.

«О, да, — думала Эллен, — я познала ужас ошейника. Конечно, теперь я знаю, что это такое особенно ясно, поскольку рядом есть мужчины, которые хотят убить меня. Однако в данной ситуации, для меня мало что отличалось бы, будь я свободной женщиной. Более того, зачастую, если не всегда, рабыня оказывается в большей безопасности, по сравнению со свободной женщиной. Рабыня — домашнее животное, а следовательно, вряд ли будет убита. Она с большей вероятностью просто перейдет к другому хозяину, как это могло бы произойти с кайилой или тарском. Не потому ли свободные женщины в захваченном врагом городе, зачастую сами срывают с себя одежды и выходят к завоевателям голыми, прося сохранять их рабынями? А разве другие не надевают на себя ошейники, пытаясь скрыться среди рабынь? Правда, в этом случае их хватают, раздевают и вяжут сами рабыни, чтобы представить их солдатам завоевателей, раскрыв их обман. А уж как те рабыни наслаждаются, получив право первыми пройтись плетью по спинам своих бывших хозяек! Безусловно, рабыня и ее жизнь, принадлежат владельцу. Но разве может быть иначе? Обычный страх рабыни прост — она боится оказаться не в состоянии в том или ином аспекте доставить удовольствие господину, за что она может и должна ожидать наказания».

«Да жизнь рабыни не легка, а порой ужасна, — признала Эллен. — Какие могут быть в этом сомнения? Рабыня настолько беспомощна, настолько уязвима!»

Ей вспомнились инциденты в доме Мира, коих за время ее обучения случалось множество, ее порой почти истеричное отчаяние от невозможности удовлетворять требованиям ее наставников, их нетерпение с ней, почтительное и долгое обслуживание по всем правилам одетых гостей, когда на ней самой кроме ошейника ничего не было, оскорбления Мира, слезы и боль под его плетью, непринужденность, с которой она была использована и продана, нагретая на солнце полка Тарго, страх перед мужчинами и огромными тарнами, пыль каравана, жестокие петли тугих грубых веревок, тяжесть цепей, укусы стрекала, удары плети и еще очень много чего еще. «Но я не обошлась бы без всего этого, — призналась Эллен самой себе. — Я не променяла бы свой ошейник на все богатства мира. Он мой! Иначе я просто не смогу быть счастливой. Разве такие вещи не подтверждают мне же самой и всем остальным, кто я такая? И разве это, даже в моем бедственном положении, не должно меня утешать?»

«Но сколь многое зависит от господина, — подумала Эллен. — Стоит ли удивляться тому, что рабыни надеются на единственного владельца, того, кто будет обращать на них внимание, кто поговорит с ними, кто будет заботиться о них, кто будет добр к ним, того, кто будет тушить их рабские огни и доводить их беспомощного экстаза, но, прежде всего, того, кто будет хорошо направлять свою рабыню, держать в строгой, неумолимой, превосходной дисциплине, никогда не позволяя ей забыть, что она есть рабыня и только этим и может быть. И что же тут удивительного в том, что рабыни часто приходят к тому, что любят своих рабовладельцев, причем с такой страстью и преданностью, которую можно найти, только в рабыне».

Найдется ли такая рабыня, которая не ищет своего любимого владельца? А какой мужчина не ищет свою любимую рабыню? Однако чаще всего рабыня вынуждена стараться скрыть огонь своей любви, поскольку она всего лишь кейджера. Пусть господин не подозревает о ее самонадеянности и дерзости, о том что она, столь недостойная, посмела полюбить свободного мужчину. Вполне достаточно того, что она должна быть не больше, чем его горячей, беспомощно покорной, восторженной игрушкой. И какой глупостью было бы с его стороны, со стороны свободного мужчины, любить простую рабыню! Уж не хочет ли она, чтобы ее связали, отвели на рынок и продали? И тем не менее, несмотря ни на что, сколько мужчин, к разочарованию свободных женщин, приходят к тому, что любят свое прекрасное движимое имущество!

«И что? — спросила себя Эллен. — Какой тогда смысл во всех этих разговорах об оскорблении, позоре, деградации и прочих „прелестях рабства“. Подозреваю, что такие мысли скорее переполняют мозги свободных женщин, чем беспокоят рабынь. Конечно, зачастую свободные женщины, по причине их зависти и ревности, прилагают все возможные усилия, чтобы отравить жизнь рабыне, позорить и оскорблять ее, относиться к ней как к никчемному, униженному объекту и так далее. Но мужчины предпочитают нас! Мы — женщины, которых они хотят. Мы — женщины, которых они покупают! Конечно, и мы можем чувствовать оскорбление, позор, унижение! Мы что, не женщины? Мы должны повиноваться немедленно и без сомнений. Нас можно использовать так, как мужчины пожелают. И иногда мужчины вынуждают нас испытать нашу собственную бесполезность, особенно если мы — женщины, отбитые у врага или забранные у презираемых варваров, годные только для рабского труда и удовольствий ошейника. Мужчины могут получать удовольствие, оскорбляя нас. Им ничего не стоит сделать так, что мы будем гореть от позора. Они могут проследить, чтобы нам хорошо напомнили, что мы — рабыни, что наш статус — это статус презренной шлюхи, что мы уязвимы, что мы беспомощны, что мы бесправны, что мы движимое имущество, что мы теперь не больше, чем домашние животные. Они хорошо умеют заставлять нас помнить о нашей никчемности и деградации. Их руки учат нас и доминируют над нами. И вот что странно, мы можем найти правильность, уверенность и спокойствие в том, чтобы быть презираемыми, униженным, в исполнении непритязательных домашних работ, в мойке полов, полировке ботинок, в уборке комнаты, в стирке белья, и даже в том, чтобы ползти к господину с его сандалиями в зубах. И мы можем сами умолять о самых оскорбительных и позорных из веревок или цепей. И для них ничего не стоит, довести нас до того состояния, в котором мы сами начнем просить, бесстыдно протягивая к ним наши тела, поднимая их вверх к нему, как самые уязвимые и униженные из рабынь всего лишь ради самого мимолетного прикосновения кончика его пальца. И иногда посреди нашей деградации, нашего позора, нашей пылкой мольбы, нашего желанного и необходимого унижения, с нами происходит такое, что навсегда останется вне кругозора свободной женщины. А откуда она может знать, что такое восторг рабыни, над которой доминируют. Лично я думаю, что в целом, рабыни редко чувствуют себя оскорбленными, пристыженными или униженными. А почему они должны делать это? Что за абсурд! Они красивы, они желанны, их ценят. Они — прекрасный и драгоценный элемент гореанской цивилизации. Ну разве они не особенные? Неужели, если бы они не были такими, мужчины стали бы предлагать за них цену и торговаться за них с таким рвением?

Новообращенная рабыня, конечно, могла бы чувствовать, по крайней мере, вначале, то, что свободные женщины хотели бы, чтобы она чувствовала все время, затруднение, острый позор, жгучий стыд и так далее. Разве ее шею не охватывает ошейник, который она не может снять? Разве не вынуждена она ходить в рабской одежде, ничего не скрывающей, и даже наоборот, нагло подчеркивающей ее прелести? Разве не должна она теперь подать на колени, даже перед теми, кто, возможно, прежде были ей ровней и даже подругами? Разве она не должна теперь повиноваться, немедленно и без капли сомнений? Разве она теперь не принадлежит, не является товаром, который могут купить и продать? Разве она теперь не является простым животными, домашней скотиной? Но эти чувства имеют тенденцию со временем проходить. Ошейник быстро начинает рассматриваться не как символ деградации, а как знак качества, эмблема женского превосходства, от которой, что и говорить, она не может избавиться, свидетельство ее желанности, признак того, что мужчины нашли ее для себя интересной, что она женщина того вида, который мужчины хотят. И далее становясь все больше рабыней, она приходит к пониманию того, что рабская одежда не унижает, а возвеличивает. Она обнаруживает, что в отличие от того, что она считала, будучи свободной женщиной, ее красота вовсе не является тем, чего следует стыдиться, наоборот, это скорее что-то, чему следует радоваться и чем гордиться, что-то, от чего можно получить удовольствие. Что еще может настолько растревожить ее тщеславие, как осознание того, что она привлекательна и красива, и даже „рабски красива“? А Вы как думаете? И, конечно, она отлично понимает, что там, где дело касается ее очарования, рабская одежда мало что оставит скрытым. Соответственно, скоро она придет к тому, чтобы ценить свои туники, камиски, та-тиры и прочие предметы одежды. Она знает, насколько потрясающе красиво и захватывающе она в них выглядит. В них, едва одетая, она становится ошеломляюще восхитительным видением, удовольствием, трапезой, пиром для рабовладельцев. А разве даже самый ее скромный взгляд уже приглашает мужчин покорить ее? Разве ее походка не намекает на то, как она будет биться беспомощно и неудержимо, под лаской мужчины. Разве в ее глазах не сияет немая просьба, заметить ее потребности и рабскую готовность? Лучше бы ей побыстрее бежать домой к своему хозяину! Прочь, девка! Не мучь нас! Поспеши к своим собственным цепям! Вы должны видеть, как она идет перед мужчинами! Вы можете себе представить, как рабская одежда подчеркивает ее прелести и особенности не только в просто эстетическом, но и во многих других измерениях. Например, она четко идентифицирует женщину как рабыню, собственность, что-то, чем можно обладать. Вы думаете, что это не добавляет ей привлекательности? И, конечно, она скоро, как самка, изучит как надо доставлять удовольствие и служить мужчине, как стоять на коленях перед своим господином, как спешить повиноваться и так далее. Только пусть она, конечно, остерегается стрекал свободных женщин, которые теперь будут ненавидеть ее.

Счастлива ли рабыня? Теоретически это не имеет значения. Кого волнуют чувства рабыни? Но очевидно, что это зависит от многих факторов. Разумеется, я не была счастлива в прачечной дома Мира. Признаться, мне кажется маловероятным, что девушки на мануфактурах могут быть счастливы. Меня берут сомнения, что жизнь голых рабынь разносящих воду шахтерам в узких, извилистых штольнях серебряных рудников, кому-то придет в голову назвать легкой. То же самое касается девушек на больших фермах, тянущих плуги, мотыжащих грядки, скованных цепью в посевные и уборочные караваны, запираемых на ночь в тесные конуры.

Большинство рабынь, однако, особенно те, что живут с единственными владельцами, счастливы в своих ошейниках, и даже блаженно счастливы, даже кувшинные девки и девки чайника-и-циновки понимают какое это большое удовольствие, служить и дарить удовольствие своим владельцам. Им дают доминирование, которое женщине требуется, и под которым она расцветает и процветает. Гор празднует природу, а не отрицает ее. Рабыня живет в мире интима и эмоционального богатства. Она принадлежит своему господину. Она находит в ошейнике свое удовольствие. Безусловно, она знает, что она всего лишь рабыня. Но это, также, по-своему, поскольку она сама хочет быть рабыней, доставляет ей огромное удовольствие».

Давайте рассмотрим простой пример затронутого в этом отступлении воображаемого оскорбления, который, как мне кажется, является показательным. Представим, двух женщин, одна из них свободная, другой рабыня, обе раздетые. Обеим приказывают лечь на живот и поцеловать ноги мужчины. Свободная женщина, как нетрудно предположить, уже услышав приказ, сочтет себя оскорбленной, опозоренной и так далее в таком духе, а уж совершая этот простой и красивый акт, может почувствовать себя непередаваемо униженной. Весьма обычно, кстати, что свободная женщина, поскольку она, в конце концов, женщина, сможет прочувствовать уместность исполнения ею этого акта, и может фактически, в некотором смысле, открыть в себе восхитительные эмоции, о которых она предпочтет сделать вид, что сожалеет. В любом случае, можно не сомневаться, что она уже встала на путь к своему ошейнику. Теперь рабыня. Она, совершая то же самое действие, причем делая это с куда большим умением, вероятно, почувствует благодарность и любовь. В конце концов, ее господин разрешил ей совершить этот уместный для нее, интимный и восхитительный акт. Исполняя это, она чувствует себя очень рабски, но это нравится ей, поскольку она — рабыня. Она любит это ощущение своей покорности, осознание себя рабыней ее господина. Она хочет сделать это, поскольку это подобает ей, позволяет проявить и выразить свою нежность и подчинение. Точно так же можно рассмотреть целование плети. Представьте себе чувства свободной женщины вынужденной целовать плеть, возможно, найденные ей удивительно и пугающе восхитительными, и чувства рабыни, благодарной за разрешение совершить это красивый символический акт подчинения.

Итак, Мир, отправляя Эллен в круг Ба-та, намеревался не только оскорбить ее, вынудив танцевать как рабыня, но и ожидал, что она сделает это ужасно, тем самым опозорив себя как женщину, и по результатам этого предполагаемого неуместного в этом месте провала будет подвергнута наказанию, соразмерному нелепости ее выступления.

Однако реализация жестокого плана Мира закончилась провалом!

Эллен, как выяснилось, преуспела! Как расстроило его это, в какую ярость это его, должно быть, привело. Но, она подозревала, что помимо этого, Мир был очарован, заинтригован ее выступлением, танцем привлекательной рабыни, от которой он когда-то имел неосторожность избавиться. И теперь, возможно, сожалея о своей прежней поспешности или неосмотрительности, он последовал за нею, и не с намерением устранения свидетеля, что, как выяснилось, планировали сделать его компаньоны, а ради возвращения ее обратно в пределы его власти.

— Но, похоже, все вышло не так, как Ты ожидал, — сказал представитель.

— Это верно, — смущенно признал Мир. — Я не ожидал, что она так преуспеет.

— Она слишком видела много, и слишком много знает, — проворчал представитель. — Ты не имел права позволять ей уйти.

— Я «не позволял ей уйти», — попытался оправдаться Мир. — В мои намерения входило дождаться, когда она пройдет через унижение и позор открытых торгов, а после этого выкупить ее.

— Но все пошло не так как Ты планировал, — подытожил его начальник.

— Вот в том-то и дело, — вздохнул Мир.

— Из-за твоей мелочной, личной мести этой бестолковой маленькой шлюхе, — заключил представитель, — Ты поставил все наши планы на грань срыва.

— Откуда мне было знать о том, что произойдет дальше, — развел руками Мир.

— Ты собирался выкупить ее!

— Разумеется.

— Ах да, ничтожная сто семнадцатая получила предложения, которые встряхнули рынок.

— Я даже представить себе не мог, что мое предложение кто-то сможет перебить, — раздраженно сказал Мир.

— Ну конечно, тебе же хотелось купить ее публично, открыто, перед всем рынком, а то ведь она не будет сознавать себя купленной рабыней, полностью твоей, имуществом и ничем больше! А Ты не подумал, что с собой надо взять побольше, чем горстку монет?

— Да откуда же мне было знать, что кто-то другой может предложить цену выше? — возмутился Мир.

Эллен, так и стоявшая на коленях около фургона, опустила голову, почувствовав, что земля вдруг начала качаться.

«Это все моя вина, — подумала она. — Это моя ошибка! А вдруг я ему небезразлична? Я уверена, что он хочет меня. Это очевидно».

Разумеется, любая рабыня знает, что такое, когда тебя хотят. У нее не возникает никаких сомнений в том, что вот этот мужчина ее хочет. Разве не об этом кричат его сверкающие глаза? Рабынь ищут, захватывают, крадут, ловят сетями, связывают, заковывают в цепи, продают, покупают, владеют. Неужели, метал, окружающий их шеи, не достаточное доказательство того, что их хотят?

Конечно, это разительно отличается от того, чтобы о тебе заботились, тобой восхищались, тебя ценили или любили.

Рабыня часто может оказаться, иногда к своей тревоге или ужасу, в фокусе бескомпромиссной, свирепой жажды, желания настолько сильного, что оно не может быть удовлетворено чем-либо иным кроме обладания ею, когда мужчина думает лишь о том, чтобы сорвать с нее одежду, бросить к своим ногам и надеть ошейник. Именно так чаще всего и хотят рабыню. А кого еще, кроме рабыни могли бы так хотеть? Разве что свободную женщину, ошейник для которой уже заготовлен, женщина, которая вот-вот должна быть порабощена, женщина, которую захотели самым жестоким способом, которым могут хотеть женщину, то есть захотели так, как хотят рабыню.

Но рассмотрите также и чувства женщины, которая вдруг осознала себя, возможно, не ждано ни гадано, центром такой жажды, объектом такого вожделения, желанной добычей неутомимого, решительного охотника. Каковы будут ее чувства, когда она обнаружит, что стала столь жутко и неудержимо желаемой? Как она почувствует себя, получив от кого-нибудь предупреждение о том, что ее отчаянно и бескомпромиссно хотят, жаждут, как рабыню, и хотят оскорбить ее ошейником. Однако, одновременно со своим ужасом, разве может она не быть польщена, взволнована, возбуждена, и даже возвеличена и обрадована до глубины души, от осознания того, что открылось новое поразительное измерение ее желанности? Возможно, свободная женщина, будучи предупреждена о том, что стала объектом охоты, постарается убежать и спрятаться. Но она знает, что ее будут искать, неутомимо, возможно даже со слинами. Будет ли охотник удовлетворен чем-то меньшим, чем привести ее в свой лагерь на поводке, голую, с закованными в наручники за спиной руками и, конечно, в ошейнике? Какая женщина не надеется вдохновить такую жажду? Какая женщина не хочет быть настолько красивой, чтобы смочь вдохновить такое бурное, неистовое желание? Что лучше засвидетельствует ее ценность, что может быть лучшим доказательством волнительности ее женственности, славы ее восхитительной, уязвимой женственности, как не такое неудержимое желание мужчин, желание сделать своей рабыней.

Но давайте попробуем исследовать эти вопросы не в контексте неволи, где они настолько драматично умножены и усилены, что стали почти непередаваемо и неузнаваемо отличаться от более прохладных широт обычных желаний и страстей, а скорее попытаемся исследовать их в контексте более трезвых и более прохладных желаний, основанных на расчете и благоразумии.

Даже свободная женщина, закутанная в свои одежды и вуали, может испытать охватывающие ее, тревожащие, пронзительные эмоции от понимания того, что мужчина ее хочет так, как самец хочет самку. Среди этих эмоций могут быть потрясение, страх, чувство беспокойства, горящее румянцем лицо и понимание своей слабости, осознание того, что ее сила — это далеко не сила мужчины. Конечно, любая женщина могла бы задуматься над тем, каково это могло бы быть носить цепь того или иного мужчины на своей шее. Но одно следует понимать ясно. Когда мужчина хочет женщину, он хочет иметь ее, буквально, иметь ее, обладать ею, владеть ею полностью, открыто объявлять ее своей рабыней. Он может не признавать этого, но именно этого он хочет. Безусловно, нельзя владеть свободной женщиной как рабыней, поскольку она — свободная женщина. С другой стороны можно владеть рабыней, как невольницей, без ханжества и лицемерия. И они продаются. Но даже свободная женщина, при условии, что она неглупа как пробка, понимает мужчину, который действительно ее хочет, как самец хочет самку, хочет ее полностью, а именно, как рабыню. И тогда ее задача заключается в том, чтобы сокрушить это его желание и заверить, что он никогда не сможет иметь ее такой, как ему хотелось бы, как его рабыню. Безусловно, тем самым она обманывает обоих, саму себя и своего компаньона. В отрицании его, она отрицает себя, а также и свою женственность. Эта проблема никогда не может возникнуть с рабыней, знающей, что ею будут владеть и использовать как рабыня. В конце концов, она и есть рабыня. К тому же, она не хочет половинного или четвертного обладания свободной женщины. Свободная женщина может настоять на послаблениях, оговорках, ограничениях и компромиссах, но рабыня не может. Как движимым имуществом, ею будут владеть, управлять и использовать в качестве рабыни, которой она и является. Ее хозяину достанется не некая ее часть, как это могло бы быть в случае со свободной женщиной, предоставляющей ему это из благосклонности, но вся она, потому что она — рабыня. Соответственно, не дают выбора, кроме как отдать всю себя, но ведь это именно то, чего она желает в своем сердце, не иметь никакого выбора, кроме как отдать себя полностью.

Когда-то она боялась или негодовала на мужчин? Ей доставляло удовольствие издеваться мужчинами, мучить их? Она презирала мужчин? Она пыталась использовать их в своих целях? Она пыталась разжечь их потребности, а потом использовать их, как оружие, против них же самих? В любом случае маневры, борьба, торговля, третирование, договоры и игры в прошлом.

Теперь она стоит перед мужчиной на коленях, голая и связанная.

Теперь война для нее закончена. В этой войне она умом стремилась к победе, но сердцем жаждала проиграть. Даже если бы она выиграла эту войну, то проиграла бы в любом случае. Она знает, что ее независимости пришел конец, это необратимо, но она рада этому. Она знает, что подчинена и завоевана, как того желало ее сердце. Она упала в руки своего врага и рада этому. Она хочет, чтобы с ней обращались так, как сильный мужчина обращается с женщиной, используя и командуя ею, а не с чувствительностью и робостью, сдержанностью и нерешительностью, любезностями и политесами, предосторожностями и деликатностью, с которой свободный мужчина обращается со свободной женщиной. И разве не делали всегда сильные мужчины рабынь из своих женщин-пленниц? Это ли не то, на что она надеялась? Разве ее провокации, хотя в то время она едва ли понимала это, не предназначались для того, чтобы привести ее именно к этой судьбе? Завоеванная, как и другие прекрасные антагонистки, она ждет своего клейма, ошейника и платформы торгов, чтобы быть проданной, вероятно, публично. В своих цепях она чувствует благодарность, уместность, правильность и законность того, что было с ней сделано. Увертки, обманы, жульничество, заговоры, соперничество, конкуренция, борьба, раздоры и споры в прошлом. Она чувствует вес цепей на своих миниатюрных конечностях. Насколько осторожной ей предстоит быть теперь с мужчинами, и как она должна теперь стремиться ублажить их! Она? Пожалуйста, мужчины? Да, конечно, причем теперь не только из страха перед плетью, но и ради своей собственной жизни. Она даже не знает, кто купил ее, поскольку свет направлен не на ряды скамей, с их зрителями и покупателями, а на сцену, чтобы ее было хорошо видно претендентам.

«Каково это, быть рабыней, — спрашивает она себя. — Почему выбрали меня, а не любую другую? Действительно ли что-то во мне является таким особенным? Может кто-то почувствовал мою глубинную правду? Тогда, интересно, кто же он, так проницательно разглядевший это во мне, кто увидел, что я всегда была рабыней?»

Потом она найдет удовольствие и удовлетворенность в ногах постели своего господина. Она научится хорошо ходить на его поводке, с закованными в наручники за спиной руками, поскольку на улице это представляет его собственность в выгодном цвете. Она будет целовать цепь, которой господин прикует ее к общественному рабскому кольцу, у которого ей придется ожидать его. Она еще будет извиваться в узах, сознавая себя принадлежащей и чрезвычайно беспомощной. Стоя на коленях в своей тесной клетке и цепляясь за прутья руками, она будет корчиться от сжигающей ее внутренности страсти, как нетерпеливое маленькое животное, которым она теперь является. Возможно, ей разрешат по щелчку пальцев ползти к хозяину, неся ему плеть в зубах и надеясь, что она не будет использована на ней. Конечно, она и без этого сможет ублажить его наилучшим образом.

Женщина, человеческая самка, жаждет самого полного удовлетворения своей природы и потребностей, и природа продиктовала свои условия, те, при которых, и только при них, может быть получено это удовлетворение. Эти условия ясно сформулированы, усовершенствованы и расширены в цивилизационном контексте и институциализированы как отношения между рабыней и ее господином.

И последнее замечание, которое могло бы быть уместно здесь, частично связано с пониманием женщиной того, что ее желают, хотят тем особым образом, которым мужчина хочет женщину. Часть этого понимания проявляется в том, что женщина, как рабыня, так и свободная, многое узнает о ее собственном теле и его ощущениях, и, что интересно, много узнает и понимает о ее собственной наготе. Даже у свободной женщины, полностью одетой, порой бывает внезапный проблеск осмысления ее тела, голого под тяжелыми одеждами. А если уж у свободной женщины может возникнуть такое понимание, то нетрудно понять, радикальное акцентирование таких эмоций со стороны рабыни, являющейся товаром, и обычно изначально выставленной напоказ, прикрытой не больше, чем единственным тонким непрочным слоем реповой ткани. Также, если рабыня вынуждена стоять нагой на полке продаж с поднятыми руками, прикованными над головой, или наполовину лежа, наполовину стоя на коленях, будучи прикованной тяжелой цепью к деревянной платформе, или как-то еще в этом роде, нетрудно догадаться, что она могла бы чувствовать, став объектом исследования мужчин. Разве Вы не думаете, что она ну очень много знает о своем теле и его наготе, даже если она прикрыта, скажем, туникой? Или Вы думаете, что она не знает о том, как натянута ткань на ее груди, не чувствует легких прикосновений кромки подола своими бедрами? Рабыня часто знает, что ее хотят именно, как мужчина хочет женщину. За день она много раз может это почувствовать. Это достаточно часто происходит на площадях и улицах, на рынках и в парках, во время прогулки и за работой. И конечно, одним из обычных удовольствий гореанского мужчины является разглядывание рабыни и размышления на тему, каково было бы иметь ее. А рабыня, со своей стороны, считает это очень приятным, особенно если она может чувствовать себя в безопасности, благодаря ошейнику своего хозяина, конечно, если мужчины вокруг нее делят Домашний Камень с тем, кому она принадлежит. Живот какой женщины не воспламенится, от признания того факта, что она привлекательна, и что мужчины хотели бы владеть ею? И, конечно, она знает, что, если ее должны иметь, то иметь ее будут по-настоящему, а не как свободную женщину, и это доставляет ей неописуемое удовольствие. Ее будут иметь именно так, как имеют рабыня, именно так, как мужчины хотят женщину.

— Смотрите, — привлек внимание остальных Фел Дорон, — тарны набирают высоту.

Мужчины, прикрыв глаза от солнца ладонями, повернулись в сторону взлетающих тарнов. Если говорить, используя земные понятия и игнорируя сложности гореанского компаса, который всегда указывает на Сардар, то эти четыре тарна, с подвешенными под ними корзинами, разлетались в разные стороны, направляясь каждый в свой сектор, согласно сторонам света, на север, восток, юг и запад. Заняв, по-видимому, заранее оговоренные позиции, птицы начали плавными кругами сближаться с землей.

— Похоже, они высадили несколько человек, — предположил Порт Каньо. — Теперь они выжидают, давая им время приблизиться к нам и выйти на рубеж атаки, потом они снова наберут высоту и поддержат их с воздуха.

— Логичнее было бы дождаться темноты, — заметил представитель.

— Нет, — покачал головой Порт Каньо. — Тогда они могут упустить некоторых из нас.

— Господа! — нерешительно заговорила Эллен. — А вдруг они хотят меня? Это возможно! Вы говорили, что с ними Терсий Майор! Он может хотеть меня! Много раз за время пребывания на тарновом чердаке я ловила себя на том, что он ощупывает меня жадным взглядом! Рабыни умеют распознавать такие вещи! Если это так, если это из-за меня они здесь, так отдайте им меня!

— Тщеславная рабыня, — прокомментировал Селий Арконий.

— Господин! — обиженно всхлипнула рабыня.

— Не льсти себе, шлюха, — бросил тарнстер.

— Пожалуйста, Господин! — попросила она.

— Не забывай, что Ты — никчемное, дешевое рабское мясо, — сказал он.

— Господин! — возмущенно задохнулась девушка.

— Именно так, — сказал он, сердито.

— Они могут хотеть меня, — заявила Эллен, на этот раз решительно. — Это возможно! Уверена, я ценна. Мужчины предлагали серебро за меня. Серебро!

— Ты стоишь не больше, пригоршни бит-тарсков, — заверил ее Селий Арконий.

— Если я, стала тем, чего они хотят, — настаивала Эллен, — отдайте меня им! Спасите себя!

— Они думают не о рабынях, — отмахнулся Селий Арконий. — Их интересуют месть и золото.

— Господин! — попыталась протестовать рабыня.

— Ты не важна, — подтвердил представитель. — Ты просто сыграла свою роль.

Эллен застыла, пораженно уставившись на него.

— В каком смысле? — задал вопрос Мир.

— Ты же не думал, что мы преследовали этих варваров по этим степям, с целью просто избавиться от одной любопытной кейджэры, — усмехнулся представитель.

— Вы должны были помочь мне вернуть ее, — сказал Мир.

— Не будь наивным, — поморщился его начальник. — Она должна была привести нас к тарнстеру, который должен был знать о золоте. От нее можно было избавиться позже. Она слишком много видела.

Эллен сглотнула комок, вставший поперек горла, и заплакала, а представитель пристально посмотрел на Порта Каньо и сообщил ему:

— Мы хотим получить золото, тарнмейстер. У нас есть наши собственные цели, в которых оно может быть полезно.

— Я не сомневался в этом, — кивнул Порт Каньо. — Но ни один из нас, здесь присутствующих не знает, где его искать.

— Похоже, — заметил Селий Арконий, — что, как вы следовали за нами с такой целью, точно так же и с теми же мыслями в головах, за вами следили косианцы.

— Господа! — снова осмелилась вмешаться Эллен. — Даже если они прибыли не из-за меня, возможно, вы сможете, по крайней мере, договориться о перемирии, а затем использовать меня на ваших переговорах! Возможно, вы сможете заключить сделку, воспользовавшись мною! Попытайтесь выкупить свою безопасность за мой счет и, возможно, за счет тарлариона и фургона! Спасите себя.

— Уж не влюбилась ли Ты в Терсия Майора? — осведомился Селий Арконий.

— Нет! — воскликнула девушка.

— Даже не мечтай, что тебе удастся так легко выскочить из моего ошейника, — предупредил тарнстер.

— Господин? — переспросила она.

— Ты позволяешь своим женщинам открывать рот без разрешения? — поинтересовался представитель, обращаясь к Селию Арконию.

— Пожалуйста, Господа! — заплакала Эллен. — Позвольте мне говорить!

— Разведи колени, — бросил ее хозяин.

Эллен немедленно выполнила требуемое.

— Пожалуйста, Господа! — сделала еще одну попытку рабыня, но добилась лишь его злого взгляда, и тогда она попросила: — Развяжите мне руки. Снимите веревку с моей шеи! Позвольте мне бежать! Возможно, они отвлекутся на меня и Вы сможете ускользнуть!

Но Селий Арконий не обращал на нее никакого внимания. Он даже не смотрел в ее сторону, пристально вглядываясь в окружающую их степь.

— Мои ноги не связаны, — не отставала Эллен. — Позвольте мне бежать в том виде, как я есть!

— Чтобы Ты прибежала прямо в руки косианских слинов? — усмехнулся Фел Дорон. — А вот у них твои ноги действительно окажутся связаны. Тебя просто оставят в траве, ждать, когда о тебе вспомнят.

— Если вообще вспомнят, — добавил один из товарищей Порта.

— А, если не вспомнят, — продолжил его мысль другой, — то Ты будешь лежать в траве, беспомощная в своих веревках, зная, что через три дня Ты умрешь от жажды, и взывать о помощи, вот только вокруг не будет никого, кто мог бы тебя услышать.

— Нет, — сказал третий, — ее съест дикий слин. Я видел их следы.

— Не думаю, что о ней могли бы забыть, — проворчал Порт Каньо.

— А в конце, — засмеялся Фел Дорон, — Ты узнаешь, каково быть рабыней, которую они используют для разнообразных удовольствий и услуг.

— Да, Господин, — прошептала Эллен.

— Если Ты попробуешь сбежать, — предупредил Селий Арконий, — то, как только тебя поймают, кому бы Ты при этом ни досталась, мне или кому-то другому, тебя будут рассматривать, как беглянку, и подвергнут наказаниям, обычно предусмотренным для беглой девки.

— Лично я не думаю, что я решился бы бегать, когда в паре шагов отдыхают два слина, — намекнул Порт Каньо.

Эллен вздрогнула. Она знала, что такое поведение могло возбудить слина, активировав его охотничьи реакции.

— На всякий случай привяжите поводок шлюхи к фургону, — раздраженно попросил Селий Арконий.

Эллен сквозь слезы посмотрела на Селия Аркония. Как он, оказывается, ненавидел ее!

Фел Дорон, не поднимая Эллен с колен, затащил ее под левый задний угол фургона, а затем привязал поводок к оси задних колес и оставил ее там, несчастную, связанную, и не имеющую возможности покинуть это место. Она — рабыня, и соответственно с ней можно было сделать все, что мужчины желали.

— Тарны начали набор высоты, — констатировал Порт Каньо.

— Пешие косианцы должны быть где-то совсем рядом, — заключил Фел Дорон.

— Смотрите, как раскачиваются корзины, — указал Селий Арконий. — Сомневаюсь, что в них осталось больше трех человек, два стрелка и тарновод.

— Значит, на земле против нас приблизительно пятнадцать — двадцать бойцов, — прикинул представитель.

— Этого не можем знать наверняка, — заметил Порт.

— Лучники?

— Надеюсь не многие, — покачал головой Фел Дорон.

— Солдаты могут оказаться из косианских регулярных полков, — сказал Порт Каньо. — Нам не стоит встречаться с ними, чтобы потягаться на мечах.

— Если они думают, что их тут ждет накрытый банкет, — ухмыльнулся представитель, поднимая пистолет и взводя курок, — то они сильно заблуждаются.

Сказав это, мужчина развернулся и ушел к своим людям.

— Думаю, что на данном этапе мы все же можем доверить наши жизни нашим врагам, — рассудил Порт Каньо.

Мир, кивнув головой, отвернулся и направился вслед за своим командиром.

— А вот я так не думаю, — проворчал Селий Арконий. — Отложенное дело легко можно доделать.

— Полюбуйтесь-ка на их животных, — призвал Фел Дорон, кивнув на сгорбившегося Кардока, зыркавшего в их сторону своими большими глазами.

Представитель, стоял в окружении своих спутников, и что-то им объяснял, то и дело указывая пистолетом в разные стороны, видимо проясняя диспозицию. Говорил он тихо, и до фургона его слова не долетали.

— Господин! — жалобно всхлипнув, позвала Эллен из-под фургона.

— Заткнись! — отмахнулся тот.

Она испуганно опустила голову и замолчала. Когда она осмелилась снова поднять голову, ни Селия Аркония, ни других людей уже не было видно. Слезы неудержимо побежали по ее щекам.

Каким-то образом мужчины рассеялись и скрылись, возможно, лежа ничком в траве. Единственным, кого Эллен могла видеть, был тарларион Мира, спокойно пасшийся в нескольких ярдах в стороне.

А затем раздались один за другим два выстрела, за которыми последовал крик удивления и боли. И почти сразу, на сей раз с другой стороны, еще пара выстрелов.

Девушка лежала на животе, прижимаясь щекой к траве. Сказать, что ей было страшно, это ничего не сказать.

Когда Эллен решилась снова немного приподнять голову и осмотреться, то первым, что она увидела, были высокие сандалии косианского солдата, не далее чем в десяти футах от нее. Грохнул выстрел, и мужчина как подкошенный рухнул на земле. Его колени внезапно подломились, отказавшись держать его вес.

Потом до Эллен донесся крик, прилетевший откуда-то с востока.

Огромная тень на мгновение закрыла солнце и заскользила дальше по траве. Не трудно было догадаться, что это был тарн пронесший над местом стычки корзину с лучниками, выискивавшими цели для своих стрел. Эллен прикинула, что до него было не больше пятидесяти футов.

Внезапно она услышала тяжелую поступь лап тарлариона и, обернувшись увидела Мира, мчащегося к ней, низко склонившегося, почти прижавшегося к седлу. Не успела она глазом моргнуть, как он был уже рядом с бортом фургона. Резким рывком поводьев Мир остановил недовольно завизжавшего, запрокинувшего голову тарлариона, спрыгнул с седла, приземлившись почти рядом с девушкой. В его руке сверкнул нож.

Эллен в ужасе прянула в сторону насколько позволила натянувшаяся привязь. Нож мужчины в мгновение ока разделил веревку на две части. Мир схватил девушку за связанные руки, выдернув ее из-под фургона и поволок к своему ящеру. Вставив ногу в стремя и ухватившись левой рукой за луку седла мужчина забросил себя на спину животного, правой рукой таща за собой рабыню. Взлетающая вверх Эллен взвизгнула, успев заметить промелькнувшую мимо нее стрелу, с тихим свистом улетевшую прочь.

Тарларион встал на дыбы и завизжал.

Эллен врезалась ребрами в седло, проехала чуть вперед и остановилась, свисая на обе стороны. Сначала она начала извиваться в надежде освободиться, но уже в следующее мгновение ее голова, казалось, взорвалась болью. Мужская рука с такой силой дернула ее за волосы, что Эллен испугалась, что он вырвет их с корнями. Слезы брызнули из ее глаз.

— Не дергайся, — рявкнул Мир, — рабская девка!

Она затихла и мужчина уложил ее беспомощное тело животом вниз, разместив между собой и лукой седла.

— Если Ты не будешь моей, то не достанешься никому! — предупредил он рабыню.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — заплакала Эллен.

— Это слово отлично тебе подходит, шлюха, и всегда подходило! — криво ухмыльнулся он.

Тело девушки сотрясали рыдания. Потом мир, казалось, провернулся вокруг нее, это тарларион развернулся и прыгнул вперед.

— Ты хорошо выглядишь на поводке, — со злостью бросил Мир, — на веревке, взятая на поводок как сука, которой Ты всегда была!

Эллен успела заметить выросшего из травы прямо перед ними мужчину в шлеме, но тарларион, посланный вперед, просто смел его со своей дороги. Солдат отлетел в сторону и завалился на спину. Девушка, словно в полубреду, отметила, что из травы выскочила мужская фигура и занеся, сверкнувший на солнце нож над головой, метнулась к упавшему.

— Хо, пошел! — понукал Мир тарлариона.

Но его ящер вдруг опять взвился на дыбы. Эллен услышала, как Мир грязно выругался. Тяжелое тело повисло перед ящером, схватив его за уздечку, яростно дергая голову животного вниз, скручивая ему шею. Усилия нападавшего не пропали даром, и животное внезапно потеряв равновесие, сделало несколько шагов вбок и повалилось на землю. Эллен, выброшенная из седла, откатилась в сторону. Ящер, лежа на боку, несколько раз судорожно ударил лапами по воздуху, но через мгновение вскочил, и с отчаянным визжанием, в панике бросился прочь и исчез в степи.

— Ты! — в ярости крикнул Мир.

Перед ним стоял Селий Арконий, туника которого, была порвана во многих местах, тело покрыто кровью, пылью и грязью. Тарнстер тяжело дышал, в его глазах направленных на Мира плескалась неистовая злоба.

— Кажется, Ты прихватил кое-что мое, — заявил молодой человек.

Мир в ярости выхватил свой пистолет из-за пояса и навел его на грудь Селия Аркония.

Эллен, лежавшая на боку, в ужасе закричала:

— Нет, Господин, пожалуйста!

Перед мысленным взором промелькнули картинки из недавнего прошлого. Пламя, вырвавшееся из ствола, подброшенный отдачей пистолет, звук выстрела, запах сгоревшего пороха, блеск вылетевшей гильзы и разлетающиеся словно в замедленном кино в разные стороны щепки, вырванные из борта фургона.

Конечно, Теперь Селий Арконий знал силу этого оружия. И все же он хладнокровно стоял перед Миром, глядя ему в глаза.

— Ты не заслуживаешь этой рабыни, — заявил он.

Мир, похоже, слегка опешил.

— Потому, что Ты не мужчина, — добавил Селий.

— Сейчас я покажу тебе, кто из нас мужчина! — прорычал Мир, взводя курок.

— А почему Ты тогда не на своем посту? — спокойно спросил Селий Арконий.

Мир, явно не ожидавший такого вопроса, опустил пистолет.

— Ну вот, — кивнул Селий Арконий, — теперь Ты знаешь что такое Гор.

Выкрикнув от переполнявшего его гнева, Мир развернулся и бросился куда-то в заросли травы.

Селий Арконий, окинув взглядом окрестности, поднял связанную рабыню, заключив ее в кольцо из своих рук.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Господина, правда, это беспокоит? — поинтересовалась рабыня.

Селий нахмурился, но мгновением спустя его лицо расплылось в улыбке.

— Нисколько, — бросил он и, снова осмотревшись, потащил девушку к фургону.

— Оставайся здесь, — приказал мужчина, толкнув ее под кузов.

Эллен опустилась на колени спиной к нему и протянула свои связанные запястья.

— Рабыня носит ошейник Господина, — сказала она. — Быть может, он развяжет ее?

— Ну не глупо ли для рабыни, — спросил молодой человек, — встать на колени спиной к мужчине, со связанными вот так запястьями?

— Возможно, Господин, — ответила Эллен, не совсем поняв куда он клонит.

— А что если я прикажу тебе опустить голову до земли? — усмехнулся ее хозяин.

— Тогда я должна буду немедленно выполнить приказ своего господина, — сказала девушка, чувствуя, что краснеет.

Но тут с запада донеслись хлесткие звуки одного за другим двух выстрелов, и Селий Арконий бегом направился туда. Эллен обернулась и успела увидеть его стремительно удалявшуюся, пригнувшуюся фигуру. В следующий момент девушка увидела торс косианца, поднявшегося из травы. Она даже толком испугаться не успела, как грохнул выстрел и мужчина, сложившись пополам, пропал из виду.

Внезапно Эллен обратила внимание на то, что выстрелы слышатся все реже и реже.

— Патроны! — услышала она, как кто-то крикнул по-английски.

Вскоре из травы с севера вывалился представитель, его одежда была изорвана в клочья. Он пятился, отступая к фургону. Вслед за ним появился другой мужчина, отступавший с запада.

— Патроны! — снова услышала Эллен.

Представитель крикнул в ответ по-английски:

— Их нет больше, идиот! Запас был в седельных сумках. Мы лишились их вместе с убежавшими тарлариономами! Все, что было в сумках убитого тарлариона, мы уже использовали.

Эллен, понимавшая, и язык, и смысл сказанного, вздрогнула от нехороших предчувствий.

Внезапно, в траве ярдах в пятидесяти сверкнул шлем, а затем показался косианский лучник. Стрела лежала на наполовину натянутой тетиве.

Через пару мгновений к нему присоединился еще один солдат.

Тарн с подвешенной под брюхом корзиной, пронесся над фургоном, а затем, вернулся и начал нарезать плавные круги. Представитель заткнул свое, теперь бесполезное, оружие за пояс и поднял руки. Из корзины в него стрелять не стали. Тарн продолжил медленно кружить над местом боя.

— У нас больше нет молний! — крикнул представитель. — Больше нет молний! Мы сдаемся!

Эллен вспоминалось, что, когда она видела Селия Аркония в последний раз, арбалета у него не было. Похоже, болты к нему тоже закончились.

Еще несколько косианцев появились из травы вокруг лагеря, кто с луками, кто с копьями, и начали медленно сходиться к центру.

Селий Арконий, Фелом Дорон, а за ним Порту Каньо, медленно встали на ноги и устало двинулись к фургону. Еще один из товарищей Порта пришел с другой стороны. Больше никого из их отряда Эллен так и не дождалась.

Селий Арконий махнул рукой Эллен, давая понять, что она должна выйти из-под фургона. Рабыня покорно выползла наружу, подошла и встала на колени у ног своего хозяина, испуганно озираясь.

От отряда всадников осталось четыре человека, включая их предводителя, которого мы договорились называть представителем. Остальными тремя были, тот, который был ранен, во время первого налета, это именно он кричал о том, что кончились боеприпасы, мужчина, командовавший слинами, условно назовем его егерем, и Мир. В общем, в последней стычке не погиб ни один из их группы, по-видимому, благодаря своему вооружению. Вероятно, косианцы дали им широкое поле для маневра, будучи не в состоянии приблизиться достаточно близко, чтобы достать их из малых луков. Все же, это не те могучие крестьянские луки, которые позволяют гореанским деревням сохранять свою относительную автономию. Из четырех тарнов два были сбыты огнем пистолетов, подлетев слишком близко, но их пример добавил тарнстерам двух других птиц здравого смысла, и они держались на достаточном расстоянии. Один из них приблизился только после того, как стрельба стихла окончательно, и именно ему представитель сообщил о своей капитуляции. Другой все еще оставался достаточно далеко, настолько, что казался не более чем небольшим темным пятном в небе.

Подкапитан широкими шагами двигался через степь впереди своих солдат, вооруженных луками, копьями и щитами. Эллен даже задумалась над тем, смогут ли их щиты выдержать попадание пули. Помимо луков и копий у всех имелись короткие, опасные гореанские мечи — гладии.

Итак, подкапитан шел впереди. Он, как и любой гореанин, предпочитал вести своих людей за собой. Эллен узнала его. Она видела его прежде, сначала на тарновом чердаке Порта Каньо, потом в караване и около купальни.

Тарн, недавно круживший над фургоном уже приземлился, сев ярдах в пятидесяти в стороне. Два стрелка и тарнстер выскочили из корзины, но Эллен не увидела среди них Терсия Майора, который, насколько она знала, был среди нападавших. По-видимому, предположила девушка, он находился в корзине другого тарна, которым, скорее всего и управлял. Этот тарн все еще был немногим более чем пятнышком в небе, хотя и уже начал приближаться, постепенно увеличиваясь в размерах.

Подгоняя жестами мечей и копий трех выживших животных гнали к фургону. Они волочили лапы, испуганно моргали глазами и внешне послушные, шли туда, куда их вели. Насколько могла сказать Эллен, они не участвовали в схватке. Казалось, о них вообще все забыли, оставив в покое, как не представлявших опасности. Безусловно, их, скорее всего, расстреляли из луков, если бы они попытались напасть или сбежать. Двоих ведь убили во время первого налета, вероятно потому, что те приняли угрожающие позы. Косианцы, заключила Эллен, понятия не имеют, что с ними делать. Возможно, они подумали, что это некий вид животных. И тогда ей пришло в голову, что именно этого и добивались монстры, чтобы косианцы думали именно так. Разве их не держали в клетках в праздничном лагере? Кто мог знать, что те клетки легко открывались изнутри?

— Кто здесь старший? — строго спросил подкапитан.

— Я, — одновременно ответили представитель и Порт Каньо, вызвав улыбку на лице подкапитана.

— У Вас я смотрю довольно странные домашние животные, — заметил он, обращаясь к Порту Каньо.

— Они не мои, — буркнул тот. — И они не домашние животные. Они разумны и опасны.

— Это простые дрессированные животные для выступлений, абсолютно смирные и неопасные, — поспешил заверить офицера представитель. — Мы карнавальная труппа. Мы приняли вас за грабителей. Мы просто не знали. Простите нас за сопротивление законной власти Коса.

— Вы преуспели бы больше, если бы узнали знаки отличия и униформу Коса, — заметил подкапитан.

— Увы, не могу не признать вашей правоты, — развел руками представитель.

В отдалении, приблизительно в двухстах ярдах от фургона приземлился второй тарн.

— Кое-кто из них, — указал подкапитан на Порта Каньо, Фела Дорона и их последнего оставшегося в живых товарища, — беглые пленники, а эти двое из них совершенно точно бунтовщики, виновные в заговоре против Коса. И этот тарнстер, так или иначе, из той же компании. Группой мужчин было совершено ограбление, могущее повлечь значительные последствия. Эти пленники или, по крайней мере, некоторые из них, и, конечно, тарнстер, у которого было замечено золото свежей чеканки монетного двора в Джаде, что-то знают об этом деле.

— Мы даже представить себе не могли, — покачал головой представитель.

— А вы, очевидно, с ними в сговоре, и присоединились уже в степи, — обвинил косианец.

— Нет, что Вы, мы встретились с ними случайно, — поспешил заверить его представитель.

— Вы следовали за ними в течение нескольких дней, а мы держали вас под наблюдением, — усмехнулся подкапитан.

— В некотором смысле, да, — не стал отрицать представитель, — мой молодой и горячий друг, заинтересовался вот этой рабыней и захотел получить ее во что бы то ни стало, а мы, его верные друзья, решили поддержать его в этом начинании.

— Могу понять его интерес, — усмехнулся подкапитан. — Я помню ее. Правда, я был уверен, что мы конфисковали ее именем Коса.

— Так и было, — кивнул Порт Каньо, — но позже она была куплена у Коса на аукционе в праздничном рынке под стенами Брундизиума, открыто и честно.

— За косианское золото, — добавил подкапитан.

— А я-то был уверен, что это — надежные деньги, — заметил Селий Арконий, словно обеспокоенно.

— Вполне, — улыбнулся подкапитан и обвел окрестности взглядом. — Я вижу, что у вас два слина имеется.

— Они полезны для выслеживания, — объяснил представитель.

— Я прекрасно знаю о полезности слинов, — заверил его подкапитан. — Так значит, Ты, здесь главный?

— Совершенно верно, — кивнул тот.

— Снимай одежду, — приказал офицер.

— Что? — опешил мужчина.

— Она пригодится, чтобы дать твой запах слину, — пояснил подкапитан.

— Нет! — отпрянул представитель.

— Кроме того, мне надо убедиться, что Ты не вооружен.

— Вот все мое оружие, — указал представитель. — Только оно теперь бесполезно. В нем больше не осталось молний.

Он вытянул пистолет из кобуры и, взяв его за ствол, протянул подкапитану. Однако тот отшатнулся и сделал шаг назад.

— Вот, — сказал представитель, делая шаг к косианцам.

— Я не буду даже касаться этого, — заявил офицер, и лицо его внезапно побледнело.

— Почему? — удивился представитель.

— Я уверен, что это запрещенное оружие, — объяснил подкапитан.

Представитель понимающе улыбнулся.

— Положи его там, на то вытоптанное пятно, по ту сторону фургона, — потребовал косианец.

Указанное пятно находилось на холмике в нескольких ярдах от того места, где они стояли. Эллен прежде никогда не видела страха на лице этого человека.

Представитель подошел к обозначенному месту и положил пистолет.

— Теперь остальные, — приказал подкапитан, оборачиваясь к егерю, Миру и их раненному товарищу.

Каждый из них, следом за своим командиром, отнесли и положили свое оружие. Четыре пистолета теперь лежали на земле.

— Было шесть таких устройств, — не стал скрывать Порт Каньо. — Кажется, двух не хватает.

— Было только четыре, — поспешил заверить представитель.

— Нет шесть, — стоял на своем Порт Каньо.

— Снимай свою одежду, — велел подкапитан. — Думаю, пора слинам размяться.

— Но два других потеряны! — попытался оправдаться представитель.

— Живо, — рявкнул офицер.

— Вот, — не в силах скрыть досады, сказал представитель, и вытащил второй пистолет, который он держал за поясом сзади.

— В нем есть молния? — поинтересовался подкапитан.

Было заметно, что представитель колеблется.

— Одна, — наконец, признался он. — Один патрон, один болт.

Похоже, он сохранил эго на всякий случай.

— Положи его вместе с другими, — приказал косианец.

Еще один пистолет лег рядом с остальными, а когда это было сделано, представитель, по жесту одного из солдат, вернулся на прежнее место около фургона.

— Еще одного такого устройства все еще не хватает, — заметил Порт Каньо.

— Но я не знаю, где он! — воскликнул представитель.

— Убей его, — скомандовал офицер, солдату, стоявшему рядом с ним в ножом в руке.

— Нет, нет! — закричал представитель и начал срывать с себя одежды.

Вскоре, он остался голым, а вся его одежда валялась в стороне.

— Пожалуйста! — попросил представитель.

— На колени, — приказал офицер.

Представитель, задрожав, опустился на колени в траву около фургона. Солдат взял его за волосы, запрокинул голову и, приложив нож к горлу мужчины, посмотрел на своего командира.

— Нет, — сказал подкапитан, задумчиво. — Думаю, что будет интереснее посмотреть, как он будет бегать от слинов.

— Нет, нет, — захныкал представитель.

Кардок и два его товарища, присев, безразлично смотрели на своего представителя. Мужчина тоже дико посмотрел на них и покачал головой. Но те отвели взгляд, словно не будучи понять его жест.

В этот момент, по ту сторону вытоптанной поляны, со стороны места приземления последнего тарна, осторожно, из травы появился Терсий Майор. С ним пришли два лучника и тарнстер. На краю лагеря предатель и его сопровождающие задержались.

Подкапитан, не скрывая презрения, махнул рукой, призывая подойти ближе.

— Здесь безопасно? — осведомился Терсий Майор.

— Да, — кивнул подкапитан.

Терсий окинул взглядом Порта Каньо и его товарищей.

— Ну вот мы и встретились снова, — сказал Порт Каньо, руки которого самую малость дернулись, словно он мысленно сжимал их на горле предателя.

— Ты заплатишь, арский тарларион, — заявил Терсий Майор, — за те неудобства и оскорбления, которым вы меня подвергли.

— Ты — не стоишь даже урта в Аре, — выплюнул Порт Каньо, — предатель Домашнего Камня.

— Ни в коем случае, — усмехнулся офицер. — Просто его Домашний Камень не твой. Его Камень, знаешь ли, гораздо ценнее. Потому, что это золото.

— Что здесь произошло? — полюбопытствовал Терсий Майор.

— Мы победили, — пожал плечами подкапитан. — Тот, который стоит перед нами на коленях, я так думаю, главарь наших заговорщиков.

— Мы никаким боком не причастны к тому в чем Вы нас обвиняете! — воскликнул представитель.

Один из слинов поднял голову и лениво осмотрелся. На мгновение его уши встали торчком, ноздри втянули воздух. Но затем зверь снова опустил голову. Другой слин так и не оторвал голову от своих лап.

— А где их молнии? — нерешительно спросил Терсий Майор.

— Думаю, что их больше не осталось, по крайней мере, большей их части, — ответил косианец. — Некоторые из металлических облаков, которые ими ударяли, вон там.

Офицер указал на пистолеты, лежавшие на проплешине.

— Один удар молнии предположительно находится внутри устройства лежащего ближе остальных к нам. Еще одно устройство, судя по всему, отсутствует.

— Мы правда, не знаем, где он! — поспешил вставить слово представитель. — Скорее всего он валяется где-то в траве!

Глаза Терсия Майора прошли от лица к лицу, с Порта Каньо на Фела Дорона, потом на Селия Арконий и его товарища по отряду, с него на стоящего на коленях представителя, егеря, Мира и раненного незнакомца. Восемь человек. Косианцев вокруг фургона собралось порядка двух десятков. Два тарна с их корзинами остались без присмотра в степи неподалеку.

Наконец, глаза Терсия Майора, блеснув, уперлись в стоявшую на коленях рабыню, одетую в короткую тунику, связанную, со свисающим с шеи обрезком веревки.

— Приветствую, малышка Эллен, — сказал он.

— Приветствую, Господин, — поздоровалась Эллен.

— Лощеный маленький зверек, — улыбнулся Терсий Майор. — Мне будет приятно владеть тобой.

— Ее судьба будет решена более авторитетными властями, — предупредил офицер. — Но я могу попросить ее себе. Думаю, что она будет прекрасно смотреться, связанной на мехах в ногах моей постели.

— Посмотрим, — пожал плечами Терсий Майор.

— Вот только, нет ничего невозможного в том, что ее может потребовать себе претор, или стратег, или даже сам Полемаркос.

— Она достойна, — заявил Селий Арконий, — только того, чтобы ее держали не больше, чем кувшинной девкой, или девкой чайника-и-циновки, или обритой наголо лагерной шлюхой.

Эллен сердито вспыхнула.

— Тебе стоило бы присмотреться к ней повнимательнее, — усмехнулся офицер.

Эллен послала Селию Арконию самую невинную из улыбок, на которую только была способна. Правда, возможно, при этом в ее взгляде мелькнула вспышка триумфа.

— Всегда можно раздеть ее и оценить, — пожал плечами Селий Арконий.

Эллен внезапно, сама того не желая и не ожидая, раздраженно дернула связанными запястьями. Она подняла сердитые глаза на Селия Аркония, но, встретив его мягкую улыбку, подавляла рвущиеся наружу рыдания. Она была в своем месте, стоящей перед ним на коленях, беспомощно связанной рабыней.

— А Ты не глуп, парень, — кивнул подкапитан.

— Так чего мы ждем, давайте разденем ее, — предложил Терсий Майор.

— Вот уж чего я не буду делать, так, это не буду раздевать рабыню здесь, — заявил подкапитан. — Ее фигура такова, что она будет отвлекать моих парней. И, клянусь берегами Коса, эта из тех, что даже в тунике может вывести мужчину из себя.

Он окинул Эллен оценивающим взглядом.

— Ты не будешь вовлечена в эти вопросы, в вопросы, касающиеся мужских дел, смазливая маленькая рабская девка, — заверил Эллен офицер. — Не больше, чем сидящий в клетке тарск или стреноженная кайила, или любое другое домашнее животное. Но не бойся. О тебе я не забуду.

— Да, Господин, — прошептала Эллен, полностью понимая свое место и природу.

Ей предстояло оставаться на коленях, связанной, бессмысленной рабыней, ожидающей решения своей судьбы. У нее было достаточно времени на то, чтобы изучить, что мужчины на этой планете не сдали своего суверенитета. В этом мире, они не позволили ввести себя в заблуждение и не подписались под методами и институтами, которые несли внутри себя патологические семена разрушения природы. Человек — дитя природы. Как только он покидает природу, он прекращает быть человеком.

— Надеюсь, Ты понимаешь, что твоя ценность — ничто, не так ли? — спросил офицер.

— Да, Господин, — ответила Эллен.

— Такое ничтожество, как она, — сказал он своим людям, — нужно для развлечения мужчин, для удовольствия мужчин, для рабовладельцев. Это именно то, для чего они хороши, ни для чего иного.

Эллен покраснела до пунцовости, но ее тело вдруг начало оживать, наполняясь женственностью. Оно задрожало от переполнявшего его смысла. Каждая клетка ее тела, казалось, проснулась и воспылала, дрожала пониманием. Каждая хромосома дрожала уязвимостью, каждая молекула ее тела вибрировала ожиданием и готовностью.

«Это — страсть рабыни, — поняла она. — Как откровенно они говорят о нас. И как правдиво и точно! Откуда они знают эти истины? Как смело они проводят их в жизнь! Могу ли я, хоть как-то спрятаться от истин, которые они так ясно видят? Нет, в ошейнике мне не позволят спрятаться. Да, да, они говорят правду, могучую правду, прекрасную, глубинную, неопровержимую, драгоценную правду. Да, такие как я, действительно, предназначены для развлечения мужчин, для удовольствия мужчин, для рабовладельцев! Это то, для чего мы существуем и хотим существовать, для удовольствия мужчин, для развлечения мужчин! Это — то, к чему нас подготовила эволюция! О, темные, таинственные, тонкие, любимые могучие силы природы! Как вышло так, что мир так небрежно сформировал обе наши разновидности, с такой щедростью, беспечным милосердием, с мудростью, суровостью и нежностью, и мужчин, и женщин, дав нам, словно в подарок друг друга, чтобы ни им, как владельцам не было отказано в их рабынях, ни нам, как рабыням не было отказано в наших рабовладельцах! Отказав мне в моем подчинении доминированию, дорогие владельцы, в своей жестокости вы отказываете мне во мне самой!»

— Нам надо искать похищенную казну, — напомнил Терсий Майор. — Не думаю, что Луриус из Джада обрадуется, если ее не смогут вернуть.

Офицер повернулся к мужчине, отвечавшему за слинов.

— Готовь своих слинов к охоте, — потребовал он.

— Нет! — закричал представитель, вскакивая на ноги, но был остановлен на полпути и толчком возвращен на место.

— Я не буду этого делать, — отказался егерь. — И никто другой здесь не сможет. Только я знаю сигналы!

— В лагере у Вас не было слинов, — усмехнулся косианец. — Значит, это не твои слины. Вы арендовали их. Следовательно, они отзовутся на общие команды, характерные для многих подобных арендных животных.

— Нет, нет! — замотал головой мужчина. — Команды годные для этих животных, были переданы мне в питомнике. Никто из присутствующих здесь не знает их, за исключением меня. А я не буду заставлять их охотиться.

— Это странно, но легко проверяемо, — пожал плечами подкапитан, а потом, окинув егеря задумчивым взглядом, приказал: — Раздевайся. Посмотрим, сможем ли мы привести слинов в готовность.

— Нет! — крикнул мужчина. — Не надо! Я все сделаю, как Вы скажете!

— Нет! — раздался крик представителя.

Слины, возможно зная человеческое название их вида, подняли головы.

— Уверен, у тебя, как у старшего среди них, есть что-то, что могло бы поспособствовать решению нашей задачи, задачи поиска тайника с косианским золотом, — предположил офицер.

— Я ничего не знаю об этом, честное слово! — закричал представитель. — Другие, те, должны знать!

Он дикими глазами обвел присутствующих. Наконец, его взгляд остановился на Порте Каньо. Его лицо просветлело.

— Вот он! — воскликнул он.

— В момент ограбления он был в цепях в праздничном лагере, — усмехнулся Терсий Майор.

— Тогда тарнстер! — сделал вторую попытку представитель.

— Вы встретились в степи, — сказал косианец. — Ты же не ожидаешь, что мы поверим, будто бы вы несколько дней преследовали этих людей, ради того, чтобы найти рабыню.

— Мы должны были найти и убить ее! — выкрикнул представитель.

— Зачем? — удивился подкапитан. — Уверен, Ты можешь придумать много чего приятного и полезного, что можно было бы сделать со шлюхой в ошейнике, вместо того, чтобы убивать ее.

— Вы не понимаете! — простонал мужчина. — В это вовлечено столько всего, находящегося вне вашего понимания!

— Чего именно я не могу понять? — заинтересовался офицер.

Послышалось угрожающее рычание Кардока.

— Животное забеспокоилось, — встревожился один из солдат.

— Планеты! Миры! — всхлипнул представитель. — Судьбы целых миров!

— Готовься бежать, — велел ему косианец.

Кардок присел, и от него явственно повеяло угрозой. Его сильные задние ноги напряглись, передние конечности уперлись в землю. Когти наполовину погрузились в грунт. На четвереньках такие животные могут двинуться с огромной скоростью, гораздо быстрее любого самого быстрого человека.

— Я расскажу! — испуганно выкрикнул представитель.

— Сэр! — вдруг воскликнул один из солдат, указывая вверх. — Тарн!

Тот из тарнов, который находился дальше другого, тот самый на котором прибыл Терсий Майор, поднимался в воздух. На таком расстоянии трудно было сказать с уверенностью, но, похоже, никакой сбруи на нем не было. Само собой не было и корзины.

Мгновением позже в небо устремился и второй тарн, сидевший ближе к лагерю. Здесь уже было ясно видно, что сбруя отсутствовала. Тарновая корзина осталась в траве, вместе со своими стропами.

— Что? Как? — закричал Терсий Майор. — Нет!

— Используйте свистки! Верните их! — выкрикнул офицер.

— Слишком далеко! — простонал один из тарнстеров.

Тем не менее, и он, и его товарищ, бросились к краю лагеря, не переставая извлекать пронзительные из своих свистков. Если тарны и слышали эти сигналы, то они и не подумали на них как-то отреагировать. Вскоре они и вовсе скрылись из поля зрения.

Оба тарнстера, бледные и пораженные, вернулись к фургону.

— Что там могло произойти? — спросил Терсий Майор.

— Может дикие слины? — растерянно предположил один из косианцев.

— О, да! — с издевкой и горечью сказал подкапитан. — Они всегда перегрызают ремни, чтобы позволить мясу убежать!

— Как же мы теперь вернемся? — спросил ошеломленный Терсий Майор.

— Мы пойдем пешком, благородный союзник, — проворчал офицер.

— Но это же опасно, — севшим голосом проговорил Терсий Майор.

— Там что-то есть, — заметил Порт Каньо.

— А я ничего не вижу, — пожал плечами Фел Дорон.

Солдаты дружно уставились на своего командира, пристально вглядывавшегося в траву.

— Исследовать место посадки! — наконец скомандовал тот, и обведя рукой часть своих подчиненных, бросил: — Быстро туда!

На какое-то время, после того, как десяток косианцев, по пять на каждое место посадки, исчезли в траве, повисла напряженная тишина.

— Взять периметр под охрану, — немного спустя, приказал подкапитан.

Часовые заняли позиции. Стрелы легли на тетивы.

Прошло нескольких енов, и вот первая пятерка солдат вернулась в лагерь, двое пришли с одного направления, трое с другого.

— Мы ничего не нашли, — доложил первый косианец, добравшийся до фургона. Другие, подошедшие за ним, подтвердили полную бесплотность своих усилий.

— А куда остальные подевались? — спросил офицер.

— Я был уверен, что они идут впереди нас, — ответил один из вернувшихся солдат.

Офицер быстрым шагом подошел к периметру лагеря.

— Доложить обстановку! — крикнул он. — Доклад!

Но ответом ему был только шорох ветра, игравшего стеблями травы.

— Похоже, там кто-то есть, — заключил Терсий Майор.

— Эй, а где наш друг? — внезапно спросил подкапитан.

— Сбежал под суматоху, — ответил ему Фел Дорон, — до того как Вы поставили охрану.

— Он испугался, что животные могут его убить, — шепотом сказал егерь.

Косианец обернулся, но животные, сидевшие плотной группой, выглядели сонными и мирными.

— Не похоже, что они могут представлять опасность, — заметил офицер. — Обычные дрессированные животные.

— Они вам кажутся неопасными? — осведомился Порт Каньо.

— С чего бы им убивать его? — спросил подкапитан.

— Понятия не имею, — пожал плечами Порт Каньо. — Возможно, они не хотели, чтобы он заговорил.

— Что за чушь, — буркнул офицер.

— Я знаю об этом не больше вашего, — развел руками Порт Каньо.

— Мы будем натравливать слинов? — поинтересовался один из солдат, глядя на предметы одежды, сорванные с себя представителем.

— Это можно сделать в любой момент, в течение многих дней, — сказал офицер.

— Он — варвар, невежественный, изнеженный, слабый, голый, безоружный, — заметил солдат. — Вряд ли он сможет долго продержаться в степи.

— Особенно без еды и без воды, — добавил другой.

— Он продержится там немногим дольше, чем раздетая, варварская девка в ошейнике, — поддержал их третий, не сводивший взгляда с девушки.

Стоявшая на коленях Эллен задрожала.

— Хватит пялиться на рабыню, — бросил его командир.

Солдат неохотно отвел взгляд.

— Скорее всего, его съедят слины, — сказал кто-то из солдат. — Степные слины.

— Мы видели след одного такого, — с дрожью в голосе произнес егерь.

— Возможно, они следовали за вами, оставаясь незаметными, — предположил офицер.

— А что насчет освобожденных тарнов? — спросил другой солдат.

— Да, кто мог их освободить? — спросил третий, тревожно озираясь.

— Может, пошлем на разведку слинов? — предложил четвертый.

— Ты ожидаешь, что они вернутся и сообщат тебе, что видели? — язвительно осведомился его командир. — У нас нет никакого подходящего запаха, чтобы натравить их. Я сомневаюсь, что они вообще покинут лагерь.

— Это охотничьи слины, а не боевые, — кивнул солдат.

Эллен, в страхе задрожала, вспомнив, что ей рассказывали о специализациях слинов, для которых их дрессируют, таких как сопровождение, охота, выслеживание, охрана, убийство. Она слышала о том, что иногда их посылали по следу беглых рабов, обычно с приказом убить сбежавшего раба, или с задачей пасти беглянку женского пола, чтобы она могла быть возвращена спотыкающаяся и задыхающаяся, обессиленная и беспомощная, исцарапанная и ободранная, назад к ногам ее господина, где она могла бы прижаться к его стопам и умолять, чтобы ее не скормили этим неумолимым, непреклонным животным, которые нашли и сопроводили ее столь стремительно и безошибочно назад к ее судьбе и милосердию ее хозяина.

— На вашем месте, — сказал Порт Каньо офицеру, — я бы убил, связал или как-то еще обезопасил этих животных.

Кардок зевнул.

— Не неси глупости, — отмахнулся от него косианец.

Большая голова Кардока медленно повернулась к Эллен. Девушка, не поднимаясь с колен, невольно, совершенно не контролируя себя, отползла немного назад, всего-то на дюйм, лишь бы хоть немного, но подальше от этого монстра.

Он негромко заворчал. А может, это было рычание? Но еще оно показалось ей каким-то членораздельным. Однако оно совершенно не напоминало гореанский.

— Он общается со своими товарищами, — заметил Порт Каньо, подтвердив подозрения Эллен.

— Не будь идиотом, — в очередной раз отмахнулся от него подкапитан.

— Поднимись в кузов фургона, — приказал офицер одному из своих солдат. — Осмотрись, может, заметишь кого-нибудь из наших товарищей.

— Я никого не вижу, — доложил косианец спустя некоторое время.

— Похоже, они уже не вернутся, — заключил Порт Каньо.

— Ты утверждал, что был здесь старшим, — вспомнил подкапитан. — Что тебе известно о похищении казны, предназначенной для жалованья регулярным войскам Коса и выплат по контрактам наемников в Аре?

— Очень немногое, — пожал плечами Порт Каньо.

— Не знает он ничего, — буркнул Терсий Майор. — Его план был идиотским и сводился к лобовому нападению.

— Тогда, может, тарнстер что-то знает? — предположил офицер.

— Да, тарнстер может, — согласился Терсий Майор.

— Ну, вообще-то, по правде говоря, я кое-что знаю, — заявил Порт Каньо, — например, то, что вы теперь никогда не сможете вернуть золото.

— Почему это? — закричал Терсий Майор.

— Положение тайника было сообщено патриотам Ара, которые, к настоящему времени, уже должны были забрать его.

— Патриотам Ара? — недоверчиво переспросил Терсий Майор.

— Да, — кивнул Порт Каньо.

— Какой же Ты дурак, — рассмеялся Терсий Майор.

— Почему это? — полюбопытствовал Порт Каньо.

— Да они просто растащат его, — пояснил Терсий Майор.

— Сомневаюсь, — покачал головой Порт Каньо.

— Откуда Ты можешь знать это? — спросил Терсий Майор.

— Из-за чести, — ответил Порт Каньо.

— Не понял, — опешил Терсий Майор.

— Почему-то меня это не удивляет, — усмехнулся Порт Каньо.

— Кто там снаружи? — задал вопрос Терсий Майор.

— Понятия не имею? — пожал плечами Порт Каньо.

— Сколько их? — спросил офицер.

— Откуда мне знать? — сказал Порт Каньо.

— Много, несомненно много, — за него ответил Терсий Майор.

— Нас здесь шестнадцать человек, — подсчитал офицер, обведя свой отряд взглядом.

— На вашем месте я бы отступил, — намекнул Порт Каньо. — Вам могут позволить жить.

— Где молния? — осведомился Терсий Майор. — Есть же сколько-то оставшихся!

— Предположительно, единственный болт, — напомнил командир косианцев, — в том устройстве, что лежит ближе к нам.

— С этим мы будем непобедимы, — заявил Терсий Майор, и направился к груде оружия.

— Не прикасайся к ним, — предупредил офицер. — Я уверен, что это запрещенное оружие.

— Если так, — отмахнулся от него Терсий Майор, — то, это из-за того, что оно может сделать нас равными Царствующим Жрецам! Конечно же, это тайна их власти.

— Я бы не стал прикасаться к ним, — покачал головой косианец.

— Они похожи на маленькие арбалеты, — заметил Терсий Майор. — Видели? Вот этот прикрытый маленький рычажок? Он похож на спусковую скобу арбалета. Надо просто навести его, нажать на это и вылетит молния.

Он поводил пистолетом из стороны в сторону и направил его на офицера.

— Опусти его, — потребовал подкапитан.

— Теперь я равен Царствующим Жрецам, — улыбнулся Терсий Майор.

— Опусти его! — попросил офицер, заметно бледнея.

— Теперь я здесь командую, — заявил Терсий Майор.

— Ты с ума сошел! — крикнул ему офицер.

Терсий Майор, не обращая на него внимания, подошел к краю лагеря и закричал:

— У меня есть молния! Бегите! Убирайтесь отсюда! У меня есть молния!

Один из слинов встал и потянулся.

— Не тревожьте слинов, — заволновался егерь.

— Было шесть таких штук, — напомнил Порт Каньо. — А собрали только пять.

Терсий Майор вернулся к фургону.

— Пошлите еще один патруль прочесать окрестности, — велел он.

— Только если Ты поведешь его сам, — предупредил офицер.

— Там может прятаться сотня мужчин, — сказал Терсий Майор.

— Тогда было бы неплохо убедиться в этом, — раздраженно проворчал подкапитан.

— Вот идите и проверьте! — закричал Терсий Майор, наставляя оружие на офицера.

— Если наш сбежавший друг, утверждавший, что он был здесь главным, не обманывал, то это устройство содержит только одну вспышку молнии, — заметил тот.

— Я — равен Царствующим Жрецам! — воскликнул Терсий Майор.

— Пока не выпустишь болт, возможно, но потом Ты не больше, чем любой другой человек, а скорее, мне почему-то кажется, меньше любого другого, — осадил его подкапитан, а затем, повернувшись к своим людям, объявил: — Если он убьет меня, проследите, чтобы он умирал долго и мучительно.

— Есть, — отозвались сразу несколько голосов, в которых слышалось не скрываемое нетерпение.

Как и большинство гореан, они не очень любили предателей.

Терсий Майор высокомерно и сердито, водил пистолетом из стороны в сторону, угрожая каждому мужчине, попадавшему в его поле зрения, косианец это был, или кто-то другой, напоминая каждому о своей грозности.

— На твоем месте, — заметил офицер, — я предпочел бы оказаться под прицелом такого оружия, чем касаться его.

— Это запрещенное оружие, — встревожено сказал один из солдат.

— Я не боюсь, — заявил Терсий Майор, размахивая пистолетом. — С этим пусть Царствующие Жрецы сами боятся меня!

— Оставь это, пока у тебя еще есть время, — посоветовал ему подкапитан.

— Царствующих Жрецов не существуют, — раздраженно бросил Мир. — Вы все глупые варвары.

Внезапно прозвучал звук, похожий на удар кулаком в грудь, быстрый, резкий, но все же мягкий. Солдат, стоявший в кузове фургона следивший за окрестностями, замер на мгновение, а затем, провернувшись в пол-оборота на подломившихся коленях, упал на борт, перекувырнулся через него и мешком свалился в траву.

Солдаты вскрикнули от неожиданности и испуга.

— Будьте бдительны! — крикнул офицер контролировавшим периметр солдатам, запрыгивая в кузов фургона.

Выпрямившись во весь рост, мужчина принялся осматривать окрестности лагеря. Делал он это быстро, стремительно поворачиваясь вокруг своей оси. Описав полный круг, мужчина он спрыгнул на землю. Его короткая разведка закончилась. Он не хотел оставаться там дольше, чем было нужно, выставляя свой силуэт, четко очерченный на фоне неба, в качестве мишени для неизвестного стрелка. Оказавшись на твердой земле, косианец выпрямился и отрицательно покачал головой. Было понятно, что он ничего не увидел, кроме травы, колышущейся порывами ветра, простиравшейся до самого горизонта и бездонного синего неба.

— А Вы — храбрый человек, — сказал Порт Каньо, опускаясь на колени около упавшего с фургона солдата. — Он мертв.

— Посмотрите на стрелу, — обратил внимание один из солдат.

Эллен еще никогда таких стрел видеть не приходилось. Она, конечно, совершенно не была похожа арбалетные болты, но и от тех стрел, которые торчали из колчанов косианских лучников, также отличалась весьма заметно. Эта стрела казалось гораздо длиннее и тоньше, да и оперение было более длинным.

— Крестьянский лук, — прокомментировал другой солдат.

— Получается, что там крестьяне, — заключил третий.

— Ничего не понимаю, — пробормотал четвертый. — Обычно крестьяне люди спокойные и даже гостеприимные, конечно, пока их не достанут.

— Но мы же не сделали ничего такого, что могло бы их разозлить, — сказал пятый. — Не разграбили ни одного амбара, на забрали ни одной женщины из их деревень, по крайней мере, не здесь.

— Здесь нет никаких деревень поблизости, — оборвал их офицер. — Никогда не было и быть не может. Большую часть года земля здесь сухая. Нет ни рек, ни ручьев, ничего.

— Тогда это не крестьяне, — пришел к логичному выводу третий из собравшихся у тела.

— Стрела вошла точно в сердце, — заметил Фел Дорон.

— Превосходный выстрел, надо признать, — проворчал командир косианцев.

— Обратите внимание на глубину проникновения, — призвал его Порт Каньо.

— Судя по тому, что я вижу, стрела пролетела больше ста шагов, — заключил офицер.

— Мне тоже так кажется, — кивнул Порт Каньо.

— Может, просто стрелку повезло, удачное стечение обстоятельств? — предположил подкапитан.

— Все возможно, — пожал плечами Порт Каньо.

— Или же мы имеем дело с мастером крестьянского лука, — добавил офицер.

— Не исключено, — не стал спорить Порт Каньо.

— Похоже, Ты знаешь, кто там, не так ли? — спросил косианец.

— Теперь, да, — кивнул Порт Каньо.

— Сколько их там? — поинтересовался офицер.

— Этого, я знать не могу, — ответил Порт Каньо. — Могу только порекомендовать, предложить мир и выторговать свои жизни.

— Будь их там много, они бы уже попытались атаковать и взять лагерь, — заметил командир косианцев.

Но Порт Каньо отвернулся и уставился в степь, уклонившись от ответа.

— Мы свяжем вас всех и другие и доставим в Брундизиум для допроса, — заявил офицер.

— Пешком? — усмехнулся Порт Каньо. — Вы, правда, думаете, что дойдете до Брундизиума?

— Солнце садится, — заметил один из солдат, в голосе которого слышался страх. — Скоро начнет темнеть.

— Это хорошо, темнота нам на руку, — успокоил своих людей подкапитан. — Распрягите и стреножьте тарлариона. Никаких костров. Охрану периметра удвоить, время дежурств сократить вдвое. Фургон перевернуть вверх колесами. Будем использовать его в качестве клетки для пленников. Если кто-либо из них попытался рыть подкоп, убить его сразу.

Потом косианец повернулся к Порту Каньо и объявил:

— Утром мы выступаем.

Порт Каньо на это предупреждение только равнодушно пожал плечами.

— Ложитесь вон там, плотно прижимайтесь друг к другу, — приказал офицер, указывая на место около фургона.

— Мы же не рабы! — возмутился Локват, единственный выживший в драке из девяти товарищей Порта Каньо, помимо самого Порта, Селия Аркония и Фела Дорона.

Уже в следующее мгновение он лежал на земле, ошеломленный и беспомощный, сбитый с ног сильным ударом торцом копья по затылку. Таким ударом человеку можно запросто сломать позвоночник.

Затем офицер жестом указал Миру, егерю и их раненному товарищу ложиться рядом с Локватом.

— Нет, — мотнул головой егерь. — Такая близость будет для нас унизительной. Они — из низшей касты.

— А Ты сам-то их какой касты? — поинтересовался подкапитан и, не дождавшись ответа, презрительно бросил: — Тогда это они могут счесть себя униженными.

Он снова безапелляционно указал, куда они должны были лечь.

Селий Арконий бросил взгляд на Эллен, по-прежнему, стоявшую на коленях на том же месте. Девушка не смогла прочитать выражение его лица.

— Что насчет рабыни? — уточнил один из солдат.

— Не стоит помещать ее под фургон, — усмехнулся его командир. — Мы же не хотим, чтобы они в темноте поубивали друг друга из-за нее. Развяжи ее и прикуй наручниками к колесу телеги.

Солдатам понадобились считанные мгновения на то, чтобы стреножить тарлариона и освободить от сбруи. Фургон сразу же был опрокинут, накрыв собой лежавших на земле пленников.

— Никаких разговоров там, — объявил им офицер. — Вы меня поняли?

— Да, — ответил Порт за себя и своих товарищей.

— Да, — послышались голоса спутников Мира.

Чуть позже солдаты вбили в землю колья и привязали к ним фургон, сделанный из плотно подогнанных досок.

Солдат, ранее с такой жадностью поедавший глазами Эллен, что его командиру пришлось приказать ему отвернуться, подошел к ней, грубо, как это не возбранялось делать с рабынями, несмотря на их деликатность, повернул ее спиной к себе, и накинул браслет наручников на правое запястье девушки и лишь после этого освободил ее руки от веревки. Затем мужчина поднял рабыню, уложил на днище перевернутого фургона и, вытянув руки девушки над головой, просунул левую в колесо и защелкнул свободный браслет на этом запястье. Теперь Эллен была закована в наручники так, что цепь прошла за ободом колеса, конечно, между двумя спицами. Сделав свое дело, солдат с вожделением уставился на нее.

— Не вздумай снять с нее тунику, — предупредил его офицер.

Окинув Эллен последним взглядом, солдат отвернулся и отошел в сторону, а она принялась ерзать и извиваться, пытаясь стянуть подол туники хоть немного пониже, чтобы прикрыть бедра. Грубые доски отлично чувствовались через тонкую ткань. Но девушка была рада избавлению своих запястий от плотности и давления веревок, правда, теперь она была еще беспомощнее закованная в плотно прилегающие к коже тонкие и изящные стальные браслеты.

— Вы, — медленно и отчетливо выговаривая, произнес косианский офицер, обращаясь к трем животным. — Вы останетесь здесь. Останьтесь здесь. Вниз! Отдых! Сидеть. Здесь. Сидеть. Понимаете?

Косматые монстры не дали очевидного знака, что они могли понять его речь, но один, Кардок, казалось, издал некий слабый, едва слышимый звериный звук, еле различимом рычание, что-то, что будь это речью, возможно, состояло бы не больше, чем их двух или трех слогов.

— Хорошие мальчики, — похвалил офицер, глядя, как животные ложатся, а потом повернулся к солдату и прокомментировал: — Умные твари. И хорошо выдрессированные.

Эллен, повернув голову, к своему ужасу, встретилась взглядом с большими круглыми глазами Кардока, вперившимися в нее. Девушка поскорее отвернулась, и стала смотреть вдаль.

Тор-ту-Гор или «Свет над Домашним Камнем» уже висел прямо над степью и вот-вот должен был коснуться горизонта. Как и солнце на Земли здешнее светило садилось на западе, или как об этом говорится в знании первого круга, уходило на покой после своих дневных трудов. В знании второго круга уже упоминается, что планета вращается в восточном направлении. Ходят слухи и о существовании третьего круга знаний, но похоже, что оно доступно только для тех, о ком люди этого мира обычно благоговейно понизив голос говорят, как Царствующих Жрецах.

Солдаты были насторожены. В лагере не развели ни одного костра. Никто не поднимался в полный рост. Питались сухим пайком, запивая его простой водой. Ночь выдалась облачной. Луны часто прятались за тучами.

Сон никак не приходил. После второй смены часовых Эллен осмелилась посмотреть в сторону животных. И снова она к своему ужасу наткнулась на пристальный взгляд Кардока.

Наконец, переполненная эмоциями этого дня, Эллен провалилась в сон. Однако, казалось, что едва она успела сомкнуть глаза, как ее разбудила тяжелая мужская рука, плотно прижатая к ее рту, задавившая рвущийся на волю испуганный крик.

— Лежи тихо, маленькая вуло, — раздался чуть слышный шепот прямо у ее уха.

Она покорно кивнула, в знак молчаливого согласия, поскольку всякой возможности произнести какой-либо членораздельный звук под этой широкой, тяжелой, грубой, властной рукой, она была лишена.

— Не бойся, — прошептал голос, — я не буду снимать твою тунику совсем.

Теперь Эллен узнала, голос солдата, который так откровенно разглядывал ее рабские прелести. Девушка не могла ни говорить, ни кричать, она — рабыня, и она получила команду соблюдать тишину. Слезы беспомощности заполнили ее глаза, когда она почувствовала, как его сильная рука стягивает ее короткую тунику на талию.

Мужчина медленно начал крутить колесо. Эллен, руки которой были к этому колесу прикованы, естественно поднялась с кузова, а затем и выше, пока он не остановил ее перед собой, выгнутую вперед, прижатую спиной к ободу.

Солдат раскинул ноги Эллен в стороны.

Рабынь могут брать по-разному, в теории, способов может быть бесконечное множество. Однако простоты ради, можно было бы выделить два основных типа способов взятия. Во-первых, это те, в которых господин учит рабыню тому, что она — ничто, просто используя ее в качестве удобства, которое всегда под рукой, очаровательного удобства, надо отметить, часто беззаботно, небрежно, быстро, резко, иногда грубо и жестоко, и затем отталкивает ее, наполовину возбудившуюся и плачущую. Во-вторых, те, в которых господин тоже учит рабыню тому, что она — ничто, но уже по-другому, забирая ее у нее самой, превращая в восторженный, покорный, извивающийся кусок рабского мяса, побежденную, умоляющую женщину, на которой он может играть, как на музыкальном инструменте, с той, которая очень скоро начнет жалобно умолять его, от всего своего сердца, как униженная рабыня, о его, хотя бы самом легком прикосновении.

Эллен посмотрела на мужчину, их глаза встретились, и она тут же отвела взгляд, сжав в кулаки, закованные в наручники руки. Как же далеко она была от Земли! От коридоров академии! От политизированных семинаров! От идеологических отговорок! От слабых, смущенных, неуверенных, противоречивых мужчин! За то мгновение, что они смотрели в глаза друг друга, Эллен успела прочитать в его глазах, что он не собирался быть добрым к ней. И тогда рабыня почувствовала его первое прикосновение. Мягкий стон вырвался помимо ее воли.

— Тихо, — шикнул на нее косианец.

Конечно, Эллен чувствовала, что должна сопротивляться ему. Он даже не был ее хозяином. Он не должен был делать с ней этого! Девушка увидела, что мужчина облизывает палец, увлажняя его. Ее глаза чуть не вылезли из орбит, когда она почувствовала его второе прикосновение. Эллен поспешила отвернуть лицо а сторону. Рабыням не разрешают сопротивляться. Они должны чувствовать, причем чувствовать со всей широтой их страсти, эмоций и чувствительности. Они должны отдаваться и наслаждаться со всем обилием их существа. Рабовладельцы не оставляют им иного выбора. Кроме того, их реакции, их рефлексы оттачивают и дрессируют. Вскоре они уже ничего не могут с собой поделать, даже если бы они посмели. Они — рабыни. Это общество принимает их и отводит место им и их природе, и более того, всячески укрепляет их состояние со всей неоспоримой властью традиций и законов. Они в ошейниках, они собственность. Все, от их одежды и прекрасных колец, облегающих их шеи, до маленьких, изящных женственных клейм, выгравированных в их телах, и требуемого от них поведения и почтения, все это, служит тому, чтобы постоянно напоминать им о том, чем они являются, и заставить их прийти к самим себе, к их самому глубинному «Я». Рабыня становится собой, полностью собой, освобожденной, любящей, единой, полной, целой и глубокой. Но этот мужчина не был моим господином! Ой, простите меня, пожалуйста, я подразумеваю, что он не был господином Эллен!

— Я не давал тебе разрешения сопротивляться мне, — шепнул мужчина и дотронулся до нее снова.

— Охх, — вырвался у Эллен тихий неудержимый стон.

Может быть, Вы думаете, что Эллен должна была сопротивляться? О, да! Вот только Эллен, знаете ли, уже была рабыней! Дело даже не в том, что ей не разрешили сопротивляться, а в том, что теперь, она не могла сопротивляться. У мужчин, знаете ли, были свои планы на нее, и они своего добились. Слезы ручьями текли по ее щекам.

— Шлюха в ошейнике, — насмешливо прошептал он ей прямо в ухо.

Именно в этот момент Эллен, скрученная внезапной судорогой, окончательно поняла, что теперь была не больше, чем рабыней, беспомощной рабыней! Чего стоили ее мысли, ее чувства, ее осознание того, что он не был ее хозяином? Она больше ничего не могла поделать с собой. Как далеко эта женщина ушла от Земли! Она думала о своих потребностях, от которых так быстро намокали ее бедра. Она думала о том, как она пресмыкалась и падала на колени, услышав щелчок плети. Как быстро она научилась делать это, и как естественно!

Степи обычно сухи, но описываемые события имели место весной, а в это время года иногда случаются бури, и, когда это происходит, то чаще всего начинается внезапно, с грозно почерневшего неба, резко усилившегося ветра, стремительно сгущающихся туч, разражающихся молниями и жестокими проливными дождями.

И вот теперь ветер крепчал.

Мужчина продолжал трогать Эллен, уже начавшую ерзать по ободу колеса. Его рот прижался к ее, гася в зародыше рвущийся наружу крик. Девушка почувствовала холод первых упавших капель дождя.

Рабыни отзывчивы. Именно для этого их и покупают. И чем отзывчивее девушка, тем больших денег она стоит, по сравнению с той, которая этим похвастаться не может. Безусловно, рано или поздно рабские огни разжигают в каждой женщине и, в конечном счете, даже те, которые гордились инертностью своих животов, приползут, заливаясь слезами к ногам своего господина. Наверное, это будет интересным опытом для гордой, холодной женщины, ненавидевшей мужчин, оказаться стоящей на коленях горячей, зависимой рабыней, безнадежно любящей своего хозяина, настолько отличающегося от мужчин, которых она знала, и отчаянно нуждающейся в его прикосновениях.

Губы Эллен встретились с его, хотя они не были губами ее господина. Язык встретил язык. Его руки на ее теле стали твердыми и властными.

Давайте не будем плохо думать об Эллен, ведь она была рабыней. Она ничего не могла с этим поделать, и при этом она и не хотела ничего с этим делать. Она просто прижимала свои губы к его, безумно и благодарно. Она задыхалась и тянулась к нему всем телом, насколько могла в этой ситуации.

Он был гореанином, а значит, господином по определению, а она рабыней.

В памяти Эллен мелькнуло воспоминание случившемся с ней, давно, когда она, приведенная из прачечной, стоя перед Миром и двумя писцами, заявила: «Я хочу просить. Я — Эллен, рабыня Мира из Ара. Я прошу позволить мне доставлять удовольствие мужчине. Любому мужчине».

«Да, да, — кричала про себя задыхающаяся, нетерпеливая, неистово благодарная рабыня, — мужчине, любому мужчине!»

На Земле, в ее текущем возрасте, соответствовавшем примерно восемнадцати или девятнадцати годам, она, возможно, была только первокурсницей в колледже, но, несомненно, не обделенной вниманием старшекурсников. Юная, красивая девушка.

Здесь, на Горе, она была юной, красивой рабыней, той, чье прекрасное тело было до бритвенной остроты заточено, чтобы дрожать и извиваться, бурно отвечая на ласку.

Насколько отличалась она нынешняя, от той, кем она была на Земле!

Как те молодые парни могли бы закричать, увидь они ее такую, как теперь!

— Рабыня, — презрительно шептал мужчина.

Ветер развевал ее распущенные волосы, играя ими как хотел, заплетая их в замысловатую прическу.

— Да, Господин, — прошептала Эллен. — Да! Да, да, Господин! О-охх!

Она, протяжно застонала, поднятая, опущенная, насаженная.

На его мужество была наколота рабыня.

Синеватый шнур молнии на мгновение осветил степь.

Косианец придерживал девушку за руки, закованные в наручники над ее головой. Спина Эллен вжималась в обод колеса. Она повернула голову набок, и затем начала мотать ею из стороны в сторону.

Он был мощным и властным, а она, рабыня, покорная и восприимчивая, какой она и должна быть, приветствующая его, выгнутая назад, прикрепленная к колесу, отдающаяся — беспомощный сосудом для его удовольствия.

Дождь бешеным водопадом ударил по земле. Полыхнула близкая молния. Раскатистый гром, дикой барабанной дробью небес разорвал ночь вокруг них.

— Я прошу милосердия, Господин! — заплакала Эллен.

— Тебе в нем отказано, рабыню, — прорычал он.

— Ай-и-и! — завопила рабыня и в тот же момент в ослепительной вспышке молнии, увидела фигуру офицера выскакивающего из-под отлетающего в сторону одеяла.

И одновременно с этим снизу из-под досок перевернутого фургона донесся крик ярости и гнева. И вся поверхность под ней, казалось, начала дрожать, трястись и взбрыкивать раз за разом, натягивая веревки, привязанные к кольям, и затем, внезапно, фургон начал подниматься, вытягивая колья из напитавшейся дождем, ставшей мягкой земли.

— Тревога! — закричал офицер уже сжимавший обнаженный меч в руке, на мгновение выхваченный из мрака вспышкой ветвистой молнии, в очередной раз перечеркнувшей небо.

Солдат, на ходу выхватывая оружие и изрыгая проклятия, спрыгнул с покосившейся поверхности кузова.

Фургон меж тем внезапно поднялся еще выше, и завалился на борт, дно кузова теперь открылось перед офицером и его собирающими людьми. Эллен, испуганная, почти ослепленная хлеставшими по лицу каплями дождя, свалилась и повисла на ободе колеса, прикованная к нему наручниками. Фургон качнулся еще немного. Она видела темные фигуры мужчин вокруг нее. Она отчаянно цеплялась за колесо, которое медленно вращалось под ее весом, поворачиваясь вместе с ним. Затем, к своему ужасу, девушка почувствовала, что фургон качнулся назад, и это стало началом его движения к земле. Руки Эллен почти соскользнули с колеса, а затем, фургон перевалился окончательно, и колесо ударилось о землю. Она оказалась на коленях в луже воды.

— Не двигаться, арские слины! — услышала Эллен злой крик косианского командира.

Его подчиненные окружили фургон, держа оружие наготове.

Вспышка молнии на мгновение выхватила из темноты Селия Аркония. Он стоял выпрямившись во весь рост. Кулаки сжаты. Глаза сверкают ярость.

— Ты — идиот! — заорал на него егерь, как и другие освобожденный из-под фургона.

— Спокойно, спокойно! — уговаривал Порт Каньо своего друга.

— Если кто-либо двинется, убивать без раздумий! — приказал офицер своим людям.

Эллен, бросив взгляд сквозь спицы колеса, увидела животных, теперь находившихся на противоположной от нее стороне фургона. Их мех блестел, промоченный дождем. Они сбились в кучу, так что не сразу, но все же, присмотревшись, она поняла, что все трое были на месте.

Эллен, можно сказать, очень повезло, при опрокидывании фургона ее не только не придавило колесом, не оторвало и не вывихнуло руку, но она в целом обошлась без серьезных травм. Лишь какое-то время спустя она ощутила боль в ушибленном правом бедре, но в те первые мгновения она ничего такого не почувствовала.

Она шарахнулась в сторону, напуганная, внезапно вынырнувшими из темноты, стелящимися почти по земле фигурами двух серых слинов, проскользнувших мимо нее под фургон, чтобы найти там убежище от дождя. Их большие глаза уставились на девушку. Слины, вообще-то, воды не любят, что, однако, не удерживает их в азарте преследования и охоты входить в воду и даже плавать, решительно и целеустремленно. Кстати, есть одно животное, называемое морским слином, который является водоплавающим. Кажется, среди интересующихся этим вопросом, ведутся диспуты относительно того, является ли морской слин, настоящим слином или его следует вынести в самостоятельный вид. Самая распространенная точка зрения на этот счет, насколько Эллен понимает, это та, что он — настоящий слин, просто приспособившийся к водной среде. Девушка с содроганием почувствовала, как промокший мех одного из слинов скользнул по ее руке. Резко пахнуло слином. Этот запах, несомненно, усиленный их намокшим мехом, очень четко ощущался в прохладном, промытом дождем воздухе. Рабыня потянула руки к себя, но наручники надежно держали ее у колеса. В целом, она была уверена, что слины в данный момент опасности не представляли, особенно если она не будет делать резких движений или как-либо дразнить их. С другой стороны она знала, что, просто услышав определенный сигнал, такие животные разорвут ее на куски не задумываясь.

— Встать на колени, ближе друг к другу! — приказал офицер своим пленникам.

Неохотно, но они сделали это. А что им оставалось делать? На них были направлены натянутые луки, со стрелами на тетивах, обнаженные мечи, наконечники копий. Все были напряжены и готовы ударить в любой момент.

— С тобой я разберусь позже! — рявкнул подкапитан, перекрикивая раскат грома, своему подчиненному, решившему развлечься с рабыней.

— Это было не мое дежурство! — попытался оправдаться тот.

— Позже, — отрезал офицер.

— Она всего лишь рабыня, — напомнил солдат.

— Позже, я сказал, — повторил подкапитан.

— Вы не запрещали нам пользоваться ей, — вступился за своего товарища один из солдат.

— Он ведь не снял с нее тунику, — поддержал другой. — Запрещено-то было только это, разве не так?

— Она всего лишь рабыня, — напористо повторил слова своего товарища третий.

Но офицер уже перенес все свое внимание на группу стоявших на коленях пленников.

— Ну, и кто из вас организовал или спровоцировал подъем фургона? — осведомился он.

— Я, — не стал увиливать Селий Арконий. — Это моя рабыня.

— Понятно, — кивнул косианец.

— И я не давал разрешение на ее использование, — добавил тарнстер.

У Эллен даже дыхание перехватило от такого его заявления.

«Неужели, он все-таки любит меня, — подумала она, но тут же сама себя одернула: — Нет. Просто это было делом чести. Его возмутило, что его собственность использовалась без его разрешения».

Девушка придвинулась поближе к колесу, и пальцами своих, закованных в наручники рук, аккуратно провела по поверхности ошейника.

«Но я его рабыня, — напомнила она себе. — Это его ошейник на моем горле. Я в ошейнике. Я ношу ошейник своего господина!»

— Пленников связать, по рукам и ногам, всех кроме нашего молодого рассерженного друга, — приказал офицер своим людям. — А потом освободите рабыню фургона и приведите ее ко мне. Руки ей сковать за спиной.

Вскоре Эллен уже стояла перед офицером на коленях, с руками в наручниках за спиной.

— Теперь тащите сюда нашего ревнивого молодого хозяина этой шлюхи, — приказал командир косианцев. — Свяжите ему руки за спиной, прислоните его к колесу телеги и привяжите там, чтобы он мог все видеть.

Когда это было сделано, подкапитан повернулся к Селию Арконию и сказал:

— Ар принадлежит Косу, и все, что принадлежит Ару, принадлежит Косу, таким образом, рабыни Ара — это рабыни Коса.

— Да! — одобрительно воскликнули сразу несколько солдат.

Селий Арконий изо всех сил рвался у колеса, его мускулы буграми выступали из-под веревок, но все было тщетно.

Небо то и дело пересекали росчерки молний, воздух сотрясали раскаты грома.

— А теперь проси, — приказал офицер Эллен, — как униженная рабыня арского рабовладельца о неоценимой привилегии, недостойной тебя, обслужить граждан Коса.

Слезы, вперемешку с дождем, текли по лицу стоявшей на коленях, закованной рабыни.

Эллен бросила на своего господина отчаянный взгляд. Он был в бешенстве, но привязан к колесу. До него было всего несколько футов, но с тем же успехом он мог находиться на другом краю степи.

— Давай, шлюха! — понукнул девушку офицер.

— Я униженная рабыня арского рабовладельца, — прорыдала Эллен, — прошу неоценимой привилегии, недостойной меня, обслужить граждан Коса!

— И Ты сделаешь это так, как понравится каждому из них, — сообщил ей подкапитан.

— Да, Господин! — всхлипнула Эллен.

У рабыни вырвался горестный стон.

«Только не перед моим собственным господином, — билась в ее голове единственная мысль, — не публично, только не перед ним!»

— Ты, — офицер ткнул пальцем в одного из своих подчиненных.

— На спину, шлюха, ноги разведи широко, — бросил первый солдат.

— Да, Господин, — отозвалась Эллен и легла на спину, на промоченную дождем землю.

— Шире! — потребовал мужчина.

— Да, Господин! — вздохнула она

— Что здесь творится? — спросил Терсий Майор, выступая вперед.

— О, так значит, Вы решили больше не прятаться в своих одеялах, — усмехнулся офицер. — Здесь не происходит ничего такого, что касалось бы тебя.

— Я тоже могу попользоваться ею в свою очередь! — заявил Терсий.

— Нет, — отрезал косианец. — Только мужчина достоин пользоваться рабыней.

Терсий Майор выхватил пистолет из-под плаща.

— Используешь его один раз, и его больше нет, — отмахнулся офицер. — Следующий!

— Вставай на колени, открывай рот, — велел второй солдат.

— Да, Господин, — простонала Эллен, изворачиваясь, чтобы подняться на колени.

Буря тем временем немного стихла, и хотя дождь продолжал поливать как из ведра, но тот атмосферный хаос грохота, воя ветра и разрядов электричества, что ознаменовал ее начало, уже сошел на нет.

— Следующий, — ткнул пальцем подкапитан, а через некоторое время опять: — Следующий!

Если сама Эллен поначалу и пыталась сопротивляться, то ее тело немедленно предало ее, своими выделениями и спазмами, а затем, несколькими секундами спустя, несмотря на свои желание и решимость, последняя жалкая психологическая возможность защиты исчезла окончательно. Последний хрупкий барьер припрятанного достоинства был разрушен. Последняя тонкая, не тоньше вуали, стена пробита и взята, с непринужденностью, с какой могла бы быть сорвана рабская полоса с тела продаваемой с аукциона девушки, и вся психосексуальная ткань ее женственности, ее потребностей была показана всем желающим. Она, взятая рабыня, закричала.

— Подмахивай, — бросил мужчина, шлепнув ее по ягодице.

— Да-а-я, Господи-и-ин! — провыла Эллен.

— Ай-и-и, — выкрикнул он.

«Не перед моим господином, не перед моим господином», — повторяла она про себя, заливаясь слезами, но затем, снова и снова, терялась в экстазе.

— Следующий, — скомандовал офицер.

— На колени, головой в землю, спиной ко мне! — приказал очередной солдат.

— Да, Господин!

Ее голова прижалась к мокрой земле, волосы покрыли траву. Эллен почувствовала, как сильные руки сжали ее бедра.

«Какие у мужчин сильные руки, — подумала рабыня. — Какие слабые мы по сравнению с ними, какие мы маленькие на их фоне! Природа сама установила, кто из нас господин!»

— Следующий, — послышался голос офицера.

— На живот, ноги в стороны.

— Да, Господин!

— Следующий.

— На спину, рабыня!

— Да, Господин!

Последний, кому выпало использовать Эллен, встав на ноги, пнул ее боковой поверхностью своей тяжелой солдатской сандалии, но это был скорее жест презрения, чем что-либо еще.

— Арская шлюха, — бросил он.

— Да, Господин, — прошептала рабыня. — Спасибо, Господин.

Рабыне свойственно благодарить рабовладельца за наказания и удары. Она понимает, что такое обращение является подходящим для нее. Кроме того, это, конечно, напоминает ей, что она — рабыня.

«Не перед моим господином, — билась в голове все та же отчаянная мысль, — только не перед моим господином!»

Эллен оставили лежать на спине в грязи, под проливным дождем. Ее глаза были закрыты. Она чувствовала себя ничем, лишь униженной, опустошенной рабыней. Она не осмеливалась даже смотреть в сторону Селия Аркония. Конечно, он видел как его рабыня брыкалась, извивалась и дергалась, стонала, кричала и задыхалась, облизывала и целовала, унижалась и просила, обнимала своими маленькими ногами их мускулистые тела, словно хотела подольше удержать в себе.

В какой неописуемый ужас, возможно, пришли бы ее бывшие земные сестры феминистски, но они не были в ошейниках на другой планете, не ходили в откровенных туниках, сверкая то грудями в декольте, то бедрами в разрезах, их не валили на землю и не приказывали обслуживать мужчин! А может их взволновало бы все случившееся, и они позавидовали бы ей, тому глубокому, бескомпромиссному доминированию, которому она была подвергнута, доминированию, шанс получить которое из рук мужчин Земли был самым что ни на есть маловероятным, доминированию, без которого они не могли понять глубины своей женственности.

Солдат было пятнадцать. Она даже не могла вспомнить, которым был тот, что решил использовать ее в своих мужских целях на колесе. Терсию Майору так и не разрешили даже дотронуться до нее. Офицер же сам воздержался от ее использования. Один раз она взглянула на связанных пленников. Порта Каньо и его товарищей, Фела Дорона и Локвата происходящее, казалось, интересовало немногим больше, чем если бы кто-то проверял при них чью-либо маленькую, шелковую самку слина на предмет скорости ее бега. Раненный мужчина из компании Мира лежал в траве связанный, слабый, несчастный и не смотрел в ее сторону. Егерь, наоборот, сверкал глазами, остро, взволнованно нетерпеливо ловил каждое событие и движение последовательного изнасилования рабыни, похоже, едва способный к контролировать себя. Эллен еще подумала, что он скорее всего был еще плохо знаком с Гором. Интересно, видел ли он, несомненно землянин, вероятно знакомый только я холодными, инертными, смущенными, несчастными, непробужденными женщинами Земли, прежде что-нибудь подобное реакции рабыни познавшей свой ошейник. Знал ли он прежде, спрашивала себя Эллен, о скрытой в женщинах страсти, ожидающей только того, чтобы быть разбуженной зовом рабовладельцев? Начал ли он постигать радость жизни в мире природы, слишком мудрой, чтобы делать ложные шаги, в неиспорченном столетиями безумия, мире, в котором мужчины были мужчинами, а женщины, если они в ошейниках, должны быть собой, их рабынями. Была ли у него когда-либо рабыня? Говорят, что, как только мужчина испытал рабыню, ему становится трудно снова начать мыслить в понятиях свободных женщин. Вероятно, нет нужды удивляться тому, что свободные женщины, так ненавидят рабынь. Интересно, есть ли на Земле такие мужчинах, что в своих анклавах на ее прежней планете держат рабынь, порабощенных женщин Земли или доставленных на Землю гореанок? Эллен надеялась, что они все же не привозили туда гореанских женщин, особенно рабынь, поскольку это было бы очень похоже на то, как если бы прекрасное, деликатное существо с теплой кровью, уязвимое, естественное и любящее выбросили бы где-нибудь в арктической пустыне, месте враждебном к теплу, страсти и любви. Впрочем, привести на Землю гореанскую свободную женщину, было бы не менее ужасным поступком. Боюсь, какое-то время она была бы не в силах понять, что за ужасная вещь была с ней сделана. Впрочем, рано или поздно она, несомненно, освоилась бы и попыталась найти тех, кто так ужасно пошутил над ней, а в случае успеха, сорвала бы с себя перед ними одежду и на животе умоляла бы их, покрывая их ботинки поцелуями, вернуть ее на Гор, пусть даже не больше, чем голой рабыней в ошейнике, чтобы избавиться от нее на самом низком из рынков.

В какой-то момент глаза Эллен встретились с глазами Мира, и в них она прочитала только презрение. Она отвела взгляд первой. Бедный Мир, думала девушка. Сколько же земного все еще осталось в нем! Как не хочется ему позволить женщине быть самой собой. Как он хочет видеть ее, соответствующей сухим, политически прописанным, общественно стандартизованным стереотипам. Кажется, что он хочет рабыню, и он не хочет, чтобы она была рабыней. Как, оказывается, много Земли прячется в тебе, дорогой Мир. Извини, Мир, но я — рабыня. И это — то, что я есть. Я изучила это здесь, на этой планете. Такова правда. Я не могу быть половиной рабыни. Я должна принадлежать мужчине, который распознает то, чем я являюсь, и будет получать от меня все, что я есть, все, что я должна дать, и даже больше, в противном случае меня ждет плеть.

Она не осмеливалась смотреть на Селия Аркония.

Он видел, как она отдавалась другим, публично. Эллен надеялась, что, если она выживет, если он не убьет ее, обойдется не больше, чем ударом, то он просто продаст ее. Конечно, он, гореанин, и знает беспомощную природу рабыни, как и то, что мужчины, несмотря на все ее самые страстные желания, могли сделать и сделают с ней. Насколько же мы беспомощны, думала она, рабыня.

Наконец, дождь прекратился, так же внезапно, как и начался. Две из трех лун выплыли из-за темных туч, в которых теперь было множество разрывов.

График дежурств были нарушен перевернутым фургоном и подавлением того, что иначе могло бы стать бунтом, который мог привести к рассеиванию и побегу пленников.

Некоторый беспорядок добавило использование рабыни, хотя некоторые из солдат, до или после, должно быть, возвратились к исполнению своих обязанностей по охране периметра. Эллен вдруг поняла, что фактически, офицер не только помешал возможному побегу пленников, но и сумел, благодаря своему чутью и сообразительности, организовав использование оказавшейся под рукой рабыни, тем самым погасить в зародыше искры возможного бунта среди его собственных беспокойных подчиненных. Эллен, лежавшая в грязи и траве, поняла и то, что рабыня в лагере, которая не может быть использована, может стать причиной нарушения дисциплины, особенно среди сильных, зрелых мужчин. Она знала, что на многих судах перевозка свободной женщины расценивалось как дело опасное, поскольку она может мучить моряков самым своим существованием, возбуждая предположениями относительно возможных сокровищ, скрытых под ее сложным одеянием. Зато присутствие на борту откровенно одетой рабыни чем-то опасным не рассматривалась. Такая девушка в море, служит многим из тех же самых целей, что и столь же легкомысленно одетая лагерная рабыня в войсках во время длинных переходов.

А еще, у Эллен теперь не осталось никаких сомнения в том, что стала чрезвычайно желанной, возможно, даже такой, о ком говорят «вожделенная рабыня». Ведь не случайно, офицер приказал, чтобы ее оставили в тунике на ночь.

Наконец, девушка открыла глаза, осмотрелась и увидела офицера, стоявшего над ней.

— Стреножьте ее, — приказал он.

Через мгновение лодыжки Эллен были зажаты в рабских колодках. Это приспособление не имело ничего общего с цепными кандалами. Оно состояло из двух пластин металла соединенных шарнирно, в каждой из которых имелось по два полусферических выгиба, соответствовавших охвату женской лодыжки.

Устройство поворачивают на шарнире, обычно оставляемом слева, и закрывают щиколотки внутри выгибов. Затем, пропускают дужку замка через два совмещенных отверстия в пластинах справа, замок запирают, надежно закрепляя все устройство на рабыне. Лодыжки получаются заперты приметно в шести дюймах одна от другой. Рабыня может стоять в таком устройстве, хотя зачастую с трудом, может даже идти, если очень постарается, делая медленные крошечные шажки. Правда, не следует забывать, что такие колодки сделаны из грубого железа, а пластины прилегают к лодыжкам вплотную, так что при движении запросто можно стереть кожу. Рабыня или пленник, стреноженные таким образом, оказываются практически обездвиженными. Обычно человек на которого надели такое устройство, предпочитает не двигаться. В другом способе стриноживания одна лодыжка закрепляется на несколько дюймов выше другой, тем самым не позволяя поставить на землю обе ноги одновременно. Такое устройство останавливает рабыню еще эффективнее, чем разнообразные прямые колодки, которые были закреплены на ногах девушки. Смысл такого ее стриноживания, как предположила Эллен, состоял в том, чтобы позволить рабыне достаточную подвижность, чтобы служить в лагере, возможно, готовить пищу и что-либо в этом роде. Если Вы хотите удержать рабыню удержать на месте, то, конечно, ее можно легко приковать где-нибудь цепью за лодыжку или за шею. В городах, во многих общественных местах, имеются рабские кольца, у которых можно оставлять рабынь на то время пока их владельцы уделяют внимание к своим делам, покупкам, визитам и так далее. Иногда мальчишки, собравшись в ватаги, ходят на рынки и площади, специально, чтобы поглазеть на рабынь, прикованных к таким кольцам.

Мы там сидим на цепи, соответственно, вынуждены терпеть осмотр таких юнцов.

Нас, стоящих на коленях у колец, рассматривают, обсуждают, комментируют, практически так же, как в другом мире и в другое время могли бы оценивать собак или лошадей, а в более поздние времена, автомобили и мотоциклы, за исключением того, что человеческие самки, очевидно, имеют особый интерес для мужчин, даже для очень молодых мужчин. Одно дело услышать, как тебя, твое тело и лицо, обсуждают взрослые мужчины, это увлажняет и волнует наши тела, приводит их в готовность, делает восприимчивыми, желаем мы того или нет, и совсем другое дело, когда тебя обсуждают подростки.

Если сильно печет солнце, то рабовладельцы часто стараются приковать нас к тем кольцам, которые находятся в тени. Они могут, прежде чем посадить нас на цепь, позволить нам напиться из нижней чаши общественного фонтана. Иногда подле нас могут поставить кастрюлю с водой. В таких случаях от нас ожидают, что мы воздержимся от касания такой кастрюли руками, и будем пить из нее, встав на четвереньки. Это, как мне кажется, является еще одним поводом для гордости свободных женщин. Они жаждут, чтобы для свободных мужчин мы выглядели презренными и не достойный их внимания. Вот только мужчины все равно предпочитают нас.

У кольца нам не возбраняется спать, сидеть или стоя на коленях наблюдать за прохожими. А вот вставать на ноги у кольца нам запрещено, поскольку некоторые из нас могут оказаться выше ростом, чем свободные женщины. Когда мы прикованы поблизости с нашими сестрами по неволе, и если не получили приказа сохранять молчание, мы можем развлечь себя беседой, обменяться новостями и шутками. Мы получаем от этого большое удовольствие. Полагаю, что это — часть нашей природы. Мы просто наслаждаемся сплетнями и комментированием свободных женщин, само собой, когда тех нет поблизости. Большинство рабынь, кстати, имеет большую свободу в перемещении по городу. Их отправляют по магазинам, поручают различные дела, посылают на рынки прицениться к товарам, стирать в общественных ваннах, позволяют погулять в парках и по проспектам и так далее. И, конечно, у нас могут быть подруги, которым мы назначаем свиданья и рандеву, отслеживая время по звону сигнальных рельсов, поскольку было бы опрометчиво со стороны рабыни не отчитаться перед своим владельцем о возвращении домой в назначенное время. Некоторые рабыни, кстати, обычно те, которые принадлежат городу или крупным домовым хозяйствам, любят пофлиртовать. Но горе той девушке, которую поймали свободные женщины, за этим приятным занятием. Большинство рабынь, как нетрудно догадаться, надеется попасть к частному владельцу, причем быть его единственным движимым имуществом. И вот, разве тот красивый товарищ не посмотрел на тебя с интересом? А вдруг он из простой любезности, в ответ на улыбку, оглянется, посмотрев назад через левое плечо? Возможно, он даже остановит и прочитает ошейник. А может даже обнимет и проверит губы? Ну и каково это оказаться в его руках? Нравится ли ему мягкое давление твоих губ? Возможно, он оценивает тебя. Рабыням, кстати, запрещено входить во многие общественные здания, и, разумеется, в храмы. За оградой храмов имеются клетки и столбы, к которым приковывают рабынь, как если бы это были кайилы. Если невольница войдет в храм, она может быть убита на месте, а храм потом придется очищать.

Как уже было упомянуто, большинство рабынь пользуется довольно большой свободой перемещения, однако, как нетрудно догадаться, прежде чем оставить место своего жительства им следует получить разрешение владельца, который ожидает, что его собственность возвратится к назначенному ану. Кроме того, следует помнить, что свобода передвижения рабыни заканчивается у городских ворот. Никакой женщине в ошейнике не разрешат покинуть города кроме как в сопровождении свободного человека, обычно ее владельца или его агента.

Среди подростков, в их небольших ватагах или бандах, бродящих по городу в поисках «интересных» среди девушек прикованных цепью к общественным кольцам, иногда попадаются один — два более взрослых, берущих с собой стрекала. Их цель — найти рабыню, которая была свободной женщиной, взятой из вражеского города, особенно их интересуют взятые недавно. Тогда они могут безнаказанно избивать ее, стоящую на коленях и, прикрыв голову руками, кричащую от боли. Убежать она, конечно, не может, поскольку прикована цепью к этому месту. Ей остается только надеяться на то, что ее хозяин поскорее возвратится и добродушно шикнет на безобразников. Полагаю, она должна ожидать подобного обращения, учитывая ее происхождение. Они все еще думают о ней как о женщине врага. Однако, это ошибка. Она более не свободна. Таким образом она больше не может быть женщиной врага. Теперь она — всего лишь еще одна рабыня. И кстати, она осталась бы рабыней, даже если бы была возвращена в свой родной город. В действительности, там к ней относились бы с еще большой жестокостью, а могли бы даже убить. Став рабыней она, знаете ли, опозорила Домашний Камень этого города. Скорее всего, она сама будет со всей возможной жалостью упрашивать, не возвращать ее в тот город. Там ее ничего не ожидает лучшего, чем пага-таверна или бордель. Попробуйте себе представить ее страдания в такой ситуации, ведь она окажется во власти отвергнутых соискателей и прочих мужчин над которыми она когда-то могла измываться. А ведь ее может купить свободная женщина, которая прежде была ее конкуренткой и врагом, чтобы сделать ее своей рабыней-служанкой. Уж лучше носить свой ошейник у ног мужчин из другого города, воины или налетчики которого, сначала похитили, а затем раздели и поработили ее. Женщины понимают толк в таких вещи.

Эллен с трудом приняла сидячее положение и уставилась на тяжелое железо, надетое на ее ноги, и решила, что не стоит даже пытаться вставать на ноги. У нее не было уверенности, что она смогла бы сделать это.

«Я стала причиной раздоров, — подумала Эллен. — Возможно, я красива. Разумеется, я — единственная рабыня в лагере. Но я думаю, что могу считать себя красивой или, как минимум, желанной».

Она почувствовала, как по ее телу разливается тепло удовольствия и затрепетала.

«Я — объект желания, — улыбнулась она про себя. — Мужчины или, по крайней мере, некоторые из них, хотят меня. Буквально хотят в самом полном смысле этого слова. Но, возможно, в этом нет ничего странного, так как я — рабыня».

Девушка по-прежнему не решалась повернуться и посмотреть в сторону Селия Аркония.

Зато она не побоялась взглянуть на Мира, но тут же, улыбнувшись и вскинув голову, отвела взгляд.

— Нахальная рабыня! — прошипел он.

Эллен, само собой, не ответила. Ей не давали разрешения говорить. Не было никакого смысла в том, чтобы самой давать повод к своему же избиению.

«А ведь по большей части, я — дело твоих рук, — думала рабыня. — Ну и как нравится тебе это? Именно в твоем доме на меня впервые надели ошейник. Но теперь я не твоя. Ты сам позволил мне уйти от тебя. Ты даже не смог дать за меня нормальной цены на открытом аукционе. Какая незадача, дорогой Мир».

— Сэр! — вдруг крикнул один из солдат.

Офицер немедленно вскочил и направился туда, откуда донесся голос.

— Вы только посмотрите на это! — закричал другой солдат.

— Всем сохранять бдительность! — приказал подкапитан.

— Что там? — спросил Селий Арконий, привязанный к колесу.

Связанные пленники поднялись на колени, повернулись и вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что же так заинтересовало косианцев.

Эллен повернулась и, заглянув под фургон, увидела, что одно из трех животных скрючившись, стояло на четвереньках, всматриваясь туда, где стоял солдат.

— Кейджера! — бросил Селий Арконий.

— Господин? — вскрикнула, вздрогнувшая от неожиданности, Эллен.

— Что там? Посмотри!

— Но отсюда я не могу ничего рассмотреть, Господин!

— Ну так встань! — велел он.

— Я не могу! — простонала девушка.

— Попробуй! — потребовал ее хозяин.

И Эллен попробовала. Но ее борьба с колодками оказалась бесполезной. Даже на колени встать стало для нее непосильной задачей. Если б хотя бы руки были закованы спереди, или на ногах были нормальные кандалы, или кто-то помог ее подняться на ноги, возможно, у нее что-нибудь и получилось бы.

— Я вижу, что колодки необыкновенно эффективны, — сказал он, с ядовитой иронией.

Эллен легла на бок, повернувшись лицом к своему господину. Ее ноги были разделены шестью дюймами металла, левая лодыжка не касалась земли. Девушка лежала в грязи, на мокрой траве. Короткая тунику так и оставалась собранной на талии. Правое бедро, ушибленное при переворачивании фургона, чувствительно саднило. По крайней мере, не осталось следа в том месте, где в ее левый бок врезалась подошва сандалии солдата, использовавшего ее последним. Этот пинок был немногим более, чем напоминанием о том, что она была рабыней.

— Ты неплохо выглядишь в этих колодках, рабыня, — раздраженно бросил Селий.

Глаза Эллен сразу заполнились слезами.

Взгляд мужчины скользил по изгибам ее фигуры, по грудям, натягивавшим мокрую ткань туники, узкой талии, расширению таза, плавному снижению бедер, по стройным икрам, по всему, что принадлежало ему.

Он видел ее страсть с другими, теми, кто не были ее владельцами, видел ее рабский экстаз.

До него было всего-то семь — восемь футов, но она была не в силах преодолеть это расстояние. Тогда Эллен легла на живот, и так, приняв почти что второе положение почтения, подняла голову и жалобно посмотрела на него. В ее глазах стояли боль и мольба. Она редко когда прежде чувствовала себя настолько собственностью. Будучи не в состоянии добраться до его сандалий, девушка опустила перед ним голову и прижалась губами к траве, жалобно целуя ее.

Эллен очень надеялась, что такое умиротворяющее поведение могло бы пригасить его гнев, возможно даже спасти ей жизнь. В доме Мира, как давно это было, ее обучали ползти к мужчине на животе и покрывать его ноги пылкими, умоляющими поцелуями.

Через некоторое время девушка подняла голову, и тут же испуганно опустила ее снова, продолжив покрывать траву поцелуями. Она остро чувствовала губами мокрые, узкие стебли.

— У тебя хорошо получается унижаться, — проворчал молодой человек. — Как и все женщины, Ты принадлежишь ошейнику.

Эллен облегченно втянула в себя воздух. Теперь она была уверена, что он оставит ее при себе, по крайней мере, на какое-то время.

— Я отдалась им, Господин, — прошептала она. — Простите меня, Господин!

— Конечно, Ты отдалась, — усмехнулся ее хозяин. — Если бы Ты этого не сделала, я проследил бы, чтобы Ты была сурово наказана.

Она удивленно уставилась на него, чувствуя как краснеет.

— Рабыни обязаны отдаваться, — пояснил он.

— Да, Господин, — не могла не признать Эллен.

Похоже, в отличие от Мира, к облегчению рабыни, он не будет думать о ней хуже из-за требуемой от нее естественности и живости ее реакций. Фригидность может быть достоинством свободных женщин, но это достоинство не позволено рабыням. Его гнев, как теперь она поняла, был направлен не на нее, но на косианцев, использовавших ее без его согласия. Разве кто-то обвиняет кайилу, которая реагирует на удар пяток, рывок поводьев и или удар хлыста любого оседлавшего ее?

Внезапно Эллен охватил гнев. Она вспомнила, что ненавидела Селия Аркония.

— А сейчас Ты что-нибудь можешь разглядеть? — поинтересовался он.

Девушка снова перевернулась на бок, и приподнялась на правом локте.

— Господин! — выдохнула она, пораженная увиденным.

Уже в следующий момент, из-за фургона вышли два косианца, тащившие тело связанного мужчины, рот которого был заткнут кляпом. Селий Арконий, точно так же, как и она, увидел, что это был представитель, связанный по рукам и ногам.

Следом за этими двумя, появились еще несколько солдат во главе со своим командиром, за которыми ковыляло огромное животное, Кардок. Вся процессия остановилась на утоптанном пятачке в центре лагеря.

Пол лица представителя превратилось в сплошной синяк, по-видимому, именно сюда был нанесен мощный удар, надолго вырубивший его. Однако в данный момент он находился в сознании. Он слабо крутил стянутыми шнурами руками и испуганно водил широко открытыми глазами из стороны в сторону.

Было заметно, что офицер был в ярости.

— Ну и как этот урт попал в лагерь? — прорычал он.

— Скорее всего, его принесли сюда во время бури или уже после ее окончания, — предположил один из солдат.

— Нет, — не согласился другой. — Трава под его телом была сухой.

— Это означает, что кто-то вошел в лагерь, ночью, перед грозой, не замеченный часовыми, и оставил этого связанного урта среди нас!

— Он лежал в небольшом углублении, — сказал кто-то из косианцев. — Мы разглядели его только сейчас, при свете лун.

— До рассвета остались считанные ены, — заметил другой солдат.

— Кто может так прийти и уйти, что никто из нас его не заметил? — в ярости спросил офицер.

— Кто ж это может знать? — развел руками третий.

Офицер шагнул к стоящим на коленях, связанным пленникам.

— Кто? — рявкнул он. — Кто, я вас спрашиваю?

— Воин, я так подозреваю, — пожал плечами Порт Каньо.

— Кажется, нам лучше убираться отсюда, — пробормотал один из солдат.

Офицер вернулся в центр лагеря и встал около фургона, как раз рядом с тем местом, на котором женщина, или лучше сказать девка, была использована разнообразными способами, подходящим для такой как она, для той, что была рабыней.

— Освободите его от кляпа, — бросил офицер.

Кинжал, без особых предосторожностей, подсунули под привязь кляпа и резким движением перерезали ее. Полоска крови начала набухать на щеке мужчины. Кончиком кинжала солдат подцепил кляп и выдернул его изо рта. Пленник закашлялся и затем жалобно залепетал:

— Слин. Слин!

— Степной слин, — заключил кто-то из косианцев.

— Каким надо быть идиотом, чтобы покинуть лагерь, — проворчал другой.

— Не нравится мне это, — поежился третий. — Слин будет следовать за запахом. Это приведет слин прямиком в окрестности лагеря.

— Они могли рыскать здесь и без него, — заметил четвертый. — Мы видели двух поблизости, в нескольких пасангах отсюда, когда летели в корзине.

— Точно, — подтвердил пятый.

— Возможно, они почуяли запах серых слинов, следопытов, — предположил шестой, — и встали на их след, выследили, а затем сопровождали в течение нескольких дней, в надежде поучаствовать в охоте и разделить добычу.

— Возможно, — кивнул офицер.

— Давайте убьем его и выкинем в траву, — предложил третий из говоривших. — Если на его следе стоят слины, то это должно будет их удовлетворить.

— Не-е-ет, — взмолился представитель. — Не надо!

— Кто это с тобой сделал? — задал вопрос подкапитан.

— Я не знаю, — простонал связанный мужчина. — Меня ударили в темноте.

— Он грамотно связан, — констатировал солдат.

— Так мог связать воин, — заметил другой.

— Или работорговец, — добавил третий.

Эллен вздрогнула. Гореане всех каст знают толк в связывании, сковывании и прочих необходимых здесь умениях. Это ожидаемо в обществе, в котором женское рабство — существенный и немаловажный компонент, в обществе, в котором это принятая, уважаемая, не подвергаемая сомнению, тщательно соблюдаемая традиция, институт, закрепленный писаными и неписаными законами. Даже мальчишки под опекой своих отцов тренируются вязать рабыням руки и ноги. Их также обучают правильно затыкать рот и завязывать глаза, двум весьма полезным навыкам для контроля и обучения рабынь.

— Приготовьте еду, — приказал офицер. — Пленников и рабыню тоже накормить. С рассветом выступаем.

— Сэр! — окликнул его Порт Каньо, а когда косианец подошел и встал перед ним, продолжил: — Со всем должным уважением, сэр, если Вы хотите сохранить свою жизнь и жизни ваших людей, то будь я на вашем месте, я бы отпустил нас, и покинул это место. Я не думаю, что те, кто находится вне лагеря, очень заинтересованы в пролитии вашей крови.

— А вот я подумываю о том, чтобы убить вас всех, — буркнул косианец, — всех кроме рабыни, которая может стать хорошим подарком для некого боевого офицера.

— Я хочу ее, — влез Терсий Майор.

— Разумеется, — усмехнулся подкапитан, — ее можно просто продать с аукциона, выставив голой на рынке Коса.

— Я хочу ее! — повторил Терсий Майор.

— Заткнись, — отмахнулся от него офицер.

— Не думаю, что если Вы убьете нас, — пожал плечами Порт Каньо, — Вы доберетесь до Брундизиума живыми.

— Так значит, я должен вернуться с пустыми руками? — прорычал косианец. — Подозреваю, что к настоящему времени похищенного золота, предназначенного наемным отрядам, уже не вернуть. А теперь Ты предлагаешь мне вернуться еще и без пленников, годных для допроса?

— Для пыток Вы имеете в виду, — поправил его Порт Каньо.

— А свидетельства рабов обычно берутся под пыткой, — развел руками офицер.

— Мы не рабы, — напомнил Порт Каньо.

— Это легко можно изменить.

— Под пыткой получают не правду, а только то, что хотят услышать.

— А Ты что, знаешь правду? — поинтересовался подкапитан.

— Теперь, ни один из нас этого не знает, — признал Порт Каньо.

— Я бы забрал с собой кое-что, — заявил офицер.

— Даже предположить не могу, что бы это могло быть, — пожал плечами Порт Каньо.

— Имеют ли те, что сейчас шастают вокруг лагеря интерес к вашим коллегам? — осведомился подкапитан.

— Я так не думаю, — ответил Порт Каньо. — И они не наши коллеги. Они преследовали нас. Подозреваю, что они тоже искали золото. Помимо этого, очевидно, что они хотели получить рабыню, чтобы убить ее. Не сомневаюсь, что и нас они тоже собирались убить. Мне не ясны их побуждения. Здесь замешено гораздо больше того, что я могу ясно понять. У нас была очень напряженная ситуация. Мы были вот-вот готовы начать убивать друг друга. И именно в этот момент появились вы. И напали. Нам просто пришлось обороняться вместе, внезапно став союзниками.

— У них было запрещенное оружие, — напомнил офицер.

— Запрещенное только потому, — добавил Терсий Майор, — что Царствующие Жрецы предпочитают оставлять такие вещи себе.

— Если это их воля, то такова их воля, — отрезал офицер и, посмотрев на Мира, спросил: — Ну а Ты кто такой, и какими делами занимаешься?

— Я торговец из Ара, — ответил Мир, — занимаюсь торговлей различными полезностями, включая рабынь.

— Арский урт, — выплюнул косианец.

— Нет, — буркнул привязанный к колесу Селий Арконий. — Может он и живет в Аре, но он к Ару он никакого отношения не имеет. У него нет никакого Домашнего Камня.

«А он ревнив», — заключила Эллен.

— Понятно, — кивнул подкапитан. — Значит, он даже не арский урт?

— Нет, — заверил его Селий Арконий, окинув Мира взглядом.

Возможно, у Мира была власть и богатство, но взгляд, направленный на него простым тарнстером, светился превосходством и снисходительностью. Это был взгляд, которым человек, имеющий Домашний Камень мог наградить того, кто такой привилегии был лишен.

«Похоже, он ненавидит Мира, — решила Эллен. — Мне кажется, он ревнует к нему. Может быть из-за меня? Мог бы он ревновать из-за простой рабыни? Каковы его чувства ко мне? Да он просто ненавидит меня! А я ненавижу его! Я должна его ненавидеть! Но он не может ревновать. Откуда взяться ревности ко мне? Ведь я простая рабыня!»

Офицер перевел взгляд на егеря, который сразу отвел глаза.

— Здесь действительно много тайны, запрещенное оружие и не только, — покачал головой косианец.

Порт Каньо пожал плечами. Он знал так же мало о таких вещах, как и косианцы.

— Бойтесь Царствующих Жрецов, — благоговейно прошептал солдат.

— Я думаю, что знаю того, кто будет достаточно разговорчив, — усмехнулся офицер, — того, кого можно легко убедить говорить.

Кардок поднял свою массивную косматую голову.

Из его горла вылетели тихие, едва уловимые человеческим ухом, низкие рокочущие звуки. Два его товарища, почти незаметно напряглись, готовые присоединиться к нему.

Офицер сердито развернулся и возвратился туда, где на притоптанной траве лежал связанный представитель.

— Усилить посты, — скомандовал он своим бойцам, а потом посмотрел вниз, на пленника, и бросил: — На колени, урт!

Мужчину, по-прежнему беспомощно связанного, рывком поставили на колени.

Кардок и оба его товарища теперь были едва заметны. Они снова собрались в плотную кучу, словно греясь друг о дружку. Они выглядели теплыми, пушистыми, невинными домашними животными, не представляющими опасности дрессированными животными, большими, мягкими, пассивными существами, которые могли бы развеселить детей на ярмарках. Они были похожи на спящую гору меха. Но Эллен знала, что эта гора была живой. Она могла рассмотреть, что гора дышит. Животные казались почти противоестественно спокойными. Может, они уснули. Как бы ни так! Глаза Кардока были открыты и сверлили девушку пристальным взглядом.

— Там, снаружи два степных слина! — доложил солдат, стоявший на посту в нескольких ярдах от фургона.

— Да, за мной гнались слины. Два слина, — подтвердил представитель. — Я бежал ночью. Я видел их. Они держались неподалеку от меня, в каких-то нескольких ярдах, а потом тихо приблизились. Я побежал. А потом удар, и я потерял сознание!

— Этот тарск привлек их сюда! — раздраженно буркнул солдат.

— Возможно, они давно следовали за нами, — заметил Мир. — Как-то раз, мне даже показалось, что я заметил одного из них. Но я не уверен. Порой нам попадались их следы.

— Уверен, что видел там двоих? — поинтересовался какой-то солдат у часового.

— Да, — кивнул тот.

— Точно мы знать не можем, — сказал другой солдат. — Здесь могли собраться все местные слины со всей округ.

— Это точно, — поддержал его часовой, опасливо озираясь.

— Нам особо нечего бояться, если мы вооружены и настороже, — успокоил их командир.

— Они подобрались к лагерю ближе, чем обычно, — встревожено сказал кто-то.

Само собой, человек не является обычной добычей дикого слина, тем не менее, это не означает, что они не представляют для людей опасности. Человек тоже запросто может стать объектом их охоты. Хотя в природе они скорее нападут на животных, более крупных, чем люди, кайила, дикий боск, табук и другие, вот их самая распространенная добыча.

Теперь офицер перенес все свое внимание на представителя.

— И Ты не знаешь, кто тебя ударил, и сколько их? — уточнил он.

— Нет, — подтвердил тот.

— Мне совсем не трудно будет выкинуть тебя из лагеря, — намекнул подкапитан.

— Не делайте этого! — взмолился его пленник.

— Мы люди цивилизованные, — заверил его офицер. — Мы могли бы милостиво развязать тебя, а затем выставить вон, с нашими наилучшими пожеланиями здоровья и безопасности.

— Позвольте мне остаться! Защитите меня! — взвыл представитель.

— И чем же Ты можешь заплатить за место в лагере?

— Я расскажу! Я много знаю! Я знаю о вещах, которые решают судьбы миров! Я могу рассказать о золоте, но не том, которое вы искали! О золоте, по сравнению с которым, это сущая мелочь! Я могу рассказать об оружии, которое может в считанные мгновения может опустошить города, оставляя от них лишь ядовитый пепел! Я могу сделать Кос хозяином Гора, а Вас хозяином Коса!

— Ты что, с ума сошел? — осведомился офицер.

— Нет! Нет! — поспешил заверить его представитель. — Спросите у тех, что были со мной, спросите их!

— Он сумасшедший, — кивнул Мир.

— С ним это и раньше бывало, — сказал егерь.

Рабыня же отметила, что Мир украдкой взглянул в сторону островка густой травы ближе к краю лагеря, каким-то чудом оставшегося не вытоптанным. Эллен вывернула шею насколько могла, но так ничего интересного там не и увидела. На какое-то время она забыла об этом несколько озадачившем ее внимания с его стороны.

— Говори, — приказал офицер.

— Только свяжите животных! — попросил представитель.

Офицер мазнул взглядом по трем животным, выглядевшим как сонный меховой холм.

— Не неси чушь, — отмахнулся подкапитан.

— Если Вы закончили с нами, — напомнил о себе Порт Каньо, — развяжите нас, и мы запряжем тарлариона в фургон и пойдем дальше.

— Рабыню я оставлю себе, — предупредил косианец.

— Развяжите нас, — повторил Порт Каньо.

— Нет, убейте их всех! — крикнул Терсий Майор, в руке которого блеснул пистолет.

— Задумайтесь вот над чем, — предложил Порт Каньо. — Если бы те, что сейчас прячутся в степи, захотели, то многие из вас к этому времени уже были бы мертвы. Большой лук бьет на большое расстояние. Этой ночью в лагерь кто-то спокойно вошел и никто его не заметил. А ваши горла до сих пор не перерезаны. Если Вы еще хотите вернуться в Брундизиум живыми или увидеть берега Коса еще раз, то лучше освободите нас. Внутри стен Ара мы можем быть заклятыми врагами, но здесь, в степи, в этом месте и в это время, мы можем быть простыми путешественниками, которые объединились друг с другом посреди пустоты.

— Убейте их всех! — снова закричал Терсий Майор.

— Но мы взяли вас в плен, — напомнил косианец.

— Возможно, — пожал плечами Порт Каньо, — Вы нас даже не встречали.

— У нас потери, — раздраженно бросил подкапитан.

— Разбойники, — подсказал Порт Каньо. — И разве Вы не уничтожили всю их шайку?

Офицер тяжелым взглядом обвел своих подчиненных.

— Никогда не видел этих людей, — заверил его солдат.

— Я тоже, — сказал другой, глядя в сторону степи.

— Убейте их всех! — попытался настаивать Терсий Майор.

— Развяжите их, — махнул рукой офицер. — И верните им их оружие.

— Нет! — воскликнул Терсий Майор.

— Я не собираюсь рисковать своими людьми, — отрезал командир отряда и, глядя в направленное в его грудь дуло пистолета, посоветовал: — Выкинь это. Положи вместе с другими на краю лагеря, пока у тебя еще есть время. Ты жив только по попустительству Царствующих Жрецов.

По лицу Мира скользнула улыбка.

— Нет, нет! — замотал головой Терсий Майор, но затем горестно завыл и опустил пистолет.

Однако он даже не дернулся, чтобы положить свой трофей вместе с другими. Там их было пять, из шести таких пистолетов, вспоминала рабыня. В том, который держал Терсий Майор оставался один патрон, но это всего лишь один выстрел. Другой пистолет, судя по всему, был где-то потерян во время драки.

— Этого, — кивнул офицер на Селия Аркония, — от колеса отвяжите, но руки оставьте связанными.

— Что насчет рабыни? — уточнил один из солдат.

— Снимите с нее колодки, — велел офицер. — Тех, что сейчас прячутся в степи, вряд ли заинтересует простой домашний товар. Эта фигуристая штучка, хотя и несколько юная, будет хорошо смотреться на аукционной площадке, на Косе.

— Пожалуйста, нет, Господа! — заплакала рабыня.

Она бросила дикий взгляд на Селия Аркония, снова яростно забившегося в веревках, удерживавших его у колеса.

Офицер запрыгнул в кузов фургона и поднял копье, но повернув его наконечником вниз, тем самым предлагая прекратить боевые действия. Правда, было невозможно узнать, был ли этот сигнал замечен, а если замечено, то был ли принят.

Тяжелое железо было снято с лодыжек Эллен, и мужчина рывком поставил ее вертикально. В первый момент, оказавшись на ногах, у девушки потемнело в глазах, и она качнулась в сторону.

Но уже в следующее мгновение Эллен посмотрела на Селия Аркония. Их глаза встретились. Он был ее господином. Быстро, так же естественно как движение облака, изгиб стебля травы, трепетание листа, рабыня опустилась перед ним на колени и, склонив голову, принялась покрывать его ноги поцелуями.

— Ой! — вскрикнула она от боли, и отлетела назад, неловко завалившись на спину на то же самое место, где она была прежде, безжалостно, за волосами отдернутая мужской рукой.

Эллен в ужасе уставилась на того из солдат, что отбросил ее от Селия.

— Ты принадлежишь Косу, — прорычал тот.

Тем временем Порт Каньо, освобожденный от веревок, неловко покачнувшись, поднялся на ноги, и принялся растирать запястья. Фел Дорон и их третий товарищ, Локват, опытный арбалетчик, вскоре присоединились к нему. Мир, егерь и их раненный товарищ пока оставались связанными, как и представитель. Селия Аркония отвязали от колеса следующим, но его запястья оставались зафиксированными за спиной. Казалось, он пытался прожечь своим взглядом косианского офицера, но тот просто не обращал на него никакого внимания. Оружие, которое было захвачено у спутников Порта Каньо, было свалено в траву около фургона. Однако никто из них не спешил вооружаться.

Порт Каньо пристально посмотрел на Терсия Майора и честно предупредил:

— Мы найдем тебя. Выследим и накажем предателя Ара.

— Я вас не боюсь, — заявил тот, поднимая пистолет. — Я теперь равен Царствующим Жрецам!

Затем Терсий Майор повернулся к косианскому офицеру.

— Вы возьмете меня с собой в Брундизиум, — потребовал он.

— Только если Ты выбросишь запрещенное оружие, — предупредил подкапитан. — Я не собираюсь рисковать своими людьми.

— Трус! Трус! — завопил Терсий Майор. — Нет никакой опасности, никакой опасности! Вы — трус!

— Я отвечаю за вверенных мне солдат, — отрезал офицер. — А еще я могу ответить на твои обвинения соответственно, но в другое время, и в другом месте.

— Трус!

Но офицер уже повернулся к Порту Каньо и его товарищам, запрягавшим тарлариона в оглобли фургона.

— На вашем месте я оставил бы вашего молодого товарища связанным еще какое-то время, — сказал он, указывая на Селия Аркония. — Я, конечно, не думаю, что он будет в состоянии преследовать нас в степи. Но если он все же попытается это сделать, найдет нас и постарается вернуть это животное, нашу смазливую маленькую самочку, то мы убьем его.

Эллен бросала дикий взгляд на своего хозяина и в отчаянии попыталась вытянуть руки из наручников.

— На поводок ее, — приказал офицер.

— Встать, — скомандовал солдат, стоявший к Эллен ближе всех, тот самый, который оттащил ее от ног Селия Аркония.

Эллен, не мешкая, вскочила на ноги. Гореанская рабыня повинуется мужчинам, немедленно и со всем возможным совершенством. Гореане, знаете ли, не привыкли нянчиться со своими невольницами. Минимальная доля неуверенности может стать причиной для наказания.

Солдат же взял отрезок веревки и связал его узлом с той веревкой, которая все еще свисала с шеи Эллен, перерезанная Миром, во время его попытки увезти девушку, воспользовавшись суматохой боя. Мужчина рывком затянул узел, и Эллен была взята не поводок.

Эллен поймав на себе жадные взгляды многих солдат, опустила глаза и задрожала. Она ужа знала, что найдется не так много достопримечательностей, которые были бы более стимулирующими для этих животных в человеческом обличие, чем взятая на поводок женщина. Кроме того поводок недвусмысленно прояснял для нее, что она сама была не больше, чем животным.

Офицер снова перенес все свое внимание на представителя, стоявшего перед ним на коленях, голого и связанного по рукам и ногам.

— Помнится, Ты собирался, о чем-то рассказать, — напомнил подкапитан своему пленнику.

— Свяжите животных, — попросил тот.

Офицер взглянул на них, но звери снова не показались ему представляющими какой-либо интерес или несущими угрозу.

— Не вижу в этом необходимости, — пожал он плечами.

— Тогда я не буду говорить, — уперся представитель.

— И кто же будет их связывать? — осведомился офицер, скептически глядя на животных.

— Прикажите говорить, тем другим, — предложил представитель, кивая на Мира, егеря и раненного, по-прежнему остававшегося связанным, как и двое других, несмотря на то, что он уже давно лежал в траве не приходя в сознание. — Пусть сначала они расскажут!

— Если Ты хочешь спасти жизни своим друзьям, — раздраженно бросил офицер, — говори.

— Нет, нет, — замотал головой представитель.

Мир и егерь напряглись в стягивавших их конечности веревках и, яростно сверкая глазами, уставились на своего бывшего предводителя.

— Как, должно быть, приятно иметь такого друга, — усмехнулся косианец, а потом приказал одному из своих подчиненных: — Развяжи этих разбойников.

Представитель с ужасом смотрел как с Мира, егеря и раненого срезали веревки, первые двое, встали на ноги и, потирая запястья, зло посмотрели на него.

— Нет, нет, нет, — затараторил мужчина.

— Он ничего не знает, — презрительно бросил офицер. — Убить его.

Кинжал с шелестом покинул ножны. Рука схватила пленника за волосы и запрокинула его голову, подставляя горло.

— Нет! — прошептал он.

Клинок, узкая, хищная, остро отточенная, поблескивавшая полоса стали, чуть дрожа, замер в занесенной для удара руке, остановленной внезапным предостерегающим взглядом офицера.

Именно в этот момент Мир, воспользовавшись тем, что все глаза были направлены на офицера, представителя и солдата с кинжалом, сорвался с места и метнулся через открытое пространство к тому месту, на которое он не так давно поглядывал, стараясь скрыть свой интерес. Там, пока остальные оборачивались и соображали, он выпутал из густой травы закрытую кобуру и, уже через мгновение, в его руке появился пистолет, тот самый шестой, считавшийся потерянным.

Даже Терсий Майор, державший оружие в руке, выглядел озадаченным.

Теперь Мир стоял лицом к сгрудившимся в центре лагеря солдатам, держа их под прицелом пистолета, готового к использованию. У Эллен не возникло никаких сомнений в том, что он был искусен в обращении с таким оружием.

— Брось его, — сказал офицер, в голосе которого явно слышались нотки страха. — Это запрещенное оружие!

— Всем оставаться на своих местах, — приказал Мир. — И избавьте меня от этого лепета об оружии, запретах, законах, Царствующих Жрецах и тому подобной чуши! Я уже давно не ребенок!

Фел Дорон начал было смещаться в направлении Мира, но был остановлен жестом Порта Каньо.

— Чего Ты хочешь? — спросил командир косианцев.

Мир посмотрел на рабыню и, качнув стволом пистолета, указал ей место рядом с собой.

— Сюда, рабская девка, — приказал он, — живо!

— Не двигайся, — в свою очередь скомандовал Селий Арконий.

— Живо сюда! — бросил Мир.

— Я не могу, Господин! — всхлипнула Эллен. — Мой владелец запретил мне.

— Твой владелец? — уточнил Мир.

— Да! — крикнула рабыня. — Мой владелец!

— И кто же у нас здесь твой владелец? — осведомился Мир.

— Селий Арконий из Ара, — воскликнула Эллен. — Я принадлежу Селию Арконию из Ара, тарнстеру из касты Тарноводов!

— Теперь Ты будешь моей! — заявил Мир.

Эллен упала на колени и горько разрыдалась.

— Всем отойти назад, — услышала она приказ Мира.

Через мгновение он уже стоял рядом с ней. Девушка с ужасом почувствовала холод ствола оружия, прижатого к ее виску. Она замерла, на в силах пошевелиться.

— Если Ты не будешь моей, — заявил Мир, — то не достанешься никому!

— У тебя не получится покинуть лагерь, — предупредил офицер. — Там враг невидимый, готовый убивать, опасный.

— Она будет или моей, или ничьей! — закричал Мир.

Эллен закрыла глаза. Дуло пистолета вдавленное в кожу ее виска причиняло боль. Почему-то в этот момент ее больше всего волновал вопрос, услышит ли она выстрел. Услужливая память подкинула ей картинку щепок, разлетающихся от угла фургона. Конечно, в упор, это просто взорвет ее голову.

— Стой! — крикнул Селий Арконий.

Мир выпрямился.

— Я отдам ее тебе, лишь бы она не умерла, — пообещал Селий Арконий.

Эллен подняла голову и ошеломленно уставилась на него.

Над лагерем повисла ужасная тишина. Наконец Мир опустил пистолет, замерший у его бедра.

— Получается, что твоя любовь к ней сильнее моей, — вздохнул он.

Эллен стояла на коленях и тряслась всем телом, не веря своим глазам и ушам. Сказать, что она была удивлена, это ничего не сказать, она была поражена, ошеломлена, ошарашена. О какой любви говорят эти мужчины? И какие мужчины! Какая любовь? Они что, забыли, что она рабыня? Любовь? Для рабыни?

— Нет, Господин! — вдруг воскликнула Эллен, увидев, что Мир медленно поднял оружие и прижал его теперь уже к своему собственному виску. — Не надо, Господин!

— Не будь дураком! — крикнул Селий Арконий.

— Опусти это, — спокойно сказал офицер. — Брось его рядом с остальными.

— Нет! — вмешался Терсий Майор. — Отдай это мне!

Мир стоял отвернувшись, низко опустив голову, но услышав требование предателя сердито отдернул оружие в сторону, явно не желая позволить Терсию добраться до него.

Затем он, устало махнув рукой, заткнул пистолет за пояс. Но вдруг, словно лишившись некого стержня, державшего его до сего момента, Мир свалился на колени и сжал голову руками.

— Да брось Ты, — сказал какой-то солдат, — в городах полно рынков, и на любом из них можно купить любую девку. Полки и клетки полны скованных непроданных красоток, смазливых, умоляющих об ошейнике, нуждающихся в господине, красотках, обязанных любить и служить, отдавать все и еще много больше.

Эллен перевела взгляд на стоящего неподалеку, связанного Селия Аркония. Было заметно, что молодой человек раздражен до крайности.

— Вы что, правда, любите меня, Господин? — не смело спросила девушка.

— Не неси глупости, — насупился он. — Ты же рабыня.

— Да, Господин, — кивнула Эллен. — Простите меня, Господин.

Эллен часто задавалась вопросом, была ли она красавицей. Конечно, она знала, по крайней мере, теперь, когда она пришла к пониманию своей неволи и ее природы, что она принадлежала к тому сорту женщин, которые готовы просить об ошейнике. На Горе Эллен ясно поняла то, о чем на Земле только подозревала, что она нуждалась в господине, которого она должна любить и которому обязана служить, отдавая все и еще много больше.

— Сэр! — крикнул часовой. — Слины, Сэр, дикие слины, они подбираются ближе.

— Отпугни их пока, — приказал офицер. — Думаю, через пару мгновений у нас будет для них кое-что.

— Нет, нет! — простонал представитель в ужасе глядя на занесенный кинжал.

— Я потерял с тобой всяческое терпение, — буркнул подкапитан, кивая головой солдату, все так держал обнаженный клинок, нацеленный в горло пленника.

Эллен вспоминался мужчина, хладнокровно убитый представителем ранее, его же собственный союзник, взятый с собой в качестве переводчика для животных.

Эллен взглянула на животных, как и прежде выглядевших сонными. Это несколько успокоило ее. Впрочем, в тот момент ее больше волновало другое, ей так хотелось видеть Селия Аркония свободным. Со своего места она могла видеть только часть огромного кургана, сложенного из мяса и меха, и шевелившегося, когда то или иное животных крутилось или потягивалось. Вот один из них поднял его и зевнул. Эллен могла также видеть, как понималась и опадала гигантских размеров бочкообразная грудь другого животного. Дыхание, насколько она смогла разглядеть, было глубоким и размеренным, а не быстрым и взволнованным. Два охотничьих слина проснулись и выползли из-под фургона, в оглобли которого уже впрягли тарлариона. Если они и знали о своих диких братьях бродивших за периметром лагеря, то никоим образом этого не показывали. Мех трех монстров был всклочен, забрызган грязью, блестел от воды. Как и от слинов, от них шел сильный звериный запах, немного напоминавший медвежий. Ей вдруг вспомнился крупный мужчина, который тоже казался ей таким же спокойно огромным, тот самый Боск из Порт-Кара, путешествовавший вместе с людьми Порта Каньо в сопровождении своего друга, Марка из Форпоста Ара. Эллен несколько раз видела, как он стоял, подняв голову, словно принюхиваясь к чему-то, приносимому ветром. Теперь рабыня была уверена, что он уловил запах местных слинов. Возможно, именно это стало причиной, решила Эллен, по которой он и его друг покинули их караван, ночью исчезнув из лагеря.

— Не убивайте меня! — закричал представитель. — У меня есть важная информация. Я все расскажу! Существуют другие миры. Там обитают иные формы жизни, алчные. Они обладают невыразимой властью и богатством. Они безжалостны! Они не остановятся ни перед чем! Я могу организовать союз с ними! Их штаб находится в городе…

За мгновение до того, как он произнес последнее слово, лагерь содрогнулся от внезапного рева ярости, воя необузданной свирепости, и одновременно с этим большой живой курган, до сего момента такой мирный и сонный, взорвался, взлетел, ожил, превратившись в живой вулкан, выстреливший в сторону собравшихся людей комком темной мохнатой лавы. Вытянутые вперед лапы, огромные кривые когти, распахнутая пасть, обнаженные клыки и дикий душераздирающий вопль связанного пленника. Кардок схватил его, сомкнул свои огромные челюсти на его голове и с одним мощным, свирепым, круговым движением оторвал ее от плеч. Эллен показалось, что она успела рассмотреть ужас в глазах оторванной головы, когда та, вращаясь, пролетала мимо нее. Кардок отшвырнул от себя все еще дергающееся безголовое тело и окинул взглядом впавших в ступор людей. То, что он сказал потом, было произнесено на его собственном языке совершенно не понятном кому-либо из окружающих, но нетрудно было догадаться, что это был призыв к резне для остальных животных, метнувшихся к людям, все еще ошеломленным, наполовину парализованным, едва способных защищаться. Рабыня, завизжав от ужаса, попыталась вскочить на ноги, но наручники за спиной и паника — не лучшие помощники в такой ситуации. Потеряв равновесие, Эллен рухнула в траву. Края браслетов больно врезались в ее запястья. Со всех сторон доносились крики мужчин полные страха, но в то же время злости, и ярости. Мечи уже были в руках у многих. Порт Каньо и его товарищи прыгнули к оружию, сваленному около фургона. Монстр стоял расставив ноги и рычал. Один из солдат попытался наложить стрелу на тетиву своего лука, но именно в этот момент зверь прыгнул. Взмах лапы, блеск когтей, и мужчина отлетел в одну сторону, а его оружие в другую. Левая сторона его лица вместе с глазом превратилась в кровавое месиво, из-под которой местами показалась кость. Кровь потоком сбегала по его шее. Мужчина, с трудом устоявший на ногах, покачнулся и упал на четвереньки. Еще один солдат, попавшийся на пути другому монстру, был схвачен огромными руками, поднят в воздух и со всего маха опущен спиной на колено животного. Хруст сказал о том, что позвоночник был сломан. Чья-то оторванная от тела рука пролетела мимо Эллен. Горло еще одного косианца было разорвано челюстями третьего монстра. Большая когтистая лапа распорола тунику следующего солдата, оставив на его груди шесть глубоких кровоточащих полос. Терсий Майор столбом стоял в стороне, по-видимому, парализованной страхом. Щит был вырван у солдата, а его сломанная рука повисла плетью. Одно из животных оторвало морду от лежавшего на земле изломанного тела, в его челюстях был зажат кусок плоти, с которого капала кровь. Кардок провыл что-то гневное, и его товарищ отпрыгнул от окровавленного трупа мужчины. Сейчас было не самое лучшее время, чтобы перекусить. Копье с сухим треском переломилось на две половины, и одно из животных вонзило расщепленное древко в грудь очередного косианца. Сам Кардок прыгнул на солдата и вонзил свои зубы в его плечо, и использовав его как точку опоры, подпрыгнул и когтями своих задних лап, когда они оба уже падали, вспорол живот своему противнику. Затем зверь поднялся на полусогнутые задние лапы и зарычал, осматривая поле боя. Одна из его ног, покрытая по колено кровью запуталась в петлях кишок убитого.

Неожиданно между Эллен животными выросла мужская фигура. Руки мужчины было связаны за спиной. Это был ее господин! Селий Арконий! Монстры, нанося свой первый удар, проигнорировали его, так же, как и рабыню. Все логично, он связан, а она не больше, чем женщина и рабыня, да еще и закованная в наручники. Аналогично, проигнорирован был и раненный мужчина, никакой угрозы для них не представлявший, неспособный даже шевелиться. Прежде всего, они выбирали солдат и напали на тех, кто был вооружен и очевидно более опасен. От других, не несших явной угрозы, можно было избавиться позднее. Один из зверей повернулся к тому мужчине, который арендовал охотничьих слинов в Брундизиуме, спутнику представителя и Мира. Мужчина отступил, выставив перед собой руки и издавая панические нечленораздельные вопли. Животное медлило, видимо не считая этого противника опасным в данный момент. Внезапно, два серых охотничьих слина, просто арендованные за деньги в Брундизиуме, присев на всех шести лапах, обнажив клыки, прижав уши к затылку, угрожающе рыча, встали между егерем и косматым монстром.

— Прикажи им! — крикнул Селий Арконий. — Дай команду нападать!

— Атака! Убить! Убить! — прохрипел егерь, похоже, едва способный говорить.

Оба слина немедленно прыгнули на ошеломленное таким поворотом животное.

Кардок припал к земле и заревел в ярости, когда слины сбили его собрата с ног и покатились вместе с ним по земле, превратившись во вращающийся, ревущий, рычащий окровавленный клубок меха, когтей, лап, зубов боли и ярости, настолько переплетенный, что едва ли было возможно различить кто из них кто. Пышущий злобой и горящий жаждой мести Кардок указал на Селия Аркония, и свободное животное бросилось вперед, ощерив зубы. Монстр схватил Селия Аркония за плечи, распахнул свою огромную зубастую пасть и наклонился к его горлу. У Эллен вырвался крик отчаяния. Внезапно, почти над ее ухом, словно удара грома, грохнул выстрел пистолета. Животное выпустило Селия и озадаченно поглядело в сторону прилетевшего звука. Из его уха хлынула кровь. Оно рыкнуло, покачало головой, повернулось, неуверенно шагнуло вбок, споткнулось, переломилось в поясе и завалилось на бок, дважды процарапало когтями по траве и замерло неподвижно. Кардок, который как раз в этот момент спешил на выручку к другому своему товарищу, окруженному слинами, резко затормозил и обернулся. Мир, наполовину шокированный, стоял на том же месте, держа в руке дымящийся пистолет.

— Мой господин жив! — воскликнула рабыня, не в силах сдержать своих чувств.

Селий Арконий ожег Мира взглядом полным ненависти, что, впрочем, последний, впавший в ступор, даже не заметил. Как раз в этот момент Порт Каньо, покрытый кровью с ног до головы, подскочил к Селию и перерезал веревки, стягивавшие его руки.

— Меч мне! — потребовал Селий Арконий.

Однако необходимое оружие лежало около фургона.

Кардок сунул окровавленные руки во взбесившийся клубок, и выдернул сначала одного серого слина, а затем и второго. Звери крутились, рычали, выгибались. Из пасти одного из них торчал кусок плоти и меха товарища Кардока. Мохнатый монстр укусил каждого слина по очереди, за заднюю часть шеи, однако те, казалось, даже не заметили этого, настолько они были полны ярости, настолько увлечены они были своим делом.

Кардок отшвырнул от себя обоих слинов. Подвергшееся нападению слинов животное попыталось встать, но не смогло, завалившись на бок. Вторая попытка оказалась более удачной, и оно встало вертикально, но удерживало положение с большим трудом. Монстр был весь покрыт кровью, как его собственной, так и слиновой.

Кстати, егеря нигде не было видно, похоже, он просто сбежал.

Кардок осмотрелся. Элемент внезапности, которым он сполна воспользовался при первой атаке, был в прошлом.

Теперь солдаты, Порт Каньо и Фел Дорон собрались вместе и вооружились. Локват наполовину разорванный, окровавленной кучей, лежал в стороне. Косианцев осталось только пятеро, включая офицера.

Кардок, а за ним и его израненный товарищ, осторожно присел на землю. Возможно, они общались, но, если это имело место, их речь не была различима для человеческого уха.

Тишина, на некоторое время повисшая над лагерем, внезапно взорвалась ужасным криком, полным боли и страдания, прилетевшим из степи.

— Лучше бы он остаться в лагере, — покачал головой Порт Каньо.

— Степные слины, — заключил Фел Дорон.

— Они самые, — кивнул Порт Каньо.

Арендованные слины отдали свои жизни, чтобы спасти его, того кто был всего лишь их временным нанимателем. Хотя в целом на Горе, слин — животное презираемое, но при этом их боятся и уважают. Говорят, что слин — идеальный наемник.

Порт Каньо махнул рукой двум оставшимся животным, а потом указал в степь.

— Уходите! — крикнул он. — Уходите!

Терсий Майор приблизился к Миру и спросил:

— А в вашем оружии еще остались молнии?

— Нет, больше нет, — устало ответил Мир.

— Положи эту вещь вместе с другими, — посоветовал офицер.

Мир пожал плечами и, пройдя через лагерь, между людьми и животными, бросил оружие рядом с другими, на маленькую проплешину. Теперь там было пять пистолетов.

Тарларион спокойно чавкал, перемалывая траву в своих челюстях.

Мир вернулся на свое место.

— Уходите, уходите! — снова крикнул Порт Каньо, обращаясь к двум животным.

Одно все еще истекало кровью, и старательно зализывало места, где из его плоти были вырваны целые куски. Казалось, что кровь из него вытекала, как вода, просачивавшаяся сквозь песок.

— Бесполезно, они все равно не понимают, — сказал офицер, туника на левом плече, которого была разодрана зубами животного и пропитана кровью. — Это всего лишь животные, дрессированные, чтобы выступать на ярмарках, но опасные, непонятные и непредсказуемые животные.

— Все они понимают, — заверил его Порт Каньо.

— Возможно, жесты, — предположил косианец.

Но в этот момент Кардок поднял лапу и прокричал:

— Мир.

— Он что, сейчас говорил? — опешил офицер.

— Вот именно, — кивнул Порт Каньо.

— Не верьте им, — посоветовал Фел Дорон.

— Никакого мира, — ответил Порт Каньо. — Уходите!

— Отдайте нам ее, самку раба, — потребовал Кардок.

Именно из-за нее, по крайней мере, частично, насколько теперь знала Эллен, они, представитель и его люди, Кардок и его косматые товарищи, изначально последовали за Портом Каньо и другими беглецами из лагеря под Брундизиумом. Несомненно, у некоторых из них, или, по крайней мере, у тех кто занимали руководящее положение среди них, была надежда получить сведения относительно местонахождения похищенного золота. Однако, прежде всего, они следовали за ними просто для того, чтобы получить ее, поскольку они были уверены, что она увидела или услышала слишком много. Это казалось Эллен трогательно нелепым, поскольку из увиденного и услышанного, она поняла меньше, чем ничего. Кроме того, Эллен заключила, что животные и мужчины были не совсем теми, кем казались, и что они способны были неким образом общаться друг с другом. Возможно, что даже это они рассматривали, как «видела и слышала слишком много». Эллен не знала.

Но тогда все здесь присутствовавшие, даже солдаты, поняли, как минимум, то же самое!

Ах, если бы она только могла убедить этих животных в том, что ничего не знала! Или хотя бы в том, что то, что она знала, было бессмысленно и несущественно, по крайней мере, не больше, чем мог бы знать любой из здесь присутствовавших, как, несомненно, и тех, кто мог видеть их в других местах! Если бы только она могла убедить их в том, что им не было никакого смысла бояться ее, всего лишь рабыню!

Как наивен был Мир!

Конечно, легко можно было бы понять, когда такие мужчины отправляются на поиски золота, поскольку такие поиски не могут не интересовать таких людей, но как можно было поверить в их мотивы преследования рабыни! Как можно было так по-дурацки поверить в то, что интерес, проявленный к Эллен его товарищами и животными, был тем же, что и его собственный? Что их намерением было просто подержать его, помочь ему получить ее для себя, чтобы она носила его ошейник, стояла перед ним на коленях и служила у его ног?

В их намерения не входило, помогать ему в приобретении особой собственности, скорее они собирались окончательно уничтожить эту собственность. В их намерения не входило помогать ему в приобретении особого животного, которое он мог бы найти интересным, скорее они намеревались убить это животное.

Не ради красоты они искали Эллен, но ради ее крови.

Но как вышло, что они сами понимали так мало в этом мире?

Они что, решили, что она была свободной женщиной, богатой и титулованной, с положением и связями, которая могла бы угрожать им, пользуясь тем, что за ее спиной стоят законы и судьи?

Эллен была всего лишь рабыней.

«Я ничего не знаю, — простонала она про себя. — Я ничего не сделала.

Я не свободная женщина. Неужели, мне не оставили, по крайней мере, защиты моего ошейника? Закуйте меня в цепи. Продайте меня, но не убивайте».

Животные стояли по другую сторону круга вытоптанной траву, ожидая решения людей.

Эллен простонала. Конечно, они отдадут ее животным, ее никчемную простую рабыню, тем самым выторговав себе свободный путь из этого опаленного войной места.

— Нет! — отрезал Селий Арконий.

Она уставилась на него широко распахнутыми глазами. Неужели, она ему все же небезразлична? Ну конечно, нет! Это просто его гореанская гордость. Он не уступит противнику, ни тарска, ни даже урта?

— Я могу говорить, Господин? — спросила Эллен.

— Говори, — разрешил он, явно озадаченный.

Несомненно, животные думали, что она поняла больше, чем она поняла на самом деле.

— Я ничего не знаю, Господа! — закричала Эллен животным. — Я — рабыня! Я — простая рабыня!

— Уходите! — крикнул Порт Каньо, снова махнув рукой в сторону степи.

Кардок не мигая смотрел на Эллен.

— Уходите! — повторил Порт Каньо.

— Да, — наконец сказал Кардок. — Мы уйдем.

У Эллен перехватило дыхание от радостного облегчения. Конечно, они поверили ей!

— Они вернутся, — остудил ее радость Мир.

И тогда она повернулась к Селию Арконию и попросила:

— Отдайте им меня, Господин.

— Замолкни, шлюха, — строго осадил ее Селий Арконий.

— Да, Господин, — прошептала девушка.

Кардок и его последний товарищ начали отступать и, через несколько мгновений пропали из виду, растворившись в траве. Им не было нужды бояться слинов, они сами были куда более ужасными хищниками, чем любой из гореанских слинов. Правда, могли быть и другие противники, те таинственные люди, что скрывались в травах, но Эллен сомневалась, что у них были причину удерживать этих животных.

— Теперь мы в безопасности, — облегченно выдохнул Терсий Майор.

— Готовьтесь к походу, — приказал офицер своим оставшимся людям. — Мы и так слишком долго задержались в этом месте.

Теперь в его распоряжении было только четыре бойца, все, кто выжил из его отряда. Одним из них был тот самый солдат, который подверг беспомощно прикованную наручниками к колесу рабыню унизительным, непреодолимым удовольствиям. Удовольствиям, подходящим для представительницы ее статуса. Удовольствиям, которые она должна была принять. Удовольствиям, которым она должна в экстазе отдаться, полностью и с благодарностью. Эллен заметила, что среди этих пятерых не было ни одного, кто не имел бы на теле ран от когтей или клыков.

— Тарларион запряжен, фургон готов, — доложил Фел Дорон.

Офицер протянул руку Порту Каньо, и сказал:

— Прощай, добрый враг и добрый союзник.

Порт Каньо без тени нерешительности схватил его руку.

— Прощай, — сказал он, — добрый враг, добрый союзник.

— Свою рабыню я вам не отдам, — предупредил Селий Арконий.

— Господин! — задохнулась Эллен.

— Она смазлива, но несколько молода, — пожал плечами офицер. — Вот ключи к ее браслетам.

Рабские наручники, разумеется, вещь полезная в контроле и обращении с женщинами, причем, как со свободными, так и с рабынями.

Селий Арконий поймал ключи на лету.

— Спасибо, — улыбнулся он. — Подождите момент. Я верну их, вот только освобожу ее маленькие запястья от этих банальных украшений. У нас для нее, конечно, найдутся собственные браслеты.

— Оставь себе, — отмахнулся подкапитан. — Думаю, вы сможете найти применение для дополнительной пары, например, встретив еще одну женщину достойную того, чтобы ее взять в плен.

— Верно, — согласился Селий Арконий. — Ну, тогда спасибо.

— Да, пустяк, — улыбнулся офицер.

— Пожалуйста, нет, Господин! — попыталась вставить свое слово Эллен.

— Я сделаю, как мне понравится, — осадил ее Селий.

— Да, Господин, — прошептала девушка, покорно опуская голову.

— Если те, кто находится там, — сказал офицер Порту Каньо, кивая в степь, — ваши друзья, то я надеюсь, они позволят нам пройти.

— Теперь да, — с улыбкой заверил его Порт Каньо.

— Честно говоря, мне было бы любопытно посмотреть на них, — проворчал косианец.

— Не думаю, что Вы сможете увидеть их, — покачал головой Порт Каньо.

— Поторапливайтесь, скоро выходим, — бросил офицер своим подчиненным.

— Возьмите меня с собой, — попросил Терсий Майор.

— Выбрось запрещенное оружие, — потребовал подкапитан.

— Нет! — крикнул Терсий Майор.

— Ты можешь пойти с нами, — предложил Порт Каньо, язвительным голосом.

— Нет, нет! — отпрянул Терсий Майор.

— Тогда останешься здесь, — отрезал офицер, отворачиваясь.

Пистолетный выстрел прогремел резко и близко. Офицера, ударенного пулей в спину, бросило вперед. По инерции он делал еще пару шагов, споткнулся и ничком рухнул в траву. На его тунике расплывалось красное пятно.

Порт Каньо бросился к упавшему.

Офицер попытался подняться, но завалился на бок, снова уперся рукой в землю, напрягся и снова упал, на этот раз на спину. Кровь была и на его груди. Пуля, выпущенная в упор, пробила тело навылет.

— Возьмите меня с собой! — закричал Терсий Майор косианцам.

Порт Каньо провел рукой по лицу офицера, закрывая его глаза.

— Возьмите меня с собой! — надрывался Терсий Майор.

— Это была последняя молния, — напомнил Порт Каньо, глядя на него снизу.

— Нет, нет! — замотал головой Терсий Майор.

Порт Каньо поднялся и шагнул к предателю, и тот принялся бешено, раз за разом, давить на спусковой крючок, целясь в груди Порта Каньо. Единственным результатом его усилий была неубедительная череда резких металлических щелчков.

— Нет больше молний, — покачал головой Порт Каньо.

Поняв тщетность своих попыток, Терсий Майор повернулся и побежал к оружию, оставленному на проплешине, и принялся хватать один пистолет за другим, наводя его на своего бывшего начальника, и дергать за спусковой крючок, однако не добился каких-либо результатов кроме тех, которые предшествовали этим его новым усилиям.

— Долгая мучительная смерть, — угрожающе проговорил один из солдат.

— Это точно, — кивнул другой.

— Здесь я в безопасности, — заявил Терсий Майор. — Я окружен запрещенным оружием!

Он торопливо принялся раскладывать вокруг себя бесполезные пистолеты.

Солдаты удивленно посмотрели друг на друга.

— Даже стрела не сможет преодолеть этот барьер! — торжествовал Терсий Майор.

Порт Каньо вернулся туда, где лежал командир косианского отряда.

— Он был хорошим офицером, — признал он.

— Мы возьмем его с собой в степь, — сказал один из солдат. — Найдем подходящее место, зеленое, с камнями вокруг, чтобы ветер и дождь могли найти его. Там мы с ним простимся. Там мы будем чествовать его в последний раз. Там мы оставим его, на спине, лицом к небу, с оружием под его рукой.

— А что потом? — поинтересовался Порт Каньо.

— Дальше в Брундизиум, — пожал плечами солдат.

Носилки быстро соорудили из холста, закрепленного на двух копьях.

— А с этим что? — спросил один из солдат, тыкая пальцем в Терсия Майора, присевшего посреди бесполезных пистолетов.

— Возвращайтесь в Брундизиум, — недобро ощерился Порт Каньо.

Вскоре после этого солдаты, водрузив на плечи носилки с телом своего командира, покинули лагерь.

— Будет разумно поскорее покинуть это место, — заметил Порт Каньо. — Наверняка, слины все еще где-то рядом.

Селий Арконий подошел и встал перед Миром.

— Ты спас мне жизнь, — покраснев от ярости, бросил он.

Мир только пожал плечами.

— Вот, — сердито буркнул тарнстер, — ключ к наручникам рабыни. Она твоя.

— Нет, Господин! — воскликнула Эллен.

— К его ногам, — рявкнул Селий, — целуй и облизывай их! Отдай почтение, шлюха! Подобающее твоему новому владельцу!

Испуганная и обезумевшая, заливаясь слезами, Эллен, не поднимаясь с колен поползла к Миру, но, потеряв равновесие, неловко завалилась на бок, а затем перекатилась на живот и, дергая скованными за спиной руками, проползла еще немного, чтобы склонив голову и растянувшись ничком, как это подобает рабыне, прижаться губами к его ногам.

— Нет, Господин! Пожалуйста, нет, Господин! — повторяла она при этом.

— Ты найдешь ее плохо обученной и никчемной, — предупредил Селий Арконий.

— Это мне известно, — кивнул Мир. — Но я возвращаю ее тебе. Вот ключ к ее наручникам.

С этими словами он отступил от Эллен. Когда она повернулась на бок и подняла голову, ключ уже снова был в руках Селия.

— Почему? — спросил Селий Арконий, поигрывая ключом.

— Кому нужна плохо обученная и никчемная рабыня? — поинтересовался Мир.

— Возможно, — хмыкнул Селий Арконий, с любопытством глядя на работорговца, — Ты можешь оказаться достойным Домашнего Камня.

— Когда-нибудь, — пожал плечами Мир, — я хотел бы стать достойным этого.

— Что планируешь делать, куда пойдешь? — спросил тарнстер.

— Хотел попросить у вас брезент, уложить на него моего раненного товарища и тащить его в Брундизиум. Боюсь, что в Ар я сейчас возвратиться не могу. Думаю, что должен начать все заново, но как человек вашего мира, а не моего.

— Тогда я уверен, — сказал Селий Арконий, — что Ты действительно достоин Домашнего Камня.

— Возможно, когда-нибудь, — улыбнулся Мир.

— Вот моя рука! — предложил Селий Арконий.

— Приму ее с радостью, — ответил Мир. — А теперь я должен уделить внимание моему товарищу.

— Господин! — вздохнула Эллен, а когда тот повернулся лицом к ней, обратилась: — Ваша рабыня просит снять с нее наручники.

Молодой человек хмыкнул, но, присев рядом с ней, все же избавил ее от аксессуаров, которые так невинно и надежно ограничивали ее свободу. Едва наручники свалились с ее запястий, девушка немедленно встала на колени около него и, обхватив его ногу руками, прижалась головой к его бедру, а затем кротко поцеловала.

— Я люблю вас, Господин! — призналась она. — Я люблю вас, я люблю вас, мой господин!

— Это нормально, — сказал он, — то, что рабыня любит своего хозяина.

— Да, Господин! — согласилась Эллен и, заплакав, принялась снова и снова целовать его.

С ее шеи все еще свисала веревка. Оторвавшись от ноги господина, Эллен поняла глаза и, глядя вверх, прошептала:

— Я — на поводке, Господин.

— Не соблазняй меня, рабская девка, — буркнул он.

— Да, Господин, — улыбнулась Эллен.

«А может ли рабыня не соблазнять мужчину? — восхищенно спросила она про себя, поскольку не осмеливалась высказать это вслух. — Все ее существо и существование являются искушением для мужчин!»

— Вы только гляньте на это! — крикнул Фел Дорон с другой стороны фургона. — Смотрите! Смотрите сюда!

Он появился из-за фургона, неся, перекинутую через плечи, тушу недавно убитого степного табука.

— Откуда это в лагере? — удивился Порт Каньо.

— А я знаю? — усмехнулся Фел Дорон.

— Ну тогда сегодня мы будем пировать, — заключил Порт Каньо, вглядываясь в окружающее их бескрайнее море трав.

— Похоже, — заметил Мир, — мы не одни.

— Возможно, мы были одни, но не были одни, а теперь мы можем снова остаться одни, — задумчиво проговорил Порт Каньо. — Трудно сказать. Кто может это знать?

Мужчина подошел в краю лагеря и повернувшись лицом в степь, крикнул во весь голос:

— Если вы еще там, примите нашу благодарность!

— Я голоден! — выкрикнул Терсий Майор, так и сидевший внутри своего круга сложенного из бесполезного оружия.

— А Ты приходи на наш пикник и пируй с нами, — с виду радушно пригласил Порт Каньо, однако при звуке его голоса на ум приходило сравнение с вложенным в ножны кинжалом.

Терсий Майор сжался посреди своих пистолетов. Проплешина располагалась на небольшом возвышении, так что он находился несколько выше уровня остального лагеря. У лучника, сообразила Эллен, если бы тот захотел, не возникло бы особых трудностей с попаданием в такую мишень. Таким образом, можно было заключить, что либо его не волновала такая цель, либо он снова ушел.

Фел Дорон сбросил маленького табука в траву перед своими товарищами, а потом осмотрелся вокруг себя и сказал:

— Оттащу-ка я тела в степь. В округе точно есть слины, и еще больше их, уверен, соберется позднее.

Тела, насколько понимала Эллен, будут отданы природе, ветру и солнцу, дождю и снегу, жаре и холоду, слинам, уртам и джардам, безбрежной таинственной природе, из которой они сами когда-то вышли. Природа для гореан — объект любви и уважения. Преступления против нее расцениваются как самые отвратительные.

— Ну тогда я займусь разделкой туши, — решил Порт Каньо и обнажил нож.

Эллен обвела взглядом их лагерь. Сказать, что ее радовал тот факт, что Кардок и его товарищ покинули это место, это ничего не сказать. Как она была счастлива, что они теперь были в безопасности.

— А можно мне снять поводок с шеи, Господин? — спросила девушка.

Селий Арконий молча кивнул, наблюдая за работой Порта Каньо.

Эллен на работу Каньо не отвлекалась. Во-первых, она не хотела, чтобы ее привлекли к этому делу, а во-вторых, все ее внимание уходило на удаление поводка. Это оказалось не так-то легко сделать. Узел был затянут втугую, и к тому же она просто не могла этот узел видеть, работая на ощупь.

«Хорошо они поводок завяли, надежно», — раздраженно думала рабыня, при этом вынужденная неохотно признать, что чувствует внезапный жар в животе, внезапное обжигающее пламя где-то внутри ее таза.

Эллен покраснела.

«По крайней мере, — подумала она, — это обычная веревка, а не плетеная кожа или шнур».

Девушка уже знала, что узлы, завязанные на таких материалах, могли затянуться настолько туго, что ее маленьким, тонким женским пальцам просто не хватило бы силы, чтобы развязать их. Ну, хотя бы на нее не закрепили цепной или кожаный поводок с замком или защелкивающимся карабином, которые присоединяются к ошейнику. Эллен делала все, что могла, но силы оказались не равны. Наконец, она сдалась и, жалобно посмотрев на Селия Аркония, позвала его:

— Господин.

Мужчина щелкнул пальцами, давая понять, что ей следует приблизиться к нему. Разумеется, она не мешкала ни секунды, и моментально оказалась перед ним. Тому не составило труда избавить ее от поводка.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила девушка, придвигаясь вплотную к нему и призывно глядя в его глаза.

— Соблазнительница, самка урта, — буркнул он отворачиваясь.

Эллен довольно улыбнулась, воспользовавшись тем, что ее хозяин этого видеть не может.

«Он хочет тебя, — торжествовала рабыня. — Ты страдаешь, Господин, не так ли?»

— Ты приготовишь, — сообщил ей Порт Каньо, оторвался от работы и посмотрев на Эллен.

— Да, Господин, — кивнула она.

Каким естественным казалось ей то, что она, женщина, должна приготовить пищу. Даже на Земле, она порой фантазировала на тему, что она, единственная женщина, находилась бы в комнате с мужчинами, предположительно, людьми из верхних слоев общества, и как один из них бросив на нее взгляд, приказал бы ей идти на кухню и готовить. И она сделала бы это, ушла на кухню и занялась бы готовкой, пока они продолжали свою беседу. Такие фантазии зажигали ее сексуально.

Безусловно, из-за своей идеологической гордости и своеобразного понимания политической уместности, за свою бытность на Земле она не сделала ничего, чтобы научиться хоть немного готовить, предполагая, что такая домашняя работа, зачастую связываемая именно с женщинами, была совершенно несоответствующей для такой интеллектуалки, как она. Фактически, она бы даже почувствовала себя смущенной, если бы имела подобные навыки. Это было бы не только ниже ее достоинства, но и просто оскорбительно, унизительно для такой женщины как она. В доме Мира в Аре все это, конечно, изменилось кардинально, став частью ее обучения. Там она стала отчаянно и рьяно, часто стоя на коленях голой в тени стрекала или плети, постигать сонм домашних работ, навыки в которых ожидаются от рабыни, среди которых приготовление пищи занимало не последнее место. И с течением времени Эллен поняла, что эти работы вовсе не были столь уж низкими и простыми, как она предполагала ранее, а требовали подлинного умения, сноровки и внимания, чтобы соус получился восхитительным, чтобы стежки ложились ровные и красивые, чтобы за отглаженную нагретым на огне утюгом тунику у ее инструкторш не появилось желания пустить в ход стрекало и так далее. Со временем, по мере того как она набиралась опыта, ее навыки росли, а укусы стрекала стали редкими, Эллен даже начала гордиться своим исполнением таких работ, ожидаемых от рабыни. Но даже на Земле такой труд казался ей, несмотря на то, что часто она отрицала это, так или иначе подходящим женщинам. Вид Гомо Сапиенсов, и она это знала даже тогда, хотя и не привлекала к этому факту внимание своих студентов, был радикально диморфным в плане половых различий. Так что разделение труда по половому признаку казалось делом естественным и ожидаемым в разновидности, характеризуемой такой различной природой полов. Один охотится, другой готовит добычу. Разве не естественно было бы предположить что, более легкие работы могли бы поручены меньшим животным, тем нежным и красивым животным, которые нуждались в мужской защите, были менее приспособлены к войне и долгим походам, не способны выстоять против мастодонта, пещерного медведя, пантеры, чужака, и в конечном итоге, должны были надеяться только на то, что более крупные, сильные, агрессивные и менее терпеливые особи, которым они принадлежали, останутся ими довольны.

Кроме того, Эллен, конечно, готовила пищу для себя и мужчин Порта Каньо во время ее пребывания на его тарновом чердаке.

«Да, — думала она, — стряпня и тому подобные дела хорошо напоминают мне, что я — женщина. Но они лишь малая толика среди тысяч других таких вещей, других напоминаний, которые я приветствую и которым радуюсь, таких как моя туника, так явно и так открыто демонстрирующая мои отличия от мужчин, мое клеймо, отмечающее меня как собственность, мой ошейник, запертый на моем горле, объявляющий меня рабыней! Насколько это прекрасно и драгоценно быть женщиной среди таких мужчин, быть женщиной среди господ! Спасибо, Господин Мир, за то, что принесли меня на эту планету! Спасибо за мои клеймо и ошейник! И за мою продажу тоже спасибо! Спасибо за то, что доставили меня туда, где я принадлежу, туда, где я сама хотела бы быть, у ног мужчин».

И знаете ли, даже приготовление пищи может стать сексуальным опытом. А в действительности, разве не вся жизнь рабыни, все ее существование это своеобразный сексуальный опыт?

— Попытайся найти топливо, только держись ближе к лагерю, — велел Порт Каньо.

— Да, Господин, — отозвалась девушка.

В степи наиболее распространенное топливо это древоподобные кустарники. Некоторые крестьяне в степных деревнях используют плотно скрученные стебли травы, но такого топлива требуется гораздо больше, поскольку трава прогорает слишком быстро. Немного топлива, дрова, хворост, щепки и прочие горючие материалы, упакованные в вязанки, имелось в фургоне. Их собрали по дороге в первые дни пути, пока не удалились от праздничного лагеря. Поскольку в степи этот материал не валялся под ногами, то его старались всячески экономить, используя лишь тогда, когда на месте топлива не было вообще.

Эллен, заметив, что Селий Арконий поглядывает в ее сторону, выправила тело и, как бы ни нарочно и скромно, одернула подол своей короткой туники, при этом ткань плотно прилегла к ее телу, подчеркнув упругость грудей и расширение бедер.

Следующий ан все внимание рабыни было приковано к мясу, нарезанному Портом Каньо. Оно подрумянивалось и шипело. Капли жира срывались и падали в огонь. К собранному ею в степи вокруг лагеря топливу, прежде всего высохшим стеблям травы и тонким веткам цветущих кустов, добавили немного дерева, что, они везли в фургоне. Так решил Порт Каньо после ее третьего возвращения в лагерь. Мужчины не хотели, чтобы она забиралась слишком далеко от них. Все же вокруг шастали слины. Ветки кустов, усыпанные цветами, давали ароматный, сладковатый дым, что добавило блюду пикантности. Когда мясо было готово, Эллен, не касаясь его, позвала Порта Каньо, который снял шампуры с огня, стянул с них куски, порезал и поделил между собой, Фелом Дороном, Селием Арконием и Миром. Последний взял порцию для своего раненного товарища.

Порт Каньо и его товарищи расселись вокруг костра. Эллен лежала на животе у левого колена своего господина. Время от времени тот отщипывал кусочки мяса и вкладывал их ей в рот.

— Спасибо, Господин, — каждый раз благодарила его девушка.

Вскоре и Мир, накормив своего раненного товарища, возвратился к костру и, после, как показалось, некоторых колебаний и раздумий, также занял место перед ним, сев скрестив ноги, так же, как сидели остальные мужчины.

Он откровенно любовался Эллен, тем, как она лежа на животе, почтительно и любовно целовала и облизывала кормившую ее руку, а затем, радостно сверкая глазами, поднимала лицо, открывала рот и, изящно и с благодарностью, принимала следующий крошечный кусочек мяса.

— Привлекательная у тебя рабыня, — похвалил он.

— Ты можешь купить себе практически такую же, почти где угодно, — улыбнулся Селий Арконий, — или же всегда можно захватить свободную женщину, если она окажется достаточно прекрасной, чтобы быть рабыней, а потом приручить и выдрессировать ее.

— Там, откуда я родом, — развел руками Мир, — такое не практикуется.

— Просто помни, что мужчина — господин, — посоветовал Селий Арконий.

— Я никогда об этом не забуду, — заверил его Мир.

— Если Ты хорошо относишься к своей рабыне, — заметил Селий Арконий, — то получишь от нее большое удовольствие.

Скорее, мужчины получают от своих рабынь большое удовольствие в любом случае. Это именно то, для чего нужны рабыни. Ну и еще для работы, разумеется.

Мир удивленно посмотрел на Селия Аркония.

— Но, конечно, нужно не забываться, и не позволять себе проявлять к ней ни капли терпимости, — добавил Селий Арконий.

— Ты еще про плеть забыл сказать, — усмехнулся Мир.

— Эт само собой, — кивнул Селий. — Если она вызвала малейшее неудовольствие, она должна быть выпорота. Она же не свободная женщина. Она — всего лишь рабыня. Конечно, в самом начале ее дрессировки, когда Ты только получил девку, особенно если бы Ты ее первый владелец, я рекомендовал бы стрекало. Очень эффективное устройство для исправления, и его будет вполне достаточно для новообращенной рабыни, фактически непуганой девки. А вот позже, когда она познакомится с твоими предпочтениями, ожиданиями и желаниями, и окажется не в состоянии их исполнить со всем возможным совершенством, когда она узнает свои границы и пределы, и нарушит их хоть в малейшей степени, тогда самое время ей бояться пяти ремней рабского плети. Так что, я рекомендовал бы, конечно вначале, не плеть, а стрекало. Вообще-то, стрекало и дальше не потеряет своей роли предостерегающего орудия, удобного для господина и значимого для рабыни. Разумное соединение преимуществ стрекала и плети, несомненно, в интересах самой рабыни, поскольку помогает ей быть бдительной и рьяной в том, чтобы ей были довольны. Оно особенно хорошо для исправления дефектов стояния на коленях, или почтения на животе, неуклюжей походки, неловких движений и так далее. Она должна научиться говорить не скрипучим голосом и наглым тоном свободной женщины, а с мягкостью и уважением рабыни. Надо контролировать, что она красиво и привлекательно носит свою тунику. Она должна быть опрятна, ухожена, вымыта и причесана. Она же не неряшливая свободная женщина. Пусть следит за тем, чтобы замок ее ошейника всегда был сзади. Она должна зарубить себе на носу, что не может говорить без разрешения. Уверен, Ты признаешь полезность стрекала в исправлении таких оплошностей. Предполагается, что она знает, что ей следует вставать на колени, когда Ты или другой свободный человек входит в комнату и прочие подобные ритуалы. Разумеется, Ты будешь дрессировать ее так, как нужно тебе самому, всеми способами и уделяя внимание деталям. Но есть и обязательные предметы, например, поддержание идеального порядка в твоем доме, приготовление еды, стирка, мойка, шитье, глажка, полировка и так далее. В общем, то, что любой человек может потребовать от рабыни. Это работы подходящие для нее. Она же не свободная женщина. Надо также смотреть за тем, чтобы говоря о свободных женщинах, она придерживались приличий. Безусловно, свободные женщины сами будут следить за этим. Она будет жить в ужасе перед свободными женщинами, и умолять мужчин, защитить ее от них. Вот представь, что Ты даешь обед, и среди гостей присутствуют одна или более свободные женщины. В таком случае следует удостовериться, что она скромно одета, возможно в белое платье до пят, хотя, конечно, без рукавов. Разумеется, надо убедиться, что ее ошейник всегда хорошо виден, чтобы никто даже предположить не мог, что она хоть в чем-то сопоставима со свободной женщиной. Никого повода для такого сравнения не должно существовать. Свободная женщина нашла бы это бестактностью и оскорблением. В любом случае, независимо от характера твоих гостей, она должна быть скромной, неприметной и внимательной. Это должно быть почти, как если бы ее там не было. Если она не занята обслуживанием, то может встать на колени в сторонке, и незаметно ожидать, пока ее не вызовут. Если среди твоих гостей только мужчины и Ты хочешь развлечь их, то она может быть голой. Естественно, тебе следует проинструктировать относительно твоих предпочтений во всем, от температуры паги, теплоты подогрева воды в ванне, в которой она, само собой, поскольку она рабыня, будет тебя омывать. Почему свободный мужчина должен беспокоиться о таких мелочах, когда есть рабыни? Помимо этого, Ты можешь захотеть, время от времени проявить внимание к ее рабским потребностям, к ее потребности быть в твоей власти, быть беспомощной как рабыня, к ее потребности быть использованной в качестве рабыни, коей она и является. Так что лучше заранее начинать приучать ее к веревкам и цепям, к беспомощности рабских наручников, к повязке на глаза и кляпу, к веревочным петлям и пряжкам кожаных ремней, возможно к рабской сбруе и прочим аксессуарам. Особенно полезно приковывать ее за шею цепью к рабскому кольцу в ногах твоей кровати. Если она будет хорошо справляться, то можно разрешить ей одеяло. Надо следить за тем, чтобы она начинала течь стремительно, а извивалась беспомощно. Три или четыре ана чередования ожидания, кормления, неподвижности, прикосновений, грубости, нежности и так далее, вероятно, даже новой девки будет весьма информативным опытом относительно природы ее статуса и его различных аспектов. По окончании нескольких таких утренних или дневных процедур твоя девка будет хорошо знать, что она больше не свободная женщина. Именно так девушка изучает свой ошейник. Если она становится назойливой у твоих ног, слишком много скулящей и просящей, слишком плаксивой, Ты можешь просто отпихнуть ее ногой или отвесить оплеуху.

— Но мужчины же не могут уделять все свое время одним только рабынями, — улыбнулся Мир.

— Конечно, нет, — согласился Селий Арконий.

— Кажется, что еще и придется очень много чего держать в голове, — сказал Мир.

— В действительности нет, — успокоил его Селий. — Всего лишь имей в виду, что она — рабыня, и должна сделать так, чтобы Ты был полностью ею доволен. Если это не так, тогда — плеть.

— Приятно жить в мире, где есть рабыни, — заметил Мир.

— А что, кто-то хотел бы жить в ком-либо другом? — удивился молодой человек.

Эллен лежала на животе у левого колена своего господина Селия Аркония. Немного приподняв голову, она нежно, почти робко, прижалась губами к его левому колену.

Несомненно, мужчинам доставляет удовольствие владеть нами. С другой стороны, иногда интересно, понимают ли они нас и насколько? Представляют ли наши чувства, чувства рабыни, остроту ощущений женщины имеющей владельца, восторг от того, что находишься в собственности, буквально? Знают ли они, как мы хотим отдать себя им, могут ли понять то счастье, которое мы испытываем в наших ошейниках, могут ли измерить силу нашей любви? Так ли странно, что из нас получаются превосходные рабыни? Неужели они действительно думают, что наше желание доставить удовольствие, сделать приятное, мотивировано только страхом перед ударами или чем-то еще более страшным? Мы хотим любить и служить. Такова наша природа. Мы — женщины. Мы — рабыни. Мы жаждем наших владельцев. Без них мы неполноценны.

Селий Арконий отщипнул небольшой кусочек теплого, сочного мяса и, зажав в пальцах, поднес его ко рту своей рабыни, та аккуратно взяла угощение зубами. Но на этот раз мужчина не выпустил его. Капля сока упала и побежала вниз по ее подбородку. Эллен в непонимании и сомнении подняла глаза на господина. Разрешит ли он ей взять угощение? Наконец, он разжал пальцы, и девушка с благодарностью прожевала и проглотила мясо. Ее хозяин опустил руку на ее волосы и добродушно потрепал ее, а рабыня пылко и нежно прижалась к его ладони правой щекой.

Она, в своей легкой тунике, лежала на животе среди мужчин. Вскоре ее господин решил, что она получила достаточно пищи.

Мир то и дело бросал на нее заинтересованные взгляды. У Эллен не было никаких сомнений относительно того, что он находил ее интересной, интересной самым острым способом, которым женщина может быть интересной для мужчины, «интересной как рабыня».

Она ощущала трепет предчувствия и удовольствия, такой, который женщина ощущает, когда понимает, что мужчина рассматривает ее как ту, кто она есть, как рабыню. Начнет ли он тогда бороться за нее? А если она окажется свободной, то будет ли он пытаться надеть на нее свой ошейник?

«Каким довольным он должен быть, — подумала Эллен, — учитывая наше общее прошлое, мои претензии и легкомыслие, видеть меня такой. Той, кем я теперь стала, рабыней. Но ведь я сама рада тому, что он может видеть меня такой! Это именно тот способ, которым я хочу, чтобы он видел меня! Я не хотела бы, чтобы он видел меня как-то иначе. Я хочу, чтобы он видел меня, как та, кто я есть! Я бесстыдна? Да! Зато счастлива! Поставите меня на сцену торгов, Господа, и продайте меня, если вам того хочется. Пусть они сделают это со мной, хотя бы потому, что это их выбор, мужчин. Я не хочу быть кем-то, кроме того, кто я есть».

— Сдвинь волосы так, чтобы я могу лучше видеть твой ошейник — велел Мир, а когда она перекинула волосы через одно плечо, сказал: — Такие аксессуары хорошо смотрятся на женщинах.

— Это точно, — поддержал его Селий Арконий.

Ошейник был простым, самого распространенного вида, особенно в северном полушарии, обычная полоса стали, шириной примерно в полдюйма, плотно прилегающая и запертая на замок сзади. Ширина большинства таких ошейников колеблется от полудюйма до дюйма.

Как далеко-далеко теперь оказалась Земля и ее прошлая жизнь! Но разве даже тогда, так давно, она не мечтала о том, чтобы лежать в ошейнике, полуголой около своего господина?

— Теперь можешь лечь, как тебе хочется, — разрешил Селий Арконий, и девушка зачесала волосы за спину и легла на левый бок лицом к своему хозяину.

Само собой, разрешения встать ей не дали. Зато теперь было удобно целовать его колено, что она тут же, набравшись смелости, сделала, робко и нежно прижавшись к нему губами. А вдруг, позже, он поласкает ее? Эллен подняла голову и сквозь слезы, заполнившие ее глаза, посмотрела на мужчину.

— Ты только взгляни на то, как твоя шлюха смотрит на тебя! — засмеялся Мир.

— Она всего лишь рабыня, — буркнул Селий Арконий.

Мир внимательно посмотрел на Эллен и, вздохнув, сказал:

— Кажется, Ты изучила свой ошейник.

— Мои владельцы преподали мне это, — улыбнулась рабыня.

— Ты — его, — указал Мир.

— Да, Господин, — не могла не согласиться Эллен. — Я — его полностью. Я лежу у его ног, как не больше, чем его рабыня. Я не могу быть ничем большим. Как не могу быть ничем меньшим.

— Ты кажешься мне счастливой, — заметил Мир.

— Мы самые счастливые из всех женщин, когда знаем, что будем наказаны, если нами не будут довольны.

— Это не слишком похоже на те лекции, что Ты читала когда-то давно, — усмехнулся Мир.

— Как я тогда была глупа, Господин, — вздохнула Эллен.

— Я знаю, — кивнул Мир.

— Мы противимся тому, что нас могут завоевать. Просто мы хотим знать, достаточно ли вы сильны, чтобы подчинить и поработить нас. Мы хотим принадлежать самому сильному, самому великолепному.

— Интересно, — хмыкнул Мир.

— Мужчины на этой планете продемонстрировали свою власть надо мной и свой отказ принять мое неповиновение, — пояснила девушка. — Я люблю их за это!

— Мне кажется, — сказал Мир, обращаясь к Селию Арконию, — что Ты нашел ту рабыню, которая будет твоей полностью.

— Да, похоже на то, — расплылся в улыбке молодой человек, — в настоящее время и, по крайней мере, пока я ей не утомлюсь.

— О, пожалуйста, нет, Господин! — запротестовала Эллен.

— А почему Ты не сделал то же самое? — полюбопытствовал Селий Арконий, не обращая внимания на рабыню.

— Боюсь, что там откуда я родом этого не делает никто, — вздохнул Мир.

— Но Ты ведь теперь не там, откуда Ты родом, — заметил Селий Арконий.

— И то верно, — улыбнулся Мир.

— Разве Ты не примешь женщину такой, какая она есть? — спросил Селий.

— Это редко делается в моем мире, — пожал плечами Мир.

— В каждой женщине, — наставительно сказал Селий Арконий, — есть рабыня, которая ждет, что ей будут скомандовать и прикажут ползти к ногам.

— Такие истины не могут быть даже произнесены в моем мире, — пояснил Мир.

— В каждом мужчине, живет господин, а в каждой женщине — рабыня, — заключил Селий. — И каждый из них ищет другого.

— Там, откуда я родом, — вздохнул Мир, — боюсь, они редко находят друг друга.

— Рассмотри источники глубинных фактов, проявляющиеся в наших снах. В своих снах, в тех, что снятся глубокой ночью, и тех, что приходят перед пробуждением, какой мужчина не тоскует по красивой рабыне, и какая женщина, в такие невинные неконтролируемые моменты, не хотела бы принадлежать, быть в ошейнике, прикованной цепью и использованной?

— В моем мире, — грустно сказал Мир, — стены общества отрезали это общество от природы. Общество роет рвы и выставляет рогатки между собой и полями и лесами. Законы, словно пики, направляются против правды. Петли и капканы в каждой руке. Насекомые догматов одинаковости роятся и жалят. Все уязвимы. Немногие осмеливаются говорить о своих потребностях и мечтах.

— Должно быть, это очень странный мир, — покачал головой Селий Арконий.

— Это — очень отличающийся от вашего, намного более печальный и несчастный мир, — заверил его Мир.

— Но теперь твой мир — этот, — напомнил Селий Арконий.

— Да, — согласился Мир. — Теперь мой мир — этот.

— Ты просто обязан купить себе рабыню, — заявил тарнстер.

— Я подумаю над этим, — кивнул Мир.

— А Ты предпочел бы купить гореанскую девку или варварку? — полюбопытствовал Селий Арконий.

— Думаю, варварку, — усмехнулся Мир. — У меня есть кое-какой счет, который мне предстоит предъявить к оплате женщинам Земли.

— Замечательно, — улыбнулся Селий Арконий.

— Мир, Мир, — позвал раненный мужчина, лежавший в стороне.

— Я должен идти к своему товарищу, — сказал Мир вставая на ноги.

— Он потерял много крови, — вздохнул Фел Дорон.

— Да, — кивнул Мир.

В тоже время Порт Каньо и Фел Дорон, вытирая руки о бедра, поднялись и приблизились к Терсию Майору, скукожившемуся на проплешине среди оружия.

— Дайте мне напиться, дайте мне еды, старый друг, — попросил Терсий Майор у Порта Каньо.

— Выходи, старый друг, — усмехнулся тот. — Колья и шнуры ждут, старый друг, а ножи можно накалить в любой момент.

— Ради любви к Царствующим Жрецам, — закричал Терсий Майор, — дайте меня что-нибудь попить и поесть!

— Так ведь Ты же нарушил закон Царствующих Жрецов, — напомнил Порт Каньо.

— Царствующих Жрецов не обязательно любить, — заметил Фел Дорон. — Их нужно уважать, бояться и повиноваться.

— Не приближайтесь! — внезапно завопил Терсий Майор.

— Не бойся, — сердито бросил Порт Каньо, мгновение поколебавшись, но все же отступив от проплешины, — Я не собираюсь пересекать круг запрещенного оружия.

— Никто не может пересечь его! — воскликнул Терсий Майор.

На самом краю лагеря трава зашевелилась. Это было едва заметное шевеление, настолько легкое, что никто из нас его не заметил. Наверное, это было похоже на движение большой змеи проползавшей там. Подобное движение произошло в нескольких ярдах левее.

— Думаю, что нам было бы лучше покинуть это место, — заметил Порт Каньо, встревожено озираясь.

— Никто не сможет пересечь круг! — снова закричал Терсий Майор.

— Думаю, кое-кто все-таки может, — предположил Фел Дорон.

— Насколько я понимаю, — сказал Мир, присоединившийся к их группе, — Царствующие Жрецы проводят в жизнь свои законы с помощью Огненной Смерти.

— Когда захотят это сделать, — добавил Фел Дорон.

— Ты когда-нибудь видел что-то подобное? — поинтересовался Мир.

— Нет, — признал Фел Дорон.

— А Вы? — спросил Мир у Порта Каньо.

— Нет, — покачал головой тот.

— Царствующих Жрецов не существует, — заключил Мир.

— Они существуют, — уверенно сказал Фел Дорон.

— Но Ты никогда не видел их?

— Нет, — развел руками Фел Дорон.

— Похоже, — усмехнулся Мир, глядя на Терсия Майора, прятавшегося среди пустых пистолетов, — Царствующие Жрецы не торопятся.

В траве было больше побуждений.

— Возможно, существует множество путей, которыми говорят Царствующие Жрецы, — ответил Порт Каньо.

— Давайте сворачивать лагерь, — предложил Фел Дорон. — Здесь оставаться опасно.

После этих слов мужчины вернулись к фургону и тарлариону. Их скудные пожитки были собраны и размещены в кузове. Порт Каньо и Мир осторожно уложили раненного на дно фургона.

— Садись в фургон, — велел Селий Арконий своей рабыне.

— Разве я не идти за фургоном, Господин, — поинтересовалась та.

— Мне что, надо связать тебя по рукам и ногам, а потом забросить в кузов? — спросил он.

— Нет, Господин! — поспешила заверить его Эллен.

— А может мне повторить команду? — уточнил Селий Арконий.

— Нет, Господин! — еще быстрее ответила рабыня, бросаясь к повозке.

Она схватилась за край фургона и, наступив на одну из спиц колеса, торопливо поднялась наверх, перевалилась через борт, и встала на колени на сложенных в кузове брезентах и вьюках.

— Кажется, Господин обеспокоен безопасностью его рабыни, — заметила девушка, выглядывая через борт.

— Нет, — раздраженно буркнул он. — Я не хочу, чтобы наша поездка затянулась из-за медлительности одной тарскоматки.

— Да, Господин, — счастливо улыбнулась девушка.

Тарларион внезапно задрал голову, крутя из стороны в сторону своей толстой шеей и осматриваясь, встревожено пыхтя ноздрями.

— Не оставляйте меня! — завопил Терсий Майор.

— Тогда присоединяйся к нам, — предложил Порт Каньо.

— Хо, пошел! — понукнул Фел Дорон, усевшийся на ящик фургона, натягивая повод и поворачивая тарлариона мордой на юго-восток.

Колеса фургона скрипнули, тарларион переступил лапами, напрягся и стронул повозку с места.

— Не оставляйте меня! Не оставляйте меня! — кричал Терсий Майор.

Эллен, стоя на коленях в фургоне, вцепившись руками в борт фургона, посмотрела на него, когда они проезжали мимо проплешины. Слины, насколько она знала, прежде всего, ночные хищники. Кроме того, она не сомневалась, что к настоящему времени в округе их должно быть как минимум несколько.

— Не оставляйте меня! — крикнул Терсий Майор им вслед.

Но их группа уже покидала лагерь.

— Дайте мне оружие! — закричал Терсий Майор. — Дайте мне оружие!

Через некоторое время, его крики стихли позади.

— Царствующие Жрецы существуют? — спросил Фел Дорон.

— Нет, — отрезал Мир.

— Кто может знать это наверняка? — пожал плечами Порт Каньо. — Никто этого не знает.