Признание в любви

Глава 13

Вдова, услышав, что Доувертон наполнен французами и английскими военными частями из замка, и опасаясь, что в дом ее сестры ворвутся пьяные гуляки, послала карету за мисс Черитон и Мелиссой, а также за маленькой служанкой Пэгги, приказав привезти их в Дувр-Хаус и не отпускать до тех пор пока не улягутся волнения в городе.

Мелисса с удовольствием провела два дня заточения в Дувр-Хаус, тем более что Сара почти все время была с ней, хотя в эти дни жена ее кузена казалась особенно задумчивой и тихой.

Ее нежное лицо не выразило никакого удивления, когда на второе утро пребывания Мелиссы в гостях к их обществу присоединился Тэм и сразу сообщил новость: Софи Форсетт удрала.

— Удрала? — уставилась на него вдова, а Мелисса, помогающая Саре наматывать на катушку шелковые нитки, застыла с поднятой рукой. — Ты хочешь сказать, что она сбежала, Тэм?

— Да, именно так. Сбежала. — Тэм был в приподнятом настроении: он очень не любил сквайра Форсетта. — Скажу вам больше — этот старый дурак, ее папаша, так уверен, что она сбежала с одним из пленных французов, что настоял, чтобы этого парня арестовали и посадили в кутузку. Этот бедняга вам всем хорошо знаком. Вы его очень любите… не могу вспомнить его имя.

— Неужели ты имеешь в виду дорогого лейтенанта Кадо, Тэм? — Мисс Черитон была шокирована, а Сара уронила катушку с шелковыми нитками и, опустившись на колени, стала шарить по полу руками.

— Но это смешно! — вскричала вдова. — Софи никогда не сбежит с французом, дорогой! Она слишком разумна!

— Я ему сказал то же самое, — заметил Тэм. — Но он утверждает, что француз встречался с нею в доме графа и в моем парке в разных местах! — В его голосе послышалось негодование. — Только если он и встречался в моем парке, — а я не был в курсе этого, заметьте, — то, скорее всего, с одной из деревенских девиц!

— Я не верю этому! — отрезала вдова. — Катушка, моя милая Сара, находится прямо возле твоей ноги.

— Я задал сквайру один вопрос, — продолжил Тэм. — Если этот мужчина, как он полагает, сбежал с Софи, то какого дьявола он не скрылся вместе с ней? Почему он торчит до сих пор в Доувертоне?

— Что ты имеешь в виду, Тэм? — заинтересовалась Мелисса.

— Ну как же! Ведь в ночь, когда Кадо предположительно должен был быть с Софи, он находился в комнате, которую снимал. Булочник, сдавший ее, а также его жена клянутся, что он оставался там всю ночь.

Сара передала шелк Мелиссе и снова взяла катушку, чтобы продолжить наматывание.

— Почему же мой дядя думает, что именно Кадо сбежал с Софи? — спросила она.

— О, карета была заказана на его имя, — небрежно пояснил ее муж.

— Мистер Кадо заказал для Софи карету? — Мисс Черитон едва могла поверить в то, что ее любимец, способен на такие вещи. — А ведь такая простая девушка!

— Не стоит упоминать о ее внешности, — посоветовал Тэм. — Похоже, тетя, ваш Романтичный француз на самом деле заказал карету для Софи, и она села в нее на перекрестке дорог за Дав-Тай в десять часов вечера. Был опрошен служитель в платных конюшнях. Он клянется, что это был именно Кадо. Но сам Кадо не поехал с ней. Софи отправилась в одиночестве до Солсбери, где для нее и какого-то джентльмена были забронированы места в ночном почтовом поезде, следующем в Лондон.

Вдова была просто ошеломлена.

— А что говорит сам мистер Кадо, дорогой? — спросила она.

— О, он отрицает свою причастность к этому делу за исключением того; что нанял карету для Софи по ее собственной просьбе, и, хотя мне не очень нравится этот парень, похоже, он не врет. Сквайр Форсетт превысил свои полномочия, когда упек его в тюрьму, и я сказал ему об этом. «Этот мужчина — француз, — напомнил я ему, — а война окончена. И никто не имеет права сажать французского офицера под замок даже на час, не говоря уже о двенадцати часах, на основании показаний какого-то мальчика-почтальона или конюха». Ему мои слова, естественно; не понравились…

— Бедный мистер Кадо! — простонала мисс Черитон. — Как с ним обращаются! А где он сейчас, Тэм?

— В доме графа, в деревне.

Сара снова уронила катушку.

— Не могу понять, почему сегодня у меня такие ватные руки, Мел! — пожаловалась она. Но бледность сошла с ее лица, и теперь она улыбалась.

— Кто мог подумать, что этот маленький эмигрант имеет такой авторитет, — продолжал Тэм, поднимая катушку для жены, потому что она подкатилась прямо к его туфлям. — Когда граф услышал об аресте Кадо, он сел в карету, отправился прямо к сквайру Форсетту и сказал ему, что если тот немедленно не отпустит Кадо, то он поедет во французское представительство в Лондоне и будет ходатайствовать о возбуждении дела против сквайра, незаконно посадившего человека под арест. Холстейд, который по случаю оказался там, рассказал мне, что граф говорил с такой холодной яростью и с таким чувством собственного достоинства, что сквайр не только согласился немедленно отпустить Кадо, но и попросил у графа прощения.

Сара рассмеялась.

— Когда монсеньор Эстобан сердится, — заметила она, — он производит страшное впечатление!

Муж, нахмурившись, взглянул на нее. Казалось, после бала у Софи к ней вновь вернулось спокойствие, утраченное ею после того, как он на ней женился. Сара больше не бледнела, когда он кричал на нее, но ждала, когда он все выскажет, а затем мягко напоминала ему, что она хорошо слышит. Такое поведение приводило его в замешательство, и Тэм не знал, как ему себя вести.

— А что сказал мистер Бьюмонт по поводу бегства Софи? — полюбопытствовала вдова, и Мелисса с трепетом стала ожидать ответа.

Тэм ответил, что, как только Бьюмонт услышал о побеге, он сразу же покинул Дав-Тай и отправился в Лондон, даже не попрощавшись с Форсеттами. Холстейд говорит, что он никогда не видел более расстроенного человека.

Мелисса могла это понять. В течение полугода его бросили сразу две девушки! Она не представляла, как после этого мужчина, даже с таким прекрасным характером, как у Эдварда Бьюмонта, сможет снова встретиться с кем-нибудь из них.

В конце недели Мелисса с тетушкой вернулись в Доувертон. Кроме известия о бегстве Софи, они ничего не знали о том, что происходит в городе. До них доходили через слуг из Дувр-Хаус лишь обрывочные сведения: Говорили, что французы занимаются грабежом и полиции очень трудно поддерживать порядок, что полицейские слишком переусердствовали с крепкими напитками, что французы и английские полицейские разгуливают бок о бок, как братья, а потом дерутся друг с другом…

Было большим облегчением, вернувшись домой и обедая в тот же вечер с полковником Делейни и его женой, услышать от них, что почти все военнопленные уехали.

— Утром я видел, как последняя колонна пленных покидала город, — сообщил с удовлетворением полковник. — Все жители словно сума сошли: совали еду и бутылки с вином в их вещевые мешки. Не могу понять, что случилось с англичанами?

— Ну, это естественно, мой милый: они не хотели расставаться с друзьями, — пояснила его жена. — Ведь некоторые из этих бедняг провели в замке более десяти лет.

Ее муж рассмеялся:

— Но, однако, один из них до сих пор не уехал. Это ваш Романтичный француз, мисс Черитон, Филипп Кадо… Но он все-таки уедет через две недели, вместе со старым эмигрантом, живущим в Темперли, и его служанкой.

— Мы потеряем их, — произнесла мисс Черитон со слезами на глазах. — Добрый старый граф!

— О, я думаю, он скоро вернется, — утешил ее полковник. — Бони убрали, на трон Франции вернутся Бурбоны, и я, со своей стороны, не завидую их толстому старому королю. В страну толпами хлынут эмигранты, будут упрекать его, требовать возвращения своих земель и имущества, а также возмещения тех состояний, которые он потратил на себя и своего брата. Во Франции нет таких денег, чтобы компенсировать столь колоссальные долги.

— Бедный монсеньор Эстобан! — вздохнула мисс Черитон. — Интересно найдет ли он когда-нибудь своего внука?

— Он очень сообразительный старик, — заметил полковник. — Когда граф вызволил Кадо из тюрьмы, он предложил сквайру Форсетту поискать похитителя Софи среди офицеров. И представьте, через неделю таковой нашелся в Лондоне — это Фрэнк Вудкок. Очень странно, но Бьюмонт находился вместе с ними, когда приехал сквайр, грозивший выпороть кнутом молодого человека, и именно Бьюмонт успокоил разбушевавшегося отца — угостил его обедом, налил ему вина и убедил его, что Софи, в конце концов, совершила не такой уж дурной поступок.

— Но разве вы знали, что Фрэнк Вудкок уехал? — спросила Мелисса.

— Конечно. Этот молодой дьяволенок пригласил меня на прощание «прийти на свадьбу», ни слова не сказав о том, о какой свадьбе идет речь.

Доувертон превратился в унылое место без Эдварда Бьюмонта, а молодые офицеры из военизированной охраны — это было всё, что могли предложить мисс Черитон и Мелиссе в качестве утешения, — были слишком юны и глупы, чтобы развлечь ее. Их разговоры крутились вокруг лошадей, собак, прогнозов насчет окончания войны и догадок о том, как скоро будет расформирована военизированная охрана, Мелисса почувствовала почти облегчение, когда получила письмо от тети Ребекки с известием, что отец чувствует себя не очень хорошо и поэтому ей следует — вернуться домой.

В течение нескольких недель граф с Филиппом объезжали окрестности в маленьком экипаже, запряженном пони, прощаясь со своими друзьями. Они покидали Темперли навсегда, но в тот день Филипп Кадо не стал сопровождать монсеньора Эстобана, сославшись на то, что ему нужно навестить друга в городе.

Когда монсеньор Эстобан вернулся домой, он нашел своего молодого друга тихо сидящим в гостиной и читающим одну из его книг по философии.

— Вы находите ее интересной? — спросил он.

— Да, монсеньор. Очень интересной.

Однако граф заметил, что Филипп не продвинулся в чтении далее нескольких первых страниц.

— Надеюсь, вы нашли вашего друга в добром здравии? — спросил граф.

— Я не ездил к нему. — Лейтенант попытался изобразить на лице улыбку. — Я ненавижу расставания, монсеньор. Каждое прощание застревает в моем сердце, как заноза!

Эмигрант понимал его лучше, чем Филиппу казалось.

— Все очень сожалеют, что больше не увидят вас в Темперли, — сообщил он. — Меня просили передать вам множество слов… Вдова желает вам доброго пути, а мисс Черитон — будущего счастья.

Филипп промолчал. Казалось, он ждал другого сообщения и наконец услышал его.

— Молодая леди Темперли пришла повидать вдову прямо перед моим уходом… Она спросила меня, в каком часу мы уезжаем, и, когда я ответил ей, что в полдень мы собираемся пересесть на почтовый дилижанс в Солсбери, сказала, что рано утром пойдет в лес Темперли и посмотрит, цветут ли еще фиалки: ей хочется подарить нам букетик в дорогу. «Разве вы не хотите взять с собой немного английских фиалок?» — спросила она. «Дорогая моя, — ответил ей, — это цветы последнего императора… И если вы подарите их мне, я буду хранить их как сокровище». Я сказал ей, что пошлю вас тоже нарвать фиалок перед нашим отъездом.

— Я не смогу быть там, — отрезал Филипп с искаженной улыбкой. — Но Жанна, без сомнения, с удовольствием исполнит вашу просьбу.

Месье Эстобан слегка дотронулся до его плеча.

— Она не будет устраивать сцен, — мягко пообещал он. — Она хочет только попрощаться… Возможно, с ней будут дети.

Но Сара была одна, когда Филипп пришел на следующее утро в лес. Апрельское небо хмурилось, обещая пролить на землю дождь, Он взглянул на ее легаше туфельки и резко сказал:

— Они промокли… вам не следовало приходить.

— Но мне надо было видеть вас. — Сара вела себя как ребенок, умоляющий о разрешении. — Только на минуту… прежде чем вы уедете.

Они сели на поваленное дерево, на котором сидели уже много раз, и Сара протянула ему маленький букет фиалок, которые собрала для него. Филипп взял букет, а также руку, державшую его, и прижал ее не к губам, а к своей щеке, и замер на мгновение, ощущая горячей и шершавой кожей холодные пальцы. Она знала, что жизнь ее кончена, но знала также, что должна встретить то, что осталось от нее, с мужеством, потому больше не желала бояться. У всех есть свои обязанности, свои долги, а дорога теперь ясна и так же мрачна, как хмурое небо.

— О, Филипп! — простонала она срывающимся голосом. — Почему мы встретились так поздно?.. Лишь несколько лет разделили нас… Почему мы не познакомились раньше?

— Когда я увидел тебя с нарциссами, я понял, что люблю тебя, — сказал он. — И буду любить тебя до самой смерти…

— Дорогой мой, ты женишься…

— Брак — это расчет… Я говорю о любви. — Он опустился перед ней на колени, обнял ее колени руками и прижался к ним лицом, а она нежно перебирала его жесткие локоны, и этот момент длился целую вечность.

— Любовь моя, — прошептала Сара. Этот возвышенный роман, сверкающий и ослепительный, как золото, причинял такую боль… — Скоро приедет карета… Тебе надо идти…

Он притянул к себе ее лицо и стал покрывать страстными, жаркими поцелуями. Затем резко оттолкнул ее и поднялся. Филипп удалялся от нее широкими шагами, а она смотрела ему вслед до тех пор, пока он совсем не исчез за деревьями, но Сара знала, что будет видеть его выцветшую голубую куртку и верх его шляпы, скрывающей темные кудри, всю оставшуюся жизнь.

Жанна вместе с багажом была отправлена на деревенской телеге на почтовую станцию в Доувертон, куда должен был прибыть дилижанс, а карета была уже готова: в ней сидели граф и юный Тед, управляющий толстым пони. Когда Филипп взобрался в карету, старик взглянул на его бледное лицо и мягко спросил:

— Вы попрощались?

— Спасибо, монсеньор. — Голос у Филиппа был угрюмый, глаза мрачно темнели.

— И все?

— А что еще может быть, монсеньор? — Филипп посмотрел на маленький букет фиалок в своей руке — голубых и белых — и только сейчас заметил, что они перевязаны золотистым волосом. Он сунул букетик в нагрудный карман, уставился в окно, и знакомая дорога в Доувертон вдруг стала расплываться перед его глазами.

— Не надо было соблазнять ангела, — проговорил он, обращаясь больше к себе, чем к графу Эстобану.