Призрачная жена

11

Я не видела Отто до самого отъезда из Монеборга.

Все твердили, что мне еще рано путешествовать. И действительно, я все еще чувствовала слабость и страдала от головных болей. Но я больше не могла оставаться в двусмысленном положении. Моя последняя жалкая попытка утвердить себя потерпела неудачу. Это произошло, когда я попросила, чтобы мне дали возможность увидеться с Эмили, с которой я разговаривала в саду в день приезда.

Старушка получила удовольствие от того, что ее пригласили в господскую часть замка. Она согласилась выпить кофе вместе с фру Доротеей, и ее острый подбородок вздернулся вверх, демонстрируя, что она такая же леди, как и ее хозяйки. Но когда я спросила, помнит ли она, как я показала ей кольцо и сказала, что я жена Отто, ее лицо стало смущенным. Нет. Она не помнит такого случая. По ее твердому убеждению, мы разговаривали о покойной графине Кристине. Зато она прекрасно помнит, что предупреждала меня относительно герра Винтера, который сделал несчастной свою бедную жену. Ей очень неудобно говорить так в присутствии фру Доротеи, но это правда, и они с Софи Холберг очень беспокоились обо мне.

В конце концов, старая беспомощная женщина находилась в определенной зависимости от Винтеров, в чьем доме она жила, и, разумеется, ей не хотелось утратить окружающий ее комфорт.

А если бы она и подтвердила мой рассказ, что бы это доказало? Только то, что я слишком страстно стремилась стать новой графиней Винтер.

— У вас плохая память, — устало сказала я.

Старческие глаза холодно блеснули.

— А вы, мисс Эмберли, были слишком озабочены тем, чтобы найти отца для своего ребенка.

Я почувствовала, как во мне нарастает гнев, но рука фру Доротеи, коснувшаяся меня, помогла мне справиться с моими эмоциями. В первый раз холод в ее голосе доставил мне удовольствие.

— Думаю, вы найдете дорогу обратно, фру Андерсен. Благодарю вас за то, что вы пришли.

Когда раздосадованная старушка удалилась, фру Доротея тихо сказала:

— Думаю, вам уже пора понять, что мой сын Отто — бесчестный человек. И если вам говорит это его мать, которая скорее должна была бы оправдывать его, вам следует поверить моим словам. Почему вы продолжаете мучить себя? Почему не можете принять вещи такими, какие они есть?

— Но я жена Отто. Дело обстоит именно так.

Фру Доротея сочувственно улыбнулась. По крайней мере, ни она, ни Нильс с Диной не думали, что я придумала эту историю, чтобы заполучить титул или замок. Они, благослови их Бог, считали, что я исключительно наивное и введенное в заблуждение существо, стремящееся восстановить свою репутацию.

Отто же понимал, что я жажду отмщения. Я увиделись с ним перед своим отъездом. Он сидел в большом кресле в библиотеке и смотрел на меня, полуприкрыв глаза, удивительно похожий на огромного толстого зловещего кота. Я с презрением вернули ему кольцо, которое он подарил мне в Монеборге.

На мгновение он показался мне смущенным. Но только на одно мгновение.

— Благодарю тебя, Луиза. По-видимому, ты не хочешь оставить его в качестве сувенира.

— Мне оно никогда не нравилось. И я не люблю кольца умерших женщин. Но не воображай, что я откажусь от борьбы.

— Тогда отправляйся в Драгор, дорогая. Никто не держит тебя.

— Мы расписались в книге регистрации браков. Никакой священник не станет уничтожать эту книгу.

— Тогда поезжай и взгляни на нее, если тебе удастся. Но должен тебя предупредить, что ты только впустую потратишь время. Это все существует только в твоем воображении, поверь мне.

— Ты, вероятно, думаешь, что я забыла дом, где происходила церемония, но я прекрасно помню его. У него желтые стены, а на окне ящик с геранями.

— Таких домов тысячи.

— И это второй дом от угла на Страндлинен.

— Рад, что ты столь наблюдательна. Желаю тебе удачи. — Он поднялся с кресла. — Ты собираешься вернуться к нам в Монеборг?

— Да, — дерзко ответила я. — Повидать Хельгу Блом.

— Хельгу Блом? — Он казался удивленным. — Какое отношение она имеет к твоим фантазиям?

— Не знаю, но я должна увидеть ее.

— Тогда я снова должен разочаровать тебя: вокруг нее нет никаких тайн. О ней заботятся, как и о других старых женщинах, которым я дал приют. Но она стала совсем дряхлой. Печально, не правда ли? — И он фамильярно прикоснулся к моим волосам. Я резко отпрянула от него, а он только весело расхохотался. — Боже, Луиза, я не собираюсь тебя съесть! Я искренно сожалею, что наш маленький роман так завершился. Ты снова становишься прелестной. Шрам на твоем лбу исчезает. Никогда не прощу себе, что оставил на тебе такую отметину!

— Шрам! — воскликнула я. — Что он значит, в сравнении со всем остальным!

— Ты несправедлива ко мне. Неужели ты хотела, чтобы мы заключили брак, которому суждено было стать несчастливым? Я не предполагал, что ты можешь быть столь бесчувственной!

— Бесчувственной? И ты можешь упрекать в этом меня?

В этот момент мои побуждения к выяснению правды претерпели изменения. С этой минуты я действительно решила отомстить этому большому улыбающемуся мужчине, которого, как мне казалось, я совсем недавно любила.

Монеборг. Замок, который был почти моим. Последнюю ночь я провела, любуясь лунным светом, озаряющим озеро, и слушая печальные завывания ветра. Я всей душой привязалась к этому месту и с тоской думала о том, что завтра утром уеду отсюда.

Нильс сказал, что отвезет меня на паром. Фру Доротея с волнением поцеловала меня.

— Мы очень полюбили вас, Луиза. Какая жалость, что наше знакомство началось так печально.

Дина тоже обняла меня и умоляла вернуться.

— Здесь так одиноко. Одни старушки. И я не могу без бабушки ездить в Копенгаген.

У нее были такие же прозрачные голубые глаза, как у отца. Бедное дитя, ее тоже коснулось проклятие Винтеров.

— Мы собираемся устроить бал, когда будет объявлено о помолвке Нильса. Вы должны обязательно приехать на него.

— В качестве кого? — удивилась я. — Вашей призрачной мачехи? Или призрачной жены вашего отца?

Все рассмеялись, словно я удачно пошутила. Затем Нильс помог мне сесть в автомобиль, и мы отправились.

Во время прощания Нильс пожал мне руки и еще раз извинился за свое поведение в начале моего визита.

— Я прощен? Удалось мне искупить свою вину?

Очарование этого юноши не имело ничего общего с приятностью Отто. По-видимому, он унаследовал его от своей матери. В его милой улыбке не было и следа прежней дерзости.

— Мы, датчане, любим поддерживать репутацию гостеприимных хозяев. Я действительно хочу, чтобы вы приехали на бал в честь моей помолвки.

— А если я сумею доказать, что наш брак — это не моя выдумка, ты снова будешь со мной груб?

Он помрачнел.

— Мне хотелось бы, чтобы вы забыли всю эту чушь. Вам пришлось бы горько разочароваться, обнаружив, каким негодяем является мой отец.

— Ты всегда ненавидел его?

— Я родился в последний год войны. Думаю, это началось, когда я пошел в школу.

— Но почему именно тогда? Ты услышал что-то от других мальчиков.

— Вас это не касается, — сказал он с прежней грубостью. — Если вы хотите успеть на паром, вам лучше поторопиться.

На этот раз обошлось без приступа морской болезни, хотя море слегка штормило. Лето почти закончилось, по палубе гулял холодный ветер, и я уселась в небольшом салоне, собираясь написать письмо Тиму.

Мне давно следовало сделать это. В любом случае: смогу я раздобыть доказательства нашего брака или нет, мне все равно придется поступиться собственной гордостью и обратиться к нему с просьбой о возвращении на работу в редакцию, ведь жить с таким мужем, как Отто, я не смогу.

Мне пришлось снова вспомнить всю историю нашего брака. Паром качало. Две женщины с ребенком уселись напротив меня, громко разговаривая на чужом языке. Они с таким любопытством поглядывали на меня, что мне казалось: им известна моя позорная история. Потом я поняла, что их внимание привлекли шрам у меня на лбу и седая прядь в волосах, которая стала еще больше после несчастного случая. Когда наши взгляды встретились, мне ответили сочувственными улыбками.

Чтобы не видеть их, я взялась за бумагу и перо. Не углубляясь в подробности моей печальной истории, я написала, что вскоре собираюсь вернуться в Лондон, и поинтересовалась, не могу ли я занять прежнее место работы, а также попросила Тима прислать мне немного денег в отель "Англетер" в Копенгагене. И еще меня волновало, не вспомнил ли он, почему ему знакомо имя моего драгоценного супруга графа Отто Винтера?

Драгор. Он потерял для меня прежнее очарование. Все те же узкие улочки с желтыми и терракотовыми домиками, тот же залив, кричащие чайки над рыбацкими лодками, белые жирные гуси. Возможно, очарование исчезло, потому что не светило солнце и дул сильный ветер, но скорее причина заключалась в том, что я чувствовала себя одинокой и обманутой.

Я любила Отто, будь он проклят. Я наслаждалась своеобразной прелестью наших отношений, его заботой и вниманием. Идя по Страндлинен, я вспомнила, как прогуливалась здесь рука об руку с мужчиной, за которого вышла замуж, и ветер никогда не казался мне таким холодным. Хотя, с тех пор как я узнала о болезни Отто, меня иногда охватывала леденящая дрожь, но на общем фоне это было почти незаметно.

Неужели все происходило лишь несколько недель назад? Отыскать скромный домик, в котором жил священник, оказалось совсем нетрудно. Я узнала его желтые стены и коричневую дверь. Окна украшали те же самые занавески, и все тот же жирный кот дремал в ящике с геранью.

Я, естественно, ожидала, что дверь мне откроет полная пожилая женщина, которая подняла оброненное ее мужем кольцо, но вместо нее на пороге появилась, молодая остролицая датчанка, которую я раньше не видела.

— Да? — сказала она резким голосом, так подходящим к ее лицу.

Однако назвать ее совсем уж непривлекательной было, пожалуй, нельзя. Хорошая фигура и густые светлые волосы украшали ее. Хотя в глазах застыла подозрительность.

— Вы говорите по-английски?

— Да, немного.

— Я хотела бы увидеть священника. Он ваш отец?

— Священника? — В ее голосе прозвучало удивление, может быть, притворное. — Думаю, вы ошиблись домом.

— Пожилой мужчина, — настаивала я. — У него довольно полная жена, которая забирает волосы в маленький узелок на затылке.

Я беспомощно смотрела на молодую женщину. Ее светлые брови взлетели вверх.

— Но таких людей здесь нет. Вы ошиблись.

— Вы имеете в виду, что они переехали отсюда?

— О нет. Мы живем здесь с мужем с тех пор, как поженились пять лет назад.

Усталость и ощущение безнадежности охватили меня. Я смотрела на коричневую дверь, на ящики с цветами, на спящего кота. Я могла бы поклясться, что даже кот был тот самый.

Увидев, что молодая женщина (кстати непонятно, почему она так враждебно настроена?) собирается закрыть дверь, я поднесла руку ко лбу и слабым голосом проговорила:

— Простите, пожалуйста. Вы не могли бы дать мне стакан воды. Я не совсем здорова.

Ни одна женщина не могла бы отказать в подобной просьбе, как и оставить меня стоящей за дверью. Поэтому я очень неохотно была приглашена внутрь, где мне указали на стул в маленьком коридоре.

— Посидите здесь. Я сейчас.

Хозяйка удалилась, по всей вероятности, на кухню, и мне с моего места, к счастью, была хорошо видна комната, где мы с Отто вступили в брак. Когда женщина вернулась со стаканом, воды, я стояла у двери, осматриваясь.

Если она действительно не имела никакого отношения ко всей этой истории, мое поведение должно было показаться ей очень подозрительным. Так и произошло. Она холодно спросила:

— Вы больны или это только предлог для того, чтобы войти в дом?

Не в состоянии ничего ответить, я просто шагнула в комнату. Вне всякого сомнения, ее заново обставили. Новые обои мало подходили для маленькой комнаты, и мебель мне больше нравилась прежняя. Но если смотреть внимательно, может быть, мне удастся обнаружить что-то знакомое? Кружевные занавески? Но примерно такие же висели на каждом втором окне. Ковер? Нет, потому что, когда священник уронил кольцо, оно покатилось по деревянному полу.

— Я восхищаюсь вашей новой обстановкой, — сказала я.

— Да? — Все та же враждебность прозвучала в ее голосе.

— Но старая мебель нравилась мне больше. А что случилось с канарейкой?

— Я не знаю вашего имени и не понимаю, чего вы хотите, но вы определенно ошиблись домом. Канарейка? Мой муж бросил бы ее в печку!

Не выглядели ли ее протесты слишком энергичными?

Я услышала, что где-то заплакал ребенок.

— Да, Петер, — откликнулась женщина и повернулась ко мне. — Проснулся мой сын. Я должна идти к нему. — Она нетерпеливо ждала, когда я уйду.

— А вам не интересно знать, почему я пришла в этот дом? — С трудом верилось, что она оказалась такой нелюбопытной.

— Нет, это меня не касается.

— А могу я поговорить с вашим мужем?

— Только если вернетесь сюда через две недели. Он ловит рыбу.

— Рыбак! — в волнении вскричала я. — Точно! Его имя Йенс Ларсен?

Светлые глаза вспыхнули огнем.

— Нет.

Она явно не собиралась называть мне имя своего мужа.

— Уверена, что это он был свидетелем на моей свадьбе. И если священник не живет здесь, возможно, он пользуется вашей гостиной? Или мой муж заплатил ему, чтобы церемония была проведена здесь? Или он заплатил вам? И на эти деньги вы приобрели новую мебель?

Слабая сочувственная улыбка скользнула по остренькому личику.

— Я заметила, что вы поранили голову, фрекен. Может быть, это повлияло на ваши мозги? Брачная церемония здесь! — Она вдруг расхохоталась. — Да мой муж даже не ходит в церковь! У него нет на это времени. О Боже, я должна рассказать ему все, когда он вернется. Его это здорово развеселит!

Ребенок наверху заплакал громче.

— Простите, я должна идти.

И меня выдворили из гостиной вежливо, но решительно. Выпроваживая меня, женщина что-то крикнула по-датски. Ребенок перестал плакать, и я услышала, как кто-то заговорил с ним, потом послышался радостный детский смех.

— Кто-то присматривает за вашим ребенком? Ваша мать?

Но дверь уже захлопнули прямо у меня перед носом. Кот в ящике с геранью зевнул и уставился на меня, а кружевная занавеска на окошке под крышей приподнялась, и кто-то посмотрел вниз, но, поняв, что его заметили, быстро опустил занавеску. У меня осталось впечатление, что я увидела полное розовощекое лицо и пучок седых волос.

Но это впечатление было таким смутным, что я побоялась, что принимаю желаемое за действительное. Возможно, Анна Хансен сегодня присматривала за ребенком, вместо того чтобы искать на полу оброненное обручальное кольцо. Возможно. Но гораздо вероятнее, что у многих бабушек в Дании полные розовощекие лица и седые волосы и я просто видела одну из них.

Только одно было совершенно определенным — меня больше не пустят в этот дом.

Чтобы исключить возможность того, что я перепутала дом, я провела целый час, прохаживаясь вверх и вниз по всем улочкам, примыкающим к побережью, стремясь найти еще один точно такой же — с желтыми стенами, коричневой дверью, котом в ящике с геранью. Если уж они избавились от священника, устало подумала я, им следовало избавиться и от кота. Интересно, была ли молодая женщина с ребенком в доме, когда происходило бракосочетание? Если да, то они вели себя чрезвычайно тихо.

Неужели мне действительно причудилось все это, как меня пытались убедить? Я была настолько утомлена и подавлена, что уже начала думать, что все говорят правду, кроме меня. Даже Отто. Вся эта история выглядела поистине невероятной. Брачная церемония, совершаемая в домике рыбака. Как могла я быть настолько наивной, чтобы поверить, что в Дании обряды совершаются подобным образом?

Но тогда этот дом не был домом рыбака. Я вспомнила, что на столике лежала Библия. Несмотря на запах шнапса, священник выглядел торжественно, и речь его была речью образованного человека.

Во всяком случае, у меня не возникло ни малейших оснований предполагать, что Отто собирается обмануть меня. До сих пор он вел себя непогрешимо. И он действительно хотел на мне жениться. Я была абсолютно уверена в этом. Зачем тогда ему потребовалось организовывать мнимую брачную церемонию, которая потребовала много хлопот и денег? Зачем, зачем, зачем?

Я не сомневалась, что доберусь до истины, как только найду священника. Он, конечно, не сможет мне солгать.

День близился к концу, ветер усилился, по небу плыли низкие облака. Мне оставалось сделать еще одно дело, прежде чем сесть в автобус и добраться до Копенгагена, где в отеле "Англетер" меня ждал заказанный номер.

Я хотела проверить, помнят ли нас с Отто в местной гостинице. По крайней мере, он должен был расписаться в книге регистрации. Это стало бы хоть каким-то доказательством, которое я могла предъявить.

Я с удовольствием увидела того же самого плотного мужчину — герра Фрелиха, стоящего за конторкой. Увидев меня, он широко улыбнулся.

— О, фру Педерсен, как приятно видеть вас снова. Но вы одна? Где же ваш муж?

— Как вы меня назвали? — растерянно спросила я.

— Фру Педерсен. — Он шутливо засмеялся. — Или вы предпочитаете, чтобы вас называли на английский манер "миссис"?

— Вы ошибаетесь. Моя фамилия Винтер.

— Но я подумал… вы так похожи на другую леди…

— Он в замешательстве посмотрел на мою белую прядь, достаточно необычную, чтобы забыть ее.

— Я та самая женщина, — поспешила объяснить я.

— Просто вы назвали неверное имя. Вероятно, дело в плохом почерке моего мужа. Интересно, как надо написать фамилию Винтер, чтобы она читалась Педерсен.

Герр Фрелих, обескураженный собственной ошибкой, не мог не заглянуть в книгу регистрации.

— По-моему, это происходило в конце июня. Как видите, у меня прекрасная память. Я оказался прав, фру… — Теперь несчастный герр Фрелих вообще никак не назвал меня. Он только показал мне четкую запись, сделанную рукой Отто: "Отто Педерсен и Луиза Педерсен".

Очередной намеренный обман, в который раз открывший мне глаза на вероломство Отто!

Неужели он заранее предусмотрел все мои действия? Может быть, он никогда и не собирался жениться на мне, даже в церкви Монеборга?

Ничего удивительного, что его совершенно не беспокоила моя поездка в Драгор. Он знал, что я все время буду биться головой о стену. Он был садистом, мой любимый муженек.

— Так как же? Это правильно? — обеспокоенно спросил герр Фрелих.

— Нет, — заявила я. — Похоже, мой муж хотел, что бы его не узнали. Он очень скромный человек. Даже не пользуется титулом. Он граф Отто Винтер из Монеборга. Возможно, вы слышали о нем?

Светлые глаза герра Фрелиха расширились от изумления, потом неожиданно стали холодными и равнодушными, как будто увидели перед собой совершенно незнакомого человека.

— Да, — коротко ответил он. — Слышал. — Он захлопнул книгу регистрации. — В таком случае, если миссис не собирается снимать номер…

"Она может убираться отсюда". Он не произнес этих слов, но я могла прочесть их в его неприязненном взгляде.

— А почему граф Отто Винтер — нежеланный гость в вашем отеле?

Он не удивился моему вопросу, но остался все таким же отчужденным.

— Это вы должны спросить у него самого, миссис.

Я раздумывала о новом повороте событий, когда шла на остановку автобуса. А что, если Отто использовал фальшивое имя не потому, что предвидел мое вынужденное расследование, а чтобы не афишировать свою личность?

Герр Фрелих был примерно того же возраста, что и Отто, или немного старше. Может быть, ему известно что-либо, связанное с именем моего мужа. Пожалуй, у меня так же мало шансов выяснить это, как и разобраться в собственных проблемах.

Через полчаса, сидя в автобусе, идущем в Копенгаген, я уже была готова сдаться. Сразу же, как только Тим переведет мне деньги, я вылечу в Лондон. Мне следует выбросить все это из головы. Я должна забыть Данию, как бы ни полюбила ее.

Но цепочка белых облаков, плывущих по вечернему небу, напоминала мне о лебедях в Монеборге. Я закрыла глаза и увидела колышущиеся под ветром камыши, темные тени, лежащие на воде. Мне вспомнились высокие красные стены замка, протяжные крики сов по ночам и печальные голоса высохших старушек, доносящиеся из-за ограды в саду. И я понимала, что никогда ничего из этого не забуду. Бесспорно, перенесенная мною травма, не столько физическая, сколько душевная, скажется на всей моей дальнейшей жизни.

Я добралась до "Англетера", не мечтая ни о чем, кроме горячей ванны и ужина в номере. Клерк за конторкой дал мне ключ и сообщил, что звонил какой-то джентльмен. Имени он не назвал, но сказал, что позвонит снова.

Отто, с отвращением подумала я. Ему любопытно, чего я добилась. Возможно, он слегка нервничает. Хотя я бы предпочла, чтобы он места себе не находил от страха оказаться связанным с бесплодной женой.

Бесплодной. Направляясь по элегантному холлу отеля к лифту, я в первый раз отчетливо осознала весь ужас произошедшего со мной.

— Какой этаж, миссис?

Юноша-лифтер с некоторым смущением смотрел на странную даму, которая ввалилась в лифт словно пьяная.

— Третий, пожалуйста, — сказала я, отчаянным усилием воли пытаясь удержать готовые пролиться слезы.

Мы достигли нужного этажа, и лифтер распахнул дверь, отвесив мне церемонный поклон. Я пробормотала слова благодарности и, ничего не видя перед собой, прошла к своему номеру.

Не помню, чтобы когда-нибудь я так жаждала иметь ребенка, как другие девушки. Да и знавшие меня люди считали, что я слишком эгоистична для сильного материнского инстинкта. Но я никогда не представляла себе брака без детей. Ну, а теперь, когда я перестала быть полноценной женщиной, не только Отто, но и другие мужчины станут презирать меня. Мне всего двадцать шесть лет, а моя жизнь уже разбита.

Что ж, поплачь и покончи с этой мелодрамой, сказала я себе, уткнувшись в подушку. Слезы, должно быть, копились у меня внутри со времени аварии. Наступило время для них вылиться наружу. К счастью, это произошло тогда, когда я находилась одна в своем номере, когда никто не стучал в дверь и не мешал мне. Глубокое беспросветное отчаяние настигло меня не в автобусе и не в ресторане.

Телефон рядом со мной зазвонил, выведя меня из подавленного состояния. Я автоматически подняла трубку и услышала знакомый голос.

— Луиза? Это Эрик Винтер.

— Эрик, — еле слышно отозвалась я. — Как ты узнал, что я здесь?

— Мама позвонила мне из Монеборга. Она сказала, что ты уехала и они беспокоятся о тебе, поскольку ты еще не совсем здорова для подобного путешествия.

— Я вполне здорова для него, благодарю тебя.

— И еще она попросила меня навестить тебя в Копенгагене, — продолжил он. — Может, мы поужинаем сегодня вечером вместе?

— И ты будешь моим сторожевым псом?

— Да. Именно так.

— Ты хочешь узнать, что я сегодня делала?

— Разумеется, мне это очень интересно.

Могла ли я довериться еще одному Винтеру? До сих пор Эрик казался мне спокойным, серьезным и откровенным, но как узнать, не прячет ли он еще одно свое лицо? Неприятности обычно сплачивают семьи. Насколько искренней была столь внезапная перемена в отношении ко мне фру Доротеи или Нильса и Дины?

Как будто подслушав мои мысли, Эрик спросил:

— Ты не доверяешь мне, Луиза?

— Ты брат моего "любимого супруга".

— Справедливо. Значит, ты не хочешь меня видеть?

— Скорее, я не хочу, чтобы видели меня, — возразила я. — На мое лицо сегодня лучше не смотреть.

— Понимаю… Ты плакала. Именно поэтому у тебя такой недружелюбный голос.

Ему не следовало говорить так сочувственно и успокаивающе — мои глаза снова наполнились слезами.

Усилием воли я постаралась не расплакаться и услышала слова Эрика:

— Успокойся, Луиза, и приведи себя в порядок. Через тридцать минут я буду ждать тебя в холле.

Прежде чем я успела отказаться, он повесил трубку, и мне осталось только любоваться в зеркале на свое отражение и размышлять о том, как сделать так, чтобы выглядеть привлекательнее. Но, поскольку Эрик видел меня после аварии, я решила, что красные глаза и опухшее лицо вряд ли смогут что-либо добавить к тому впечатлению. И все же я старательно умылась холодной водой, причесалась и надела то маленькое черное платье, которым Эрик восхищался в Монеборге. Казалось, это происходило сто лет назад.

Я определенно выглядела десятью годами старше, хотя холодная вода вернула какие-то краски моему лицу. Мое сердце учащенно билось, и я понимала, что, несмотря на свои сомнения, чрезвычайно взволнована предстоящей встречей с Эриком.

Одевшись, я окончательно утратила самоуверенность и спряталась за темными очками.

Моя хитрость оказалась бесполезной, поскольку, поздоровавшись со мной, Эрик спокойно снял мои очки.

— Прости, но я не могу разговаривать с женщиной в темных очках. Я всегда опасаюсь, что она спит, скрывшись за ними, или скучает. Моя машина стоит у отеля. Мы поедем в Тиволи. Вечером там очень красиво.

В словах Эрика не было преувеличения, потому что цветные огоньки, фонтаны с золотыми струями, ночные деревья, роняющие оранжевые осенние листья, сразу же напомнили мне о волшебной сказке. Но я была не в настроении наслаждаться этим праздником до тех пор, пока не осушила одним глотком бокал сухого мартини, заказанный Эриком. Только тогда я ощутила, как отчаяние, застывшее у меня в груди, постепенно исчезает.

Мы заняли столик напротив маленькой эстрады, где Арлекин и Коломбина разыгрывали свои незатейливые истории наверняка уже в тысячный раз за этот сезон. Неподалеку от нас продавец воздушных шаров всеми силами пытался удержать связку своих летучих изделий. Ветер, вздымающий опавшие листья и поднимающий юбки девушек, явно стремился унести цветные шарики. Оркестр из мальчиков в красно-белой униформе, напоминающих игрушечных солдатиков из сказок Андерсена, громко играя, промаршировал мимо. Когда звуки оркестра затихли вдали, Эрик, сделав заказ официанту, заговорил деловым тоном:

— Итак, Луиза, мама говорила, что ты собиралась сегодня съездить в Драгор. Ты была там?

— Да.

— Ты утверждаешь, что именно там Отто женился на тебе.

— Да, именно там Отто женился на мне.

— Извини. Я не хотел, чтобы мои слова так прозвучали. Я верю тебе.

— Нет, не веришь так же, как и все остальные.

— Но согласись, это довольно странная история, сказал Эрик. — И, поскольку ты получила сильный удар по голове, уверен, нас можно извинить, если мы немного удивились, услышав ее. В конце концов, почему ты молчала об этом, когда была в полном здравии? Почему, например, ты ничего не сказала мне в то утро, когда я водил тебя по замку?

— Это была тайна. Я подчинилась желанию Отто. А теперь я больше не обязана этого делать.

— И тебе не пришло в голову усомниться в моем брате?

— С какой стати? Он вел себя исключительно мило со мной с тех пор, как мы познакомились на Мальорке.

— Ты имеешь в виду, что у него были серьезные намерения? — В его голосе чувствовалась ирония, и я подумала, что он смеется надо мной, поэтому резко сказала:

— Я не наивная девочка и не ханжа. Но так получилось, что мне был нужен муж, а не любовник, а Отто — жена. Чтобы соблюсти закон, мне пришлось пробыть в Дании шесть недель. К концу этого срока мы оказались в Драгоре. Отто просто не захотел больше ждать. Да и я тоже. Поэтому он нашел священника, который и поженил нас.

Эрик внимательно слушал меня. Лицо его помрачнело, но на нем больше не было недоверия. Он только поинтересовался, не удивило ли меня, что Отто так быстро удалось найти священника.

— Я не думала об этом. А потом Драгор — маленькое местечко. Думаю, любой мог сказать ему, где тот живет.

— Но сегодня это оказалось не так легко?

— Откуда ты знаешь?

— Ну, хотя бы потому, что ты надела черные очки, чтобы спрятать глаза, в которых нет триумфа победителя. Глупо тратить слезы на такого негодяя, как Отто.

— Возможно. Но я не знаю, на чьей ты стороне.

Он удивленно посмотрел на меня.

— На твоей, разумеется.

— Теперь на ней же вроде бы и Нильс, и Дина, и твоя мать. Но они придерживались другой точки зрения, когда думали, что я собираюсь выйти замуж за Отто. Почему все были против его повторной женитьбы? Даже ты. Когда мы с тобой познакомились, ты казался печальным и в глазах у тебя читалось сочувствие.

— Это потому, что на пароме у тебя был несчастный вид. Я переживал за тебя. Знаешь, я все время ждал, когда ты будешь наконец выглядеть здоровой и веселой. Но сначала ты страдала от морской болезни, потом поправлялась после аварии, а теперь испытываешь боль, узнав о подлости моего брата.

Я собиралась объяснить свое состояние, но мартини, который я выпила на пустой желудок, сделал свое дело. Неожиданно для самой себя я услышала собственный голос:

— Когда я в первый раз увидела тебя, ты был с очень привлекательной девушкой, и Отто сказал мне, что ты волокита.

Мне очень нравилось, как его брови изгибаются красивым темным полумесяцем.

— Это еще одна из твоих невероятных историй?

— Нет, она так же правдива, как и все остальные. В день моего приезда в Копенгаген мы пошли на балет. Отто очень беспокоился о том, чтобы его не увидели знакомые, даже ты. Сейчас я понимаю, что он не хотел показывать меня.

— Вряд ли, — медленно проговорил Эрик. — У Отто мало друзей в Копенгагене. А сейчас забудь о нем и съешь то, что тебе принесли.

Но я даже не посмотрела на блюдо с копченой форелью.

— Управляющий отеля в Драгоре повел себя так же, как и ты, когда я спросила, не знакомо ли ему имя графа Отто Винтера: он сразу замкнулся. Почему?

— Ну, возможно, мой братец не внушает любви другим людям. Сама подумай, он заставляет кого-то сыграть роль священника, притворяется, что ставит подпись в брачном свидетельстве. Разве подобные поступки способны вызвать расположение окружающих?

— Но зачем он сделал это? — спросила я и рассказала о молодой женщине, о ребенке наверху, о спящем коте, о новой обстановке в домике. Все это теперь выглядело каким-то нереальным, как будто дело происходило в фильмах Хичкока.

— Луиза, дорогая моя, пожалуйста, поешь.

Он сказал "дорогая моя".

— Но Отто определенно говорил мне, что ты волокита.

Эрик засмеялся, его некрасивое лицо вдруг стало удивительно приятным. Я могу ему доверять, подумала я.

— Конечно. Как и многие датчане. А почему бы и нет? Это прибавляет жизни новые краски.

— И ты никогда не был женат?

— Ни разу. И тем более не заключал фальшивых браков.

Я съела немного необыкновенно вкусной форели.

— Ты, должно быть очень выгодная партия, — пробормотала я.

— Выгодная! Ты просто льстишь мне. У меня нет ни титула, ни замка, ни состояния.

— Только не говори, что твой брат тебя затмевает, я все равно не поверю.

— Благодарю тебя, Луиза, — тихо сказал Эрик, снова становясь серьезным. — Рад, что ты так считаешь.

— Итак?

— Итак, сегодня вечером мы будем заниматься только твоими проблемами, если ты не возражаешь. Мы установили, что Отто нанял кого-то сыграть роль священника. Как он выглядел? Он убедительно провел само бракосочетание?

— Не совсем. Он выронил кольцо, и полной пожилой женщине пришлось ползать на коленях, чтобы найти его. — Не знаю почему, сейчас вся церемония показалась мне очень смешной; я начала хохотать. — Понимаешь, я совсем по-другому представляла себе момент вступления в брак. Все происходило совсем не так, как надо.

Эрик присоединился к моему смеху.

— Свадьбы порой бывают забавными.

— Но мы и не думали веселиться. Напротив, церемония казалась торжественной и даже грустной. Ничего удивительного, что Отто захотел повторить ее в Монеборге.

— Тогда почему он изменил свое решение? — В голосе Эрика снова прозвучал скептицизм.

Я заколебалась. Причина, о которой я подозревала, была слишком личной, чтобы о ней говорить вслух.

— Все вы вели себя так враждебно. Сам знаешь. Твоя мать хотела как можно скорее избавиться от меня. И Нильс тоже.

— И что же произошло после этого странного бракосочетания? Вы вернулись в отель? В книге регистрации Отто поставил свое собственное имя? — продолжал расспрашивать меня Эрик.

— Ты догадался, да? — мрачно сказала я. — Конечно нет. Но почему он так загадочно себя вел?

— По-видимому, ты заставила его слишком долго ждать, — сухо констатировал Эрик. — Отто обычно сразу же получает то, что ему нужно. Ты должна помнить, что, хотя он овдовел совсем недавно, в течение нескольких лет Кристина болела.

— Не хочешь же ты сказать, что он испытывал сексуальный голод?

Недоверие в моем голосе заставило его слегка улыбнуться.

— Нет, нет.

— Зато он был просто одержим страстью иметь ребенка.

— Нет! Ты не заставишь меня поверить этому! Отто! У которого уже есть двое детей!

— Я говорила ему об этом. Сейчас я сомневаюсь, любил ли он меня вообще. Он был убежден, что я могу родить ему ребенка. Это все, что он хотел: женщину, рожающую детей. А теперь я не смогу этого сделать.

Эрик положил свою ладонь поверх моей.

— И ты не можешь с этим смириться?

— Естественно. Я чувствую себя калекой. — Я свирепо уставилась на него, возмущаясь его предположением, что мне может нравиться мое положение.

— Бедная Луиза, — тихо сказал он. — Не смотри на меня так кровожадно. Лучше выпей вина.

— А я выгляжу кровожадной?

— Да. Я просто трепещу.

Я справилась с очередным приступом смеха, непростительным для женщины, которую всю в слезах сидящий рядом мужчина буквально вытащил на обед.

— Давай поговорим о чем-нибудь более приятном, — предложил Эрик.

— Советуешь забыть Драгор и все с ним связанное?

— Да, именно так! Ты не обнаружишь ничего, кроме очередного подтверждения вероломства моего братца.

Но я не могла позволить ему оставить эту тему.

— Но если церемония в Драгоре была ненастоящей, как ты думаешь, Отто искренне собирался жениться на мне в Монеборге? До того, как произошла авария?

— Похоже, что да. Я не знаю.

Я коснулась рукой шрама на лбу.

— По-видимому, одной из причин стало то, что я утратила свою внешнюю привлекательность точно так же, как и ребенка.

Я не напрашивалась на комплимент и не получила его.

— Тебе требуется время, чтобы выздороветь, больше ничего.

Эрик слишком часто подливал вино в мой бокал, и к тому времени, когда мы собрались покинуть ресторан, все слегка расплывалось у меня перед глазами. Цветные огоньки сливались в ожерелье вокруг вековых деревьев, мимо проплывали лица людей. Я заметила, что у продавца воздушных шаров был удачный вечер. Он протянул оставшиеся разноцветные шары нам с Эриком, когда мы спускались по ступенькам ресторана, и нетрезвым голосом предложил купить один. Эрик крепко взял меня за руку и провел мимо слишком настойчивого продавца.

Я оглянулась, потому что лицо продавца смутно напоминало мне кого-то, и заметила, что мужчина пристально наблюдает за нами. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Мой мозг, одурманенный большим количеством выпитого вина, боролся с неясным сигналом тревоги.

— Пойдем этой дорогой, Луиза. Здесь не такая давка. Сегодня один из последних вечеров сезона, поэтому так много народа. На следующей неделе парк закроют на зиму.

Некоторое время я безучастно шла рядом с Эриком, потом вдруг в моем мозгу возникла мысль, подобная лучу света, пронзающему мрак.

— Эрик, тот продавец шаров! Он ужасно похож на свидетеля во время брачной церемонии в Драгоре! Я только сейчас поняла это.

Мой спутник резко остановился и обернулся. Толпы людей скрыли продавца воздушных шаров от наших глаз. Схватив меня за руку, Эрик устремился назад. Я с благодарностью подумала, что он не рассмеялся над моим фантастическим заявлением. Но место у подножья лестницы, ведущей и ресторан, было пусто. Продавец исчез.

Но почему он ушел так внезапно? Привстав на цыпочки, я увидела связку шаров, колышущуюся в воздухе на некотором расстоянии от нас.

— Там! — в волнении закричала я.

Но толпа мешала нашему быстрому продвижению. Эрик безжалостно расталкивал людей. Мы прошли несколько ярдов по направлению к бассейну, когда он вдруг воскликнул:

— Смотри!

Люди вокруг нас тоже смотрели в указанном направлении. Они показывали пальцами и смеялись над несчастным продавцом, который упустил свой товар. Шары плыли над нашими головами: желтые и красные, голубые и зеленые, поднимаясь все выше и выше, пока не скрылись из виду за деревьями.

Лишившись столь примечательного знака отличия, человек растворился в толпе. Он, конечно, мог выпустить шары случайно, но я почему-то была уверена, что он сделал это намеренно, чтобы легче затеряться среди гуляющих в парке.

— Разве это не странно? — сказала я Эрику.

— Очень странно.

— По-твоему, он нарочно так поступил?

— Да, если он узнал тебя и если он тот, за кого ты его принимаешь. Но его несложно будет отыскать. Здесь его знают. Завтра я все разведаю.

— Тогда ты наконец поверишь мне?

Я вложила свою руку в его и почувствовала крепкое пожатие.

— Давай лучше скажем так: я очень озабочен тем, чтобы доказать, что ты не замужем за моим братцем. Тебе будет достаточно такого ответа?