Призрачная жена

2

На следующее утро я проснулась ни свет ни заря, охваченная паникой. Какое умственное затмение нашло на меня, если я решилась на столь невероятный поступок? Я ничего не знала об Отто Винтере, за исключением того, что он вдовец с двумя детьми и довольно состоятельный человек, поскольку мог позволить себе тратить сбережения на заграничные турне, где стремился завести любовные связи или, что менее вероятно, найти вторую жену.

Накануне, перед тем как отправиться спать, я написала письмо моему редактору, где сообщила, что намереваюсь взять недельный отпуск. Он не станет говорить, что моя работа и так сплошной отпуск, зная, что пишу я даже сидя в кафе или в самолете. Я нуждалась в отдыхе.

И я верила в обещание Отто не торопить развитие наших отношений. Почему же предстоящая неделя в роскошном отеле так тревожила меня? Во-первых, я не могла понять, зачем это нужно самому Отто? Не похоже, что он безумно в меня влюблен. Возможно, он находил меня близкой по духу, как и я его. Но достаточно ли этого для того предложения, которое он сделал? И во-вторых, достаточно ли этого, чтобы оправдать мое согласие? Неужели мы оба настолько одиноки? Я — да. Может быть, и он тоже? Лучше не думать об этом.

Я с трудом заснула, и утро встретило меня тревожным волнением в предвкушении новых событий. Погода стояла прелестная, и я решила сделать кое-какие покупки: купальный костюм, выходное платье и немного белья, которое пригодится, даже если я не буду делить комнату с моим большим красивым датчанином. Я не могла появиться в отеле "Форментор", выглядя как машинистка в отпуске.

Когда около полудня прибыл Отто, я уже спустила багаж вниз. На мне были брюки, которые я расточительно прибавила к своим покупкам. По-моему, я вполне соответствовала той роли, которая мне предназначалась. Мне хотелось доверять Отто. Думаю, мне хотелось также, чтобы этот эксперимент закончился счастливо, даже больше, чем могла себе признаться.

"Счастливое завершение всех несчастий…" Слова древней молитвы звучали у меня в ушах. Разве я могла предположить, что мои несчастья только начинаются?

И все же мы провели чудесную неделю. У нас были отдельные комнаты. Мы не встречались до одиннадцати утра, затем вместе купались, загорали, обедали в маленьких ресторанчиках, танцевали после ужина или просто прогуливались при лунном свете. Еще мы разговаривали. И хотя я очень много в ту неделю узнала о жизни в Дании, но почти ничего не услышала о личной жизни самого Отто.

Он уклонялся от моих расспросов. Вернее, отвечая на них, ухитрялся ничего не сказать толком. Да, у него есть семья: сын Нильс, дочь Дина, брат Эрик, на десять лет моложе его самого, мать, которая переехала к ним во время болезни его жены и продолжает жить там же и сейчас, когда бедная Кристина умерла. Он не очень ладит с матерью, потому что считает, что та избаловала Нильса. Меня интересовало, как Отто с его образованностью и великолепным вкусом мог быть простым фермером. Ну, разумеется, он не просто фермер, а скорее деревенский помещик. У него есть управляющий, экономка, горничные и другие слуги. Дом достаточно большой и очень старый. Он носит имя Монеборг.

Итак, это объясняло роскошный отель и все остальные траты. Даже если он небогат, то все равно достаточно состоятелен. Хотя это не очень меня заботило, поскольку к этому времени я была уже более или менее влюблена в него.

Более или менее. Он целовал меня, прощаясь на ночь, и, должна признаться, его поцелуи доставляли мне удовольствие. После романа с Айвором я как бы застыла и только сейчас начала оттаивать. Солнце, вино, губы Отто помогли мне одержать эту маленькую победу над собой. Я уже чувствовала, как неудержимо меня влечет к нему, и это проявлялось в моих ответных поцелуях. Как сильна была моя любовь к нему? Неизвестно. Да и кто может определить глубину чувств на этой стадии отношений? Я только знала, что мое тело бурно требует своего, а мозг лишь холодно взирает на происходящее. Ты оказалась расчетливой дрянью, Луиза Эмберли!

Да, я стала расчетливой, потому что приняла решение не заводить любовных связей, не ведущих к браку. Это было решение женщины, некогда горько обиженной, преданной мужчиной, с которым она спала. Теперь я не думаю, что любила Айвора, но однажды мы отправились в постель вместе. Если чувство, которое я испытывала, и не оказалось на поверку любовью, все-таки это было необыкновенно сильное влечение, которое в сущности мало чем от нее отличается.

Поэтому, когда со стороны Отто последовало подобное предложение, я отказала ему. Он воспринял мой отказ очень мило.

— Возможно, завтра ты согласишься, — сказал он. — Это выглядит так грустно: ты одна в своей комнате, а я один — в своей.

— Да, но именно об этом мы договорились, не правда ли?

— Ты имеешь в виду свое деловое предложение?

— Ты прекрасно понимаешь, что дело совсем не в этом!

Он поцеловал меня. Когда его губы мягко коснулись моих, все мое тело запылало. Я резко отшатнулась от него, а он засмеялся без всякого раздражения.

— Вот видишь, моя дорогая. Ты чувствуешь то же, что и я.

— Вижу, что тебе нельзя доверять! — разозлилась я.

— К несчастью для меня, можно. — Голос его прозвучал печально. — Я кажусь тебе слишком странным?

Я пыталась сдержать свою злость, которая была единственным способом защитить себя.

— Не говори глупостей! И перестань меня допрашивать. Ты чуть не нарушил свое обещание, и я сержусь именно на это.

Мы вышли на террасу — там никого не было — и остановились в полумраке. Насыщенный ароматом цветов воздух, сияющая луна. И эту в высшей степени подходящую обстановку жестокий Отто выбрал для обольщения.

— Мы останемся здесь еще на одну неделю, — внезапно заявил он.

— О нет! Я должна вернуться в Лондон. И если ты думаешь, что время заставит меня изменить мое решение, то ошибаешься. Дело не в моей скромности, просто я реалистка. Если я позволю тебе заниматься со мной любовью, ты вернешься домой с ощущением, что не напрасно потратил время, а я окажусь брошенной, — мой голос задрожал, — и я буду вспоминать твои объятия… Мне не нравится жить одним мгновением, как тебе.

— Порой мгновение стоит этого. — Он погладил мою руку, а я не нашла в себе сил отодвинуться. — Возможно, ты опасаешься, что забеременеешь. Выбрось этот страх из своей головки. Даю тебе честное слово — даже если ты и не веришь моим обещаниям, — что в этом случае, я немедленно женюсь на тебе.

Я чуть насмешливо улыбнулась.

— Боже мой, Отто, мы живем не в средние века. Существуют способы избежать этого. Если бы я хотела использовать этот трюк, то прибегла бы к нему гораздо раньше, с Айвором, и прожила бы всю оставшуюся жизнь с оскорбленным мужем.

— Возможно, — рассеянно сказал он. — Меня самого это не заботит… — Он не договорил фразу, которую начал, и стал молча ходить взад и вперед по террасе, в то время как я бездумно наблюдала за ним.

В течение той недели передо мной ни разу не возник незнакомец, который, как я предполагала, прятался за его улыбчивостью и добродушием. Я была уверена, что выйду за него замуж, если он попросит меня об этом.

Неожиданно он сказал с прежним хорошим настроением:

— Пойдем спать, Луиза. В наши отдельные комнаты. Завтра мы поднимемся рано и отправимся в горы. Что ты на это скажешь?

Итак, это была моя первая победа. Но уснуть мне не удалось. Я вспоминала странное напряжение, чувствовавшееся в голосе Отто каждый раз, когда он говорил о своем желании иметь детей, а не внуков. Кристина, его болезненная жена, подарила ему только двоих. И теперь ему была нужна жена, которая родила бы ему еще несколько детей. И я, происходящая из большой семьи, видимо, казалась стоящей кандидатурой. Но он не хотел рисковать. Ему нужны были гарантии, прежде чем он отважится на решительный шаг. В случае неудачи меня бы презрительно отодвинули в сторону, хотя я верила, что он любит меня. Но почему он так страстно хочет детей?

Этого я не могла выяснить до тех пор, пока он не женится на мне. Не разобравшись в этом, я не могла позволить себе заиметь ребенка…

Ночью меня мучили кошмары, но утром я проснулась с мыслью, что мое предположение верно и Отто хочет, чтобы я забеременела. Я не имела ничего против этого, но сначала на моем пальце должно было появиться обручальное кольцо.

Я стала вести себя столь осмотрительно, что к концу нашего пребывания в "Форменторе" Отто решил лететь в Лондон вместе со мной.

Я не позволила ему этого, сказав, что небольшая разлука пойдет нам только на пользу. Если мы обнаружим, что скучаем друг без друга и хотим быть вместе, что помешает нам пожениться? Мы сможем переписываться. Это будет более безопасно и благоразумно, чем прогулки при лунном свете.

— О Боже, но почему ты должна быть благоразумной? — вспыхнул Отто. — А если бы я попросил тебя сейчас выйти за меня замуж, ты привела бы в ответ те же аргументы?

— Разумеется, — сдержанно ответила я. — Я должна быть уверена в своем муже. Мне не хотелось бы сначала выйти замуж, а потом разводиться.

Но мои чувства говорили мне совсем о другом. Я мечтала стать его женой, поехать с ним в Монеборг и раскрыть все его секреты. Но я не была уверена в глубине его чувств ко мне. Хотя он, конечно, любил меня. Он не смог бы изобразить такую нежность и страсть. Милый Отто, я сама была влюблена в него. Настаивая на своем, я рисковала потерять его, но я должна была пойти на этот риск. Если у его настойчивости была какая-то причина, ее следовало обнаружить раньше, чем мы оказались бы бесповоротно связаны брачными узами. Возможно, в письмах он будет более откровенным, особенно если станет скучать.

Он получил свою неделю в "Форменторе", теперь я должна получить время для исполнения моего замысла.

Мы поступили так, как хотелось мне, и обнаружили, что очень сильно тоскуем друг без друга.

Я возненавидела Лондон с его дождями и облачностью, и дни, проведенные на Мальорке, показались мне еще более идиллическими.

Я не знала, что Отто думал о датских женщинах, но на своем опыте убедилась, что у него просто талант к написанию любовных писем. Он говорил, что никогда не занимался подобными вещами раньше, и сейчас они удаются ему только потому, что он пишет их мне. "Я все время думаю о твоих прелестных серьезных глазах", — писал он. Или: "Вчера из Англии пришло чудесное известие, ты написала, что соскучилась по мне". И еще: "Я все время вижу перед собой твою черноволосую головку, поэтому не могу смотреть на других, хотя Эрик говорит, что в Дании тоже много красивых женщин. Даже странно, до какой степени меня это не интересует".

Значит, он рассказал брату обо мне. Это говорит об искренности его намерений. Но он ни разу не упомянул своего сына Нильса и не писал о его отношении к тому, что происходит.

Через четыре недели после моего возвращения в Лондон я получила его ультиматум:

"Луиза, наша разлука не имеет никакого смысла. Я все время думаю о тебе. Ты должна приехать в Данию. Наши законы гласят, что ты должна прожить здесь шесть недель, прежде чем мы сможем пожениться. Неужели этого времени недостаточно для тебя? Я встречу тебя в аэропорту Коструп первого мая, а потом в течение полутора месяцев буду знакомить тебя с моей страной. Как это ни глупо для сорокашестилетнего старика, но я чувствую себя влюбленным".

Мой редактор Тим совсем потерял терпение. Он видел, что я совершенно ничем не могу заниматься, сидя в Лондоне, поэтому его интересовало, какие у меня планы на лето. Узнав, что я собираюсь в Данию, он нашел эту идею интересной.

— Но я могу не вернуться назад.

Тим Макфарлайн был маленьким человечком, но его ум компенсировал недостаток роста. Он посмотрел на меня своими честными проницательными глазами, и я почувствовала, как сильно люблю и уважаю его. Он был единственным человеком в Англии, который догадывался о моем возможном отъезде из страны.

— Значит, он викинг? А я думал, испанец, раз ты познакомилась с ним на Мальорке.

— Ты слишком многое видишь, — проворчала я. Неужели это так заметно?

— Конечно, заметно, тем более для любящих тебя людей. Ты выглядишь слишком рассеянной. Что это за парень? Он достоин тебя?

— Думаю, здесь возможна другая постановка вопроса. Достойна ли я его? Он вдовец, владелец фермы и старинного дома, окруженного рвом. И еще он большой, светловолосый и совершенно обворожительный. У меня будет взрослый пасынок. Я ничего не понимаю, Тим. Иногда мне кажется, что я люблю его, но вместе с тем бывают моменты, когда я не совсем в этом уверена. Поехать в Копенгаген — единственный способ все выяснить.

— Как его зовут? — В Тиме проснулся интерес газетчика.

— Отто Винтер.

Тим нахмурился.

— Напоминает звон колоколов. По-моему, я уже где-то слышал это имя. Что-то связанное с войной. Попытаюсь вспомнить. Что ж, ты уже большая девочка, Луиза. Ты можешь поступать так, как считаешь нужным.

— Да, понимаю. Я собираюсь улететь туда на следующей неделе, если ты не возражаешь.

— Все нормально. Надеюсь, ты будешь так любезна и пришлешь нам парочку статей оттуда? Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Мне хотелось расцеловать Тима за его понимание. Он давал мне путь к отступлению. Я делилась с ним своими проблемами охотнее, чем с братьями, которые все еще видели во мне ребенка, нуждающегося в защите.

Я написала Отто, что прилечу в Копенгаген не первого, а второго мая. Мой шеф и его жена Барбара устроили для меня прощальный обед. Тим сказал, что пока не может вспомнить, почему имя Отто Винтера колоколом звучит у него в голове. И тем не менее он надеется, что я постараюсь посмотреть на своего избранника трезвым взглядом.

Только в последние дни пребывания в Англии я поняла, насколько была там одинока. Я отчаянно нуждалась в Отто. А может быть, просто в любви. Но уже первый взгляд на него в аэропорту Каструп прояснил мои чувства. Увидев знакомую фигуру, возвышающуюся над толпой, поймав его приветливую улыбку, я неожиданно почувствовала себя счастливой. Возможно, мои чувства к нему не столь глубоки, но это непередаваемое ощущение счастья было чудесным. Оно значило для меня больше, чем страсть.

Как только я получила багаж и прошла через таможню, он заключил меня в объятия.

— Моя дорогая, — прошептал он по-датски. В ответ я только глупо произнесла:

— Сегодня я намереваюсь начать изучение Дании.

— Может быть, сначала ты скажешь что-нибудь приятное для меня.

— О, конечно. Я так рада увидеть тебя снова.

Он с удовольствием расхохотался, и мы смеялись всю дорогу до Копенгагена, где он поселил меня в отеле "Англетер". У нас снова были отдельные номера, даже на разных этажах. В своей стране Отто вел себя гораздо осторожнее. Я едва успела рассмотреть элегантный холл отеля с портретом молодой королевы Виктории, как Отто повез меня на ланч в парк Тиволи.

Стоял чудесный весенний день, и парк выглядел прекрасно со своими тюльпанами, фонтанами и продавцами воздушных шаров. Мы сидели на террасе великолепного ресторана за столом, накрытым бледнорозовой скатертью, сервированным серебром и хрусталем. По привычке я начала мысленно составлять заметку для Тима, но Отто вернул меня к действительности, напомнив о своем присутствии.

Хотя я вряд ли могла бы надолго забыть об этом. Заметив почтительное отношение к нему официантов, я спросила:

— Они знают тебя?

— Возможно. Думаю, меня знают во многих местах. Я всегда получаю удовольствие от хорошей пищи. — И весело добавил: — К тому же, как ты видишь, я не карлик. Люди запоминают меня.

Оркестр в отдалении играл "Чудесный, чудесный Копенгаген", и, как ни банально это звучит, но голова у меня закружилась от счастья, и я подумала, что полюблю этот город с его покрытыми зеленой патиной медными шпилями, старыми башнями, причудливыми скульптурами и светловолосыми юношами и девушками. И с моим большим веселым Отто…

— Так ты собираешься выйти за меня замуж, Луиза?

— Если ты собираешься на мне жениться, я не возражаю.

Он облегченно вздохнул, как будто решил трудную проблему. Неужели она была такой трудной?

— В таком случае, — он положил свою руку поверх моей, и в голосе его прозвучали неожиданно деловые интонации, — мы должны подождать шесть недель. Завтра мы уедем из Копенгагена и отправимся путешествовать.

— Так быстро? Но мне все здесь кажется таким восхитительным!

— Потом у тебя будет масса времени.

— А твоя семья? Я не увижусь с ней?

— Моя семья подождет. Монеборг находится на острове Самсё. До него слишком далеко.

На этот раз я знала, что не ошиблась, уловив неприязненные интонации в его голосе. Что это означало? Враждебное отношение к собственному сыну? Что ж, такое случается. Меня начал интересовать этот молодой человек Нильс. Я ведь собиралась стать его мачехой…

— Луиза, ты погрузилась в какие-то тайные мысли. Мне это не нравится.

Он засмеялся и сделал знак официанту. Когда тот подошел, он заказал шампанское, чтобы отметить этот замечательный весенний день. Официант, поглядев на нас чуть слезящимися старческими глазами, явно отгадал наш секрет. И я подумала, как все-таки трудно понять Отто, если он не возражает против того, чтобы официант знал то, что он скрывает от семьи.

И все-таки это был замечательный день! Я смотрела на тюльпаны, рододендроны, на продавцов с огромными связками воздушных шаров и чувствовала, что нахожусь в волшебной сказке. И никак не могла поверить в то, что Отто может оказаться великаном-людоедом, несмотря на то что он был таким скрытным во всем, что касалось его семьи.

Шампанское ударило мне в голову, и моей последней трезвой мыслью было: что он еще собирается сегодня предпринять?

Вечером мы отправились на спектакль Датского Королевского Балета. Давали "Три мушкетера" в великолепной постановке Флемминга Флиндта.

Когда мы прогуливались в антракте, несколько человек поздоровались с Отто, с любопытством поглядывая на меня. Но Отто познакомил меня только с одним, чье имя я не разобрала. Меня он представил как мисс Луизу Эмберли, приехавшую в Копенгаген с визитом.

Знакомый Отто вежливо поклонился мне и поинтересовался, долго ли я намереваюсь пробыть в Дании.

— Около шести недель, не так ли, Луиза? — ответил за меня мой спутник.

После этого мужчины немного поговорили на датском языке, за что Отто позже извинился.

— Это деловой разговор, Луиза. Но с моей стороны, это, разумеется, бестактно, поскольку ты не говоришь по-датски.

— Думаю, ты мог бы сказать ему, что собираешься снова жениться, — невинным тоном произнесла я.

Отто засмеялся и взял мою руку.

— Зачем же? Это наш секрет. Разве ты не любишь секретов, дорогая?

— Я просто не вижу причин скрывать это…

Мне пришлось замолчать, поскольку Отто вдруг предупреждающе сжал мою руку. Потом он резко потянул меня за собой, и мы вернулись в зрительный зал.

— Что случилось? — довольно холодно поинтересовалась я. — Ты скрываешься от судебного исполнителя или что-то еще?

Добродушное лицо Отто вспыхнуло, и на нем появилось довольно жесткое выражение. В эту минуту он вполне мог сойти за людоеда из сказки. Потом он вдруг рассмеялся:

— Все гораздо проще. Я увидел моего брата Эрика. Надо же, чтоб из всех вечеров балета он выбрал именно этот!

— Это был твой брат, и ты сбежал! — Я возмущенно повернулась к нему: — Может, ты стыдишься меня?

Все еще посмеиваясь, он похлопал меня по руке.

— О, Боже, как тебе пришло такое в голову! Ничего подобного, просто мы с Эриком не такие уж друзья. Мы по-разному смотрим на жизнь, только и всего. Он на десять лет моложе меня и почти никогда не относился ко мне как брат. Он любит Нильса, обожал Кристину, поэтому часто приезжает в Монеборг. Мы демонстрируем видимость дружбы, но, к сожалению, на самом деле все обстоит иначе.

Улыбающийся Отто, окруженный врагами. Ненавидящий собственного брата. Не любящий собственного сына.

— Скоро ты познакомишься с ним, — прибавил он.

Публика возвращалась на свои места. Вокруг было много движения и разговоров. Среди гортанной датской речи слышались отдельные английские фразы.

Отто поудобнее уселся в кресле, как будто чувствуя облегчение при мысли, что огни вот-вот погаснут.

— Зачем же ты привел меня сюда, если не хотел, чтобы меня увидели? — спросила я, скорее сбитая с толку, чем обиженная.

— Тише! — прошептал он, а потом добавил: — Посмотри. Четвертый ряд на противоположной стороне. Видишь темноволосого мужчину. Это мой брат.

В следующую минуту огни стали гаснуть, и я успела увидеть только на удивление темные, вьющиеся волосы. А я-то думала, что все датчане блондины!

С этой минуты я уже не могла уделять балету большое внимание. Я усиленно вглядывалась в полумрак зала. Рядом с Эриком Винтером сидела светловолосая девушка. Он раз или два поворачивался к ней и что-то шептал. Я подумала, что у него такой же крупный нос, как у Отто, но лицо более тонкое. В тусклом свете я пыталась разглядеть в его лице причину их враждебных отношений со старшим братом. Я не могла даже представить себе, что вина за это лежит на моем избраннике.

Я страстно хотела встретиться с Эриком. Когда спектакль закончился и огни снова зажглись, я даже попыталась совершить маневр, который мог привести к случайной встрече, притворившись, что ищу своп перчатки.

Но Отто не дал себя провести. Он поднял перчатки, которые я намеренно уронила, взял меня под руку и повел к выходу, ловко пробираясь в толпе. Я успела только мельком взглянуть на Эрика, улыбающегося своей спутнице мягкой улыбкой.

Отвечая на мой вопрос, Отто коротко проинформировал меня, что Эрик не женат.

— Он волокита, и я не собираюсь позволять ему пялить на тебя глаза, пока мы еще не обвенчались.

Мне хотелось верить в это. Я ругала себя за то, что в поведении Отто что-то казалось мне неискренним. Он, по-видимому, жалел, что привел меня в театр, где меня могли увидеть знакомые ему люди. Но почему?