Призрак и гот

Глава 4 Уилл

Все, что мне нужно — пережить этот день. Это нелегко, но не невозможно. Я же выживал как-то до того, как мистер Миллер научил меня музыкальной уловке, той, что помогает его пациентам-шизофреникам. Не премину, добравшись до дома, как бы мимоходом упомянуть о том, что мистер Брюстер за минутное опоздание лишил меня всех дозволенных врачами привилегий. Опоздание было единственным предлогом, который он мог использовать для этого. Мама тут же начнет названивать в школу, но главное — все будет выглядеть так, будто для меня самого это не так уж и важно.

Смешно, но я знал, что это сработает.

Вот только проблема в том, что между мной и моей целью стояли шесть часов мучений, и дед Брюстер мою жизнь ничуть не облегчал.

— Всегда знал, что ты чем-то отличаешься от других, — вне себя от радости сообщил он, последовав за мной из директорского кабинета. Поначалу они всегда такие счастливые. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Не обращая на него внимания я, пригнув голову, направился на урок по литературе.

— Не отнекивайся и не уходи, малыш, — прицепился ко мне дед Брю. — Мы оба знаем, что ты слышишь меня. Мне нужно только, чтобы ты передал от меня пару посланий.

Так все и начинается. С посланий. Звучит довольно просто, да? Но вы подождите.

— Одно — моему сыну, он живет во Флориде. Мне нужно, чтобы ты поехал туда и поговорил с ним за меня. Мне нужно, чтобы он знал, как сильно я сожалею о том, что сделал и что наговорил ему… Я не знал. Не понимал.

Уху. Видите? То есть, мне нужно не только лететь в другой штат, но так же сказать человеку, с которым я никогда в жизни не встречался, что его мертвый отец просит прощения. Когда я был помладше, то пытался помочь им — всем, кто обращался ко мне. Естественно, в то время полеты в другие штаты были так же за пределами моих возможностей, как и сейчас, но я делал все, что мог. И все это оканчивалось плачевно. Не верящие мне люди неизбежно начинали кричать на меня или звонить моей маме, или, что еще хуже, вызывать копов. Верящие же мне пытались удержать меня рядом с собой, плача и умоляя остаться с ними в качестве посредника межу ними и их любимыми. Меня, тогда еще ребенка, они пугали гораздо больше тех, что орали. Нет уж, спасибо, с меня хватит.

— Потом мне нужно, чтобы ты сказал ему не терять веру в Сонни. Я знаю, что вы с Сонни не очень ладите, но ты должен и с ним поговорить. Сказать ему, что еще не поздно. Я не хочу, чтобы он испортил отношения с отцом так же, как я испортил отношения с сыном.

Чтобы я, по собственной воле, говорил с Сонни, то бишь, директором Брюстером? Ну уж нет. Я подтянул рюкзак и повернул в коридор к кабинету миссис Педерсон. Может, она сегодня поставила фильм? Тогда мне не придется сильно напрягаться, пытаясь одновременно слушать урок и не слышать шепчущего мне в ухо старого доброго деда Брюстера.

— Это важно, — настаивал дед Брю. — Пожалуйста. Ты единственный, кто может это сделать, других таких я не встречал.

Моя решимость немного пошатнулась. Труднее всего было игнорировать вежливых и приятных. Мне становилось жаль их, застрявших в междумирье, вынужденных видеть последствия совершенных ими ошибок и не имеющих возможности ничего изменить. Но мне нельзя поддаваться. Иначе я окажусь в психушке.

Я достал из кармана допуск на урок и толкнул дверь в кабинет миссис Педерсон. Она читала лекцию. Ну здорово. Сегодня мне передышки не обломится.

Я протянул ей свой допуск и проскользнул к задней части класса на свое место. Сидевшая прямо передо мной Джуни чуть повернула голову в мою сторону, делая вид, что рассматривает облупившийся на ногтях черный лак.

— Все в порядке? — тихо спросила она. Булавки на ее нижней губе блеснули. Сегодня она была в своей стандартной униформе: армейском пиджаке, черной футболке, якобы поношенной клетчатой юбке, драных чулках и черных кедах. Глаза подведены черным. Одно ухо от мочки до самого верха украшали серьги. Одна серьга-кольцо была точно такой же как три моих в моем левом ухе — мы их вместе купили. Мы с Джуни дружили с девятого класса, ее тогда звали Эйприл, у нее были светлые волосы и она была лучшей ученицей. Она прекрасно знала, каков Брюстер.

Вытаскивая учебник по литературе и тетрадь, я не сводил глаз с рюкзака. Нам немало доставалось, пока мы не просекли, что миссис Педерсон не замечает, что ты с кем-то говоришь, если ты с этим человеком не переглядываешься.

— Все как обычно, — ответил я.

Это было неправдой. Дед Брю стоял в полуторе футах справа от меня, и другие мертвые начали проявлять к нам интерес.

В любой комнате, полной людей, мертвых не меньше половины от общей массы живых. Одни из них связаны с определенными людьми, другие — с определенным местом. Есть и забредшие случайно. В классе литературы их ежедневно бывает по семь-восемь. Большинство из них забивается вглубь кабинета и не путается под ногами. Они ненавидят ощущение, возникающее, когда кто-то сквозь них проходит. Обычно они ведут себя тихо и не шумят, но это быстро изменится, если они обнаружат, что кто-то может их слышать и видеть.

Сегодня в классе присутствовало несколько дедов и бабуль. Я это мог определить только по стилю их одежды: устаревшая военная форма, юбки аля Джун Кливер и туфли на шпильках, очень короткие и широкие галстуки у мужчин в костюмах. Когда люди умирают естественным образом — от старости, например — и остаются сгустком энергии здесь, то этот сгусток энергии обычно обретает ту человеческую форму, которую они сами себе представляют. Никто никогда не представляет себя старым, поэтому обычно призраки предстают двадцатилетними, в той одежде, которую носили молодыми.

У доски в классе стояли Лизель Маркс, лучшая школьная подружка миссис Педерсон, и парень Лизель — Эрик. Фамилию Эрика я не расслышал. Почти всегда говорила одна Лизель. Не совсем понимаю, почему тут все еще околачивался Эрик, ему было страшно скучно большую часть времени. Лизель с Эриком погибли в автомобильной аварии где-то в семидесятых, возвращаясь домой с выпускного бала, отсюда и ее длинное платье в горошек, и его голубой смокинг. Призраки людей, умерших насильственной и/или неожиданной смертью как правило зациклены на том, почему и каким образом умерли.

Насколько я понял из бесконечной и бессвязной болтовни Лизель, она кинула Клэр — миссис Педерсон, чтобы пойти на выпускной бал с Эриком, парнем, который нравился самой Клэр. И теперь она была уверена, что именно из-за этого, да еще и из-за секса, которым они занимались на заднем сидении автомобиля, ей суждено торчать в междумирье, пока Клэр ее не простит.

Джексон Монтгомери, однако, был привязан к школе гораздо сильнее любого другого человека. Он умер в восемнадцать лет, здесь, на баскетбольном поле, от какого-то скрытого сердечного дефекта — о таких передают иногда в новостях. Он был звездой-нападающим, ведущим команду к областным финальным соревнованиям, когда упал на пол посреди решающей игры. В таких случаях в то время под рукой не было дефибрилляторов. Парень умер, и его команда проиграла, но Джексон, или Джей, кажется, не знал ни того, что он умер, ни результата игры. Сегодня, как и в любой другой день, он сидел за пустой партой, постукивая ногой от нетерпения в ожидании вызова в спортзал на собрание команды перед последней игрой.

Ну и, конечно же, здесь был дед Брюстера.

— Ты не можешь игнорировать меня вечно. Я видел, что ты можешь делать, своими собственными глазами, — сказал он чересчур громко.

Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Чтоб этому Брюстеру пусто было за то, что он забрал мою Марси.

Один из молодо выглядящих дедков злобно зыркнул на деда Брю.

— Эй, приятель, не мог бы говорить потише? Моя внучка учится тут.

— Она не может слышать меня. Эээээй? — Закричал, сложив ладони рупором, дед Брю Дженнифер Майер — одной из подружек-чирлидерш Алоны Дэа. Естественно, она и глазом не моргнула. Наоборот, клевала носом и готова была отрубиться.

— Прекрати! — велел дед Дженнифер. На нем был костюм и дурацкий короткий галстук. Он походил на бандюгана из старого фильма.

Дед Брю не удостоил его ответом, повернувшись ко мне.

— Видишь, с чем мне приходится мириться, малыш? Сделай мне всего лишь одно одолжение, и я смогу, наконец, покинуть эту промежуточную станцию по дороге в ад. — Он бросил на деда Дженнифер через плечо гневный взгляд, на что тот, к моему изумлению, показал ему фак.

Звучит заманчиво, легко и просто, но мой собственный опыт говорит об обратном. В половине случаев мертвые даже не знают, почему все еще не ушли. Да, дед Брю жаждет передать послания сыну и внуку, но это далеко не гарантия того, что он будет свободен после исполнения своих желаний. На самом деле, все может только ухудшиться. Мне несколько раз удалось помочь людям «двинуться дальше», но это произошло лишь после того, как они сделали или приняли что-то, чего не хотели. Даже в смерти люди отказываются что-то признавать.

Я стойко смотрел прямо перед собой, пытаясь сконцентрироваться на том, что говорит миссис Педерсон.

— Некоторые считают, что все эти пьесы написал не Шекспир, — бубнила она.

— Хочешь днем навестить Лил? — прошептала Джуни уголком рта.

— Сегодня четверг, — не подумав, ответил я. Последние восемь месяцев мы ходили в больницу по пятницам — только в этот день недели мама работает в закусочной во вторую смену. Она бы жутко перепугалась, узнай, что я не вернулся домой сразу после школы.

Джуни резко развернулась на стуле, ее ярко-синие глаза горели от злости.

— Ты что-то имеешь против того, чтобы навещать Лил чаще раза в неделю?

— Не позволяй ей говорить с тобой в таком тоне, — посоветовал поверх моего плеча дед Брю.

Я поймал себя на том, что качаю ему головой, и заставил себя остановиться.

— Конечно, нет, — сказал я Джуни, ошеломленный ее неожиданной яростью. — Просто…

— …Ты согласна с этим, Трэвис? — спросила миссис Педерсон, стоя впереди нашего прохода и прожигая нас взглядом.

— Да, — угрюмо ответила Джуни.

— Что, да? — насмешливо переспросила миссис Педерсон.

— Пьеса «Ромео и Джульетта» была написана как трагедия, а не как любовный роман, как думает большинство людей. — Джуни обладала поразительной способностью повторять как попугай то, что услышала, даже если ее внимание было занято чем-то другим. Мне жилось бы намного легче, если бы и я имел такой талант.

Несколько ребят тихо засмеялись.

Миссис Педерсон сжала губы и крутанула в воздухе пальцем. У большинства из нас этот ее жест ассоциировался с саркастическим: «Подумаешь!». Только сейчас он означал: «Развернись».

В любое другое время Джуни бы закатила глаза и мы бы посмеялись над этим, но сегодня она лишь раздраженно отвернулась от меня.

Подождав, пока миссис Педерсон не продолжит урок и не станет смотреть в другую часть класса, я шепотом позвал:

— Джун.

Она никак не отреагировала, подтянув свой рюкзак на колени.

— Ну ладно тебе… — умоляюще протянул я.

Нагнув голову, она копошилась в рюкзаке, делая вид, что меня для нее не существует.

— Она не будет говорить с тобой, а я буду, — предложил дед Брю.

Ну, здорово. Судя по тому, какие у меня отношения с еще не потерянными друзьями (я говорю о Джуни), может мне и стоит принять его предложение.

До того, как Джуни претерпела метаморфозу и стала несносной девчонкой, одевающейся во все черное, она была чудачкой с торчащими во все стороны волосами, как будто встав утром с постели забыла причесаться, носила не сочетающуюся по стилю и цвету одежду и не принимала душ после урока физкультуры. У нее есть две сестры, одна — врач, другая — студентка какого-то снобистского женского колледжа на Восточном Побережье. Обе идеальны и все делают так, как надо. Джуни же никогда не оправдывала семейных ожиданий, о чем ее отец — ультраконсервативный пастор баптист — ясно давал понять.

В то время, когда она была другой, я был почти такой же, как сейчас: псих, при людях бормочущий себе что-то под нос или падающий на пол в жутком припадке. Но потом, в конце девятого класса, когда мой отец… сделал то, что сделал, все стало хуже… во всех мыслимых отношениях.

Сначала мы с Джуни ели вместе, ходили вместе на уроки и делали совместные проекты. Для нас это значило, что мы не одиноки. Потом мы стали друзьями. У нас с ней не так много общего, но это не мешало нашей дружбе. Во всяком случае, некоторое время назад.

Это изменилось после приезда Лили. Лили Тернер до этого жила в небольшом городке где-то в Южной Индиане. Когда она училась в десятом классе, ее мама получила работу начальника цеха на промышленном предприятии, и они переехали сюда.

Джуни наткнулась на потерянную и готовую разреветься Лили в кафетерии и отважилась поприветствовать ее.

Позже Лили рассказала нам, что в ее бывшей школе училось всего около ста человек. У нее был жуткий акцент и стремная одежда. Она одевалась так, словно в церковь собралась: в длинную узорчатую юбку и блузку с воротником стойкой или закрытую кофту.

Верящие в бога ребята не принимали ее в свой клуб из-за того, что с ней общалась Джуни, которую из-за стиля одежды считали сатанисткой. Заучки злились на нее из-за того, что она достаточно умна, чтобы подвинуть их в табеле успеваемости класса. Она не играла ни на каком инструменте и не пылала страстью ни к математике, ни к каким-либо наукам. Элита даже не подозревала о ее существовании. Короче говоря, она нигде не пришлась ко двору. Поэтому Джуни впустила ее в наш маленький круг.

В Лили было что-то такое, отчего все — особенно Джуни — оживлялись. Она была непредсказуема и приятно честна. Ее восхищал наш молчаливый протест против большинства, но не думаю, что она понимала, что этот протест был результатом не выбора, а отверженности. Прежде ей доводилось видеть людей с пирсингом на губе только по телевизору. Ее запросто можно было рассмешить, и она часто краснела.

Не прошло и пары недель, как она уже открыла нам свой маленький «грязный секрет» — она помешана на мыльных операх и драмах, разворачивающихся вокруг знаменитостей. Больше всего она любила читать журнал «People» — конечно же, когда ее за этим занятием никто не мог поймать. Так как раньше Лили училась в маленькой школе и знала в ней практически всех учеников, то впервые столкнулась с царящей в нашей школе витиеватой и сложной иерархией. Для нее наша элита — учащиеся «первого яруса» были все равно что кинозвезды, которых можно коснуться рукой. Она питала к ним слабость и с таким рвением следила за всеми их приездами и отъездами, разрывами и возобновлениями отношений, что нас с Джуни это раздражало.

Мы должны были обеспокоиться по этому поводу, но не знаю, смогли бы что-нибудь изменить или нет.

Все закончилось печально. Лили… ушла, и, возможно, на днях я потеряю и Джуни. После чего останусь в полном одиночестве, если не считать моих сверхъестественных приятелей.

— Что ты пристаешь к нему? — спросила деда Брю Лизель, сидя на столе миссис Педерсон.

— Он меня слышит, — гордо объявил тот.

Черт. Вот именно поэтому мне стоило держать рот на замке в кабинете Брюстера.

Я нехотя глянул на Джуни. Ее мобильный был копией айфона. Если он у нее с собой — она вечно оставляет его дома, — и если она не настолько зла, чтобы отказать мне его одолжить, то я смог бы спрятать его в кармане, просунув провод от наушников под толстовку. Миссис Педерсон все равно может это заметить, но попытаться стоило.

— Джун? — шепотом позвал я. — У тебя мобильный с собой? — Я украдкой покосился на Лизель. Она смотрела на меня, нахмурившись. Дело плохо.

Джуни приподняла голову, не глядя на меня.

— Что случилось? — осторожно спросила она, словно не зная, продолжать злиться на меня или нет.

— Никто не может слышать нас, кроме нас самих, — сказала Лизель деду Брю, но голос ее прозвучал неуверенно. Дело уже не плохо, а очень плохо.

— Мне нужна музыка. — Прямо сию секунду.

— А где Марси? — Джуни не знала, какое у меня заболевание — о таком как-то не расскажешь за столом в школьном кафе, но знала, что у меня есть разрешение на прослушивание айпода в любое необходимое для меня время.

— Брюстер.

— Но он не мог его забрать. У тебя же разрешение.

Лизель спрыгнула со стола миссис Педерсон в облаке своего розового платья и направилась ко мне.

— Я не верю тебе, — сказала она деду Брю, стоящему рядом со мной. — Докажи.

— Он не должен был… так у тебя с собой мобильный или нет?

Джуни покачала головой.

— Дома. — Она повернулась ко мне, забыв о своей недавней вспышке ярости. На ее лице была написана тревога, язык щелчками проходился по булавкам на губе, зажатой между зубами — ее нервная привычка. — С тобой ничего не случится без музыки?

Дед Брю наклонился к моему уху.

— Малыш, ну признайся же. Скажи, что ты можешь слышать нас. Пусть эта тупая девка… — он ткнул большим пальцем в сторону Лизель, — заткнется.

Все становится хуже и хуже. Я поднял руку.

— Да, Киллиан? — недовольно спросила миссис Педерсон.

— Можно мне в уборную? — Пошел этот Брюстер. Если мне удастся добраться сначала до машины, а потом до дома без кучи призраков на хвосте, то я буду свободен. Мертвые не всеведущие, так же как и я. Если они не знают моего адреса, то не смогут меня найти. Самое сложное — выбраться отсюда целым и невредимым.

— Ну вот, теперь ты его напугала, — проворчал дед Брю.

— Ты опоздал на урок на двадцать минут. Тебе осталось подождать еще двадцать.

— Я знаю, но…

— Никаких «но». Я не потерплю такой недисциплинированности в моем классе. В твоем допуске сказано, — она прошла назад и достала его из металлического подиума, где держала все бумаги, — что ты лишен всех своих привилегий.

— Я всего лишь прошу разрешения сходить в туалет. — Я пытался говорить спокойно, но по классу все равно прошла волна смешков и шепота. Боже. Как же я это ненавижу.

— Поторопись, — подгоняла Лизель деда Брю. — Она его сейчас отпустит.

— Вот уж нет, — отозвался с другой стороны класса Джей Монтгомери. — Она та еще мегера.

— Эй, последи за языком, — рявкнула Лизель. — Ты говоришь о моей лучшей подруге. Поверь мне, она уступит. Клэр неприятна мысль о том, что дети злятся на нее. Она ужасно не уверена в себе. — Лизель драматично возвела глаза к потолку.

Я потряс головой, пытаясь не обращать внимания на спорящие голоса. Становилось все труднее и труднее не закричать им, чтобы они все заткнулись.

— Пожалуйста, миссис Педерсон. Мне, правда, очень нехорошо. — Я вытер вспотевшие ладони о джинсы.

Она хмурилась, но, действительно, несмотря на неодобрительный взгляд, выражение ее лица смягчилось. — Если ты болен, то иди сразу в медицинский кабинет. И даже не думай курить в уборной. Я проверю, будь уверен.

И бесполезно ей объяснять, что я не курю. Во всяком случае, сигареты. И уж точно не в школе, где Брюстер глаз с меня не спускает.

— Спасибо. — Я сунул в рюкзак учебник с тетрадью.

— Видишь? Я же говорила. — Лизель сложила руки на груди. — Он ничем не отличается от всех остальных и…

Когда я встал и закинул на плечо рюкзак, дед Брю меня толкнул. Я должен был бы этого ожидать, ведь он видел, что случилось с его сигаретой в кабинете директора. Но обычно мертвые не горели желанием к нам прикасаться…

Я пошатнулся, как пьяный, и, споткнувшись о собственную ногу, упал на одно колено.

Все — и живые, и мертвые — ахнули.

— Боже мой, — прошептала Лизель.

— Тебе плохо, Киллиан? — направилась ко мне миссис Педерсон.

— Уилл? — Джуни приподнялась на стуле, прижав свой рюкзак к животу.

— Он может видеть нас? Он знает, с каким счетом закончилась моя игра? — спросил Джей.

— Ты как, малыш? Я не хотел тебя сильно толкнуть.

— Он может помочь нам выбраться отсюда? — спросил Эрик.

— Мне нужно, чтобы он поговорил с моей женой, — присоединился к остальным дед Дженнифер. — Она подумывает выйти замуж за старикана-соседа, живущего рядом с нашим домом в Аризоне.

Я накинул на голову капюшон и закрыл уши ладонями поверх ткани. — Мне нужно уйти! — закричал я, перекрывая гомон. Слишком громко, Уилл, слишком громко. Это подтверждали округлившиеся от страха глаза миссис Педерсон. Естественно. Для нее я орал без всякой на то причины.

— Джуни… То есть, Эйприл, проводи Уилла в медицинский кабинет, — приглушенно велела она.

Надо отдать ей должное, Джуни тут же вскочила со стула, чуть не перевернув свой стол. Перебросив лямку рюкзака через голову, она обхватила мое запястье прохладной рукой.

— Поднимайся. Идем.

Джуни помогла мне встать на ноги. Сквозь звон в ушах ее слова были еле слышны.

Мы прошли по проходу и пересекли класс. Миссис Педерсон отошла за подиум. Каждый из находившихся в классе провожал нас взглядом, пока мы не вышли за дверь. Включая мой призрачный фан-клуб.

— Он — мой, — провозгласила Лизель.

— Не смеши нас. Нельзя присваивать себе кого-то в таком вопросе, — отозвался дед Дженнифер.

— Мы с Эриком дольше всех ждали, поэтому мы будем первыми. Ты же помер вроде как пару лет назад.

— Его нашел я, — заметил дед Брю. — Так что вставайте в очередь за мной, особенно ты, цыпочка.

— Мне всего лишь нужно узнать результаты игры. Это же не сложно? Мы выиграли? Ты же должен знать, парень. — Вцепился мне в руку Джей.

— Проиграли, — ответил я, хотя, уверен, он и сам это знал в глубине души.

Джуни повернула голову и уставилась на меня. Ее обрамленное блестящими черными волосами лицо было бледнее обычного.

— Уилл? Ты все еще со мной? — Она была напугана, несмотря на то, что уже видела меня в таком состоянии. Не мне ее в этом винить. Я сам каждый раз пугаюсь.

— Я не верю тебе, — повис на моей руке Джей.

Я пытался стряхнуть его с себя, отчего Джуни оступилась, и ее сильно занесло влево. Она ударилась плечом о край висящих на стене шкафчиков и поморщилась.

— Джун, больно?

Она мотнула головой, но ее глаза заблестели и стали казаться воспаленными из-за навернувшихся слез.

— Ты должен держаться изо всех сил, Уилл. После того, что случилось с Лили… я не перенесу… не выдержу…

— Ты врешь. Врешь. Мы выиграли. Я знаю это, — настаивал Джей.

— Тогда найди в шкафу приз за ту игру и оставь меня, мать твою, в покое, — процедил я и взглянул в умоляющие глаза Джуни. — Я стараюсь. Брюстер не поверил мне и…

— Не вини его в этом, — налетел на меня дед Брю, тесня остальных.

Я уловил краем глаза какое-то движение, и вдруг рядом, отшвырнув со своего пути деда Брю, появился Эван — призрак-уборщик, круглыми сутками намывающий пол.

— Я не хотел никому навредить, — умоляюще запричитал он, вцепившись в мое плечо. — Ты должен сказать им об этом. Те дети… они сами напросились, издеваясь надо мной. И это не давало право судье приговорить меня к смерти.

— Пожалуйста, отцепись от меня, — попросил я.

Но меня послушала только Джуни. С обидой на лице она отпустила мою руку. Без ее поддержки Эван рванул меня к себе, и я опять упал на одно колено. Со всех сторон ко мне тянулись руки.

Я еле сдерживался, чтобы не рухнуть на пол и не свернуться на нем калачиком, защищая себя.

— Джун… — начал я.

— Эй! — закричал женский голос. — Слушайте меня, вы, покойники!

Это привлекло всеобщее внимание. Призраки перестали кричать, ссориться и хвататься за меня и оглянулись. Последовав их примеру, я совершенно неожиданно для себя уставился на пару женских ножек — таких гладких, что они практически блестели. Стройные и слегка загорелые они так и манили к себе прикоснуться. Мое сердце учащенно забилось.

Подняв взгляд повыше, я обнаружил… красные спортивные шортики, белую футболку с большущим следом от шины поперек и переброшенные через плечо светлые волосы. У меня вырвался стон. Алона Дэа.

— Тебе плохо? — опустилась рядом со мной на колени Джуни.

— Нет, просто… — Я покачал головой, глядя на стоящую передо мной руки в боки Алону. Она словно готовилась произнести ободряющую речь в группе поддержки. — Я был уверен, что ты попадешь прямиком в ад.

— Хей! — смерила меня гневным взглядом Алона.

— Я? — пораженно спросила Джуни.

— Что? Нет, не обращай внимания. Не поможешь мне подняться? — Своим появлением и внешностью Алона умудрилась отвлечь с десяток мертвых — ну, чуть меньше десятка — и я хотел воспользоваться этим.

Джуни положила мою руку на свое плечо. Она дрожала.

— Ты новенькая? — спросила Лизель Алону и, повернувшись к Эрику, прошептала: — Должно быть, новенькая.

— А ну все разошлись и нашли себе другой объект для преследования, — командным тоном объявила Алона. — Я его первой нашла.

Ее заявление снова вызвало беспорядочный гомон остальных призраков, но на этот раз он хотя бы направлен был не на меня.

— Ты не можешь…

— Эй, новенькая, некоторые из нас тут ждали…

— …Я просто хочу узнать, какой был счет.

— Уматываем отсюда, — прошептал я Джун.

Она кивнула, все еще бледная. Мы вместе поднялись и начали обходить скопление призраков. Если Джуни и показалось странным то, как я двигаюсь, огибая невидимые для нее препятствия, она об этом ничего не сказала. Она привыкла к моим неожиданным странным выкрутасам, хотя мы это никогда не обсуждали. Мы о многом не говорили. Иногда так проще.

— Слушайте сюда, — продолжала Алона. — У меня сегодня не очень удачный день, поэтому повторять дважды не буду. Я нашла его сегодня утром. Если он будет кому-то помогать, то мне — первой. Он мой. И точка.

Как только она закончила говорить, по коридору пронесся откуда-то взявшийся порыв ветра, взметнув идеальные волосы Алоны и вызвав у меня мурашки. Меня охватило странное чувство.

Я остановился.

— Ты это чувствуешь? — спросил я Джуни.

— Чувствую что?

— Ветер. Он…

Джуни осторожно шагнула в сторону от меня, ее глаза расширились. Она засунула обе руки в свой рюкзак, словно температура резко упала до минуса и это был единственный способ спасти пальцы от обморожения.

— Ты что-то слышишь? — спросила она подрагивающим голосом.

Я отрицательно покачал головой. Мне тяжело было видеть смятение и страх на ее лице.

— Неважно. Забудь. Уходим отсюда.

Но Джуни не двинулась с места. Она не отрываясь смотрела на меня, шаря в рюкзаке в поисках чего-то. Может быть, оставленного дома мобильного? То, что она чувствовала потребность позвать кого-то, потому что боялась меня… причиняло боль.

— Джуни? Я не…

Опять заметив краем глаза какое-то движение, я автоматически развернулся, ожидая еще одно неожиданное нападение уборщика Эвана. Но вместо этого увидел в трех футах от себя черное энергетическое облако. Воздух вокруг него колыхался — как от жара, исходящего из закрытой машины в августовский день. Оно становилось больше, выше и темнее, пока не закрыло собой падающий сверху от ламп свет.

Мое сердце прыгнуло в горло, и стало невозможно дышать. В последний раз я видел его несколько недель назад и, как и множество раз до этого, надеялся, что он будет последним. В том смысле, что он больше не придет за мной, а не в том, что это был последний раз, когда я пережил встречу с ним.

— Уилл? — услышал я будто издалека голос Джуни. — Что с тобой? Ты все еще слышишь… ветер?

Призраки бросились врассыпную. Лизель, крича, убежала, за ней по пятам несся Эрик. Дед Брю промчался мимо меня — наверное, в директорский кабинет. Джей и большинство остальных просто развернулись и молча прошли сквозь стену со шкафчиками.

Но не Алона. Она стояла как вкопанная, глядя вверх на жуткое облако. — Что… что это такое, Киллиан? — удивительно, но ее голос был почти спокойным, хоть и подрагивал.

«Это» было причиной того, что я знал: Алона Дэа не покончила с собой, какие бы слухи вокруг не ходили. Когда люди убивают себя, вся их негативная энергия — грусть, ненависть к самому себе, страхи, отчаяние — остается. Многие из призраков-самоубийц лишь молча и печально бродят по земле — размытые тени тех, кем они когда-то были. В данном же случае негативная энергия была настолько сильна, что уничтожила в призраке все человеческое, превратив его в энергетическое воплощение одной лишь дикой злости. Никогда больше я с таким не сталкивался, так что мне не пришлось теперь гадать, кто передо мной.

— Привет, пап, — сказал я, пытаясь не выдать голосом своих чувств. — Зачем пришел?