Призрак мисс Миранды

Глава 9

— Так на кого ты все-таки положила глаз? — спросила я Таню шесть дней спустя. Она недавно обрела привычку являться домой каждый уик-энд. Объясняла она ее тем, что летом в Лондоне просто невыносимо жарко и в июне салон на субботу закрывается, ну и, кроме того, ее нынешний бойфренд уехал в отпуск в Америку.

Но я-то знала, что все это отговорки. Странная иллюзорная жизнь киногруппы притягивала мою сестру, как бабочку огонь.

Теперь предметом ее преклонения был Гарри Хеннесси.

— Ты должна признать, что появился он на людях просто потрясающе. Все так заорали, что я подумала, будто мы на концерте поп-звезды. От него все без ума. Я думаю, что это отчасти и твоя заслуга. Ты отлично справилась. Он выглядел таким soigne [9], как настоящий щеголь времен Регентства.

— В самом деле? — улыбнулась я.

— И сидел на Леди Джейн с таким видом, — продолжила Таня, — словно родился в седле. Никто даже не догадался!

— Кроме Робби. Тот видел, как Хеннесси опускал меня на землю. И теперь может подумать…

— Робби вообще не думает. И точка. Кроме того, ему-то какое дело!

— Может, так думаешь ты. Но не я.

— Ну и глупо с твоей стороны. Хотя я, честно говоря, просто поражаюсь. Когда вокруг тебя столько обаятельных мужчин — Николас Пембертон, этот красавчик с каштановыми кудрями — Гарри Хеннесси, не говоря уж об операторе, который поедает тебя глазами, и о художнике…

— Можешь не верить, — отрезала я, кидая ей кухонное полотенце и недвусмысленно указывая на груду чайной посуды, сложенную в раковине.

Сегодня мы решили сесть за чай пораньше, потому что были приглашены на первый день съемок. Мать с Таней восприняли это приглашение с нескрываемым восторгом, а мой интерес носил скорее неприязненный оттенок.

Таня неохотно сползла со стула и взяла полотенце. Она грустно посмотрела на свой безукоризненный ярко-красный маникюр и скрепя сердце вытерла пару тарелок.

— В любом случае, — рассуждала она, — если хочешь моего совета, заставь его поломать голову — я имею в виду Робби. Ибо если он заподозрит, что у тебя роман с Гарри Хеннесси или с кем-то еще, то просто не сможет не проявить к тебе интереса.

— Еще как сможет, — сказала я. — Этот номер не пройдет.

— Еще как пройдет! Он проходу тебе не даст!

— С чего ты это взяла?

— Потому что я знаю мужчин.

Я недвусмысленно хмыкнула, и Таня засмеялась:

— Я разбираюсь в мужчинах так же, как ты в детишках.

— Неужто?

— Да вот, представь себе. Все они одинаковы.

Я вымыла последнюю тарелку, спустила воду и промыла раковину.

— Они порой непредсказуемы, — продолжила Таня, — но даже их непредсказуемость можно предугадать. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Я отрицательно покачала головой:

— Откровенно говоря, нет. — Зазвонил телефон, и, продолжая смеяться, я продолжала: — Ладно, мисс Оракул, можешь угадать, кто это звонит?

— Без проблем. — Таня снова с удобством расположилась на стуле и взялась за маникюрный набор. Не глядя на меня, она сказала: — Конечно, Робби. Тебе. Как я и говорила. Ибо он перепугался, что ты увлеклась кем-то другим. А он сам положил на тебя глаз.

Я грустно улыбнулась:

— Не тешь мои надежды! — Выйдя в маленький холл, я взяла трубку. Но когда я услышала этот голос звонившего, то от удивления, что Таня оказалась права, с трудом поняла смысл предложения Робби.

Пока техники возились на съемочной площадке, Николас Пембертон вышел встретить нас. На нем была рубашка с открытым воротом и синие джинсы, и он выглядел спокойным и собранным, как и подобает человеку, чьим командам все должны подчиняться. Глаза его горели энтузиазмом. Несмотря на всю ответственность, которая ложилась на него с сегодняшнего дня, казалось, он помолодел.

— Боюсь, — предупредил он, — что процесс подготовки к съемке покажется вам довольно нудным. В данный момент, — показал он, — верхняя камера устанавливается под нужным углом, и идет поиск того, что называется рамкой. На съемку каждого дубля уходит всего лишь несколько минут, но мы снимаем снова и снова, пока не получится то, что надо. Боюсь, для постороннего наблюдателя все довольно скучно. Мы не можем снимать каждую сцену с начала до конца. Считается большой удачей, если к концу дня удается отснять пять минут фильма.

Таня заметила, что режиссер должен воплощать терпение, а Николас Пембертон со смехом признался, что, увы, он не может похвастаться этим достоинством. Продолжая тему, он пошутил, что если уж говорить о работе, то терпение скорее присуще Тане, которой раз за разом приходится накрашивать единственную ресницу клиентки, и мне, которая двадцать раз за урок повторяет одно и то же.

— О, — кокетливо засмеялась Таня, — уж она-то это умеет! Не так ли, Розамунда? Видите ли, Николас, не в пример вам, она обладает ангельским терпением.

— В самом деле? — Николас Пембертон саркастически вскинул бровь. — Ну, вы сейчас меня удивили. Вот уж чего не мог предполагать!

Дабы мы поняли, что его последнее замечание было не более чем шуткой… более или менее… он издал характерный для него очаровательный смешок и, взяв нас с Таней под руки, подвел к ряду зеленых складных стульев, на одном из которых уже восседала матушка.

— До чего интересно, Николас, — призналась она, — просто сидеть здесь и наблюдать за происходящим. Понятия не имею, что они тут все делают. Но эти кабели, они опасны, не так ли? Нет? Ну, вам виднее. Я только надеюсь, что вам не потребуется слишком много энергии, а то во всей деревне отключится свет. И сюда незамедлительно примчится капитан Коггин.

Мистер Пембертон объяснил, что для работы у них есть свой передвижной генератор. Тем не менее, сегодня большинство сцен снимается при солнечном свете. Забавно, но именно этот сюжет на экране будет разворачиваться в сумерках. Но линзы объективов обладают так называемым матовым покрытием, а резкость и освещенность можно приглушить марлей. Пойдет в ход и вазелин, которым смазывают линзы.

— Я пригласил вас в какой-то мере и для того, чтобы объяснить, чем мы занимаемся, — он показал на солидное кресло с большими черными буквами «Режиссер» на спинке, — и потому, что отсюда лучше видно, как работает оператор. — На этот раз он улыбнулся Тане. — Хотелось бы верить, Титания, что вы не слишком отвлечете мою команду своей прекрасной внешностью!

Меня он не упомянул, поскольку, с одной стороны, мое присутствие отвлечет от работы разве что Дженис Пибоди. А с другой — я явно не пользовалась той благосклонностью мистера Пембертона, которую он подчеркнуто оказывал Тане и матери.

Это чувствовалось даже в том, как он рассаживал нашу небольшую компанию. Таня устроилась рядом с креслом режиссера. Бок о бок с ней сидела мама. И наконец, я.

Но Тане не удалось воспользоваться преимуществами столь близкого соседства. Как только мы расселись, мистер Пембертон сразу же приступил к делу. Подозвав операторскую команду, он принялся рассматривать отснятые кадры при помощи устройства, напоминающего большую ювелирную лупу; он лично поменял угол установки камер и расставил микрофоны, которые, как он наспех пояснил нам, должны улавливать каждый звук и в то же время не появляться на экране; кроме того, он проверил расположение небольших электродуговых ламп на полу, которые на профессиональном языке назывались «юпами».

— Кстати, — пока Николас Пембертон устанавливал «микрофонного журавля», я, перегнувшись через спинку маминого стула, обратилась к Тане, — с каких это пор вы стали называть друг друга по имени?

— Кто «с каких пор»?

— Вы и Николас Пембертон.

— Точнее, я и Николас Пембертон. Эх ты, ребенок, кто же у нас преподаватель английского языка? Да сама толком не знаю. — Она пожала плечами. — С самого начала. Правда, не помню. А что? Ты против?

— Да не особенно.

— На самом деле, — кокетливо улыбнулась Таня, — он… то есть Николас, сказал, что ему нравится мое настоящее имя. Титания. Он сказал, что в нем есть какое-то очарование. И что оно мне очень подходит.

— В самом деле?

— Он считает, что «Розамунда» тоже тебе соответствует.

Я стала припоминать, какие качества Розамунды могли бы вызвать у него неприятие, если он это имел в виду, — и тут, наконец съемочная площадка была приведена в порядок. Статисты покинули ее. Настал черед появления звезд. Зрители примолкли, и на площадке во всей непревзойденной красоте появилась Сильвия Сильвестр.

Мистер Пембертон стоял в отдалении. Но я совершенно четко видела выражение его лица. И мне пришло в голову, что Тане придется пустить в ход всю волшебную силу своей тезки-феи, если она, в самом деле мечтает победить такую любовь.

Еще до конца съемок я получила второе подтверждение этой теории. Когда актеры заняли свои места — в данном случае это были Сильвия Сильвестр и пожилой характерный актер в костюме дворецкого, — мистер Пембертон вернулся и остановился рядом с нами.

— С минуты на минуту, — объявил он, — мы начнем. Прошу вас соблюдать во время съемки полную тишину. В перерыве между дублями можете свободно разговаривать. Хочу объяснить вам, что мы снимаем двумя камерами. Одна фиксирует изображение, а другая записывает звук, так что одновременно идут две дорожки. Сейчас в центре внимания будет мисс Сильвестр. Операторская тележка на рельсах будет следовать за ней. Толкает ее вон тот парень. Он так и называется — толкач. И как только появится человек с хлопушкой, прошу вас, ни слова! Ибо ее хлопок означает, что идет синхронная запись изображения и звука. А если вам наскучит и захотите уйти, то помните… это лучше всего сделать между дублями.

Но никому из нас и в голову не пришло, что тут можно соскучиться. Словно трое послушных школьников, мы заворожено наблюдали, как, проверив местоположение каждого актера, режиссер заметил непорядок в костюме мисс Сильвестр. Он повелительно поманил кого-то пальцем, и рядом тут же оказалась мисс Трипп, костюмерша, с подушечкой, утыканной булавками и иголками, которая сразу же стала взволнованно хлопотать и кудахтать, как черная минорка. К тому же мистера Пембертона не устроило качество бакенбард дворецкого, и возникший гример послушно привел их в порядок.

— Должна сказать, — склонившись ко мне, шепнула Таня, — что, как бы мне ни нравился этот человек, работать с ним я бы не хотела. — Мама неодобрительно покачала головой и напомнила, что шептаться невежливо. Тем более отпускать замечания в адрес тех, у кого в данный момент мы в гостях.

И наконец, лишь когда церковный колокол в Дервент-Лэнгли пробил семь часов, мистер Пембертон наконец остался доволен. В последний раз, внимательно осмотрев всех и вся, он крикнул:

— О'кей! Мотор!

Это был приказ к началу работу оператора и звукорежиссера, ибо вокруг первой камеры тут же засуетились люди, а человек с наушниками, стоящий рядом с большим агрегатом на консоли, крикнул:

— Пошла запись!

Затем перед камерой появился рыжеволосый парень с хлопушкой и вскинул какую-то небольшую черную доску, состоящую из одной большой и двух маленьких секций. На них было написано название фильма («Лунные всадники», режиссура Николаса Пембертона), а на нижней части: «Эпизод 17, дубль 1».

На верхней части доски была такая откидная полоска, напоминавшая лезвие ножниц. Парень с хлопушкой приподнял ее и с треском опустил.

Словно давая понять, что мы отлично поняли наступление того момента, о котором предупреждал мистер Пембертон, мама приложила палец к губам, глянув сначала на Таню, а потом на меня. Обе мы послушно закивали в ответ.

— Пошли! — крикнул мистер Пембертон, и, словно две марионетки, которые, дернувшись, приходят в движение, мисс Сильвестр и дворецкий приступили к делу. Она стала спускаться по ступенькам террасы, а стоящий сзади дворецкий сказал: «Мадам, я умоляю…» — и тут Николас Пембертон заорал: «Стоп!»

Лишь когда пробило восемь, мистер Пембертон разрешил дворецкому завершить свою фразу: «Мадам, я умоляю, молитва требует внимания!» — и протянуть дрожащую руку. А мисс Сильвестр, полная гнева и разочарования, подобрала юбки и сделала несколько торопливых шагов по дорожке.

К половине девятого на доске хлопушки оставалась все та же запись, и лишь на третьей части красовалось «Дубль 12».

В перерыве между дублями камере понадобился небольшой ремонт, и по той манере, с которой в минуты отдыха держалась Сильвия, я поняла: ее что-то раздражает. И когда костюмерша, суетясь вокруг, попыталась поправить ей парик, она просто оттолкнула ее и осталась стоять со сложенными на груди руками, искоса поглядывая на мистера Пембертона.

К девяти часам солнце спряталось в типичные для этих мест купы вечерних облаков. Его последние золотистые лучи упали на луг, и от деревьев, окаймлявших его, протянулись длинные тени.

— Точнее соблюдать отметки, — велел мистер Пембертон. — Ладно, пришло время собраться. Белый Шиповничек — не ваша давно потерянная дочь. Так что не держите глаза на мокром месте. И, Сильвия, больше чувства. — Он не обратил внимания на ее возмущенный взгляд и крикнул: — О'кей! Начали!

Когда это случилось, я подумала, что актриса все сделала как надо, изобразив сцену на полном накале чувств и доведя ее до совершенства. Но эпизод завершился не так, как предполагалось.

Но сейчас мы, конечно, обратили внимание, что дворецкий произнес свою реплику от всего сердца, может, чуть с большей долей гнева, чем мне показалось необходимым. Мисс Сильвестр еще раз сбежала в сад. Камера следовала за ней по пятам. Полминуты, минута, полторы. Я видела, что все затаили дыхание. Получился ли наконец этот дубль? На лице Николаса Пембертона расползлась слабая улыбка. Ассистент режиссера вскинул большой палец.

Сильвия Сильвестр, за которой по рельсам катилась камера, уже достигла начала Тропы мисс Миранды. Вдруг актриса издала резкий вскрик и остановилась как вкопанная. Руки взлетели ко рту, словно она безуспешно пыталась подавить невольный вопль. Но, тем не менее он вырвался, отдавшись эхом и на лугу, и над рекой, и перешел то ли в сдавленное рыдание, то ли в испуганный плач. И в то же мгновение Николас Пембертон крикнул: «Стоп!»

Не успела я подумать, что должна отдать ей должное, она великолепная актриса, — и в это мгновение мистер Пембертон рывком покрыл те несколько ярдов, что отделяли его от артистки.

— Вырубите эти светильники! — рявкнул он из-за плеча электрику, который все еще пытался направить свет на плачущую кинозвезду.

— Говорю вам, я ее видела! Я не выдумываю! Я видела ее собственными глазами! В конце этого туннеля! В каком-то призрачном свете, а над ней нагнулся мужчина!

Сцена была просто потрясающая, куда более трогательная, чем та, которая только что снималась. Похоже, оба ее участника не замечали, что на них смотрят. Через несколько минут мисс Сильвестр разрешила гримерше вытереть ей глаза. Она разрешила мистеру Пембертону отойти, лишь когда он убедился сам и убедил ее, что на Тропе мисс Миранды ровно никого нет — ни призрачной фигуры, ни танцующих огней.

— Это были всего лишь отблески солнца на воде. И ничего иного, заверяю тебя. А теперь, — коротко бросил он, — к делу. Тебе придется повторить этот кусок.

— Дорогой, я не могу! Правда! Для одного дня с меня более чем достаточно.

Я видела, как мистер Пембертон стиснул зубы. Очень мягко, но с железной непреклонностью он сказал:

— Прости, Сильвия, но ты должна. В противном случае ты никогда не справишься с задачей. Упав с лошади, надо тут же снова оседлать ее. Разве не так, Розамунда?

Не без ханжеских ноток в голосе я послушно согласилась с ним и услышала какие-то вполголоса брошенные слова мисс Сильвестр, которые, боюсь, не содержали ничего приятного в мой адрес.

Она неохотно позволила привести в порядок грим и поправить парик. Появился парень с хлопушкой, и все началось сначала.

Но на этот раз мистер Пембертон занял место рядом с операторской тележкой, так что, завершив сцену, Сильвия сразу же упала ему в объятия. Он успел крикнуть: «Стоп!» — дабы слова, не имеющие отношения к сценарию, не остались на звуковой дорожке.

И вовремя, отметила я, ибо, как только Сильвия Сильвестр приникла к груди режиссера, она улыбнулась, растроганно глядя на него, и сказала дрожащим голосом:

— Дорогой, я ведь справилась, правда? Но только ради тебя. Только потому, что люблю тебя.