Призрак замка Аруэ (СИ)

14

Проснулся я в поту, как и было обещано. Только я до конца не мог вспомнить, от кого и при каких обстоятельствах исходило это странное обещание.

— Друг! — звал меня кто-то. — Друг…

Я с трудом разлепил тяжелые веки и сразу узнал склонившегося надо мной эльфа.

— Зильмедир, — прошептал я с облегчением. — Кажется, мне вновь приснился страшный сон.

— Снова вампиры?

Солнечные лучи пробивались сквозь редкую соломенную крышу.

— Неужто я проспал так долго? — поразился я.

— Ты пару раз кричал в ночи, и когда успокоился, я не посмел нарушить твой сон. Я рассудил, что феи на Аннан Мор играются с твоими мыслями. Мне и самому приходила во сне моя покойная матушка, — он, как мог, старался меня утешить.

А я смотрел в его лицо, такое знакомое и меж тем отчего-то такое непривычное. Меня удивляла чрезмерная угловатость линий, а ведь я помнил, что Зильмедир выделялся среди иных уроженцев Редколесья чертами мягкими и утонченными. Как же раньше я не замечал столь несомненной грубости высоких скул? В его красивых глазах правильной продолговатой формы, казалось, отсутствовал былой лучистый блеск, да и ровные брови, и кожа, однородная, без единого изъяна, повергли меня в замешательство. Если бы я сам не слышал минуту назад его привычную речь, то подумал бы, что, пока я спал, моего товарища убили и воскресили темные чародеи, и теперь передо мной стоит не юный мой соратник, а восставший из мертвых драуг, занявший его место.

— Мне снился кошмар, — повторил я и, поспешив отвлечься от гнетущих мыслей, принялся за ежедневный утренний обряд: проверил стрелы, промаслил жиром древесину, надел на лук тетиву и плавно растянул пару раз для пробы, после чего покинул хижину и направился к ближайшему ручью.

Я шел, проваливаясь по щиколотки в вязкую почву, — до болот было рукой подать. Все еще не до конца пробудившись, я брел, спотыкаясь о пни и коряги, пытаясь припомнить свой сон, но все, что вертелось в моем затуманенном разуме, — обрывки ничего не значащих фраз и картинок. Отвлекшись от ночных видений, я вернулся мыслями к вещам действительно важным: до Холмов Найр оставался день пути — не более. А когда дойдем, нужно сразу же проверить ближайшую к ним рощу и основать стоянку. Ведь неизвестно, как встретит нас крошечный народец, и встретит ли вообще. Забрать из лесного лагеря придется лишь самое необходимое: оружие и чистую воду. Дальше — самое сложное: охота на упыря. А в этом деле никогда не знаешь до конца, кто жертва, а кто добыча.

Под сенью леса стояла прохлада. Внезапный шум прервал мой резвый шаг: боязливо шарахнулся в чащу одинокий молодой олень, резко вспорхнула с замшелой ивы самка черноперой сипухи: бесшумная, словно тень. Вдруг в искрах яркой, будто волшебная вспышка, передо мной возникло видение: невероятной красоты зеленое море и плавный, чарующий взмах гигантских белых кожистых крыльев у самого лица. Бабочка то была или птица — я не успел рассмотреть: картинка испарилась так же внезапно, как и явилась мне в бреду. Мотнув головой, я продолжил свой путь, но уже осторожнее.

Дойдя до ручья, поспешил умыться и набрать воды в два легких глиняных кувшина. И тут в прорехе меж куполов гигантских верб показалось солнце. Круглое и золотистое оно осветило лучами поляну, родник, журчащий ручеек, толстенные стволы старых, склонившихся к воде ив. Долго я не мог понять, что же так тревожит меня среди всей этой слепящей красоты. Но чем дольше глядел на подсвеченный солнцем пейзаж, тем сильнее меня смущало невероятно малое число оттенков, которые обнажала передо мной в тот день природа. Свежие утренние лучи разбивали траву на три или четыре цвета, которые непривычно резали глаза. Вода казалась чересчур голубой, а бегущая по ней рябь — слишком интенсивной, а вот листья на деревьях, наоборот, были лишены своей глубины, и когда они мелко подрагивали на ветру, всякие границы меж ними казались нечеткими и размытыми. Мне вдруг вспомнились радужные переходы из далекого сна, сотни тонов и полутонов играющих на зелени солнечных лучей, холодное сияние луны и насыщенный красками рассветный горизонт. Мне пришлось умываться еще раз, чтобы отбросить нелепые мысли о том, что я все еще сплю, что я так и не проснулся и блуждаю теперь в одном из своих кошмаров. Но ничего не подтверждало это мое глупое предположение.

К вечеру добрались до самой границы с болотами. Здесь наши земли заканчивались, и начиналась территория фей. Гнилые трясины, покрытые бурой ряской, и вонь, тянущаяся на многие километры. Говорят, здесь раньше была река, но темные колдуны отравили воду, и духи покинули это место. Феи же, обитавшие по ее берегам, перебрались жить к подножию близлежащих холмов, нетронутых тем гиблым заклятьем.

— Вон они, — указал я на виднеющиеся на горизонте угрожающе острые вершины, — Холмы Найр.

Издали они казались высоченным частоколом, защищающим поселение фей с Востока, опоясанные хвойными рощами по линии зыбких глинистых берегов. Уже через день нам предстояло проверить, что же представляют из себя эти возвышенности вблизи. Идти через топи под покровом ночи было опасно. Костер тоже решили не разводить. Попили воды и стали готовиться ко сну.

— Держи яблоко, — крикнул Зильмедир, стоило мне устроить себе сносную постель из стеблей камыша, листвы и веток. — Последнее, — посетовал он.

На лету поймав небольшой равномерно-зеленый плод, я благодарно кивнул товарищу и поднес было фрукт к губам, но тут странная мысль, что посетила меня утром у ручья, вновь закралась в мой разум. Сам не зная почему, я дотронулся до яблока кончиком носа и начал жадно обнюхивать его, как лис — свежие заячьи следы. После откусил, пожевал немного и откусил вновь.

Вялое яблоко — не хрустит, — подумалось мне, но нет — плод был совершенно гладкий, точно отполированный.

— Все в порядке? — Сотворив для себя сносное временное ложе, Зильмедир присел рядом со мной на корточки и внимательно, настороженно посмотрел мне в глаза.

— Конечно, — отмахнулся я, — просто… — Я так впился взглядом в его лицо, что даже забыл, что хотел сказать. Мне казалось, что я вспомнил что-то важное, но что именно — забыл. Я внимательно посмотрел на свои руки, затем вновь перевел их на следопыта.

— Следует все же попробовать раздобыть хоть что-то съестное.

Зильмедир согласно кивнул, и мы посчитались, кому идти на охоту. Идти выпало мне. Мой юный товарищ же пообещал принести еще воды из расположенного неподалеку лесного родника — до самых холмов чистых источников нам теперь не видать.

Я удалился от стоянки на приличное расстояние. И пока исследовал негостеприимный болотистый край, все думал об этом яблоке и о странностях, которые преследуют меня весь день — с того самого момента, как я пробудился. Ужин мне раздобыть так и не удалось. Зато случилось обнаружить небольшой лагерь гоблинов-мародеров. Оценив вооружение бандитов, если ржавые топоры и гнилые колья можно так назвать, я решил, что справлюсь сам. Двоих мне удалось подстрелить еще из засады. Остальные шестеро или семеро коротышек предпочли бою бегство. Вернувшись к Зильмедиру, заверил его, что, хоть и с пустым желудком, но спать теперь можно спокойно.

— Завтра пересечем топи, а за ними — и они: чернокаменные и острые, как зубы во рту старой ведьмы, таинственные Холмы Найр, — еще раз напомнил мой спутник. — И нравится же этим крохам обитать в таком неуютном месте, — подивился он.

— Здесь жили их предки, — возразил я. — Пикси ни за что не покинуть курганы своих прародителей.

— Маги продолжают отравлять болота, — в голосе следопыта звучало негодование.

— С магами пусть разбирается Гильдия. Наша задача — убрать этого проклятого вурдалака и проложить воинам надежный и безопасный путь в Долину Фей.

Без костра было неуютно, и решено было поскорее ложиться спать.

— Первый подежуришь, как всегда? — зевая, спросил молодой помощник и, не дожидаясь ответа, принялся устраиваться на помосте из веток и лапника.

Спустя минуту он уже спал под прерывистый свист неясыти, нашедшей приют на самой границе с лесом. Откуда-то издали прилетал клокочущий ответ ее товарки. Их диалог то и дело прерывался уханьем филина, доносившимся со стороны болот.

Заложив за голову руки, я смотрел на звездное небо, и в уме моем всплывали слова неведомого рассказчика о старой земле и огромной упавшей звезде, которая разрушила целый мир. Луна, полная и круглая, как головка сыра, взошла над миром. Та самая луна, что светила в окно круглой комнаты. Комнаты? И тут я вспомнил: пышное платье, и странника в парике, и наш долгий разговор о каком-то ином мире, в котором люди летают на кораблях среди звезд, и живут во снах, и исследуют разные земли, и где нет эльфов. Я сел от неожиданности и даже головой покрутил. Вздор! — произнес я еле слышно. — Это был странный, невероятно красочный, но все-такие сон. Я огляделся: болота мерцали желчью, от трупных пузырьков вся поверхность казалась вспененной и источала несильный — гораздо милосерднее дневного, но все же неприятный гнилостный запах.

Это просто безумие — так трепетать из-за какого-то сна, — сознавал я. Но мысли о нереальности происходящего просто не шли у меня из головы, хоть я и устроился удобнее и постарался отвлечь себя пересчетом звезд. Но теперь мне начали досаждать тоскливые птичьи переговоры. Сильнее всех раздража сова, что сидела на сосне в сотне метрах от берега, то умолкая, то вновь начиная свое тоскливое завывание. Невольно прислушавшись к ее жалобному пению, я вновь начал напрягаться всем телом. Пела неясыть уныло и монотонно, но уже после нескольких минут наблюдений я уловил четкий повтор каждого издаваемого птицей звука. Вот снова кончились четыре длинных дребезжащих пассажа, затем раздался громкий свист, за ним последовала приглушенная трель отозвавшейся за лесом ее подружки. Два-три-четыре раза повторился тот же фрагмент. Филин, — сосредоточенно прошептал я, и как по заказу в этот самый момент от болот вновь послышалось сердитое уханье филина. И снова все начиналось по новой. Охваченный небывалым волнением, я рванул в сторону леса и успокоился лишь тогда, когда согнал с дерева эту дьявольскую птицу.

— Святой Матриарх! Духи предков! Матерь огня Ифрида! — бормотал я, бредя обратно. Больше я не находил себе места. То вглядывался в ровный диск луны, то глядел на свои руки, щупал кожу на ладонях и запястьях. Ощущения были грубыми и, что меня больше всего поразило, едва заметными, словно бы на руках у меня были перчатки. Интересно, какая кожа на руках Бэлсирифь? Ни к одной женщине, кроме матери, до того момента я не прикасался. Но я точно помнил, что у мамы ладони были мягкими, как бархат. Я вспомнил, как ласкала она мои волосы, и эта память меня слегка успокоила. Еще шесть-восемь дней, и мы выследим упыря, и я смогу вернуться в деревню. И там я обязательно расспрошу ее обо всем. Она должна знать ответ. Кто, если не она, старшая провидица Матриарха. Она знает ответ.

— Ты совсем не выглядишь уставшим. — Зильмедир нашел меня там же, где и оставил, у самой воды, глядящего на звездное небо.

— Еще посижу, — отозвался я неуверенно.

— Не глупи. Кошмар не вернется. Спи спокойно, — заботливо молвил товарищ. — Завтра нас ждет нелегкий переход через болота.

Похлопав его по плечу, я не спеша поплелся в сторону лежанки. Тяжелыми руками скинул жилет и сапоги и откинулся на матрас из камыша. Перед тем как закрыть глаза, я еще раз посмотрел на небо и, завидев спешащую к земле малюсенькую звезду, загадал, чтобы мне приснился сон о густых джунглях посреди неизведанной земли, с восходящим на горизонте огромным рыжим солнцем, и стаю пролетающих над парящей металлической повозкой белых птиц с крыльями, похожими на рыбьи плавники.

Услышав принесенную ветром чарующую мелодию, я вздрогнул… Но, нет — то был лишь мелодичный голос Зильмедира. Следопыт пел себе под нос старинную песню тех времен, когда народы семи королевств были едины.

Заслушавшись мягким пением товарища, я сам не заметил, как заснул.

О ночь!{?}[L’Hymne à la nuit (Гимн ночи). Свободный перевод автором темы из оперы Жана-Филиппа Рамо «Ипполит и Арисия», созданной в 1733 году.] Глубокое молчание!

Остановив ума блуждания,

Ты звездным трепетным мерцанием

Покой уснувших охраняй!

Над странником, глядящим в вечность

Атласный полог расстилай!

О ночь! Пора воспоминаний!

Сосуд бессмысленных страданий

Наполни радостью сполна!

Будь милосердна к пилигримам

И кающимся, и невинным,

И сон продли их до утра!

Певцам, рожденным для мечтаний,

Даруй способность к состраданию

И ясность вольного ума

И безмятежностью безбрежной

Наполни сердце их до дна!

О Ночь! Спусти с небес на землю

Плеяд непостижимых тайны!

В спокойном их очаровании

Танцует полная луна…

Под покрывалом темноты

Нет правды слаще, чем надежда,

Нет красоты милей мечты.