Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

ПРЕДИСЛОВИЕ

Американская буржуазная мысль стремится представить покорение Дальнего Запада как эпоху национальной славы и величия; она внешне выглядит ярче и экзотичнее, чем будни капиталистической современности. Но факты показывают, что «покорение» Запада связано с настоящим колониализмом, по волчьим законам которого накапливалось то богатство, которое сделало страну мощной империалистической державой.

Литература о Дальнем Западе четко отразила это общее противоречие истории США: масса дельцов от литературы стала сколачивать капитал на производстве бесчисленных коммерческих романов-вестернов, насквозь пропитанных колониалистскои моралью; напротив, серьезных американских писателей (со времен Твена и Брета Гарта) отличало сильное желание разобраться в уроках, оставленных им в наследство американским Западом. Чтобы понять, что означает для Америки Дальний Запад, нужно точнее представить себе его во времени и пространстве — исторически и географически.

Конечно, всякий, кто хоть краем глаза видел стремительные вестерны, фильм о ковбоях и индейцах, скажет, что Дальний Запад — это прерии и пустыни в глубине Северной Америки. На первый взгляд точнее и не требуется знать о месте и времени действия, когда речь идет об американском Западе.

На самом деле все как раз наоборот. Место и время — основа всякого действия — имеют особую важность именно для Дальнего Запада. В одном из рассказов о нем герой, например, обнаруживает, что находится «в пятидесяти милях от воды, в ста — от топлива, в миллионе — от бога, в трех футах от ада». К тому же у американского Запада множество прозвищ: Дикий Запад, Старый Запад, Индейский Запад и даже Ревущий Запад. Все они тоже тесно связаны с конкретной эпохой и местоположением.

Откуда же начинается американский Запад?

«На заре американской истории «Западом» считалось побережье Атлантического океана; но с первых же лет колониальной истории начал отделяться свой, «американский», Запад. Продвижение черты поселений на Запад, образование своего пионерского фермерского Запада, отличного от промышленного и рабовладельческого Востока, обозначилось уже в колониальный период; по мере расширения зоны колоний понятие Запада получает каждый раз другое содержание».[1]

В настоящее время считается, что американский Запад — это примерно две трети территории США, лежащие западнее реки Миссисипи.

Первое описание северной части этого обширного края составила экспедиция М. Льюиса и У. Кларка, проведенная по заданию президента Т. Джефферсона в 1804–1806 годах.

Первопроходцы и путешественники шли необозримыми и безлюдными просторами, на которых позже, в течение десятилетий (примерно с 1849 по 1890 год), разыграется национальная трагедия американцев.

Судьба неосвоенных земель на Западе составляла важный пункт политических разногласий между Севером и Югом накануне и во время гражданской войны. Принципиального решения требовал вопрос о том, станут западные земли рабовладельческими или нет. Принятый в 1862 году так называемый Гомстед-акт предоставил западные земли в пользование переселенцам, за которыми с 1863 по 1900 год было закреплено около шестисот тысяч наделов общей площадью восемьдесят миллионов акров.

Основные действующие лица исторической драмы американского Запада — это, конечно, индеец, ковбой, первопроходец-траппер. Всех их читатель найдет на страницах этой книги. Кэл Кроуфорд из рассказа Дороти Джонсон «Пора величия» «прошел по всему Йеллоустону… сиживал в совете вождей, снимал скальпы и ухитрился сберечь собственный. Эти смелые одиночки, искавшие волю лишь для себя и вместе с тем — независимость от буржуазных законов, сразились один на один за новые владения, но вскоре были вынуждены уступить весь континент другим — тем, кто шел вслед за ними: сначала первым поселенцам-фермерам, а те — перекупщикам, земельным спекулянтам, крупным арендаторам, лавочникам и скотоводческим королям — словом, тем, кто постепенно прибирал к рукам природные ресурсы Дикого Запада. Действительно, дух наживы насквозь пронизывает колонизацию Запада, заглушая подчас пафос геройского единоборства человека с опасностями дикого края и невероятных приключений. Возникшие было у части населения страны надежды на то, что на Западе удастся сохранить подлинную демократию отношений между людьми, обеспечить всем безбедное существование, что на Западе все окажутся по-настоящему свободными от любого угнетения, оказались утопией.

По мере истощения земли на Юге мало-помалу на Запад стали перебираться плантаторы. Они усиленно поддерживали спекуляцию землей, заверяя общественность, будто она способствует скорейшему освоению края. На самом же деле она приводила к быстрой концентрации земель в руках самих плантаторов, владельцев крупных скотоводческих ферм — ранчо. Подобный конфликт между скотоводческим королем, шантажирующим мелкого арендатора, и простым гомстедером раскрыт в новелле О. Генри «Последний из трубадуров».

Завоевание Запада вскоре повлекло за собой и множество других фатальных последствий. Подлинной трагедией назовешь судьбу коренных жителей страны — индейцев и тех природных даров, которые составляли основу их существования.

До появления европейцев просторы Запада были владениями массы индейских племен, чрезвычайно разнообразных по внешним признакам и укладу жизни. В основном это были кочевники, в культуре которых на протяжении последних лет происходили коренные изменения. Это случилось после того, как испанские конкистадоры, впервые появившись на юго-западе США в XVII веке, завезли туда лошадей. Лошадь быстро заняла центральное место в жизни индейцев Запада — в охоте, войне и торговле. Племена дакотов, шайенов, кроу и другие беспрестанно кочевали по всему пространству Великих равнин (как называют еще американские прерии), в зависимости от времени года и продвижения бизоньих стад. А на юго-западе те же испанцы столкнулись с совсем иными обитателями — там были оседлые поселения, надежно укрытые в скалах от нападения кочевников, напоминающие крепости из кирпича-сырца, — вроде того, что описано в рассказе У. Кэзер «Очарованная скала».

Земли Дальнего Запада обладали поразительными богатствами. Изобилие дичи, редкое разнообразие флоры и фауны заставило первых европейских путешественников отзываться о Дальнем Западе как о «райском саде» на земле. Неисчислимые стада бизонов паслись на Великих равнинах. Несмотря на примитивность индейского земледелия, условия Запада позволяли снимать урожай кукурузы и других культур по два раза в год. Между природой и ее населением существовал своеобразный и довольно устойчивый экологический баланс.

«Мы мерили расстояния так же, как птицы, земля была открыта для наших дорог, как небо для их полетов… Только для белого человека природа была «чащей», а земля «наводнена» дикими зверями и дикарями. Для нас она была домом. И лишь когда явился заросший волосами человек с востока и с лихорадочной поспешностью нагромоздил друг на друга жестокости И несправедливости, Запад стал для нас «Диким». Когда самые звери лесные устремились в бегство с его приближением, вот тогда начался для нас Дикий Запад», — вспоминает об этом времени индейский вождь Стоящий Медведь.

Коренные жители Запада оказались наиболее пострадавшими участниками этой исторической драмы.

Освоение территорий под давлением прибывающих масс по-селенуев сопровождалось жестоким истреблением индейских племен. Тогда возникли лозунги «Индеец должен уйти», «Хороший индеец — мертвый индеец». Чтобы подорвать экономический уклад кочевых племен, принялись безжалостно уничтожать стада бизонов. Генерал Шеридан, прославившийся жестокой политикой по отношению к индейцам, сказал по этому поводу: «Пускай убивают, снимают шкуру, продают, пока не изведут всех… Это единственный способ достичь прочного мира и ускорить поступь цивилизации».

С постройкой дорог появились и профессиональные охотники на бизонов. Железнодорожные магнаты поощряли избиение бизонов и ради спорта, устраивали экскурсионные поездки по прерии. В результате примерно за двадцать лет, к 1883 году, количество бизонов, словно от эпидемии, сократилось до нескольких сотен голов Лишенные основного источника пищи и своих земельных и охотничьих угодий, индейцы были обречены на вымирание…

Закономерно, что люди, вставшие во главе колонизации Дикого Запада, не могли быть подлинно народными героями. Несмотря на показное благородство, на удаль, часто вызывавшую безрассудство, крайний индивидуализм и крайнее самодурство, их карьера была всего лишь судьбой апологетов и верных слуг экспансии, а сомнительная популярность — дешевой популярностью буржуазного мифа.

Таким был Кит Карсон, проводник первых экспедиций в глубь материка, выдвинувшийся как упрямый воитель с индейцами, позже ведший с племенами юго-запада жестокую войну на уничтожение.

Мелочность, самовластная жестокость, тщеславие — основные качества генерала Джорджа Армстронга Кастера. Опьяненный азартом истребления индейских становищ, этот эгоистичный и грубый человек обладал непомерными претензиями на роль Наполеона и рыцаря без страха и упрека. Многие черты подобной личности верно схвачены в образе Тетли в романе у Ван Тилберга Кларка «Случай у брода».

Под стать Кастеру был и «легендарный» Баффало Билл, разведчик прерий, работавший на Кастера, а в 1850-х годах приложивший руку к истреблению бизонов. Склонный к показной славе и франтовству, Баффало Билл организовал спектакль «Шоу о Диком Западе», с которым пустился по свету, торгуя экзотикой края и рекламируя самого себя. Уже при жизни он представил бульварной литературе героя, которого она давно искала. О жизни всех этих людей справедливо сказал один историк Запада: «…она полна теней, и конец ее, непроглядный мрак смерти, напоминает для них страшное пробуждение от нестерпимого кошмара».

Иное дело представляет собой история подлинно народного героя Дальнего Запада — история простого ковбоя.

Первые ковбои происходили в основном из Техаса. Это были ветераны гражданской войны, бывшие рабы и мексиканцы; позже движение на Запад стало массовым, стали прибывать люди самых разных национальностей и профессий. «Век ковбоев был краток: три десятилетия, с 1866 по 1896 год», — указывают историки. В реальной жизни, а не в легенде ковбой был усердным тружеником, все существование которого было подчинено заботе о стаде или о табуне.

Несмотря на изнурительный труд, на суровости быта, товарищество ковбоев, работающих по найму, «одной артелью», было чрезвычайно прочным, а сами они просты и сердечны в общении.

Демократия и свобода предпринимательства, будто бы процветавшие на Западе, не стали уделом ковбойской массы. Из документов современников проясняется картина жестокой войны, которую вели в 1880–1890 годах в штате Вайоминг крупные скотопромышленники против мелких ковбоев и фермеров. В числе использованных методов был и найм целых групп убийц для устранения «непокорных» конкурентов.

«На Западе господствовало право сильного и полное равенство в смысле отсутствия наследственных привилегий. Здесь не было судов, кроме суда Линча, который мог под любым деревом учредить каждый белый с двумя белыми помощниками, если v него было достаточно силы, чтобы привести приговор в исполнение. Здесь не было вассалов, а были соседи, которые приезжали на лошадях, иной раз за тридцать — сорок миль, чтобы помочь… и могли, в свою очередь, потребовать такой же услуги для себя».[2]

Сыграв важную роль в накоплении богатства «позолоченным веком», сам ковбой не разбогател. В этом смысле судьба его была типичной для большинства, простых тружеников США.

Острые проблемы колонизации Запада, порожденные ею социальные конфликты и составили содержание прозы об американском Западе; она заняла особое место в литературе США.

И вновь достаточно спросить любого читателя не о географической, а о литературной карте США, как он сразу же скажет: Восток страны дал Фенимора Купера, Генри Лонгфелло, Эдгара По, Мелвилла и Уитмена. Американский Юг — это, конечно, Фолкнер, а за ним и целый ряд писателей. А что дал американской литературе Запад? Оказывается, не столько имена, сколько один литературный жанр — вестерн.

История этого жанра в литературе США не менее противоречива, чем отраженная в нем эпоха.

В XX веке социальные конфликты империалистической Америки заставили массы взглянуть по-новому на ушедшую эпоху покорения Запада — с ностальгией и сожалением о минувшем укладе жизни, о яркой индивидуальности типов, о цельности и решительности характеров, исчезнувших в условиях буржуазной стандартизации, обезличивания отношений между людьми. Иллюзорная свобода человека, будто бы предоставленного на просторах Запада самому себе, стала теперь казаться абсолютной.

В 1902 году вышел роман «Виргинец», считающийся и поныне первым вестерном в литературе США. Книга, созданная средним по дарованию писателем Оуэном Уистером, имела бешеный успех; по ней четырежды снимались фильмы, а тип героя, внешние приемы сюжета сделались отныне принадлежностью всякого вестерна. Между тем история ухаживания молодого ковбоя за учительницей Молли Вуд (прерываемая идиллическими сценами пастбищ и сведениями счетов с местным злодеем) пересыпана множеством выспренних рассуждений о достоинствах американской демократии и о подлинной свободе, которую человечество смогло обрести будто бы только на Западе. В финале герой женится и становится скотоводческим магнатом и владельцем копей. Роман, таким образом, подменил действительность выдумкой в угоду буржуазному читателю. «Рецепт» Уистера был подхвачен другими литераторами; подобную же технологию стал разрабатывать еще один «отец» вестерна — Зэйн Грей. Смена головокружительных приключений неразборчивых героев Зэйна Грея обнаруживает нищету мысли; писатель не хочет понять больше, чем «стопроцентные янки», действующие в его романах, разделяет их расистские взгляды на индейцев и мексиканцев. Голливуду оставалось только перенести на экраны готовую для продажи буржуазную идеологию из романов Зэйна Грея, что и было проделано. Творчество многих его последователей, особенно Луи Л'Амура, продолжает замутнять собой поток прозы о Западе.

Но вместе с тем вскоре стало ясно, что внутри жанра вестерна развернулась идейно-художественная борьба. В уроках американского Запада лучшими писателями были обнаружены проблемы общечеловеческой значимости — «больших ожиданий» и «утраченных иллюзий», эпического единоборства с диким краем, борьбы сил добра и зла в самом сердце человека. Именно эти качества позволили впоследствии прозе о Дальнем Западе выйти за пределы своей страны и покорить читателя.

Разберемся серьезно — что же это такое, «вестерн»? У самих американцев нет однозначного представления о нем. В обиходе «это вестерн!» могут сказать и о фильме, и о романе, поэме или документальной книге, так же как о предмете быта, о седле или ружье (подобно тому, как говорят: «подлинный модерн» или «настоящий антик»), если в нем уловлен дух Старого Запада. Не просто колорит, а проблемы, характер, «сердце Запада». И оно-то как раз сильнее всего выразилось в литературе, где вестерн — это прежде всего приключенческий роман о Дальнем Западе. Приметами его (как теперь говорят, формулами) стали стремительная интрига, иногда отчетливо сказочный, легендарный фон, «заданные» типы характеров (добро против зла) и целый ряд вспомогательных типов: новичок с Востока страны, которому еще предстоит познать настоящую жизнь и «сердце Запада», бывалый и опытный старожил, загадочный и верный (или коварный) индеец, наконец, пленительная молодая женщина. Все это — внешние, формальные приемы романтической сцены, придающие вестерну с его противоречиями и находками национальный характер. Вместе с тем присутствуют и принципиально важные моменты содержания. Недаром героев вестерна волнуют общеамериканские проблемы: личность и общество (которое часто выступает только в негативном виде, как толпа), дикость и цивилизация (часто представленная как неволя, регламентация личности), законность и беззаконие. Положение робинзонов, как бы освобожденных от норм и обязанностей, навязываемых обществом, заставляет героев вестерна то и дело задаваться вопросом о том, каковы пределы ответственности человека и насколько способен он при определенных условиях поддаться власти произвола. Попадая в самые непредвиденные, невероятные ситуации, герой вестерна вынужден каждый раз заново постигать самые простые истины, главные нормы морали, присущие человечеству, и искать ответ в глубине собственной души. Какие правила и порывы должны управлять человеком там, «в миллионах миль от бога» и в пятидесяти от ближайшего источника с водой? «Где у вас тут представитель закона?» — спрашивает герой, въезжая в какой-то городишко. И слышит в ответ: «А у нас тут нет никакого закона. Только кладбище». От того, какое решение принять — остаться человеком или поставить себя вне человеческого, — зависит духовная жизнь или смерть героя; ведь духовная гибель лишь неизбежно предшествует гибели физической, как это и происходит в рассказе Макса Брэнда «Вино среди пустыни».

В дальнейшем весь поток этой прозы стал все резче разделяться на два русла: по одну сторону — развлекательная «массовая» беллетристика, по другую — серьезная литература, использующая романтику Дальнего Запада для анализа эпохи, «когда был отвоеван Запад и утрачена наша цивилизация». Это выражение пришло в 1960 годы, когда писателей США все больше стали волновать события прошлого столетия, словно от верного их понимания зависит наша современность: великое столпотворение народов на необозримо широких просторах, социальный хаос, истребление аборигенов, расхищение природы. Разве XX век не принес с собой бесчисленных доказательств актуальности этих тем? Когда весь мир облетела весть о неслыханной бойне, учиненной американскими вояками во вьетнамской деревне Сонгми, вспомнилось, что подобные события не были редкостью в эпоху колонизации Запада США. И тогда заговорили о геноциде сотен женщин, детей и стариков, индейских племен при Сэнд-Крик, Уошите, Вундед-Ни…

Для понимания того, что же на самом деле произошло на Западе в прошлом столетии, для развития серьезной прозы о нем много сделали такие писатели, как Юджин Мэнлав Роудз, Уолтер Ван Тилберг Кларк, Джек Шефер, Дороти Джонсон и целый ряд других. Приемы и формулы вестерна в творчестве этих писателей стали особым языком общения с читателем, удобным способом художественного мышления. О значении наследия американского Запада для современности с достаточной откровенностью говорит Дороти Джонсон: «Мы убегаем от нового к старому, от наших конфликтов к их конфликтам, от нашей силы (в которой мы подчас сомневаемся) к силе, на которую можно положиться».

В самом деле, на первый взгляд кажется, что лишь с шуткой и мягким юмором можно воспринимать Трубадура из рассказа О. Генри, героя, чье обаяние и лень безграничны. Но внезапно, читая далее, мы вспоминаем, что все трубадуры были настоящими рыцарями, вот почему слово трубадур не расходится с делом, а сам он не только колоритный персонаж, но личность героическая. И почти былинная…

Кажется, ну что особенного в том, что шериф городка Йеллоу-Скай решил жениться? Но появление новобрачной, молодой женщины на самом фронтире, оказывается, полно глубокого смысла, оно означает конец буйным патриархальным нравам, начало благопристойного, упорядоченного буржуазного уклада.

Переоценка наследия Дикого Запада неизбежно вела к дегероизации фальшивых кумиров и обращению к судьбам простых пионеров, которые не могли не оказаться печальными, не повлечь за собой горьких раздумий над прошлым и критических мотивов. Отсюда последовал и почек иного героя, интерес к индейцам, мексиканцам, простому ковбою и его жизни. Теперь, в «серьезном вестерне», тема Дальнего Запада — это тема столкновения с жестокой и трезвой реальностью жизни, к которой современный герой часто оказывается неподготовленным по своим моральным качествам. Примечательно, что Шефер, начавший с «архимассового» вестерна «Шейн», впоследствии пришел к трагической повести «Пятый человек», к документальной книге «Герои без славы: несколько добрых людей с Запада». Успех вестерна начиная с 40—50-х годов нашего века относится все чаще к пусть немногим, но действительно глубоким по содержанию произведениям, которые широко используют приемы этого жанра и в то же время легко переступают его границы, когда того требует необходимость.

Показательно, что писателем именно такого рода является Уолтер Ван Тилберг Кларк. Он начал с трагического решения темы о Дальнем Западе в романе «Случай у брода». При этом Кларк вполне ясно отдавал себе отчет в том, какую проблему перед собой ставит, а также в том, что во многом порывает с существующими традициями литературы о Диком Западе. Позднее он говорил об этом: «Книга писалась в 1937 и 38-м, когда весь мир испытывал все большую тревогу в связи с Гитлером и нацизмом, и в эмоциональном плане книга возникла оттого, что я разделял эти волнения… Но никто… не заметил, однако, хотя это, конечно же, следовало весьма ясно из смысла и сюжета всей моей истории, что я говорил об американском нацизме…

Я хотел сказать вот что: «Это может произойти и здесь. Это уже происходило здесь, в малых, но достаточно определенных формах, и неоднократно».

Трагедия героев Кларка в отличие от Медвежонка или Сэма Галовея в том, что они ничего решить не в силах, будучи втянуты против воли в грязное дело охоты на людей. «Случай у брода» — первый вестерн «без героев», непосредственно обращенный к проблемам современной Америки, где Запад перестает быть замкнутой в себе, условной «территорией с прошлым».

Во всей прозе, посвященной американскому Западу, происходит сейчас глубокая переоценка ценностей. Писатели ищут связи истории с современностью, способы рассказать о нынешнем дне фермеров, ковбоев, индейцев, об их повседневных нуждах и заботах.

Удел потомков покорителей дикого края — это тяжкий труд скотоводов, основанный на взаимопомощи, исподволь раскрывающий будничный, скупой героизм простых людей, воспитанных американским Западом.

Несомненно, трагические уроки американского Запада не в том мишурном блеске «позолоченного века», который усиленно пытается придать эпохе буржуазная «массовая культура». Они заключены в той части «западного» наследия, которая богата цельностью и подлинностью характеров, оптимистическим юмором, всем, что согрето прикосновением народа. Современная литература об американском Западе явилась продолжением тем в творчестве Марка Твена, Брета Гарта и Джека Лондона, потому что идеалы храбрости, чести, верности и самопожертвования — непреходящие Ценности.

Настоящий сборник прозы о Дальнем Западе представляет советскому читателю прежде всего национальных классиков, зачинателей темы Запада в литературе США: О. Генри, Стивена Крейна, Уиллу Кэзер. Их произведения по-прежнему волнуют читателя, потому что с большой силой воплотили драму Дикого Запада, соединив и чувство горечи, сомнений в «американских добродетелях», и чувство глубокого восхищения великодушием простого человека.

А. Ващенко