Призыв к оружию

Глава 30

Потом он заснул. Ему снилось, что их машина была дважды атакована на обратном пути в региональный штаб Узора. Ему снился Уилл Дьюлак, в яростной схватке вместе с другими солдатами, командующий все новыми контратаками. Каждый толчок или громкий звук перерастал для него в неприятное ночное видение, смягчаемое только процедурами на медицинской койке. Пока он спал, по прозрачным трубкам, напоминавшим какое-то выпотрошенное фантастическое животное, шла энергия, восстанавливавшая и возобновлявшая его телесные силы.

Где-то как будто далеко, сквозь лекарственный туман, ему слышался собственный голос.

— Я думал, что вы не приемлете все это, что вы всегда выступали против участия в сопротивлении Амплитуру. Вы всегда говорили, что хотите быть цивилизованными, как другие народы Узора, что больше всего хотите, чтобы ваш народ не участвовал в схватке.

— Да. Я все это говорил. Но в конце концов и я не выдержал. — Уилл улыбнулся этой странной людской улыбкой. — Говоря так, я как бы разрывался на части, так что я не мог работать, сочинять музыку, едва мог думать.

— Что же случилось? — спросил какой-то бесплотный голос, который при этом был его собственным.

— С’ван попросил меня сочинить земную музыку на образы, записанные во время битвы на Васарихе. Я ответил, что не думаю, что смогу, но постараюсь. — Он помолчал. — Оказалось, что это было для меня самое легкое, менее всего напряженное сочинение за всю мою жизнь. Музыка наплывала сама, с полной оркестровкой. Почти не требовалось поправок. Я послал ее моему агенту, и на Земле был огромный успех. Люди до сих пор напевают основную тему.

— Я стал продолжать писать в том же духе. Это было легко. Я закончил шестичастную симфонию за час с небольшим. Говорили о Пулитцеровской премии, но я больше не обращал на это внимания. Я хотел работать и дальше в этом смысле, и решил, что должен сам что-то пережить, а не просто сидеть дома и смотреть записи. Быть правдивым в своей работе, писать о том, что знаешь, рисовать то, что видишь, выражать в музыке то, что чувствуешь. Поэтому я решился. И меня продолжали прославлять. Я не просил об этом. Но знаете, у меня это получается. В детстве мой дедушка часто брал меня с собой на охоту на болота. Если не говорить о технологии, это не так ново, как мне казалось. Ведь борьба остается не людской. Организация атаки не так уж отличается от построения симфонии. Вы оркеструете ваши силы и планируете стратегию. Не знаю, как сказать. Это лучше почувствовать. И все внутренние конфликты, вся неопределенность теперь ушла. Тело и ум сражаются, но в душе — мир. Может быть, это и есть человеческое бытие. Знаете, споры об этом бесконечны.

— Я не знал, — с трудом прошептал Кальдак.

— Понятно. Вы ведь долго пробыли здесь, на Кантарии. Я больше не знаю смятения, старина. Я здесь, чтобы сражаться и чтобы музыкально интерпретировать этот конфликт. Это теперь нераздельно. Я знаю много других художников, чувствующих то же самое. Все больше людей приходят сейчас к тому же. В этом есть что-то легкое и естественное. Может быть, биологическое. Что-то происходит с человеком на войне, заставляющее его живее чувствовать и больше понимать, чем в другое время. Если бы вы сказали мне, где сейчас Яруселка, то я уверен…

— Погибла. Больше года назад.

Уилл долго молчал.

— Простите, я не знал.

— Здесь, в этом мире, — пробормотал Кальдак. — Я не мог ее спасти, не мог ничего поделать, мог только смотреть.

Наступила долгая тишина, потом Уилл опять заговорил.

— Если вы не возражаете, я мог бы сочинить небольшую мемориальную вещь в ее честь. Я мог бы использовать массудские тональности, чтобы это было вам более приемлемо.

Люди говорят о своих умерших с воодушевлением, тогда как другие расы — исключительно о живых, это Кальдак знал. Они пишут картины, рассказы, музыку, делают скульптуры о смерти. Это болезненная аффектация, неизвестная народам Узора. Зачем писать о мертвых, если можно о живых? Но эти особенности людей спасли его жизнь.

Один сон сменился другим. Снова Уилл говорил успокаивающе:

— Сейчас мы вне опасности. Пересекаем юго-западный массив. Скоро будем на центральной базе. Там в госпитале для вас зарезервирована именная койка.

Кальдак видел, что его друг окружен фигурками поменьше и разговаривает с ними на непонятном языке. Вот он оглянулся и настроил свой транслятор на массудский.

— Это — кантарийцы. После того, как мы спасли их деревню, некоторые из них решили идти с нами. Хотели помогать. Мне говорили, что это было что-то вроде прорыва. Знаете, Кальдак, если бы не вы, мы все также дрались бы между собой, вместо того, чтобы помогать вам.

Кальдак оказался в состоянии повернуть голову и увидел, как маленькие аборигены жмутся к более высокому и крупному человеку. Они были приблизительно того же размера, что гивистамы или лепары. Странно было смотреть, как они толпились вокруг Уилла, который улыбался им сверху вниз, и разговаривали с ним эльфийскими голосами, покуда человек не отослал их. Они почти боготворили его.

«Но ведь так же нельзя, — подумал он. — Разумные существа должны уважать друг друга, как равных».

— Славный народец эти кантарийцы, — Уилл закрыл дверь и вернулся к койке Кальдака. Командиру послышался шум битвы, и Уилл успокоил его.

— Это просто погода. Вы же знаете, какова она здесь.

— Ужасная. Бесконечный дождь и всюду влажность.

— Другие не замечают этого. С’ванские исследователи считают, что она во многом напоминает нашу. Во всяком случае, она менее стабильна, чем в других мирах. Говорят, что в других мирах Узора погода показалась бы нам очень неприятной. Но я думаю, мы везде могли бы чувствовать себя как дома.

— Как цивилизованные существа могут чувствовать себя как дома в таком ужасном месте?

— Кантарийцы же чувствуют.

— Они не цивилизованные.

— Мы — тоже, помните? Может быть, поэтому мы с ними так и ладим.

Кальдак думал об этом, когда он проснулся на удобной кровати в главном госпитале центральной базы. Боль была гораздо слабее. Гивистамский медик, осматривавший его, щелкнул зубами от удовольствия, когда командир открыл глаза.

— Сколько прошло, — сразу спросил Кальдак.

— Десять дней, командир. — Медик считывал показания с мониторов. По его команде кровать приняла сидячее положение. Он увидел, что лежит в персональной палате, сообразно рангу.

— Есть ли на базе офицер-землянин, Уилл Дьюлак? Я понимаю, вы можете не знать, но если бы вы навели справки, я был бы признателен.

— В этом нет необходимости, командир. — Он дал Кальдаку пилюлю, которую тот послушно проглотил. — Все знают землянина Дьюлака.

— Разве?

— Естественно, ведь он — региональный командир.

— Региональный командир? — Кальдаку эти слова показались чужими, как будто амплитурскими.

— Да. Много сражений выиграли люди, после того как явились сюда. Они сейчас вытесняют криголитов обратно за континентальную границу. Говорят, что десанты людей уже наносят удары по их складам у подножий восточных гор.

— А что известно о моей группе? Южный сектор, части 2 и 3.

— Те, кто выжил в битве, где вас ранили, сражаются вместе с людьми. Странная все-таки вещь — война. Верно ли, что ваши воюют лучше в компании людей?

— Не замечал.

Медик, видимо, не расслышал.

— Время ожиданий и надежд. Кое-кто говорит, что люди выгонят криголитов, мазвеков и амплитуров из Кантарии к концу года.

— Невозможно. У врага слишком прочные позиции, он слишком хорошо укрепился. Их линии снабжения безопасны и…

Неожиданно медик перебил его. До сих пор не случалось, чтобы гивистам перебивал массуда.

— Для людей это ничего не значит. Это понятно, ведь они нецивилизованные. Я видел записи. Представьте себе: самые свирепые и агрессивные существа в мире, и при этом — с разумом. Это и есть люди. Хотя, — добавил он после мгновенного колебания, — у них есть хорошая музыка.

Двойные веки моргнули в ровном, мягком больничном свете. Форма медика была украшена значками его специальности.

— Расскажите мне что-нибудь.

— Если смогу, командир. — Он проверил хронометр, и Кальдак отметил длину его пальцев, похожих на когти, слишком большие для его расы. Может быть, они имели какую-то практическую функцию.

— Что вы думаете о людях?

— Лично я?

— Да.

Медик задумался. Гивистамы предпочитают групповой обмен мнениями.

Через минуту он сказал:

— Сам я с ними мало сталкивался. О подлинной культуре и высокоцивилизованном воспитании они мало что знают, вопреки их претензиям. Меня восхищает их цепкость и их боевые качества, хотя я бы сам с ними не общался. Но их присутствию я рад, потому что от меня воевать не требуется. Люди сражаются и умирают за Гивистам и за наших.

— Они сражаются ради собственных целей, — поправил Кальдак.

— Их страсть к странным видам удовлетворения хорошо известна, — гивистам щелкнул когтями-пальцами. — Это лишь подтверждает их нецивилизованный статус. Меня не волнует, по каким причинам они воюют. Важно, что благодаря этому остальные защищены.

— Нет, я имел в виду, как вы воспринимаете их на личном уровне?

— Я сам знаю немногих людей. Те, с кем я имел дело, всегда очень признательны за хорошее лечение, точно это — особая услуга, а не неотъемлемое право. Они знают цивилизованное поведение, но не очень понимают, и естественное считают необычным. Лично же общаться с ними у меня нет желания. Будь я с ними в одной комнате, я бы, наверное, начал стучать ногами в дверь, стараясь убежать. Но здесь, — он обвел жестом медицинский комплекс, — я больше всего общаюсь со своими, есть здесь также группы С’ванов, о’о’йанов, даже юла и массуды. В общем, я не одинок среди людей.

— Так что это не беспокоит вас?

— Что — не беспокоит?

— То, что люди так много сражаются, и так успешно, что это получается у них лучше всего?

Пузырчатые глаза вопросительно повернулись к нему.

— Да это нравится мне, как нравится всему моему народу!

Дверь отворилась и вошел о’о’йанский техник, более миниатюрный, чем гивистамы. Он также отличался цветом, строением черепа, поведением.

— Знаете, сейчас мне нужно заняться другой работой, командир. Вам нужен отдых. Я уверен, что вы отсюда сможете выписаться уже через день или два.

— Благодарю, — сказал Кальдак на сносном гивистамском языке. Врач хорошо говорил по-массудски, но здесь, на Кантарии, занимаясь ранеными солдатами, он, наверное, утратил часть своих навыков. Больше того, он уже видел, что гивистам говорил по-английски. Обычно работая с ранеными людьми, они использовали свои трансляторы. То ли они не имели времени овладеть языком новых союзников, то ли хотели соблюдать дистанцию. Этот уже сказал, что он восхищается людьми, но не любит их. То же самое мог бы сказать о’о’йан. Кажется, только массуды могли разделить какие-то чувства своих земных коллег. С’ваны — хорошие актеры, но такого опытного наблюдателя, как Кальдак, не проведешь. Они также не в восторге от людей.

Ему было о чем подумать, пока он лежал здесь, восстанавливая силы. Он постепенно обсуждал свои сомнения с теми, кто приходил навестить его. Были среди них и другие массудские офицеры, которые также рады были его спасению, как и гивистамы, с’ваны, о’о’йаны. Он им всем задавал те же вопросы, даже лепару, который убирал палату.

Не приходил только Уилл Дьюлак. Он был в гуще напряженной борьбы за главные криголитские позиции на востоке. Кальдак довольствовался беседами с теми, кто приходил его навестить.

Он спорил с двумя командирами, которые прибыли засвидетельствовать уважение герою Такиконской долины. Они имели честь сообщить Кальдаку, что он удостоен правительственных почестей. Он как только мог протестовал, говоря, что этого не заслуживает. Он ведь проиграл битву и доблестное отступление не стоило такого признания.

Они шутили, что он слишком слаб, чтобы возражать, и зачитали ему текст наградного свидетельства, которое к его славе войдет в семейные анналы. Это подавляло его, мешало разобраться с собственными тревогами и опасениями.

— Мы должны перестать использовать земных солдат.

Он пытался говорить как командир, чтобы донести свою мысль до этих двоих офицеров.

Его слова явно произвели впечатление. Гости в удивлении переглянулись и тот, кого звали Гузвемак, в недоумении спросил:

— Почему? Они лучшие бойцы, которых мы знаем! Они уже выиграли много сражений! Здесь они спасли кампанию, которую мы проигрывали. Я видел, как они бросались на укрепленные позиции врага, не думая о собственной безопасности, чтобы спасти массудов.

— Дело не в том, что кажется нам безрассудным поведением. Здесь нет альтруизма. — Кальдак повернулся на своей койке. — Я не сразу это понял. Я был знаком с третьим исследователем с Гивистама, который пытался объяснить мне это. Я не видел многого, будучи ослепленным перспективой помощи человечества.

— Чего не видели? — спросил второй офицер, стараясь, чтобы это не выглядело покровительственно. Ясно, что достойный командир все еще переживает последствия опасного ранения.

— Того, что люди потенциально опасны для нас не меньше, чем для Амплитура.

— Вы, очевидно, устали, Кальдак, — сказал Гузвемак, поднимаясь.

— Я в полной памяти, — твердо ответил Кальдак.

После этого офицеру оставалось только сесть.

— Люди бьют нашего врага сколько хватает их сил. Если можно прочитать их мысли, то будет ясно, что они презирают Амплитур, а также за что они стоят. Я не вижу, каким образом они опасны для нас.

Он думал о том, оказали ли помощь Кальдаку психотехники? Было известно, что он тяжело перенес утрату подруги год назад.

— Люди опасны, — повторил Кальдак.

— Да. Для Амплитура и Криголита. — Аренон с удовольствием улыбнулся.

— Я сам видел, как раненый человек напал на молитара и победил его. Этому не поверишь, пока не увидишь сам. — Он повернулся к товарищу. — Может быть, позвать врача?

— Говорю я вам: с моей психикой все в порядке! — нос и бакенбарды Кальдака стали дергаться.

— Но вы пережили много ужасного. — Гузвемак поднялся. — Душа, так же, как и тело, может пострадать от травмы.

Кальдак выпрямился в кровати.

— Послушайте! Я чувствую себя так же, как и вы. Когда-то я и сам так думал об этом.

— Вы славитесь своей уникальной немассудской способностью анализировать, — сказал Аренон. — Вполне понятно, что у вас недавно было время для размышлений. Такая же проблема часто занимает с’ванов.

Два офицера поднялись и пошли к двери, которая приоткрылась перед ними.

— Из уважения к вам мы сообщим ваши соображения.

— Медицинскому персоналу? — саркастически спросил Кальдак. Ясно, что его слова не произвели должного впечатления.

— Соответствующим группам, — тихо ответил Гузвемак.

Когда они ушли, Кальдак понизил положение кровати и стал глядеть на голубоватый потолок. Бесполезно сообщать свои опасения другим. Они не хотят верить.

Он запомнил слова Аренона: может быть, с’ваны больше прислушиваются к нему? Мало участвуя в битвах, они не так поражены достижениями людей. Может быть, скептически, но выслушают. Если бы ему удалось склонить некоторых из них к размышлениям…

В день выписки к нему с визитом пришел гивистамский врач. Он ожидал этого, но только не этого врача.

Это была та самая женщина, с его корабля, некогда пострадавшая от реакции Уилла Дьюлака на искусную ментальную пробу. Хотя не ему было судить о здоровье гивистамов, он понял, что прошедшие годы не прошли для нее даром. Слишком много шрамов было на ее шее и на грациозной голове. Тени под глазами были темными и некрасивыми. На ней была элегантная светло-зеленая форма действительного врача, с нашивками и знаками отличия на плечах. Входя, она проверила воздух в комнате (инстинктивная реакция ее расы).

— Почитаемый командир Кальдак! Вы узнаете меня?

— Да. — Он приподнялся на краю кровати, возвращавшей ему здоровье. — Я не знал, что вы — на Кантарии.

— Я здесь недавно. Но этого достаточно, чтобы узнать о ваших подвигах.

— Кажется, меня прославляют за крупную неудачу. Я не польщен. Может быть, послали того, кто знал меня, чтобы проверить, достаточно ли я пришел в себя для продолжения работы?

— Сарказм больше подходит с’ванам. Я слышала, что вы говорили. Вы вполне здоровы.

— Кто же, если не вы. И третий исследователь, если вы помните.

— Припоминаю. Он говорил, я слушала. Мне нужно было исцелиться. — Она подошла поближе и посмотрела на него. — Я из первых рук знаю, сколько правды в ваших словах.

— Из-за того, что было с вами?

— Из-за этого, и не только. У меня было время подумать и понаблюдать.

Он резко вдохнул.

— Тогда мы вдвоем, может быть, лучше убедим других в том, что это опасно? Я склонен торопиться с этим. Если надо, доведем до Военного Совета. Поддержка немассудки и врача очень важна. Вы мне поможете?

— Я не буду этого делать, — ответила она.

— Но вы же согласны? — Он был озадачен. — Разве не вы предлагали убить Дьюлака и бежать из его системы? Разве вы забыли?

— Нет. Но помогать вам не буду. Это не играет роли.

— Не понимаю.

— Конечно, не понимаете. Вы солдат. Но по уже известным вам причинам сейчас поздно что-либо менять. Может быть, когда мы только впервые столкнулись с людьми, можно было подарить им изоляцию, которой они хотели. Но сейчас они слишком интегрировались в наши силы, сделавшись неоценимыми на войне. Ваши товарищи-массуды говорили вам это. Другие народы, как мой собственный, держатся на расстоянии от людей, но уважают их за то, что они сделали для Узора.

— Это может измениться. Почему бы вам не помочь мне?

— Потому что, несмотря на мои или ваши личные сомнения и опасения, неоспоримо, что люди повернули ход боев. Они нарушили статус-кво, складывавшийся столетиями. Их можно назвать новой величиной в уравнении.

— Мы хорошо сражались и без людей. И сможем снова.

— Я уже пыталась сделать то, что вы предлагаете. Спокойно, в манере нашего народа. Мне удалось завязать важные связи, вызвать интерес тех, кто имел влияние в Совете. Я показывала им записи, рассказывала о собственном опыте, хотя для меня это было очень болезненно. Я нажила себе много хлопот. Тогда я узнала кое-что из того, что не всем известно, даже не всем членам Генерального Совета.

— Критическую информацию нельзя утаивать от Генерального Совета, — запротестовал Кальдак. Врач отнеслась к этому с юмором.

— Вы — воин, и вы — массуд. Среди своего народа вы известны как глубокий мыслитель. Но вы — не гивистам, не с’ван. Наивность — черта, желательная среди борцов. Правда в том, что мы проигрывали войну.

— Нет, — сказал Кальдак. — У обеих сторон были победы и поражения.

— Да, но по незаметным признакам Военному Совету было ясно, что через какое-то время Амплитур победит. Поражение можно было сильно отсрочить, но не избежать. Небольшая победа в одном месте оборачивалась большим поражением в другом. Эти сведения не сообщались широкому населению. Это было открытием для меня, и, должно быть, для вас тоже. После этого я склонилась к вовлечению людей в сопротивление, хотя не все можно было говорить о целях этого. Мне стало понятно, что в последние сто лет Узор начал проигрывать. Со своей сосредоточенностью на Назначении и умением манипулировать союзниками у Амплитура было преимущество, с которым не было надежды совладать по-другому мыслящим членам Узора. Это преимущество начало сказываться.

И тут появились люди. Они действуют по-другому, чем остальные виды. Явно нецивилизованные, они сумели развить высокую технологию. Они — такие, с какими Амплитур еще не сталкивался, продукт ненормальной эволюции. Посредственные художники и техники, они сочетают кое-какой ум с огромной склонностью к насилию. Их присутствие вдохнуло новые силы в войска и сбило с толку Амплитур. А тут еще какой-то необъяснимый механизм в их нервной системе, позволяющий им не только сопротивляться амплитурским ментальным пробам, но и бороться с ними. Таким образом, не только было предупреждено неизбежное поражение, но и произошел перелом в нашу пользу. Я не собираюсь преуменьшать опасность людей для нашей цивилизации, но ее прежде следует спасти, а потом уже думать о теоретических угрозах. При этих обстоятельствах у Военного Совета нет иного выхода, как максимально увеличить количество людей-добровольцев. Если можете предложить им замену — пожалуйста.

После долгого молчания он ответил:

— Понимаете ли вы реальную опасность? Не в том же дело, что они — хорошие бойцы или психически независимы. Дело в том, что они любят драться, даже упиваются этим. Тысячелетиями они пытались подавить эту природную склонность, так как им приходилось воевать друг с другом. Теперь у них внеземной противник. Им больше не нужно сопротивляться природным склонностям. — Он помолчал. — Так случилось и с моим другом. Его вы помните.

— Не важно. Как бы там ни развивалась война, ни я, ни вы не сможем разобраться в отношениях с людьми. Историки нас рассудят. Я только хочу сказать вам, что выбора нет.

— Надо попытаться, — настаивал Кальдак.

— Попытаться — что? Люди теперь о нас знают. С каждым днем они все лучше узнают нашу технику, нашу тактику, нашу стратегию, нашу цивилизацию. Их не вышлешь домой силой. Другого пути нет.

— Да и не требуется крайностей. Достаточно только прекратить транспортную связь с Землей.

— Да? Вы просто сражались и жили на войне вместе с ними, я же имела возможность изучать их. Вы забыли, что их технические успехи были ограничены военной областью и межплеменными конфликтами. С их концом они впервые в истории освободились для нормального развития. Они проявили большие способности к импровизации и к улучшению существующих технологий, и сейчас наконец получили возможность это использовать.

— О чем вы говорите? — спросил он.

— О том, что знание технологий Узора дало им возможность самим строить космические корабли. Теперь их уже не ограничишь их собственным миром.

Кальдак тяжело опустился на подушку:

— Тогда все потеряно.

— Совсем нет. Не только мы с вами думали над этим, хотя я знакома с этим глубже других. Все они делали определенные выводы из своих исследований. Хотя публично об этом говорить нельзя, небольшие группы ведут приватные исследования. По результатам войны с Амплитуром информированные группы немилитаристских видов решат, как тут быть. Как люди учатся у Узора, так и он будет учиться у них. Мы даже, может быть, сможем обнаружить секрет их биологической антиамплитурской защиты. Даже ради одного этого стоит иметь такого союзника. Мы можем научиться управлять или и интегрировать их в Узор.

— Управлять? Это звучит слишком по-амплитурски.

Врач спокойно встретила его обвинение.

— Мы не собираемся изменять человечество на их манер. Независимость их психики не будет ограничена. Сделай мы это, это действительно было бы по-амплитурски. Да и они могли бы отреагировать на нас так же, как на амплитур. Нет, речь идет о переводе энергии людей на полезные цели.

— Если вы и ваши друзья надеетесь на это — вы неисправимые оптимисты.

— Только это и остается. У меня есть больше оснований бояться их, чем у вас, но я поняла необходимость их присутствия, хотя и не игнорирую связанных с этими потенциальных трудностей.

Кальдак хотел бы, чтобы с ним рядом была Яруселка. Ему не хватало ее спокойной рассудительности. Ему нужна была ее помощь.

— Мы никогда не сможем ими управлять. Все виды разума развивались через сотрудничество, и только люди — через постоянные конфликты. Их генетика извращена, как и их общество.

— Мы можем это изменить. Любому народу можно помочь.

— Вы уверены? — спросил Кальдак.

— С’ваны умеют манипулировать нами, когда мы сами этого не замечаем. Я видела, что они то же самое делают по отношению к людям. С’ванское внушение — не то же, что манипуляции Амплитура. Человечество имеет свою судьбу, делая то, что ему надлежит. Они заслуживают сожаления больше, чем страха. Мой народ не общается с ними, также как с’ваны, вейсы и прочие. Они блестящи и грубы в одно и то же время. Но они не безнадежны. Со временем они могут стать цивилизованными.

— А если нет, это — наша вина, — заметил Кальдак. — Мы попросили их сражаться, снять узду с инстинктов, которые они всегда старались подавить.

— По крайней мере, теперь они не уничтожают друг друга. Дав им общего врага, мы дали им объединиться как виду, чего иначе могло бы не произойти. Вы ведь знали, что они уничтожали свою планету? Они задыхались от собственных извращенных инстинктов. У них и в языке были глупые противоречия, вроде «борьбы за мир». Мы дали им нужный выход. Мы дали им время. Со временем мы можем их цивилизовать. Но не сейчас. Пока они нам нужны такими, как есть. Действительно опасными.

— Это страшная ответственность. — Кальдак поглядел вдаль. — Я видел людей в мире, в покое, на грани настоящей цивилизованности.

— То, что вы видели, — внешняя видимость, изобретенная людьми, живущими в безопасности. Внутри они все одинаковы. Они и сами это начинают понимать. Я врач и знаю, что первый шаг к успеху лечения — когда пациент признает, что ему нужна помощь. Но сейчас пока еще рано говорить им это. Не переменили ли вы свое мнение?

На улице шел дождь. За окном были видны темно-зеленые воды Западного океана.

— Нет. Я боюсь их в их нынешнем состоянии, меня беспокоит, что мы сразу не начинаем их цивилизовать. Чем больше мы позволим им использовать их естественные свойства в нашу пользу, тем труднее потом будет их изменить.

— Верно, но выбора нет. Нужно идти по выбранному пути в надежде на то, что придем, куда хотим. И люди будут идти с нами. — Она поглядела на него:

— Если это поможет, могу вам дать новую пищу для раздумий.

Кальдак устало повернул голову:

— Какую?

Врач произнесла со всей серьезностью, присущей их роду:

— Подумайте, что было бы, если бы Амплитур нашел людей первым?