Пробежка в парке

Брендан и Анджела

Это была идея Анджелы — записаться на программу «От дивана до пяти километров». Она говорит, что мы хотим отлично выглядеть в день нашей свадьбы, которую она планирует уже целый год, точно военную кампанию. Мне и впрямь начало казаться, что я веду некую войну — с организаторами свадеб, с родными из-за того, кого надо приглашать, а кого не надо, с ресторанами, фотографами и подружками невесты. Я уже готов выбросить белый флаг, но в таблицах, списках и схемах, составляемых Анджелой, это не предусмотрено. Она решительно идет «вперед, к победе»[4] и не всегда убеждена в необходимости взятия пленных. Но я наслаждаюсь бегом, так что эта ее идея оказалась одной из лучших. На третьей неделе время пробежки составляет уже три минуты, за которыми следуют три минуты ходьбы. И после занятий я чувствую себя отлично: доволен собой, да и физическое состояние отменное. Полин неизменно поддерживает атмосферу непринужденности и веселья, но я рад, что несколько лет назад бросил курить, потому что моим легким необходим весь свободный поток воздуха, который я могу вобрать. Я также обнаружил, что мне нравится ритмичность бега, и поскольку, будучи медбратом, я взаимодействую с людьми весь день, занятия дают мне возможность побыть наедине с собой, подумать. И несмотря на то, что Полин приветствует разговоры, я предпочитаю, слегка обогнав остальных, самостоятельно распоряжаться окружающим пространством.

Да, я хочу, чтобы этот знаменательный день был идеальным, и, что бы там Брендан себе ни воображал, само собой это не произойдет, поэтому я ничего не оставляю на волю случая. Вплоть до этих занятий бегом, которые я ненавижу, поскольку мне не нравится все, что причиняет боль, а все эти спортивные лозунги типа «без боли нет победы» — редкостный идиотизм. Брендан еще не в курсе, что помимо бега нам предстоит взять несколько танцевальных уроков, чтобы не опозориться во время первого танца новобрачных. Несмотря на периодически пропадающий у Брендана энтузиазм, в стремлении к совершенству и идеальному началу совместной жизни нет ничего плохого. И мне известно, что в глубине души он того же мнения, ведь я никогда не смогу быть с тем, кто согласен довольствоваться чем-то второсортным. Однако на этой неделе у нас произошла размолвка, потому что Брендан начал уходить в отрыв, а я считаю, что мы должны держаться рядом, как одна команда, как партнеры. Иногда он бежит вместе с Кирой, этой девицей, которая хочет стать пожарным; не исключено, что он фантазирует, как она спасает его из горящего здания — закидывает на плечи и спускается по лестнице в укромное убежище.

Анджела бежит медленнее, чем я, и мне хочется ее подбодрить, но это отнюдь не значит, что у нас тандем или что мы должны всегда идти по жизни не разлей вода. К тому же я хочу совершенствоваться в беге, побуждать себя к большему. Иначе какой в этом смысл? Анджела бегать не любит, потому что ей никогда не приходилось делать ничего такого, что причиняло бы страдания, а еще потому, что она из богатой семьи, которая при помощи разных хитрых схем так нажилась на городской недвижимости, что привыкла загребать жар чужими руками. Они платят бухгалтерам и юристам, защищающим их капиталы, специалистам по безопасности, обеспечивающим охрану их дома, садовникам, ухаживающим за их садом; и даже их собак выгуливают специально обученные люди. И если слухи, которые ходят в народе, верны (а я и сам из народа), некогда они не пренебрегали и услугами телохранителей, сталкиваясь с чьей-либо неуступчивостью.

Мы с Анджелой чем-то похожи на героев книги «По разные стороны баррикад»[5], но в данном случае камнем преткновения является не старое религиозное клише, потому что давайте посмотрим правде в глаза: ныне у нас в городе религия волнует только пещерных жителей. Нет, нас разделяет материальная пропасть. Я не сказал «классовая», поскольку, как мне кажется, моя семья, проживающая в обычном многоквартирном доме, классом не ниже, если не выше семьи Анджелы, пусть они и купаются в деньгах. Мне известно, что ее отец, Эйдан, неустанно критиковал наши отношения, сеял семена раздора и надеялся, что увлечение его дочери голодранцем, работающим в государственной медицине, в конце концов сойдет на нет. Наверное, он был раздавлен, когда Анджела сообщила ему, что мы собираемся пожениться. Надо отдать ей должное: несмотря на всю избалованность, эту девушку нелегко прижать к ногтю, и она никогда никому не позволяет себя запугивать, даже отцу. Я ценю ее преданность и думаю, что мы сможем преуспеть, если представится такая возможность.

Равным образом мы сможем преуспеть и в беге, если не сдадимся. А еще бег — это шанс выкинуть из головы все грустные вещи, которые мне приходится видеть на работе, и подумать о будущем, к которому я бегу. Ведь по правде говоря, в последнее время у меня появились сомнения. Сомнения относительно того образа жизни, на который я собираюсь подписаться. Мне не понравилось, что мои родители чувствовали себя неловко, когда отправились знакомиться с семьей Анджелы после нашего объявления о помолвке — как только получили по почте напечатанное приглашение. Будто их вызвали чуть ли не в долбаный Букингемский дворец. Дошло до того, что мама настояла поехать на такси, а не на своем ржавом двенадцатилетнем ведре. Анджела и ее мать (эта женщина мне всегда нравилась) старались как могли, чтобы мои родители чувствовали себя уютно. Однако трудно чувствовать себя уютно в потоках шампанского в особняке, где одна кухня больше всего твоего дома. А отец, хоть и не в упрек мне, продолжает твердить, что я хорошо устроился, точно мне выдали продуктовые карточки на всю жизнь.

Но моя любовь к Анджеле не имеет ни малейшего отношения к деньгам. Объяснять любовь бесполезно, так что простите меня, если я не буду и пытаться. Скажу только, что люблю, когда Анджела улыбается одними глазами, что мне нравится, с какой нежностью она относится к моей маме, а когда она жарит тосты с сыром, то воображает, что продемонстрировала непревзойденный образчик кулинарного мастерства. По иронии судьбы мы с ней познакомились после гей-парада в центре города: моя сестра Катриона лесбиянка, и я пошел на парад, чтобы выразить солидарность. Потом, в баре Анджела решила, что я тоже гей, пока во время путаного, невразумительного разговора не выяснила обратное. Так у нас все и закрутилось, и вот спустя два года мы собираемся пожениться.

На пробежке у меня в голове как будто расчищается свободное пространство, и я могу думать. Кира тоже не хочет разговаривать, поэтому мы просто отделяемся от остальных и бежим в единодушном молчании. Но в это молчание проникают некие сомнения, о которых я упомянул. Начать с самóй свадьбы. Я все сильнее осознаю, что Эйдан намерен использовать это мероприятие, чтобы продемонстрировать всему миру свой статус, пустить на него столько денег, чтобы хватило на целое приложение к глянцевому журналу. Он толкует о том, чтобы прилететь вместе с Анджелой на вертолете, нанять какую-нибудь музыкальную звезду, возглавляющую хит-парады, устроить грандиозный фейерверк; в довершение ко всему, насколько я знаю, планируются позолоченные голуби, вылетающие из сутаны священника. А я всего этого не хочу, и рано или поздно мне придется признаться Анджеле и попытаться затормозить эту безжалостную махину, прежде чем она сорвется в пропасть, увлекая за собой нас обоих.

Но может быть, свадьба — лишь верхушка айсберга, поскольку мои сомнения связаны не только с ней. Если мы уже позволяем Эйдану контролировать первый день нашей будущей совместной жизни, организовывать его, сообразуясь лишь со своими желаниями и средствами, то что удержит его от попыток организовать и наше дальнейшее существование? Сможем ли мы обрести независимость от его мнений, да и захочет ли Анджела когда-нибудь зажить нашей собственной жизнью, без всего того, к чему она привыкла?

Я не собираюсь признаваться в этом Брендану, поскольку идея была моя, но я не люблю бегать. Мне нравится думать, что я поддерживаю себя в приличной форме, и дома я занимаюсь на тренажерах, но бег это нечто совсем другое. Он какой-то… не знаю, как сказать… промозглый, что ли; для меня абсолютная загадка, как можно пробежать марафон. Я амбициозна, у меня есть потребность отличаться в том, что я делаю, и для меня стало неприятным сюрпризом и разочарованием, что мне до сих пор тяжело, притом что пошла уже третья неделя. Я думала, все придет само собой, плавно и безболезненно (разве бегать — это так уж трудно?), но теперь мне ясно, что, если я хочу пройти программу до конца, придется попотеть. Жутко не хочется, чтобы Брендан считал меня изнеженной богатейкой, и я ни за что не сдамся. Благослови ее Господь, но Полин, на мой вкус, чересчур утомляет своим неунывающим энтузиазмом, а когда я спрашиваю Брендана, о чем они беседуют с Кирой, он отвечает — ни о чем, они вообще не разговаривают, но ведь я вижу их впереди, и мне кажется, что их тела двигаются в зеркальном ритме. Вроде как ведут молчаливую беседу.

Не знаю, как и когда предстоящая свадьба стала вызывать стресс. Просто постепенно она превратилась в громаду, которую не сможет вместить ни одна таблица на свете. Иногда мне кажется, что этого я и хочу, а иногда, что нет; Брендан, похоже, готов согласиться с чем угодно, лишь бы его не привлекали к участию, следовательно, бремя принятия всех решений лежит на мне. И это лишает процесс определенной доли удовольствия. Похоже, его стремление бежать в одиночестве значит куда больше, чем он готов признать.

Заключительный трехминутный отрезок я прохожу вместе с Анджелой, но чувствую, что мне хочется бежать дольше и дальше. Полин говорит, что мы молодцы, что, глядя на нас, она видит: мы стайеры и не собираемся заканчивать, ведь вечера все холоднее, а наши теплые дома умоляют нас не покидать их. А еще она уверена, что в нас есть качество, которое она называет настырностью; оно понадобится нам, чтобы продержаться все девять недель. После тренировки мы с Анджелой расходимся в разные стороны. Я сегодня в ночную смену, так что перед работой у меня как раз останется время принять душ и перекусить, прежде чем отправиться на отделение.

После бега тело ощущает легкость, хотя в мозгу порой роится слишком много мыслей; однако на работе нужная ясная голова, поэтому, прежде чем войти, я всегда останавливаюсь на одну-две минуты и пытаюсь сосредоточиться. Профессия требует от меня исчерпывающего внимания, а проблемы людей, с которыми ты имеешь дело, быстро низводят твои собственные заботы до уровня несущественных.

Приходя на дежурство, я всегда заглядываю в отдельную палату, куда поместили Джудит. Ей осталось совсем чуть-чуть. Скоро ее перевезут в хоспис. Мне больно видеть эту еще молодую женщину, увядшую, как осенний лист, но я ничем не выдаю своей боли. Джудит по-прежнему живет напряженной внутренней жизнью, кажется ничуть не изменившейся из-за болезни. Она осталась волевым человеком и всегда находит, над чем посмеяться. Когда я вхожу, Джудит открывает глаза и спрашивает, как прошла пробежка, и когда я отвечаю, что бежал как ветер, она замечает: «Скорее, как Форрест Гамп». Я поправляю ей одеяло, и хотя мне хочется взять ее за руку, я не делаю этого, а просто хлопочу по палате. Когда я собираюсь уходить, Джудит сообщает, что выходит замуж и что я приглашен на свадьбу. Я понимаю, что это действие морфия, и, оглянувшись, вижу, как глаза ее закрываются и она засыпает.

Утром, после окончания дежурства, когда город только начинает оживать, я совершаю самостоятельную пробежку. Это время, которое я провожу наедине с собой, и я не рассказываю о нем Анджеле. Стараюсь, чтобы в голове звучала одна лишь музыка.