Пробирная палата

Глава 4

Ничего такого плохого, от чего не избавило бы Саммиру землетрясение, в городе не осталось, если не считать запаха.

На спуске с горы у кареты сломалось переднее колесо, и в город прибыли с опозданием, так что почтовая карета в Ап-Калик уже ушла. Следующая должна была быть ближе к вечеру, а до тех пор Бардасу предоставлялась возможность побродить по улицам, вдохнуть их атмосферу, уловить аромат.

– Спасибо, – ответил он на предложение прогуляться, высказанное начальницей местной почтовой станции. – А могу я просто посидеть здесь и подождать?

Начальница посмотрела на него:

– Нет.

– О! – Бардас прошелся взглядом по улице, туда и обратно. – Пожалуйста, позвольте мне выпить глоток воды?

– Там, вниз по улице, есть колодец, – ответила женщина.

Бардас нахмурился.

– Мы же пьем.

– Спасибо, но я лучше поищу молока или чего-нибудь еще.

Она равнодушно пожала плечами.

В Саммире хватало постоялых дворов и таверн. В большинстве случаев они представляли собой приспособленные для этих целей пещеры, как естественного, так и искусственного происхождения. На дверях почти каждого такого рода заведения имелась надпись «Не допускаются гуртовщики, коробейники и солдаты», а рядом стояли, прислонившись к двери, здоровяки, способные объяснить смысл надписи тем гуртовщикам, коробейникам и солдатам, которые не научились читать. В тавернах, под навесами, сидели старики на подушках, а в вагончиках, выстроенных по кругу на краю конской ярмарки, подавали выпивку, для чего желающий просовывал в вырезанное в стене окошечко деньги, а получал глиняный кувшин с какой-то жидкостью.

После недолгих размышлений Лордан выбрал средний вариант и отправился под навес, расположенный между будкой точильщика ножей и закутком лекаря. У задней стены сидела старуха. Закрыв глаза, она пела что-то, но Бардас, недостаточно знавший саммирскую музыку и поэзию, не мог определить, привлекала она посетителей или отпугивала их. Речь в песне шла об орлах, стервятниках и возвращении весны, но многие слова сливались в неразборчивое бормотание. Бардас особенно и не прислушивался. Он уселся в противоположном углу: старики замерли при его появлении, уставились на незнакомца, потом отвернулись. Из-за спины Бардаса возник маленький, лысый мужчина с длинной черной бородой и осведомился, что он будет пить.

– Не знаю. А что у вас есть?

Старик нахмурился.

– Эхин, – ответил он с таким видом, словно его спросили о цвете неба. – Так вы будете пить или нет?

Бардас кивнул:

– Давайте. Сколько?

– Не спрашивайте, – ответил старик. – Подставляйте чашку, фляжку или стакан. Решайте сами.

– Извините, я имею в виду, сколько платить?

– Что? А, полчетвертака за кувшин.

– Тогда я возьму кувшин.

Старик исчез, но быстро вернулся, ловко уклонившись как от искр из-под колеса точильщика, так и от капель крови, брызнувших из-под ножа лекаря.

– Вот.

Он поставил перед клиентом кувшин и небольшую деревянную чашку. Бардас отдал деньги, наполнил чашку наполовину и принюхался. Впрочем, жажда заставила его забыть об осторожности.

Эхин оказался горячим, сладким, жидким и черным: травяной настой, приправленный медом, корицей и мускатным орехом, ослабил эффект действия и самогона, который сам по себе, в чистом виде, наверное, мог бы убить. Впрочем, с жаждой он именно это и сделал. Бардас выпил одну чашку и опустился на табуретку, подождать, пока голова перестанет кружиться. Старуха замолкла. Никто не сдвинулся с места, никто ничего не сказал. Она снова запела. Бардасу показалось, что это та же самая песня, но клясться в этом он не стал бы.

Некоторое время спустя в палатку вошла большая группа людей, рассевшихся кружком в середине. Они были шумные, веселые, жизнерадостные, молодые и пожилые, от семнадцати до шестидесяти, не Сыновья Неба, но и не совсем непохожие на них, чисто выбритые, с длинными, заплетенными в косички волосами. Они носили длинные, почти до колен белые рубашки, но не утруждали себя обувью. Бардас предположил, что это и есть гуртовщики, объединенные в группу отверженных с коробейниками и солдатами, хотя никакого оружия он у них не заметил. Новые посетители пили эхин из большого котла, установленного в середине круга, не обращая внимания на поющую старуху.

Бардасу они показались вполне безобидными.

Потом – время здесь ползло медленно, но верно – появилась еще одна группа из пяти солдат. Эти тоже не были Сыновьями Неба; определить их принадлежность к тому или иному народу представлялось затруднительным: они носили выгоревшие серые комбинезоны под стандартными пехотными доспехами, казенные сапоги, отполированные до блеска пояса и маленькие шерстяные треуголки, на которые в боевых условиях надевался шлем. Четверо имели при себе мечи, пятый, капрал, старший этого полуотделения, был вооружен коротким палашом. Пройдя напрямик через круг сидевших гуртовщиков – которые уступили им дорогу, – солдаты направились в другую комнату, отделенную от первой пологом. Старуха перестала петь, открыла глаза и проворно удалилась.

Рядом с Бардасом сидел старик с остывающим в крошечной чашечке эхином.

– Проблемы? – спросил Бардас, наклоняясь к соседу. Тот пожал плечами:

– Солдаты.

– А…

За пологом что-то разбилось. Послышался громкий смех. Сидевшие кружком гуртовщики на мгновение замолкли, подняли головы, но потом снова заговорили. Еще двое или трое посетителей поднялись со своих мест и не оглядываясь вышли из заведения.

Из-за полога появились солдаты с кувшинами какого-то другого, не менее похожего на эхин напитка. Они остановились рядом с гуртовщиками, молча взирая на них сверху вниз. Разговор стих. Сосед Бардаса поспешил к выходу, а в комнату втиснулся человек, наливавший эхин. На его лице застыло трагическое выражение. Судя по всему, таверна вот-вот должна была превратиться в не самое лучшее для тихого времяпрепровождения место. Бардас, наверное, тоже ушел бы, но он еще не допил эхин.

«И сказал Пророк: не затевайте драки в пивных. Не вмешивайтесь в чужие драки».

В немногих словах большой смысл. Бардас всегда чтил свою веру. Когда потасовка началась, он поступил так, как поступал всегда: замер, осторожно, краем глаза наблюдая за происходящим, стараясь не поймать взгляд кого-либо из дерущихся. Заварушка, если рассматривать ее с точки зрения стороннего наблюдателя, была не лишена любопытных моментов. Гуртовщики имели численное преимущество, зато у солдат было оружие и здоровый дух, что тоже значило немало. Когда один из гуртовщиков упал и не поднялся, схватка прекратилась. Пятнадцать человек застыли с открытыми ртами, беспокойно поглядывая друг на друга и смущенно переминаясь с ноги на ногу. Какое-то время все молчали, потом капрал, который, собственно, и нанес смертельный удар, обвел комнату взглядом.

– Что?

Один из солдат неотрывно смотрел на Бардаса, точнее, на тускло поблескивающие бронзовые кружки на его воротнике. Их было четыре, что соответствовало званию старшего сержанта. Вообще-то плащ принадлежал не Бардасу, он подобрал его в шахтах (молодые такие небрежные). Но теперь все заметили металлические блестки и таращились на них с непонятным ему интересом.

Коротышка, приносивший вино, подошел поближе.

– Ну? – спросил он. – Что вы собираетесь делать?

Бардас взглянул на него:

– Я?

– Ну да, вы же сержант. Что вы собираетесь делать?

Конечно, он прав. Я же совсем забыл.

– Не знаю. А что вы предлагаете?

Коротышка посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Арестуйте их. Что же еще? Арестуйте и отправьте к префекту. Они уже убили человека.

И сказал Пророк: «Когда тебя просят арестовать пятерых вооруженных людей в пивной после драки, уходи сразу».

– Ладно.

Бардас медленно поднялся. Некоторое время он молча смотрел на солдат, потом перевел взгляд на капрала.

– Имена?

Солдаты назвали свои имена, которые он не запомнил и даже не расслышал, они были длинные, незнакомые и звучали на чужеземный лад.

– Часть?

Капрал ответил, что они из такого-то пехотного полка, такой-то роты и такого-то взвода.

– Ваш командир?

Капрал посмотрел на него с видом обреченного, потом вскрикнул и бросился на него с поднятым палашом. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бардас схватил его за локоть левой рукой и вогнал свой нож в углубление у основания шеи капрала. Он не помнил, как нож появился в его правой руке, не помнил даже, что оружие вообще было за поясом, но после трех лет, проведенных в шахте, такие действия становятся привычкой.

Он заглянул в глаза умирающего капрала и отступил на полшага, позволив его телу свалиться на землю. Никто не шелохнулся. Похоже, в Саммире вообще собрались люди, наклонные к безмолвному созерцанию.

– Спрашиваю еще раз, – услышал Бардас свой голос. – Кто ваш командир?

Один из солдат назвал имя, также не зацепившееся в памяти Бардаса.

– Вы. – Он повернулся к коротышке с бородой. – Бегите в префектуру и приведите стражу. Остальные – марш отсюда!

В следующее мгновение таверна опустела, и Бардас остался наедине с четырьмя солдатами и двумя мертвецами. Различить их не составляло труда – солдаты стояли.

Прошла целая вечность, прежде чем в таверну вошли стражники под командой Сына Неба в высоком золоченом шлеме с длинным пером.

– Драка?

Бардас кивнул.

– А этот, – Сын Неба дотронулся носком сапога до мертвого капрала, – напал на вас?

– Точно.

Командир стражников вздохнул. Судя по медным блесткам на воротнике, он уступал Бардасу в звании.

– Ладно. Ваше имя?

– Бардас Лордан.

Командир стражников нахмурился:

– Я знаю, кто вы. Вы герой, верно?

– Геннадий?

Геннадий скорчил недовольную мину.

– Не сейчас.

– Геннадий? Ты очень слаб, я не могу…

– О черт. – Геннадий открыл глаза. Алексий стоял над ним с озабоченным выражением на лице. – Не обижайся, но ты не против немного подвинуться? Я умираю и не хочу ничего пропускать.

– Что? О да. Мой дорогой, мне ужасно жаль. Как это случилось?

Геннадий пожал плечами:

– Да как-то незаметно. Началось с обычной лихорадки, а уж потом пошло дальше. – Он помолчал. – Я умираю? Действительно умираю?

Алексий задумчиво посмотрел на него:

– Ну, я не доктор, но…

– Я умираю.

– Да.

– Ох. – Геннадий попытался расслабиться. – А откуда ты знаешь, что я?..

– Ну… просто поверь мне.

Геннадий постарался снова закрыть глаза, но ничего не изменилось. Он подождал. Все оставалось по-прежнему.

– Итак, что дальше? Хоть намекни.

– Не обижайся, но я ничего не знаю. Может быть, тебя утешит, если я скажу, что все это абсолютно естественно.

Алексий поскреб затылок, как бы подыскивая убедительную, но не слишком пугающую аналогию.

– Это… как рождение ребенка.

– Не очень-то оригинально.

– Неужели? А по-моему, есть по крайней мере одно большое отличие.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Это больно?

– Да, — сказал Алексий. – Чертовски больно. Но не очень. Практически совсем не больно.

Геннадий вздохнул:

– Что теперь? В чем тут смысл? Я должен что-то делать или просто лежать и ждать?

– Сам скажи.

– Да, я скажу, а ты записывай. Пригодится в следующий раз, извини, – добавил он, – это недостойно.

– Понимаю. На твоем месте…

– Не думаю, что все будет вот так, Алексий, – оборвал его Геннадий. – Мне это не нравится. Вообще, если тебе все равно, то я повторю попытку как-нибудь в другой раз. Почему-то кажется, что в это раз я все испорчу. В конце концов, такое бывает лишь раз в жизни…

– Но нам-то откуда знать?

Геннадий нахмурился:

– Перестань, сейчас не время обсуждать то, чего нет.

– Извини. Я лишь старался подыграть.

– Не помогло. Алексий, ты можешь сделать кое-что?

– Я… Что ты задумал?

– Не знаю, – бросил Геннадий. – Ты же, черт возьми, маг, вот и придумай что-нибудь.

– Так ничего не получится. Ты это знаешь не хуже меня.

– Да, но… – У него почему-то не было сил злиться; впрочем, их не хватало даже для того, чтобы бояться. Не иметь сил бояться – это пугало. – Я хотел сказать, что ты же Патриарх Перимадеи, должно быть что-то такое, что ты знаешь, а все остальные не знают, какой-то секрет, в который посвящают только патриархов. Но это неправда, да?

– Боюсь, что нет.

– Я так и знал. Просто дело в том, что когда попадаешь в такое положение, как я сейчас, то полагаешься не на логику, а на надежду. Так, на всякий случай. Только не обижайся, старина.

– Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

– Как-то странно, – признался Геннадий. – Все совсем иначе, чем я предполагал.

– О, а как?

Г еннадий задумался.

– Не знаю, – сказал он после паузы. – Я ожидал… хм, театра, наверное, мелодрамы. Чего-нибудь мистического: яркие огни, клубящийся туман, призрачные фигуры в белых облачениях. Ну, или страха и боли. Но все совсем по-другому и…

У Геннадия вдруг открылись глаза. На этот раз по-настоящему.

– Все в порядке. – Над ним стояла какая-то женщина. – Все в порядке.

Геннадий попытался повернуть голову, чтобы оглядеться, но не смог. Он не знал, плохо это или хорошо. Раньше он мог двигаться гораздо свободнее.

– Приходит в себя, – сказала женщина, обращаясь к кому-то другому. – Не знаю, что это было, но ему стало легче.

– Тогда все действительно в порядке, – произнес мужской голос из-за плеча женщины. – Обычно такая доза убивает. Рад, что на этот раз сработало.

У женщины был какой-то несчастный вид.

– Хочешь сказать, что раньше ничего подобного не пробовал?

– Я же сказал, что обычно это смертельная доза, – ответил невидимый мужчина. – Ждал несколько лет возможности испытать ее, но сегодня впервые обстоятельства сложились так, что проба уже не имела особого значения. Я хочу сказать, что он ведь уже был мертв, не так ли?

Геннадий понял, что странного было в женщине. Точнее, не странного, а неожиданного. Женщина была жительницей равнин – глаза, цвет кожи, костная структура. В нем поднялась инстинктивная волна паники – помогите, я в руках врага! Женщина увидела, как Геннадий вздрогнул, попытался пошевелиться, и улыбнулась.

– Все в порядке, – сказала она. – Все будет в порядке.

– Это вы так говорите, – сказал он и вдруг понял, что позабыл остальное.

Она была круглолицая, коренастая, лет сорока—пятидесяти, с короткими седыми волосами, яркими черными глазами и выдающимся вперед двойным подбородком.

– Вы были очень больны, но наш лекарь дал вам кое-что, что поможет вам поправиться. Вот подождите и увидите.

Геннадий ощутил раздражение: чертов лекарь испытал на мне какое-то свое смертоносное снадобье. Опасный клоун, его и подпускать-то к больному нельзя.

– Спасибо, – прохрипел он. – Где?..

Женщина улыбнулась:

– Это Бланчарбер. Слышали о таком?

Геннадий задумался:

– Нет.

– М-м. Ну, это небольшая деревушка в полудне пути от Ап-Амоди. – Она произнесла название как одно слово, а не два. – Примерно на одинаковом расстоянии от Ап-Амоди и старого Города.

– Где?..

– Перимадея. Вы в стране Темрая. И вы в безопасности.

Исъют Месатгес своей сестре по коммерции Эйтли Зевкис, привет.

Ужасное место, и люди ужасные. С другой стороны, перьев у них действительно много.

Вот тут-то ты и нужна. У меня есть возможность поставить 67 стандартных бочек отличного гусиного пера, рассортированного на 35 бочек пера правого крыла и 32 бочки пера левого крыла, пригодного для использования в военных целях и по смехотворно низкой цене 12 четвертей за бочку. Есть лишь одно мелкое обстоятельство, стоящее между мной и этой фантастической сделкой. Я пуста, как разбитый горшок.

Ситуацию может спасти твой аккредитив на ничтожную сумму 268 четвертей. Тогда я заполучу свои перья, ты свою обычную треть прибыли, люди получат стимул к дальнейшему ведению дел, и все будут довольны.

Кроме, конечно, гусей, но не думаю, что у них были какие-то иные планы.

Далее. Если «Белка» придет по расписанию, то ты прочтешь, что именно 6-го – вполне достаточно времени, чтобы начертать магические слова и переслать письмо хозяину «Вождя зверей», который, насколько знаю, ожидается здесь 17-го (так что он вряд ли оставит остров до 8-го как самое раннее). При условии, что ты проявишь должное прилежание, я завершу сделку до 20-го и буду дома, с перьями, к празднику Поминовения. Все просто.

Все действительно просто, но на этом месте первоклассной бумаги осталось много свободного места, так что я, наверное, постараюсь заполнить его чем-то.

Давай посмотрим. О чем бы ты хотела узнать? Конечно, совсем недавно ты сама побывала здесь; насколько я помню, ты ведь приезжала со своим другом-фехтовальщиком. Можешь говорить все, что угодно, о военном режиме и мяснике Горгасе. Но у всех создается мнение, что они положительно влияют на бизнес. Если бы они еще производили или выращивали что-то, достойное продажи (кроме, разумеется, этих абсолютно замечательных перьев), то возникли бы неплохие возможности по импортно-экспортной линии, т.к. конкуренция на местном уровне практически отсутствует: ни купеческих предприятий, ни картелей промышленников, ни аристократических или королевских монополий, и даже правительственный тариф равен 2,5 процента. Наверное, так всегда получается, когда в правительстве заправляют любители.

Но вот что мне интересно. Зачем нужно было Горгасу Лордану вообще захватывать это место, если он не собирался ничего с ним делать? В конце концов, это же не мелочь, украсть страну у людей, которые в ней живут. Обычно ведь цели таких захватов совершенно очевидны: кому-то хочется плавить руду, приобрести незамерзающий порт, завладеть подрастающим корабельным лесом, или плантацией шафрана, или ивняком. В крайней случае сделать так, чтобы все это не досталось другому: некоторым просто нравится сама возможность проводить по карте прямые линии и иметь в своем распоряжении весь набор островов. А когда очевидной причины нет, можно биться об заклад, что кто-то намерен превратить приобретенное владение в постоянный источник доходов – налоги на землю, налог с продаж, налог на импорт, на дороги, специи, роскошь, на свадьбу и похороны, десятина, налог на наследство, на каждый приплод. В общем, причина есть всегда, только в данном случае меня немного беспокоит, что я никак не могу ее обнаружить. Во-первых, люди типа Горгаса Лордана – холодные, расчетливые, ничего не делают без достаточных на то оснований. Что он задумал, Эйтли? Ты же знаешь больше. Не посвятишь ли меня в эту тайну?

Итак: 268 четвертей на «Шаре зверей», и сделка по перу заключена. Лучшего вложения в этом году у тебя уже не будет. Обещаю.

Твоя в дружбе и честных делах

Исъют.

– Короче… – говорил он.

Алексий остановился и заморгал, как будто оказался на свету после долгого пребывания в кромешной темноте.

Нет, нет, подумал он, только не это.

Старость, всего лишь старость. Все чаще словно просыпаешься наяву. Ловишь себя на том, что говоришь или делаешь что-то, но не можешь вспомнить, что сказал раньше или как вообще здесь оказался. Страшный недостаток для лектора внезапно обнаружить, что стоишь перед тысячью почтительно внимающих молодых людей, не имея ни малейшего представления о том, что ты только что говорил и что собирался сказать дальше.

Перед этим он был во сне, ему снился длинный, темный тоннель, полный странных звуков и запахов, тоннель, в котором люди убивали друг друга, руководствуясь чутьем и инстинктом. Он не знал, почему постоянно попадает туда, и никакие размышления не помогали положить конец этому упорно повторяющемуся путешествию.

– Короче, – услышал он свой голос, – если мы действительно понимаем природу Закона, то у нас не могут не появиться сомнения в существовании смерти. Она становится чем-то неясным, чем-то почти мистическим, чем-то таким, во что мы верим, когда были молодыми и впечатлительными, когда драконы и феи жили где-то совсем рядом.

Если мы действительно поймем Закон и то, как его проявления влияют на окружающий нас мир и на наше восприятие этого мира, то неизбежно придем к выводу, что смерть, как нас учили понимать ее, просто невозможна. Она не может произойти. Она противоречит законам природы. Если же мы предпочитаем упорствовать – вопреки всем научным свидетельствам – в своей вере в нее, что ж, тогда вопрос переносится в иную сферу, сферу сознания и убеждения, которой не место в научном споре. Но если мы ограничим себя вещами, которые поддаются доказательству – а что такое наука, что такое учение, постижение и знание, если не то, что можно подвергнуть проверке? – если мы будем придерживаться только того, что уже прошло проверку и не было отвергнуто как бездоказательное, то мы должны оставить представление о смерти как, в лучшем случае, не доказанное и не поддающееся доказательству и считать, с большой вероятностью, что такового явления не существует. С другой стороны, Закон…

– Как он? Я могу поговорить с ним?

– Закон, – продолжал вещать голос Алексия, – доказан, и в этом нет ни малейших сомнений. Фактически Закон и есть доказательство. Это тот самый процесс, посредством которого мы проверяем то, чего еще не знаем, когда хотим дойти до сути дела.

Если то, о чем я сегодня говорил вам, произвело на вас впечатление, если вы хотя бы начали понимать…

– Можете попробовать. Но не думаю, что в этом есть какой-то смысл. Лучше потом, попозже, когда он окрепнет.

Алексий открыл глаза:

– Эйтли?

Эйтли улыбнулась:

– Здравствуй, Алексий. Как ты чувствуешь себя сегодня?

– Неплохо. – Он медленно, преодолевая боль, сел. – Мне снился сон.

– Приятный?

Он покачал головой:

– Не очень. Скорее какой-то кошмар. Я оказался перед толпой слушателей в лекционном зале и забыл, о чем шла речь. – Он улыбнулся. – Наш добрый целитель Эрек станет, конечно, утверждать, что это все из-за того, что я все-таки проявил упрямство и съел гуся вопреки его настоятельным предупреждениям. Я же сам склонен искать более метафизическое объяснение. Но только такое, которое позволит мне и в дальнейшем есть гуся. – Он понизил голос. – Здесь это единственное, чего не доваривают до состояния каши.

Эйтли нахмурилась.

– Не думаю, что гусей можно варить, – сказала она. – Так ведь ничего и не останется.

Эрек недовольно посмотрел на пациента и вышел, успев шепнуть что-то на ухо Эйтли. Когда дверь за ним закрылась, Алексий спросил:

– Ну, в чем дело?

– Я должна позвать его, если ты из-за чего-нибудь расстроишься или начнешь нести чепуху. И, да, мне нельзя переутомлять тебя разговорами.

Алексий пожал плечами:

– Трудно представить, чтобы я мог перестать нести чепуху и есть гусей. От такого невозможно отказаться. И то, и другое я делал с детства, а сейчас, в старости, меня уже не переменить.

Эйтли уселась на краешке кровати. Дождь стучал по деревянным ставням.

– Однако же ты не настолько стар, чтобы не напрашиваться на комплименты, верно? Мы ведь оба понимаем, что в том, что ты несешь чушь, нет твоей вины. Конечно, ты мог бы болтать и поменьше, но в твоих словах есть смысл. По крайней мере я его вижу. Тебе просто не нравится Эрек, не так ли?

– Да, – признался Алексий. – Что совершенно несправедливо по отношению к нему. Я знаю, что Эрек хороший человек, прекрасный знаток своего дела, а когда я думаю о том, Во что ему все это обойдется, у меня…

– Ох, не начинай, – прервала его Эйтли. – А кроме того, я списываю все на текущие расходы Банка, так что мне это ничего не стоит.

Алексий с любопытством посмотрел на нее:

– Что же это за расходы?

– Все просто, – объяснила она. – Ты нанят Банком в качестве технического консультанта, разве я тебе не говорила? Ну вот, сообщаю. Ты консультант и очень ценный член всей нашей команды.

– Неужели? – Алексий картинно поднял бровь. – И как? У меня хорошо получается? Справляюсь?

Эйтли уклончиво пожала плечами.

– Мне встречались сотрудники и похуже. Ну а если серьезно, – продолжала она, немного нахмурившись, – тебе не следует подшучивать над врачами. У них нет чувства юмора, как у нормальных людей, и они решат, что у тебя просто не все в порядке с головой. Наверное, Эрек уже так и считает. Будь посдержаннее.

– А, ну его. – Алексий скорчил гримасу, как это делают дети. – Я всего лишь пытался объяснить ему действие Закона и то, что можно разговаривать с людьми, которых нет рядом. Конечно, он меня и слушать не стал, ведь у него уже есть заранее готовое мнение. Как только я упомянул о Законе, Эрек сразу решил, что у меня не в порядке с головой. Вообще-то мне казалось, что человек из Шастела способен воспринимать кое-что не так, как остальные.

Эйтли усмехнулась.

– Между нами говоря, – сказала она, – не уверена, что он вообще из Шастела. Да, конечно, он говорит, что учился там, но я наводила справки, расспрашивала – его никто почему-то не помнит. Полагаю, он из третьего или четвертого поколения Коллеон. Не знаю, зачем это скрывать, ведь тамошние медицинские школы известны по всей Империи. Их выпускников считают немного неотесанными, но в мастерстве никто не сомневается.

– Ладно, – сказал Алексий. Он попытался потянуться, но в спине кольнуло, да так, что он моргнул. – Хватит о нем. Как ты? Как дела?

– Могли бы быть и хуже.

– Понятно. Это твое выражение «могло бы быть и хуже»; означает ли оно, что ты гребешь деньги лопатой?

– Немножко того, немножко другого, – ответила Эйтли. – Вообще все замерло, но те предприятия, которые действуют, приносят неплохой доход.

– Например?

Эйтли ненадолго задумалась.

– Ну, например… Со дня на день из Месоги прибудет «Белка» с грузом меда и черники: устанавливается весьма выгодная связь с молоинами, разместившими большой заказ из Батарии…

– Откуда?

– Из Батарии. Там шьют форму для армии Шастела, а в этой армии, как ты, конечно, знаешь, носят исключительно темно-синие шинели.

Алексий кивнул:

– Ясно. Шинели ведь красят черничным соком, да? Хм, ловко придумано.

– Случайность, – заметила небрежно Эйтли. – Мед набирает хорошую цену, ведь из Империи сейчас ничего не поступает. Думаю, Венарт в кои-то веки наткнулся на что-то по-настоящему стоящее. – Она нахмурилась. – С небольшой помощью Горгаса Лордана, конечно. Три года назад о Месоге никто и не слышал, а сейчас у нас появилось два надежных товара. Хотелось бы верить, что здесь действительно можно вести дела.

Некоторое время Алексий молчал.

– Снова эти Лорданы. Без них, по-моему, нигде не обходится, верно? Как ты думаешь?

Эйтли посмотрела на него:

– Ты ведь хочешь знать, есть ли какие-нибудь известия о Бардасе, не так ли?

– Да.

– Ладно. – Она сложила руки на коленях и задумчиво посмотрела на закрытое ставнями окно. – Сегодня я случайно встретилась с Лиен Могре. Ее брат был в составе торговой Делегации Шастела на последних переговорах с властями провинции, только вернулся…

– Имеешь в виду, что он шпион? Звучит многообещающе.

Эйтли кивнула:

– Да, шпион, только не очень хороший. В этом-то и проблема. У Шастела просто нет толковых шпионов: достаточно нескольких слов, чтобы понять, что именно они хотят выведать. Но зато я наверняка знаю, что они подкармливают всяких мелких чиновников, а потому есть основания полагать, что информация поступает довольно надежная. В общем, он рассказал мне, что Бардас занял какой-то тихий, спокойный административный пост где-то в глуши. Кажется, на какой-то мануфактуре. – Она улыбнулась. – Ничего более прозаического себе и представить нельзя, не так ли?

– Все зависит от того, что там производят, – ответил Алексий.

– Да, но если даже и так… – Эйтли поднялась с кровати и подошла к окну. – Знаю, у тебя есть теория насчет того, что Лорданы и Закон как бы сплетены в узел, но я действительно не представляю, как он повернет ход истории, сидя за столом и ведя всякие там бухгалтерские подсчеты, составляя балансы. – Она вздохнула. – И если только он там и останется, подальше от нас, то все мы от этого только выиграем.

Сильный порыв ветра ударил в ставни. Щеколды задрожали, сдерживая напор стихии.

– Ты ведь сердишься на него? – спросил Алексий. – Может быть, все же скажешь мне, за что?

– Совсем я и не сержусь, – не поворачиваясь, ответила Эйтли. – В последние дни мне совсем не до него. Даже не вспоминаю. Мне приятно сознавать, что с того времени, когда я была на побегушках у фехтовальщика, многое изменилось. Я поднялась, сделала кое-что со своей жизнью – спасибо тебе большое, – и я добилась успеха, не причинив никому вреда, не доставив никому никаких неудобств. Думаю, этим можно гордиться, как ты считаешь?

Алексий снова лег и закрыл глаза.

– Конечно. Когда я думаю обо всех тех людях, которым ты помогла, за которыми ухаживала… я, Геннадий, его племянник, Венарт и Ветриз…

– О, все в порядке, – тихо сказала Эйтли, – так надо.

– Да, конечно, – продолжал Алексий, – но ведь ты не была обязана делать это, а делала. Но при этом ты как бы взяла на себя обязанность – как бы это сказать? – прибирать за ним. Все эти люди были выбиты Бардасом из привычной колеи, а ты, появившись, пытаешься наладить что-то вроде нормальной жизни. Весьма интересно.

– Интересно? – Эйтли по-прежнему смотрела в закрытое окно. – Ты находишь это интересным. Любопытная точка зрения.

– Такова моя работа, – едва заметно улыбнувшись, ответил Алексий.

В ночь после драки в таверне, лежа между коробками и бочками, на второй почтовой карете, Бардас впервые вспомнил о шахтах.

Все началось как сон, но он постарался как можно скорее выкарабкаться из него, открыв глаза в надежде увидеть свет. Света не было. Между ним и курьером высилась гора багажа, заслонявшего фонари, а ночь выдалась темная. Бардас лишь слышал, как стучат колеса, как крошатся под металлическими ободами камни, ощущал тряску и чувствовал запах розмарина…

Розмарина? Нет, не розмарина. Он вытянул руку вперед и попал в щель между двумя огромными ящиками. И с одной, и с другой стороны пальцы нащупывали только грубую деревянную поверхность (она была и раньше) и какое-то препятствие под ногами. Бардас ударил ногой и почувствовал, как что-то треснуло и раскололось. Разумеется, он понимал, что находится не в подкопе, но это не очень помогало: мало ли что он знал, ползая по подземным галереям, не все из того, в чем он не сомневался, выдержало проверку. Далеко не все.

Бардас пнул ногой еще сильнее, и весь мир наполнился запахом роз.

Конечно, он сделал совсем не то, что следовало. Ошибся. Подземные переходы не подпрыгивают и не раскачиваются, не трясутся и не пихают в спину (удивительно, нашел-таки кое-что похуже шахт), в них не бывает такого запаха, как не бывает и столько воздуха. Значит, он был лишь в карете либо на корабле. Алексий? Нет, не может быть.

Бардас был в карете, на дороге из Саммиры в Ап-Калик, ему предстояло работать в Пробирной палате, где он научится убивать доспехи, протыкать их, не причиняя вреда людям. Все хорошо, он уже больше не в подземельях (хотя если ты хоть раз побывал там, то останешься навсегда).

Все в порядке, он на территории Сынов Неба. Здесь ему ничто не угрожает.

Обычно сначала умирают, но в вашем случае мы сделали исключение.

Чувствуя себя немного глупо из-за внезапного приступа паники, Бардас оперся о ближайший ящик и, подтянувшись, сел спиной к высокой бочке. Запах роз стал еще сильнее: наверное, он наткнулся ногой на какой-то хрупкий контейнер с розовой эссенцией. А как быть утром, когда карета сделает первую остановку? Что скажет курьер?

Бардас подался вперед и принюхался – от ног несло так, словно он уже умер и подвергся бальзамированию…

Так вот для чего! Теперь он вспомнил. Сильный запах роз, заглушавший все прочие запахи, даже вонь тлена, исходящую от гниющего уж неделю тела. Он вспомнил, как в Саммире они сразу отвезли убитого капрала в покойницкую. Там стоял такой же запах.

А еще розмарин используют для придания аромата мясным блюдам и при консервировании мяса. Сыновья Неба знают толк в таких вещах. Дай им что-нибудь неживое, и они будут хранить это вечно, с помощью своих трав, специй, ароматов и эссенций. Им ничего не стоит сделать так, чтобы гнилое мясо превосходило по вкусу свежее: они подвешивают вполне хорошие туши и ждут, пока в них не заведутся личинки, чтобы получить тот самый нужный им, особенный привкус. В некотором смысле в Империи жизнь продолжалась и после смерти.

Размышляя о таких вот вещах, Бардас незаметно для себя уснул. Курьер разбудил его легким пинком в бок. Было уже светло.

– Мелбек, – сказал он, словно это слово означало что-то для пассажира. – Если есть желание, можешь пройтись, размять ноги.

Бардас поднялся, и тут же сотни иголок впились в обе ноги. Пришлось сесть.

Смена лошадей в Мелбеке, еще одна в Ап-Реаке, где им пришлось попрощаться с эскортом. Сейчас Ап-Реак был слишком мал, чтобы называться «Ап», но когда-то, если верить рассказу словоохотливого курьера, это был город «вдвое больше Перимадеи». Потом Империя стала расширяться, и когда граница достигла Ап-Реака, началась большая война с долгой и ужасной осадой. И Ап-Реака не стало.

Слушая курьера, Бардас решил задать вопрос, никогда прежде не приходивший ему в голову: сколько лет Империи и откуда она началась?

Курьер посмотрел на него так, словно Бардас оказался деревенским дурачком.

– Империи сто тысяч лет, – сказал он. – А началась она с Королевства Неба.

– А, спасибо.

От Ап-Реака до Сешана – Бардас впервые слышал о нем – дорога то круто поднималась в гору, то резко спускалась в глубокий каньон. По обе стороны высились скалы. Казалось, землю здесь растянули. Дорога бежала по дну давно высохшей реки, которая прорезала этот каньон и, будто исчерпав силы, пересохла. Проезжая в тени скал, Бардас невольно возвращался мысленно в галереи подземного города под Ап-Эскатоем. Теперь этот город с его сложной системой с огромным трудом прорытых улиц ушел в небытие, как Ап-Реак или Перимадея, но осталась память о нем, и в этой памяти он сохранился куда более реальным, чем то место, через которое Бардас проезжал сейчас, пусть даже здесь пахло розмарином и светило солнце.

Идеальное место для засады, подумал Бардас, оглядывая невероятный пейзаж. Хорошо, что мы так углубились в территорию Империи – в противном случае дрожал бы от каждого шороха.

Солнце стояло уже высоко, но из-за скал не выглядывало, и в каньоне было темно и прохладно. Дороге, казалось, не было конца. Ветер стих, и запах роз, похоже, навсегда въелся в каждый ящик, каждую бочку, каждый рулон ткани. От этого Бардас еще сильнее ощущал себя в шахте. Ему казалось, что он уже никогда не избавится от этого чувства.

Карета остановилась. Бардас приподнялся и посмотрел поверх багажа на курьера.

– Это Мелрун?

– Нет.

Они находились в каком-то овраге. Дорога была пуста.

– Так почему мы остановились?

– Что-то здесь не так, – ответил курьер, вставая на козлы.

– Не понимаю. Что не так?

Курьер нахмурился.

– Не знаю, – сказал он, – но думаю…

В этот момент стрела ударила ему в голову пониже уха. Курьер свалился с козел и с тяжелым, глухим стуком рухнул на землю у правого колеса.

Вот черт!

Бардас упал на пол кареты, неуклюже втискиваясь в нишу между коробками. И надо же такому случиться на земле Детей Неба, в глубине могущественной Империи, где, как всем известно, человек может оставить футляр с бриллиантами на рыночной площади вечером, а утром прийти и обнаружить его на том же месте. Какая неприятность, какое небывалое стечение обстоятельств, какое невезение.

Лучник, кто бы он ни был, оказался человеком осторожным, методичным, согласным подождать сколько нужно, чтобы убедиться в отсутствии опасности, и лишь затем обнаружить себя.

Столь высокая степень профессионализма несла в себе большую угрозу; Бардас замер в очень неловком положении, переменить которое боялся – ведь стоит ему раскрыть свое местонахождение, как стрела затаившегося врага может вонзиться и в его шею.

Смешно, думал он. Я, конечно, не собираюсь рисковать собой и защищать имперскую почту от разграбления, пусть приходят и забирают все, лишь бы я смог шевельнуть ногой.

Мысль о том, что, возможно, придется умереть от стрелы, жажды или поджариться, как сосиска, на безжалостном солнце из-за дюжины коробок эссенции и государственной почты, казалась почти оскорбительной.

Ничего не происходило. Бардас попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Когда придет следующая карета? Надо было узнать, насколько часто они проезжают по этой дороге. Кто-то говорил ему что-то на этот счет, но он не обратил внимания. Лучник, вероятно, лучше знает график движения, а потому имел некоторое преимущество и не спешил вылезать из своего укрытия. И все же рано или поздно разбойнику придется это сделать, чтобы разгрузить карету либо отогнать ее в какое-то другое место (если только он с сообщниками не поднимет ее из оврага на веревках). Сколько их там, родственников и друзей? А самое главное, знают ли эти люди о Бардасе или осторожничают так всегда, выработав определенную процедуру ограбления почтовых карет?

Когда ему уже начало казаться, что дальше находиться в скорченном положении невозможно, со стороны скал донесся какой-то звук. Похоже, кто-то спускался. Не смея поднять голову и посмотреть, что происходит, Бардас затаился. Никакого оружия у него не было, кроме ножа за голенищем сапога, до которого еще не так-то легко дотянуться.

Ничего, бывали ситуации и похуже, попробовал он успокоить себя. Неужели? Назови хоть бы парочку.

– Все в порядке. – Голос принадлежал мужчине, явно запыхавшемуся во время спуска. – Вы двое, начинайте разгружать. Гилус, держи лошадей. Азес, куда запропастился твой чертов братец с этими крючьями?

– Я не знаю, почем мне знать? – ответил детский голос, с характерными для младшего брата плаксивыми нотками.

– Не наглей. Гилус, дай мне свой нож, Басса, будь осторожнее с грузом, не разбей.

Ясно. Семейный бизнес. «Крепки семьи, грабящие сообща».

– Несправедливо, – заявил еще один детский голос. – Ты же сам сказал, что сегодня моя очередь брать сапоги.

– У тебя уже есть пара крепких сапог. Можешь хоть раз сделать так, как тебе говорят, а?

В следующее мгновение на вершине багажа уже стоял он, старший. И, повернувшись спиной к Бардасу, отдавал распоряжения своей непослушной команде.

Бардас видел немногое: плешивый затылок с клочьями редких седых волос, потрепанную шинель с подозрительной тщательно заштопанной дыркой под левой ключицей. Уходи, мысленно попросил его Бардас, но мужчина, похоже, никуда не спешил.

– Басса! Басса! Опусти эту штуку! Опять порежешься, и твоя мать съест меня живьем. О черт…

Увидел меня.

Мужчина стоял неподвижно, изумленно глядя на Бардаса, наверное, целую вечность, потом схватился за рукоятку кавалерийской сабли, висевшей на длинном, перекинутом через плечо ремне. Черт! – подумал Бардас. Он, конечно попытался бы убежать, но ноги одеревенели и могли подвести, так что этот вариант отпадал, как отпадал и любой другой, требовавший резких, энергичных движений. Мужчина уже тянул саблю, путаясь в ремне и собственном страхе. Теперь Бардас видел его лицо – круглое, с мощной нижней челюстью, утомленное – когда-то он знал одного торговца свечами с почти таким же лицом. Нож уже был в руке (ну вот, снова то же самое): его головка удобно устроилась на ладони, большой палец прижимал середину рукоятки, остальные легко касались заклепок. Рука за ухо, запястье резко уходит назад, чтобы так же резко уйти вперед в момент завершения движения, тогда вес рукоятки сместится в сторону и придаст оружию устойчивость в полете. Все это делалось инстинктивно, но Бардас доверял себе – за три года в подземелье привычка метать нож в темноте стала второй натурой.

Бросок получился, пусть не в десятку, но по крайней мере в девятку – лезвие проткнуло адамово яблоко, перерезав дыхательное горло, так что воздуха не хватило ни на проклятие, ни на историческое последнее слово, ни на что другое. Рот у разбойника открылся и закрылся, не издав ни звука, потом ноги соскользнули, и незадачливый предводитель семейной банды рухнул на ящик с надписью «осторожно, стекло», который, как и положено в таких случаях, раскололся, обдав Бардаса ароматом собранных на заре роз. В следующее мгновение сапог мертвеца описал дугу возле уха Бардаса.

– Пап?

Теперь времени уже не оставалось ни на что.

Бардас неловко потянулся к телу левой рукой, нащупал саблю (ужасное, плохо сбалансированное оружие, эффективно управлять которым можно лишь в том случае, если у тебя рука сгибается в трех местах), оттолкнулся от пола правой и поднялся на ноги.

Как глупо приходится погибать…

– Папа?! – В детском голосе прорезалась паническая нотка. – Басса! Что случилось? Где папа?

– Подожди, посмотрю. – Над кучей багажа появилась голова – девочка лет девяти, с плоским, пухлым лицом (фамильное сходство). – Папа? – Теперь она смотрела на Бардаса и мертвеца, лежавшего рядом на расколовшемся ящике. – Гилус! Он… убит!

Нож снова нырнул в руку, но на этот раз Бардас опоздал: голова спряталась прежде, чем он успел бросить. Какого черта я здесь делаю, подумал он, стараясь обойти угол ящика, но ноги слушались его плохо.

Бардас потерял равновесие, пошатнулся и больно ударился об острый деревянный край. Ух, больно! Ноги никак не желали сгибаться в коленях, и он двигался, как на ходулях. Кто-то закричал, Бардас повернул голову и увидел мальчишку лет двенадцати-тринадцати, целящегося в него из грубо сработанного самострела. Он видел только глаза, лоб, взъерошенные рыжеватые волосы над стальной дугой арбалета и блестящий под солнцем острый наконечник стрелы.

Инстинкт, подумал Бардас, выбрасывая вперед правую руку, и затем, доверяя этому самому инстинкту, заправлявшему всем спектаклем, прошептал «спасибо». Голова дернулась и пропала. Вместе с ножом.

Он услышал, как вскрикнула девочка, и перебросил саблю в правую руку. Если она подберет арбалет, то еще не известно, как все обернется. Бардас перенес вес на левую ногу и моргнул от боли. Ну же, шевелись, не время для капризов. Может быть, их было всего лишь трое: отец, сын и дочь, но не исключено, что где-то там, за камнями, прячутся другие члены этой чертовой семейки: братья, сестры, дяди, тети. Племянники и племянницы, дедушки и бабушки. Каждый из них мог стать препятствием.

Чего я по-настоящему хочу, так это оказаться где-нибудь в другом месте, но надо найти нож.

Азес. Был еще один мальчишка. Азес мужское имя. Или нет? Что будет делать хороший сынок в таких вот обстоятельствах? Схватит за руку сестренку и даст стрекача? Я бы так и сделал (только я так не делал). Или парнишка почувствует себя мужчиной и выступит против чудовища, уничтожившего его семью, дом, сломавшего его жизнь… Надеюсь, что нет. Черт…

В шахтах всегда чувствуешь, когда у тебя кто-то за спиной. Когда мальчишка прыгнул сверху, Бардас уже поворачивался, стараясь не потерять равновесия. Конечно, лучше всего было бы сделать шаг в сторону, легко отскочить, нанося одновременно рубящий горизонтальный удар. Он так и сделал бы, если бы не был зажат в узком пространстве между грудами ящиков с розовым маслом и печеньем, если бы не дрожали предательски ноги-костыли, если бы не било в глаза солнце. Получилось проще: Бардас увидел пятно и сделал выпад, полагаясь на инстинкт (снова) и синхронность действий. В лицо ему ударила кровь мальчишки: вероятно, сабля перерубила яремную вену.

Хороший удар, он едва не срезал пареньку голову. Надеюсь, это был Азес, подумал Бардас, снова поворачиваясь кругом. Жаль, если здесь окажется кто-то еще. Где-то рядом валялся взведенный самострел с заряженной стрелой, но Азесу не хватило сообразительности воспользоваться этим оружием, и он набросился на врага с небольшим топориком. Похоже, все семейство не страдало от избытка интеллекта, иначе оно избрало бы другой способ зарабатывать на жизнь.

Все, хватит, пора убираться отсюда.

Бардас отыскал щель между ящиками, поставил ногу, подтянулся, заполз наверх и пробрался к козлам, мимо брошенного самострела, мимо убитого мальчишки с ножом между глаз. Если бы за камнями укрылся еще один брат с арбалетом, у Бардаса могли бы быть неприятности, но все обошлось. Он поднял поводья, взял кнуты, стараясь вспомнить то немногое, что знал о ремесле кучера. Прежде ему доводилось разве что возить сено, но каких-то особых навыков, похоже, не требовалось.

Никто не стрелял из укрытия, никто не пытался перерезать ему горло, напав сзади, никто не прыгал сверху, так что все было в порядке.

– Ты не курьер, – сказал ему человек, встретивший карету на почтовой станции в Мелруне и принявший от Бардаса поводья.

– Курьер мертв, – объяснил Бардас. – На нас напали, кто-то пытался ограбить карету.

– Шутишь?

– Нет.

Почтарь изумленно посмотрел на него.

– Поднимись и посчитай тела, если не веришь.

– И ты отбился? Сам? Один?

Бардас покачал головой:

– Все в порядке. Я герой. А кроме того, большинство из них были детьми.