Пробуждение

Страх

Они увидели его и пошли навстречу…

Еще можно было рвануться в сторону, скрыться за деревьями. Но он постеснялся убегать. «Как я буду бежать, это же стыдно… Просто пойду чуть левее просеки. Если не окликнут, значит, снова выйду к столбам».

— Эй, парень!

Они, подпрыгивая, быстро шли к нему, заранее делая вилку, чтобы, в случае чего, перехватить.

— Подожди, поговорить надо, — крикнул тот, пониже ростом.

Шульгин остановился. Безвольно опустились плечи. Ноги стали тяжелыми, будто он вошел по колено в трясину.

«Это конец мой… Все кончено!» — подумал он.

— Заблудились мы, — сказал все тот же низкорослый. — Ты, случаем, не поможешь выбраться на дорогу? Мы бы тебя отблагодарили.

Теперь они стояли рядом. Один — маленький, коренастый, с густыми бакенбардами, в которых запутались елочные хвоинки, с большими розовыми кулаками, будто гирями, и таким же розовым лбом. Широкий шрам над верхней губой под носом, казалось, когда-то был еще одним, вторым ртом. Он щурился, будто смотрел на огонь электросварки, и часто моргал. Другой — высокий, остроносый; крохотные глазки без бровей глубоко утонули и косили, словно две амбразуры. Он помахивал толстой березовой палкой.

— Я сам не знаю дороги, — сказал Шульгин. — По столбам иду.

— А ты откуда?

— Из Ленинграда.

— Издалека, значит, — говорил коренастый. — И что ж тебя привело?

Шульгин встретился с ним глазами и усмехнулся. Коренастый предлагал игру, и ему ничего не оставалось, как принять ее.

— Попутешествовать захотелось. А тут заблудился, отстал от группы. И вот болтаюсь по лесу. Нужно было компас взять.

Он старался говорить без волнения, игривым голосом безразличного ко всему человека. Не удавалось. В горле першило, голос дрожал и срывался. И, сам того не замечая, Шульгин медленно отступал назад.

Они переглянулись. Высокий прикрыл глаза.

— И много вас в группе было?

«Если выхватить пистолет, то две пули могут спасти… Но этот молчун скорее расквасит мне голову своей дубиной… Надо ждать».

— Семь человек вместе с руководителем.

— Так-так…. Мы вот тоже блуждаем. Теперь втроем пойдем. Говорят, молодым больше везет. Не возражаешь?

Шульгину не нужны были такие попутчики. Но он понимал, что они теперь все равно не спустят с него глаз.

— Можно, — произнес он. — Одному плохо…

— Тебя как звать-то?

— Сергей, — сказал он и пристально вгляделся в кусты за просекой. «Жаль, редкие, а так можно было бы метнуться туда и затаиться. Может, и не нашли бы…»

— Молодец, что путешествуешь. Это закаляет мужчину. Годиков-то сколько?

— Шестнадцатый.

— Взрослый… Однако что ж мы стоим? До вечера не так уж долго, а мы все еще не знаем, куда идти. И давно здесь?

— Третий день.

— Еду с собой брал? Такому парню много надо. Особенно в лесу. А признайся, есть хочешь?

— Нет, спасибо.

— Да что там благодарить без дела? Сейчас и поедим. Вот давай-ка сюда, здесь и присядем.

Они подошли к толстой ели. Рядом с ней стоял круглый старый пень. Молчун прислонил к нему свою палку.

Шульгин пригляделся к молчуну и почувствовал, как приостановилось сердце. Мгновенно все стало ясно. Именно его видел Шульгин в больнице. Только теперь, вблизи, он казался еще крупнее и старше. А во взгляде — все то же беспокойство — будто ищет какую-то нужную вещь.

— Помочь снять рюкзак? Вон какой он у тебя тяжелый — пуда два. Лямки в плечи так и впились!

— Не стоит, я сам, — быстро сказал Шульгин, отворачивая рюкзак в сторону.

— Да ты не напрягайся, помогу, — подскочил к нему коренастый и ухватился за рюкзак. — Ох, какая тяжесть, ну и силы у тебя! — Он стаскивал лямки, нервно хихикал, пыхтел и поддавал в дно рюкзака животом. Вместе поставили рюкзак на землю. Коренастый отошел.

Шульгин сел на рюкзак и обхватил руками колени. Пистолет за пазухой уперся ему в ребро — пришлось выпрямиться.

Коренастый рылся в своем мешке. Он там что-то перекладывал, сдвигал и наконец достал хлеб и колбасу.

— Держи-к, — сказал он Шульгину. — Да сломай ты эту ветку, что она тебе по глазам водит?

Он протянул руку, и ветка хрустнула перед глазами Шульгина. Отбросив ее в сторону, коренастый продолжал:

— Только не торопись лопать, мы тебе сейчас рюмочку для хода. Вспрыснем за знакомство.

«Напоить хотят, тогда со мной будет просто….»

— Я это не употребляю.

— Ты что? У меня сын — меньше тебя, а не трусит. Только поднеси — с рукой оттяпает… Ты сначала попробуй, она не помешает. Разговор веселей пойдет, а колбаса — божеской покажется.

Он, посмеиваясь, ухватил пальцами золотистое ухо «экстры» и распечатал ее. Достал из кармана куртки синий пластмассовый стакан и, резко наклонив бутылку, стал наливать.

Молчун сидел чуть в стороне и, как сыч, смотрел на Шульгина. Он медленно двигал челюстями, как будто жевал резину. Перед его глазами кружились комары, садились на лоб, но он будто не чувствовал их — не прогонял.

Шульгину стало страшно. Он даже губу закусил, чтобы не закричать.

— Ну, долго еще держать? — протягивал коренастый водку и заискивающе улыбался. — Не отраву же предлагаю?

— Я уже сказал, не буду, — повторил Шульгин и отстранил руку коренастого.

— А ты, видно, парень с характером. Чувствуется питерская закваска… Ну, не надо и не надо. Нам больше достанется, правильно я говорю? — обратился он к молчаливому приятелю. Тот не ответил. Только медленно наклонил голову, будто шея у него не гнулась и он сгибал ее через силу.

«И в моем теперешнем положении можно что-то сделать, но что?.. Ждать? Но сколько?.. И чего?..»

— Говорят, у вас в Ленинграде мостов много, и все один красивей другого? — поинтересовался коренастый.

— Много, — вяло ответил Шульгин.

— И фонтанов много?

«Вечера они ждут, темноты. А потом пристукнут меня — и золото уйдет с ними… Что делать?»

— Фонтаны в Петродворце…

— А еще, говорят, у вас там народ вежливый?

— Обыкновенный, — сказал Шульгин, не понимая смысла разговора.

«Это бывшие полицаи!.. Пришли за мной. Видел меня тогда молчун в палате и обо всем догадался…»

— Да ты ешь колбасу-то, не стесняйся. У нас много еды, мы народ запасливый. А главное, не любим ходить голодом. Ты, видать, мало взял? Хотя рюкзак у тебя большой… Что у тебя там?

«Вот оно, начинается. Сейчас они отбросят вежливость… Что делать? Если встать и помчаться через лес, можно убежать. Но без рюкзака. С рюкзаком они в два счета догонят. Особенно этот, коренастый…»

— Ничего особенного: палатка, фонарик, топор, лопата….

Шульгин даже встал и с безразличным видом отошел на два шага от рюкзака. Дескать, я вовсе не держусь за него, — если любопытно, можете проверить.

Коренастый потянулся к рюкзаку и попробовал поднять его одной рукой. Это ему удалось с трудом. Он тут же уронил рюкзак, и внутри звякнули золотые бруски. Не торопясь, снял руку с тонкого горла рюкзака, посмотрел Шульгину в лицо. Прищуренные глаза ясно говорили, что владелец их — человек решительный.

Шульгин незаметным движением передвинул пистолет за пазухой, чтобы его можно было выхватить мгновенно, и сел на прежнее место. Коренастому пришлось убрать руку.

— Пора, — взглянув на молчуна, заторопился коренастый. — Тучами небо заволокло, нельзя оставаться тут на ночь.

Он даже не прикрыл пробкой свою «экстру». Сунул ее в широкий карман куртки и поднялся. Тут же встал и его приятель.

«О чем они говорили при первой встрече? В кого из них, если придется, стрелять?.. В молчуна или в коренастого?.. В кого?..»

— Ты идешь?

«Неужели могут уйти одни? — с надеждой подумал Шульгин. — Неужели просто так попрощаются и двинут по лесу без меня?!. Нет, это ты для того, чтобы я не боялся идти с вами…»

— Я бы отдохнул, — сказал Шульгин, не вставая. — А уж завтра утром со свежими силами и бодрым духом…

— Никаких завтра, щенок, — сказал вдруг молчун и, словно куклу, рванул Шульгина с земли, поставил на ноги.

«Ох, гад», — чуть не крикнул Шульгин, прижимая пистолет под рубашкой к животу. Теперь уже было совершенно ясно: перед ним — враги. Стало трудно дышать, будто его взяли за горло, и он закашлялся.

— Ты на него не обижайся, — сказал коренастый и помог Шульгину поднять рюкзак. — Вот скажи-к, что ты грубо это сделал, но все-таки по-дружески, — обратился он к молчуну.

— Что же делать, если я такой невоспитанный, — сострил молчун и хлопнул Шульгина по плечу. — Давай, ленинградец, топай. Смотришь, к вечеру выберемся и расстанемся, довольные друг другом.

«Да ведь они меня за дурачка принимают и потому уже празднуют победу», — подумал Шульгин. Он присмотрелся к лесу — в какую бы сторону рвануться. Можно было броситься влево, в кусты. Но он не рискнул это сделать сейчас, когда было еще светло…

Стреляю без предупреждения

Первым пошел коренастый. Шульгин хотел пропустить и другого. Тот остановился и подождал, когда тронется Шульгин.

Теперь он уже не сам шел, а его вели. Чтобы проверить это, свернул в сторону.

— Э-эй! — крикнул коренастый и бросился вдогонку. — Вместе пойдем, ты обещал нам помочь выйти из леса.

— Ничего я не обещал. Вот просека, идите по столбам…

— А за что мы тебя колбасой кормили? — спросил как бы в шутку коренастый.

«Полицаи они! Явились за тайником, а там — фига! И теперь поняли, что золото у меня…»

Шульгин представил, что случилось в комнате Анатолия Дмитриевича. Это они приходили к нему. Разыскали наконец и потребовали, чтобы сказал им, где тайник. А он молчал, и они… Никуда он не падал, ни на какую батарею… «Но как они очутились здесь? Может быть, Анатолий Дмитриевич все-таки сказал им?.. Что же они тянут? Откладывают до темноты? Или еще сомневаются, один ли я здесь?.. Не выйдет! У меня есть средство помешать. Стоит незаметно сунуть руку за пазуху, и тогда я заставлю их отступить. Приведу на окраину леса, а там — до ближайшего селения. Увидим, кто такие…»

Мысль о том, что он может не только спасти золото, но и победить двух «головорезов», как сказал о них сосед, понравилась. Он даже почувствовал легкое головокружение. Но тут же подумал: «Спокойно, все только начинается…»

Молчун и коренастый остановились. Окинули взглядом просеку. Было похоже, что там уже лес кончался. Коренастый сказал:

— Так вот, теперь я знаю, куда идти. Можно и по линии, но это далеко и выйдем в безлюдное место. Нужно будет снова вертаться, километров десять топать. А мы — сюда, влево. Через полчаса окажемся на автобусной остановке… Пошли, пошли, не пожалеешь!

Шульгина это возмутило. Столько времени и сил потратил он, чтобы найти эту просеку, а теперь его заставляли покинуть ее, углубиться снова в лес, чтобы неизвестно какой дорогой идти неизвестно куда.

— Нет, — сказал он, — пойду по просеке. И вообще, надоело…

— Ты пойдешь там, где мы тебе укажем, — произнес молчун и толкнул Шульгина в спину.

Пришлось подчиниться. Но теперь Шульгин точно знал, на кого он истратит первую пулю — на молчуна! А если потребуется, то вторую — на коренастого. И это решено!

Но все же он не торопился, не мог достать пистолет. Он нервно оглядывался по сторонам, надеясь увидеть людей. Но теперь, в конце мая, редко кто приходил сюда.

Лес становился гуще. Деревья в наступавших сумерках сливались друг с другом. Редкие птичьи голоса лишь подчеркивали глубокую тишину.

Коренастый впереди ловко подныривал под ветки, обходил деревья и пни, не забывая поглядывать на Шульгина. При этом пытался поддерживать светскую беседу.

— А что у вас в Ленинграде еще интересненького?

— Город как город, — сказал Шульгин. — Приезжайте, сами увидите.

— Нам остановиться негде, кто примет?

— У нас и остановитесь. Сами вы из какого города? — спрашивал Шульгин, желая только одного — чтобы поскорее стемнело.

— Издалека. Из Ташкента, слыхал?

— Столица Узбекистана…

«Вот как вышло, — думал он, — хотел спасти золото и помочь Анатолию Дмитриевичу. А теперь, выходит, нужно спасать и самого себя…»

Можно было еще долго разговаривать с коренастым о Ташкенте. Там в блокаду жила мама Шульгина. Ходила в школу, а училась плохо, — скучала по дому и по своей «золотой мамочке Соне», которая осталась в Ленинграде. Но он молчал. Не мог он говорить о матери с этими гадами.

Он расстегнул пуговицу на куртке, пробрался под рубашку и у самого ремня взялся за рукоятку пистолета.

«Сейчас быстро влезу на елку, тогда ничего они со мной не сделают. Буду держать палец на курке, и все. Или вверх стрелять — услышат люди и придут… Они же не просто идут со мной — уводят все глубже в лес… А если стрелять, кто-нибудь обязательно услышит!.. Я должен быть сильнее!»

Сзади раздался громкий шорох — Шульгин обернулся. К нему, сжав обеими руками палку, метнулся молчун. Шульгин отскочил в сторону и выхватил пистолет.

— Стойте! — крикнул он, отступая дальше, чтобы видеть обоих. — Подойдите друг к другу, — приказал он, сдвинув предохранитель и наводя пистолет на молчуна.

Они оба ссутулились, чуть присели и впились глазами в пистолет. Они не торопились подчиниться и стать рядом. Коренастый косил взглядом на ближайшее дерево, собираясь, наверно, прыгнуть за него.

— Считаю до двух. Раз! — крикнул Шульгин. Он вытянул руку с пистолетом вперед и отступил еще на два шага.

Они боком сдвинулись и стали рядом. Молча смотрели на него, словно бы ожидая дальнейших приказаний. В руке у молчуна вздрагивала палка — он перебирал пальцами, будто она жгла руку.

«Если я спиной пойду назад, то через минуту потеряю их из виду. А они меня. Но они сразу кинутся вдогонку. И тогда будет опаснее вдвойне, потому что теперь знают о пистолете. И не успею сделать сотни шагов, как они меня прикончат этой дубиной…»

— Бросьте палку, — приказал он молчуну, и тот нехотя отбросил ее в сторону. — Теперь повернитесь ко мне спиной и обнимите друг друга за плечи.

— Да что ты задумал, парень? — начал было коренастый.

— Выполняйте, что сказал. Ну!..

— Ты где пугач такой взял?

Шульгин выстрелил вверх. Пуля срезала ветку, и она упала между Шульгиным и незнакомцами. Все трое посмотрели на нее, словно убеждаясь, что эту вещицу в руке Шульгина нельзя называть пугачом.

— Больше вверх стрелять не буду. Поворачивайтесь и кладите друг другу руки на плечи. Выйдем из леса — разберемся. А теперь — назад, к просеке, — говорил Шульгин срывающимся голосом.

— И почему не подчиниться — даже смешно, — если парень хочет поиграть, — весело сказал коренастый и повернулся первый. Это же сделал молчун. Их руки легли наперекрест, и молчун слегка согнулся, чтобы коренастый мог дотянуться до его шеи.

— Теперь идите. Расцепитесь — стреляю без предупреждения.

Молчун и коренастый пошли.

Шульгин дрожал от возбуждения и страха и все-таки радовался, что все случилось так быстро и просто. Он подивился собственной решительности, но тут же одернул себя: «Спокойно, теперь следи…»

— Ты хоть бы сказал: в чем дело? — не унимался коренастый. — А то приказываешь, грозишься. Тебя в школе чему учат? С этой штуки, что у тебя, в один миг человека на тот свет отправишь.

— Давно пора! — крикнул Шульгин, чтобы не сбиваться с властного тона. И тут же тише добавил: — Там видно будет.

— Во, на разбойника наскочили. Забирай, мерзавец, все забирай — деньги, еду, сапоги…

— Послушайте, вы!.. Никому не нужны ни деньги ваши, ни еда, — чуть не со слезами сказал Шульгин. Ему стало не по себе, что о нем говорят, как о грабителе. Даже пистолет опустил вниз.

— Тогда в чем дело?

— Все потом, — твердил Шульгин. — Теперь идите и не вздумайте снимать руки. Я знаю, кто вы, и знаю, зачем вы здесь.

На какое-то время эти слова заставили коренастого замолчать. Он торопливо семенил рядом с высоченным молчуном. Но рука уже не так плотно лежала на его спине.

— Вот что, парень, давай тихо разойдемся в разные стороны и забудем друг о друге. А не то мы возьмем тебя, как щенка, за шиворот и отведем куда следует. До какой наглости дойти — взрослых мужиков под пистолетом водить.

Разойтись в разные стороны было бы лучшим выходом для Шульгина, и, может быть, он клюнул бы на это предложение. Но Шульгин и теперь ясно видел перед собой молчуна в больничной палате. И понимал, что просто так эти двое с ним не разойдутся.

«Ничего, ничего, этими словами ты меня не расшатаешь, не из таких, — думал Шульгин. — Шагаете как миленькие и боитесь руки снять. Вот вместе и деревья обходите, и под куст вместе лезете — только ветки трещат. Если они случайные здесь люди и никакие не бывшие полицаи, то я попрошу извинения. А теперь пусть идут обнявшись, как старые друзья… Смешно, двое мужиков, а ведет их какой-то Шульгин. Они даже не пытаются сопротивляться — что значит элемент неожиданности… Посмотрели бы теперь мои однокласснички!.. Опять за свое, болван? Неужели не понять, что это не ты их ведешь, а пистолет, и не будь его, они давно бы прикончили тебя».

— Ой! — вскрикнул коренастый. — Кажется, ногу подвернул. Так болит, аж в глазах темно.

Они остановились, и коренастый приподнял правую ногу.

— Я не могу дальше, не сдвинусь. Больно! — говорил он и смотрел через плечо на Шульгина.

— Все правильно, так и должно быть, — сказал Шульгин. — Если очень больно, то ваш приятель понесет вас. Забирайтесь к нему на спину. И мне легче будет следить. Живо! Считаю до двух!

Такой оборот дела не устраивал молчуна и коренастого. Они о чем-то посовещались, и коренастый сказал:

— Ладно, так попробую… Только знаешь ли ты, куда мы идем? Кажется, не на окраину выходим, а глубже забираемся. И просеки не видать, потеряли.

— Знаю, — сказал Шульгин, трогаясь за ними.

Но он не знал, куда вел. Не знал, куда подевалась просека и где можно выйти из леса. Он со страхом думал о том, что становится темнее и темнее и что скоро он перестанет различать их брезентовые куртки, а значит, нужно будет совсем близко подойти к ним.

Рюкзак больно резал плечи, кружилась от усталости и напряжения голова. Он натыкался лицом на ветки и отводил их свободной рукой. Спотыкаясь, чуть не падая, Шульгин вел незнакомцев по лесу, еще не зная, не догадываясь, чем это для него кончится.

Как ему не хватало теперь отца. Или художника Вити. Или наполеонов, которые помогли бы довести этих двоих и сохранить не только золото, но, может быть, и его, Шульгина, жизнь…

Лишний свидетель

Стемнело. Двое пропадали, ныряя в кустах. Он их определял по звуку шагов и, как привязанный, следовал за ними, словно от них теперь зависело его спасение.

Они обошли толстый ствол дерева. Коренастый оглянулся.

— Тебе еще не надоело? — спросил он.

— Идите, — приказал Шульгин.

— Если надоело, — передохнем. Хоть покурим, а то выслуживаешься, как тюремный надзиратель.

— Нет, — сказал Шульгин. Он поднял руку и поправил рюкзак. Натертые плечи затекли и ныли, будто их медленно сдавливали тиски. В голову полезла всякая чепуха — дом, диван, школа. Гора гимнастических матов в спортзале. Так ловко лежали они там друг на друге. Так хорошо было бы взгромоздиться теперь на них, чтобы поспать.

«Нужно уходить. И чем быстрее, тем лучше. Удержать их все равно не сумею. А так хоть золото спасу. Выстрелить в них я не смогу. Даже если бы точно знал, что они враги, никакого права не имею стрелять в людей. А они подчиняются, делают все, что ни прикажу! Трусы, наверно? Я бы на их месте хоть что-то предпринял, хоть как-то постарался освободиться. Например, сговорился бы кинуться в разные стороны, а потом…»

Вдруг две серые фигуры мгновенно распались, метнулись к нему, так что он не успел отбежать. Падая, Шульгин зацепился рюкзаком за ветку, и она хлестнула его по глазам. Это молчун сбил его с ног и наступил на кисть, в которой был пистолет.

— О-о, — простонал Шульгин. А молчун вырвал пистолет и ударил ногой в живот. И еще раз — в лицо.

— Щенок вонючий! Я те покажу водить под пистолетом. Еще не дорос, скотина, до этого… Проверь у него рюкзак, — приказал он коренастому.

Железные руки вытряхнули Шульгина из лямок — он будто куль ткнулся лицом в траву. Голова от удара гудела, живот свело судорогой от боли.

— Все правильно, золото!

— Три месяца следить и потом потерять этого сопляка здесь… Вмажь ему по ребрам.

Коренастый подскочил к Шульгину, и тупой нос сапога врезался в живот.

Шульгин потерял сознание. Некоторое время лежал неподвижно. Потом зашевелился, прижался горящим лицом к траве. На мгновенье показалось, что он остался один. И тут же расслышал:

— Спроси, если мы его не прикончили.

Шульгин закрыл глаза. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он еще не думал, не хотел думать, что все кончено.

В это время горячая рука забралась к нему под рубашку и легла на грудь, на сердце.

— Живой!

— Спроси: кому он рассказывал о тайнике?

— Эй, питерский, очнись… Ты слышь? Посвети, я посмотрю, может, притворяется? Тогда ухо отрежу.

Щелкнула кнопка. Ослепительный прожектор ударил Шульгина по глазам. Он зажмурился и отвернулся.

Коренастый стал закручивать волосы на пальцы.

— Больно-о, — простонал Шульгин.

— Ага, значит, порядок! Ну, кому говорил про соседа и про золото? Отцу? Говори, щенок.

— Не помню…

— Ясно. Лупи его! Возьми кол и отдубась хорошенько. Говори, гаденыш, иначе навеки останешься в лесу.

Теперь в пальцах коренастого, затрещало ухо. Шульгин почувствовал такой жар, будто к уху поднесли раскаленный утюг.

«Они же пытают меня», — то ли удивился, то ли спросил у самого себя Шульгин.

— Больно! — закричал он и перевернулся, чтобы избавиться от железных пальцев.

— Говори!

— Гады вы! Оставьте рюкзак и уходите, иначе пожалеете.

— Ах, шпана, еще угрожать? — Молчун ударил Шульгина фонариком по голове. Сказал коренастому: — От полудурка ничего не добьешься. Надо кончать с ним.

Единственное, что видел Шульгин, это бьющий в глаза луч электрического фонаря. Вокруг него расползлось черное пространство, скрывавшее врагов.

«Они убьют меня… убьют!..»

— Нет! — крикнул он. — Недалеко уйдете. Все равно вас схватят, как пауков… Трусы… Предатели…

— А ведь ты воистину дурак. Другой бы на твоем месте стал в ногах валяться, жизни просить. А ты, видать, идейный, за родину подыхаешь.

Молчун плотнее положил палец на курок.

«Не молчи, не молчи! — кричало внутри Шульгина. — Пока ты жив, не молчи! Не так-то просто им убить меня, только не молчи!..»

— Не один я подохну! — крикнул Шульгин. — Я видел тебя, предатель, в больнице. И сказал, кому надо. Я видел, что ты шпионишь за мной. Но и за тобой следили. Теперь лес оцеплен, вас ждут!..

Шульгина несло. Он хватался за соломинку, сам того не понимая, что его слова остановят руку молчуна.

— Мне и пистолет выдали, чтоб я вас, гадов…

Он замолчал. Несколько секунд было тихо. И тут раздался голос коренастого:

— Стой! На мокрое я не пойду. И уговора не было…

— У, чурбан серый! Тогда я пойду. Давно по тебе тюремная охрана не рыдала? Так еще зарыдает, если его оставим живым.

— А что, если он говорит правду?

Шульгин привстал. Тело не слушалось, и он валился на бок. На мгновение в ярком свете он увидел забинтованную голову. Ему даже показалось, что глаза из глубины бинтов внимательно смотрели на него, словно бы не понимали, что происходит… И, сам того не желая, Шульгин спросил: «Как же вы могли, Анатолий Дмитриевич? Как вы могли?..»

— Мы и так уйдем, — сказал коренастый и достал носовой платок. Быстро вытер лицо и руки и спешно спрятал в карман. — Мокрые дела — не мои. Привяжем к дереву, а в такой глухомани не скоро найдут. Но если даже и найдут, мы будем далеко. Что толку стрелять?.. Вот шнур.

Шульгин уцепился пальцами за корень, встал на колени и быстро пополз в сторону. Его тут же настигли. Подтащили к дереву. В стороне дважды грохнуло, и коренастый присел.

— Это гром, дурень. Ты со страху в дите превратился.

Быстро прикрутили тонким шнуром к стволу.

— Вяжи прочней, чтобы эта обезьяна раньше нас не выскочила из леса. Дай проверю, посвети… Нормально. И тут пару раз крутни, чтоб не перетер о дерево, — приказал молчун.

— Не перетрет, шнур капроновый. Скорей можно дерево перетереть, чем его.

— Уходим… Постой, он в себя там золота не напихал?

Пока коренастый проверял карманы, а потом выбрасывал из рюкзака все лишнее, молчун светил фонариком и говорил:

— Так тебе и надо, сопляк. Влез не в свою жизнь, кукуй теперь. Ты видел это золото? Оно от крови красное, с нашей судьбой перемешано. Теперь скули тут, пока не подохнешь… Что ты там возишься? — крикнул он на коренастого.

— Идем, — отозвался тот. — Посвети, мы тут не насорили?

Он стал ходить вокруг дерева, тщательно приглядываясь к траве. Молчун светил ему и тихо говорил:

— Если освободят, — не вздумай стукнуть. Помни: не успеешь вернуться в любимый город, тебя встретят. Двоих ты уже видел…

Молчун взвалил на спину рюкзак с золотом, Шульгин услышал, как глухо звякнули бруски.

— Иди первый, — приказал он коренастому.

Прошуршали кусты. Стало тихо.

— Вы за это поплатитесь, — прошептал Шульгин. И тут же в страхе и бессилии закричал: — Гады!..

— …ады, — откликнулось эхо.