Процесс Прасолова и убийство госпожи Тиме (Кошмары русской жизни)

VIII.

Для контраста о показаниями Шестова, бывшими явно направленными в пользу убийцы, Прасолова не лишнее восстановить в общих чертах обвинительную речь прокурора:

— Я знаю, ваше тело болит, судьи совести, — начал речь свою прокурор. — Я знаю, девять дней труда в атом зале подорвали ваши нервы, но бодр ваш дух, жив в вас этот вечный огонь беспристрастия живо искание правды...

И, исполняя то дело, на которое вам выдало общество доверенность, вы всю силу своего внимания приложите к разгадке смысла этого дела.

Оно приковало общественное внимание. И не потому, что это оригинальный роман, не потому, что Прасолов для нас загадка, что многогранна его душа, — нет, потому, что много грязной подпочвенной воды ворвалось в этот зал.

И вы, целовавшие крест и евангелие; вы, повторявшие святые слова его, — вы обойдете этот поток грязи, вы не дадите забрызгать ею вашу совесть, вашу житейскую мудрость.

Ложь, как первородный грех, живет в человеке.

Но в этот зал прорывается она тремя путями. Одни лгут, не сознавая того, другие — из трусости, третьи — из привычки...

И когда здесь длинной фалангой проходили перед вами представители молодежи новейшей формации, эти друзья Прасолова, — мне хотелось крикнуть:

— Остановитесь... Дипломы зрелости имеете вы или почетные билеты в «Стрельну» только...

Что принесли с собой свидетели?..

Они внесли с совой массу грязи...

Бурный поток ее в своем стремлении достиг уж могилы Зинаиды Ивановны.

И спускалась ночь, и садилось солнце и снова всходило, — а я сжимал в своих руках святой крест, я боялся грязи: не прикоснулась бы к нему.

А когда этот бурный поток на своем пути встречал граниты и, ударяясь, разбивался о них, пена бурлила ядовито, разбрасывая грязные брызги...

И вашим чутким сердцем вы отделите правду от зла, вы ведь не назовете золотом смрад.

И, желая, поднести вам здесь всю правду, я начну с писем покойной.

Молодая, гибкая, как побег деревца, Зинаида Ивановна полюбила Прасолова первой любовью... И позвольте мне досказать то, чего не досказал здесь подсудимый:

— Она была невинна. И объяснение Прасолова о том, что она просила посвятить его в отношения мужчины и женщины — это лучшее доказательство моего утверждения . . .

И он... сорвал девичьи цветы и... растоптал их.

Вы помните ее письма. Она стремится к нему всей душой, это был первый стук ее сердца.

А он...

Он еще до свадьбы цинично раззвонил своим приятелям о связи с этой девушкой...

Но вот он женился... казалось бы — грех был покрыт...

Не лучшее ли горнило семейная жизнь, которая может освободить от всяких наносных течений?..

А потом . . . Родился ребенок. Жена души в нем не чает.

А подсудимый...

Он пропадает по ночам. Он «увлекается» Аиджелло.

Он говорить, что от ребенка плохо пахнет.

Он... не пошел даже за гробиком ребенка, когда тот умер.

Что же это такое? Где причина такого поведения?

Причина — червь разврата, который точил Прасолова.

И она, искавшая нравственной поддержки мужа, не выдержала.

Вот и вспомните слова ее письма:

Разобрав затем обстоятельства дела, указав на пристрастие многих свидетелей, обвинитель переходит к заключению, что Прасолов давно замыслил убить жену, и лишь выжидал удобного случая.

И случай этот представился.

— Жизнь сделала гримасу и смерть пропела свой последний гимн, — говорил г. Новицкий.

— Когда придете вы домой, — обращается прокурор к прис. заседателям, — и ваши дочери спросят вас:

„Отец, что сделали вы с этим господином?“ — вы скажете им:

— Вместо золотых браслеток, которые он носил, мы надели на него железные кандалы. Вместо шелкового белья и модного платья — арестантский халат.