Продавец фокусов

Глава 7

Северное солнце легкими мазками позолотило осенние облака за окном. Я сбросила одеяло в паническом ощущении, что проспала и опоздала на работу, тряхнула головой и вспомнила, что сегодня праздник, Седьмое ноября, вздохнула с облегчением и улеглась обратно под пуховое одеяло. Лаврентий спал в ногах, разметав лапы и откинув хвост. Длинные усы топорщились в разные стороны.

"Должно быть, чертовски неприятно умирать накануне праздника, – посетила меня философская мысль по поводу усопшего фотографа. – Как странно созерцать тело отдельно от души. Хотя, душа – предмет из божественного набора, не имеет физической структуры, а значит и не существует".

– Это еще бабушка надвое сказала, – ехидно усмехнулся кот.

– А Вас, товарищ Берия, попрошу не подвергать сомнению основы марксистской диалектики. Коты должны держать свои умозаключения при себе.

– Ну вот, опять дискриминация, – зевнул он во весь рот. – Но я все-таки скажу… Эта ваша диалектика столь же бездоказательна, как и религия. Взять хотя бы догмат диалектического материализма о материи: "Материя как объективная реальность несотворима, вечна и бесконечна". Каким образом вы можете подтвердить это утверждение? Да, никаким! А потому и нечего претендовать на роль всезнаек… Вернемся к вопросу о душе… Физическое состояние предмета не является объективной реальностью. Мы ощущаем одно, а на самом деле все обстоит совершенно иначе, как в случае с иллюзионными трюками. И, поскольку, каждое мыслящее существо выступает в роли субъективного наблюдателя, то объективную оценку тому или иному событию никто дать не может… Успеваете конспектировать? – лекторским тоном спросил Лаврентий.

– Простите, нельзя ли более конкретно? – смутилась я.

– Можно, – снисходительно согласился он, вылизывая шерсть на кончике хвоста. – В качестве примера рекомендую рассмотреть ситуацию с божьей коровкой и спичечным коробком. Помните, у Усачева есть стихотворение на эту тему: божью коровку поймали и посадили в коробок, который положили в карман пиджака, а пиджак повесили в шкаф. Насекомое, путем невероятных усилий, выбирается сначала в карман вышеозначенного вида одежды, затем преодолевает трудности в шкафу и попадает в комнату, откуда бежит через окно на лужайку.

Казалось бы, все проблемы позади, однако, что мы имеем? Цитирую:

"Но смотрит на мир осторожно коровка:

А вдруг это тоже Большая коробка, Где солнце и небо внутри коробка?".

То есть, если Вы, уважаемая Мария Сергеевна, сначала оказались в замкнутом пространстве, а затем выбрались из него, то получили ли Вы свободу?

– Кх-м, – кашлянула я, совершенно сбитая с толку, и решила применить отвлекающий маневр. – Это, конечно, любопытный вопрос, требующий детального рассмотрения в каждом конкретном случае. Но меня больше интересует вот какая проблема: каким образом Вы, многоуважаемый Лаврентий Палыч, догадались о Даме в лисьей шубе? Ваша последняя фраза, которую Вы произнесли прошлый раз, звучала так, цитирую: "Лисы боятся шума". А также мне бы хотелось уточнить: фотография, на которой изображены мы со Скелетом во время передачи свертка с деньгами, не является ли она плодом творчества новопреставленного фотографа, и не работал ли он по совместительству на некое не очень уважаемое ведомство?

– А вот этого я вам, к сожалению, рассказать не могу, милая Маша… – развел он лапы в стороны и растворился серым облачком.

– Маша, Маша… – кто-то настойчиво тряс меня за плечо.

Я раскрыла глаза. Надо мной стояла баба Вера. По случаю праздника она надела поверх байкового халата цигейковую безрукавку – мой подарок на Новый год. В голове у меня стоял какой-то звон, а комната виделась в дымке. Я украдкой взглянула на Лаврентия. Тот спал, все так же разметав лапы в стороны. Не иначе, как лечебная настойка на корне лимонника обладала галлюциногенными свойствами. Больше – ни-ни!

– Между прочим, уже скоро полдень, – намекнула тетушка сварливым тоном.

– Ты так все на свете проспишь. Любаша на кухне сидит, уже вторую сигаретку смолит, говорит, вы с ней сегодня на пикник собрались.

Я выползла на кухню и удостоверилась, что Любаша действительно находится там, а в блюдечке зябнут уже три окурка.

– Ну и видок у тебя! – обрадовала меня соседка. – Пойдем, макияж тебе сделаю и прикид оформим. Девушка на выданье должны выглядеть, как огурец!

У себя дома Любаша усадила меня перед зеркалом и изобразила на моем лице интересную загадочность с помощью коричневых теней на веках, приглушенных бордовых подпалин на скулах и винного цвета губной помады на губах. Добавив в глаза поволоки, я избавилась от головной боли и комплекса неполноценности по поводу своей внешности.

– Так, теперь прикид, – задумчиво оглядела она меня с ног до головы и вынесла из темной комнаты целый ворох одежды. – Ты пока выбирай, а я займусь своим лицом, – предложила она и, мурлыкая под нос "Очи черные, очи страстные", припала к зеркалу.

Я выбрала потертые джинсы, немаркую рубашку мужского покроя и мешковатый черный свитер – самый подходящий наряд для пикника на даче в промозглый осенний денек.

Любаша отлепилась от зеркала и обернулась ко мне. Передо мной стояла робкая первокурсница с потупленными глазками и губками бантиком. Синяк под глазом волшебным образом исчез.

– Ты что?! С ума сошла?! – схватилась она за голову. – Мы же не огород собираемся пропалывать, а культурно отдыхать на лоне природы! Вот, надень длинную черную юбку, она хоть и узкая, зато очень элегантная. Свитер можешь оставить, а под него – оранжевую водолазку… Ну, вот – теперь другое дело, богемность чувствуется за версту!

Сама Любаша натянула расклешенные брюки с заниженной талией в черно-серую поперечную полоску, мохнатый серенький свитерок, едва прикрывавший ее живот, и армейского вида черные ботинки на чудовищной платформе. Поверх свитера она накинула джинсовую стеганую безрукавку.

Мы устроились на кухне с чашками растворимого кофе. Моя подруга пошарила в шкафчиках и обнаружила нераспечатанную пачку печенья "Юбилейное".

В качестве завершающего мазка она добавила к натюрморту на столе уродливую пепельницу, сигареты и коробок спичек.

– Любаша, помнишь, ты говорила, что Тенгиз любил сациви и карты, – повертела я в руках глиняную миску, исполнявшую роль пепельницы. – Что ты имела в виду?

– Сациви и имела в виду, – удивилась она. – Такая национальная грузинская еда из курицы, грецких орехов, чеснока и зелени.

– Да, нет! Я про карты спрашиваю. Он что, географией увлекался? – осторожно отхлебнула я из чашки, чтобы не смазать богемные губы.

Любаша вытаращила глаза и захохотала:

– Географией, скажешь тоже! Он увлекался игральными картами! Думаю, средства к существованию он добывал, играя в карты. Шулером он был, судя по всему… Ах, какие у него были красивые музыкальные руки, а какие фокусы он выделывал с картами! Он тасовал колоду так, что расположение карт в ней не менялось, прятал карты в рукаве и незаметно их вынимал, запускал карту по комнате бумерангом и ловил ее колодой. Говорил, что его кумир – некто Шалье, который был величайшим мастером карточных фокусов в конце XIX века. Этот таинственный старик неожиданно появился в Лондоне около 1874 года и также неожиданно исчез несколько лет спустя. Неизвестно, откуда он прибыл и куда подевался. Никто не знал ни его национальности, ни биографии, ни даже настоящего имени. Неизвестно, чем зарабатывал себе на жизнь этот скрытный человек, не занимавшийся и не интересовавшийся ничем, кроме карт. Он никогда не выступал публично, если не считать нескольких благотворительных вечеров.

Но в его убогой лондонской квартирке побывали крупнейшие иллюзионисты-современники. Шалье научил их новым приемам манипулирования картами, применяющимся и до сих пор… Тенгиз мне все уши прожужжал про этого Шалье и просил перевести про него статью из американского журнала «Трикс». Ты думаешь, чем я занималась в Сочи? Наслаждалась бархатным сезоном? Как бы не так!!! Сидела, как проклятая, и переводила с английского толстенные монографии о фокусниках. Он, видите ли, перенимал опыт! А за спиной маячила мамочка: "У Тенгизика впереди великое будущее, его скоро примут в Международную федерацию магических обществ. Не отвлекайся, деточка", – передразнила она мамочку Тенгиза. – Кстати, она звонила сегодня, требовала вернуть сыночка в Сочи. У них дома какие-то неприятности. Я не стала ее расстраивать и сообщать о его смерти, все-таки мать… Тенгизик, миленький мой! – скривила Любаша лицо в страдальческой гримасе, однако, вспомнив о макияже, разгладила брови и убрала из глаз влагу.

– О, Господи! – озарило меня. – Даю голову на отсечение, Тенгиза убил тот, кого он обжулил в карты. Кто-то решил не отдавать карточный долг, выследил своего кредитора и с помощью кухонного молотка избавился от задолженности! Надеюсь, те, кто пригласил нас сегодня на дачу, не увлекаются шулерством, манипуляциями и прочими фокусами? – прищурила я щедро накрашенные глаза. – Не вздумай вляпать меня в новую авантюру!

– Ой, что ты! – махнула Любаша зажатой между пальцами сигареткой. – Мы с Валеркой вместе в Инязе учились, только он на германском отделении грыз гранит. Я его, как облупленного, знаю. Он сейчас остепенился, открыл юридическо-консультационный центр. А второй мужик – его партнер по бизнесу, я его, правда, еще не видела. Очень приличные люди. Не сомневайся!

Со двора донеслась серия требовательных автомобильных гудков. Мы поспешно накинули на себя куртки, подхватили сумки и скользящей походкой выплыли из подъезда.

Рядом с лужей стоял потрепанный «Жигуленок». Машину покрывал такой толстый слой грязи и соли, что определить ее первоначальный цвет, не представлялось возможным. Облокотившись на капот, стоял мужчина солидной комплекции.

– Здорово, черт мордатый! Ты когда успел брюхо отрастить? – радостно выкрикнула Любаша, и бросилась ему на шею.

Моя подруга была права, лицо изрядного размера имело место быть, и живот гражданина угрожающе нависал над брючным ремнем.

"Черт мордатый" потискал Любашу в объятиях, и мы загрузились в машину.

На водительском месте сидел второй участник вылазки на пленэр. Валера представил владельца нашего средства передвижения как Макса. Я сидела от него по диагонали, поэтому мне был виден лишь его профиль. Профиль выглядел хорошо: блондин, нос с легкой горбинкой, впалая щека, тщательно выбритые скула и подбородок.

Валера развернулся своим громоздким телом на переднем сидении, обернулся к Любаше и спросил:

– А помнишь?..

Дальше они не могли остановиться, без конца перебивали друг друга, хохотали, упоминали каких-то загадочных "Козла из лингафонной студии", "Бабку Эльзу", «Хоттабыча» и других зашифрованных персонажей студенческой молодости. Любаша и Валера с упоением вспомнили подробности скандала с подтасовкой экзаменационных билетов по латыни, перемыли кости всему курсу и помянули добрым словом таинственный «аппендикс». Они хором спели, жутко подвывая, несколько куплетов:

"У девушки с острова Пасхи Украли любовника тигры, Украли любовника в форме чиновника И съели его под бананом!

У девушки с острова Пасхи Родился коричневый отпрыск, Украли и этого, совсем не одетого, И съели его под бананом!"

Мы с Максом в их разговор не вмешивались, давая бывшим студентам возможность выплеснуть эмоции. «Жигули» прилежно преодолели забитый центр, миновали пробку на Таганке, пролетели Волгоградский проспект, выскочили на Новорязанское шоссе и покатили дальше, по пригородным колдобинам, плавно переходящим в ухабы ближайшего Подмосковья.

Бурная река воспоминаний несколько обмелела, и Любаша выглянула в окно.

– Где это мы? – вернулась она из молодости в зрелость.

– К Малаховке подъезжаем, – впервые за долгий путь разжал губы молчаливый водитель.

Победно урча, автомобиль преодолел последние метры луж и остановился перед деревянным, немного покосившимся, забором. Мы выбрались из «Жигуля» и огляделись по сторонам, разминая затекшие члены.

Знаменитый дачный поселок напоминал сцену из фильма о последствиях нашествия марсиан. Небо опять затянули скорбные тучи, голые деревья тянули ветви в немой мольбе, и злой ветер безжалостно срывал последние, чудом уцелевшие, листья. Вороны торжествующе каркали, восседая на верхушках сосен.

Дачи сиротливо прятались за своими заборами. Где-то скрипела и хлопала калитка, которую забыли запереть перед отъездом нерадивые хозяева. Кроме нас в округе никого не было. Да и кому придет в голову шальная мысль справлять праздник в ноябре под открытым небом?! Никому!.. Кроме нас.

Валера открыл ворота, а Макс загнал машину во двор. Дача была убогая.

Вся улица состояла из таких же старых строений послевоенного образца.

Видимо, этот район Малаховки еще не охватила эпидемия бурного строительства замков, но вот-вот должна была охватить: на соседнем участке уже стоял экскаватор в полной боевой готовности.

Подавляя в себе неприятный осадок, мы бодро выгрузили из багажника кастрюлю с маринованным мясом, картонный ящик с вином и водкой, шампуры и перенесли все это на веранду.

Дверь в дом была заперта на висячий замок. Макс повертел его в руках и просто сорвал. Внутреннее убранство дачи также не отличалось изысканностью.

Единственная комната и маленькая кухонька за ситцевой занавеской – вот и все хоромы. Беленая печка в бурых пятнах доминировала в горнице. Колченогий стол с табуреткой, сундук исполинских размеров и продавленный диван без спинки создавали своеобразный спартанский колорит. Засаленные обои украшали иллюстрации из журнала «Огонек». Здесь были обязательные "Три богатыря", «Царевна-лебедь», "Аленушка" и другие картины известных художников на сказочные темы. Если не обращать внимание на замусоренный пол, грязные занавески и затхлый запах, то обстановка была милая, может быть, даже уютная.

– Ну, бабоньки, – возвестил Валера. – Доверяем вам ответственное дело: нанизывать мясо на шампуры, а мы займемся костерком.

– М-да, – проворчала Любаша, брезгливо оглядываясь по сторонам. – Где он такую берлогу откопал? Главное, запах противный. Пошли на "воздуся".

Мы устроились на веранде и прилежно принялись украшать металлические копья кусками мяса и кольцами лука. Руки зябли, работа продвигалась медленно.

Мужчины удалились за дом, оттуда донеслось натужное гыканье и звуки ударов топора.

– Как тебе Макс? – воспользовалась интимной обстановкой Люба. – По-моему, очень даже ничего. Поджарая фигура, интеллигентное лицо, одет со вкусом. Вообще, в нем чувствуется какой-то заграничный лоск. Ты не находишь?

Я разделяла Любашину точку зрения. Действительно, фирменные джинсы ладно сидели на его фигуре, а не висели мешком, как у Валеры. Свитер и пуховая куртка тоже были куплены явно не на оптовом рынке. А главное, Макс щеголял в новых замшевых ботинках! Вы можете себе представить отечественного гражданина на даче поздней осенью в замшевых ботинках? Я – нет. Кроме того, загадочная молчаливость придавала ему некий ореол таинственности.

– Интересно, он женат? – подумала вслух моя подруга.

Обсудить этот животрепещущий вопрос мы не успели. Из-за дома вынырнул китобойным судном Валера и заорал:

– Бабоньки, идите греться, костер подключили!

Мы подхватили кастрюлю и шампура и бросились к огню. Северо-западный ветерок заставлял нас ежиться, прятать покрасневшие руки в карманы, а шмыгающие носы – в воротники курток. Я пожалела, что ради эфемерного кокетства вырядилась в осенние сапоги, а не в валенки с галошами.

Костер полыхал жарким пламенем, трещал и плевался искрами. Заботливые мужчины расположили вокруг него чурбаки, так что получились пионерские посиделки. Пейзаж заднего двора дачи также выглядел удручающе. Несколько фруктовых деревьев с обломанными ветками, кусты смородины и крыжовника, шаткий скворечник отхожего места и ржавые сельскохозяйственные инструменты, разбросанные по всему двору, – вот и все местные достопримечательности.

Валера притащил ящик с согревающим зельем, разлил всем по хорошей дозе водки в бумажные стаканчики и предложил первый тост:

– Ну-с, вздрогнем!

Мы вздрогнули. Огненная жидкость разлилась по заиндевевшим жилам, и жизнь стала возвращаться в наши закоченевшие тела.

Сначала разговор не клеился. Валера натужно шутил по поводу вылазки на природу, Макс ворошил палкой дрова, а мы с Любашей все еще прислушивались к процессу оттаивания организмов. Пришлось повторить вздрагивание, и после этого общение оживилось. Мы обсудили проблемы отопительного сезона, перекинулись на тему ремонтных работ в квартире, выслушали леденящую душу историю "почти очевидца" о террористических взрывах в московских домах и вздрогнули еще раз "за мир во всем мире".

Основным докладчиком был Валера. Казалось, нет такой темы, на которую он не смог бы произнести целую речь. Любаша активно ему помогала, вставляла реплики и заразительно хохотала. Я сосредоточенно держалась за бумажный стаканчик, ощущая легкое головокружение от алкоголя, громкого голоса Валеры и избытка кислорода. Неожиданно вспомнились строки из тетрадки покойного Петра Силантьевича: "… пришлось срочно эвакуировать с полигона под видом Вознесения.

После возвращения из пустыни Он в течение двух лет целенаправленно ходил по землям Иорданским, проповедовал и исцелял, нес в народ светоч добра и разума. "Даже с внешней стороны нельзя сказать, что Он бродил, что Он забыл, куда идет… История Христа – история путешествия, я сказал бы даже – история похода", – эти слова принадлежат Честертону, и я с ним полностью согласен.

О феномене Христа написано множество работ. Все исследователи согласны в одном: Он обладал уникальной способностью завоевывать людские сердца.

Своих будущих апостолов Иисус покорил почти мгновенно. Храмовые стражи не смогли выполнить приказ и задержать Его, потрясенные проповедью Назарянина.

Было в Нем нечто, заставлявшее даже врагов говорить с Ним почтительно.

Книжники называли Его Равви, Наставник. У Пилата один вид и немногие слова Иисуса вызвали против воли тайное уважение. Его окружала аура любви, радости и доверия.

Как солдат на марше, Он не давал себе и дня на отдых. Великая Цель влекла Его вперед. Случалось, что Иисусу и Его ученикам некогда было поесть.

Однако в Евангелиях только дважды говорится, что Учитель сильно устал. Его популярность росла, больные следовали за Ним попятам, верующие стекались из самых дальних уголков страны. Порой, толпа была так велика, что Назарянин садился в лодку и оттуда обращался к расположившемуся на берегу народу.

Однако в ходе Эксперимента случился новый прокол. Иоанн Креститель превысил свои полномочия и вмешался в личную жизнь тетрарха Ирода Антипы, осудив его кровосмесительный брак с Иродиадой. Естественно, в результате козней оскорбленной жены тетрарха он был арестован, а затем обезглавлен.

Кто-то пустил слух, что Иисус – это восставший праведник Иоанн Креститель.

Страх поселился в душе суеверного Антипы. Учитель и Его сторонники оказались в оппозиции к тетрарху. К этому моменту Назарянин был на гребне Своей славы, молва о Нем "пошла по всей Сирии". И тут произошло непредвиденное событие…".

Водочное тепло разлилось по телу, голос Валеры уже не казался таким противным, и я с удивлением обнаружила, что посылаю Максу многозначительные взгляды, мило улыбаюсь и кокетливо повожу плечиком. Краем глаза я заметила, что те же самые маневры совершает в сторону молчаливого участника нашего пикника и Любаша. Настроение немного испортилось.

Макс таинственно усмехался, односложно отвечал на вопросы, без конца вставал, подкладывал поленья в костер, ворошил угли, украдкой поглядывал на часы и ерзал на своем чурбаке. Вообще, создавалось впечатление, что он немного нервничает, чего-то ждет или к чему-то прислушивается.

Угли прогорели. Мы разложили шампуры между кирпичами. Валера усердно поливал мясо сухим вином. Потянуло непередаваемым ароматом жареного шашлыка.

В желудке пробудился голод и энергично подал о себе весть. Оживленный разговор завял, все сосредоточенно наблюдали за процессом обугливания маринованной свинины.

Любаша задала своему сокурснику невинный вопрос о его бизнесе.

Возможно, именно с этого все и началось.