В третьем павильоне «Мосфильма», Мосфильмовская улица, дом 1, предприимчивый клипмейкер и режиссер нескольких малоизвестных фильмов («Пешаварский вальс» — совм. с Т. Бекмамбетовым, «Неотложка», «Кобра. Замороженный транзит»…) Геннадий Каюмов добросовестно снимал двухминутный ролик «ДиЕТПЛАСТ». Он отчаянногрезил «настоящим кино» с громадным бюджетом, мечтал о немеркнущей славе своего друга Тимура Бекмамбетова, с которым вместе заканчивал Ташкентский театрально-художественный институт имени А. Н. Островского, но вновь и вновь вынужден был клепать омерзительные, насквозь пронизанные ложью и лицемерием рекламные видеоролики. И не для каких-нибудь транжир типа «PepsiCo» или «Nike» за $500’000, с возможностью рисануться в Каннах на рекламном фестивале и, может быть, даже хапнуть одного из «Золотых львов», а всего лишь для скупого и вечно пьяного коммерса Белозёрова, всего лишь спот о каком-то никчемном пластыре для похудения. Причем сценарий, по его мнению, был не только бездарен, но и целиком маразматичен, да и бюджетом полностью распоряжался Расторгуев, так что ему доставались лишь крохи, обещанные за съемку. И все же Геннадий из кожи вон лез, чтобы потом не было стыдно за свой копирайт и чтоб эти вконец зарвавшиеся мошенники продолжали приглашать именно его. А это был шестнадцатый по счету ролик, заказанный Каюмову вездесущим телемагазином «HBS».
Помимо унылого Каюмова, в павильоне наличествовали: с десяток человек вспомогательной команды, худосочные манекенщицы в конфигурации «erotic art» из модельного агентства «Red Stars» и сам Рафаэль, одетый с иголочки, сосредоточенный, с бутылкой дорогого коньяка в руке, собственноручно изваявший для «ДиЕТПЛАСТа» сценарий с подробной раскадровкой. Здесь же находился сверхэнергичный бодрячок Расторгуев, он же Куролесов, администрирующий все происходящее и доставший всех своими советами, а также смешливый Славик Чайка (Буратино) со своим другом Зазой — оба архаровца слезно напросились. В отдалении на хрупких стульчиках вылупили акварельные глазенки три девушки из call-центра Рафаэля, свободные от дежурства, одной из которых была Ксения Борисовская — Ксюша. Ребята, посмотрите, какая она красивая! Это Рафаэль издал неожиданный указ, чтобы хотя бы часть телефонисток побывала на этих съемках. Мол, было бы прикольно, если б ознакомление с новым товаром начиналось прямо со съемочной площадки.
— Нет, я так не могу! Это загон какой-то! — вдруг вскипел Каюмов и отшвырнул сценарий. — У вас тут сплошные мультики! Зачем вы меня-то позвали?
— Ген, ты же знаешь, что без компьютерной графики сейчас никуда, — постарался убаюкать его Расторгуев сладким напевом. — Видал вон, в Голливуде только на этом всё и держится! А позвали мы тебя потому, что ты лучший!
— У вас не реклама получится, а кислотный холостой прогон! — не успокаивался режиссер, охочий до дуэльных конфликтов. — Один сумбур, никто не врубится! Давайте я сейчас все перепишу — конфетку получите!
В ущерб новым — конечно, странноватым и даже, можно сказать, извращенным — приемам Рафаэля, Геннадий, как обычно, жаждал красивых планов в глянце пластичного утреннего света, ярких человеческих эмоций, хотел «кина», которое охарактеризует его как матерого и однозначно талантливого режиссера. Но умудренные опытом Рафаэль и Расторгуев знали, что такая хрестоматийная «живопись» вовсе не способствует продажам, потому что не разъясняет, не внушает, а главное, отвлекает от самого товара. Такой рекламный ролик телезритель с удовольствием проглотит, но совершенно не поймет, о чем в нем шла речь.
— А что у вас голос за кадром говорит? — продолжал фонтанировать раздражением Каюмов. — Это чего у вас, заклинания, что ли, какие-то? У вас тут секта, что ли? Кстати, это не запрещено законом о рекламе?
Рафаэль:
— Кто сейчас не использует запрещенных приемов? Видел последний ролик «Coca-Cola» или «Red Bull»? Свойства этих самых заурядных и, скорее всего, вредных напитков возведены авторами сюжетов в степень чуть ли не наркотика, я уж не говорю о скрытом зомбировании! Да и вообще, в рекламе надо быть всегда первым. Не повторять старое, набившее оскомину, а искать новые ходы, новые магические приемы. Только тогда ты выиграешь! ДЕЛАЕМ ВСЕ, КАК ЗДЕСЬ НАПИСАНО. ТОЧКА!
Каюмов хотел было высказать нечто весьма категоричное, но от него уже все отвернулись, как от никчемного придурка. Выждав минуту такого бойкота, режиссер, бормоча себе под нос всевозможные ругательства, самым безобидными из которых оказались слова «дилетанты» и «лошары», принялся нехотя собирать разбросанные листы сценария.
Рафаэль в свою очередь отхлебнул пахучего алкоголя из коньячного бокала, закусил нектарином, который ему тут же подала Марта, и покосился на телефонистку Ксюшу. Ему — может спьяну — показалось, что девушка смотрит только на него и ничто другое здесь ее не интересует.
Расторгуев:
— Кстати, Рафаэль Михайлович, а почем будем «ДиЕТПЛАСТ» продавать? На завтра уже монтажка заказана…
Рафаэль воздел глаза к потолку. Товар ему будут отгружать, согласно уговору с Хабаровым, по три бакса за упаковку, то есть примерно по 80–90 рублей, в зависимости от курса. Минимальный «накрут» для любого телемагазина — это процентов двести-триста. Тсс! Половина добавленной стоимости обычно уходит на оплату телевизионного эфира — так уж устроен этот бизнес, — а половина от оставшихся денег становится наличной прибылью. Таким образом, пластырь можно впаривать примерно за триста пятьдесят рублей. Но рекламный ролик будет с надрывом вопить о столь чудодейственных свойства товара, что низкая цена только дискредитирует его, отпугнет домохозяйку. Ну не может пластырь, обладающий этаким действенным потенциалом, так дешево стоить! Скорее всего, цену надо загонять минимум под пятьсот рублей, а лучше — под тысячу…
Тут Рафаэль вспомнил фартовый номер своей машины и ответил Грише безапелляционным тоном:
— Девятьсот девяносто девять рублей!
— Не дорого? Это же тысяча процентов сверху! — вылупился Расторгуев, однако же сразу сделал запись в своем блокноте. — Хорошо!
В этот момент у Рафаэля сработал коммуникатор — к нему стучался «входящий».
Рафаэль уклонился от Расторгуева.
— Рафаэль Михайлович? Здравия желаю! Это Геннадий…
— Приветус! — обрадовался Рафаэль. — Как служба продвигается?
— Нормально… Я по поводу вашего поручения относительно анонимных писем. Извините, что так долго…
Рафаэль давно забыл о тех двух письмах, в первом из которых ему признавались в любви, а во втором — угрожали.
— Ничего страшного. Я внимательно слушаю!
— Рафаэль Михайлович, дело в том, что оба письма были посланы из вашего же офиса.
Рафаэль:
— Не может быть!
— Это совершенно точно!
Рафаэль:
— Спасибо! Ты мне очень помог! Кстати, по поводу машины, которую ты хотел купить…
Спустя три дня в стельку трезвый Рафаэль, все время капризничающий режиссер Каюмов и стеснительно моргающий Славик-Буратино входили в кабинет г. Миронова.
Рафаэль сначала отрекомендовал Каюмова, вознеся его до выдающегося клипмейкера и одаренного режиссера (при этом Сергей Львович поморщился), а потом, указав на Славика, представил его как нового креативного директора Куролесова, заместо «на фиг уволенного» Расторгуева.
— Прошу, господа, располагайтесь, — предложил Сергей Львович, находящийся, по всем приметам, в прекрасном душевном состоянии. Повезло!
Каюмову не хватило стула, и он, снедаемый гордыней, обиженно застыл напротив Миронова, уставился на него требовательно-вопрошающим взглядом.
— Что? — сузил острые глазки Сергей Львович. — Ой, сесть некуда?
Он покраснел от злости, и Рафаэль даже пригнулся, будто сейчас над его головой пронесется раскаленная шрапнель.
Миронов резко встал — кресло так и отскочило к стене, — сходил в приемную и принес оттуда стул.
— Присаживайтесь, Геннадий! — предложил он режиссеру ехидно-наигранным тоном. — Теперь все в порядке? Мы можем продолжать или есть еще какие-нибудь проблемы?
Каюмов ничего не ответил, сел и надулся, как бойцовский петух…
Рафаэль заранее предполагал какой-нибудь каламбурчик в этом роде. Собственно, он специально приволок сюда упирающегося Каюмова, чтобы принести его в жертву хозяину кабинета. Без этого говорить о принятии ролика было совершенно бесполезно. Рафаэль давно знал Сергея Львовича: пока кого-нибудь не раздавит, чтоб все стены были забрызганы кровью, не сожрет с потрохами, — не успокоится.
Что касается Славика Чайки, то у Рафаэля не было выбора. Ему надлежало представить нового «креативного», и без этого в кабинете Миронова также появляться не следовало…
— Я не могу, я ничего не знаю! — долго упирался Буратино. — Я двух слов связать не могу! Мы облажаемся!
— Все будет хорошо! — успокаивал «дезигнера» Рафаэль. — Говорить тебе не придется. Миронов сам любит поговорить, а от тебя лишь требуется, когда надо, кивать, поддакивать и улыбаться.
— А откуда я знаю, когда что нужно? Нет, я отказываюсь! Я лучше выходные бесплатно отпашу!
Рафаэль:
— Послушай, если Миронов примет ролик «ДиЕТПЛАСТа», я заплачу тебе тысячу евро наличными. Представляешь, штукарь евро за один час работы?! Что касается твоей реакции на происходящее, то мы вот как поступим… Я буду подавать тебе определенные знаки — например, положу руку на колено или почешу нос, — а ты, в соответствии с каждым сигналом, будешь либо изображать ту или иную эмоцию — смеяться, плакать, — либо что-то говорить. Допустим: «Совершенно справедливо»…
И Рафаэль мгновенно набросал на листе бумаги списочек из десятка «сигналов». Почему нет? Это очень легко!..
В кабинете Миронова включили только что отмонтированный ролик «ДиЕТПЛАСТ». Картинка, анимация, титры, голос за кадром, музыкальное сопровождение — все как в лучших домах Лондо́на. Сергея Львовича, казалось, мало интересовало, что происходит на экране: он читал какой-то договор и лишь изредка косился на монитор.
— Да он даже не смотрит! — полушепотом возмутился Каюмов, апеллируя к Рафаэлю.
Миронов услышал.
— Господин Каюмов, знаете что? — выдал он тихо и вежливо, но с иезуитским оттенком. — Могу я вас попросить подождать в коридоре?
Каюмов вскочил с поджатыми губами, бросился вон и крепко хлопнул за собой дверью.
— БЕЛАЗЁРАВ! Чтоб больше я его не видел! — предупредил Миронов в ярости.
— Будет сделано, Сергей Львович! — отрапортовал Рафаэль, втайне радуясь, что все закончилось бескровно — без ругани и пистолетиков. Ведь еще минут пять, и дело наверняка дошло бы до рукопашной. Он потрепал себя за мочку уха.
Славик уловил сигнал, изо всех сил поднатужился и с огромным напряжением, как на толчке при запоре, выдавил из себя невнятную фразу:
— Совершенно справедливо…
Сергей Львович одобрительно стрельнул глазками в его сторону.
Миронов:
— Что-то я ничего не понял. Какой-то необычный ролик. Это Каюмов нагородил, что ли?
Рафаэль:
— Каюмов здесь ни при чем. Он делал только то, что мы ему поручили. В этой работе мы применили новейшие рекламные технологии, использовали несколько новаторских приемов…
При этом Славик-Буратино, заметив посланный ему знак, кивнул.
Миронов:
— И что это за приемы? Меня мама в детстве уронила?
Славик широко улыбнулся.
Рафаэль:
— Согласен, на первый взгляд может показаться, что эту рекламу делали дебилы…
— Дебильную рекламу делают не дебилы, ее делают для дебилов! — перебил Миронов своей старой коронной шуткой.
Рафаэль поспешил расхохотаться, да и Славик-Буратино, подчиняясь сигналу, немедленно его поддержал.
— Так вот, — продолжил Рафаэль, уверенно закинув ногу на ногу, — дело в том, что вся конструкция этого информационного спота рассчитана на то, чтобы ввести телезрителя в гипнотический транс. Нам нужен контакт не с сознанием потенциального покупателя, а с его подсознанием, говоря простым языком. А чтобы проникнуть в подсознание человека, которое не способно анализировать, сомневаться, отталкивать, а любую информацию воспринимает на веру и подчиняется любым приказам, требуется отключить сознание. Для этого необходимо внедрить в аудиовизуальную ткань определенные отключающие команды. Вот вкратце каков механизм этого видеоролика. Посему не имеет значения, какое при просмотре этого материала остается поверхностное впечатление, пусть и негативное. Главное, что подсознание получит твердую установку и будет полюбас ее исполнять!
Славик Чайка все время глубокомысленно кивал.
— Любопытненько, — заинтересовался Миронов и пересел на бывший каюмовский стул, оседлав его задом наперед. — Давайте глянем еще раз. Кстати — чай, кофе, коньяк?..
На этот раз Сергей Львович не отрывал глаз от экрана, отсмотрел весь ролик от первого до последнего кадра.
— Да, что-то такое здесь есть, — сообщил он после. — Чувствуется нечто такое гипнотическое. Какое-то психоманипулирование. Белозёров, кто тебя надоумил, признавайся, хитрец? Твой новый креативный директор?
— Не без этого, — ухмыльнулся Рафаэль, наслаждаясь великолепным кофе с коньяком от секретарши Аллы, которой успел тайно подмигнуть.
Миронов обернулся к Славику, впился в него чутким, непоколебимым взглядом. При этом Буратино явно струсил, поспешил спрятать свои ноги в изношенных кроссовках под стул, захлопал ресницами и покраснел, как барышня.
Миронов:
— Славный парнишка, сразу видно. Белозёров, вот чего у тебя не отнять — умеешь, блин, подбирать кадры!
Рафаэль:
— Стараемся, Сергей Львович! Вашими молитвами!
Миронов:
— Ладно, ролик неплохой. Правда, есть куча недостатков.
Славик:
— Совершенно справедливо!..
Рафаэль знал про эту «кучу недостатков» — мало того, он сам же их и внедрил, специально для этого случая. Миронов никогда ни у кого не принимал видеоматериал с первого раза, поэтому требовалась определенная сноровка, чтобы противостоять этому неизбежному злу. В кабинете Рафаэля на столе уже наличествовала другая бетакам-кассета, то есть не требовалось ничего переснимать, переозвучивать и перемонтировать, надо было только выждать пару дней и представить хозяину кабинета видеоролик без «недостатков».
Миронов во всех подробностях и весьма эмоционально изложил свои претензии. Они в точности совпали с предположениями Рафаэля.
— Вы хотите, чтобы мы все это исправили? — натурально изумился Белозёров. — Но это неделя времени и огромные дополнительные расходы!
Славик кивнул.
— А меня это не плющит! Два дня даю, и не секунды больше. А расходы, Белозёров, за твой счет! В следующий раз будешь внимательнее. Еще Бичер Генри Уорд (1813–1887) сказал, что в этом мире богатыми нас делает не то, что мы получаем, а то, что мы отдаем!
Славик-Буратино взял на изготовку блокнот и законспектировал сказанное.
— Сделаем, Сергей Львович! — ответил Рафаэль, печально вздохнув.