Профессия – киллер

ГЛАВА 2

Из раскрытого окна на третьем этаже пропикало шесть раз и голос диктора довел до сведения оригиналов, слушающих радио в это время, что в столице двадцать два часа.

Я аккуратно потянулся, хрустнув суставами, поудобнее устроился и чертыхнулся про себя. Интересно, как эти синяки умудряются часами лежать в таких неудобных позах, совершенно не меняя положения? Оп! Замер. Послышался неискренний девичий смех и обрывок тихого разговора: мимо подъезда прошла парочка, слегка отпрянув при виде моего тела.

Они тормознули метрах в двух-трех от меня, и девица высказала предположение, что, возможно, я и не пьян вовсе, а свалился в связи с сердечным приступом или почечной недостаточностью. Галька, дескать, рассказывала, что недавно у них возле дома мужик вот так же лежал – никому до него не было дела – и через пару часов окочурился. Узнать бы надо, почему и я валяюсь, и помочь, если что.

Я дышал через раз, чувствовал, что начинаю испытывать к незнакомой Гальке чуть ли не ненависть. Если подойдут и не дай Бог посмотрят мне в лицо, позже у меня могут возникнуть серьезные проблемы.

Парень, однако, как этого и следовало ожидать, оказался не столь чувствительным. Он потянул подругу за руку, и я расслышал его заключение:

– Здесь медицина бессильна. Не волнуйся.

Он ей объяснил, что я – это Гоша, который примерно через день надирается непонятно за чей счет и валится около этого подъезда или любого другого соседнего, благополучно почивая, потому как время летнее и тепло, да и идти все равно некуда, поскольку – БОМЖ.

Я ему мысленно поаплодировал и облегченно вздохнул. Парочка скрылась за углом.

Осторожно вытянув из-под себя руку, я поправил козырек засаленной, потерявшей былую форму кондукторской фуражки, чтобы можно было хоть частично обозревать местность.

Но обозревать было нечего. Рядом не имелось во дворе никакого освещения, если не считать нескольких бледных световых пятен на асфальте от окон первого этажа. И ни одной живой души.

После объявления времени по радио прошло, может, всего около трех минут. Он вот-вот должен появиться, с минуты на минуту, поскольку педант и практически не изменяет привычкам.

Я потратил две недели для того, чтобы изучить до мельчайших подробностей уклад его существования. То, что он был, как немец, пунктуален, значительно облегчало эту задачу.

Впрочем, дельцы его типа и не могли позволить себе роскошь свободно распоряжаться своим временем. Они вынуждены были просчитывать каждую минуту своего пребывания на этом свете, поскольку при любом отступлении от схемы просто рисковали вылететь в трубу.

Прошли те времена, когда частное предпринимательство, освободившись от пут тоталитарного режима, только начало вставать на ноги и любой мало-мальски предприимчивый парень мог закрутить дела, получить сногсшибательные бабки и, обалдев от радости, пуститься во все тяжкие.

Теперь «предприимчивых парней» было не просто много, а очень много. Больше, чем надо. Началась сильнейшая конкуренция, напоминавшая отношения между крысами в бочке, которые в свое время довольно живописно изобразил товарищ Чабуа.

Выживали только спортсмены, отличные спортсмены – те, кто азартно рвался вперед, не сбивая дыхания и наращивая темп.

Чтобы победить, нужны великолепная реакция, стальные мускулы и строгое соблюдение режима. Сам был спортсменом, знаю. В противном случае тебя просто обгонят более жизнестойкие, оттеснят к обочине, где трудно бежать, поскольку постоянно приходится наступать на неровную кромку. А могут и просто сбросить в канаву: локотком – ррраз!

Он был, возможно, самым жизнестойким, потому что строго придерживался режима. За две недели наблюдения удалось установить, что отклонений от нормы не было, и я уже всерьез задумывался, не с киборгом ли имею дело. А что? При современном уровне технологий такое вполне возможно. Если же учесть, какую роль этот тип играл в размещении инвестиций из разряда черного нала, он должен был, по моим не особо профессиональным прикидкам, обладать качествами ЭВМ последнего поколения.

Ровно в 8.30 он выходил из дома. Пять минут требовалось, чтобы открыть-закрыть гараж, вывести машину. Пятнадцать минут он ехал к месту работы и в 8.50 входил в здание своего банка. Обедал скорее всего в офисе или вообще не обедал. Я туда не заходил по вполне понятным причинам.

В 18.00 он выходил из здания банка и через десять минут подъезжал на своей «девятке» к кафе «Раб желудка» – элитарному кормящему заведению, над входом в которое висела аляповато раскрашенная вывеска с изображением пожилого мужика, прикованного за ногу огромной ржавой цепью к анатомически правильно нарисованному желудку – почему-то ядовито-зеленого цвета: возможно, чтобы глазу было приятнее.

С 18.10 до 18.30 он поглощал свой обычный ужин. Большой стакан персикового сока выпивал за пять минут до приема пищи. Потом ему приносили овощи – помидоры, огурцы и прочее, а также зеленый лук, укроп… Причем, я сразу обратил на это внимание, не нарезали: на тарелках все лежало целиком и отдельно. Вторым блюдом служила сваренная без соли осетрина или что-то из лососевых. Я специально наведывался на кухню под предлогом поиска работы, чтобы выведать, чем его кормят, еще толком не зная, пригодится мне это или нет.

После ужина он поднимался на второй этаж кафе и до 19.20 играл сам с собой в бильярд: в это время, кроме него, в бильярдной никого не было.

С азартом погоняв шары в течение пятидесяти минут, он спускался вниз, садился в машину и катил к элитарному же спортивному клубу, который располагался в пяти минутах езды от «Раба».

В 19.30 он, уже переодетый в короткие спортивные штаны, занимал свое место напротив постоянного партнера по корту – такого же, по-моему, двинутого банкира или бизнесмена, только значительно старше. Этот старикан тоже никогда не опаздывал.

В 20.50 он заканчивал игру, делал ручкой партнеру и отправлялся в зал восточных единоборств, где до 21.30 в медленном темпе оттачивал удары по груше и макиварам – с резкими выдохами-криками, заканчивая упражнения пятиминутным комплексом тайцзи. После контрастного душа он покидал клуб.

Чтобы выяснить все эти подробности, мне не пришлось зависать на водокачке, пользуясь парашютными стропами, или притворяться служащим клуба.

Сначала я хотел напоить вахтера и таким образом добыть информацию, однако вовремя осознал, что мне ни к чему прямой контакт с потенциальным свидетелем. Остановило и то, что вахтер постоянно сидел около входа и, сами понимаете, не мог располагать исчерпывающими сведениями о чьем-либо пребывании в клубе.

За всем происходившим в этом заведении можно было элементарно наблюдать с помощью бинокля, удобно разместившись на крыше соседнего дома.

А когда в один из вечеров я захватил с собой узконаправленный микрофон, информации было добыто даже в избытке. Владельцы клуба не ставили никакой защиты от прослушивания. Секретные разговоры здесь не велись. Наоборот, сюда приезжали, чтобы хоть на час забыть о делах.

В 22.05 он подъезжал к дверям своего гаража, расположенного в двадцати метрах от дома, с тыльной стороны. Через десять минут он заходил в подъезд, поднимался по лестнице на третий этаж, отпирал дверь квартиры, шел целовать старушку-мать, а иногда она встречала его в прихожей, затем до 23.30 читал в своей комнате книгу.

Это мне удалось установить заранее, поднимаясь на этаж выше, а потом забираясь на чердак соседнего пятиэтажного кирпичного дома довоенной постройки, откуда я продолжал наблюдение, используя бинокль.

В 23.30 он гасил свет и ложился спать.

Так происходило шесть дней в неделю. Исключение составляло воскресенье.

В воскресенье клиент спал до 10 часов утра, затем садился в машину и отправлялся на свою дачу, которая располагалась в 20 баксах езды от его дома.

Да-да, именно так. Таксист-кровопийца сначала ни в какую не хотел преследовать машину клиента и все требовал показать удостоверение, которого, естественно, я не имел. Позже удостоверение вполне заменили 20 долларов. Не странный ли эквивалент?

В течение всего воскресенья клиент планомерно решал сексуальные проблемы, не по-человечьи многократно трахая какую-то телку, которая приезжала к нему на дачу на своей машине. В перерывах между траханьем он разгуливал в голом виде по территории дачи, окруженной глухим двухметровой высоты забором.

Все прелести дачной жизни клиента открылись передо мной, забравшимся в мансарду очень кстати пустовавшего дома по соседству. Предварительно пришлось открыть замок входной двери отверткой.

В ходе наблюдения удалось также выяснить, что клиент обладает прекрасно развитой мускулатурой и конячьей выносливостью, судя по тому, что его партнерша по сексу к концу дня едва передвигала ноги, не заботясь об изяществе походки, в то время как он сам садился в авто довольно прытко, беззаботно смеясь и насвистывая веселый мотивчик.

Половая жизнь с элементами нудистской культуры заканчивалась где-то в 20.00, после чего следовали прощание и разъезд по домам. Чем в дальнейшем занималась дама, я не интересовался: не было необходимости.

Клиент приезжал домой, ужинал (наверное, ужинал, но не могу утверждать это, поскольку его кухня с наблюдательного пункта не просматривалась), читал перед сном и в 22.00 укладывался спать. А с понедельника все повторялось сначала – строго по расписанию.

Во время наблюдения я неоднократно задавал себе вопрос: почему у этого типа нет охраны? Он был настолько важной фигурой в деле отмывания денег, что те, кто благодаря ему процветал, могли бы нанять для него целый взвод охранников.

Вариантов ответа было несколько. Но, поразмышляв, я пришел к выводу, что парень имеет настолько мощное прикрытие, настолько высокий теневой рейтинг, что здесь просто никому в голову не придет предпринимать в отношении его какие-то враждебные действия. Вот так. А потому, подготавливая акцию, я досконально изучал пространство и внимательно оглядывался вокруг. Если в чем-то промахнусь, ошибусь, то меня вмиг раздавят.

Вообще-то этого парня можно было пожалеть. Он был рабом системы, которую сам для себя создал. Сам заключил себя в жесткие рамки и теперь просто уже не волен был выйти из них.

Система не позволяла ему обзавестись женой и детьми. На них он тратил бы большое количество времени в ущерб работе. Поэтому он жил один с престарелой матерью в роскошной пятикомнатной квартире в два яруса – знаете, такие дома с непонятной системой лифтов, которые завозят куда-то не туда, и электронным вахтером на каждую секцию П-образного дома.

Зачем?! Зачем человеку пятикомнатная квартира, если он один с матерью? Зачем солидный счет в банке, даже, вернее, в нескольких банках, которые наименее подвержены воздействию инфляции и прочих негативных факторов? Целая куча денег, которые он никогда не растратит, поскольку тратить не умеет!

Я ненавидел его – и не только потому, что он имел счастье быть самым продуктивным отмывалой черного нала. Это как раз волновало меня меньше всего. Я ненавидел их всех – вот таких умненьких, благополучных фанатов вышибания средств, умеющих работать, как папа Карло, и расслабляться, не употребляя капли спиртного. Может быть, тут еще играло значительную роль то обстоятельство, что сам я был подобран с улицы – из милости и черт знает каких альтруистских побуждений, а на эту улицу меня толкнула безысходность, отчаяние, которое, насколько я понимаю, вот таким белковым роботам, функционирующим по расписанию, было просто недоступно, как и проявление прочих слабостей заурядной личности…

Мимо подъезда проехала его машина. Судя по времени и характерному звучанию двигателя, именно его машина. Это только непосвященным кажется, что все машины одной марки работают одинаково. Попробуйте послушайте две недели какую-нибудь «девятку». Если у вас все хорошо со слухом, то уверяю, что вы, встав в транспортном потоке в час пик с завязанными глазами, узнаете ее говор среди сотен других.

Машина завернула за угол. Я сосредоточился, потягивая мышцы, онемевшие от долгого лежания.

Мысль насчет Гоши, как и все прочие, тоже не возникла случайно. В ходе наблюдения выяснилось, что почти каждый день, за редким исключением, настоящий, реальный Гоша в непотребном виде добредал до одного из подъездов этого дома и замертво сваливался почивать до утра.

Странную приверженность Гоши именно к этому дому я объяснить не мог. Да и вряд ли бы это помогло в подготовке акции. Потому и не стал докапываться до сути, воспринял все как есть.

Обычно клиент, заходя в подъезд, брезгливо морщился и осторожно обходил бомжа, не возмущаясь и не проявляя интереса, пьян этот человек или просто умер.

Так вышло и на этот раз. Только сейчас настоящий Гоша лежал на ступеньках подвала, вход в который находился в этом же подъезде. Потом вряд ли кто вспомнит, что возле дома ошивался посторонний. Только Гоша, а на него никто никогда не обращает внимания.

Клиент приближался. Я хорошо слышал его шаги и напрягся, поудобнее сжав крепкую суковатую палку, которая служила Гоше посохом – он хромал на левую ногу.

Еще раз проверив свои ощущения, я пришел к выводу, что все в порядке: сомнений нет. Это очень важно – отсутствие сомнений. Вы даже не представляете, насколько важно. Если бы у этого типа были дети или хотя бы только жена, которая, как выяснилось бы в ходе наблюдения, любила его и сама по себе была бы неплохой девчонкой, я вряд ли бы смог все довести до конца. Бросил бы. Да, у него есть мать. Но с этим просто пришлось смириться. Не буду развивать положение о том, что он работал на сытых парней с большими рожами и такими же кулаками, на преуспевающих бывших уголовников. Он мешал моему боссу, и этого было достаточно.

Я напряженно слушал: кроме его шагов, не раздавалось никаких других звуков. Он уже рядом.

Представляю, как он сморщился, разглядев в полумраке темнеющее возле двери скрюченное тело. Попытался обойти Гошу, прижался вплотную к косяку. Но на этот раз Гоша завалился прямо на проходе, и после некоторых размышлений ему пришлось перешагнуть через бомжа.

Когда он занес надо мной ногу, я быстро выставил Гошин посох поперек дверного проема и, извернувшись, обеими ногами пнул его в зад. Этот прием я несколько раз репетировал дома из того же положения, в котором находился сейчас, и здесь в подъезде все получилось как надо.

Споткнувшись о посох, он полетел вперед и, будучи хорошо тренированным, успел бросить кейс и вытянуть руки, амортизируя удар. Раздался короткий тупой стук, и его тело, пару раз дернувшись, обмякло.

В подъезде было темно: как обычно, юное поколение вышибло лампочку. Возможно, из рогатки или как-то иначе. Но их хулиганство работало на меня. При подготовке акции я продумал все до мелочей, все предусмотрел. Учел и то, разумеется, что в подъезде не будет света, а возвращается клиент так поздно, что темно уже и во дворе.

Он не мог видеть, что на нижней ступеньке лестницы примостилось сооружение, заботливо смастряченное моими руками. Я заранее снял гипсовый слепок с одной ступеньки. Когда клиент подъехал к дому, я установил эту псевдоступеньку в нужном месте, а под ней разместился бетонный блок, один из тех, что валялись в подвале.

Он, несмотря на отменную реакцию, буквально врезался головой в сооружение из блока и псевдоступеньки. Ни одна экспертиза не определит, что этот парень умер вследствие какого-то насильственного воздействия. Было темно. Оступился. Неудачно упал. Несчастный случай.

Я сделал расчет. Без моего сооружения вероятность смертельного удара при таком падении составляла не более 60—70 процентов. Вот почему мне и понадобилось «нарастить» ступеньки. Мое сооружение резко качнуло маятник в сторону смерти.

Все произошло в течение минуты. Удивительный был человек: и Гошу хотел обойти молча, и, когда падал, не издал ни звука.

Я прислушался. Было тихо.

Теперь надо действовать быстро. Надев драные сандалеты (до этого был босиком), я вскочил и, осветив место происшествия фонариком, занялся уничтожением улик. Очень хорошо, что этот тип умер сразу. Иначе мне пришлось бы добивать его, а я не знаю, смог бы это сделать или нет – очень трудно прикончить беззащитного человека, который не угрожает тебе.

Я вытащил из-за пазухи большой пластиковый мешок и, аккуратно приподняв голову трупа, извлек из-под нее сооружение, которое, к моему удивлению, оказалось совершенно чистым – удар пришелся на переносицу, и кровь, хлынувшая из носа, обильно залила пятачок площадки, но не попала на то, что находилось выше.

Согласно плану, я упаковал псевдоступеньку в пакет, а блок пихнул в подвал. Извлечь оттуда невнятно ругающегося спросонок Гошу и водрузить его на обычное место возле подъезда было делом простым и недолгим.

Все это время я нервно прислушивался, готовый при малейшем намеке на внезапное появление свидетелей сломя голову броситься через декоративные кусты в направлении автострады.

Никакого шума. Тихо. Железная дверь надежно блокировала вход в секцию – если кто-то будет выходить оттуда, ему придется несколько секунд возиться с замком, и я услышу скрежет. По моим расчетам, этого времени мне хватало, чтобы скрыться. Я учитывал и то, что человек, наткнувшись в темноте на мертвое тело, напугается, растеряется… В любом случае для меня это дополнительное время, я окажусь уже довольно далеко от этого дома.

Еще раз осветив фонариком место происшествия, я взял руку клиента и несколько секунд сжимал запястье, стараясь обнаружить пульс. Дыхания не было слышно. Но вдруг он еще жив? Может, сердце еще бьется? Нет, пульса тоже не было.

Пройдя пару кварталов, я вышел к небольшому пустырю с мусорными бачками. Оглядевшись, сорвал с себя лохмотья, которые незадолго до акции подбирал, стараясь, чтобы они точно повторяли Гошину одежду, и сунул их в мусорку. Теперь я остался в тенниске и трико. О совершенном акте напоминали лишь рваные сандалии, которые я сожгу дома – не топать же через весь город босым. Тут же под бачком я нащупал заранее приготовленный металлический пруток, которым быстро разбил гипсовую псевдоступеньку, и разбросал кусочки по нескольким бачкам.

Покинув пустырь, я прошел еще пару кварталов, после чего снял медицинские одноразовые перчатки и сунул их в оконце подвала близлежащего пятиэтажного дома – они выполнили свою функцию. Если кому-то вдруг взбредет в голову снять отпечатки пальцев с Гошиного посоха, найдут только многочисленные отпечатки хозяина и, если повезет, какую-нибудь микронитку от штанов погибшего.

Об этом я размышлял, когда голосовал на обочине автострады, и вдруг тихо рассмеялся: придурок, столько мер предосторожности! Перестраховался на нескольких этапах, как будто расследование будут проводить немедленно и займется этим непременно спецбригада из ФСБ! Вот так. Хотя, если признаться, я бы лучше предпочел иметь дело с ФСБ, чем с теми, кто завтра начнет выяснять причину смерти своего отмывалы.

Минут через пять меня подобрал таксист, который, с сомнением оглядев мой подозрительный прикид, все же согласился отвезти в Северный поселок – за десять баксов.

А еще через двадцать минут я жег сандалеты в камине, расположившись в кабинете моего покойного отца. Глядя на огонь, пил коньяк и еще раз прокручивал в голове всю акцию – теперь уже свершившуюся. Сколько дней я был в напряжении, следил, готовился!.. И вот теперь все позади. Вместе с теплом, которое распространилось по всему телу, пришло успокоение, а также уверенность, что я все сделал правильно и опасаться совершенно нечего.

Я несколько нарушил свой первоначальный план и вместо того, чтобы на другой день топать прямиком к Дону, решил позвонить ему. Для этого мне пришлось зайти на автовокзале в провонявшую мочой грязную будку, предварительно тщательно изучив свою физиономию в большом витринном стеклом. Я смотрел по видяшнику, что так делают опытные гангстеры или агенты спецслужб, желая убедиться, что у них никто не висит на хвосте.

Еще раньше я дал круг на кольцевом трамвае, вышел на две остановки раньше и доплелся до автовокзала пешком, периодически ныряя в попадавшиеся на пути проходные дворы, чтобы, затаившись на несколько секунд, вдруг высунуть один глаз на улицу – нет ли хвоста?

Хвоста, естественно, не было. Какой, в задницу, хвост? Нужно было иметь самонадеянность осла, чтобы предположить, что все уже стало достоянием соответствующих органов или людей Корпорации и меня «ведут».

Я на осла непохож – по крайней мере так хочется думать, но это чувство новизны ситуации, как ни странно, стало мне нравиться. Приятно щекотало нервы ощущение опасности, сознание того, что я наконец сам себя перевел в ту категорию, которой больше всего соответствовал – категорию универсального солдата, способного выполнить любую задачу, недоступную простому среднестатистическому исполнителю.

Кроме того, я давно не бывал в неординарных ситуациях – в таких, когда кровь щедро снабжается адреналином, весь организм работает на пределе своих возможностей, показывая чудеса, которые опять же среднестатистическому человеку просто недоступны. Согласитесь, что ситуация, в которой тебе ничего хорошего не следует ждать (либо законная расправа, либо незаконная), очень возбуждает.

Еще одна мысль приятно ласкала мое сознание, отодвинув все нехорошие мысли в самый дальний угол. Совсем скоро, возможно, через полчаса, я получу такую сумму, которую мне на офицерской должности не заработать в течение трех-четырех лет. Может, и больше. Кто знает, во сколько Дон оценит оказанную ему мной услугу.

Я шел, размышляя о награде, и усмехался. Внезапно подумал: сколько бы мне пришлось пахать в армии, чтобы получить те бабки, которые я имею сейчас, практически не напрягаясь? Если учесть индексацию, что-то около четырех месяцев к одному. То есть бабки, которые я сейчас получаю за четыре недели (у нас платят понедельно), в армии я бы получил за четыре месяца. Во!

Четыре месяца дурацкой службы, во время которой тебя могут убить или искалечить, оскорбить или унизить, засадить за решетку или подставить твоих близких. А ты тяни лямку, потому что офицер, и никто не поинтересуется, можешь ты ее, эту самую лямку, тянуть или как? И есть ли у тебя все, чтобы ты делал это как надо? Нормально?! Хотя, мне кажется, любой хозяин заботится о том, что имеет: периодически проверяет, например, в каком состоянии находится его автомобиль или лошадь, чистит, снабжает всем необходимым. А не делай он этого, его авто не двинется с места, а лошадь просто сдохнет.

Вот с такими соображениями я, как уже сообщал раньше, забрался в обделанную будку и набрал номер своего патрона.

Трубку сняла его очередная пассия – Наташка. Я толком не знаю, какова степень серьезности их отношений, однако могу с уверенностью сказать, что она ему не просто забава, как было до того. Слишком долго она сумела продержаться в этом доме, где дамы ее категории, как правило, проводили не более нескольких ночей – с перерывом в неделю, а иногда и больше.

Услышав меня, она сразу же поинтересовалась, где я нахожусь и почему так долго не был. Прибавив металла в голосе, я потребовал Дона. Не люблю, когда женщины ее типа пытаются диктовать свои условия. С того конца провода не доносилось ни звука: должно быть, она сразу надулась. Я живо представил себе, как это выглядит, и внутренне обрадовался. Иногда испытываю злорадство, грешен.

Через пару минут на том конце провода возник Дон.

– Что-то не так?

Он был краток, как всегда в таких случаях.

Я выдержал паузу и сказал как можно солиднее:

– Надо поговорить. Приезжай к скверу Героев революции. Желательно побыстрее. Только будь один, лады?

Видимо, Дона мое предложение несколько озадачило, если только его вообще что-то может озадачить. Он многозначительно хмыкнул и спросил:

– Так что случилось? Объясни толком…

Я не дал договорить, жестко отрезал:

– Я все сказал. Приедешь – поговорим. Только приезжай один.

И повесил трубку.

Постояв некоторое время возле будки, я соображал, не перегнул ли в разговоре с Доном. Уж больно кратко все получилось – как будто оборвал. Ну да ладно! Победителей не судят.

Отойдя от будки, я направился вверх по улице, которая через три квартала завершалась тупиком, названным по прихотливой воле какого-то бывшего функционера сквером Героев революции.

Уверен на все сто, что эти самые герои совсем не обрадовались бы в своем семнадцатом, когда бы узнали, какое место им посвятили благодарные потомки. А в незабвенные времена правления главного товарища, которого многие еще хорошо помнят, этого функционера наверняка пустили бы в расход, усмотрев в наименовании пустыря насмешку над героями, идеологическую диверсию и предательство.

Так вот, я направлялся к этому самому месту, не забывая периодически останавливаться у витрин попадавшихся на пути комков и обозревать отражавшуюся в этих витринах улицу – опять же на предмет обнаружения гипотетического хвоста.

Сквозь стекла на меня лениво смотрели пустые глаза с холеных торгашеских харь. Да, именно харь, так как лицом назвать то, что я видел в каждом киоске, можно было с большой натяжкой. Разве что когда сам ты пьян, сыт и тебе все до… Ну, вы понимаете, конечно.

Так вот, они на меня смотрели, даже не на меня, а через меня, с некоторой долей презрения и брезгливости. На потенциального покупателя так не смотрят, потому что покупатель, как правило, подходит (или заходит, если это павильон) и спрашивает то, что ему нужно. Солидный покупатель, состоятельный.

Я пока таковым не являлся, несмотря на то, что Дон платил мне сумму, достаточную для того, чтобы кормить четыре капитанские семьи. Сами знаете: чем больше имеешь, тем больше хочется. Аппетит приходит во время еды. В общем, чем дальше в лес, тем своя рубашка ближе к телу.

Еще полгода назад я купил себе довольно приличный прикид, с удовольствием констатировав, что далее в воображаемом списке приобретений – хороший двухкассетник, потом видеодвойка, потом…

Короче, через очень короткий промежуток времени денег стало не хватать. Потому что я очень быстро приучился лопать ежедневно по три-четыре килограмма свежих фруктов и еще пару килограммов переводил на соки. Еженедельно посещал заведения ресторанного типа, а потом, кроме всего прочего, вдруг залюбил коньяки. И не какие-нибудь, а те, что трудно достать и которые стоят очень дорого.

Я еще залюбил копченые окорока, маринованные грибочки, балычок, красную икорку, затем…

Ну ладно, я вас понял. Не стоит дальше. И так все ясно. Однако я вот что никак не могу понять: как это раньше на мою нищенскую получку мне удавалось содержать семью из трех человек? Заметьте, содержать, а не просто кормить. Не знаете? И я не знаю.

В очередной раз наткнувшись на презрительный взгляд, я вдруг представил себе, что, когда Дон отвалит мне значительную сумму (даже не знаю, сколько, но уверен, что много), тогда я так же вот, как и сейчас, остановлюсь у витрины какого-нибудь комка, долго буду рассматривать выставленные товары, потом спокойно, без суеты зайду и попрошу жвачку. Не пачку, а одну пластинку – да-да, мне всего лишь одну пластинку – чего-нибудь типа «Стиморол». Ха!..

А когда это мурло своими толстыми пальцами вытащит из пачки одну пластинку и небрежно бросит ее на прилавок, я не спеша сниму обертку, засуну жвачку в рот, пожую и вдруг попрошу показать, допустим, вон то дамское платье сплошь из люрекса, зеленое с серебром… Это?.. Да-да, за пять тысяч баксов. Оно должно понравиться моей даме.

Чего засуетился? Смотри со стремянки не упади, когда доставать будешь. У вас страховку не платят.

Будто не замечая выпялившихся на меня продавцов, отсчитаю эти самые пять тысяч, брошу их на прилавок, возьму пакет и уйду. И плевать, что на эти бабки можно целый год кормить двух здоровых мужиков или трех женщин пенсионного возраста – тех, что сидят с трясущейся рукой в том самом сквере Героев революции. Плевать! Я свои трачу. А всех нищих и больных не накормишь.

Вечером я завалюсь в «Интурист», предварительно заказав столик. Устрою себе шикарный ужин, буду сидеть и ждать, когда подойдет одна из продезинформированных метром, отпадно прикинутых путан – из тех, что первоклассно обслуживают черножопых только потому, что у них в наличии «зеленые». Да. И презрительно смотрят на наших парней, потому что – совки. А как иначе? Презрительно и высокомерно.

Я, естественно, очарую ее и введу в заблуждение своим приличным английским, покормлю чем Бог послал, а затем приведу к себе в номер, который сниму заранее, заплатив кому следует, и она пойдет как миленькая, поскольку будет знать, что я – америкэн бой и плачу «зелеными», и еще потому, что я буду спикать на международном языке, знание которого не выдули ветры Закавказья и не выбили металлические прутья обкуренных бакинских, ереванских и других парней, ибо этот язык старательно вкладывали в меня в спецшколе для шишкарских детей лучшие преподаватели.

Так вот, я приведу ее в шикарный номер, отправлю в ванную, а затем притащу оттуда мокрую и в мыле и буду иметь с таким остервенением, что у нее мозги повылетают и позвоночник высыплется в остатки ажурных трусиков, которые я заставлю ее надеть, когда извлеку из ванны, а потом разорву в клочья одним резким движением.

Я буду таскать ее по всему номеру, валять по полу, перекину через кресло, поставлю на подоконник… В общем, ей вскоре покажется, что это и не секс вовсе, а своеобразные работы. Я полагаю, что никто из черножопых так и не делает. Они образованны и искушенны в вопросах любви. Во всяком случае, так их представляют в прочитанных мной книгах.

И вот, когда она совсем измотается и обессиленно завалится посреди роскошного номера на залитом зарубежными напитками и последствиями жарких соитий бархатном ковролине, я приму контрастный душ – мне потребуется для этого не более пяти минут, – потом оденусь по форме четыре и громко скомандую ей: «Подъем!!!»

Возможно, к тому времени она слегка закемарит и неправильно прореагирует на команду. По моему представлению, эти холеные сексуры не приучены к подобным вывертам. Тогда я повторю команду несколько раз, смешно коверкая ее, с английским акцентом. Она уставится на меня, грациозно отрывая от залитого чем-то ковролина прекрасную, недоступную простым рублевладельцам плоть, а я заставлю ее быстро принять душ: «Би куик, би куик, май дарлинг!» – и одеться, пояснив, что мы опять премся в кабак – жрать и глушить дринки за ее и без того железобетонное здоровье.

Но когда она приведет себя в порядок, наштукатурится и влезет в свою потрясную униформу, не забыв натянуть извлеченные из сумочки (предусмотрительно запасенные) шелковые трусики, я, улыбнувшись обаятельно, ласковым жестом приобниму за талию, нежно поцелую под ушко и приглашу ее следовать к двери, а потом, лишь только она возьмется за дверную ручку, томно улыбаясь в предвкушении дармовой хавалки и дринева высшего класса, я, продолжая все так же шикарно улыбаться, вдруг хлопну себя ладонью по лбу с последующим плавным разводом рук в разные стороны под углом 45 градусов.

Затем, пробормотав с виноватым видом: «Ай'м сорри, май беби, экскьюз ми!», я внезапно брошусь на нее и завалю тут же, в прихожей, загнув в черт-те какой позе, опять одним рывком уничтожу пресловутые трусики (с непременным рычанием) и безо всякой подготовки со всего маху засажу так, что она заверещит от неожиданности, а потом, залепив рот поцелуем, чтобы не орала, буду зверски драть, толкая от двери в глубь комнаты, упираясь носками скользящих туфель в ковролин. И на ходу буду в клочья разрывать платье, периодически прогибаясь и поднимая голову, чтобы взглянуть в зеркало трюмо, как эта сцена выглядит со стороны. Я читал, что такие вещи здорово возбуждают…

Вскоре она поймет, что ее роскошным шмоткам приходит конец, и начнет извиваться и рваться из-под меня, выражая свое справедливое негодование. Но движения моего хорошо тренированного тела станут энергичнее, яростнее. Мне придаст силы не обычная страсть, именуемая похотью, а безысходная злоба совка, нищего, которому внезапно посчастливилось ухватить на богатом базаре большую свежеиспеченную булку, испускающую потрясающий ванильный аромат. И вот он пытается побыстрее ее схавать, жадно заглатывая огромные куски и давясь, злобно озираясь при этом – как бы не отняли, да вдобавок еще и не прибили бы за эту самую булку какие-нибудь из сытых торгашей с пустыми заплывшими глазками.

Так вот, я буду пластать ее с удесятеренной энергией, и к ужасу осознания утраты прикида у этой стервозы еще прибавится внезапное постижение страшной истины, что я имею ее при полном отсутствии импортного, хорошо смазанного презерватива (в первом случае я его, так и быть, использую), который создает относительную безопасность.

А так как эти создания страшатся СПИДа, а еще больше СПИДа (по моему мнению) боятся забеременеть, она от ужаса совсем одичает и станет строить некрасивые гримасы.

И вот тут-то я заломаю ее еще круче, немыслимо загну холеные ноги где-нибудь у себя на затылке, загоню головой под диван и с дикими рыками завершу процесс в четыре мощных толчка – так, что она почувствует, как моя животворящая субстанция низверглась в ее продезинфицированное нутро, – почувствует и содрогнется от страшного предчувствия чего-то ужасного.

А потом я засеку время и буду лежать на ней, удерживая в своих объятиях ровно 11 минут, чтобы не дать вырваться и произвести гигиенические действия контрацептивного характера, – десять минут, положенные, как утверждают специалисты, для закрепления процесса, и плюс минута – так просто, на всякий случай.

И пусть она будет вырываться и плакать, размазывая слезы по щекам, пытаясь вызвать во мне жалость, – пусть! Если украл булку, нужно слопать ее до конца во что бы то ни стало.

Наконец я гордо встану и вытащу из кейса платье, купленное в комке, то самое, и брошу рядом с ней на пол – таким небрежным усталым жестом. И она, рыдая (злобно рыдая) и размазывая косметику по ставшему некрасивым лицу, схватит это платье и прижмет его к груди, бросая на меня полные ненависти испепеляющие взоры.

Но и это не все! В хорошей булке обычно бывает изюминка – в самом центре. Обкусав булку по краям, самый смак познаешь, когда отправляешь в рот эту самую изюминку. Обычно при этом закатываются глаза, а кадык судорожно дергается в последнем глотательном движении.

Я не буду закатывать глаза – это не в моих правилах, поскольку в определенное время и в определенном месте меня приучили во время общей большой еды держать глаза широко открытыми, иначе движение кадыка действительно может стать последним. Не только в этот прием пищи, а вообще – в жизни.

Я подойду к входной двери, оборвав попутно телефонный провод, вставлю ключ в замочную скважину с наружной стороны и спокойно сообщу, что ее, суку подчерножопую, только что отымел обычный совок, жена которого не всегда могла позволить себе роскошь приобрести новые трусья совдеповского производства, даже латала-штопала старые и берегла, потому как муж перебивался на зарплату, честно вкалывая, как папа Карло, в то время как другие – те, за кого он, придурок, проливал свою не разбавленную зарубежными напитками кровушку, – жировали, спекулируя и воруя. Это когда она у него была еще, жена, когда еще не сбежала отчасти из-за нищеты, отчасти из-за легкомыслия к армяну – торгашу шмотками…

Потом я запру дверь на ключ, оставив катающуюся от злобы по полу инвалютную штучку убиваться из-за своего поражения, и быстро-быстро спущусь вниз, в вестибюль. А там, в вестибюле, обязательно улыбнусь администратору и швейцару и, выйдя из стеклянного склепа, бесшумно растворюсь в вечернем мраке.

А можно для полнейшего кайфа (ведь попадаются иногда булки с двумя изюминками!) вызвать ничего не подозревающего администратора, который по совместительству является и главсутенером, на крылечко, подальше от зорких глаз шкафоподобных ребят, тусующихся в холле, – вроде бы по делу – и там, обаятельно улыбнувшись, крепко заехать ему в репу, подождать, когда его жирное тело войдет в соприкосновение с холодным мрамором крыльца, приподнять за лацканы хорошего пиджака от Зайцева и еще разок заехать, присоветовав (назидательным этаким тоном) проявлять бдительность и не пускать кого попало. А уже потом раствориться во мраке – таинственно и загадочно…