Профессия – киллер

ГЛАВА 5

Поначалу мне у Дона пришлось туговато. Начнем с того, что в своей предыдущей жизни я привык работать до седьмого пота, надрывая мышцы и глотку, рискуя здоровьем, а подчас и жизнью, чтобы добиться определенного результата.

В армии, которую все, кому не лень, ругают и называют не иначе как «насквозь прогнившей» и «безнадежно устаревшей», как это ни покажется странным, люди вкалывают больше, чем на гражданке. Не знаю, как наверху, а внизу вкалывают. Конечно, при наличии умного командира, который умеет заставить подчиненных эффективно и с пользой трудиться.

В спецназе дураков-руководителей не держат, можете мне поверить на слово. Если это вас не устроит, сходите, пообщайтесь лично. Затем – наличие вполне конкретного результата: либо есть, либо нет. Либо ты научил своих пацанов всему, что необходимо, и сумел подготовить их так, что операция прошла без сучка без задоринки, либо завалил операцию и есть жертвы. В первом случае никто тебе не даст орден и не вознесет до небес – это норма, твоя работа. Во втором случае с тобой будут тщательно разбираться, а потом хорошо если ткнут в другое место или уволят, а могут отдать под суд – все будет зависеть от степени виновности и от количества жертв.

В общем, цель вполне ясна, понятны способы и средства ее достижения. Обстоятельства существования не дают возможности всерьез задуматься над альтернативами и сделать соответствующие выводы – настолько высок темп этого самого существования. Так я жил более пяти лет и привык к ощущению опасности, ответственности (за дело и за людей), к постоянному напряжению.

Я уже рассказывал, что со мной случилось позднее. Если меня спросить, что было тяжелее пережить – уход из армии, с которой теперь связано столько воспоминаний, или потерю любимой женщины, я отвечу, что… Не знаю. Не знаю, что тяжелее, поверьте. И то, и другое – как из машины на ходу выпрыгнуть. Повезет – отделаешься ушибами или переломами, а не повезет… Мне, похоже, повезло.

Было время, когда я не находил себе места, сходил с ума. Когда казалось, что жизнь кончилась, все дальнейшее бессмысленно. Еще позже имел место запой, чему я теперь сам удивляюсь, поскольку с детства ненавижу алкоголиков, тех, кто пьет без меры и без чувства. Я считаю, можно выпить иногда чуть-чуть хорошего вина, хорошего коньяка – для настроения, для удовольствия. А мой запой был вызван весьма серьезной причиной, хотя, согласен, это меня не оправдывает. Но оправдываться я ни перед кем не собираюсь. Только разве перед самим собой.

Представьте себе, что женщина, которую вы боготворите, в один прекрасный день оказывается потаскухой. Из-за этого вы бросаете работу, которая вам очень нравилась. А позже ваши родители, в самом расцвете сил, здоровые и жизнерадостные, внезапно погибают в автокатастрофе и у вас на этом свете совершенно никого не остается…

И все-таки я выжил. Захотел выжить – и выжил. Пусть и с чьей-то помощью. В сомнамбулическом состоянии я вынырнул в здоровенной ванне гостеприимного дома и, обнаружив, что меня взяли на службу, приготовился работать, как привык, – с полной отдачей, с напряжением.

Утром Дон привез меня в офис, предварительно вручив в обстановке, далекой от торжественной, полный прикид – трусья, носки, майку, сорочку, деловой костюм и дубленку с норковой шапкой, сообщив, что это – в счет аванса.

В офисе он представил меня начальникам отделов, собравшимся в его кабинете: мол, личный секретарь, прошу любить и жаловать. Начальники пожали мне руку и разошлись, а меня Дон проводил в маленький кабинет, дверь которого выходила в приемную-холл.

– Твое рабочее место, осваивайся, – сказал Дон и ушел, бросив меня на произвол судьбы.

Итак, мое новое рабочее место. Комната пять на три, два стола буквой Т, два мягких полукресла и компьютер. Да, еще огромный трехсекционный сейф без ключа.

Наличие сейфа и компьютера настораживало и давало повод предположить, что мне придется заниматься глобальной аналитической работой и обладать большим количеством секретов, каковые, несомненно, предстоит хранить в этом самом сейфе. Ничего, справимся!

Я хотел тут же отправиться к шефу, чтобы потребовать ключ от сейфа, но в приемной обнаружил скопление посетителей. Они непременно ломанулись бы в кабинет президента фирмы косяком (поскольку у каждого было срочное, неотложное дело), если бы двери кабинета не оберегала молодая и очаровательная секретарша, которая на удивление ловко справлялась с напористыми деловарами и поддерживала порядок, обворожительно улыбаясь непрерывно, как запрограммированный на положительные эмоции робот.

Хм… Ключ. Ладно, пока обойдемся. Я уселся за стол и стал ждать указаний, с интересом наблюдая через приоткрытую дверь кабинета за посетителями.

Спустя некоторое время ждать надоело и я впал в легкую панику: а может, про меня просто забыли? Ближе к концу рабочего дня я наконец уловил момент, когда поток посетителей начал иссякать, и нахально вперся к шефу, потребовав разъяснений по поводу своего положения.

Недовольно поморщившись, он очень кратко объяснил мне, что на данном этапе у меня нет обязанностей и я ни за что не отвечаю, но передо мной стоят три задачи, при невыполнении которых меня немедленно выпрут.

Первая и наиглавнейшая – не лезть куда не просят. Вторая – выполнять все его распоряжения. Третья – самообразовываться и вникать туда, куда будет указано.

После чего меня вежливо попросили покинуть кабинет: дескать, не до тебя сейчас, парень.

Вот так. У меня появились: небольшая, но уютная комната с компьютером, возможность беспрепятственно пользоваться любой машиной фирмы вместе с водителем при условии, что она не понадобится другим, зарплата за четыре недели вперед и вагон времени, которое я мог использовать как мне заблагорассудится.

Так прошел мой первый день работы в фирме – официально он длился с 9.00 до 17.00 с получасовым перерывом на обед.

В 17.10 я обнаружил, что шеф продолжает работать, и, рискнув еще раз вызвать его неудовольствие, сообщил, опять же по укоренившейся армейской привычке, что если я ему не нужен, то желал бы отправиться домой. И нельзя ли мне воспользоваться машиной? Что? Убираться подальше вместе со всеми машинами? Это хорошо.

Я не стал заставлять шефа повторяться и занял его «вольво», приятно отметив для себя, что после моего звонка в гараж до появления авто перед входом прошло не более полутора минут и водитель очень вежливо поинтересовался, куда бы я желал ехать, – на полном серьезе.

По дороге домой я от избытка чувств тормозил перед каждым мини-маркетом и в результате накупил кучу всякой дребедени – ранее у меня на руках никогда не было такой суммы: она раза в четыре превышала мою последнюю офицерскую получку даже с учетом инфляции (я не беру в расчет чужие деньги, которые возил будучи инкассатором).

А когда машина остановилась у калитки моего двора, я вдруг вспомнил, что в доме – запустение, нет угля, чтобы протопить печь, и скорее всего входная дверь нараспашку.

Вот идиот! Я пробыл у Дона три дня и, поскольку там было очень хорошо, перестал беспокоиться о своем заброшенном доме, будто особняк Дона стал и моим жилищем.

Порядком приуныв, я решил зайти взять кое-какие вещи и ехать в гостиницу. Ясно, что дом в том виде, в каком я его покинул, был непригоден для жилья: его необходимо было привести в порядок. А возвращаться в особняк Дона не хотелось: я не из тех, кто может злоупотреблять гостеприимством малознакомых людей, даже если эти люди сами протягивают тебе руку помощи.

Сказав водиле, чтобы обождал пять минут, я направился к калитке и привычно пихнул ее ногой: она болталась на одной петле и открывалась только путем приложения стопы на уровне колена – и то с сильным доворотом бедра. Калитка, к моему удивлению, не распахнулась. Озадаченно пожав плечами, я пошарил рукой и обнаружил, что пружинная щеколда, сломанная около полугода назад, в настоящий момент находится на месте и кем-то исправлена. Более того, у калитки появилась и вторая петля и, что уж совсем меня удивило, не было слышно ни малейшего скрипа.

Сразу же мелькнула тревожная мысль: заселились! Дом-то большой, добротный, с обширным двором – просто я его загадил здорово. Меня не было три дня, а желающих сейчас навалом.

Я пересек двор и подергал за ручку входной двери: заперто. Обойдя дом, я отметил, что кто-то убрал во дворе снег, а в окне с задней стороны сквозь шторы виден свет торшера в кабинете отца. Я хорошо помнил, что выкрутил лампочку из этого торшера пару месяцев назад для того, чтобы заменить перегоревшую в прихожей.

Точно! Заселились, скоты. Ну ничего, вы очень пожалеете об этом, прямо сейчас. Рысцой вернувшись к крыльцу, я легонько постучал указательным пальцем в окошко веранды. Тишина. Тогда – кулаком в дверь.

Через несколько секунд я услышал молодой мужской голос:

– Чего барабаните? Звонок есть!

Так-так, парень лет 25—30, крепкого телосложения, психически уравновешен, не нервничает – автоматически пронеслось в голове бегущей строкой. Нас учили определять по голосу, что за фрукт находится по ту сторону двери или стены: иногда от этого зависит твоя жизнь и жизнь тех, кто рядом… Ага! А еще я обратил внимание, что захватчик наладил звонок. Поторопился, урод!

– Открывай, – довольно спокойно скомандовал я и присел в стойку на крылечке, прикидывая, порвутся брюки от костюма, который одолжил мне Дон, или нет, если я сильно ударю ногой по двери на уровне пупка.

Брюки не порвались. Но не потому, что были качественно сшиты. Просто ударять не пришлось. Дверь послушно растворили и сказали:

– Прошу! Вот ваши ключи. Было велено передать и опосля уматывать. Что и будет сделано.

От такого поворота я несколько опешил и дал субъекту беспрепятственно выйти, слегка при этом посторонившись и даже не успев разглядеть его как следует.

Войдя в прихожую, я так и не выпал из состояния сильного недоумения, граничащего с легким шоком, и продолжал чисто машинально накапливать информацию, не решив пока, как прореагировать на происходящее.

Вы не пробовали своими силами делать ремонт порядком загаженного особняка? Если даже и не пробовали, то, наверное, имеете представление, как все это выглядит и сколько нужно для этого затратить материалов, труда и времени.

За три дня в доме было произведен полный ремонт. Будто куда-то к чужим зашел. Сопоставив цены и объем работ, я пришел к выводу, что тут трудилась бригада человек десять как минимум и обошлось все это мероприятие лимонов… ну, вы понимаете, надеюсь.

Подробно описывать не стану. Все было не хуже, чем у Дона. Еще немного пахло краской, лаком… На стенах очень аккуратно наклеены дорогие обои – по-моему, финские или германские, знаете, тисненые такие, с выпуклостями. Вместо истертого оргалита на полу во всем доме поблескивал двухцветный паркет.

Пока я топтался в прихожей, заглядывая в комнаты и не решаясь пройти, появился парень, который меня впустил. Он приволок пакеты со снедью из мини-маркетов, оставленные мною в машине.

Я разглядел его получше. Точно, лет 25—26, рост 175, уши сломаны – борец, ноги ставит косолапо, движется раскованно, но тяжеловато – бывший мастер спорта или что-то в этом роде.

Он сгрузил пакеты на столик в прихожей и, заметив мой вопросительный взгляд, сообщил:

– Я только вас ждал. Если претензий нет, испаряюсь. Да, Донатан Резоевич просил предупредить, что это оборудование фирмы. – Он указал пальцем в сторону отцовского кабинета, а потом, как и обещал, испарился.

Противоречивые чувства охватили меня. Сначала свалилась гора с плеч: значит, все это Дон устроил, а вовсе никто не заселился. Затем к горлу подкатил теплый комок: обо мне никто так не заботился никогда. Вместе с тем что-то тревожно щелкнуло в сознании: анализатор включился… А за какие такие достижения я удостоился внимания, заботы и этих материальных благ? Только за то, что я сын своей матери? Сомнительно, очень сомнительно.

Войдя в кабинет отца, я присвистнул. Здесь стояла новая мебель орехового дерева – здоровенный стол, два книжных шкафа со стеклянными дверцами, тумбочки. Кресло на колесиках, обтянутое мягкой шероховатой кожей, с никелированными рычагами для изменения положения спинки и высоты сиденья. И айбиэмка – точно такая же, как у меня в офисе. Фантастика!

Я вышел из кабинета, подошел к входной двери и запер ее, решив, что новый засов, пожалуй, слишком массивен. Затем отметил, что шторы на окнах новые, но той же расцветки, что и раньше, и легко управляются шнурами: один сдвигает, другой раздвигает.

Постоял, потягал шнуры туда-сюда, прислушиваясь к внутреннему беспокойству, стараясь оценить степень его объективности. Ого! Обнаружил между рамами красивые, сплетенные в узор решетки. У нас никогда не было решеток: только полный шиз мог додуматься залезть в хату зампрокурора области.

Не очень удивился, когда, раскрыв на кухне кем-то тщательно отмытый холодильник, обнаружил, что он набит нерусскими консервами, колбасами и напитками. Оп! Выдернул из двери бутылку пива, прихватил банку голландской ветчины и направился в кабинет, засунув пиво под мышку и открывая на ходу ветчину ключиком.

В кабинете плюхнулся в кресло – удобно! Раскупорил бутылку – зараза, стакан прихватить не додумался. Вставать не хотелось – сделал из горла мощный глоток, немного подышал, смакуя, и, вдруг почувствовав голод, в 20 секунд сожрал ветчину, пальцами выковыривая из жестянки нежное розовое мясо. Расслабился, вытер пальцы об майку и стал соображать.

Ясное дело, что не каждого своего потенциального сотрудника Дон обхаживал таким образом. Он примчался по моему первому звонку, узнав, что я сын Анны Федоровой, женщины, которую, возможно, он когда-то любил… Тут все понятно. Но ведь это было черт знает как давно! Неужели только поэтому?..

Я взял жестянку из-под ветчины и отправился на кухню, где вымыл руки, захватил еще пива, пару банок с какой-то дребеденью – попробую. Взял еще тарелку, вилку, нож и вернулся в кабинет.

В том, что мне предложат заниматься незаконной деятельностью, я не сомневался. В наше время только сильно увлеченные люди (фанаты) или дебилы трудятся в законных сферах, получая на пропитание жалкие гроши. Сам таким был. Но ведь я еще ничего не сделал для фирмы. За что же эти блага? Отдельный кабинет с компьютером. Ремонт в доме проведен по первому разряду… Нет, так не бывает.

А может быть, он гомосек?! И я ему понравился. Во! Почему бы и нет? Человек его достатка и возможностей вполне способен позволить себе такую маленькую слабость. Тут я припомнил многочисленные анекдоты…

Стоп, стоп! Прокачав характеристики Дона, можно с уверенностью утверждать, что он страстный поклонник женской плоти. Да вот хотя бы как он глянул на секретаршу, когда я зашел спросить, нельзя ли мне уже смотаться из офиса. А ведь он был уставшим после напряженного дня и по горло занят, да еще и раздосадован тем, что я приперся и его отвлек. Тем не менее он выкроил несколько секунд, чтобы мысленно с рыком засадить секретарше, которая вошла вслед за мной, – по его взгляду это и дурак мог понять.

Я даже поразился, откуда столько страсти в его возрасте? Тогда мне показалось, что он сейчас выгонит меня и того полулысого типа, что сидел напротив, запрет дверь и, грубо бросив секретаршу на стол, с треском разорвет юбку, трусья и начнет активно совершать коитус, рыча и кусая нежные плечи.

Да, именно это я прочел в его глазах. Сам такой, понимаю я это дело. Нет, вариант с гомосеком отпадает. Значит, все же любовь к моей матери? Хм… Немного поразмышляв, я пришел к выводу, что в таком случае факт моего существования должен быть для Дона неприятным напоминанием о том, что его некогда любимая женщина принадлежала другому, ведь я сын своего отца. Любовь тоже отпадает.

Остается предположить, что Дон, человек вдумчивый и прозорливый, определенно рассчитывает в недалеком будущем извлечь из истории со мной ощутимую выгоду – на несколько порядков превышающую затраты на ремонт и мое содержание. Возможно, он просчитал мои возможности при помощи какого-нибудь хитрого западного тестирования и решил, что я тот, кто ему особенно необходим. И прямо сейчас.

Такая версия все объясняла и, пожалуй, самое главное, приятно тешила мое самолюбие. Именно потому-то я на ней остановился и не стал более вдаваться в подробности.

Напившись немецкого пива, я почувствовал, что немного захмелел. Захватил с собой одну бутылку на случай, ежели ночью вдруг возникнет жажда (со мной такое бывает иногда), выключил везде свет и отправился спать…

Вот так началась моя работа у Дона. Ежедневно я прибывал в офис к 8.50, встречал в приемной хозяина, который изучающе меня оглядывал: наверное, у него были подозрения, не бухаю ли я по-прежнему. Но вид я имел вполне товарный.

Я вообще выгляжу нормально, даже на следующий день после крепкого перебора – следствие прежней отменной подготовки.

Убедившись, что отклонений не наблюдается, шеф как-то неопределенно хмыкал, чем всегда приводил меня в настороженное состояние (никогда не поймешь, что означает его ухмылка), и уходил в кабинет работать.

Насколько я понял, в тот период у моего покровителя возникли серьезные производственные проблемы. К нему толпой валили какие-то нахрапистые типы. Каждым двум из трех я бы с удовольствием дал в репу. Наблюдал за их поведением через приоткрытую дверь своего кабинета. Шеф постоянно проводил совещания и частенько куда-то выезжал – без меня.

Некоторое время помаявшись, я решил сам найти себе занятие. И нашел. А одновременно проверил степень устойчивости своего положения – посредством анализа независимых мнений.

Для начала я прошвырнулся по офису. Обнаружил в одном кабинете щуплого прыщавого типа а-ля Плюмбум в огромных очках и с неуставной прической, который наяривал на клавиатуре компьютера. Вежливо попросил его обучить меня азам обращения с ненашей чудо-техникой.

Варианты ожидаемой реакции были следующие: «Отвали, не до тебя», «Как-нибудь потом», в лучшем случае – «А что я с этого буду иметь?». При любом раскладе я бы не обиделся.

Щуплый (позже я узнал, что он имеет имя Макс и работает оператором-программистом) секунд пятнадцать пристально смотрел на меня, беззвучно шевеля губами, а потом лицо его вдруг приняло осмысленное выражение и он пробормотал:

– Аааа… да-да, конечно! – Встав со своего места, он шмыгнул носом и вежливо сказал: – Пожалуйста. Я к вашим услугам, присаживайтесь.

Честно скажу, что я был потрясен. Представляете? Я жду, что меня пошлют или посмеются, а тут вдруг такой прием, так все уважительно и спокойно… О! Я намотал это на ус.

К обеду я вполне сносно чувствовал себя в обращении с японской техникой. Остаток дня провел у себя в кабинете, наедине со своей айбиэмкой.

На следующий день я позвонил Максу по телефону и попросил, если есть такая возможность, дать мне на какое-то время дискету с информацией о структуре фирмы и основных направлениях ее деятельности. Макс тут же притащил мне дискету и сказал, что я могу оставить ее себе. Я и это намотал на ус. И принялся изучать информацию. Это занятие увлекло меня. Так что я, можно сказать, не заметил, как пролетело время до пятницы.

А в пятницу, во второй половине дня, я совершил, поддавшись необузданному порыву, ужасный проступок, который, по моему разумению, ни один начальник не простил бы даже лучшему своему работнику, не то что такому, как я.

Короче, я шарахнул секретаршу Дона. Думаю, вы представляете себе, кем для начальника является секретарша, если только она не засушенная вобла с универсальной памятью и ярко выраженными аналитическими способностями.

Секретарша у Дона, Мила, была просто лапочка.

По зимнему времени в офисе здорово топили, и я нарочно оставлял открытой дверь своего кабинета, чтобы полюбоваться, как она ходит туда-сюда в своей ажурной кофточке, состоящей преимущественно из черного кружева, сквозь которое виднелся лифчик, чудом не лопавшийся от упруго выпиравшего содержимого, и мини-юбке с разрезом, которая при вхождении аккуратной попы в контакт с жестким стулом за письменным столом задиралась так, что аж слезы на глаза наворачивались. Но это еще не все.

Она ходила по офису без чулок!!!

О-о-о!

Да, совсем без чулок ходила, демонстрируя великолепную бархатистую кожу нежно-персикового цвета – остатки летнего загара.

Мне с первого дня показалось, что я ей понравился. Но с дамами у меня очень туго. Трудно заставить себя подойти, как это делают многие парни, и этак развязно предложить куда-нибудь вместе прошвырнуться. А вдруг последует отказ? Я же умру от стыда!

Кроме того, как я полагал, секретарша – собственность шефа. Поэтому мне оставалось делать вид, что совершенно не интересуюсь Милкой. Однако не забывал каждое утро класть на ее стол шоколадку и при этом сухо осведомляться о делах и здоровье.

Так вот, в пятницу все пошло наперекосяк. Во второй половине дня, бездельничая у себя в кабинете, я прикидывал, как бы мне провести уик-энд. Наблюдал по обыкновению за секс-чудом без чулок и вдруг почувствовал, что умру, если сейчас же ее не трахну.

Это было как приступ. Я вспомнил, что уже давно не имел счастья обладать женщиной: в период запоя было не до того, а последнюю неделю, образно выражаясь, ловил отходняк. Да, были порывы, но довольно слабые, и они быстро гасились различными обстоятельствами.

И вот надо же! Пять дней во мне формировалось желание, порожденное близким присутствием Милки, и теперь приперло так, что все остальное исчезло и все мои чувства и стремления сконцентрировались в месте умопомрачительного изгиба бедра, обтянутого черной шелковой юбкой.

Когда к Дону вломился последний томившийся в приемной посетитель, Милка оттащила им кофе. Я расслышал, как шеф громко сказал ей, стоящей уже в дверях, что его нельзя будет беспокоить в течение получаса.

До меня это мгновенно дошло. Я поспешно вышел в приемную, перевесил наружу табличку с надписью «Совещание» и запер изнутри дверь.

Я обернулся, втянув голову в плечи. Больше всего в тот момент боялся, что Милка будет наблюдать за моими странными действиями и тогда я не смогу преодолеть восемь шагов от двери до ее желанного тела. Но она уже уселась за стол и начала писать, мурлыкая что-то и откидывая непослушную прядь мягких волос, спадавшую на глаза.

У меня еще никогда так не стучало сердце. Казалось, что оно вот-вот проломит грудь и вывалится. Анализируя позднее свое поведение, я вынужден был признать, что утверждение моего бывшего ротного «если х…й в голове, то медицина бессильна» очень справедливо.

Дальнейшее запечатлелось расплывчато. Был как в горячечном бреду. Помню отчетливо только изумленные глаза, когда я вытащил ее из-за стола и, не говоря ни слова, сгреб в охапку и залепил поцелуем сахарные уста. О, Господи, что это был за поцелуй! Я за 20 секунд высосал из нее всю жизненную силу и чуть не задушил в объятиях.

Когда я приостановился, чтобы передохнуть, она начала хватать ртом воздух, как будто вынырнула с большой глубины. Я повалил ее тут же, у стола. Она начала извиваться и, боясь, как бы не услышал и не вышел шеф, отчаянно кричала шепотом:

– Прекрати! Прекрати! Что ты делаешь!.. – И еще что-то в таком духе.

Не обращая на это никакого внимания, я опять присосался к ее губам и, постанывая от переполнявшего меня желания, быстро совершил трясущимися руками все необходимые манипуляции – задрал юбку, стащил трусики и, несмотря на отчаянное сопротивление, раздвинул ноги. После этого, поборовшись еще секунд пятнадцать, я буквально втер ее в ковер и стал активно двигаться, с огромным трудом подавляя рвущийся наружу вопль сладострастия.

В ходе скоротечного коитуса мы оба смотрели на дверь кабинета Дона. Мысль о том, что в любую секунду может появиться шеф, очевидно, приводила Милку в отчаяние, а для меня это обстоятельство было острой приправой к происходящему.

Было просто потрясающе! Но очень скоро кончилось. А потом – все как обычно в таких случаях: неловкое вставание с колен, смущенное отведение взгляда, неловкое же натягивание и застегивание штанов. И так далее…

Когда Милка немного привела себя в порядок, я взял ее руку и попытался запечатлеть на ладошке поцелуй, но она резко отстранилась и очень тихо, ненавидяще сказала:

– Ты просто животное. Самое настоящее животное! Ты даже ни разу не сказал, что я тебе нравлюсь. И сразу вот так…

По истечении установленного срока Дон спровадил своего последнего посетителя, и, задержавшись в приемной, очень внимательно посмотрел на Милку. Что-то ему явно не понравилось.

Затем он так же внимательно посмотрел на меня. Я притаился за столом в своем кабинете и через приоткрытую дверь наблюдал за дальнейшим развитием событий. Посмотрев на меня, Дон опять перевел взгляд на Милку и наконец, хмыкнув, бросил мне:

– Зайди.

Едва переступив порог кабинета, я встретился с шефом глазами и по каким-то едва уловимым флюидам, исходившим от него, понял, что Дон знает о том, что произошло в приемной. Впоследствии я приноровился к его почти сверхъестественной проницательности, но в тот раз, помнится, мне стало не по себе.

– Ты знаешь, что нормальные люди не пакостят там, где живут?

Я согласно кивнул два раза: комплекс вины подсказывал, что покорность – единственно правильный вариант поведения в данной ситуации.

– Хм… Покорно соглашаешься. Подтверждаешь тем самым, что виноват. – Дон поднялся из-за стола и потянулся, наблюдая за моей реакцией.

– Я согласен на увольнение. Не оправдал доверия, нанес страшный удар в спину…

Дон прервал длинный выдох и застыл с заведенными за голову руками, уставившись на меня. В течение трех последующих секунд выражение его глаз менялось от удивленно-сосредоточенного до насмешливо-презрительного и остановилось на внимательно-озабоченном, четко отразив ко всему прочему беспокойство по поводу моих умственных способностей.

– Сядь.

Он махнул рукой, указывая на одно из кресел для посетителей. Я послушно присел на краешек, не рискуя полностью погружаться в податливую комфортабельную ловушку.

– Возможно, ты еще молод и поэтому не понимаешь некоторых вещей, которые в зрелом возрасте кажутся элементарными… Я не сплю с этой девочкой. – Тут он большим пальцем указал через плечо на дверь. – Несмотря на то, что иногда очень хочется… Во-первых, каждый человек в моей фирме занят своим делом. На полную катушку занят. Я не могу позволить себе роскошь держать в приемной не делового человека, а куклу – обстоятельства не дают.

Дон говорил довольно спокойно, отчего мне было еще больше не по себе.

– Мила – отличная секретарша, что называется, Божьей милостью. Она держит в голове все связи и не склонна болтать. А еще она обладает несвойственным ее полу аналитическим мышлением и за три года совместной работы не раз выручала меня, потому что умеет укротить любого посетителя благодаря обаянию и такту. Ты думаешь, я плачу ей зарплату шести инженеров за сексапильность? Отнюдь, мой юный друг. В ней я ценю прежде всего профессионализм. А ты использовал ее для удовлетворения своей похоти, как обыкновенную девку, каких пруд пруди…

Тут Дон обличающе ткнул в мою сторону указательным пальцем и сделал паузу. Я неудобно сидел на краю кресла и чувствовал, что краснею. Очень сильно походила эта сцена на выволочку в учительской, устроенную педсоветом ученику, на которого возлагали большие надежды, а при ближайшем рассмотрении он оказался тупицей и бездельником.

– Вот так. – Дон заложил руки за спину и принялся ходить взад-вперед в моем тылу, так что мне пришлось вертеть головой, чтобы удерживать его в поле зрения. – И еще есть аспект, пожалуй, даже более значимый… Тебе на будущее. Никогда не мешай личное со служебным. Ни-ко-гда!!! Это понятно?! Никогда не сходись близко со своей секретаршей, со своим деловым партнером, вообще с кем-либо, кто хоть как-то связан с тобой по работе. Иначе ты тут же автоматически попадаешь в зависимость от этого человека…

Шеф пристально посмотрел на меня. Я молчал, считая, что так лучше. Сидел и внимал.

– Ладно, хватит, я думаю. Со временем ты сам до всего дойдешь. А сейчас я хочу быть уверенным, что это больше не повторится. У тебя с нашей секретаршей. – Дон сделал ударение на том, что секретарша – наша, хотя меня ее деятельность касалась постольку-поскольку.

– Да, – подтвердил я.

– У вас должны быть сугубо официальные отношения. Это мое требование. Понятно?

– Понятно! – Я помотал головой в знак согласия и с облегчением встал, предполагая, что разнос окончен, и радуясь, что так легко отделался.

– Разнос окончен, – сообщил Дон. – Я тут немного тебя упустил: проблемы кое-какие навалились. Так вот, с завтрашнего дня ты будешь трудиться как вол.

– С завтрашнего? – Я удивился. – Завтра выходной. Насколько я понял, служащие фирмы работают пять дней в неделю…

– Ах, выходной! – перебил меня Дон. – Для тех, кто работал. А те, кто валял дурака в течение рабочей недели, пашут в выходные. Кроме того, не забывай, что ты – мой личный секретарь и можешь сколько угодно бить баклуши, но если я сказал: работать – то будь добр. С завтрашнего дня я буду периодически брать тебя с собой – куда понадобится. И потрудись утром появиться вовремя. У себя на столе ты обнаружишь задание на день, которое до 17 часов необходимо выполнить. Все, что ты не успеешь сделать, автоматически прибавляется к заданию следующего дня, а оно будет на десять процентов больше. Понятно?

Я покачал головой, показывая, что проникся, и рискнул задать вопрос, который меня волновал:

– Это… ну, как сказать… с Милой как?

– Что с Милой? – не понял Дон.

– Ну, я хочу сказать, что, может, мне что-то надо сделать сейчас. У нее, наверно, сильная психическая травма… И вообще, – я вдруг выпалил то, чего говорить Дону в настоящий момент не собирался, – я не могу дать гарантий, что мои отношения с ней будут сугубо официальные. Потому что я ее люблю и буду всячески добиваться взаимности. Тем более после сегодняшнего случая…

– Стоп, парень. – Дон вдруг помрачнел. – А ты не интересовался, откуда я взял эту милую девушку в свою фирму?

– Нет, не интересовался. – Я пожал плечами. – Какое это имеет значение?

– Да уж имеет. – Внезапно голос Дона стал жестким, можно сказать, злым. – Мила – дочь моего приятеля, которого уже нет в живых. Когда ее отца прикончили во время разборки, мать не смогла прокормить двух детей – ее и младшего брата. Мила пошла на панель – содержала братишку и спившуюся через некоторое время мать. Четыре года назад я нашел ее в одном из притонов Баку. Почти год ушел на то, чтобы снять ее с иглы, вылечить в психическом плане и сделать из нее первоклассную секретаршу. Мамаша ее уже покоится на кладбище – умерла от белой горячки, а брат сидит за убийство… И она, конечно, прекрасная дама, тем более одинокая, с квартирой. Но почти восемь лет она была проституткой. Если у тебя такие серьезные намерения, подумай, сможешь ли забыть о тех сотнях мужиков, которые ею когда-то обладали!..