Проклятие бронзовой лампы

Глава 1

В гостиной апартаментов отеля «Континенталь-Савой» в Каире девушка и молодой человек дожидались телефонного звонка.

Не будучи началом истории, эта сцена явилась началом ужаса.

Говорят, в наши дни Каир сильно изменился. Однако в описываемое время – теплым и солнечным апрельским днем десятилетней давности – жизнь текла там с доброй старой безмятежностью.

Белый отель ярко выделялся на фоне голубизны египетского неба. Ставни, железные балкончики и разноцветные навесы придавали его облику нечто французское. Трамваи ехали по Шари-Камил к оперному театру; внизу толпа туристов осаждала американское транспортное агентство; солнце поблескивало на крышах автомобилей, подъезжающих к парадному входу отеля среди розовых кустов и карликовых пальм. Однако доносились и звуки (а также запахи) старого Каира – города мечетей и минаретов.

Впрочем, на третьем этаже «Континенталь-Савоя» они едва ощущались. Ставни были закрыты, поэтому свет проникал в гостиную только сквозь узкие щели.

– Ради бога, Хелен, сядь! – взмолился молодой человек.

Девушка перестала бродить по комнате и неуверенно посмотрела на телефон.

– Твой отец, – рассудительно добавил молодой человек, – позвонит, как только будут какие-то новости. Да в любом случае беспокоиться не о чем!

– Сомневаюсь, – отозвалась девушка.

– Подумаешь, укус скорпиона! – продолжал ее компаньон, чей тон свидетельствовал, что он не считает данное событие слишком серьезным (и с медицинской точки зрения был абсолютно прав).

Девушка приоткрыла один ставень, впустив в комнату больше света, и посмотрела в окно, стоя к нему в профиль.

Вряд ли ее можно было назвать красавицей. Тем не менее она обладала качествами, заставлявшими многих мужчин – включая Сэнди Робертсона, задумчиво наблюдавшего за ней, – спотыкаться и болтать чепуху всего лишь после двух порций виски.

Сексуальная привлекательность? Да, конечно, как и у большинства здоровых хорошеньких девушек на третьем десятке лет. Смышленость? Воображение? Таящаяся под мягким улыбчивым обликом энергия, готовая выплеснуться в момент опасности? Тут, возможно, мы ближе к истине.

Девушка была блондинкой. Светлые золотистые волосы контрастировали с загорелой кожей, на которой поблескивали белки темно-карих глаз. В изгибе широкого рта ощущалась неуверенность, как и в жестах, а также в появляющейся и сразу исчезающей улыбке.

Слишком много воображения! Слишком много энергии!

Впрочем, Сэнди Робертсон отнюдь не стремился их уменьшить. Хелен могла орудовать лопатой на раскопках не менее усердно, чем любой из наемных рабочих-арабов, а обсуждать красный железняк и канопы[4] с не меньшим знанием дела, чем сам профессор Гилрей. При этом ее маленькая гибкая фигурка в блузке и джинсах не теряла ни капли женственности.

Должно быть, вы помните, как в 1934–1935 годах внимание всего мира было привлечено к долине на западном берегу Нила, именуемой Бибан-эль-Мулук – Гробницами Царей. Маленькая группа британских археологов, возглавляемая профессором Гилреем и лордом Северном, обнаружила в песках гробницу.

Работая два сезона – с октября по май с его удушающей жарой, – они проникли сквозь гранитные преграды в переднюю и боковую комнаты и в саму гробницу. Среди сокровищ, удививших даже египетское правительство, они нашли саркофаг из желтоватого кристаллического песчаника, откуда не без труда извлекли мумию Херихора – верховного жреца Амона, бывшего фараоном Египта в конце Двадцатой династии.[5]

Пресса всех стран подробно освещала это событие.

Толпы туристов хлынули в лагерь. Его осаждали корреспонденты. Газеты пестрели фотографиями профессора Гил рея из Кембриджа, лорда Северна, доктора Баджа – знаменитого анатома, Сэнди Робертсона, а более всего дочери лорда Северна – леди Хелен Лоринг, чье присутствие придавало экспедиции необходимый романтический колорит. Но самое волнующее произошло потом.

Профессор Гилрей был первым человеком, вошедшим в гробницу. И к концу второго года работ его укусил скорпион…

Достаточно для суеверных перешептываний.

Стоя у окна душной гостиной «Континенталь-Савоя», Хелен Лоринг резко обернулась. На ней было белое платье без рукавов и шелковый шарф в красно-белую полоску; солнце окружало ее голову золотистым мерцающим ореолом.

– Сэнди, ты… видел газеты?

– Все это чушь, дорогая моя, – твердо заявил мистер Робертсон.

– Конечно, чушь. Только…

– Только – что?

– Я думаю, не отказаться ли мне от билета.

– Почему?

– По-твоему, Сэнди, я должна возвращаться в Англию, когда профессор Гилрей в больнице?

– А какая от тебя польза здесь?

– Очевидно, никакой. Но по крайней мере…

Сидя верхом на стуле лицом к спинке, Сэнди Робертсон наблюдал за Хелен из полумрака. Его руки покоились на спинке, а подбородок опирался на кисти.

Маленький, худой и жилистый – даже чуть ниже ростом, чем Хелен, – Сэнди казался старше своих лет, но, возможно, выглядел бы точно так же в пятидесятилетнем возрасте. Волосы, цвету которых он был обязан своим прозвищем,[6] торчали надо лбом с едва заметными морщинами. Некрасивое лицо с темными умными глазами и насмешливой складкой рта многие женщины находили весьма привлекательным.

– Твой отец, – сказал он, – хочет, чтобы ты вернулась в Англию и открыла дом. Мы последуем за тобой… – Сэнди сделал небольшую паузу, – как только уладим дела с правительством Египта. Повторяю, дорогая: какая от тебя здесь польза?

Хелен опустилась на стул у окна. Каждый раз, когда Сэнди Робертсон смотрел на нее, его лицо (он знал, что оно находится в тени) приобретало выражение, напоминающее физическую боль. Однако поведение оставалось обычным.

– Но прежде чем ты вернешься в Англию…

– Да, Сэнди?

– Ты думала о том, что я тебе сказал вчера вечером?

Хелен отвела взгляд, точно стремясь избежать этой темы, но не зная, как это сделать.

– Конечно, – продолжал Сэнди, – я ничего не стою. Если бы ты оказала мне честь стать моей женой, тебе, безусловно, пришлось бы меня содержать.

– Не говори так!

– Почему? Ведь это правда. – После паузы он продолжал тем же невозмутимым тоном: – При обычных обстоятельствах я мог бы воспользоваться своими успехами в обществе. Я первоклассно играю в гольф и бридж, танцую, обладаю поверхностными знаниями египтологии…

– Не такими уж и поверхностными, Сэнди, если сказать по справедливости.

– Допустим. Потому что египтологией ты интересуешься, а гольфом, бриджем и танцами – не особенно. Ты очень серьезная девушка, Хелен.

В глубине души ни одной девушке не нравится, когда ее называют очень серьезной. Хелен Лоринг устремила на Сэнди беспомощный взгляд. В ее сердце боролись сомнение, смущение, привязанность к старине Сэнди и надежда, что его слова не вполне соответствуют мыслям.

– В этих областях, – продолжал Сэнди, – я не уступлю тебе и готов добиться успеха в любых науках – от владения эсперанто до изучения тропических рыб. Я… – Он оборвал фразу, а когда снова заговорил, его тон резко изменился. – Какого черта я произношу монологи, точно из пьесы Ноэла Кауарда?[7]

– Пожалуйста, Сэнди!..

– Я люблю тебя – и этим все сказано. Только не говори, что я тебе нравлюсь, это я и так знаю. Вопрос в том, как ты относишься еще кое к кому. – Помолчав, он добавил: – Например, к Киту Фэрреллу?

Хелен попыталась посмотреть ему в глаза – и не смогла.

– Не знаю, – выдавила она.

– Полагаю, ты увидишься с Китом, когда вернешься в Лондон?

– Думаю, да.

Сэнди снова опустил подбородок на руки.

– Некоторые люди, – заметил он, – считают мистера Фэррелла обычным трепачом. Я-то – нет, я знаю ему цену. Но все это чертовски неправильно!

– В каком смысле неправильно?

– Ну, посуди сама! С одной стороны – красавчик Кит Фэррелл. С другой – я, чья физиономия способна не только остановить часы, но и запустить их в обратную сторону.

– О, Сэнди, неужели ты думаешь, что это имеет значение?

– Да, думаю.

Смущенная, Хелен вновь отвела взгляд.

– Это ему надо быть светским львом, – настаивал Сэнди, – а мне – судейской крысой. Так ведь нет – совсем наоборот! Этот парень по-настоящему интересуется протоколами процесса Уислби против Баунсера в 1852 году. А ты, – закончил он тираду, – очень серьезная девушка. Когда ты в последний раз смеялась?

К его удивлению, Хелен громко расхохоталась.

– Вообще-то сегодня утром, – ответила она.

– Вот как? – с подозрением осведомился Сэнди, как будто его возмущало, что кто-то другой заставил Хелен смеяться.

– Да. В этом отеле остановился один мужчина…

Сэнди ударил себя по лбу.

– Прекрати, идиот! Этот человек мне в отцы годится!

– Как его зовут?

– Мерривейл – сэр Генри Мерривейл.

Несмотря на беспокойство, отразившееся в ее темно-карих глазах, Хелен запрокинула голову и устремила взгляд в угол потолка с выражением явного удовольствия. Многие люди могли бы сообщить ей, что, хотя присутствие сэра Генри Мерривейла зачастую вызывает бешеный гнев, оно всегда способно справиться с избытком серьезности.

– Он, кажется, поправлял здесь свое здоровье, – объяснила девушка, – хотя с виду вполне здоров. Сэр Генри сказал, что завтра уезжает, так как эффект, оказываемый на его кровяное давление постоянным надувательством, сводит на нет благотворное воздействие климата. А тем временем составляет грандиозный альбом вырезок.

– Каких вырезок?

– О его собственной деятельности. Из газетных подшивок за много лет. Сэнди, этому альбому нет цены! Это…

На маленьком столике возле рояля зазвонил телефон.

Последовала пауза, словно ни Сэнди, ни Хелен не хотели двигаться с места. Потом девушка вскочила и бросилась к телефону. Хотя лицо Хелен, когда она сняла трубку, было в тени, Сэнди увидел, как заблестели ее глаза.

– Твой отец? – спросил он. Хелен прикрыла рукой микрофон.

– Нет. Это доктор Макбейн из больницы. Отец… едет сюда.

В трубке между тем продолжали говорить, хотя Сэнди не мог разобрать слов. Нервы у него были на пределе – ему казалось, что за это время можно было передать тридцать сообщений. Наконец Хелен положила трубку на рычаг с громким щелчком, свидетельствующим о дрожи в руке.

– Профессор Гилрей умер, – произнесла она.

За окнами начало темнеть. Приближалось время магриба – призыва к молитве на закате солнца, звучащего с минарета каждой мечети в Каире. Комнату недавно отремонтировали. Запах краски и полированной мебели, даже пыль с желтой атласной обивки, казалось, проникали в легкие, затрудняя дыхание.

Сэнди вскочил со стула.

– Это невозможно! – крикнул он.

Девушка молча пожала плечами.

– Говорю тебе, Хелен, это невозможно! Укус скорпиона не более опасен, чем… чем… – Сэнди порылся в памяти в поисках сравнения, но не нашел ничего подходящего. – Должно быть, причина в чем-то другом.

– Он умер, – повторила Хелен. – Знаешь, что теперь скажут?

– Знаю.

– Уже пошел слух о связанном с гробницей проклятии. Я даже читала статью, предупреждающую о бронзовой лампе. – Хелен стиснула кулаки. – После всех неприятностей, свалившихся на отца, это уже слишком.

Вдалеке хлопнула дверь. В прихожей послышались медленные шаги. Дверь в гостиную открылась и затворилась за человеком, который выглядел так, словно он состарился за несколько часов.

Джон Лоринг, четвертый граф Северн, был крепким мужчиной среднего роста, с бурым от загара лицом, на фоне которого волосы и усы стального оттенка казались мышино-серыми. Две глубокие морщины на щеках, тянущиеся от ноздрей к подбородку, придавали ему выражение суровости, вовсе не свойственной его характеру. Подойдя к желтому дивану, лорд Северн сел на него и опустил плечи. Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял взгляд и спросил:

– Вам Макбейн звонил?

– Да.

– Не повезло. – Лорд Северн тяжело вздохнул. – Но ему ничем не могли помочь.

– Неужели укус скорпиона?.. – начал Сэнди.

– Это вопрос того, – отозвался лорд Северн, – что врачи именуют выносливостью организма. Для одних людей он не страшнее укуса москита, а для других может оказаться роковым. Бедняга Гилрей принадлежал к последним. – Он засунул руку под летний пиджак, нащупывая сердце. – Сказать по правде, Хелен, я и сам неважно себя чувствую.

Заметив тревогу на их лицах, лорд Северн попытался придать голосу легкомысленное выражение.

– Мой старый будильник, – он постучал себя по груди, – проработал долгое время и начал давать сбои. К тому же у нас было много огорчений. Особенно… – В его мягких глазах отразилось недоумение, словно он отказывался во что-то верить. – Пожалуй, мне лучше прилечь.

Хелен подбежала к нему.

– Ты уверен, что этого достаточно? – с беспокойством спросила она. – Может, мне вызвать врача?

– Чепуха! – Лорд Северн поднялся с дивана. – Я просто устал и хочу вернуться домой. Чем скорее ты все там приготовишь к моему приезду, Хелен, тем мне будет лучше.

Хелен колебалась.

– Я как раз говорила Сэнди, что сомневаюсь, стоит ли мне завтра уезжать. А теперь, когда профессор Гилрей умер…

– Ты уже ничего не изменишь, – указал ей отец. Затем на его морщинистом лице вновь отразилось недоумение. – Напротив, здесь ты в какой-то мере будешь помехой. Не то чтобы от тебя не было пользы, дорогая. Я просто имел в виду… – Лорд Северн с виноватым видом развел руками. – Бедный старина Гилрей!

Над городом сгущались тени, предвещая быстрое наступление тропической ночи. Шум замер, и послышался звучный призыв муэдзина:

– Велик Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! Молитесь, и вас ожидает спасение. Велик Аллах!

К голосу муэдзина присоединились другие голоса – их заунывное пение возносилось над таинственной страной. Лорд Северн посмотрел в окно и растерянно покачал головой.

– В кого человек может верить? – пробормотал он, словно произнося цитату. – Вот величайший вопрос. На кого он может надеяться?

Все еще нащупывая сердце под пиджаком, лорд Северн повернулся и побрел к своей спальне. Дверь за ним закрылась. Хелен и Сэнди озадаченно смотрели друг на друга, покуда муэдзин продолжал взывать к правоверным в сумерках.