Проклятие чародея

Глава 18

Когда из крепости, оберегавшей Ланзиум от нашествий, со стороны суши прогремели залпы орудий, вардрулы, ставшие лагерем под стенами города, не подняли тревоги. Облаченные в черные накидки воины-невидимки под временным предводительством младшей матриарх Фтриллжнр разомкнули строй, и в образовавшуюся широкую прогалину, не нанося ни малейшего урона, посыпались ядра противников. Вардрулы не без интереса наблюдали за тем, как на макушке крепостного вала вспыхивает бутон огня и через несколько мгновений расцветает раскатистым гулким «бумм». Тьму исполосовали красно-оранжевые кометы. Ядра вспахивали пустоту, и было непонятно, ради чего люди затеяли этот бестолковый аттракцион и что последует дальше.

Вардрулам долго ждать не пришлось. Бессмысленная канонада завершилась. Ворота распахнулись, выпустив пеструю толпу лантийцев. Пылающие факелы, бессильные перед магической Тьмой, сливались в сплошное грязно-золотое облако. Даже не знакомые с человеческими порядками вардрулы поняли, что это не солдаты. В тусклом свете перед ними предстали торговцы и жены торговцев с топорами, мастеровые с копьями, крестьяне, вооруженные палками, лопатами и даже камнями, простолюдинки, размахивающие веслами, горстка аристократов с мечами и небольшой отряд герцогских гвардейцев, обступивших титулованного главнокомандующего его милость Бофуса Дил-Шоннета. Впереди увидели многочисленных беженцев, которые, отчаявшись унести ноги от неведомого врага, решили встретиться с ним лицом к лицу. Среди них были не только люди — зониандеры, дендеры, веми, финиады встали в единый строй с лантийцами. Выглядели защитника Ланти-Юма неважно: плохо одетые, плохо вооруженные, плохо организованные. Мало того, многие едва держались на ногах от слабости и лихорадки. Ядовитая Тьма сделала свое, дело, движения их были замедленны, выражения лиц угрюмы. Но, несмотря ни на что, они ринулись в бой с ожесточенностью, замешенной на ненависти и отчаянии.

С дикими криками защитники города хлынули на равнину, и вардрулы затаили дыхание от изумления. Кто бы мог подумать, что ни разу не оказавший сопротивления противник вдруг возьмет на себя инициативу и нанесет столь смелый и решительный удар? Какая досада, что случиться этому было суждено в отсутствие архипатриарха Грижни, но командующая войсками младшая матриарх Фтриллжнр и сама с ними разберется. С холодной расчетливостью матриарх сдерживала своих невидимых соратников, давая лантийцам беспрепятственно проникнуть в брешь, разделявшую две половинки вардрульской армии. Потом, когда беспорядочная толпа людей — а иначе это наспех сколоченное войско назвать было нельзя — почувствовала вокруг чужое присутствие, капкан захлопнулся, и вардрулы начали наступать сразу с двух сторон. Факелы были в тот же миг погашены, накидки сброшены долой, так как вардрулы привыкли драться при свете их собственных тел. Не разделись лишь колонны кланов Фтриллжнр и Абавбщ, которых, искушенная в военных хитростях, матриарх послала в обход, с тем чтобы замкнуть полчище неприятеля спереди и сзади. Когда люди оказались запертыми в смертельное кольцо, ход битвы изменился. Защитники города, при всей их неожиданной решимости я злости, не могли тягаться с энергичными, уверенными в себе, закаленными в боях вардрулами. Много сородичей пало под нещадными ударами топоров и дубин; не раз защитники были близки к тому, чтобы прорвать светящееся кольцо. Но не прорвали. И лантийцы, и их союзники были обречены. На одной горячности долго не продержишься, и мало-помалу истеричная сила атаки пошла на убыль. Тогда взяли свое отменное здоровье и выучка вардрулов, которые стали теснить людей, загоняя их в новую ловушку. Теперь уже падали люди. Падали под натиском стали, пачкая землю своей ярко-красной кровью. Вардрулы же, огласив воздух ликующими мелодичными трелями, с пущим азартом пронзали человеческую плоть клинками. Сопротивление слабело, как слабели редеющие ряды лантийцев.

Сила взрыва была такова, что Девраса отшвырнуло от проема, словно былинку. Некоторое время он лежал без движения, потом — в синяках, но все же живой и невредимый — поднялся и с явной неохотой взглянул на дело собственных рук. Повсюду валялись дымящиеся осколки устройства Фал-Грижни. Самые крупные куски оплавленного покореженного металла покоились на постаменте, и над ними танцевали язычки белого огня. По полу стлался густой черный дым, а затихающее шипение вскоре и совсем прекратилось, сменившись ничем не нарушаемой, звенящей тишиной.

Деврас все смотрел, пытаясь собраться с мыслями.

— И что теперь? Ну? — шепнул он, и шепот этот в безмолвии пещер прозвучал как крик.

Никакого ответа. Никакой реакции. Вообще ничего.

Он ощущал острое разочарование, крах иллюзий, обманные ожидания и даже непонятный ему самому жгучий стыд. Акт вандализма, от которого, как ему казалось, зависело так много, оказался бессмысленным. Примитивным варварством, которому нет оправданий. Предательством только что обретенного сородича. Все напрасно.

Напрасно.

Эта мысль жгла его изнутри, словно каленым железом, и он тряхнул головой, чтобы изгнать из сознания нестерпимую муку.

«Ну и куда теперь? За Гроно? Если он жив, ему понадобится моя помощь.

Каравайз?

Нет, в первую очередь Рэйт. Если освобожу его, может, еще не все потеряно. Но как найти его в этой несусветной путанице ходов?»

Но тут он вспомнил про заветный мешок чародея, полный разных магических предметов. Браслет должен вывести к нему.

Деврас бросил взгляд на обожженное запястье. Браслет Феннахаров был едва теплым. Таким Деврас его не помнил с тех самых пор, как переступил порог жилища Рэйта Уэйт-Базефа в башне Мауранайза. Он и не заметил, когда исчез магический жар, — наверное, в момент разрушения машины.

«Но ведь чародея наверняка охраняют! Как насчет оружия? Прихватить какой-нибудь из осколков с острыми краями? Слишком горячие, невозможно дотронуться. Камень? Такой не унести. Что ж, придется пока походить безоружному. Теперь — продумать направление. Куда они могли увести Рэйта?»

Выбрав наугад один из ходов, стены которого были покрыты диковинной лазурной слизью, Деврас поспешил вперед. Серебряное кольцо на руке по-прежнему оставалось прохладным.

Прохлада. Казалось, воздух утратил если не свою тропическую влажность, то, во всяком случае, духоту. Он еще оставался тяжелым, но уже не таким гнетущим. Впрочем, может, это игра воображения? Деврас не сбавлял шага. Разветвление туннеля. Левая ветка… правая… юноша зашел в каждую по очереди, но безуспешно. Браслет не проявлял своих магических свойств. И все же атмосфера вокруг определенно изменилась, в том не могло быть никакого сомнения. Нет, воображение тут ни при чем. Впервые с того момента, как они ступили в царство Грижниевой Тьмы, Деврас набрал в грудь свежего, бодрящего воздуха… Сколько времени прошло с тех пор? Ему вспомнились те времена — как давно это было! — когда он купался в лучах солнца, где-то там мир наполнен свежестью вольных ветров.

Вперед по туннелю. Браслет прохладен. Назад, чтобы попробовать другой путь. Заметно похолодало, легкий ветерок, приятно охладил его разгоряченное тело. Откуда под землей взялся ветер? Деврас дрожал, но не от озноба, а от крайнего нервного напряжения. Казалось, сам воздух был напоен предчувствием чего-то тревожного, грозного, чему он не смог бы найти определения.

Дальше по коридору, запоминая на всякий случай Дорогу, чтобы суметь вернуться. Пронизанный каменным светом воздух продолжал по капле отдавать тепло, наполняясь вкрадчивым посвистом небывалого бриза. Браслет оставался прохладным. Деврас всем своим существом ощущал неотвратимое приближение катастрофы. Природа, законы которой столетиями нещадно попирались, готовилась свершить наконец свою страшную месть. Это было похоже на приближение грозы. Натянутые как струны нервы созвучны развитию неминуемого катаклизма. Бесконечная, продлившаяся долю мгновения тишина была нарушена громом, грянувшим с безудержностью первозданной стихии. Деврас припал к земле и отчаянно съежился в жалкой попытке сохранить остатки тепла.

Ветерок превратился в завывающий безумный ураган, который пронесся по туннелям, сокрушая все на своем пути. Одержимый жаждой мести вихрь жестоко расправился с тихим мирком вардрулов, не пощадив никого и ничего. Обузданный на многие века, холод вернулся стократ усиленным. Таких морозов эти пещеры не знали даже в самые суровые времена. Капли воды замерзали, покрывая пол, сиены, потолки сверкающей корочкой льда. Выращиваемые в подземных садах грибы померзли, почернев от мороза в считанные мгновения. Замерзла стоячая вода в заводях. Слизь, укрывавшая стены, погибла, и камень светился теперь сквозь черную пленку — тускло, серо, безжизненно.

Что до обитателей… Тех, кто остался в пещерах слишком молодых или чересчур старых, чтобы участвовать в великой войне на Поверхности, — убийственный холод сразил, как роковое оружие. Захваченные врасплох, вардрулы не сумели подготовиться к этой напасти: не разожгли костров, не закутали свои изнеженные теплом тела в защитные одежды, не спрятались в комнатах и туннелях, обогреваемых горячими источниками, — тех самых, что служили пристанищем самым первым пещерным Предкам и которые не пострадали от возмездия природы. Вардрулы успели лишь обнять сородичей, прежде чем обрушившийся на них холод заморозил кровь в жилах, затуманил сияние плоти, парализовал чувства и разум. От Хладного Оцепенения не было спасения. Практически одновременно ужасный паралич сковал всех, кроме тех немногих счастливцев, случайно оказавшихся поблизости от горячих ключей. Пали все — юные и старые, слабые и сильные. Когда вой стих и ураган израсходовал свою убийственную мощь, картина, освещенная мертвенным излучением каменных стен, была поистине печальной. Пустынные безмолвные туннели и в них распростертые потускневшие бездыханные тела вардрулов.

Рэйт Уэйт-Базеф, находившийся под усиленной охраной, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, сразу понял значение ледяного порыва — и происхождение его, и возможные последствия. Его не удивило ни внезапное резкое похолодание, ни помертвение пурпурной слизи на стенах, равно как и Хладное Оцепенение, поразившее обоих стражей. Карие глаза зорко следили за реакцией вардрулов — за тем, как гаснет свет их кожи, как расширяются окологлазные валики. Они, без сомнения, осознали надвигающуюся опасность, поскольку их огромные глаза заволокла пелена смертельного ужаса. Уэйт-Базеф и сам отчаянно дрожал. Если бы не кляп, у него точно бы не попадал зуб на зуб. Если уж он замерз, закаленный и одетый человек, то что там говорить о вардрулах с их обнаженной сверхчувствительной кожей?

Тесно прильнув друг к другу, братья-сородичи, шатаясь, побрели к выходу, но в нескольких шагах от проема обоих скосило пресловутое Оцепенение. Так, со сплетенными руками, они рухнули наземь. Свет плоти угас, и больше они не шевелились.

Уэйт-Базефу было не до жалости. Удостоверившись в бесчувственности охранников, он принялся освобождаться от пут. Изрядно потрудившись, ему в конце концов удалось избавиться от кляпа. Вернувшийся дар речи — возможность воспользоваться магией. Как ни жаль было расходовать даже малую толику энергии, сложившаяся ситуация требовала незамедлительных действий. Пара заклинаний, и веревки пали к его ногам. Уэйт-Базеф встал и вышел из своей камеры.

Он помнил путь к хранилищу обогревательного устройства, откуда смельчакам пришлось бежать, спасаясь от погони. Когда это было? Кажется, целую вечность назад. И теперь чародей довольно уверенно пробирался по замерзшим коридорам.

Смутная надежда увидеть всех трех своих спутников подле обломков машины, которую они столь успешно угробили, не оправдалась. Комната была пуста. На полу валялись разбросанные взрывом и все еще дымящиеся осколки. Да, здесь определенно произошел взрыв, но кто его устроил? Куда они исчезли и почему? Может, они ищут его? Впрочем, не время размышлять об этом.

С помощью магического видения Уэйт-Базеф отыскал сокровище, от которого их отпугнуло появление часовых. Надо только пройти через расселину в дальней стене комнаты, там хранятся записи Террза Фал-Грижни. До них было рукой подать. Но теперь Уэйт-Базефа никто не остановит, ведь вардрулы парализованы, беспомощны. Если и теперь ему не удастся ничего сделать, то вина за провал ляжет на него одного. По силам ли ему, Рэйту Уэйт-Базефу, снять проклятие величайшего из когда-либо живших чародеев? Бесспорно, сам он тоже обладал кое-какими способностями. Он многое умел, и еще больше его возможностей оставались пока невостребованными. Но, несмотря на несомненный талант, истинного могущества он так и не достиг. Того самого могущества, которым обладали Нес Глазастый, блаженный Нуллиад и — Террз Фал-Грижни. И теперь ему предстояло в своем сердце и в разуме найти дверцу, за которой открывался путь к высшей магии; узкую щелочку, через которую на волю выпорхнут сонмы трепетнокрылых бабочек — его мыслей. Еще ни разу Уэйт-Базеф не достиг высшей степени концентрации магических сил и не освободил хрупкие создания; более того, он и теперь не был уверен в том, что сможет выполнить задуманное. Ему припомнились язвительные замечания и насмешки Гроно. До сих пор он ни разу не попытался убедить камердинера в своей состоятельности как мага. Пришло время сделать это сейчас.

Уэйт-Базеф пересек комнату и прошел сквозь расселину в тесный коридор. В дальнем его конце находилась комнатка, подсказанная ему магическим видением, — склеп, названный вардрулами Новой Цитаделью, где были собраны величайшие сокровища кланов. Даже в столь тревожные малые вены хранилище не запиралось на замок.

Уэйт-Базеф окинул комнату взглядом. Тесное помещение неправильной формы. Во всем сказывалась присущая вардрулам простота вкуса и безыскусность. С полу до потолка — ряды выдолбленных в камне ниш и углублений самых разных размеров. Легкая передвижная платформа, видимо задуманная как подъемник к самым верхним отсекам. В нишах — разнообразные тюки, мешки и пакеты, завернутые в грубо тканую материю. Как выглядит предмет его поисков, чародей не знал. Записи Грижни могли быть и книгой, и свитками, и просто стопкой бумажных листов, а то и магической трубой. Могли включать и не включать в себя магические вспомогательные средства. Если они лантийского происхождения, узнать их будет не сложно. Правда, находиться они могли где угодно, поскольку в хранилище не было никакого, по крайней мере на человеческий взгляд, порядка. Единственная отправная точка — записи сами по себе были наследием глубокой старины, значит, материя, в которую они завернуты, должна бы почти истлеть. Придя к такому выводу, Уэйт-Базеф принялся обшаривать ниши в поисках потрепанных полуистлевших свертков. Три из них он распаковал, обнаружив в первом прекрасную резную чашу с двумя ручками, в другом — несколько простеньких каменных табличек непонятного предназначения, в третьем — целую сумку отдельно завернутых светокристаллов Джфрниала, сказочное великолепие которых в иной ситуации его бы заворожило. Но не теперь.

Взобравшись на передвижную платформу, Уэйт-Базеф заглянул в верхние выемки и тут же обозвал себя безнадежным ослом. Перед ним лежал сверток, завернутый в бурый от времени холст. Не грубое полотно вардруловского производства, а именно холст — продукт человеческих рук, с самого начала находившийся у него перед носом, если б он только сподобился поднять глаза. Его охватила легкая дрожь предвкушения встречи с чем-то чудесным. Он вынул сверток из ниши, положил на пол и размотал. Уэйт-Базеф знал, что нашел именно то, что искал. Материя спала, открыв его глазам ветхий фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, свиток пергамента и тонкую золотую пластинку, сплошь покрытую таинственными письменами. Уэйт-Базеф не мог унять биение сердца. Один лишь миг он позволил себе полюбоваться на находку, после чего бережно открыл книгу. Первая же страница была исписана твердым решительным почерком, чернила несколько выцвели, но текст читался не хуже, чем в те далекие времена, когда Террз Фал-Грижни делал эти записи.

Лантийский, которым пользовался чародей, несмотря на присутствие устаревших слов и оборотов, был абсолютно понятен. Судя по всему, автор записок наряду с выдающимся умом обладал бойким пером и превосходным стилем. Особенно важные образцы выделялись древней тайнописью Избранных, которая не представляла для Рэйта Уэйт-Базефа особой трудности. Маг быстро проглатывал содержание конспекта, с предельной осторожностью переворачивая рассыпающиеся буквально на глазах страницы. Один в вымершей обители вардрулов, залитой светом каменных стен, он читал и не мог начитаться. По мере того как ему открывался гений Фал-Грижни, восхищение сменялось едва ли не благоговейным ужасом.

В комнате Белых Туннелей архипатриарха Грижни провожали все те же Фтриллжнр Држ, младшая матриарх Змадрк и Дфжнрл Галлр. Черная накидка с капюшоном свидетельствовала о том, что сразу же после беседы архипатриарх возвращается к кланам, сосредоточенным у стен Ланзиума. В тени капюшона его лицо лучилось слабым, но все же заметным светом, что немало всех порадовало. Провожающие не знали и не могли знать об обретенном сородиче, но было совершенно очевидно, что некое событие благоприятно сказалось на хиире Грижни. Видимо, общение с Предками пошло ему на пользу.

Отдав необходимые распоряжения и приказы, Грижни ступил на шестиугольную пластину — двойник трансплаты, но не успел произнести немудреные слова, которые закружили бы его в белом вихре, как пещеры содрогнулись под неистовым натиском завывающего ледяного урагана. Грижни швырнуло на пол, и холод обрушился на него, словно меч. В течение долгого времени — наверное, нескольких часов, а может, вечности — он был беспомощен, недвижим, оглушен дьявольским ревом, истерзан режущими порывами, немилосердной стужей и болью, нестерпимой болью. Архипатриарх инстинктивно поплотнее завернулся в свою накидку, закутался, пытаясь спрятать под ее складками скрюченные от холода пальцы, защитить руками лицо, подтянуть колени к груди. Его тело сотрясалось от дрожи.

Наверное, черная накидка спасла его от Хладного Оцепенения. Или же человеческие корни, источник его мучений, сослужили ему наконец добрую службу, наделив выносливостью, несравнимой с выносливостью вардрулов. А может, секрет живучести Грижни скрывался в его силе воли. Как бы то ни было, архипатриарх уцелел. Он был вялым, мысли его путались, сознание замутилось. Ценой неимоверных усилий Грижни сумел взять себя в руки, и, когда ветер стих и в комнате воцарилось мертвое молчание, он поднялся — оглушенный и тусклый, но все же живой.

Остальным повезло куда меньше. Сородичи Фтриллжнр, Галлр и Змадрк лежали белые и почти безжизненные во власти Оцепенения. Грижни посмотрел на их распростертые тела. Без помощи и без огня он вряд ли мог чем-то им помочь. И тут он понял причину катастрофы. Благодаря мгновенному прозрению Грижни постиг и природу холодного ветра, освобожденного проникшими в пещеры людьми, и цель, которую преследовали вандалы. В его мозгу набатом звучал голос мудрейшего из Предков, и он понял задачу лазутчиков.

Грижни выбежал из комнаты Белых Туннелей. Учащенное биение сердца, разогнавшего бесцветную кровь, принесло временное облегчение. Но и на бегу он чувствовал, как холод ледяной гирей давит на его разум и волю. Но он заставил себя идти вперед.

Комната Белых Туннелей находилась недалеко от хранилища, но Грижни показалось, что путь этот бесконечен. Повсюду царило ледяное безмолвие. Единственный звук, доносившийся до его ушей — это был звук его собственных шагов. То тут, то там взгляд натыкался на тела детей и стариков, скованных Хладным Оцепенением. Пока еще они не умерли и даже если не умрут, их мозг будет непоправимо разрушен. Еще одно зверство, учиненное человеком. Как всегда, человеком… Плоть Грижни озарилась едва приметным сиянием, гнев придал ему силы, изгнав на какое-то время из сознания гнетущую тяжесть. Вскоре, миновав арку, он оказался в комнате, где находилось обогревательное устройство. Зрелище, представшее его глазам, было поистине удручающим. Он почувствовал, как в нем закипает чисто человеческая ярость, как чуждый огонь праведного негодования пожирает душу с неистовостью, какой он не испытывал даже на поле битвы. Взгляд черных глаз метнулся к проему в дальнем конце комнаты. Он знал, что увидит за ним. И, вспыхнув хииром, устремился к Новой Цитадели.

Истошный плач ветра наконец стих, и Деврас поднялся. Его била крупная дрожь. Привыкнув к жаре, он никак не мог согреться. Волосы и одежду запорошили кристаллики льда. Он отряхнулся, и сверкающее облачко ледяной пыли осело на пол и не растаяло. Потом мозг принялся лихорадочно работать, и он поспешил дальше. Холод легко проникал сквозь подошву дешевых башмаков, и очень скоро его ноги одеревенели. И вдруг по запястью разлилось приятное тепло. Всего только один поворот, и Деврас едва не споткнулся о скованных Хладным Оцепенением двоих охранников, сжимавших друг друга в предсмертных объятиях. Рядом валялась знакомая кожаная сумка. Веревки и тряпка, служившая кляпом, свидетельствовали о недавнем побеге пленника. Значит, Уэйт-Базеф освободился и отправился прямиком к Грижниевым бумагам. Как искать его в этом лабиринте, Деврас не знал. Поэтому он решил дожидаться его в комнате с обогревательной машиной, в надежде, что чародей наведается туда, выполнив свою задачу.

Подобрав сумку и клинки обоих вардрулов, Деврас пошел обратно.

Для Рэйта Уэйт-Базефа прочитанное явилось откровением. Он был чародеем, уважаемым членом ордена Избранных, неплохо разбирался в высшей магии. Он много читал, из-за природной любознательности всегда старался убедиться в действенности магических техник, но все его понятия о Познании не могли сравниться с тем, что он нашел в записях Террза Фал-Грижни. Имя этого человека было овеяно легендами, он почитался как величайший из магов. Познания его были беспредельны, возможности безграничны, но даже не в этом заключалась подлинная гениальность Фал-Грижни. Он обладал неким врожденным чутьем, уникальной способностью находить связи между, казалось бы, несовместимыми магическими явлениями, изыскивать точки соприкосновения и затем выводить из них подсказанные вдохновенной интуицией заключения.

Разумеется, в одной тетради невозможно было описать все достижения и открытия могущественнейшего из чародеев. Но многое все-таки уместилось. Чародей скрупулезно заносил в нее все подробности своих магических экспериментов, в том числе опытов со светом. Работа, мысли, методы и приемы, изобретенные Фал-Грижни, все это предстало перед Рэйтом Уэйт-Базефом как на ладони. Читая, он видел, как создавалась «Гибель света», как оттачивалась техника исполнения. И ему открылся способ, с помощью которого можно было раз и навсегда снять Грижниево проклятие. Он был прост, как все гениальное, однако требовал предельной концентрации воли и усилий. Ключ к достижению этой концентрации лежал в самом принципе наложения проклятия, и поистине филигранное изящество этого решения привело Уэйт-Базефа в восторг. Прикосновение к сокровищнице магической премудрости вызвало в сознании Уэйт-Базефа нечто вроде взрыва, его захлестнула лавина свежих идей. Какое-то время он полностью предавался охватившему его возбуждению. Записи Фал-Грижни служили неиссякаемым источником вдохновения, словно читавший их приобщался к мастерству автора.

С головой погрузившись в свое занятие, Уэйт-Базеф не заметил появления новой фигуры, не услышал легких шагов по каменному полу, и потому сомкнувшиеся у него на шее длинные белые пальцы явились для него полной неожиданностью. Переплет упавшего наземь фолианта не выдержал, и хрупкие желтые страницы разлетелись во все стороны. Маг увидел перед собой горящее негодованием белое лицо с незабываемыми черными глазами. Он узнал военачальника вардрулов, которого видел лишь единожды, на берегу реки Иль. Но поразмышлять о причинах столь неожиданной встречи он не успел. Он не мог ни думать, ни дышать. Резкий мощный рывок, и чародей отлетел в сторону, врезался в стену оглушенный, сполз на колени. Облаченная в черные одежды высокая фигура двинулась к нему, но человек даже не мог пошевелиться. Сильные руки снова поставили его на ноги и снова швырнули об стену. Уэйт-Базеф, словно мяч, летал от стены к стене. Должно быть, вардрул понял невысказанный вопрос и сказал:

— Вы погубили тепло, нанесли урон нашему дому, не пощадили беспомощных и осквернили сокровища Предков. Только смерть вытянет яд из наших ран.

Чародей не мог ни сказать что-либо в свое оправдание, ни умолять об отсрочке. В этих руках он был беспомощен как ребенок.

— Не здесь. Ваша кровь осквернит святилище. — Без малейшего усилия Грижни вышвырнул свою жертву в короткий коридор, ведущий в соседнюю комнату.

Уэйт-Базеф поднялся на колени, но прежде, чем сумел встать, вардрул схватил его за шкирку и выкинул в комнату, где находилось обогревательное устройство. Пролетев через расселину и исполнив среди оплавленных обломков причудливый танец, чародей с трудом удержался на ногах. В то же мгновение полководец был подле него. Белая рука вцепилась в плечо, развернула его и, размахнувшись, ударила по щеке с такой силой, что он растянулся среди еще теплых кусков металла, не ощущая ничего, кроме звона в ушах. Потом, поднявшись на четвереньки, Уэйт-Базеф предпринял слабую попытку подняться. Немилосердный пинок перевернул его на спину. Сквозь застлавшую глаза пелену он различил возвышающуюся над ним черную фигуру с зажатым в руке коротким мечом. Клинок взметнулся, блеснув в холодном каменном свете. Уэйт-Базеф приготовился к смерти.

Но в это мгновение прорезался знакомый ровный голос:

— Отдайте этого человека мне. Требую его выдачи именем ордена Избранных Ланти-Юма.

Вардрул и человек одновременно повернули головы. В проеме стояла похожая на скелет фигурка — мертвенно бледная, измученная болезнью, с гноящимися ранами, но при этом она словно излучала опасность. Лицо Снарп, как обычно, было бесстрастным. Кинжал в левой руке напряженно дрожал, готовый в любой момент поразить цель.

— Он мой, — сказала Снарп.

Сознание Уэйт-Базефа прояснилось. Он мельком взглянул на Грижни, которого, казалось, ошеломила подобная дерзость.

Снарп не привыкла дважды повторять приказ. Без колебаний она метнула нож. Но каким бы молниеносным ни был ее удар, реакция Грижни была ничуть не хуже. Он увернулся, и смертоносное лезвие прошло сквозь тяжелую ткань вздувшейся колоколом накидки, не причинив вардрулу ни малейшего вреда. Сталь лязгнула о камень.

Но еще до того, как кинжал упал на пол, госпожа Снарп прыгнула вперед, держа наготове свернутую кольцом «живую удавку».

— Мой, — сквозь зубы проговорила она. — В мешке.

Грижни развернулся к ней лицом. «Живая удавка» с шипением пронеслась по воздуху и обвила шею вардрула, но благодаря плотному материалу капюшона сжатие оказалось не очень крепким. Вместо того чтобы заняться удавкой, Грижни бросился на ее хозяйку. Возможно, тяготы пути все-таки не прошли для Снарп бесследно, поскольку нетипичная реакция жертвы захватила ее врасплох. И все же она успела вытащить еще один нож. Противники сошлись, зазвенела сталь. Снарп с яростным шипением делала выпад за выпадом. Услышав ответный свист Грижниева клинка, отскочила, глядя, как он без видимых усилий сдирает с шеи ее грозное оружие. Злобно оскалившись, она поднырнула под его руку, чтобы нанести удар прямо по жгуче черным глазам.

Уэйт-Базеф не стал дожидаться исхода поединка. С трудом поднявшись на ноги, он прошаркал неверной походкой через всю комнату в тесный коридор перед Новой Цитаделью, там остановился перевести дух и собраться с мыслями. Не считая синяков и общего потрясения, с ним все было в порядке. Чародей оглянулся на сражающихся врагов, и ум обрел былую ясность. В чью бы пользу ни закончился поединок, его ждет смерть от руки победителя. Конечно, он мог прибегнуть к магии и вывести обоих из строя, но это потребовало бы огромного количества энергии, а она ему необходима, чтобы довести до конца задуманное. Для основной его цели потребуется вся его сила, до самой малой последней капли.

Уэйт-Базеф взглянул на огромные сталактиты, нависавшие над головой, и нашел решение. Применив древний незамысловатый прием под названием «Низвержение камней», он обрушил гигантские каменные сосульки, которые намертво заблокировали проход. Замуровав себя таким образом, некоторое время чародей собирался с силами, а затем вновь занялся изучением бесценных конспектов Террза Фал-Грижни, разбросанных по полу комнаты, будто сухие листья. Когда обрушились сталактиты, и Грижни, и Снарп застыли на краткий миг. Затем Снарп в резком выпаде попыталась дотянуться до горла противника. Грижни поражался тому, что эта щуплая маленькая женщина оказалась самым неистовым существом из всех, с кем ему когда-либо приходилось встречаться. Он не сомневался в том, что она хочет, во что бы то ни стало, спасти лантийского мага.

Наверное, она его супруга, а может, сестра-сородич. Лишь наикрепчайшей родственной привязанностью можно было объяснить то, как самоотверженно и самозабвенно она встала на его защиту. Эта беззаветная преданность вызывала уважение. Раньше Грижни и в голову не приходило, что люди вообще способны на такое единение, на такую любовь. И сколь жестоко погасить этот храбрый огонек!

Снарп делала выпад за выпадом, уворачивалась и вновь нападала. Ее дыхание стало прерывистым, она чувствовала неимоверную усталость. Надо же такому случиться, что измученное тело отказывалось повиноваться ей именно теперь, когда до цели рукой подать. Ведь она видела, как это чудовище, что не дает ей добраться до законной добычи, занесло над распростертым Рэйтом Уэйт-Базефом свой клинок. Нет, она ни за что не отдаст врагу Уэйт-Базефа. Ни за что.

— Мой, — выдохнула она. — Мой.

Удар, прыжок, блок, удар. Ранить белого демона никак не получалось, а силы уже были на исходе. Впервые за все то время, что она служила Гончей ордена, Снарп подумала о возможности поражения, но сама мысль о нем была невыносима, нестерпима, чудовищна. Нет, поражения не будет. Она получит ненавистную лысую голову и доставит ее, как обещано, в Ланти-Юм. В мешке. Но силы убывали, а никогда прежде не подводившая ее реакция оставляла желать лучшего.

Отчаяние сделало Снарп безрассудной. Улучив момент, она нанесла удар, и лезвие, скользнув по тыльной стороне ладони вардрула, глубоко рассекло кожу. Потекла бесцветная кровь, оружие упало наземь, и глаза Снарп зажглись триумфом. Но выпад оказался слишком глубоким, и она едва не потеряла равновесие. С непостижимой быстротой Грижни схватил женщину за кисть, вырвал нож и прижал ее к стене, перехватив руками за шею. Снарп боролась, шипела, оскалив зубы, тщетно силясь дотянуться до одного из припрятанных на теле ножей. Желтые глаза пожирали его лютым ненавидящим взглядом.

— Вы недолго будете в разлуке, храбрая женщина, — едва ли не нежно произнес по-лантийски архипатриарх. Резкий рывок, звучный хруст, и госпожа Снарп со свернутой шеей упала на землю. Потускневший больше обычного Грижни медленно перевел взгляд с трупа на гору рухнувших сталактитов, загородивших проход в Новую Цитадель. Сделал шаг вперед, ухватился за ближайший обломок, вытянул из груды и отбросил в сторону. Взял следующий и снова откинул. Потом еще и еще. Четвертый застрял: один конец был завален, другой прочно уперся в стену. Повозившись некоторое время, он присел передохнуть. Он никогда не чувствовал себя таким усталым. Даже поединок не мог служить объяснением навалившейся на него свинцовой тяжести, угасшему хииру и состоянию крайней подавленности. Он не сразу узнал явные признаки Хладного Оцепенения. Ледяной воздух оказывал свое губительное воздействие. Физическая нагрузка, сила воли, плащ, человеческие корни — все это отсрочит окончательный паралич, но он неминуем. Рано или поздно холод одержит победу, и он поддастся Оцепенению. Грижни подумал о комнате Белых Туннелей, такой близкой отсюда. Несколько минут, и он окажется на Поверхности, вместе с кланами, у стен Ланзиума, в теплой благоуханной Тьме. Они ждали его, ждали, чтобы начать решающее наступление. Грижни посмотрел на выход. Даже сделал шаг. Но в этот миг сквозь щели и поры сталактитового завала просочился голос чародея, то поднимающийся, то падающий мерными ритмичными каденциями, значение которых не вызывало никаких сомнений. В душе Грижни проснулся голос дальнего Предка, и он узнал проявление магии. Если чародея не остановить, теплая Тень, укрывшая землю, растает, и кланы настигнет беда.

С новым пылом Грижни взялся за каменный барьер, из последних сил работая одеревеневшими окровавленными руками.

Стоя на коленях перед разложенными на полу записями, сжав в одной руке золотую пластинку, а другой проводя по выгравированным на ней знакам, Уэйт-Базеф был полностью поглощен процессом. Он уже миновал предварительную стадию и теперь, подготовившись надлежащим образом, собирался с силами, чтобы направить свой разум по яркому восходящему лучу, в зените которого происходил взрыв магического прозрения. Параллельно с тем, как нарастало напряжение, чародей испытывал привычное чувство свободного парения. При этом его не покидало ощущение огромного риска — ведь он брался за задачу неслыханного размаха. Было в ней что-то безумное, но Уэйт-Базеф не думал останавливаться, он взлетал…

И вдруг в один миг все рухнуло, погасло, полет оборвался, и он снова оказался стоящим на коленях в маленькой каменной комнатке. Он услышал царапанье камня о камень, звук перекатывающихся валунов. Этот звук свел все его усилия на нет. Там, снаружи, полководец вардрулов сталактит за сталактитом разрушал возведенный им барьер. Через какое-то время он сможет проникнуть сюда, и тогда — прощай, Рэйт Уэйт-Базеф со своей магией; прощай, Ланти-Юм и весь Далион!

Нет, никак нельзя допустить поражения, во всяком случае, не теперь. В его висках пульсировала кровь, ладони, не смотря на холод, стали влажными. Чародей замер на мгновение, чтобы сосредоточиться, и начал все сначала. Снова разгон, предшествующий полету разума, снова ускорение и ощущение едва сдерживаемой мощи…

Стук падающих камней, сотрясение разом осевших сталактитов, град осыпающихся осколков, и Уэйт-Базеф невольно снова взглянул на барьер. Маленькая каменная сосулька скатилась к самым его ногам, и, сжав зубы, он понял, что магия вновь отступила. Попытался ухватить ускользающую нить и не сумел. Только благодаря железной воле он сумел совладать с собой и, успокоившись, исполнившись уверенности в своих силах, возобновить монотонные заклинания.

Грижни уже не ощущал камней под руками. Пальцы полностью потеряли чувствительность. Руки отяжелели настолько, что приходилось делать усилие, чтобы поднять их. Он дико замерз, до самой последней клеточки своего тела, до самого сердца. Хуже всего было то, что у него притупились чувства, замедлился ход мыслей. Ему хотелось остановиться, прилечь, отдохнуть. Но нельзя, нельзя допустить поражения именно теперь. Кланы полагались на своего архипатриарха, верили ему. Один раз он уже не оправдал этого доверия. В пещерах разразилась катастрофа, последствия которой были ужасны. Но даже убийственный холод не шел ни в какое сравнение с угрозой, нависшей сейчас над кланами. Если он не отвратит беду, его народ погибнет. Во что бы то ни стало необходимо помешать чародею.

Грижни удвоил усилия. Кое-каких успехов он уже добился. Проход понемногу освобождался. Человеческий голос звучал все ближе, все отчетливее, проникая сквозь нагромождения остроконечных конусов. Этот звук подгонял его, и наконец образовалось отверстие — узкая щель, через которую он видел стоящего на коленях мага. Он был так близко, что, казалось, до него можно дотянуться рукой. С отсутствующим выражением на бледном лице тот смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами. Но если он и заметил его, то виду не подал.

Грижни остервенело расширял образовавшуюся брешь, выдирая и отбрасывая камни. Руки, ободранные об острые края сталактитов, нещадно саднили. Но это не важно. Шире. Еще шире. Да, пожалуй, хватит, уже можно протиснуться. Все. Готово.

Грижни остановился. Надо бы прихватить оружие. Стальной клинок лежал на полу смежной комнаты. Архипатриарх повернулся и оказался лицом к лицу с Деврасом Хар-Феннахаром.

Деврас стоял перед постаментом, усыпанным все еще дымящимися обломками. В руках — кожаная сумка и два вардрульских меча. Услышав голос Уэйт-Базефа и стук падающих камней, он бросился прямиком к расселине и едва не сбил с ног неожиданно возникшего из нее Грижни.

Оба молчали, уставившись друг на друга. Затем Грижни нагнулся и подобрал лежавший рядом с телом госпожи Снарп кинжал. Деврас взглянул поочередно на мертвую женщину, вооруженного полководца, расселину, из-за которой доносился монотонный голос Уэйт-Базефа, и оба поняли друг друга без слов.

— Не вздумай вмешиваться, брат-сородич.

— Вы убьете его потому лишь, что он — человек? Всех нас перебить невозможно. Пощадите его, он не сделал вам ничего дурного.

— Ничего дурного? — Из-под капюшона заструился свет. Грижни жестом обвел то, что осталось от устройства. — Он нанес нам рану, которая нескоро еще заживет.

— Это я разрушил обогревательную машину, и никто другой. — Окологлазные валики Грижни болезненно дернулись, и Деврас добавил: — Рэйт был тогда под арестом. Если сомневаетесь, расспросите охранников, когда они очнутся. — Он физически ощущал, какую боль наносят архипатриарху его слова. Чувство взаимопонимания, сопереживания, испытанное им при первой их встрече, было теперь сильнее, чем когда-либо прежде.

— Я не уверен, что они очнутся, — ответил после недолгого молчания Грижни. — Сородичи погрузились в Хладное Оцепенение, из которого для многих есть лишь один путь, к Предкам.

— Они умирают? — На этот раз настал черед Девраса испытать потрясение. Он и не подозревал, что его поступок мог повлечь за собой столь страшные последствия. — Я не знал. Но все равно вина в том моя. Если вам угодно наказать виновного, я в вашей власти. Рэйт тут ни при чем.

— В этот самый момент он пытается развеять чары первого патриарха Грижни.

— Для того лишь, чтобы изгнать ядовитую для человека Тьму. Вардрулам от этого не будет особого урона. Он защищает жизни себе подобных, а это не преступление. Пощадите его, брат-сородич.

Плоть Грижни посветлела, словно прозвучавшие слова вызвали в нем теплый отклик. Мерцание было едва заметным и вскоре вовсе исчезло.

— Он причинит куда больший вред, чем ты думаешь. Его следует остановить, но могу обещать тебе, что умрет он мгновенно, без мучений. Такова необходимость. — Он направился к расселине.

Деврас в отчаянии отбросил в сторону кожаную сумку и с клинком в руке преградил путь архипатриарху, загородив собою брешь.

— Нет, — коротко сказал он.

Грижни замер, не веря собственным глазам.

— Немыслимо. Мы ведь сородичи.

— Вы сами сказали, такова необходимость. — Внешне Деврас сохранял спокойствие, но в душе его бушевала буря разнородных эмоций.

— Угрожать сородичу? Узнаю людей, для них нет ничего святого. Я всегда пытался подавить в себе человеческое начало, но сейчас позволю ему возобладать. Отойди, брат-сородич, иначе я убью тебя. В любом случае чародей умрет.

— Пока я жив — нет.

Грижни пошевелил пальцами свободной левой руки, и в следующий же момент сделал внезапный выпад, едва не положивший конец бессмысленным препирательствам. Деврас неловко отскочил, парируя удар. Грижни развернулся, вздымая накидку, опустил руку и с истинно вардрульской грацией кольнул снизу. Движения его отличала искусность и уверенность, и только болезненное мерцание выдавало охвативший его ужас. Он добивался смерти сородича, единственного своего сородича! Из таких материй сотканы ночные кошмары.

Деврас, спотыкаясь, отступал. Он никогда до этого не участвовал в поединке и основами фехтования овладел лишь постольку, поскольку знание их являлось обязательным для образования благородного господина. Да и оружие, с которым ему доводилось обращаться, было легким и длинным, ничуть не похожим на клинки вардрулов. Сам он был вымотан долгим пребыванием во Тьме и к тому же скован крайней неохотой проливать кровь вновь обретенного родственника. Грижни был выше, сильнее и опытнее его. Не стоило и надеяться одолеть военачальника. Можно было только потянуть время, совсем немного, пока Рэйт Уэйт-Базеф не управится со своими магическими делами. За его спиной раздавался голос чародея.

Скорее, Рэйт! Но разве можно торопить магию?

Грижни сделал ложный выпад, крутанулся на месте, ловко отвлек внимание противника, и кинжал коснулся груди Девраса. Легкий шок, странное ощущение чего-то холодного на коже, обжигающая боль и кровь.

Деврас и Грижни одновременно отпрянули друг от друга, будто оба получили рану. Снова их охватила необъяснимая волна взаимопонимания, и Деврас ощутил смятение врага, страдание, раздирающие его противоречивые чувства. Он понял, что удар, разрезавший его кожу, вполне мог пронзить его сердце, если б Грижни того захотел.

— Ты не воин, брат-сородич. Будь мудр. Долго против меня ты не выстоишь. — Голос вардрула не утратил своей мелодичности. Ничто ни в лице, ни в поведении не говорило о тяжести, налившей свинцом его конечности, замедлившей движения, сжавшей ледяной рукой мозг и сердце. Убийственное воздействие холода становилось все более ощутимым. Надо спешить! Брат-сородич должен немедленно сдаться, иначе его придется убить.

— Прости, это мой долг, — сказал Деврас.

Он слышал голос Рэйта Уэйт-Базефа. Это придало ему сил.

Еще один кое-как отраженный удар, выпад, еще, Деврас шаг за шагом оказался оттесненным в саму расселину и там, окруженный с трех сторон каменными стенами, принялся отбиваться от гораздо более сильного противника. Снова звон стали, сломленная защита, и лезвие вардрула обагрено кровью. На груди алая полоса. И вновь ощущение, нет, непоколебимая уверенность, что и этот удар мог, по желанию Грижни оказаться смертельным. Ответный выпад Девраса, и соперник допускает неожиданную оплошность, отскакивает… всего лишь задето предплечье. Деврас также не смог поразить вдруг ставшее уязвимым тело.

То громкий, то тихий голос Рэйта. Он еще не закончил.

Еще совсем немного, продержаться бы хоть самую малость.

Передышка оказалась недолгой. Грижни мигом оправился, но двигался теперь медленнее, былая стремительность исчезла, движения утратили безупречную точность. Сияние плоти потускнело, потух блеск огромных черных глаз. Деврас, тяжело дыша и истекая кровью, чувствовал, как убывают его собственные силы, он едва ворочал неподъемным мечом. Грижни упорно теснил его, загоняя в угол.

Голос Рэйта все громче, все ближе. Грижни неуклонно надвигается…

Нет!

Архипатриарх без труда отразил неумелый выпад соперника и потом, словно тисками, сжал левой рукой его запястье. Деврас, незнакомый с секретами техники боя вардрулов, этого никак не ожидал. С зажатой в тисках вардрульского родича правой рукой он оказался абсолютно беспомощным.

Голос Рэйта — спокойный, уверенный, даже торжествующий.

Хиир Грижни воссиял в ответ на тепло родного прикосновения. Опустив меч, он вышвырнул брата-сородича из проема. Как безумно он устал. Краткий прилив тепла иссяк, и холод снова растекся по всему телу, покрывая ледяной коркой мозг и сердце. Архипатриарх едва держался на ногах. Глаза затуманились, бороться с усталостью уже не осталось сил. Он должен отдохнуть, хотя бы немного.

Но как же кланы, за которые он в ответе?.. Исполнить один лишь, последний долг перед ними, а потом — отдых…

Грижни снова повернулся к бреши в завале и с трудом смог ее разглядеть. Сделал шаг вперед. Но тут снова возник одержимый жаждой самоубийства брат-сородич — насколько он мог судить, безоружный, бросившийся голыми руками оттаскивать его от Новой Цитадели. Грижни попытался, но так и не смог поднять меч. Впрочем, в том и не было толку. Он все равно бы не смог убить сородича. Оружие выпало из онемевшей руки. Грижни рухнул. Сквозь сгущающуюся пелену он различал склонившееся над ним лицо, смысла выражения которого разобрать не сумел, но зато почувствовал тепло прикосновения. И это последнее свое ощущение он унес с собой в темные глубины Хладного Оцепенения.

Деврас вгляделся в безжизненное лицо архипатриарха Грижни. Только едва заметный свет свидетельствовал о том, что Грижни все еще жив. Юноша поднял голову, и только тогда до него дошло, что голос в Новой Цитадели затих.