Проклятие чародея

Глава 8

Северо-западная граница Дасковых лугов наползала на беспорядочно растущие леса — самый край покрывающей все внутриостровное пространство дубравы. Через этот лес и протекала Даскильская Стремнина, бойкий приток Иля. Вдоль самой кромки воды проходила узкая тропа, и по ней с верным квиббидом на плече, с котомкой за плечами шагала госпожа Снарп. Несмотря на ношу, походка ее была легкой и скорой. Крепкие мускулы позволяли ей преодолевать немалые расстояния, не сбавляя шага. Двумя днями раньше скудная провизия, которую она прихватила с собой, закончилась, и с тех пор она кормилась тем, что сама могла изловить и убить. Впрочем, диета пошла ей на пользу: в желтых глазах появился металлический блеск, обычно бледные губы стали чуть темнее.

След колес экипажа вился по тропе. Снарп присмотрелась к колее и недовольно нахмурилась. Нет, так ей Уэйт-Базефа не догнать.

Поднявшись на небольшую возвышенность, она вышла из кущи деревьев в поле, залитое яркими лучами полуденного солнца, и, прикрывая кошачьи глаза от яркого света, вгляделась в даль. Жертвы в поле зрения не было. На миг она остановилась, почесывая за огромными ушами квиббида, и решила:

— Лошадь, моя красотуля. Нам нужна другая лошадь.

Квиббид тихонько пискнул в ответ. Снарп скрылась за редкой порослью деревьев.

Ближе к вечеру она подошла к деревне, притулившейся у самой Стремнины. Скорее даже деревушке: всего-то несколько домов с сараями, пара амбаров, лоскутное одеяло огородов да кладбище. Из-за сооруженной неподалеку дамбы тут образовалась глубокая запруда. Кормились местные жители, скорее всего, рыбой, которую сами и ловили. Снарп шла не обращая внимания на разинувших рты сельчан, изумленно провожавших ее взглядами. Глаза Снарп были прикованы к немногочисленным повозкам и телегам с запряженными в них медлительными мулами. Но потом она увидела то, что искала, — лошадь, по всей видимости, единственную в деревне. Та бегала в загоне, примыкавшем к одному из домов. Наверняка не слишком быстроногая, но что поделать?

Снарп постучала в дверь, и практически сразу же ее открыли. Толстая заспанная женщина, стоявшая на пороге, прищурила глаза, с интересом и легким подозрением осматривая гостью… Пыльный, мужского покроя костюм, квиббид на плече, странные желтые глаза…

— Позовите мужа, — приказала Снарп.

— А зачем это вам понадобился Ярн?

Не получив ответа, женщина снова прищурилась, соображая, не дать ли нахалке от ворот поворот, но пожала плечами:

— Входите, коли так.

Снарп вошла. Чуть только за нею закрылась дверь, вездесущие деревенские мальчишки ринулись со всех ног разносить весть о прибытии загадочной незнакомки.

— Позовите Ярна, — вторично прозвучал приказ. Карие глаза, затаившие угрозу, встретились с бесстрастными желтыми. Наконец женщина, шаркая, удалилась, оставив Снарп одну. Гончая ордена бегло осмотрелась, отметила про себя деревенскую простоту убранства и царившую повсюду чистоту. Ничего интересного. На двери необычно тяжелый засов. На полке у очага деревянный шар и лопатка. Должно быть, у Ярна и его жены был по меньшей мере один ребенок. Снарп подошла к окну и припала к щелям запертых ставен. За окном, в саду, хозяйка разговаривала с каким-то мужчиной, скорее всего, тем самым Ярном. В загоне мирно паслась лошадь, она-то и завладела вниманием Снарп. До людей, в принципе, ей было мало дела. Ярн — кряжистый, бородатый, с хитринкой в глазах — оглядел Снарп с ног до головы и заметил:

— В лесах тепереча полно всякого разбойного люду.

— Мне нужна лошадь, — сказала Снарп. — Сколько вы за нее хотите?

— Да вы ж женщина, — опешил Ярн. — Разве пристало порядочной женщине разъезжать в одиночку, одетой как мужик, да еще и лошадей торговать? Вы сами кто будете-то?

— Сколько? — снова спросила Снарп.

— Одна лошадь на всю деревню. — В глазах Ярна зажегся алчный огонек. — К чему мне ее продавать-то, сами посудите? В наших местах лошадок днем с огнем не сыскать. Может, вам мул сгодится?

— Два шорна, — бесстрастно предложила Снарп. Лицо супруги Ярна расплылось в улыбке. Сам же он, пристально глядя на гостью, покачал головой. Жена в ужасе уставилась на него.

— Три, — сказала Снарп.

Жена так и ахнула. Ярн, осадив ее взглядом, бросил:

— Пива принеси.

Та зыркнула глазами и неохотно вышла. Ярн, пытливо глядя на странную покупательницу, бросил пробный камень:

— Неужто носите при себе такие деньги? Как-то не верится.

Снарп бесстрашно продемонстрировала горсть серебряных монет. Глаза Ярна полезли на лоб, и с видом заговорщика он подмигнул:

— А что, честным путем заработаны деньжата али как?

— Три шорна. — Лицо Снарп осталось таким же непроницаемым, но квиббид на плече, словно барометр, отражавший чувства хозяйки, ощетинился и обнажил крошечные клыки.

— Даже не знаю. — Ярну наскучило хитрить. — Обмозговать это дело надо. Сказать по правде, не хочется мне отдавать лошадку, ой как не хочется. Может, все-таки мула подыщете?

Жена принесла пива. Взяв из ее рук кружку, он с наигранным безразличием развалился на стуле. Снарп, проигнорировав предложенное угощение, не мигая смотрела на него. Наконец Ярн не выдержал взгляда этих кошачьих глаз.

— Обмозговать надо, — повторил он. — Приходите-ка лучше завтра.

— Сегодня.

— Полегче, мэм. Разве я сказал, что вообще собираюсь ее продавать?

— Четыре шорна.

У жены Ярна отвисла челюсть.

— Бери! — прошептала она.

— Ты, женщина, не встревай! — Ярн, поглаживая кружку, изобразил на лице многозначительную задумчивость. — Наутро приходите, — наконец решил он. — В таких делах спешить не след. Только глядите не вздумайте ночевать на улице.

Губы Снарп вытянулись в тонкую нить.

— Я — Исполнитель Воли Избранных, и я требую.

— Говорите, из Избранных? — Ярн недоверчиво окинул взглядом хрупкую фигурку гостьи.

— Я Гончая. Предлагаю вам четыре шорна. Отдавайте лошадь добром, иначе возьму силой.

Ярн поднялся и теперь стоял, возвышаясь над Снарп как гора.

— Вот оно как, мэм? Надумали потягаться со мной да моей женушкой? В одиночку-то? — Он снисходительно усмехнулся.

«Женушка», в отличие от мужа, не сочла ситуацию забавной.

— Это ж надо, какая нахалка!

— Итак? — бросила Снарп.

— Сказал же, подумать надо. Приходите завтра и деньги приносите. — Что-то в выражении лица гостьи заставило его добавить: — А если задумали что недоброе, лучше сразу выкиньте из головы. Тут соседям завсегда помогают, а вот чужих не любят. Далеко не уйдете.

Снарп выглянула за дверь. У дома к тому времени собралась внушительная толпа зевак. С решительными действиями пока придется повременить. Снарп молча прошла к двери.

— Придурошная какая-то, — высказала свое мнение жена Ярна. — Ты глянь, как одета. А как говорит-то. Точно, у ней достанет ума переночевать на улице, вот увидишь.

— Молчи, ты, женщина, — без особого успеха пытался унять ее Ярн.

— Сам помалкивай! Она сколько тебе давала за этот травяной мешок, а? Четыре шорна! Так нет же, ты у нас слишком умный. Такой умный, что сам себя перехитришь!

Только Снарп вышла за дверь, как за ее спиной разгорелась неистовая перебранка.

На улице было холодновато, солнце уже клонилось к горизонту. Время было позднее, и Снарп чувствовала, что проголодалась. По крайней мере с десяток сельчан из любопытства слонялись возле своих домов и наверняка не отказали бы ей ни в ужине, ни в ночлеге. Но Снарп во всем привыкла рассчитывать только на себя, и потому спустилась к Даскильской Стремнине. В некотором отдалении за ней следовала группка местных ротозеев.

Чем ближе они подходили к запруде позади дамбы, тем заметнее становилось в их рядах некое волнение, которое усилилось, когда она села на бережок и достала леску с крючком.

Сельчане столпились в кружок, бурно обсуждая возникшую ситуацию, и, приняв какое-то решение, направились к незнакомке. Внимание Снарп, казалось, было полностью приковано к рыболовным снастям, словно она и не подозревала о приближении встревоженной делегации. Однако каждый мускул ее тела напрягся, а жилистая рука застыла в паре дюймов от рукояти ножа.

Вопреки ожиданиям, сельчане были настроены миролюбиво.

— Рыбачить собрались, мэм? — довольно любезно поинтересовался один из них.

Снарп наклонила голову.

— Не лучшее место, доложу я вам. — Его спутники энергично закивали. — Право слово, не лучшее. Зачем их тревожить без нужды?

— Их? — не поняла Снарп.

— Ну да, их. — На лицах сельчан отразились испуг и печаль. Снарп впервые с начала разговора подняла желтые глаза на непрошеный эскорт. Те обеспокоено уставились, в свою очередь, на нее.

— Лучше бы вам уйти, мэм. Не бойтесь, голодной не останетесь. Пойдемте с нами.

— Зачем?

— Место тут уж больно лихое, особливо для нездешних. Непривыкшие они к чужим-то. Как пить дать проснутся. Да тут еще эта зверушка у вас на плече. А ну как выйдут полюбопытствовать?

— Объясните.

— Гляньте в запруду и сами все увидите.

Снарп прищурилась, защищая глаза от предзакатных бликов на поверхности воды, и разглядела на дне множество недвижных серых предметов. Поначалу она приняла их за камни, но, присмотревшись повнимательней, поняла, что это человеческие тела — полуразложившиеся, распухшие, одним словом, трупы. Выходит, сельчане не хоронили своих мертвых, а попросту сбрасывали их в Даскильскую Стремнину. Снарп ничем не обнаружила охватившего ее презрения. И уже была готова отвернуться, как вдруг заметила какое-то движение. В чистой воде запруды мелькнула серебристая рыбешка, и, словно откликнувшись на это проявление неугомонной жизни, одна из серых фигур шевельнулась, подняла длинную, покрытую тиной руку, раскрыла костлявую ладонь с бахромой отставшей кожи и вяло попыталась поймать нарушительницу покоя. Та в испуге унеслась прочь. Труп, как бы провожая ее взглядом, медленно повернул голову, так что стала видна цепочка белых позвонков, потом посмотрел наверх, обратив то, что осталось от его лица, к стоявшим на берегу людям. Долгое время сидел, вперившись в них пустыми глазницами. Медленно поднял руки в невысказанной мольбе, беспомощно сгибая пальцы. И вот уже другие мертвецы очнулись, зашевелились, стали всматриваться. Степень распада тел была неодинаковой: какие-то успели превратиться в скелеты, другие лишь чудовищно раздулись. Были и практически нетронутые тленом: в полном одеянии, с отчетливыми чертами и мягко струящимися в воде прядями волос. Черные как вороново крыло локоны одной девушки выбились из прически и теперь обрамляли лицо, подобно темному облачку. У некоторых сохранились глаза, и это, пожалуй, было страшнее всего. Незрячие белесые глазные яблоки производили особенно жуткое впечатление. И уж совсем становилось не по себе при виде того, как меняется выражение мертвых лиц, смотревших снизу вверх с непонятным, неизбывным томлением. Зрелище это было и отталкивающим, и притягивающим одновременно. Руки тянулись к живым — целый лес рук, покачивающихся, будто заросли тростника.

Безучастно глядя в лица оживших мертвецов, Снарп ждала разъяснений.

— Поняли теперь, мэм, почему тут дурное место? — спросил человек, который первым к ней обратился. — Вид живых, и уж тем паче нездешних, завсегда их будоражит. Кто их знает, вылезут еще посмотреть поближе, узнаете тогда, почем фунт лиха. Давеча вон других пришлых об этом предупреждал, теперь вот вам говорю.

— Пришлых? Когда они были? — насторожилась Снарп.

— Да вчера поутру. Только спешили больно, ну и правильно, так ведь? Четверо их было, точно четверо.

— Ага, — поддакнула стоявшая тут же бойкая девица, — два господина, слуга и дама, все из городских. Видали бы вы ее платье! Все из бархата, с перышками, вышивками, а туфли… вот с такими каблучищами! Графиня как пить дать. А что, может, ваши знакомые какие, мэм?

Взгляд Снарп был все так же устремлен на трупы. Мертвые глаза продолжали наблюдать за ними, протянутые руки звать к себе.

— Это кто? — спросила она.

— Те, что померли от болезни, — ответил первый. — Вроде как померли, а вроде как нет.

Снарп перевела на него немигающий взгляд, и он начал рассказывать:

— Зараза началась примерно в то самое время, как на небе зажглась новая звезда, что горит и ночью и днем. Из-за нее созвездия так скособочились, что Лев стал похож на большущего змея, — вот наши и прозвали его Драконом. И еще стали говорить, что Дракон этот своим ядовитым дыханием наслал на нас мор. Ну да не суть. Главное, что с того самого времени люди стали хворать. Кто послабже, у того сразу все тело покрывается струпьями. Мерли как мухи. Ну а мы, само собой, закапывали поглубже.

— Только они все равно выходили, — подала голос девица.

Снарп взглянула на нее. В кошачьих глазах сверкнул всполох холодного огня.

— Истинная правда, — подтвердил рассказчик, по-своему истолковав ее мысли. — Чтобы упокоились с миром, такого не было. Чуть взойдет луна, вылезают из могил и бродят себе по деревне, ищут родных и близких. Кабы видели вы, как их тянет к тем, кто был им дорог при жизни. И горе тому, кого таки отыщут. Обнимет мертвый живого, живой непременно заболеет и помрет. Так вот эта зараза и распространялась.

— До чего же жутко было смотреть, как они, все в земле и с горящими глазищами, разгуливают по ночам, — снова вмешалась девица. — Уж сколько раз сама видела. Глянешь сквозь ставни, а они там. — Мы уж думали, конец нам. Мертвецы до того осмелели, что стали ходить даже днем. А ночью и вовсе жуть… Сидим взаперти и нос на улицу не кажем. Двери на засов, ставни запрем покрепче…

— Что ни ночь, только и слышишь, что стук в дверь да царапанье, и так до рассвета! Уж совсем было с жизнью простились. Но потом как-то раз явился труп бедняжки Нулы — пришла искать ребенка. А мальчонка ну бежать берегом Стремнины. Споткнулся да и бултых в запруду. Нула за ним. Пацан-то выплыл, а она как села на дно, так и сидит себе. День сидит, другой сидит, не шелохнется. Видать, тоска-то ее от воды поутихла. Увидали мы это и давай других к воде заманивать. Вот и лежат теперь тихонько, покуда косточки совсем не оголятся, а уж тогда по-настоящему мертвыми станут.

— А покуда лучше с ними не связываться, — заключила девица.

— Их надо уничтожить. — Снарп хладнокровно изучала покойников, безмолвно взывающих из-под воды. — Сжечь, раздробить, растворить.

Предложение было встречено дружным горестным ропотом.

— Как же вы не поймете, мэм, — вздохнул рассказчик, — то ведь родня наша: родители, сестры, братья, сыновья и дочери. Да разве ж у нас рука поднимется? Вон, видите? — Он указал на лежавший ничком труп с оставшимися на черепе несколькими прядями седых волос. — То мать Ливила. Думаете, он даст ее в обиду? А там вон, с черными волосами, молодая такая — жена Кревина. Неделю, как померла, а ведь была для него что свет в окошке. Или тот малец… единственный сын Ярна. Думаете, Ярн позволит кому его сжечь? Нет уж, мэм. Говорю вам, ничего не выйдет. Пусть покоятся здесь. Видать, судьба такая.

Снарп на это ничего не сказала, и он поспешил добавить:

— Пойдемте-ка лучше со мной. За столом место для вас найдется, переночевать можете в пристройке. А о том, чтобы спать на улице, даже не думайте.

Снарп позволила увести себя прочь от запруды в один из домов, где, как и было обещано, она получила горячую еду, а квиббиду сварили ячменную кашу. Битых два часа хозяин забрасывал гостью добродушными вопросами, но так и не получил ни на один из них ответа, наконец хозяин сдался и показал молчаливой страннице ее лежанку в соединенной с домом пристройке. Снарп сидела в темноте, вслушиваясь в доносившиеся до ее ушей звуки. Какое-то время в доме раздавались шаги, потом стихли. Скоро послышался храп. Если бы кто-то случайно увидел неподвижную фигуру с горящими зловещим огнем глазами, она бы не раз еще вернулась к нему в страшных снах. Два часа Снарп просидела не шелохнувшись. На ее коленях спал, свернувшись калачиком, квиббид.

Глухой ночью, когда вся деревня уснула, Снарп наконец вышла из оцепенения. Срослась с квиббидом, надела широкополую шляпу, прихватила заплечный мешок и бесшумной тенью скользнула из пристройки в дом. Лунный свет едва-едва проникал сквозь запертые ставни, но кошачьим глазам Снарп и его было вполне достаточно. В углу, на большой раскладной кровати, мирно посапывали хозяева. Дети располагались на соломенных тюфяках в другом конце комнаты. Один из них заворочался, всхлипнул, но не проснулся. Снарп пробралась к двери и осторожно приподняла массивный засов. Железные петли, поддавшись, застонали, и ночь окружила ее.

Спящая деревня лежала перед ней как на ладони, вся словно купаясь в лунном свете: дорога, домики, сады и огороды. Неподалеку стоял дом Ярна, с загоном и сараем. Лошадь, на которую Снарп положила глаз, наверняка была там. Обойдя дом стороной, она направилась к загону и начала перелезать через изгородь. На полпути замерла, услышав глухое рычание. Внизу мерцали глаза четырех псов Ярна — рослых, поджарых, похожих на волков зверей с длинными мордами и огромными клыками. Обычно собаки сторожили дом. Однако сегодня хозяин, справедливо опасаясь грабительской вылазки подозрительной странницы, спустил их с цепи и отправил охранять сарай.

Один из псов снова зарычал, и по лицу Снарп пробежало мимолетное выражение, отдаленно напоминающее улыбку. Конечно, собак можно убить, но поднимется шум и сбежится вся деревня. Решение проблемы пришло само.

Спрыгнув с ограды, она спустилась по заросшему ежевикой склону к запруде. Легкая рябь на поверхности воды отражала переменчивый тусклый свет звезд и щербатой луны. Снарп зря напрягала зрение, пытаясь высмотреть серые тела, покоившиеся там, на дне. Глубокие воды скрывали свою тайну под покровом темноты и обманчивой безмятежности.

Ее внимание переключилось на дамбу — громоздкое сооружение из камня и бревен с законопаченными мхом и дерном щелями. Кустарная работа, но запруда все же образовалась. После дамбы Даскильская Стремнина несла свои значительно обмелевшие воды к Илю. Нагромождение камней поддерживали тяжелые деревянные опоры, причем надежно укрепленные, чтобы противостоять напору стихий. Стихий, но не госпожи Снарп. В ее мешке находилась заткнутая пробкой склянка — еще одно подношение щедрого Глесс-Валледжа. Этим снадобьем Снарп пользовалась крайне редко, но в экстренных случаях оно могло оказать неоценимую помощь. Именно такой случай подвернулся и теперь.

Снарп выбрала три несущие опоры по центру дамбы. Сняв сапоги и чулки, она осторожно вошла в воду. Дно было илистым, кое-где попадались скользкие от тины камни. Приходилось балансировать, чтобы не упасть. Она все глубже погружалась в Стремнину, пока не оказалась по грудь в ледяной воде. Не обращая внимания на физические неудобства, Снарп встряхнула склянку: жидкости в ней осталось всего ничего, едва хватит на выполнение задуманного. Осторожно вытащила пробку, вылила по несколько капель на каждую опору. То, что осталось, разбрызгала по камням дамбы и выбросила пустую уже бутылку. После чего быстро выбралась из воды.

На берегу она села, обулась, не спуская глаз с дамбы. Поначалу ничего не происходило, и она крепко сжала челюсти от нетерпения. Мгновение спустя заклубился густой смрадный дым. Вода вскипела и неистово забурлила. Острый слух Снарп уловил легкое потрескивание, и затем деревянные столбы занялись ярким пламенем. Камни начали плавиться на глазах и струйками стекать в воду. Струйки понемногу превратились в ручей, а потом и в ослепительный поток. В небо взметнулись огромные облака дыма и пара; подсвеченного оранжевыми языками бушующего огня. Когда валуны окончательно расплавились, через дамбу хлынула вода. Обугленные опоры не выдержали и рухнули в Стремнину. Следом посыпался град камней. В середине завала образовалась брешь, и освобожденные воды Даскильской Стремнины с торжествующим ревом прорвались туда. Заводь начала мелеть, и в это время в окнах соседних домов вспыхнули огоньки.

Снарп перевела взгляд с дамбы на запруду, уровень воды в которой стремительно снижался. Еще недавно ровную гладь нарушили беспорядочные маленькие водовороты. Затем из вспенившейся глубины медленно поднялась костлявая, судорожно хватающая воздух рука.

Вскочив на ноги, Снарп спряталась в тени. Вода продолжала убывать. Вскоре поднялась вторая рука с висевшими на ней лоскутами мышц и связок. Над поверхностью выросла голова, и вслед за нею все тело. Покойник выбрался на берег и теперь стоял там в нерешительности. Судя по росту, труп некогда принадлежал мужчине. Должно быть, с момента смерти прошло немало времени, потому что плоти на нем практически не было. Глазницы опустели, от лица осталось размазанное пятно. На шее до сих пор болтался медальон на серебряной цепочке, который при каждом шаге с жутким звуком ударялся об оголившуюся ключицу.

Мертвец бесцельно переминался с ноги на ногу, как бы с удивлением взирая на разрушенную дамбу. Казалось, он не может сообразить, куда ему идти и зачем. Решение пришло само собой, когда к дамбе начали стекаться ничего не понимающие сельчане. Мертвец протянул руки и шаткой походкой двинулся навстречу бывшим согражданам. Те же, увидев его, с воплями бросились наутек, спеша укрыться в своих жилищах. Труп пошел за ними. Начал загораться свет и в других домах.

Воды содрогнулись и выпустили на волю жуткое скопище пробудившихся мертвых — мужчин, женщин, детей, с невидящими, как бы затянутыми пленкой, глазами и обвисшей плотью. Один за другим, порознь и группами мокрые мертвецы вылезали на берег и, шатаясь, шли на зов огней. Снарп незаметно кралась следом. Она видела их лица — скорбные мертвые лица с застывшим на них выражением любви, тоски и даже надежды. Мертвые руки тянулись вперед, словно пытаясь ухватить тепло ушедшей жизни.

Теперь уже свет горел во всей деревне, освещая толпу ходячих трупов. Они бродили по улицам в поисках родных домов. Снарп услышала шарканье ног и, обернувшись, увидела ринувшуюся к ней с распростертыми объятиями мертвую женщину. Памятуя о смертельном прикосновении, шарахнулась в сторону и бросилась бежать, легко увеличив разделявшее их расстояние. Она направилась к дому Ярна, по пути то и дело обгоняя мертвецов. Те стучали в закрытые двери, гремели щеколдами ставен, скреблись синюшными пальцами в замочные скважины. Осажденные дома огласились воплями ужаса. Одному из трупов удалось отыскать недостаточно надежно запертое окно, и ставни поддались под мощью его натиска. Он медленно вскарабкался на подоконник. Изнутри раздался истошный крик.

Чуть дальше черноволосая, бледная как сама смерть женщина — та самая жена Кривена — стучала в дверь дома, из-за ставен которого за ней наблюдал молодой человек, скорее всего, ее муж. Спустя какое-то время Кривей не вынес муки и открыл ей дверь.

Не спали и обитатели нужного Снарп дома. Изо всех окон пробивался свет. Однако непрошеных гостей поблизости не было, если не считать саму Снарп.

Даже не заботясь о том, чтобы скрыть свои намерения, она одним махом перескочила через ограду и очутилась в загоне. Собаки бросились к ней, в ночи раздался их яростный дружный лай. Самый смелый из псов, резко выпрыгнув вперед, вцепился ей в локоть. Словно по волшебству, в свободной руке Снарп появился нож, и в следующее мгновение лезвие утонуло под лопаткой дерзкого животного. Только она выдернула клинок из кровоточащей раны, другой пес цапнул ее за лодыжку. С этим она расправилась еще быстрее, как бы невзначай перерезав ему глотку. Остальные двое предусмотрительно ретировались и уже на безопасном расстоянии зашлись бешеным лаем. Снарп до них дела не было. Подойдя к запертому на амбарный замок сараю, она достала из шляпы стальную отмычку.

Псы продолжали безумствовать, и вскоре одно из окон в доме распахнулось, из него высунулась бородатая взъерошенная голова. Ярн всмотрелся в темноту ночи, увидел вора и разразился гневной бранью. Снарп даже не повернула головы. Замок в ее руке со щелчком открылся, она вытащила его из крюка и отбросила в сторону.

Дверь дома с грохотом распахнулась. На крыльцо с криком выбежал Ярн, потрясая палкой. Но в тот же миг из тени возникла маленькая белая фигурка. Труп ребенка от силы лет двух медленно шествовал по двору. Погребальный саван мягко хлопал его по лодыжкам. Ярн остановился как вкопанный, выпучив глаза. Малыш, подойдя вплотную, обнял тонкими ручонками ноги отца и заглянул в глаза пустыми глазницами. Вопль ужаса, вырвавшийся у Ярна, заставил выскочить из дома и его жену. От вида двух переплетенных тел она грохнулась в обморок.

Распахнув дверь сарая, Снарп проскользнула внутрь. Ухватившись за гриву каурого коня, легко вскочила ему на спину и с силой пришпорила. Испуганно всхрапнув, конь вылетел из сарая, перемахнул через изгородь и понесся по дороге.

Снарп проскакала через всю деревню мимо освещенных, домов, запершихся в них людей и бродячих трупов. Ее челюсти были плотно сжаты, глаза горели огнем, а тонкие губы изогнулись в подобие улыбки. В считанные мгновения она вынеслась на околицу. Крики за спиной становились все тише, и вскоре вовсе затихли.