Проклятие Деш-Тира

Глава XVII

В новеньких мундирах, украшенных позументами, в начищенных до блеска шлемах, с новым оружием, стоившим городской казне восемьсот тысяч полновесных золотых монет, армия Итарры с рассветом двинулась к Страккскому лесу. В середине этого грозного строя, подобно драгоценному сапфиру в огранке, ехал на своем гнедом коне принц Лизаэр. По правую руку от него двигался главнокомандующий Диган, по левую — капитан Гнадсог, которого правильнее было бы назвать полевым генералом. За ними ехали знаменосцы со штандартами крупнейших торговых домов, а чуть поодаль — вестовые на своих длинноногих поджарых конях. За всадниками стройными шеренгами маршировали четыре пехотных полка, и в каждом было почти две с половиной тысячи человек.

Лизаэр хранил молчание. Он испытывал затаенную гордость, ибо судьба вернула ему утраченное было положение наследного принца, хотя сейчас он меньше всего думал о королевской короне. Лизаэр не желал пустыми разговорами принижать торжественность своего первого выступления против Фаленита. Приближался час расплаты за амротский флот, погубленный этим пиратом в океанских просторах далекого Дасен Элюра. К тому же Лизаэр не разделял ликования солдат и командиров. Война в Страккском лесу вряд ли будет легкой прогулкой с увлекательными приключениями. Никакими знаменами, никакими фанфарами не заслонить и не заглушить печальной правды: кому-то из этих принаряженных, улыбающихся людей вскоре суждено погибнуть в мучениях. И все же только каменное сердце могло не трепетать, когда звучал громоподобный топот боевых коней. Каждый полк, двигавшийся плотным каре, насчитывал девяносто всадников, вооруженных копьями, четыреста лучников и арбалетчиков, а его периметр составляли почти две тысячи пехотинцев с пиками. Защищенные со всех сторон, катились повозки с провиантом и прочими припасами. За ними маршировали войска резерва. Арьергард состоял из почти тысячного полка легких кавалеристов. Над ними, прикрепленный к воздушному змею, реял черный стяг Северной Лиги наемников.

Погода также была союзницей итарранской армии. Время весенних дождей кончилось, а разлившиеся реки вновь вошли в свои берега.

Солнце быстро разгоняло туман. По восточному краю горизонта тянулась черная зубчатая полоса — Страккский лес. Серо-голубая дымка таяла, обнажая окрестные луга, лощины и невысокие холмы. Под росой раннего лета блестела трава, усеянная красными пятнами цветущих кустарников, валунами и выщербленными скалами. Аретская равнина была более пересеченной, чем Даон Рамон. Впервые за пятьсот лет она облачилась в летний наряд, напоминающий платье из волнистого шелка, щедро украшенное яркими цветами.

Лизаэр обводил глазами еще не истоптанное зеленое раздолье. В его родном Амроте овцы быстро объели бы всю траву. Возможно, пастухи не гоняют сюда овец, опасаясь набегов варваров. Если это действительно так, его поход против Аритона навсегда избавит их от подобных страхов. Потом он сообразил, что здесь никогда не пасли овец, иначе на лугах сохранились бы остатки каменных изгородей и следы загонов.

Похоже, эти земли оставались в первозданном виде с самого момента творения. «Неужели на Этере избыток пастбищ?» — думал Лизаэр. Однако вскоре его размышления прервал цокот копыт. Возвращался дозорный, отправленный в лес.

Лошадь дозорного была забрызгана грязью. Он дважды вскинул руку, отдав честь вначале Дигану, а затем Гнадсогу. Однако, докладывая об увиденном, дозорный не сводил глаз с Лизаэра. Новость стоила его внимания.

Перейдя Талькворин вброд, дозорный наткнулся на другом берегу на шестерых детей, развлекавшихся метанием заостренных палок.

— Удача на нашей стороне, ваше высочество, — сказал Диган.

Такое обращение к Лизаэру не было простой данью вежливости. В Итарре привыкли, что без титула обращаются только к простолюдинам. Разумеется, упоминание титула не означало, что Лизаэру обещали корону Ратана, но формальности, столь важные для щепетильной итарранской знати, были соблюдены.

— Теперь мы без труда отыщем их родителей и захватим варварский лагерь врасплох, — предположил главнокомандующий.

Гнадсог, похожий на конную статую, поморщился.

— Варвары не настолько беспечны! — сердито бросил он.

— Взрослые варвары, — согласился с ним Лизаэр. Он перевел взгляд на дозорного. — А дети? Как по-твоему, сколько им лет?

Дозорный не задумываясь ответил, что старшему никак не больше двенадцати.

— Эти крысята резвятся не просто так.

Гнадсог с размаху прихлопнул слепня, не дав ему укусить лошадь.

— Кланы явно разнюхали о нашем появлении. Дети служат приманкой, а где-нибудь поблизости устроена засада, и там нас ждут уже не с деревянными палками.

— Горстка варваров против армии? — усмехнулся Диган.

Его золотистый шлем с орнаментом и украшенная плюмажем упряжь были великолепны.

— Это вряд ли будет даже забавным.

— Варвары понапрасну не рискуют, — донесся чей-то ворчливый голос. — Они предпочитают устраивать ловчие ямы, втыкая в дно острые колья. Есть у них и другие ловушки, их называют пружинками. А пружинки такие, что запросто располосуют человеку все кишки и опрокинут повозку.

Пескиль в своем ладно скроенном черно-белом мундире, надетом поверх старой и верной кольчуги, успевшей потускнеть и засалиться, подъехал узнать причину задержки. Он осадил ухоженного жеребца, которого ценил за выносливость.

— Итак, вы собираетесь устроить погоню за этой мелюзгой в расчете, что они наведут вас на лагерь и вы легко и просто перебьете всех, кто там есть, застигнув их врасплох. Я правильно понял? Что ж, попробуйте. Только постарайтесь не захлебнуться в собственной крови.

Лизаэр оглядел холмы, склоны которых спускались к броду через реку. Потом с ледяной вежливостью спросил:

— А вы послали бы своего десятилетнего сына в качестве живой приманки для вражеской армии?

— Возможно, если бы обстоятельства того требовали.

Лизаэра удивила жестокость этого человека с землистым, покрытым оспинами лицом. Передернув плечами, Пескиль добавил:

— А варвары сделали это наверняка. По собственному опыту знаю: они не то что десятилетнего мальчишку — и новорожденного младенца подвесят как приманку, если решат, что это послужит их целям. Я считаю, что поддаваться на провокацию нельзя. Наша стратегия медленного наступления — самая безопасная.

Но Дигану вовсе не улыбалось целое лето кормить комаров и выдерживать тяготы походной жизни. Достаточно с самого начала проявить решимость, и они победят гораздо быстрее.

— Отправь небольшой отряд кавалеристов. Пусть узнают, куда побегут дети, и, если не встретят ничего опасного, мы пошлем туда армию.

Пескиль так круто развернул жеребца, что тот взвился от боли: мундштук ударил коню по зубам.

— Глупцы, — процедил Пескиль. — Идиоты.

Пришпорив коня, он поскакал обратно к бойцам.

Упершись ручищами в луку седла, Гнадсог провожал его взглядом. Потом его темные, как речная вода, глаза повернулись к Лизаэру.

— Что вы думаете по этому поводу, ваше высочество?

В устах капитана титул смахивал на оскорбление. Лизаэр с вызовом вскинул голову.

— Пошлите ваших всадников, — предложил он. — Если западня действительно существует, пусть уничтожат ее с минимальными потерями.

— Но вы, как вижу, сомневаетесь в существовании западни.

Диган старался успокоить своего горячего коня. Не сводя глаз с Лизаэра, главнокомандующий поднял руку в перчатке с золотистой бахромой, подавая войскам команду «вольно».

— Почему? — допытывался Диган.

— Потому что в Итарре я однажды видел Аритона в окружении маленьких оборванцев из работных домов. Он развлекал этих детей, даже не догадываясь о моем присутствии.

На утреннем солнце светлолицый принц казался скульптурой, высеченной из глыбы льда. Лизаэр дотронулся до своего новенького меча с черной рукояткой, специально изготовленного ему для этой войны. Ходили слухи, что оружейник выгравировал на лезвии имя Аритона перевернутыми буквами и это якобы должно было помочь наследному принцу убить колдуна.

— Повелитель Теней не особенно разборчив в средствах. Но я достаточно хорошо изучил его натуру и могу утверждать: он ни за что не позволил бы использовать малолетних детей в качестве приманки.

Уверенный тон Лизаэра побудил капитана Гнадсога призадуматься.

— Возможно, вы правы.

Слова Лизаэра имели убедительное подтверждение — устроенный Аритоном побег маленьких невольников из работных домов. Его взятки были настолько щедры, что только весьма жесткие меры позволили выявить имена его сообщников. Гнадсог поскреб зачесавшееся правое запястье.

— Ладно, докажем Пескилю, что он трусит.

Сорок всадников отправились выслеживать детей. Глядя, как они удаляются, Пескиль презрительно скривил тонкие губы.

— Эти выскочки, с которыми нянчится Гнадсог, никогда его не слушаются. Ну и ладно, мы будем держаться в стороне.

Один из лейтенантов с недоумением посмотрел на командира.

— Неужели они двинут туда всю армию? А нам что, придется скакать вслед?

— Деширцы не будут ставить ловушек на краю леса. Такие штучки они всегда прячут где-нибудь подальше.

Пескиль задумался, ковыряя ногтем в зубах.

— Да, нам тоже придется в это ввязаться, — хмыкнув, продолжал он. — Вперед они пошлют два полка отборных войск, еще два будут прочесывать лес по бокам. Так что все ловушки варваров и все их пружинки сработают раньше, чем мы ступим на тропу. Но у Стейвена просто не хватит его грязных ухищрений, чтобы уничтожить десятитысячную армию, оставаясь вне досягаемости. Наша работа начнется в конце, когда лес повыбьет спесь из вояк Дигана.

— Надеюсь, что твои расчеты совпадут с замыслами Дейлиона.

Лейтенант поправил поводья.

— Говорят, мы сражаемся против чародея, умеющего насылать тьму. А я-то, Ситэр меня побери, всегда мечтал умереть богатым.

Едва четыре десятка легко вооруженных итарранских всадников показались на вершине холма, что спускался к броду, шестеро мальчишек, схватив деревянные копья, стремглав бросились в лес. Может, они просто нарушили родительский запрет и отправились поиграть, а может, и в самом деле служили приманкой. Всадникам было не до размышлений. Пришпорив коней, они устремились в погоню. Игры закончились. Началась охота взрослых людей, и мальчишки бежали не чуя ног. Они неслись по росистому дерну, а всадники с мечами наголо буквально наступали им на пятки. Ребята мчались напрямик, и игрушечные копья служили им теперь шестами, помогавшими преодолевать заболоченные участки и перепрыгивать через ручейки.

У преследуемых было два преимущества: малый вес и обувь из оленьей кожи, почти не оставлявшая следов на пригорках и в низинах. У лошадей было два недостатка: добротные железные подковы и всадники на спинах, а потому животные вязли в рыхлом торфе. Всадникам приходилось лавировать, выбирая твердую почву, либо не щадить лошадей, загоняя их в болото. Каждому из сорока хотелось изрубить малолетних варваров в куски, но они помнили четкий приказ: не убивать, а преследовать. Гнать по лесу до тех пор, пока мальчишки не устанут и не выбьются из сил. Тогда им, как любым детям, отчаянно захочется домой. Здесь-то и начнется второй этап охоты. Нужно будет убедить их, что погоня отстала, а самим незаметно отправиться по следу. Небось, их отцы размечтались о том, как будут убивать наемников. Пусть полюбуются, как убивают их щенков. Интересно будет взглянуть на их хваленое хладнокровие.

Замысел казался безупречным и согревал сердце каждого из сорока всадников. Но Гнадсог, при всем упрямстве и жестокости, выработанных в нем ратным ремеслом, вовсе не желал рисковать понапрасну.

Он видел, как его всадники вклинились в стену орешника, почти настигнув последнего из убегающих. Заросли быстро поглотили детей, и преследователи потеряли их из виду. Вверх взмывали стаи потревоженных ворон, по лесу разносилось их хриплое предостерегающее карканье. Испуганные белки торопились забраться повыше. Казалось, лес сговорился против всадников. Вереск, колючие кусты шиповника, нижние ветви деревьев — все вставало на их пути. Но люди упрямо двигались вперед. Под копытами их забрызганных грязью лошадей хрустел валежник, чавкал мох болотных кочек, гулко звенел гранит.

Дети бежали молча и бесшумно. В своей одежде из оленьей кожи они почти сливались с окружающим лесом. Один из мальчишек был светловолосым, и, когда солнечный луч, пробившийся в лесной сумрак, случайно прошелся по его голове, всадники сразу заметили сверкнувший блик.

Итарранец, скакавший впереди остальных, старался не потерять живую мишень из виду. Кроме нее, он не замечал ничего... даже прилаженного к стволу дуба деревянного копья. Пришпоренная лошадь поскользнулась на гнилом осклизлом бревне и рухнула вниз. Копье пропороло ей грудь. Лес мгновенно наполнился ржанием обреченного животного.

Трудно сказать, было ли то трагическим совпадением или результатом коварного расчета, но всадник, вылетев из седла, ударился о толстый сук и сломал себе шею.

Первая жертва деширских варваров, он умирал, оставаясь в сознании, с открытыми глазами и привкусом крови во рту.

Погоня приостановилась. Лошадь перестала ржать и лишь хрипела, дергаясь в предсмертных судорогах. Всадники как могли успокаивали своих взбудораженных коней.

— Он больше не дышит, — произнес воин, склонившийся над неподвижным телом.

Воцарилось тягостное молчание. Внутри каждого из тридцати девяти человек происходила напряженная борьба: возвращаться назад и подымать армию либо продолжать погоню за этими вшивыми гаденышами, с малолетства научившимися убивать.

— Копье Даркарона им в пузо! — в гневе закричал один из всадников. — И нам еще говорили, что варвары ставят ловушки только в глубине леса! Что нам теперь — и дальше испытывать судьбу? Гнаться за этими волчатами, пока их ловушки не прикончат еще кого-нибудь из нас?

Командир отряда, получивший должность через протекцию итарранской знати, грубо оборвал его.

— У нас есть приказ, и мы должны его выполнить. Преследование продолжается. Один из вас отправится назад с донесением и печальным грузом. Главнокомандующий Диган — это вам не итарранский наемник, которого волнует лишь звонкая монета. Он обязательно поднимет армию. Он должен это сделать, иначе его засмеют как труса.

Случившееся приняло иной оборот и теперь выглядело как вопиющее оскорбление. Неужели итарранская армия позволит, чтобы ее солдаты погибали, становясь жертвами малолетних варваров?

Всадники встретили эти слова одобрительными возгласами. Тот, кому было приказано отправиться с донесением, спешился, а к седлу его лошади привязали убитого. Парадный марш закончился. Начиналась война.

След шестерых мальчишек давно простыл; они продолжали молча улепетывать по болотистому берегу Талькворина. Но оставались другие следы: на пятачках зеленого мха, в зарослях осоки, и они быстро заполнялись бурой водой. То были следы лошадиных копыт итарранской конницы. Следом двигалась пехота. Под солдатскими ногами земля превращалась в коричневую жижу. Она булькала и чавкала, и мундиры вестовых, равно как и великолепные попоны их лошадей, очень быстро оказались забрызганными и запачканными. Копья цеплялись за кустарники. Неужели совсем недавно эти люди смеялись и шутили, двигаясь к Страккскому лесу? Теперь угрюмое молчание прерывалось лишь приглушенными яростными вскриками и ругательствами.

Повозки с провиантом было решено оставить под охраной на границе леса. Если Гнадсог и не одобрял решения направить основные части вдоль берега Талькворина, он предпочитал об этом помалкивать. Его плотно сжатые губы казались тонким шрамом на пергаментном лице. Война была его ремеслом, и он вел копьеносцев, исполненный привычной решимости.

До полудня армия не встретила ни одной засады. Постепенно склоны речной поймы стали круче, а почва под ногами — тверже, но она все равно неистребимо пахла болотом. В воздухе звенели тучи комаров. Но когда двигаться стало легче, настроение солдат улучшилось. Видя, что пространство между склонами холмов и рекой слишком узко и, нарушив боевой порядок, армия вынуждена двигаться толпой, Гнадсог высказал свои соображения Дигану и получил разрешение перестроить части.

— Не нравится мне все это, — бормотал он, наблюдая за маневрами солдат.

Дробить силы было не в его правилах, но иного выхода он сейчас не видел. За первой грядой холмов, примыкающих к реке, тянулась вторая. Их разделяла узкая долина. Гнадсог решил разделить армию на три части. Ударный полк конницы должен был незамедлительно двинуться вперед. Пехотинцы разделялись на два отряда: одному приказано было продолжить двигаться по берегу, а второму — по долине между грядами холмов.

— Слишком уж легко, — пробормотал Гнадсог себе под нос.

Его слова услышал Диган, снявший шлем, чтобы поправить оперение, смятое низкими ветвями.

— А почему это должно быть трудным? — удивленно спросил он.

— Война против кланов Стейвена не может быть легкой.

Гнадсог смачно сплюнул на землю.

— Да, не может.

— Возможно, сейчас этими варварами командует отнюдь не предводитель, — бесстрастно произнес Лизаэр, слегка опираясь обеими руками на рукоять меча.

Гнадсог прокашлялся.

— Ваш вороватый хорек-чародей и впрямь умен. Недаром вы на разные лады пели об этом государственному совету.

Равнодушный к тому, как его высочество воспримет столь дерзкие слова, Гнадсог усмехнулся, обнажая желтые зубы.

— Вы и господин Диган поедете в арьергарде второй дивизии. И если мы вернемся назад и вам удастся выставить городских правителей полными дураками, что и есть на самом деле, — что ж, тем лучше. Я предпочитаю быстрые атаки с использованием численного превосходства. Ну а если мы тут завязнем и угробим большую часть армии, вы всегда сможете меня разжаловать. В таком случае я рискую лишь своей пенсией, а не вашими головами.

Нахлобучив шлем и поигрывая поводьями, Диган выжидающе глядел на капитана. Он был похож на статую, облаченную в дорогостоящую амуницию.

Опытный в придворных интригах Лизаэр сразу сообразил, что из уст Дигана сейчас посыплются неуместные возражения, ибо озабоченность Гнадсога была вполне искренней. Просто бравый вояка не умел и не любил изысканно выражаться.

— Здравый смысл еще никому не грозил потерей пенсии, — дипломатично произнес принц.

Затем, потрепав лошадь по шее, он улыбнулся Дигану.

— Поскольку я говорил вашим сановникам чистую правду, мы действительно поедем позади. Вне зависимости от того, удастся или нет захватить этот лагерь врасплох, а также независимо от того, находится ли там Аритон, мы должны ожидать его магических контрдействий. Наше присутствие может понадобиться для воодушевления солдат.

— Моя сестра сочтет вас малодушным, — процедил сквозь зубы Диган.

— Что ж поделать, — не переставая улыбаться, ответил Лизаэр. — Пусть лучше она бросит этот упрек мне в лицо, чем будет оплакивать мою гибель.

Пришпорив гнедого, он направился к берегу, где как раз проходили солдаты второго отряда, сворачивая в долину. Диган раздраженно поправил шлем и натянул обвисшие поводья. Когда главнокомандующий удалился на достаточное расстояние, Гнадсог снова плюнул, теперь от искреннего восхищения.

— До чего же эта знать любит наряжаться, — посетовал он, обращаясь к младшему командиру, дожидавшемуся приказа выступать. — Но этот наследный щенок обходителен, ничего не скажешь. Может, в сражении от него мало толку, и все же не хотел бы я иметь его своим врагом.

Младший командир, не зная что сказать о столь высоких особах и опасаясь наговорить лишнего, пожаловался на засилье комаров.

— Ладно, — теряя терпение, сказал Гнадсог. — Труби сигнал к выступлению! Варвары заждались. Нутром чую. Так что поторопимся устроить им кровопускание.

В зелени леса исчезали реющие знамена и сверкающие на солнце копья и пики второй дивизии. Разделенная армия продолжала двигаться вверх по реке. Поскрипывали доспехи, звенели стремена, и среди этих звуков почти затерялся недовольный крик одинокой сойки.

Откуда-то с холма в ответ прокричала другая сойка. Скрываясь в тени деревьев, Каол велел шестерым мальчишкам убираться подальше от опасного места. Лицо его для маскировки было перепачкано древесным углем.

— Путь свободен, — торопливо прошептал он гонцу, дожидавшемуся вестей.

Гонец беззвучно исчез; ни прутика не хрустнуло под его сапогами из мягкой оленьей кожи. Отогнутые ветки встали на место, и сквозь просветы в трепещущей на ветру листве Каол продолжил наблюдение за итарранской армией, методично подсчитывая проходящие шеренги.

По берегу и по долине двигались внушительные отряды. Наверное, итарранские солдаты все еще надеялись на быструю и легкую победу. Подумав об этом, Каол усмехнулся.

Крик третьей сойки донесся со стороны болот.

— Пора, — негромко произнес Каол.

Он дважды махнул рукой, подавая условный сигнал. Ближайший к Каолу дозорный передал сигнал дальше, и тот побежал по живой цепи, пока не достиг высохшего русла, которое подобно шраму перерезало холм.

— Эгей! — крикнул погонщик у запруды.

Он слегка щелкнул кнутом. Могло показаться, что где-то просто обломилась ветка, но четверка лошадей, впряженных в общее ярмо, послушно сдвинулась с места. В густо смазанных желобах деревянных блоков бесшумно натянулись веревки. Нехитрый механизм удвоил тягловую силу лошадей, и начали смещаться массивные бревна, подпиравшие запруду. Ее водная гладь была завалена заостренными древесными стволами. Погонщик вновь щелкнул кнутом. На лошадиных шеях проступили вздувшиеся жилы. Животные сделали еще несколько шагов, глубоко увязая копытами в рыхлой земле.

Одна из подпор подалась и упала, другие качнулись. Запруда накренилась, и ее бревна мгновенно потемнели от первых прорвавшихся струй. Пока бревна трещали и рушились, погонщик успел выпрячь лошадей, и те пустились легким галопом вверх по склону.

Вода стремительно их нагоняла. Обильные весенние дожди, лившие в последние недели, успели заполнить запруду почти до краев, и теперь вода, обрадовавшись свободе, устремилась вниз. Поток рокотал, пенился, то и дело обнажая острые зубы бревен. Он ширился, словно намеревался унести с собой и лошадей, и погонщика. Тому едва удавалось сдерживать испуганных животных. Но буйство водной стихии, увлекающей за собой, будто щепки, стволы берез и бузины, рождало в самом деширце не страх, а ликование. Он знал: одновременно были высвобождены воды еще пяти запруд на сухих руслах, спускавшихся к Талькворину. И везде бешеные потоки несли с собой десятки заостренных бревен. В считанные минуты река и ее берега превратились в ревущую, грохочущую и совершенно неуправляемую водную стихию.

Птицы спешно покидали прибрежные камыши Талькворина. Стадо оленей, топча заросли рогоза и цветущие мальвы, бросилось вниз по берегу, но там их подстерегала другая опасность — приближающаяся армия. Лошади передового отряда вдруг начали фыркать, храпеть и все время норовили свернуть в сторону. Ни понукания, ни вонзающиеся в бока шпоры не могли заставить испуганных животных двигаться дальше. Гнадсог остановился, вскинул голову и прислушался.

Он понял причину неожиданного упрямства лошадей, но было слишком поздно. Громовые раскаты, доносившиеся с разных сторон, не имели ничего общего с грозой; небо оставалось безоблачным. Гул нарастал, и, казалось, все вокруг сотрясалось. Сквозь кусты Гнадсог видел поворотивших вспять дозорных, которые кричали и размахивали руками. Зажав в железном кулаке поводья, капитан круто развернул лошадь, и та задела боком поджарого конька, на котором сидел личный вестовой Гнадсога.

— Скачи! — крикнул капитан. — Разыщи Дигана и принца и скажи, чтобы забирались как можно выше.

Гнадсог охрип от крика, приказывая поворотить шеренги вспять, но строй первой дивизии уже был нарушен. Половина коней обезумела от страха; стадный инстинкт побуждал их спасаться бегством, и всадники становились обременительным грузом.

На узком пространстве собралось слишком много людей, чтобы они могли быстро развернуться и отступить. Поток все равно двигался быстрее, и передние шеренги отчетливо видели его приближение.

Повторяя изгибы реки, по ней катилась буро-коричневая стена, ощетинившись остриями бревен, вырванными с корнем деревьями и кустами. Спасения от нее не было. Авангард доблестной итарранской армии был охвачен безмолвным ужасом, впрочем длившимся недолго.

Вода нанесла удар.

Люди, лошади, горделивые знамена — все было сметено кольчужной рукавицей судьбы. Отчаянно ржали падавшие кони, погребая под собой всадников; оставшихся в живых добивала вода. Но страшнее воды были заостренные бревна. Они выпрыгивали из пенных воронок, не щадя ничего, что встречалось на их пути. Они убивали, калечили, крушили. Трещали древки ломающихся копий, а их острия вонзались в копьеносцев. Стихия расправлялась с солдатами их же оружием, превосходя жестокостью любого кровожадного врага.

Водная стена двигалась ужасающе быстро, увлекая за собой изуродованные лошадиные трупы, грязные, изорванные знамена и обезображенные тела погибших или тяжело раненных людей. Из всего первого отряда удалось спастись лишь тем, кто находился в самом его хвосте.

Когда вестовой Гнадсога примчался к Дигану, главнокомандующий и не подумал искать укрытие на вершине холма. Он отобрал четырех надежных солдат, поручив им препроводить Лизаэра в безопасное место, затем отдал спешный приказ войскам отойти как можно дальше от берега, к подножию второй гряды холмов.

Болотистая земля громко зачавкала под ногами и копытами внезапно остановившейся дивизии. Голос Дигана тонул в этом шуме, тем более что был несравним с зычным голосом Гнадсога. Поэтому, когда четверо солдат, отправленные за принцем, сгрудились напротив Дигана, теребя в руках поводья, он посчитал, что, должно быть, те чего-то не поняли.

— Я же сказал, сопровождать принца! — заорал, приходя в ярость, Диган. — Вам было велено охранять его высочество Лизаэра.

Солдаты словно оглохли.

Диган резко обернулся назад и уперся взглядом прямо в спокойные синие глаза Лизаэра.

— Вперед! — сказал принц. — Я допустил ошибку. Но это прежде всего моя война. Так дайте мне спасти то, что смогу. Боюсь, худшее еще впереди.

Разозленный и вовсе не желающий покидать командный пост, Диган дернул поводья, чтобы развернуть лошадь. Поводья натянулись и вдруг повисли; кто-то из солдат успел обрезать ремни. Заботливые подчиненные хотели, чтобы лошадь унесла всадника подальше от реки и войск.

— Провалитесь вы в Ситэр с вашими высокородными амбициями! — заорал Диган.

В ответ Лизаэр равнодушно махнул ему рукой и стал быстро отдавать распоряжения, которые чудесным образом подействовали на войска и восстановили порядок. Пока лошадь Дигана вели по лесистому склону вверх, главнокомандующего сверлила злобная мысль о впечатляющем превосходстве Лизаэра с его обаянием, стойкостью и врожденным талантом повелевать. Запоздало и неохотно Диган признал: не зря Содружество Семи так настаивало на возрождении королевского правления.

Усилиями Лизаэра удалось отвести три четверти состава второго отряда. Но цепь холмов не была сплошной, и через одну из таких брешей поток ворвался в их долину. Казалось, река тяготилась грузом трупов и искала место, куда его сбросить.

Лизаэр слышал гул и плеск воды. Через гнедого ему передались глухие удары, сотрясавшие землю. Но принц даже не обернулся. Всеми фибрами души предчувствуя скорую беду, он продолжал спокойным, звонким голосом отдавать распоряжения, ибо еще не все отряды были выведены в безопасные места.

Солдатам, которые вели под уздцы лошадь Дигана, оставалось лишь беспомощно наблюдать со склона, как неистовый поток заполняет долину. Они видели страх на лицах товарищей, запертых в ловушке стихии. Видели и ничего не могли сделать. Вода и здесь ломала строй войск, который, как ни странно, сохранялся до последней минуты. Солдаты не могли сдержать слез, когда глядели на отчаянные усилия принца удержаться на великолепно вышколенном гнедом коне.

Убереженный от гибели главнокомандующий больше не сопротивлялся провожатым. Он сознавал, что помочь принцу невозможно. Как ни чудовищно, но сейчас вряд ли кто-нибудь смог бы помочь Лизаэру. Чувствовалось, гнедой побывал в руках лучших лошадников и его учили не теряться в любых передрягах. Однако он не ощущал узды, и под натиском бешено наступающего потока природный инстинкт взял верх над выучкой. Конь встал на дыбы, а затем стрелой понесся прямо на скопление солдат. Безумие гнедого передалось людям: они бросились врассыпную. Никто не считал, сколько пехотинцев стали жертвами его копыт. Не разбирая, бегут они по земле или по головам своих же товарищей, солдаты торопились вскарабкаться на холм... Шум накрывшей их воды заглушил все крики, стоны и бессмысленные проклятия.

Поскольку конь и всадник двигались вместе с потоком, водная стена накрыла их не сразу. Оба отчаянно боролись за жизнь. Гнедой, задрав морду, сверкал белками выпученных глаз. Принц успел промокнуть, и на золотистых волосах блестели радужные капельки. Лизаэр сбросил шлем, но не мог сделать то же самое с кольчугой, которая тянула вниз.

Трудно сказать, сколько могла бы продолжаться эта скачка; неизвестно также, что именно ее оборвало. Возможно, коня ударило бревном, а может, он споткнулся о мертвое тело какого-нибудь солдата. Гнедой опрокинулся, и в ту же секунду его накрыло потоком. Куда делся всадник, не видел никто.

Главнокомандующий Диган внезапно очнулся.

— Вы двое! — проговорил он сквозь стиснутые зубы, обращаясь к солдатам, все еще державшим под уздцы его лошадь. — Немедленно закрепите поводья!

Он остервенело взмахнул поводьями, и если бы солдаты не попятились, кто-то из них мог бы остаться без глаза. Едва дождавшись возможности снова управлять лошадью, Диган понесся вниз и вернулся на свой пост. Теперь его крик был настолько громким, что заглушал шум воды.

— Итарранцы, ко мне! Перестроить ряды!

Где-то вверх по течению притаились варвары из кланов Стейвена, устроившие эту водную бойню. Пусть не рассчитывают, что итарранскую армию можно запугать и заставить повернуть назад. Грязными трюками они погубили немало доблестных солдат, но их собственная гибель будет не легче. Диган поклялся в этом, оценивая потери и убеждаясь, что они намного больше, чем он предполагал. В обеих дивизиях уцелело не более четверти солдат. Они медленно двигались к берегу, таща с собой раненых и умирающих товарищей. И все же их участь была чуть лучше участи кавалеристов авангарда. Потоп оказался лишь началом в цепи ужасов Страккского леса. Подчиняясь логичным доводам Лизаэра, кавалеристы, высланные вперед ранее других и не столкнувшиеся с разгулом водной стихии, оказались в местах, где каждый шаг мог оказаться последним. Берег был усеян тщательно замаскированными ловчими ямами. Ступая вроде бы на твердую почву, лошади проваливались и, обреченно взмахнув передними ногами, летели вместе с всадниками вниз, на острые колья.

— Оставайтесь в низинах! — кричал Диган.

Нужно было собирать и сплачивать остатки второго отряда, и главнокомандующий ценой немалых усилий заставил свою лошадь погрузиться по брюхо в водный поток, все еще шумевший в долине. Вода задирала края попоны и мешала двигаться, рискуя утащить лошадь за собой. Тогда Диган оборвал кромки. Но поскольку на них был вышит его фамильный герб и знаки отличия, кто-то из усердных лейтенантов, не обращая внимания на свою рану и льющуюся кровь, поспешил выловить эти тряпки и кое-как нацепил на древко копья. Под этим заляпанным грязью и пахнущим болотом знаменем, с которого не переставала капать вода, второй отряд собирал таких же мокрых и грязных уцелевших бойцов. Сюда же снесли стонущих раненых. Всех лошадей, не способных двигаться дальше, быстро добивали скрепя сердце.

Поток схлынул, оставив после себя множество мутных вспененных ручейков и мокрую, всю в рытвинах и канавах землю. Эти канавы и рытвины не были следами пронесшихся вместе с потоком камней и бревен. Их проделали тела тысячи восьмисот доблестных солдат итарранской армии, которые еще утром маршировали к Страккскому лесу стройными рядами, сверкая новым оружием и доспехами, купленными на деньги городской казны. А как горделиво реяли над их головами шелковые знамена!

В образовавшихся мелких заводях осели человеческие тела и конские трупы. Но никому из солдат Дигана не встретился труп несравненного гнедого коня, умевшего без узды повиноваться всаднику. Следов его высокородного всадника также никто не видел.

О Лизаэре не было произнесено ни слова. Но теперь, в непривычной тишине, его отсутствие угнетало всех: от Дигана до последнего солдата. На берегу реки небольшой отряд лучников торопился починить порванную тетиву луков и расправлял мокрое оперение стрел. Увязая по колено в болотной жиже и примятой осоке, копьеносцы остервенело срезали кинжалами с древков копий промокшие вымпелы, которые могли лишь помешать в бою. Этим угрюмым, отчаявшимся людям не терпелось схватиться с варварами и расквитаться за все и всех.

В ветвях прокричала невидимая сойка. Издалека ей ответила вторая. Другие птицы пока не торопились возвращаться на берега Талькворина.

Листва слегка колыхнулась. Что-то хрустнуло, но солдатам было не до веток. Секундой позже один из них зашатался и рухнул на землю. В горле у него торчала стрела. За нею на итарранцев обрушился град стрел.

Варвары возвестили о своем присутствии.

Еще один солдат, падая, ударился о лошадь Дигана, отчего она шарахнулась в сторону. Диган натянул поводья, не давая ей взбрыкнуть. Его щеку обдало ветерком; стрела пролетела совсем рядом. Эти лесные бестии берегли стрелы. Вызвав смятение среди противника, они на время затаились, а теперь стреляли не спеша, словно зная, что добыча никуда от них не уйдет. Клановое отродье пряталось в густом березняке на вершине холма. Стрелы летели совсем бесшумно. Почти ни одна из них не прошла мимо цели. Лучники варваров умели бить наверняка.

Диган приказал немедленно отступать, отходить к реке и погружаться в воду по самые плечи. Он велел солдатам использовать любое укрытие: от холмиков и кочек до конских трупов. Испуганная лошадь Дигана взбрыкивала и металась, и ему пришлось выхватить меч и несколько раз ударить ее плашмя. Но когда он двинулся в заросли прибрежных камышей, за ним последовали лишь опытные, испытанные в битвах солдаты.

Остальные, в особенности новобранцы, жаждали возмездия и устремились туда, откуда летели стрелы.

Ловчие ямы, ловушки-пружинки и веревочные капканы, поджидавшие итарранцев, собрали урожай вражеских жизней. Бойцы Стейвена воевали не числом, а неистощимой изобретательностью. И вновь Страккский лес разорвали крики раненых и умирающих солдат Итарры. Тех, кто еще был жив, молча добивали. Никому из итарранцев так и не удалось нанести ни одного ответного удара.

Невдалеке от этих мест, в каких-то четырехстах ярдах вниз по течению, куда выплеснулись мутно-желтые воды ослабевшего потока, дозорные Пескиля, которые бесшумно двигались по топкой земле, обнаружили Лизаэра Илессидского. Он стоял на песчаном островке, насквозь промокший, сжимая в руке меч. Левое плечо принца было окровавлено. Лицо покрывало множество ссадин, мундир порвался в клочья.

Драгоценные сапфиры наполовину оторвались от мундира и теперь болтались на нитках, при каждом вдохе принца вспыхивая ярким холодным огнем. Почти у самых ног Лизаэра лежал его верный гнедой. Из лошадиного бока торчало бревно, горло было располосовано. Остекленевшие глаза гнедого плотно облепили пирующие мухи.

Осторожно ступая по колено в воде (мутный поток все еще оставался опасен мелкими кольями и острыми обломками), дозорный, первым увидевший Лизаэра, шепотом позвал:

— Ваше высочество!

Вздрогнув, словно от удара, Лизаэр обернулся. На подбородке чернела запекшаяся кровь. Само лицо было мертвенно-бледным, а глаза — холодными и пустыми, как его сапфиры. Рука принца, кое-как перевязанная лоскутом, кровоточила; скорее всего, из-за глубокой раны. Увидев его лицо, дозорный сразу нашел причину сбивчивого дыхания: сквозь разорванную кольчугу просвечивал крупный синяк.

— Кажется, вы сломали себе ключицу, — по-прежнему шепотом продолжал солдат Пескиля, разбиравшийся в подобных вещах.

Ответа он не получил. Опытные глаза дозорного заметили, как у Лизаэра по всему телу пробежала дрожь.

— Не волнуйтесь, вы просто сильно ударились. Вам надо сесть.

Дозорный подошел к принцу, боясь, что тот может упасть в обморок.

— Не здесь! — резко сказал Лизаэр.

Нельзя было понять, видит ли он жуткое скопище обезображенных трупов, которыми усеяно пространство вокруг него. Принц отвернулся и вперил взгляд в труп своего коня.

— Только не здесь.

Мутно-желтый поток принес из долины частокол мелких бревен. Прицепившиеся кусты скрепляли их ветками. Солнце играло на лезвии плывшей пики. Мокрые ленты ее вымпела трепали по щеке труп солдата. Рот несчастного все еще был открыт в немом удивлении, как будто мертвец продолжал удивляться тому, что ему начисто вырвало нижнюю челюсть. Лизаэр бросил меч, поднял руку и пальцами загородился от жуткого зрелища.

Дозорный снова подумал, что принц близок к потере сознания, и осторожно взял его под локоть. Лизаэр вздрогнул. Он резко вскинул голову, потом оттолкнул дозорного. Тот догадался: принц находится в полном сознании, но охвачен глубоким отвращением к самому себе. Открытие было не из приятных, и солдат невольно поежился.

— Я ошибся, — все тем же ясным, полным самобичевания голосом произнес Лизаэр. — Да смилостивится надо мной Дейлион, если я того еще заслуживаю. Мой глупый идеализм и ложные представления — вот истинные причины гибели всех этих бедняг.

Солдат Пескиля ограничился расхожей фразой:

— Ваше высочество, кланы никогда не вели честной войны.

Но отнюдь не стратегия варваров и не чудовищные виды оружия заставляли сердце Лизаэра разрываться в бессильной ярости. Он понял, что стал жертвой изощренного обмана. Сколькими тысячами жизней поверивших в него людей он заплатил за это понимание?

Аритон был настоящим гением обмана. В сравнении с ним его картанские предки выглядели безобидными простаками. Шестеро мальчишек действительно служили приманкой, да такой, что загнали в ловушку и погубили почти две дивизии! Значит, та сцена в трущобах Итарры, когда Фаленит умильно пускал вместе с маленькими оборванцами призрачную бригантину, была... уловкой, тщательно продуманной и безупречнейшим образом исполненной. Теперь, стоя над трупом гнедого и видя, как поток несет мимо все новые тела, Лизаэр запоздало понял страшную изнанку тогдашней идиллии на грязной итарранской улочке. Радость Аритона, его сострадание и неистовое самопожертвование во имя несчастных узников работных домов было не более чем мастерски сыгранной ролью. Просто очередным трюком его изощренного на злодеяния ума. Каков мерзавец!

Нет, он не ублюдочный сын Авара. Он — исчадие теней, для которого не существует ничего святого. Только неутихающая порочная страсть ко лжи, способной пробудить человеческую симпатию, чтобы потом беззастенчиво и бессовестно превратить эту симпатию в свое оружие.

Возможно, Лизаэр забыл о проклятии Деш-Тира, продолжавшем управлять его мыслями. Он твердо верил, что вернулся к прежним высоким нравственным принципам. Его брат, столь искушенный в магии и в беспринципных манипуляциях... опасен для общества. Учитывая, что лагеря варваров разбросаны по всей Этере и каждый из них будет действенным орудием в руках Аритона, нетрудно представить, в какой невообразимый хаос может погрузиться континент по воле одного негодяя.

Лизаэр встрепенулся. Онемев от чудовищности своей ошибки, он наклонился и поднял меч. Потом обтер рукавом мундира лезвие. Дозорный нес какую-то заботливую чепуху, и принц не удостоил его вниманием.

— У меня погиб конь, — хрипло перебил солдата Лизаэр. — Мне крайне необходим другой.

— Мои люди передвигаются пешком, — ответил ему суровый голос откуда-то сбоку.

Невидимый и незаметный, Пескиль преодолел несколько последних шагов до песчаного островка. За ним следовало несколько дозорных. Ему немедленно доложили о произошедшем в дозоре. Одно это показывало, с какой серьезностью его подчиненные относятся к своим обязанностям. Лизаэр и его слова оставил без внимания. Широко раскрытые бесстрастные глаза принца переместились на командира итарранских наемников.

— Это была моя ошибка. Поскольку мое незнание и непонимание привели к огромной беде, я готов внимательно выслушать все, что скажут в мой адрес. Но в одном я не отступлю ни на шаг: Аритон Фаленский будет остановлен. И убит. И если вы сочтете необходимым убивать детей, чтобы лишить его поддержки кланов Стейвена, я более не стану возражать.

Пескиль наморщил лоб, изогнув черные брови. Если слова Лизаэра и удивили его, то всегдашний насмешливый тон оставался прежним.

— Наш дорогой Диган жив? — спросил Пескиль.

— Надеюсь, да. Я отправил его на вершину холма, как и тех солдат, которых мне удалось уберечь от опасности.

С ледяной вежливостью принц осведомился:

— Будут еще вопросы?

Теперь по лицу Пескиля было видно, что он уже не настроен шутить.

Тем же изысканно вежливым тоном Лизаэр добавил:

— Если я не ошибаюсь, моим первейшим долгом было позаботиться, чтобы у солдат остался их командир.

Пескиль дернул головой, и тощая косица, в которую он заплетал волосы перед сражениями, хлопнула его по щеке.

— Мне плевать на ваши словоизлияния. Меня интересует другое: как вам удалось заставить всех этих выскочек из итарранской знати выполнять ваши приказы?

Лизаэр недоуменно поглядел на него.

— Это весьма просто, учитывая некоторые преимущества, которыми обладает тот, кто родился наследным принцем и соответствующим образом воспитывался. — Он тут же сопроводил свои довольно заносчивые слова улыбкой. — Одно из упомянутых преимуществ — отвратительная самонадеянность, которая отбивает у других охоту возражать.

Пескиль презрительно скривился, однако его подчиненные, хорошо знавшие командира, с трудом подавляли усмешки. Лизаэр это увидел и понял: он и Пескиль договорились. Поэтому принц спокойно выслушал грубоватую шутку командира:

— Ну что ж, ваше высочество. Только учтите: ваши преимущества существенно уменьшатся, если вы предпочтете и дальше истекать кровью. Вам останется только одно: растянуться рядом с этим конягой.

И все же Лизаэру очень не понравилось, что его достоинство задевают да еще в присутствии солдат. Он молча протянул наспех перевязанную руку, тряпица на которой уже промокла от крови. Пескиль махнул одному из людей, тот подошел к принцу и умело принялся за рану. Первым делом солдат снял окровавленную тряпку и извлек застрявший кусок железной скобы. Потом он промыл и со знанием дела перевязал рану.

— Повезло вам, ваше высочество, — заметил Пескиль. — Рана хоть и глубокая, но скоба не задела мышцу. Шрам, конечно, останется, зато рука будет действовать.

Лизаэр позволил осмотреть и зафиксировать сломанную левую ключицу, но и после этого почему-то не испытал ни облегчения, ни чувства благодарности к лекарю. На сердце у него словно лежал тяжелый камень.

— Сколько людей уцелело? — спросил он как можно спокойнее.

— Ни одного.

Пескиль сощурился, глядя на мутные воды. Мимо проплыли вырванные с корнем кусты, таща за собой труп, зацепившийся за них обрывками кольчуги.

— Одним этим «купанием» варвары явно не обошлись. Они наверняка понастроили ловушек. Ямы с кольями, пружинки, способные мгновенно пропороть кишки. Вы же шли против кланов Стейвена.

Дав принцу время прийти в себя и полностью осознать ужасающую правду, Пескиль усмехнулся.

— Знаю, о ком вы сейчас думаете. О Гнадсоге. Так скажите прямо. Вы не можете взять в толк, как же так — опытный командир и вдруг, невзирая на опыт и чутье солдата, не возразил ни единым словом...

Неистовый и неутомимый наемник, не понаслышке знавший стратегию варваров, с сожалением и даже сочувствием поглядел на Лизаэра.

— Должно быть, вы не знаете, что у Гнадсога от рук варваров погибли его малолетний сын и брат. Они ехали с торговым караваном в Восточный Вард, на свадьбу к родственникам. Дальше, я думаю, объяснять ни к чему, вы и сами все понимаете. Гнадсог начинал военную карьеру как наемник — это вам каждый подтвердит. Но в один прекрасный момент прекратил этим заниматься, поскольку наше ремесло стало его затягивать. Он как-то мне признался, что истребление варваров для него дороже собственной жизни.

Нетерпеливого Пескиля стало тяготить искреннее и сосредоточенное внимание принца, который слушал его, не перебивая. Отпрыски итарранской знати так слушать не умели.

— Если старина Гнадсог верил, что сможет уложить хотя бы нескольких варваров, ради этого он был готов отправить всех своих солдат хоть в гости к Дейлиону, хоть в подземелья Ситэра.

— Это сделал не Гнадсог, а я, — поправил Пескиля Лизаэр.

Солдат-лекарь спешно докончил перевязку и в некотором смущении удалился. Видимо, он почуял, что этот разговор не предназначался для посторонних ушей.

— Наверное, тот же Дейлион заставил меня дожидаться вас на этом островке. Кто еще мне скажет, что теперь делать? Ведь на флангах у нас должны были остаться силы.

Пескиль негромко рассмеялся.

— Неужели?

Лизаэр опустил глаза, вспомнив все, что происходило, и как оно происходило. Кого он рассчитывает встретить на развороченных берегах взбесившейся реки? Только тени погибших и... живых варваров. Принц усилием воли заставил себя собраться.

— Вы боитесь увидеть это собственными глазами? — спросил он.

— Нет.

Пескиль махнул рукой, и наемники бесшумно исчезли, возобновив прерванный дозор. Пескиль осторожно вошел в коварные воды потока.

— Идемте, ваше высочество, — позвал он принца. — Но теперь мы будем охотиться на варваров по-моему.

Стараясь ничем себя не выдать, они двинулись вверх по реке. Они шли мимо распластавшихся мертвецов, глаза и рты которых скрывались под комьями грязи; мимо луж, где было больше крови, чем воды; мимо обломков мечей и пик. Пузом кверху лежали лошадиные туши, которые могли бы сойти за выброшенных на берег китов, если бы не куски сбруи и остатки стремян с клочьями зеленой или окровавленной травы. Лизаэр не вздрагивал и не отводил глаз. Пескиль потребовал, чтобы он сорвал с мундира все сапфиры, — блеск камней мог легко их выдать. Принц беспрекословно подчинился; остатки парадного великолепия таили угрозу для жизни. Спереди все яснее доносились крики и пронзительное ржание коней.

Варвары продолжали расправляться с теми, кого пощадила вода.

Бледное лицо принца стало совсем белым. Каждый шаг требовал предельного внимания. Здесь нужна была не храбрость, а осторожность. Лизаэр старался подражать движениям Пескиля, бесшумно передвигавшегося между зарослей камыша и обходившего ловушки, которые сам бы он никогда не заметил. Они оба старались ступать как можно мягче, не чавкая глиной и не разбрызгивая воду.

Лизаэр шел, стиснув зубы. Раны по-прежнему болели, каждое резкое движение отзывалось обжигающими ударами в боку и поврежденной ключице. Слегка задрожали листья на прибрежной иве. Лизаэр подумал, что это ветер. Но, оказывается, к ним осторожно пробирался один из дозорных Пескиля, вернувшийся с донесением. Командир наклонил голову, слушая его слова.

Лизаэр этих слов не слышал, хотя вокруг было достаточно тихо. Над головой не щебетали птицы. Шум речной воды стал почти прежним. И по-прежнему, равнодушные к людской войне, кровожадно звенели комары. Они выписывали круги вокруг лица, и принц изо всех сил старался, чтобы докучливые насекомые не попали ему в уши или в нос и не заставили чихнуть.

В верховье Талькворина тоже воцарилась тишина.

Стоя по щиколотки в воде, Лизаэр боролся с подступающей дрожью, вызванной не холодностью воды и не собственными ранами. Потом он понял, в чем причина: Пескиль разглядывал его из-под полуприкрытых век.

Придворная жизнь научила Лизаэра скрывать волнение и тревогу за маской равнодушия или беззаботного веселья. Только это позволило ему выдержать пронзительный взгляд командира и спокойным голосом спросить:

— Какие-нибудь новости?

Пескиль скривил верхнюю губу, затем растянул ее в улыбке, хотя радоваться было нечему.

— Тени, — отчетливо произнес он. — К западу от нас — тени и ловушки. К востоку, вдоль цепи холмов, — ловушки и лучники. Отряды, которые были посланы впереди дивизий, убедились в этом ценой собственных жизней. Но в отличие от жертв Талькворина там осталось достаточно сил, и наши солдаты продолжают сражаться.

В мозгу Лизаэра молнией вспыхнуло: Аритон здесь.

Известие помогло моментально собрать в кулак всю волю. Принц все же не позволил себе выхватить меч, хотя рука его и потянулась к ножнам. Его обуяло неистребимое желание мстить и убивать. Из-за его просчетов итарранские солдаты продолжают гибнуть. И первая его забота — о них.

— В долине совсем недавно слышались крики. Может, кто-то из наших еще жив.

— Знаю. — Пескиль шагнул вперед, пряча за усмешкой искреннее восхищение принцем. — Но давайте сначала пойдем вверх по реке.

Солнце начало клониться к закату. Утих шум падающей воды. То здесь то там им попадались вырванные и смятые болотные камыши, распластанные наподобие громадных рыбьих костей и прикрытые высыхающим илом. В загустевшем воздухе не было ни ветерка. Лизаэр досадовал, что они тащатся еле-еле, но Пескиль не торопился, предпочитая скрытность и осторожность. Повсюду глаз натыкался на распластанные или скрюченные тела мертвецов. «Словно лоскутки, высыпавшиеся из дырявого мешка какого-нибудь старьевщика-великана», — подумалось Лизаэру. Сколько они ни шли, им не попалось ни одной раненой лошади; только трупы. Лизаэр заметил, что далеко не все погибшие солдаты стали жертвами потопа и не у всех тела были обезображены ранами. В одном месте ему пришлось перешагивать через труп младшего командира, и увиденное чрезвычайно подействовало на принца: у воина было перерезано горло.

Принц задохнулся, чувствуя в желудке тошнотворный комок. Пескиль подтолкнул его, призывая не задерживаться.

— Нашли чему удивляться, — поморщился командир головорезов. — Неужели вы думали, что вокруг лежат только утонувшие при разливе реки?

Жара, жирная блестящая глина под ногами, капли, лениво шлепающиеся вниз с мокрых листьев рогоза, — все как будто сговорилось отвлечь внимание Лизаэра. Голова кружилась. Он злился, что ему никак не удается хотя бы частично восстановить самообладание.

— Ну не могли же эти проклятые варвары, погубив два наших отряда, не потерять ни одного человека.

— Разумеется, не могли, — согласился Пескиль.

Он снова остановился, чтобы принять донесение дозорного.

— Ну вот. Приятная новость. Диган жив. Мои люди переправили его в безопасное место, но сражаться он пока не может. Мой лекарь сейчас извлекает у него из тела наконечник стрелы и обломки кольчуги, засевшие в хряще.

Приятная новость не слишком обрадовала Лизаэра.

— Я пока еще не видел ни одного убитого варвара.

— Я видел, — сказал дозорный и исчез.

Пескиль внимательно вглядывался в кромку леса.

— Но не думайте, что их было много, ваше высочество, — сказал он. — Ни один варвар не станет сражаться, если может устроить засаду. Он не вылезет оттуда, покуда не убедится, что все его уловки сработали. Но даже тогда он будет крайне осторожен. Чтобы поймать и убить варвара из лесного клана, нужно подкрасться к нему вплотную, причем обязательно незаметно. А потому вы должны лежать и выжидать с терпением Эта-создателя.

Неожиданно Пескиль застыл на месте, плечом отпихнув Лизаэра назад.

— Тихо, — прошептал он. Лизаэр оцепенел.

— Не двигайтесь, — предупредил Пескиль. Командира не интересовали освещенные участки леса; его внимание было сосредоточено на погруженных в тень зарослях. Лизаэр тоже стал следить за лесом. За тучей комаров, танцующих в солнечных лучах, под изгибами серебристых арок буковых ветвей с их листьями цвета меди он увидел в земле зияющие черные дыры. Комья дерна свидетельствовали о том, что, когда земля под ногами лошадей начала оседать и проваливаться, животные отчаянно били передними копытами, стремясь выскочить из опасного места. Возле одной из ям валялись меч и золотая бахрома, оторванная от попоны. Тут же лежали убитые всадники. Руки одних были широко раскинуты, другие сжимали в мертвых пальцах древко убившей их стрелы. Лизаэр почувствовал, как у него закипает кровь и весь он наполняется неизъяснимой яростью, но заставил себя продолжить наблюдение. Он смотрел на примятые кусты, окровавленные колья и разорванную человеческую плоть, пытаясь воссоздать картину гибели тех, кому удалось спастись от буйства водной стихии.

Судя по всему, лесные варвары основательно готовились к встрече итарранской армии.

Из глубины леса донесся чей-то стон. Лизаэр напрягся, готовый вскочить и броситься на подмогу. Пескиль резко осадил его. По сломанной ключице побежали волны боли, перекликаясь с болью в левой стороне груди. Лизаэр только сейчас понял, что у него сломано несколько ребер. Лекарь почему-то тоже их пропустил. Пескиль мозолистой ладонью прикрыл Лизаэру рот, заглушая шумное дыхание.

Наклонившись к самому уху принца и дохнув на него чесноком, Пескиль прошептал:

— Молчите. Одно неверное движение, малейший шум — и вы всех нас погубите.

Командир наемников не отпускал принца до тех пор, пока крик несчастного солдата разом не оборвался. Подтверждение словам Пескиля было жестоким, но убедительным. Вскоре послышались характерные булькающие звуки. Звуки перерезаемой глотки.

Пескиль медленно разжал пальцы. На щеке Лизаэра остался след от его ногтей. Взгляд принца был полон смятения. Командир наемников несколько раз взмахнул рукой, подав условный сигнал своим людям. Потом, взяв Лизаэра за запястье, он осторожно пополз с ним в лес.

Теперь они двигались еще медленнее. Поскольку дом шагу можно было ожидать замаскированных ловушек, особенно между деревьями, Лизаэр учился двигаться так, как Пескиль. Тот, прежде чем передвинуться, бесшумно втыкал в землю кинжал, ощупывал все вокруг и лишь потом переползал на проверенное место. Голову Пескиль постоянно держал склоненной, тщательно избегая касаться веток, стеблей ползучих растений и висячих корней, ибо любой из них мог привести в действие ловушку-пружинку. Повсюду тяжелый запах недавней смерти забивал собой ароматы раннего лесного лета. Кое-где мох был влажным и теплым от еще не успевшей остыть крови. Лес становился гуще и сумрачнее. В какой-то момент Пескиль замер на месте и стал медленно вытаскивать из ножен меч, зажимая пальцами лезвие, чтобы оно случайно не скрипнуло.

Лизаэр полз за ним, стараясь смотреть туда, куда смотрел Пескиль.

За частоколом берез и темных елей стайка проворных мальчишек сновала вокруг мертвых итарранских солдат. Лизаэр предположил, что эти маленькие дикари в одеждах из оленьей кожи выполняют приказ взрослых, снимая с погибших оружие и все, что может пригодиться. Неожиданно на поясе одного из ребят что-то блеснуло. Кинжал. Лизаэр присмотрелся и стиснул зубы: теперь он отчетливо видел, что руки мальчишек едва ли не по локоть запачканы кровью. Значит, вот кто добивал здесь раненых! Лизаэр не успел и глазом моргнуть, как один из малолетних варваров быстро и умело перерезал горло солдату, умолявшему о пощаде. Тех, кто лежал лицом вниз или находился без сознания, мальчишки добивали ударом в шею. Они действовали молча, быстро и невероятно сноровисто.

— Звериное отродье! — выдохнул Лизаэр.

— Мы отомстим, — прошептал Пескиль. — На этот раз мы их накроем. Больше ловушек здесь не будет.

Наемники, словно призраки, тройным кольцом неслышно окружили пригорок, где орудовали малолетние убийцы. Когда Пескиль дал сигнал к наступлению, вперед устремились лишь бойцы внутреннего кольца. Их задачей было убивать, а не ловить тех, кому удалось сбежать. Это сделают два других кольца людей Пескиля.

Звереныши во всем подражали своим отцам; пока одни добивали раненых, другие стояли на страже. Лизаэр, забыв о ранах, бросился вперед вместе с бойцами внутреннего кольца. Перед ним были не беззащитные дети, и он убивал их, почти не колеблясь. Как крыс. Это была не война, а казнь. Он срезал ядовитую поросль. Правитель вынужден принимать жестокие решения, и если они вызывают у него отвращение, он не должен этого показывать. А если они размягчают его волю, тогда он просто недостоин быть правителем.

Раз Аритон Фаленский втянул в войну и детей, пусть случившееся останется на его совести.

В долине, что примыкала к реке Талькворин, на небольшом холме, густо поросшем кустарником, единоутробный брат Лизаэра и его же смертельный враг, которого он поклялся убить, сидел вместе с пятью лучниками из клана Стейвена. У плеча Аритона примостился Джирет. Мальчик нетерпеливо вертел в руках лук, уверенный, что может стрелять не хуже взрослых. Сам Аритон был безоружен. Он сидел с полусогнутыми ногами, сложив руки на коленях. Судя по его склоненной голове и полузакрытым глазам, он собирался вздремнуть.

На самом деле он просто отсоединил свое сознание от окружающего мира.

Гонцы уже сообщили ему, как развивались события на берегу Талькворина. Аритон узнал, что Илессид двигался в арьергарде одного из отрядов, на которые разделилась итарранская армия. Потом, когда поток прорвался в долину и понес Лизаэра вместе с конем, гнедой бесследно исчез. Но Аритон ни на мгновение не сомневался, что сам Лизаэр уцелел и не угодил ни в одну из ловушек.

Проклятие Деш-Тира по-прежнему жгло его, вгрызаясь в самые глубины воли. Он ощущал это проклятие постоянно; оно давило ему на разум, вползало в каждую его мысль и желание. Близкое присутствие Лизаэра будоражило ему душу, словно неутихающая страсть, вспыхивало как искра, раздуваемая в опасной близости от сухого трута.

Кошмар этот был слишком реальным; едва ли, столкнувшись с братом лицом к лицу, он сумел бы сохранить самообладание. Ему нужно держаться подальше от Лизаэра.

Если бы деширским кланам не требовалась его помощь в войне с Итаррой, он находился бы сейчас далеко отсюда.

— Не балуйся, Джирет, — неодобрительно качая головой, сказал мальчишке один из взрослых, видя, как тот натягивает тетиву, прицеливаясь в дерево. — Глупо воевать с деревьями. Нам теперь некогда делать тебе стрелы.

— Знаю, — сердито сверкнул глазами Джирет.

Его пальцы скользили взад-вперед по новенькой тетиве, сделанной из оленьей жилы. Мальчишка изо всех сил старался скрывать одолевавший его ужас. После того вещего сна он замкнулся в себе, и ладить с ним стало намного труднее.

Аритон мог бы сейчас его успокоить. Но Повелитель Теней не видел и не слышал происходящего вокруг. Его магический взор был обращен к полям сражений. Ни один маг не согласился бы по доброй воле увидеть картину, разворачивающуюся перед Аритоном. Зрелище душ, покидающих тела, истерзанные смертельными ранами, вышибало из равновесия его разум. Он окружил себя надежными защитными преградами, как когда-то в Итамоне. Накануне он употребил весь свой магический талант, с дотошностью механика сооружая и налаживая невидимый механизм, о котором бойцы кланов Стейвена даже не подозревали.

На протяжении всей прошлой ночи он босой ходил по долине, пересекая ее вдоль и поперек, и накладывал защитные магические и другие знаки, защищающие первые. Все эти знаки Аритон соединил в общую сеть и сориентировал ее хрупкие незримые линии по сторонам света. Дуб здесь, камень там, заросли кустарников, протянувшиеся с востока на запад... тысячи таких точек становились его ориентирами. Сейчас он внутренним взором просматривал результаты своего ночного труда, при необходимости перемещал знаки виртуозно сплетенной сети, усиливал одни и ослаблял другие. Все они должны были сработать с высочайшей точностью — только тогда над долиной раскинется лабиринт теней. Наступало время осуществить то, что было задумано еще тогда, на берегу ручья, когда дым тинеллы приоткрыл ему завесу будущего. Рукотворная тьма должна будет заслонить врагам глаза. Магия управления воздухом обманет их уши.

В его руках не было ни кинжала, ни лука. Его способы убийства были иными.

В результате его действий стройные ряды итарранской дивизии, двигавшейся по правому флангу, неожиданно попали в кромешную тьму. Скалы, болота, рощи низкорослых кленов мгновенно сбили их боевой порядок. Солдаты падали, калеча себе руки и ноги; их крики смешивались с проклятиями их товарищей и бранью офицеров, на приказы которых уже никто не обращал внимания. Каменистые ложбины и болота собирали первый урожай жертв рукотворных теней Аритона.

Тени неузнаваемо искажали природный облик. Стоило кому-то из солдат обернуться, и он видел, что рядом, в нескольких шагах, вовсю сияет солнце. Если страх и инстинкт самосохранения заставляли его бежать туда, ничто ему не препятствовало. Но любой бравый итарранский солдат, решивший выбраться на свет, чтобы немного передохнуть и восстановить самообладание, делал лишь шаг и вновь погружался во тьму. Ослепленный и сбитый с толку, солдат бросался, сам не зная куда. И вновь его подстерегали камни и болота. И вновь он за что-то цеплялся, куда-то падал, в лучшем случае отделываясь ссадинами и вывихами. Незримая магическая сеть гнала итарранских солдат на север, где они, измученные, сокрушенные и переставшие что-либо понимать, внезапно попадали под ослепительный солнечный свет.

Но кроме солнечного света там их встречал негромкий шелест стрел. Лучники клана, невидимые и недосягаемые, собирали второй урожай. Солдаты с криками и стонами падали на топкую землю. Их товарищи, догадавшись, что впереди засада, бежали назад, под прикрытие теней, и попадали... под мечи и копья соратников, двигавшихся навстречу. В темноте было невозможно отличить итарранский мундир от кожаных одежд варваров.

Магическая сеть ловила крики отчаяния и предсмертные стоны и, словно эхо, многократно возвращала их назад. Аритон чувствовал, как она, подобно волнам прилива, забирает его силы. Дед учил его магии совсем не для таких целей; эти знания плохо вязались с нуждами войны, где надо убивать. Тяжелее всего было ему видеть то место, где иллюзорная магическая завеса слабела и исчезала, оставляя после себя по-настоящему умирающих людей. Они бились в предсмертных судорогах, отчаянно ловя ртом воздух, совсем как рыбы, выброшенные на берег. Аритон столкнулся с жесточайшим парадоксом: он должен был сохранять предельную восприимчивость, но оставаться совершенно равнодушным к происходящему вокруг него. Он слышал, как лучники проверяют стрелы, перебрасываясь шутками, но не мог вставить ни слова в их разговор. Ему хотелось пить, но он не мог попросить зачерпнуть для него ковш воды из кожаного бурдюка. Одолеваемый сомнениями и одновременно понимающий, что идет война и каждый прорвавшийся итарранец с удесятеренной злобой будет убивать «лесных варваров», Аритон гнал прочь усталость, которая отзывалась ломотой во всем теле. Если он дрогнет и позволит хотя бы горстке вражеских копьеносцев или пехотинцев вырваться из своей сети, они быстро одержат верх над бойцами Стейвена. Аритон напряг внимание, понимая, что каждый прорвавшийся враг будет на его совести. Возможно, маги Содружества могли бы одновременно видеть и происходившее в других частях леса. Он не мог и потому не знал, что лесистый пригорок к востоку от реки весь стал красным от крови младшего поколения деширцев.

— Это она! Тиния! — громко закричал Джирет. Мальчишка отшвырнул лук и, охваченный ужасом, начал трясти Аритона за плечо.

— Скорее! Она же их всех выдаст.

Аритон продолжал управлять лабиринтом теней и хитросплетением защитных знаков. Он не слышал слов Джирета и даже не ощутил прикосновения, хотя мальчишка буквально вцепился ему в плечо. Из транса его вывела кровная связь, установившаяся между ним и сыном Стейвена после ритуала братания. Для мага она являлась не просто обещанием, которое он дал Джирету. Их жизни отныне были незримо соединены.

Подобно человеку, выведенному из ступора, Аритону требовалось время, чтобы войти в привычное сознание. Джирет, обезумев от страха и горя, пронесся мимо лучников и перепрыгнул через кусты.

Аритон понимал, что мальчишку надо остановить и расспросить, но раздвоиться он не мог. Ему пришлось выпустить из внимания сеть защитных знаков, и та рассыпалась. С рукотворными тенями было несколько проще. Аритон закрепил завесу тьмы над долиной, чтобы хоть отчасти задержать итарранские отряды.

— Я вынужден вас покинуть, — торопливо сказал он лучникам. — Вам самим решать, оставаться здесь или отступить. Но не забудьте послать гонца и предупредить остальных.

Аритон бросился догонять Джирета. Лучники видели, как блеснуло дымчатое лезвие его меча.

Половина бойцов, находившихся с Аритоном, решила остаться. Другая половина, взяв оружие, направилась туда, где могло понадобиться их присутствие.

Пробираясь через кусты и заросли бузины, Аритон не терзался сожалениями. Джирет увидел что-то страшное, и это страшное было связано с уничтожением деширских женщин и девочек. Значит, грядущие события, показанные Аритону тинеллой, могут развиваться совсем по-иному, неизвестным ему образом.

Аритон мысленно поклялся себе: если деширские кланы обречены на истребление, Джирета он любой ценой должен спасти.

Повелитель Теней бежал изо всех сил. Прорвавшись сквозь последнюю на его пути березовую рощицу, он наконец нагнал Джирета. Теперь они бежали рядом. Аритон не пытался остановить мальчишку, а осторожно направлял его подальше от болот, туда, где лес был гуще.

— Успокойся. Бежим вон туда. Там меньше риска наскочить на солдат. Только не забудь: нам нужно преодолеть еще одно болото.

В ответ Джирет всхлипнул и перемахнул через канаву, но споткнулся. Аритон сумел поймать его. Они двинулись к замшелым скалам. Оба тяжело дышали. Хватая ртом воздух, Аритон спросил:

— Ты что-то кричал насчет Тинии? Объясни мне, в чем дело. Ведь мы теперь связаны кровными узами. Я поклялся тебе помогать.

— Шатры! — Джирет стал протискиваться сквозь заросли орешника. — Она наведет наемников на шатры!

Аритон отогнул ветки, хлещущие ему по лицу. Еще сильнее его хлестнуло волной опасных предчувствий. Он стиснул руку Джирета.

— Не говори, — шепнул он мальчику. — Просто молча вспоминай увиденное и представляй себе, что я это тоже вижу.

Но ужас, не отпускавший Джирета, уже вытолкнул воспоминания на самую поверхность его сознания. Едва только Аритон попытался внутренним зрением заглянуть туда, как они с Джиретом стали одним целым. Ужас ребенка стал ужасом взрослого человека. Отрывочные видения, показанные Аритону тинеллой, разворачивались теперь во всей своей полноте. Склон холма, поросший кустарником и перерезанный канавами, стал расплываться, вытесняясь картиной иного места...

... где дерн был вспорот и повсюду валялись мертвые тела; где передовой отряд наемников под командованием самого Пескиля оставлял кровавые следы на окровавленной земле. Картина была беззвучной. Головорезы Пескиля сменили мечи на кинжалы и начали сноровисто снимать скальпы — трофеи своей победы.

Трупы, которые они поднимали за волосы, чтобы снять скальп, были на удивление небольшими. На лицах, перепачканных месивом листьев, земли и крови, еще не успели появиться морщины...

Мальчишки! От этого открытия у Аритона чуть не остановилось сердце. Он зашатался, и только рука Джирета помогла ему удержать равновесие. Увиденное больно ранило его, кроме того, он осознал полную беспомощность. Свершилось то, чего он опасался: люди Пескиля подрубили мужской корень кланов Дешира. Это были те самые мальчишки старше десяти лет, которых упрямство Каола погнало собирать оружие и добивать раненых врагов, ибо взрослым бойцам хватало иных забот. Если бы не братание на крови, среди них оказался бы и Джирет.

— Джирет, наемники давно ушли, — тихо сказал Аритон, нуждаясь хоть в каком-то оправдании. — Мы опоздали.

Джирет ничего не сказал, только сердито замотал головой, вновь передав сознанию Аритона тягостную картину случившегося. Однако она никак не была связана с Тинией, и Аритон по-прежнему не понимал, какую роль предстоит сыграть этой несчастной малышке в ее непреднамеренном предательстве. «Интересно, где проходит черта, после которой даже сильный рассудок не выдерживает?» — думал Аритон. Его вновь захлестнуло отчаяние. Давняя вражда между Картаном и Амротом, породившая немало жестокости, должна была бы сделать его невосприимчивым к страданиям. Но, похоже, вражда между горожанами и кланами превосходила ее по накалу ненависти. И потом, Картан успел забыться. А это происходило сейчас, у него на глазах.

Застревая ногами в низкорослом кустарнике, Аритон карабкался на вершину холма. Джирет двигался рядом. Широко раскрытые глаза смотрели отрешенно, словно видели новые сцены ужаса, а у него не было сил ни рассказать о них, ни даже закричать.

Где проходит та черта, после которой даже крепкое сердце должно наглухо закрыться, иначе его просто разорвет?

Продолжать дальше было чревато опасностью слиться с безумными побуждениями, укорененными в Аритоне проклятием Деш-Тира. Ему хотелось кричать от бессилия. Аритон крепче сжал рукоять меча, заставил себя внутренне собраться и снял все защитные преграды, отделявшие его от видений Джирета. Он отбросил всякую разумную предосторожность и обратился к магическому зрению.

Пескиль не один год воевал с лесными кланами и очень хорошо знал их особенности и повадки. Лес сделал его дисциплинированным, научил действовать стремительно и не тратить лишних слов. Он быстро отдал необходимые приказы. Итарранские наемники спешно побросали окровавленные трофеи в сумки, висевшие у них на поясе. Чуть поодаль, очищая от крови лезвие меча, на котором были выгравированы зеркально перевернутые буквы, стоял, крепко стиснув зубы, высокий и сильный человек.

Фигура этого человека, стоящего над телами убитых детей, олицетворяла решимость и непреклонность, умело подогреваемые проклятием Деш-Тира. Освещенные косыми лучами предзакатного солнца, ветки сосен с их мягкой хвоей окаймляли беспорядочно разметавшиеся золотистые волосы и величественный профиль, несколько измазанный в глине и поцарапанный, но зато не запятнанный каким-либо сожалением или раскаянием...

Аритон тяжело дышал, словно его ударили под ребра. Джирет требовал бежать быстрее, кричал и тянул его за руку. Но Аритон спотыкался. Все в нем было напряжено до предела; все требовало подчиниться проклятию Деш-Тира и атаковать.

Явь и видения перемешались. Лезвие Алитиеля, который Аритон по-прежнему держал в руке, с легким звуком рассекало воздух. Когда меч задевал за кусты, корни, листья папоротников, звук этот превращался в печальный звон, заставляя Аритона вспоминать, куда и зачем они бегут.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. По лбу и щекам струился пот. Аритон несколько раз глотнул воздух, рука его, сжимавшая меч, вздрогнула. Теперь можно было разогнуть побелевшие от напряжения пальцы и заставить разум скинуть с себя путы безумия. Закрыв глаза, дрожа как в лихорадке, Аритон собрал воедино все магические знания и навыки, чтобы подавить в себе нарастающий порыв забыть про Джирета и броситься вперед. Не ради спасения, а ради убийства. Ему было с кем сразиться. В мозгу без конца стучала мысль: он познал нечто худшее, чем собственные страхи. Когда Аритон смотрел магическим зрением на то, что имело лишь косвенное отношение к его брату, у него внутри рождался чудовищный сумбур. Как же он не учел этого раньше?

Его захлестнуло отчаяние: выхода из этого тупика не существовало. Аритон противопоставил отчаянию свою волю. Несколько совладав с собой, он огляделся.

Помимо Джирета на него смотрели глаза одиннадцати стойких и непреклонных бойцов. Эти люди не задумываясь покинули линию обороны и бросились ему на помощь. Их доброта была искренней, но для истерзанного страхами сознания Аритона она таила немалую опасность. Она искушала его, толкая поддаться зудящим призывам ядовитого семени, оставленного в нем Деш-Тиром.

Разъяренный внутренней двойственностью, которая мешала ему думать и действовать, Аритон не знал, как поступить. Первой мыслью было спрятаться за слова и отправить бойцов с каким-нибудь поручением подальше от себя, дабы не повредить им. Но имеет ли он право помешать этим людям защищать жен и дочерей, если тем грозит опасность? Сейчас он должен отбросить все внутренние переживания и понять, как наилучшим образом выстроить защиту.

Не говоря ни слова, Аритон взял меч и передал его ошеломленному Джирету. Потом, развязав оружейный пояс, бросил его ближайшему бойцу.

— Возьми и крепко свяжи мне ноги. Пусть кто-нибудь тетивой от лука покрепче стянет мне руки за спиной.

Бойцы недоуменно глядели на него.

— Сделайте это! — прикрикнул на них Аритон. Соленый пот жег ему глаза. А может, то были слезы.

— Даркарон вас побери, я не шучу! Мне это очень нужно.

Пояс лежал в траве, поблескивая пряжкой. Никто из бойцов не шевельнулся.

— Умоляю вас, свяжите мне руки! — закричал тот, кому они совсем недавно приносили клятву верности. Голос Аритона дрожал от душевной муки. — Я ничего не придумал. Ясновидение показало мне... это очень опасно. Не знаю, что может произойти, если я не буду связан по рукам и ногам.

— Нечего поручать мальчишке такие дела! — крикнул ему боец с испещренным шрамами лицом.

Он вышел вперед, готовый вмешаться и оттеснить Джирета.

Аритон мог бы ему сказать, что не так давно другие мальчишки занимались совсем уж не детскими делами. Но смолчал. Воин неохотно принялся связывать ему ноги.

— Стяни их потуже, — потребовал Аритон.

— Ты, должно быть, спятил, — сказал кто-то сбоку от него.

— Да, — сверкая глазами, ответил наследный принц Ратана.

У него не было времени на объяснения. Джирету, опасливо держащему в руках Алитиель, он сказал тихо, но со всей возможной убедительностью:

— Клятва обязывает нас помогать друг другу. Поэтому слушай, что я скажу. Я попробую с помощью магии выяснить обстановку на берегу. Ты должен стоять наготове с мечом в руках. Если увидишь, что со мной происходит нечто вроде припадка, позови меня по имени. Если я не очнусь или если вдруг начну рвать путы, кольни меня мечом. Кольни хорошенько, чтобы показалась кровь.

— Но зачем? — удивленно воскликнул кто-то из бойцов. Аритон продолжал смотреть только на Джирета.

Джирет Валерьент не дрогнул под этим острым, испытующим взглядом. Железные кольца, пришитые к его мальчишеской куртке, тускло вспыхивали на солнце, выдавая его учащенное дыхание. Но мальчик ни разу не отвел серо-карих глаз. Пока только они с Аритоном знали о бойне на пригорке, к востоку от Талькворина. И принц, и будущий кайден Ратана, не сговариваясь, понимали: другим незачем знать об этом зверстве. Аритон глядел на маленький квадратный подбородок Джирета, который тот унаследовал от Стейвена, на волосы цвета темной меди — наследство Дэнии — и чувствовал застрявший в горле комок.

— Ты мне веришь? — спросил у мальчика Аритон. Он не собирался скрывать от Джирета тягостных предчувствий. — Ты можешь ради своей семьи сделать то, о чем я прошу?

— Постараюсь, — тихо ответил Джирет.

На мгновение суровое лицо Фаленита просветлело и на губах появилось что-то вроде улыбки. Затем Аритон скрестил за спиной руки и с нетерпением стал ждать, пока лучник их свяжет.

— Моих распоряжений не менять ни в коем случае, — предупредил он с оттенком угрозы в голосе. — Слышите? От этого зависит жизнь каждого из вас.

Лучник умел связывать руки. Он потрогал тетиву и убедился, что она не развяжется. Где-то вдалеке заливался дрозд. Легкий ветер шелестел в папоротниках, играл листьями берез и бузины. Пахло разогретой хвоей и землей; запахи были нежными, как материнское объятие. Терзаемый этой безмятежностью природы, Аритон поспешил закрыть глаза. Столь же поспешно он вошел в транс, чтобы не тратить силы на обуздание взбудораженных чувств. Бойцы, окружавшие его, перестали существовать. Он не ощущал прикосновения залитых солнцем листьев, коснувшихся его тела, когда у него подогнулись колени и он рухнул на землю. Его сознание пребывало сейчас в другом месте...

В ельнике явно кого-то рвало. Эти звуки заставили Пескиля, в это время разглядывавшего талисман на шее убитого мальчишки, выпрямиться и обратиться в слух. Его воины, забрызганные грязью и чем-то напоминавшие сейчас грабителей, забравшихся на скотный двор, сделали то же самое. Но звуки больше не повторялись. Сгорая от нетерпения, предчувствуя, что они наконец-то наткнулись на неуловимых дозорных Стейвена, Пескиль велел своим людям окружить это место и прочесать кусты.

Прежде чем кольцо сомкнулось, из-за кустов выскочил ребенок и опрометью понесся к реке. У этого мальчишки не было кинжала и куртки с железными или костяными застежками — только рубаха, перепачканная травой и илом. Совсем еще сопляк, не более семи лет от роду, он, не чуя под собой ног, удирал от страшных людей с окровавленными мечами. На голове у него была взрослая лисья шапка, и ее светло-коричневый мех то мелькал в просветах, то скрывался во мраке леса.

— Догнать, — коротко приказал Пескиль.

Его зубы блеснули в улыбке, а в следующее мгновение он даже негромко присвистнул от удивления.

Маленький беглец сорвал с головы шапку, обнажив гриву длинных темных волос.

— Раздави меня колесом Дейлиона! — воскликнул Лизаэр. — Да это же девчонка!

— Совершенно верно. — Пескиль вытащил меч. — Вперед. Скальп ценится независимо от пола его бывшего носителя. Если я прав, мы разыщем лагерь, в поисках которого погиб Гнадсог.

— Но что ей здесь понадобилось? — удивился Лизаэр. Он прижал к телу забинтованную руку, приготовившись бежать.

— Как она тут очутилась? Неужели эти варвары и такую мелюзгу гоняют в дозор?

— Скорее всего, увязалась за своим братцем, — ответил Пескиль.

Командиру не стоялось на месте. В глазах зажглись зловещие огоньки. Он повернул к принцу рябое от следов оспы лицо.

— Так вы будете рассуждать или охотиться?

Ключица и ребра Лизаэра не были настроены участвовать в погоне. Но он стиснул зубы и догнал остальных воинов.

Видение оборвалось.

Из горла Аритона вырвался крик отчаяния, плечо его прорезала боль. Сверкнул ослепительный белый свет. Звонкая, чистая гармония разорвала тьму безумия, и от этого удара у Повелителя Теней заломило в костях. Затем волна паравианской магии схлынула, оставив ощущение пустоты. Он упал на спину, обливаясь слезами.

Когда Аритон немного успокоился и смог оглядеться, он увидел на лезвии своего меча угасающее магическое свечение — отсвет той таинственной упавшей звезды, из металла которой был выкован Алитиель. Меч, который Джирет продолжал держать над Аритоном, был подобен полоске дымчатого стекла. На лезвии пламенели капли крови Повелителя Теней. Пальцы Джирета дрожали, по щекам ручьем катились слезы.

— Все в порядке, — хрипло произнес Аритон, опасаясь, что у него поранено горло.

Ему не надо было встречаться с ошеломленными глазами дозорных; он и так знал, что во время транса завывал как зверь. Натертая кожа на запястьях и лодыжках тоже была выразительнее слов: он отчаянно бился, силясь порвать добровольно наложенные путы. Все в порядке? Эти слова были из другого, далекого времени. Погубленные жизни Итарранцев на берегу Талькворина и в прилегающей долине, погубленные жизни бойцов и тех мальчишек на пригорке — все это лишь начало большой и неотвратимой беды. Только магическая защита его меча не позволила ему поддаться проклятию Деш-Тира и уберегла от вторичного столкновения с Лизаэром. Пока Аритон держался на расстоянии и не раскрывал свое магическое восприятие, он еще мог противостоять бурлящему в нем яду. Проклятие Деш-Тира звало, уговаривало, требовало, толкало его схватить меч и броситься на поиски Лизаэра, чтобы вызвать брата на поединок и сражаться до тех пор, пока один из них не падет замертво.

Джирет успокоился. Он молча, с полным доверием смотрел на принца. Кто-то из дозорных, убедившихся, что Аритон вовсе не безумен, участливо наклонился над ним. Боец осторожно помог ему сесть. У себя на плече Аритон увидел кровоточащую царапину — Джирет выполнил обещанное.

— Теперь меня можно развязать, — тихо сказал Аритон. Он сделал несколько распоряжений, которые нужно было незамедлительно передать Каолу. Говоря, Аритон старался, чтобы никто не видел его глаз.

— Вы натерли руки до крови, — сказал деширец, развязывая ему запястья. Он помешкал, потом не удержался и спросил: — А ваши... провидения — они всегда бывают такими?

В голосе дозорного чувствовалось благоговейное восхищение, перемешанное с откровенным ужасом. Аритон вздрогнул.

— Нет, что ты!

Больше он ничего не сказал. Отбросив ногами развязанный пояс, Аритон вскочил и схватил меч.

— Бежим! — отрывисто бросил он, стараясь подавить острое ощущение бессмысленности своего порыва.

Они находились слишком далеко от пещеры, где скрывались женщины и девочки кланов Дешира. Безнадежно далеко, чтобы хоть чем-то помочь. Но зная, что головорезы Пескиля, точно гончие псы, сейчас несутся за дочкой Фетгурна, он был обязан действовать. Пытаться действовать. Когда мужчины кланов Дешира узнают об этой потере, новая кровавая бойня будет неотвратимой.

Людям Пескиля никак не удавалось догнать быстроногую девчонку. Она неслась параллельно реке, вверх по течению. Долина, по которой протекала река Талькворин, постепенно сужалась, пока не превратилась в глубокое ущелье с крутыми склонами. В облаках радужной пыли вниз сбегали воды многочисленных ручьев, питающих реку. Каменистые берега почти смыкались друг с другом. Их освещали косые лучи солнца, прячась в трещинах и разломах скал.

Ремесло Пескиля не выносило шума. А в таких местах малейший звук отзывался громогласным эхом, повторявшим его на разные лады. Трещины в отвесных скалах нередко переходили в гроты и пещеры, и в любой мог скрываться лагерь варваров. Имея в распоряжении лишь небольшой отряд дозорных, соваться в каждую расселину означало по-глупому растрачивать время.

— Нас мало, а шуму здесь мы можем наделать много. И то и другое не позволит нам застигнуть их врасплох, — скупо посетовал Лизаэру Пескиль. — Не будут же варвары дрожать от страха и ждать, когда мы явимся в их логово.

Пока Пескиль расставлял в укромных местах дозорных, Лизаэр пытался сосредоточиться. Он ослаб, раны саднили так, будто кости были переломаны. Повязка на руке покраснела и стала влажной, и он не представлял, сколько крови мог потерять за это время. Яростное желание отомстить не покидало его; наоборот, оно становилось все сильнее. Однако физические силы были на исходе, и никакая стойкость характера, никакая решимость уже не могли их восполнить.

У Пескиля сил было более чем достаточно. Его захлестывал азарт, а чутье охотника подсказывало: погоня близится к концу. Судя по зигзагам маленькой бегуньи, она собиралась перебраться на другой берег. Жаль, конечно, что они не схватили ее живьем, но еще не все потеряно. Пескиль жестом подозвал своего лучшего арбалетчика.

— Стреляй аккуратно, — прошептал он. — Пусть думают, что она оступилась и ударилась о камень.

Лизаэр невольно позавидовал спокойным и уверенным действиям арбалетчика. Хотя дорога была каждая секунда, тот не спеша вложил стрелу, тщательно прицелился и с явным удовольствием нажал курок.

Звук выстрела и свист стрелы потонули в шуме маленьких водопадов.

Бегущая девочка споткнулась.

— Отличный выстрел! — прошептал Пескиль. Стрела ударила ее чуть пониже ребер. Воздух прорезал пронзительный детский крик, и эхо понесло его от скалы к скале. Девочка упала на колени и покатилась к воде, подымая пыль. За нею, подпрыгивая, понеслись мелкие камешки. Каким-то чудом ей удалось зацепиться за торчащий из воды камень и повиснуть, держась одной рукой. Вторая безжизненно раскачивалась, точно плеть.

Из кустов, где скрывались преследователи девочки, им были хорошо видны ее темные волосы.

— Проклятье!

Пескиль смахнул со лба пот и вытер ладонь об одежду.

— Не повезло. Если она свалится в воду, то испортит нам все дело. Варвары заподозрят, что ее убили, и носа не высунут.

Лизаэр Илессидский старался подавить в себе неприязнь и отвращение. Пескиль был безупречным стратегом, и его усилия не оказались напрасными. На другом берегу из какой-то расщелины в верхней части склона показалась женщина в привычном одеянии варваров, явно намереваясь помочь «оступившейся» девочке.

Напряженно застыв, боясь шевельнуться, Пескиль лихорадочно размышлял. Дозорная начала спускаться. Он дождался, пока она достигнет самого опасного участка, и тронул руку стрелка.

— Теперь по ней, — прошептал он. — И не церемонься. Пусть повопит, прежде чем сдохнуть.

Этот стрелок просто восхитил Лизаэра. Понимая, что теперь его мишенью является взрослая женщина, а не ребенок, он предусмотрительно прикрыл заряжаемый арбалет мундиром, заглушив нежелательные звуки. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он сосредоточенно выбрал стрелу, разгладил оперение и вложил в арбалет. Подняв оружие, он с ледяным спокойствием прицелился и выстрелил.

Стрела ударила дозорную прямо в живот. Отчаянно замахав руками, женщина рухнула вниз. Эхо буквально зашлось, повторяя ее предсмертные крики.

— Вперед! — скомандовал Пескиль. — Поживей! Рассыпаться цепью и внимательно следить за скалами.

Арбалетчик готовил еще одну стрелу. Женщина продолжала кричать, и возникла опасность, что ее крики будут услышаны.

Лизаэр задыхался от жары. У него под кольчугой была теплая стеганая рубашка, пропотевшая и сбившаяся складками. Пытаясь не отвлекаться на собственные мелкие проблемы, он молча следил за людьми Пескиля и за самим командиром. В нем сильно было отвращение к подобному способу войны, воспитанное иной жизнью и иными условиями, но еще сильнее оказались ответственность и чувство долга. Он поклялся уничтожить Аритона Фаленского и потому был готов оправдать действия Пескиля против варваров. Какими бы ужасными они ему ни показались, он должен все видеть собственными глазами.

Арбалетчик выстрелил. Крики прекратились. И вновь слышалось только журчание реки, стиснутой скалами. Пескиль крутил в руках прутик, выслушивая донесения.

Присутствие варваров было замечено сразу в трех местах. Пескиль передвинулся почти к самому берегу. Здесь деревья нависали над водой и смотрелись в переливы своего отражения. Командир распластался на земле, скрываясь в густом низкорослом кустарнике. Дозорные сообщали ему о характере и особенностях местности. Соединив мысленно результаты их донесений, Пескиль обломил ветку и прямо на земле торопливо начертил схему наступления.

— Теперь смотрите, как мы будем действовать.

Слушая распоряжения, которые он отдавал командирам, Лизаэр все более убеждался: этот человек не лебезил перед итарранской знатью, чтобы получить свой пост.

С немыслимой для Лизаэра скоростью из низовьев Талькворина были подтянуты основные силы наемников. Их отряды незаметно разместились по обоим берегам реки. Весь каньон оказался под прицелом арбалетчиков. Замысел Пескиля воплощался с точностью хорошо отлаженного механизма. Первый удар по варварам будет отвлекающим. Лизаэр попробовал осторожно возразить, что в пещерах могут скрываться лишь женщины и малолетние дети. Их разговор с Пескилем происходил, когда они стояли возле веревочной переправы, натянутой над Талькворином, и собирались перейти на другой берег. Пескиль презрительно сощурился и процедил:

— Принц, не ждите легкой победы. Эти девки из кланов умеют сражаться не хуже мужей.

Переправившись, наемники разбились на небольшие группы и стали взбираться на скалы. Чтобы пощадить раненую руку Лизаэра, Пескиль велел своим людям отыскать более удобный подъем. Но даже он давался принцу нелегко: сказывались утомление и раны, которые болели все нестерпимее. Стиснув зубы, с посеревшим от напряжения лицом, Лизаэр упрямо карабкался вверх, не желая задерживать бойцов Пескиля. На склоне росли чахлые деревца дикой вишни с пока еще зелеными ягодами. Кустарники здесь тоже отличались не высотой, а упрямством, ибо росли чуть ли не на голых скалах. На пути Лизаэра попадались ложбинки, усеянные скользкими камешками. Он спотыкался, и каждый неверный шаг отзывался болью во всем теле и перебивал дыхание. Солдаты, которых Пескиль отрядил сопровождать принца, едва скрывали недовольство. Их вполне можно было понять: где-то неподалеку шла увлекательная охота. Но к тому времени, как они достигли вершины, мужество и упорство Лизаэра вызвали у них искреннее уважение.

Однако к моменту их появления охота в верхней долине уже почти закончилась. Благодаря поддержке арбалетчиков, заранее расположившихся в нужных местах, атака прошла более чем успешно. Теперь они разыскивали последние живые мишени, которым все равно было не убежать: долину со всех сторон сдавливали скалы. Среди низкорослых папоротников, между кустами, густо увитыми плющом, Лизаэр увидел валявшиеся трупы. Трупы врагов. Одни были растерзаны и обезображены, словно наемные головорезы старались превратить их в бесполое кровавое месиво. Другие, наоборот, оставались нетронутыми. Если бы не оперение стрел, торчавших из спин, можно было бы подумать, что люди просто спят. Лизаэр едва переставлял ноги; острая боль притупила в нем чувства. Желание безжалостно расправляться с врагами сменилось подавленностью и какой-то всеохватной печалью. Впервые в жизни он понял, какое состояние испытывал его отец после очередной расправы с пособниками Фаленитов. Королю Амрота приходилось наносить сокрушительные удары, которые не приносили ему ничего, кроме постоянной подавленности. Нет, он не позволит себе быть слабым. Возможно, среди убитых были и матери тех мальчишек. Лизаэр заставил себя просто смотреть и не вздрагивать, когда ему попадались трупы беременных.

Один из младших командиров тронул его за плечо.

— Идемте. Всех взрослых мы перебили. Их шатры окружены.

«Теперь они будут искать спрятавшихся», — подумал Лизаэр.

Зажимая рукой больной бок, он двинулся дальше.

Лизаэр не помнил, как они поднимались наверх. Поскольку это был западный склон, вечернее солнце било ему прямо в глаза. Голова кружилась, и он едва не терял сознание.

Пескиль же пребывал в отличном настроении и был полон энергии. Он смачно выплевывал изо рта куски жевательной коры и забавлялся метанием кинжала с костяной рукояткой и кривым обоюдоострым лезвием. Все, кого необходимо было застичь врасплох, были уже мертвы, и необходимость соблюдать тишину отпала. Пескиль громко хохотал и сыпал солеными шутками, подбадривая ребят.

Впрочем, они и сами испытывали такой же душевный подъем. Лизаэр не стал тратить силы и прислушиваться к их разговорам. Он обвел глазами местность, в которой очутился. Солнце клонилось к горизонту, и весь каньон был залит красно-оранжевым светом, предвестником сумерек. У скал, под прикрытием деревьев и кустов, стояли шатры варварского клана, выкрашенные в защитный цвет.

Заметив старый раскидистый клен, Лизаэр с облегчением привалился к его широкому стволу и сразу погрузился в полудрему. Он видел и слышал происходящее вокруг, но не мог шевельнуться. Люди Пескиля смеялись, насвистывали и разжигали костры. Их работа еще не закончилась. Они оборачивали наконечники стрел кусками ветоши и окунали их в масло.

— Отлично, ребята, — то и дело восклицал Пескиль. Он стоял, уперев руки в бока, и на фоне струй дыма его профиль высвечивался колеблющимся пламенем костра.

— Сжечь дотла, — отдал приказ Пескиль. Бросили жребий. Проигравшие с ворчанием потянулись к своим лукам. Лизаэру казалось, что все это уже выше его сил. Он не слышал свиста пущенных стрел, не видел, как занялись подожженные шатры, пока оттуда не донесся удушливый запах горящих оленьих шкур. Вскоре оранжевый огонь заплясал над скалами. Зелень, скрывавшая вход в пещеру, мгновенно почернела. Лизаэр закрыл глаза, страдая от нестерпимо яркого света. Кажется, со стороны пещеры слышались крики. Или у него уже начинается бред?

Принцу ничего не почудилось. Арбалетчики Пескиля методично убивали маленьких детей, и Лизаэр слышал крики их обезумевших матерей.

— Похоже, вам малость не по себе, — язвительно заметил Пескиль.

Лизаэр выпрямился и протер глаза. Разве за весь этот подходящий к концу день он не достаточно наслушался криков раненых и умирающих? Но то были совсем особые крики...

— Это грязное убийство, — с упреком выговорил принц. Он с трудом оторвал спину от дерева.

— Убийство? — ухмыльнулся Пескиль. — Вы не совсем угадали, ваше высочество. Хорошеньких бабенок мы пощадили. Мои ребята сделали то, чего не удалось всей итарранской армии. Так неужели они не заслужили маленького развлечения?

Лизаэр бросился к скалам. Его настиг усиленный эхом звук пощечины. Потом раздалось мужское гоготанье, перекрываемое женским голосом, выкрикивающим ругательства.

— Ты бы ей прежде пасть заткнул, — посоветовал кто-то. — А не то она тебе нос откусит или кое-что поважнее.

Вокруг громко загоготали.

Лизаэр больше не мог этого выносить. Весь побелевший, он вернулся к Пескилю.

— Прикажите им прекратить бесчинства, — ясным и твердым голосом потребовал он.

Пескиль равнодушно поигрывал кривым кинжалом.

— Ну что вы так торопитесь, принц? Прикажу, когда надо будет. Среди моих ребят нет слабонервных сопляков. Они знают свое дело. Насладятся вдоволь и прибьют. В Итарре хватает девок, чтобы еще тащить кого-нибудь отсюда.

Опять послышался смех. Кажется, где-то надрывался плачущий ребенок. У Лизаэра на лице не дрогнул ни один мускул.

— Остановите ваших людей, — потребовал он. — Или это сделаю я.

— Какая чувствительность! — пробасил Пескиль. Увидев, что принц собирается выполнить обещанное, командир наемников рассвирепел.

— Постойте, куда вы? — крикнул он.

Пескиль даже не заметил, что схватил Лизаэра за больное плечо, чтобы задержать.

Принц едва не вскрикнул от острой боли. В глазах у него потемнело.

— Мои люди не станут выполнять ваши приказы, — предупредил его Пескиль, выразительно и, как показалось Лизаэру, угрожающе качнув кинжалом. — Вот так-то, принц.

Лизаэр взмахнул здоровой рукой и высвободился из хватки Пескиля. Он понял скрытую угрозу командира, но старался не показывать виду.

— Остановите ваших людей!

— Эт милосердный, что за глупые сантименты? Не вам ли хотелось извести под корень варварские кланы? — спросил Пескиль таким тоном, словно говорил с ребенком-несмышленышем. — И не вы ли мечтали свернуть шею этому нечестивому колдуну? Так не мешайте моим людям заниматься своим делом! Если не насиловать девок и не заставлять их истошно вопить, каким еще способом можно выманить их отцов и братьев из укромных местечек?

— Значит, вы и раньше так поступали, — процедил сквозь стиснутые зубы Лизаэр, чувствуя, как у него все переворачивается внутри.

— Да, и не раз. Хотя, должен признать, такой улов у нас впервые, — ответил Пескиль, пряча усмешку.

На его конопатом лице поблескивали капельки пота, похожие на капли крови в свете пламени догоравших шатров. Живых там не было и не могло быть. За пожарищем, за грудой окровавленных неподвижных тел, хохотали и улюлюкали доблестные солдаты Пескиля, умело разрывая одежды на женских и девичьих телах. Пока еще живых.

Пескиль перевел взгляд на свой кинжал, по-прежнему направленный в сторону принца.

— Тактика эта проверена временем, ваше высочество.

Невзирая на боль, Лизаэр выпрямился. Он тяжело дышал. Лучи заходящего солнца, просвечивая сквозь кроны деревьев, играли на его золотистых волосах, придавая его лицу красновато-золотистый оттенок. События этого дня лишили его прежней щеголеватости. Мундир превратился в лохмотья, порванная кольчуга была заляпана грязью. На шее, подбородке и на лбу темнела запекшаяся кровь. Однако он не утратил внутреннего величия и силы, и даже Пескиль был вынужден это признать.

Рука наследного принца не коснулась меча. Королю не пристало разрешать спор с подданным с помощью оружия. Устремив на Пескиля холодный взгляд, он размышлял, взвешивал и принимал решение. Затем, повернувшись спиной к Пескилю и лезвию его кривого кинжала, принц призвал дар рукотворного света.

Вырвавшаяся из-под его ладоней молния разрезала тьму пещеры, ударив в почерневшие остатки шатров. Последовал взрыв, сопровождаемый россыпью искр и громовыми раскатами. Все догоравшее и тлевшее разом погасло. Удар не причинил вреда никому из живых, но на земле появился черный круг выжженной травы, а трупы детей, сваленные в кучу, превратились в груду пепла, хлопья которого вместе с тонкой струйкой дыма кружили над упавшими шатровыми столбами.

Крики в пещере смолкли. Наемники, удовлетворявшие похоть, с удивлением обнаружили, что ненависть в глазах насилуемых ими женщин и девушек почему-то заставляет их мужскую снасть опадать и съеживаться. Повскакав на ноги, они с ужасом разглядывали опаленные волоски и волдыри на обожженных местах. Их одежда также была тронута огнем.

В наступившей тишине, слегка прерываемой чьим-то испуганным всхлипыванием, зазвенел властный голос Лизаэра:

— Итарранцы! Прекратите чинить непотребства. Вместо этого встаньте в кольцо, загоните внутрь всех женщин и девушек и следите, чтобы никто из них не сбежал. Не смейте больше прикасаться к пленницам. Чтобы не пострадать самим, делайте так, как я велю.

— Их нельзя отпускать.

Голос Пескиля заметно дрожал. От его насмешливого тона не осталось и следа. Лизаэр посмотрел на него.

— А я и не собирался их отпускать.

Лизаэр казался воплощением Даркарона-мстителя, вершителем справедливости, которому неведомы ни ненависть, ни презрение.

— Но я уничтожу их иным способом. Не как скот.

— Зачем вам это понадобилось, ваше высочество?

Оцепенение Пескиля прошло. К нему вернулось былое упрямство, и он с размаху метнул кинжал вниз. Кривое лезвие глубоко вошло в землю.

— Не забывайте, что нам еще предстоит встреча с варварами мужского пола.

— Мы справимся.

Лизаэр обратил бесстрастный взгляд в направлении пещеры. Подчиняясь его приказу, люди Пескиля загоняли полуодетых женщин и девушек внутрь кольца.

— Я заманю сюда варваров Стейвена. И когда я это сделаю, можете не сомневаться, фаленитский ублюдок обязательно придет вместе с ними. Только на этот раз его тени им не помогут.

Обливаясь потом от быстрого бега, гонец, отправленный Аритоном из западной долины, добирается туда, где Каол и бойцы кланов Дешира сражаются против итарранской дивизии, численностью превосходящей их втрое. «Передайте Стейвену! — кричит он, ловя ртом воздух, — Я прибыл от нашего принца. Аритон велел передать: беду, которую он предвидел, предотвратить не удалось. Он сказал, что Стейвен и Каол знают, о чем речь»...

Пробираясь по лесу к пещере, где скрываются женщины и девушки кланов, Аритон, Джирет и одиннадцать бойцов слышат пронзительные женские крики и взрывы грубого мужского хохота, которые обрывает вспышка рукотворного света, прорезавшая небо над деревьями. В громовых раскатах, сотрясающих землю, тонет исполненный боли возглас Аритона: «Лизаэр! Нет, Лизаэр! Остановись!»

В долине к западу от Талькворина теневая завеса вздрагивает и исчезает. Теперь ничто не мешает итарранским отрядам перестроиться и атаковать горстку варваров, которые уже не могут сеять панику и смерть среди врагов, оставаясь невредимыми...