Проклятье фараона

I

Верите ли вы в чудеса, читатель? В сапоги-скороходы, ковры-самолеты и тому подобные диковины из сказок Востока? Разумеется, вы в них не верите. Но прошу вас – хоть на миг отбросьте свой скептицизм и позвольте волшебной силе слова перебросить вас через тысячи миль в уголок, столь непохожий на промозглую хмурую Англию, словно он возник на другой планете. Представьте себя сидящим рядом со мной на террасе каирского «Шепард-отеля». Небо слепит синью дорогого фарфора. Солнце расточает брызжущие ласки на богатых торговцев и попрошаек в отрепьях, на благообразных имамов в тюрбанах и затянутых в сюртуки европейцев – словом, на весь разношерстный люд, заполняющий площадь перед гостиницей. Вот мимо проплывает свадебная процессия под аккомпанемент бравурной какофонии флейт и барабанов. От любопытных взглядов зевак невесту скрывает нежно-розовое шелковое покрывало, края которого торжественно поддерживают четверо мальчуганов. Бедное дитя! Из рук одного владельца юная невеста переходит в руки другого, точно мешок с галантерейным товаром... Печально, конечно, но сейчас даже возмущение этим безобразным рабским обычаем не может умалить мою радость от возвращения в Египет. Я счастлива. Через несколько минут подойдет Эмерсон и мы отправимся в музей.

Лишь легкая рябь смущает почти зеркальную гладь моего настроения. Не тревога ли это за сына, оставшегося без материнской заботы? О нет, любезный читатель, вовсе нет! Мысль о том, что тысячи миль разделили нас с Рамзесом, наполняет мою душу таким восхитительным покоем, какого я не знала уже лет пять. Остается только гадать, почему это я раньше не сообразила устроить себе каникулы.

Я знала, что в доме любящей тетушки Эвелины ребенок будет окружен вниманием и заботой. Уолтер-старший, с неизменным интересом следивший за успехами в археологии своего юного тезки, пообещал заняться с ним изучением иероглифов. Каюсь, меня все же мучило чувство вины перед племянниками, детьми Эвелины и Уолтера, которым, как выразился Эмерсон, «предстояло пережить долгую, трудную зиму». С другой стороны, опыт общения с Рамзесом наверняка пойдет им на пользу.

Разумеется, отъезд в сроки, так оптимистично установленные Эмерсоном, оказался невозможным. Во-первых, надвигались праздники, а бросить Рамзеса в канун Рождества было бы верхом жестокосердия. Праздничную неделю мы провели в Элсмире, так что к моменту расставания поутихла даже отцовская скорбь Эмерсона. Он был сыт по горло рождественскими забавами юного поколения. Каждый из детей, за исключением Рамзеса, хотя бы раз объелся сладостями до тошноты, зато Рамзес подпалил елку, до смерти напугал няню показом своей коллекции рисунков мумий и... Нет, пожалуй, пора остановиться. Чтобы описать все подвиги Рамзеса, понадобилась бы отдельная книга. В последнее утро перед нашим отъездом его ангельская физиономия представляла собой весьма печальное зрелище. Рамзеса разукрасила кошка, которую он пытался научить размешивать лапкой рождественский пудинг. Пока кухня гудела от воплей кухарки и исступленного воя несчастного животного, виновник всей этой кутерьмы невозмутимо отмалчивался. А дождавшись наконец тишины, объяснил, что в канун Рождества всем положено помешать пудинг, иначе в новом году не будет удачи. И несправедливо, мол, лишать кошку ее законного права на счастье!

Теперь вы понимаете. Почему предстоящие несколько месяцев вдали от Рамзеса представлялись мне райским блаженством.

Мы выбрали самый быстрый из возможных маршрутов: поездом до Марселя, пароходом до Александрии и снова поездом – до Каира. К концу пути мой муж сбросил с плеч десяток лет, и на каирском вокзале сквозь толпу меня тащил уже прежний Эмерсон, раздающий приказы направо и налево и вовсю сыплющий арабскими ругательствами. Изумленные глаза окружающих невольно выискивали обладателя громоподобного баса, так что уже очень скоро мы были окружены старыми знакомыми. Приветственным возгласам, ухмылкам, рукопожатиям, казалось, не будет конца. Самой трогательной была встреча с обворожительным седовласым вокзальным попрошайкой, который при виде нас рухнул на колени, припал лбом к пыльным ботинкам Эмерсона и заголосил на всю площадь:

– О, господин! Отец Проклятий! Ты вернулся! Теперь я могу помереть спокойно!

– Еще чего! – Эмерсон едва удерживался от смеха. Осторожно высвободив ноги, он насыпал в замызганный тюрбан старика щедрую пригоршню монет.

Как только мы решили принять предложение леди Баскервиль, я немедленно телеграфировала в «Шепард-отель». Иначе мы остались бы без комнат – зимой в Египте всегда полно туристов. На месте той неуклюжей развалины, где мы прежде так часто останавливались, выросло роскошное новое здание в итальянском стиле, да еще с собственным генератором. «Шепард-отель» стал первой на всем Востоке гостиницей с электрическим освещением. Эмерсон встретил все эти «никому не нужные новшества» недовольным брюзжанием. Я же ничего не имела против удобств, лишь бы они не становились на пути основной цели.

В отеле нас уже дожидались сообщения от друзей, прослышавших о новом назначении Эмерсона. Среди корреспонденции нашлось и письмецо от леди Баскервиль. Мадам опередила нас на несколько дней, в связи с чем посчитала должным напомнить, что время не ждет. Иными словами, безутешная вдова приказывала не засиживаться в Каире, а немедленно отправляться в Луксор. А вот директор Департамента древностей засвидетельствовал свое почтение гробовым молчанием. Подумаешь, какая невидаль. Мсье Гребо и Эмерсон, мягко говоря, недолюбливали друг друга. Для получения фирмана без встречи с главой департамента не обойтись. Гребо, ясное дело, старательно игнорировал наше появление и наверняка злорадно потирал руки, предвкушая, как сам знаменитый Эмерсон будет томиться в его приемной, точно заурядный турист.

Комментарии моего мужа, боюсь, в печатном виде невоспроизводимы. Когда он чуть поостыл, я рискнула заметить:

– И все-таки нам стоит поскорее нанести ему визит. При желании Гребо может доставить уйму хлопот.

Это разумное предложение вызвало очередной шторм, во время которого Эмерсон напророчил мсье Гребо проживание в самом теплом и неуютном уголке мироздания и торжественно заявил, что скорее будет жариться по соседству с этим мошенником, чем лизать пятки чертовым бюрократам. Пришлось мне отложить обсуждение столь болезненного вопроса и согласиться сначала поехать в Азийех, деревеньку близ Каира, где Эмерсон нанимал рабочих в прежние экспедиции. Если бы нам удалось набрать основной костяк команды из людей, которых не коснулся микроб суеверия, то можно было сразу начинать раскопки. Остальные рабочие, убедившись в том, что пресловутое «проклятие фараона» на Эмерсона не действует, потянулись бы сами.

Мое смиренное согласие заметно улучшило настрой Эмерсона – настолько заметно, что даже удалось убедить его отужинать в ресторане отеля, вместо того чтобы тащиться в харчевню на базаре. Эмерсон обожает подобные местечки, впрочем, как и я, однако за годы жизни в Англии наши луженые желудки наверняка подрастеряли стойкость к местной стряпне. Свалиться сейчас с несварением – значило подбросить дров в тлеющий огонь суеверий.

Все это я и выложила Эмерсону. Вынужденный согласиться с моей логикой, он сменил рубашку и натянул – беспрестанно бурча под нос что-то нелицеприятное в мой адрес – парадный черный костюм. Я собственноручно завязала ему галстук и отступила, разглядывая мужа с более чем простительной гордостью. Разумеется, мне и в голову не пришло произнести комплимент вслух... но боже! Как же он был хорош! Подтянутая широкоплечая фигура, густые черные волосы и извергающие синий огонь глаза. Одним словом, английский джентльмен во всей красе.

Признаюсь, читатель, что помимо уже известной вам причины для ужина в гостинице, у меня была еще одна, оставшаяся для Эмерсона тайной. Дело в том, что «Шепард-отель» слывет неофициальным центром европейской колонии в Каире, и я лелеяла надежду встретить приятелей или хотя бы шапочных знакомых, которые посвятили бы нас в последние новости из Луксора.

И представьте себе, мои надежды сполна оправдались. Первым, кого я увидела, переступив порог сверкающего позолотой главного зала отеля, был мистер Уилбур, за свою роскошную бороду прозванный арабами Абд эр Дайн. Белоснежная, как хлопок, и такая же пушистая растительность прикрывала грудь до середины сюртука и обрамляла умнейшую, но при этом на удивление добродушную физиономию. Уилбур уже много зим подряд проводил в Египте. Сплетники втихаря злословили о каких-то политических грешках, якобы закрывших Уилбуру дорогу в родной Нью-Йорк, но мы с Эмерсоном знали его лишь как фанатически преданного египтолога-любителя и щедрого покровителя юных даровании в археологии. Заметив нас, он тут же подошел поздороваться и пригласить за свой столик, где уже собралась целая компания наших старых знакомых.

Я ловко проскользнула вперед и заняла место между Эмерсоном и его преподобием мистером Сейсом, вовремя вспомнив те желчные письма, которыми эти господа обменялись прошлой зимой. Если не ошибаюсь, камнем преткновения стал возраст обнаруженных в Амарне клинописных табличек. Моя предусмотрительность оказалась отнюдь не лишней. Едва усевшись, Эмерсон стукнул локтем о стол, перегнулся через меня и заявил во всеуслышание:

– А знаете, дражайший Сейс, в Берлине подтвердили мою правоту. Говорил же, вы ошиблись в датировке клинописи на восемь столетий!

Любезная улыбка вмиг исчезла с лица священника, но мистер Уилбур поспешил замять назревающий скандал:

– Да, кстати! Тут такая история приключилась... умора! Баджу с этими самыми табличками удалось надуть мсье Гребо. Не слышали, нет?

Директора Британского музея мистера Баджа Эмерсон любил не больше мсье Гребо, но тем вечером, когда еще свежо было возмущение наглостью главы Департамента древностей, любая каверза в адрес француза принималась моим мужем на ура. Нападки на его преподобие были тотчас забыты. С загоревшимися глазами Эмерсон повернулся к Уилбуру.

– Кое-какие слухи до нас доходили, но я не прочь узнать суть от очевидца.

– Да уж, целый год только и разговоров было что об этой скандальной истории, – качая головой, начал мистер Уилбур. – Гребо заранее предупредил Баджа, что если тот и впредь будет покупать древности и нелегально вывозить их из страны, то загремит за решетку. Бадж, разумеется, пропустил угрозу мимо ушей и направился прямиком в Луксор, где приобрел ни много ни мало восемьдесят табличек с клинописью, а в придачу и еще кое-какие редкие экспонаты. Полиция, разумеется, тут как тут, но Гребо не потрудился выдать им ордер. Что оставалось делать беднягам? Окружили дом, сидят, дожидаются, пока наш славный Гребо подвезет документ. Пока суд да дело, решили подкрепиться; заказали ягнятину с рисом в отеле – благо у Баджа дом по соседству с гостиницей. Словом, устроили себе дармовую пирушку, а тем временем гостиничные садовники организовали подкоп, потихоньку забрались в дом Баджа и вынесли все ценности. И надо же случиться такому роковому совпадению! Судно, на котором плыл мсье Гребо, как выяснилось, село на мель милях в двадцати от Луксора. Там он и застрял. А Бадж спокойненько взял курс на Каир, не заботясь, разумеется, о жандармах, карауливших пустой дом!

– Потрясающе! – воскликнула я.

– Бадж известный мошенник! – громыхнул мой муж. – Ну а Гребо – тот форменный идиот.

– Вы еще не встречались с нашим милейшим начальником? – поинтересовался преподобный Сейс.

Эмерсон презрительно хрюкнул. Священник растянул губы в довольной улыбке:

– Я вас понимаю. Но встретиться все же придется. Стоит ли навлекать на себя гнев всемогущего мсье Гребо, когда ситуация и без того не слишком обнадеживающая? Что вы думаете о проклятии фараона? Оно вас не пугает?

– Чушь, – буркнул Эмерсон.

– Истинная чушь! Но при всем при том, мой юный друг, нанять рабочих вам будет непросто.

– Ничего. У нас свои методы, – проворковала я, лягнув под столом Эмерсона, чтобы тот не вздумал выкладывать эти самые методы.

Дело вовсе не в том, что мы планировали что-нибудь незаконное, боже упаси! Я никогда не стала бы переманивать опытных рабочих у других археологов. Согласились бы наши люди из Азийеха уйти к Эмерсону или нет – в любом случае решение было за ними. Но я не видела смысла заранее делиться надеждами с кем бы то ни было, чтобы в случае неудачи не пришлось принимать соболезнования. Мистер Уилбур, правда, явно что-то заподозрил (я заметила веселый блеск в его проницательных глазах), но промолчал, задумчиво пригладив бороду.

– Итак – что же все-таки происходит в Луксоре? – обратилась я ко всей компании. – Судя по всему, проклятие живет и процветает?

– Еще как, будь оно неладно, – театрально вздохнул мистер Инсингер, археолог из Голландии. – Чудеса и диковины в изобилии. Коза Хасана ибн Дауда принесла двухголового козленка.

Давно, казалось бы, успокоившиеся призраки осаждают горы Гурнеха.

В конце он не выдержал и расхохотался, а преподобный Сейс укоризненно покачал головой.

– Вот они, языческие суеверия. Несчастный невежественный народ!

Пропустить такое вопиющее заявление Эмерсон ну никак не мог.

– Да в любой английской деревне вы встретитесь с точно таким же невежеством, – вскипел он. – И какое, скажите на милость, право вы имеете называть приверженцев Магомета язычниками, Сейс? Этот «невежественный народ» поклоняется такому же Богу и таким же пророкам, что и ваше образованное преподобие!

Прежде чем побагровевший от гнева святой отец нашелся с ответом, я поспешно вклинилась в разговор:

– Жаль, что мистер Армадейл пропал. Его исчезновение только усугубляет ситуацию.

– Не думаю, что ситуация улучшится, если его найдут, – отозвался мистер Уилбур. – Еще одна трагическая гибель после кончины лорда Баскервиля...

– Значит, по-вашему, Армадейл мертв? – скосив на меня глаза, уточнил Эмерсон.

– Наверняка. Иначе уже объявился бы. Уверен, что бедняга свалился с какой-нибудь скалы. После смерти патрона он был сам не свой. Жаль парня, очень жаль. Отличный был археолог.

– Ну, по крайней мере, гробница в безопасности, верно? – закинула я удочку. – Местные воришки из страха перед фараоном к ней и близко не подойдут.

– От вас ли я это слышу, дорогая миссис Эмерсон? – подал голос Инсингер. – Кому, как не вам, знать, что любые страхи здесь заглушаются жаждой наживы? Ну ничего. С приездом профессора Эмерсона за гробницу можно не беспокоиться.

Больше никто не вспомнил о проклятии фараона. До конца ужина речь шла лишь о самой гробнице и о тех археологических сокровищах, которые она, возможно, таила. Через полчаса мы с Эмерсоном поднялись из-за стола, пожелав друзьям спокойной ночи.

Вестибюль отеля, несмотря на довольно поздний час, был полон народу. Пока мы проталкивались к лестнице, кто-то вдруг вцепился мне в локоть и беспардонно дернул назад.

– Мистер и миссис Эмерсон, если не ошибаюсь? Ну конечно, разве вас можно с кем-то спутать? Это вы – и точка! А я вас весь вечер разыскиваю! Не окажете ли честь выпить со мной по чашке кофе? Или предпочитаете коньяк?

Все это было высказано настолько уверенным тоном и в приятельской манере, что мне пришлось как следует напрячь память в попытке сообразить, где бы мы могли встречаться. Напрасный труд. Развязный юнец мне был абсолютно незнаком. Я недаром назвала его юнцом. Из-за мальчишеской фигуры и широченной улыбки незнакомец казался почти ребенком, и тем нелепее выглядела толстая сигара, криво зажатая меж зубов. Ярко-рыжая шевелюра и россыпь веснушек на курносом лице завершали облик чистокровного ирландца, чей акцент я безошибочно распознала с первой же фразы. Поймав мой пристальный взгляд, устремленный на сигару, юный нахал тут же швырнул ее в ближайшую мусорную корзину.

– Тысяча извинений, мадам. От радости встречи с вами я позабыл о манерах.

– Кто вы такой, черт возьми? – выпалил Эмерсон.

Улыбка на веснушчатой физиономии стала еще лучезарнее.

– Кевин О'Коннелл, корреспондент «Дейли йелл», к вашим услугам, сэр. Миссис Эмерсон, ваш супруг рискнул бросить вызов самому фараону. Каковы были ваши чувства? Пытались ли вы переубедить профессора Эмерсона или же...

Повиснув на руке мужа, я умудрилась остановить удар, нацеленный точно в квадратную челюсть мистера О'Коннелла.

– Ради всего святого, Эмерсон! Он же вдвое меньше тебя!

Замечание подействовало, чего и следовало ожидать и чего я не добилась бы никакими взываниями к рассудку, воспитанию или христианскому смирению. Кулак Эмерсона медленно разжался, скулы накрыла волна румянца – хотя, боюсь, то была краска гнева, а отнюдь не стыда. Муж схватил меня за руку и как на буксире потащил вверх по лестнице. Мистер О'Коннелл поскакал следом, забрасывая нас вопросами.

– Не могли бы вы высказать свое мнение по поводу таинственного исчезновения мистера Армадейла? Мистер Эмерсон, когда вы познакомились с леди Баскервиль? Что вас побудило принять ее рискованное предложение? Может, это дань старой дружбе с вдовой сэра Генри?

Я не в силах передать на бумаге, какон произнес слово «дружба» и чтоподразумевалось под этим невинным словом. Представьте, даже у меня загорелись щеки, а такое случается не часто? Из горла Эмерсона вырвался сдавленный рык. Он молниеносно выбросил ногу назад – и мистер О'Коннелл пересчитал ступеньки в обратном направлении.

На первой площадке лестницы я украдкой глянула вниз и с величайшим облегчением убедилась, что тщедушный ирландец если и пострадал, то не слишком. Он уже успел обрести вертикальное положение и теперь отряхивал штаны под обстрелом любопытных взглядов зевак. Более того, встретившись со мной глазами, мистер О'Коннелл даже имел наглость подмигнуть?

Я еще только закрывала дверь нашего номера, а Эмерсон уже избавился от сюртука, галстука и половины пуговиц с рубашки.

– Повесь как следует. – Я ткнула пальцем в скомканный на кресле сюртук. – Учти, Эмерсон, это уже третья испорченная рубашка, а мы ведь только приехали. Когда же ты научишься...

Конец заслуженного выговора повис в воздухе. Эмерсон послушно схватил сюртук, распахнул дверцы платяного шкафа... Мимолетная вспышка, глухой удар; Эмерсон отпрыгнул, неестественно вывернув локоть. На рукаве расплывалось темное пятно. Густо-малиновые капли падали на ковер, обагряя и рукоять кинжала, вонзившегося в пол между ботинок моего мужа. Сверкающее лезвие подрагивало.

II

Эмерсон зажал ладонью рапу на предплечье. Еще несколько капель просочилось сквозь пальцы, и кровотечение прекратилось. Странная тяжесть сдавила мне грудь. Только теперь сообразив, что это воздух рвется наружу, я наконец выдохнула.

– Да ладно! – Нужно же было успокоить мужа. – Рубашку-то все равно пришлось бы выбросить. Только умоляю – отставь руку подальше, чтобы не испортить брюки. Они еще совсем новые.

В любой ситуации сохранять спокойствие – мое кредо. Как видите, я от него не отступила. Но мои следующие действия, боюсь, все же отличались некоторой поспешностью. Я перелетела комнату, на ходу сдернув с умывальника полотенце. Дорожный набор лекарств и всяческих медицинских принадлежностей всегда со мной. Через пять минут рана – к счастью, она оказалась неглубокой – была промыта и перевязана. О том, чтобы послать за доктором, я даже не заикнулась. Мы с Эмерсоном поняли друг друга без слов. Новость о нападении на главу экспедиции моментально разнеслась бы по округе, и последствия... О последствиях лучше даже и не думать. Они были бы катастрофическими.

Покончив с перевязкой, я откинулась на спинку дивана и, боюсь, не сдержала вздоха. В синих глазах Эмерсона мелькнула тревога. Потом его губы насмешливо изогнулись:

– Что-то ты у меня бледненькая, Пибоди. Уж не сплин ли заел? Надеюсь, до женских истерик дело не дойдет?

– Не вижу ничего смешного, – огрызнулась я.

– Удивляюсь я тебе, дорогая Пибоди. Меня лично больше всего поражает беспросветная тупость этого шутника. Кинжал, судя по всему, пристроили на верхней полке шкафа – а та, наверное, шатается. Я слегка переусердствовал, когда открывал дверцы, вот кинжал и полетел вперед, вместо того чтобы просто упасть на пол. Чистой воды случайность. Да и кто мог знать, что открывать шкаф буду именно... – Тут его глаза расширились. Насмешка уступила место ярости. – Бог мой! Пибоди, а что, если бы шкаф открыла ты?!

– Кинжал упал бы на пол и никого не задел. Ты ведь такую картину нарисовал? И пожалуйста, без мужскихистерик, Эмерсон. Кто бы ни стоял за этим фокусом, он собирался нас попугать. Не более того.

– Или же устроить очередной акт представления под названием «Проклятие фараона». Вот это ближе к истине. Тем, кто нас знает, и в голову не пришло бы пускать в ход детские страшилки. И еще одно... Эта история непременно должна была стать достоянием общественности. Иначе усилия шутника пошли бы прахом.

Наши взгляды встретились. Я кивнула.

– Ты сразу подумал о мистере О'Коннелле, верно? По-твоему, ради сенсации он пошел бы и на такое?

– Эти... м-м-м... ни перед чем не остановятся, – с мрачной убежденностью заявил Эмерсон.

И он имел право на подобное заявление. В былые времена Эмерсон то и дело фигурировал в скандальных историях на страницах чуть ли не всех бульварных газет. Один из журналистов, разоткровенничавшись, как-то признался мне: «Грех упускать такую колоритную личность, миссис Эмерсон! У профессора же ни дня без дебоша!»

Кое в чем этот газетчик был прав... Недавний спектакль в вестибюле тому подтверждение – колоритная личность проявила себя во всей красе. Прелестный скандальчик «Дейли йелл» был обеспечен. У меня перед глазами уже прыгали буквы громадных заголовков: «Известный археолог напал на нашего корреспондента!»; «Неистовый Эмерсон по-своему отвечает на вопрос о его близости с очаровательной вдовой!»

Стоит ли удивляться довольной ухмылке мистера О'Коннелла, которого спустили с лестницы? Подумаешь, парочка синяков! Невелика цена за статью месяца. Только теперь я припомнила фамилию нахального ирландца. Мистер О'Коннелл был первым, кто пустил гулять слух о проклятии фараона. Уж не он ли его и состряпал?

Этот тип запросто мог залезть в комнату – замки тут плевые, а прислуга падка на мелкие... скажем так, подношения. Вопрос был в другом: на что рассчитывал газетный проныра? Надеялся ли он всего лишь на моральную травму или все-таки физическую, пусть даже и пустяковую? В последнее мне верилось с трудом. Хоть газетчик и наглец, но жестокости на его веснушчатой физиономии не было и следа. Можете поверить моему безукоризненному знанию человеческой природы.

Тщательный осмотр оружия ровным счетом ничего не дал. Кинжал как кинжал, такие сотнями продаются на любом египетском базаре. Опросить слуг? Эту мысль мы не сговариваясь отвергли. Шумиха нам ни к чему, добавил Эмерсон. Ничего не оставалось, как только нырнуть в кровать, под плотный белый полог от москитов. Что мы и сделали. Еще через час я совершенно успокоилась за Эмерсона. Рана его ну нисколько не тревожила.

III

В Азийех мы отправились на рассвете. Заранее никому не сообщали, тем не менее загадочная система народной информации сработала на славу, так что наш экипаж на пыльном пятачке посреди деревни встречали все жители, от мала до велика. Над толпой возвышался белоснежный тюрбан, венчающий горделиво посаженную голову. Бородатое лицо старика нам с Эмерсоном было очень хорошо знакомо. В прежних экспедициях Абдулла у нас командовал рабочими. За прошедшие пять лет борода его сравнялась белизной с тюрбаном, но годы не согнули великана и не притушили добродушную улыбку, как и прежде пробивавшуюся сквозь невозмутимую маску патриарха.

Глава рода пожал нам руки и провел к себе в дом, куда следом набилась и половина мужского населения деревни. Неизбежная приветственная церемония продолжалась немыслимо долго. Мы потягивали черный сладкий чай, время от времени с подобающим почтением отвечая на витиеватые фразы.

От стократно повторенных «Да хранит Всевышний наших дорогих гостей» у меня звенело в ушах. К тому же очень скоро в крохотной комнатушке стало нечем дышать. Суетливости арабы не признают, чай пьют с толком, с расстановкой, и длиться все это может часами. К счастью, этиарабы давно изучили нрав Эмерсона, а потому лишь обменялись веселыми взглядами, когда мои муж уже через двадцать минут – неслыханное дело! – взял быка за рога.

– Я дал согласие продолжить раскопки в Луксоре, в гробнице, открытой покойным английским лордом. Кто со мной?

Вопрос был встречен бормотанием, негромкими возгласами и вытаращенными в театральном изумлении глазами. Уж поверьте мне, читатель, изумление, хоть и профессионально сыгранное, было сплошной фальшью. Помимо Абдуллы среди слушателей нашлось немало наших старых знакомых. Рабочие, прошедшие выучку у Эмерсона, ценились на вес золота и без работы никогда не сидели. Ради встречи с нами они наверняка ушли от других археологов. И наверняка ожидали от Эмерсона предложения, а возможно, уже решили его принять.

Но чтобы египтянин дал свое согласие, не потянув время за спорами и переговорами? Да никогда! Такое поведение противоречит его натуре. Выдержав положенную паузу, Абдулла поднялся во весь свой внушительный рост.

– Доброта Эмерсона известна нам, бедным людям из Азийеха. Но почему он не берет людей из Луксора? Тех, что работали у старого английского лорда?

– Предпочитаю работать с друзьями, – ответил Эмерсон. – С теми, на кого можно положиться в любой тяжелой и опасной ситуации.

– О да... – поглаживая бороду, продолжал Абдулла. – Эмерсон сам говорит об опасности. Эмерсон любит правду. Может, он скажет, о какой опасности идет речь?

– И скорпионах, змеях, обвалах! – отрезал Эмерсон. – О чем же еще?

– Может, о мертвых, которые бродят под луной?

Вопрос в лоб. Такого я от Абдуллы не ожидала. Эмерсон, тоже захваченный врасплох, надолго умолк. Выжидающие взгляды всех без исключения мужчин в комнате были прикованы к моему мужу.

– Кому, как не тебе, Абдулла, знать, – раздался наконец его хладнокровный голос, – что все это выдумки. Мумия-то в прошлый раз оказалась вовсе не мумией, а живым человеком! Разве ты забыл?

– Помню, Эмерсон, помню. Но на свете много чудес. Говорят, английский господин, который умер, потревожил покой фараона. Говорят...

– Глупцы, вот и говорят, – оборвал его Эмерсон. – Разве Господь не обещал защиту от злых духов? Яеду в Луксор. Для работы мне нужны мужчины,а не глупцы и трусы.

Вопрос был решен. Собственно, он наверняка был решен до нашего приезда. Команду мы набрали, но благодаря набожным сомнениям Абдуллы пришлось предложить оплату чуть ли не вдвое выше обычной. В этом мире, знаете ли, и суеверия имеют практическую ценность.

IV

Следующим утром я сидела, если помните, на террасе «Шепард-отеля» и перебирала в памяти события последних двух дней. Теперь-то вы понимаете, что за облачко омрачало сияющую чистоту моего настроения. Рука Эмерсона быстро заживала, вот только от сомнении, вызванных загадочным происшествием, излечиться было сложнее. Прежде я считала смерть лорда Баскервиля и исчезновение его помощника двумя половинками одной трагедии, а так называемое проклятие фараона – не более чем выдумкой предприимчивого репортера. Но тут на сцене нежданно-негаданно объявился кинжал, а вместе с ним и куда более тревожные мысли.

Знаю, любезный читатель, знаю... Переживать о том, что изменить не в силах, – дурацкое занятие. А потому я и отбросила на время все заботы, полностью отдавшись удовольствию от солнца, неба, ярких красок Египта и суеты на площади. Мсье Гребо я заранее известила о нашем визите. Правда, из-за Эмерсона мы уже опаздывали, но когда мой муж наконец объявился и я увидела насупленные брови и стиснутые в ниточку губы, то поняла, что мне здорово повезло. Он мог бы закусить удила, рвануть без фирмана в Луксор, и тогда... пиши пропало!

Со времени нашей последней египетской экспедиции музей переехал из старого тесного здания во дворец Гизеха. В результате свободной площади, конечно, стало больше – и только. Сырые, темные, в аляповатых узорах помещения дворца не годились для хранения ценных экспонатов, а сами экспонаты пребывали в безобразном состоянии. Это зрелище отнюдь не улучшило настроение Эмерсона; к тому моменту, когда мы добрались до кабинета директора, мой муж стал багровым от злости, ну а когда секретарь объявил, что мсье Гребо занят и не может нас принять... терпение Эмерсона с треском лопнуло. С треском – в самом прямом смысле! Отпихнув франтоватого секретаря в сторону, почтенный профессор археологии с ходу атаковал дверь директорского кабинета.

Дверь не поддалась, что меня нисколько не удивило – за несколько секунд до того я услышала осторожный скрип ключа в замке. Ха! Если Эмерсон рвется к цели, ему никакие замки не помеха! Еще один удар – и дверь с трескомраспахнулась. Я послала забившемуся в угол бедняге секретарю лучезарную улыбку и вслед за своим неистовым мужем проникла в святая святых мсье Гребо.

Кавардак в кабинете царил неописуемый. На полу громоздились запечатанные и открытые коробки с экспонатами, ожидающими исследования и классификации. Горшки из обожженной глины валялись на столах, конторках и стульях вперемешку с обломками мебели и саркофагов, гипсовыми кувшинами, погребальными статуэтками и бесчисленным множеством других археологических ценностей.

Эмерсон издал звериный вой.

– Да это же Содом и Гоморра! Где этот мерзавец, будь он проклят?! Шею сверну негодяю!

Вид древностей застилает Эмерсону глаза, иначе он бы заметил пару ботинок, торчавших из-под штор в противоположном углу кабинета.

– Похоже, он вышел... – Я не отрывала взгляда от ботинок. – Интересно, нет ли за этими шторами двери в соседнюю комнату?

Надраенные носки ботинок поползли назад и через секунду почти скрылись за шторами. Почти.Видимо, мсье Гребо вжался в стенку до упора и дальше отступать уже было некуда. Худощавым его никто бы не назвал.

– Плевать на дверь! И не подумаю гоняться за этим бессовестным типом. Хватит с него и записки. – Эмерсон принялся шурудить среди бедлама на письменном столе. Корреспонденция, деловые бумаги, документы – все веером полетело по комнате.

– Успокойся, Эмерсон. Смотри, что ты натворил. Мсье Гребо будет недоволен.

– Ишь ты, недоволен он будет! Пусть только пикнет. – Эмерсон сгреб со стола очередную груду бумаг. – Вот погоди, доберусь я до него! Он у меня получит, недоумок чертов. В два счета слетит с насиженного места.

– Хорошо, что его здесь нет. – Я покосилась на шторы. – Ну и характер у тебя, Эмерсон! Не дай бог, покалечил бы уважаемого человека...

– Еще как покалечил бы, не сомневайся! Руки-ноги переломал, в бараний рог свернул...

– Может, секретарю записку оставишь? – прервала я поток угроз. – У него и бумага, и ручка найдутся. Здесь ты ничего не найдешь.

Напоследок очистив стол от чудом задержавшихся бумаг, Эмерсон как смерч просвистел из кабинета. Секретарь к этому времени благоразумно испарился. Эмерсон схватил оставленные дезертиром ручку и блокнот, в ярости кромсая бумагу, нацарапал несколько слов. Я ждала в проеме двери, одним глазом следя за ботинками, другим – за мужем.

– Попроси мсье Гребо прислать фирман в отель. К чему отнимать время у занятого человека?

– Отличная мысль. Во второй раз я этого свинства не вынесу. Убьюидиота!

Все. Прозвучал последний аккорд. Я тихонечко прикрыла дверь кабинета.

Через три часа посыльный доставил фирман прямо в наш номер.