Пропавшая экспедиция

I. Per Aspera

Как стало известно корреспонденту нашего издания, отставной полковник Перси Арчер Офсет, чье неожиданное возвращение в Лондон из амазонской сельвы так сильно взбудоражило общественность на прошлой неделе, по всей видимости, уже покинул острова. По крайней мере, именно такое заявление сделал сегодня для представителей прессы старший инспектор департамента уголовного розыска Скотланд-Ярда Чарльз Штиль, которому главным управлением полиции поручено вести расследование этого скандального дела, повлекшего за собой стрельбу в самом центре столицы и человеческие жертвы.

— Есть веские основания полагать, что это случилось еще вчера на рассвете, до объявления особых полицейских мер в порту и на железнодорожных вокзалах, — с самым сокрушенным видом признал инспектор Штиль. — И, поверьте, господа, мне искренне жаль, что мы упустили господина Офсета. И даже не потому, что у следствия имеется множество вопросов, которые нам бы хотелось ему задать. Как вы понимаете, господа, в первую очередь, они касаются личностей людей, устроивших на него сафари. Боюсь, эти негодяи не успокоятся, пока не настигнут полковника, поэтому, для самого сэра Перси было бы гораздо лучше, если бы он добровольно и как можно скорее предался в руки правосудия. Под присмотром агентов полиции он будет в безопасности, которую я не возьмусь гарантировать ему, пока полковник, прошу извинить, в бегах…

— Куда мог отправиться сэр Перси, как вы полагаете? — спросил наш корреспондент.

— Думаю, он отбыл обратно в Латинскую Америку на одном из рейсовых пароходов, — инспектор Штиль сверился с бумагами, которые держал в руках. — Но, я не имею права разгласить вам источник этой важной информации, как, впрочем, и название судна…

— А оно вам известно, сэр?! — не скрывая иронии, осведомился молоденький корреспондент газеты Daily Express, чье критическое отношение к властям давно стало притчей во языцех.

— Кем были преступники, пытавшиеся застрелить полковника Офсета, инспектор? — спросил репортер из Observer, поскольку не сомневался, ответа на предыдущий вопрос не последует. — Вы установили личности налетчиков, сэр? И, как вы полагаете, имеют ли они отношение к последней экспедиции в Амазонию, организованной сэром Перси совместно с русским художником Константином Вывихом на средства, якобы предоставленные большевистским режимом Советской России?

— Вопрос не по адресу, сэр, — устало вздохнул инспектор Штиль. — По крайней мере, в части очередной тропической экспедиции господина Офсета. Тут я знаю не многим больше вашего. То есть, я, как, вероятно, и все, здесь присутствующие, слышал, что поздней весной прошлого года господину Офсету удалось-таки сколотить очередную экспедицию в джунгли, не помню, какую уж там по счету, — по губам полицейского скользнула бледная улыбка. — Такая информация пробегала в наших СМИ со ссылкой на североамериканские первоисточники, поскольку именно в США полковник провел весь минувший год, вплоть до своего отплытия из Нью-Йорка. Но, пожалуй, это все, что мне известно.

— Бразильская пресса сообщала, будто в июле минувшего года полковника видели в бразильском порту Макапа, что в устье Амазонки. Сэр Перси, якобы, сошел на берег с парохода «Приам», осуществляющего регулярные пассажирские рейсы между Нью-Йорком и Рио-де-Жанейро, в сопровождении скандально известного русского мистика Константина Вывиха, своего сына Генри и еще одного господина весьма подозрительной наружности. Полковник Офсет — популярная личность в тех краях, его сразу же узнали, и прибытие сэра Перси вызвало немалый ажиотаж. Однако, вопреки обыкновению, он воздержался от комментариев и, не теряя времени, вместе со спутниками поднялся на борт прибывшего за ними катера. Судно, спустившее его, уже дожидалось путешественников на рейде. Поговаривают, корабль, на который пересел Офсет, выглядел несколько странно, подозрительно смахивая на эсминец и даже крейсер! В газетах писали, судно прибыло из Советской России. Что вы можете сказать по этому поводу, инспектор? — продолжал допытываться репортер из Observer.

— Решительным образом ничего! — отмахнулся своими бумажками Штиль. — А чего вы от меня хотели? Где был полковник Офсет год назад, как и в чьей компании отправился в сельву, выходит за рамки порученного мне расследования. Как, к слову, и источники финансирования экспедиции, к которым он прибегнул.

— Но, разве не резонно предположить, что именно бывшие спутники теперь на него охотятся? — не унимался репортер Observer.

— Такая версия отрабатывается нами в числе прочих, — без особого энтузиазма признал инспектор.

— Из заявления, сделанного вами сразу после перестрелки, следует, что полковника Офсета преследовали как минимум четверо хорошо вооруженных незнакомцев, причем, все они были представителями белой расы и имели весьма крепкое, можно сказать, спортивное телосложение, — начал корреспондент Guardian.

— И к тому же проявили себя превосходными стрелками! — вставил язвительный репортер Daily Express. — Угрохали троих ваших констеблей…

— Да уж, стреляли метко, — подхватил корреспондент Guardian. — Тем не менее, двое молодчиков отстрелялись. Прибывшими на место происшествия полицейским удалось угрохать их в завязавшейся перестрелке. Вы уже установили личности этих негодяев, инспектор?

— Вообще говоря, при них не было документов, — протянул Шпиль, глядя в пол. — Поэтому, единственное, что я могу утверждать с определенностью: да, это были представители белой расы…

— А я слышал, что вы дактилоскопировали обоих, и результаты оказались ошеломляющими! — с плотоядной ухмылкой бросил репортер Observer.

— Откуда вы это взяли? — недовольно поморщился инспектор. Зал сразу же загудел.

— Почему Скотланд-Ярд утаивает информацию от прессы?! — выкрикнуло несколько газетчиков практически хором.

— Уверяю вас, ничего подобного у нас и в мыслях нет, — все больше хмурясь, отвечал инспектор. — Просто данные экспертизы нуждаются в уточнении.

— Это не ответ! — выкрикнул с места корреспондент из Daily Express. — Не темните, инспектор, это против правил.

Полицейский метнул в него испепеляющий взгляд.

— Да, — с тяжелым вздохом молвил он. — Действительно, я вынужден признать, что отпечатки пальцев, снятые у одного из погибших, примерно соответствуют дактилоскопической карте некоего Штыриса, гангстера, совершившего, без малого, семнадцать лет назад, то есть, летом 1910 года, дерзкое ограбление одного из банков в Челси. Тогда Штырис действовал не один, а в составе шайки из пяти громил. К сожалению, бандитам посчастливилось скрыться, застелив троих полицейских и восьмерых посетителей банка. Нам так и не удалось их задержать, хотя полиция установила личности налетчиков. Один из них был опознан как Эрнст Штырис, по происхождению — латыш родом из Курляндской губернии царской России…

— Почему вы сказали, что отпечатки соответствуют примерно? — поинтересовался наш корреспондент.

— Потому, что папиллярный рисунок кожных покровов преступника, застреленного нами на днях, сильно размыт, — пояснил Штиль. — Наши криминалисты полагают, этот человек предпринимал попытки свести их, используя раствор едкой щелочи, но, в силу каких-то обстоятельств, не довел задуманное до конца…

— Понятно, — кивнул корреспондент Observer.

— А, по-моему, вы все же уходите от прямого ответа, инспектор! — подал голос репортер из Daily Express. — Позвольте вам напомнить, сэр, что в 1910-м следователи Скотланд-Ярда доподлинно установили, что этот самый Штырис, ровно, как и его дружки, были не сосем обычными уголовниками, поскольку принадлежали к так называемому боевому крылу партии социалистов-революционеров, орудовавшей и в Российской империи, и далеко за ее пределами. Эти мерзавцы называли ограбления банков экспроприациями, и на этом основании, считали себя идейными борцами с язвами, характерными для общества, построенного на финансовых спекуляциях и эксплуатации чужого труда…

— Вы прекрасно осведомлены, молодой человек, — насупившись, пробурчал инспектор Штиль.

— Известно также, — ответив полицейскому торжествующей ухмылкой, продолжал репортер, — что Департамент уголовной полиции, совместно с Foreign Office, отправлял соответствующий запрос в адрес царского Министерства иностранных дел, Департамента полиции и Охранного отделения с целью немедленной экстрадиции Штыриса и его подельников.

— Вы совершенно правы, — с усталой улыбкой сдался Штиль. — Да, тогда нам обещали всяческое содействие, но, как оказалось, лишь на словах. К сожалению, Эрнст Штырис не был задержан ни царской охранкой, ни криминальной полицией, хоть, по нашим сведениям, совершив тягчайшие преступления в Лондоне, в том же году преспокойно вернулся в Россию. По всей видимости, как и многие другие одиозные личности из партии эсеров, Штырис пользовался чем-то вроде неприкосновенности благодаря широким связям в самых высоких начальственных сферах. Очень похоже, русские власти заигрывали с террористами, чем это для них обернулось, вам хорошо известно и без меня. Впрочем, попрошу вас, господа, не ссылаться на мое мнение по этому поводу, я не вправе давать подобных оценок политического свойства. Как бы там ни было, террористы из партии эсеров зачастую, действительно слишком легко уходили из полицейских силков…

— Что вы можете сказать о втором дактилоскопированном вами трупе? — поменял тему репортер из Observer.

— В наших архивах на него ничего нет, — развел руками инспектор. — Разумеется, кроме участия в покушении на жизнь полковника Офсета и вооруженного отпора, который молодчик дал нашим агентам при задержании. Не забывайте, господа, ведь эти негодяи палили в центре Лондона, как в каком-то тире…

— Уложили семерых наповал и еще пятерых — ранили, — напомнил инспектору корреспондент из Manchester Guardian.

— Да, к моему прискорбию, все это именно так, — признал инспектор и снова вздохнул.

— Подчерк тот же, что и в 1910-м, — вставил представитель Times. Инспектор Штиль испустил новый исполненный страдания вздох.

— Скажите, сэр, появились ли у вас еще какие-нибудь подтверждения в пользу того, что преследовавшие полковника Офсета злоумышленники были русскими? Очевидцы упорно твердят, они разговаривали между собой на русском языке… — подал голос наш собственный корреспондент. Инспектор с минуту сосредоточенно перебирал бумаги.

— Ну, во-первых, этого нельзя утверждать на сто процентов, — с кислой миной произнес он наконец. — Я, например, сомневаюсь, будто кто-то из лондонцев, ставших нечаянными очевидцами ожесточенной перестрелки между полицейскими и бандитами, смог бы, когда над головой жужжали пули, отличить русские фразы от фраз, выкрикнутых на сербском, болгарском или даже польском языках. Когда в вас палят из нескольких стволов, и ваша жизнь висит на волоске, вы улепетываете во все лопатки или же ползете на брюхе, что, конечно, много медленнее, зато эффективнее предохраняет от пуль. Оба этих занятия, дамы и господа, не способствуют объективности лингвистического анализа, уж поверьте. Так что, положа руку на сердце, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть вашей гипотезы насчет выходцев из России. Тем более, из РСФСР, поскольку по-русски говорят не одни большевики, но и белоэмигранты, да кто угодно еще! Опять же, если, все же предположить, будто одно из тел принадлежало Эрнсту Штырису, то, к вашему сведению, он — не русский. Повторяю, он — латыш, это такая крошечная страна на побережье Балтийского моря, до Октябрьского переворота территориально входившая в состав Курляндской губернии.

— А как же тогда с татуировками, которые вы обнаружили?! — выкрикнул зловредный репортер Daily Express. Инспектор Штиль осекся и густо покраснел.

— С какими еще татуировками?! — насторожились другие корреспонденты.

Инспектор сделал знак, что ему надобно промочить горло. Потянулся за графином, плеснул в стакан воды, осушил его залпом будто спирт, если бы конечно, ему могли передаться дурные привычки застреленных полицейскими бандитов.

— Мы желаем знать подробности, инспектор, не юлите! — наседали на него представители прессы.

— Что касаемо второго тела, — начал Штиль, опустив на стол опорожненный стакан, — то, да, вы правы, эксперты-криминалисты главного управления Скотланд-Ярда, тщательно изучив обнаруженные на трупе татуировки, пришли к заключению, что все надписи сделаны на кириллице…

Репортеры загудели как растревоженный пчелиный рой, и Штиль вскинул руку, призывая их к порядку.

— Кроме того, культовые сооружения религиозного толка, изображенные на правом плече и левой лопатке покойника, в свою очередь увенчаны куполами в форме луковиц, что характерно для архитектуры православных церквей. То же можно сказать о крестах, они — не латинские, это точно… — умолкнув, инспектор выжидающе посмотрел на репортеров.

— Какие еще выводы сделаны экспертами после осмотра тела? — спросили его.

— По всей видимости, убитый был моряком, — выудив платок, Штиль энергично прочистил нос. — По крайней мере, на его трупе во множестве присутствуют якоря, паруса на реях, а также изображения русалок, выполненные с особым тщанием. Кроме того, наши специалисты склоняются к мысли, что покойный провел долгие годы в местах лишения свободы, поскольку, как минимум половина татуировок — очевидного тюремного характера.

— О каких татуировках речь? — попросил уточнить корреспондент Observer. — Что там было изображено конкретно?

— Перстни, — инспектор загнул мизинец, — всевозможные колюще-режущие предметы с клинками, обвитыми змеями. Еще — обнаженная персона женского пола, весьма вульгарного вида, в одних чулках и крайне непристойной позе, верхом на стуле с широко разведенными… э… ногами, — щеки Штиля запылали огнем. — Игральные карты и кости, — быстро добавил он, словно спеша перевернуть страничку с непотребной картинкой. — Все эти изображения, хм, по мысли экспертов, символизируют, а, точнее, символизировали этапы богатой уголовной биографии хозяина татуированного тела. Число совершенных им ограблений и убийств, тюремные сроки, которые получал этот негодяй, когда органам правосудия удавалось упечь его за решетку, удавшиеся побеги из мест заключения, и так далее. Одним словом, все то, что может служить предметом гордости у людей подобного сорта. Если, конечно, уместно называть их людьми. Как видите, господа, трудно представить такого субъекта членом научно-исследовательской экспедиции, пускай даже снаряжавшейся при участии мраксистов…

— А я слышал, у них там, после переворота, у власти оказалось множество уголовных преступников, — заметил репортер из Times. — В особенности, среди сотрудников силовых структур…

— На это могу лишь повторить вам, господа, что, как должностное лицо, я не вправе давать каких-либо политических оценок, — снова забеспокоился инспектор Штиль.

— А каким оружием пользовались преступники? — осведомился наш собственный корреспондент.

— У убитых были обнаружены револьверы системы Нагана производства Тульского оружейного завода… — признал инспектор и забарабанил пальцами по столу.

— Тула, если не ошибаюсь — в России? — спросил репортер Daily Express.

— В России, — с большой неохотой признал инспектор. — Но, хочу отдельно обратить ваше внимание, господа: на оружии стоят дореволюционные клейма, оба револьвера выпущены еще до Мировой войны и, таким образом, могли попасть в Европу, когда и, как угодно. Например, в 1916-м с отправленным во Францию русским экспедиционным корпусом, когда царская Ставка, верная обязательствам в рамках Антанты, пришла на выручку союзникам. Поэтому, господа, прошу вас еще раз, будьте благоразумны! Не спешите со скоропалительными выводами, у нас нет никаких веских причин обвинять в перестрелке советских участников экспедиции полковника Офсета, тем более, мы ведь толком не знаем, состоялась ли она вообще! Нами, к слову, собраны все выпущенные преступниками пули, в том числе и теми двумя, которым посчастливилось скрыться. Так вот, они стреляли из автоматических пистолетов конструкции Браунинга и Маузера. Но, вы же не станете, лишь на этом основании утверждать, будто стрелки были немцами, — инспектор выдавил из себя вымученную улыбку, кто-то из репортеров поддался и хохотнул.

— Приметы обоих бандитов установлены, подробные словесные портреты составлены, и в самом скором времени будут переданы прессе, чтобы мы все, объединив усилия, в самые сжатые сроки обезвредили обоих, — решительно захлопнув папку с бумажками, инспектор Штиль дал понять, что пока у полиции все. — А теперь прошу меня извинить, господа, — добавил он, уже раскланиваясь, — надеюсь на ваше понимание и неоценимую помощь, которую вы и прежде не раз оказывали органам правопорядка…

На этом брифинг объявили закрытым к большому неудовольствию прессы, поскольку, думается, тут читатели согласятся с мнением редакции, общественность вправе получать от властей нечто большее уклончивых ответов полицейских чинов, наводящих на подозрения: а, не оказывается ли на Скотланд-Ярд давление со стороны высокопоставленных сотрудников внешнеполитического ведомства, всерьез озабоченных судьбой бакинских нефтедобывающих промыслов. Ведь ни для кого не составляет секрета, что одним из трех крупнейших операторов, эксплуатировавших нефтяные скважины шельфа Каспийского бассейна при царском режиме, наряду с консорциумом братьев Нобелей и Каспийско-Черноморским обществом Ротшильдов, была наша «Royal Shell», а ее исполнительный директор г-н Самюэль Маркус, как говорят, имеет столь внушительный политический вес, что ногой открывает двери любых правительственных кабинетов, выходящих окнами на Сент-Джеймсский парк и Даунинг-стрит.

Общеизвестно также, что принадлежавшие Нобелям, Ротшильдам и «Royal Shell» концессии были аннулированы одним из первых декретов Советской власти, которая объявила об их национализации. Что, вне сомнений, было чисто политическим и даже популистским жестом мраксистов, поскольку, причинив внушительные убытки своим оппонентам, они сами хлопнули себя по лбу, продемонстрировав миру полную неспособность Кремля осуществлять эксплуатацию месторождений самостоятельно вследствие удручающей технологической отсталости. Это давно отчетливо осознали и в Уайт-холле, и в Кремле. Не будет преувеличением сказать, что с тех пор, как Гражданская война в России окончилась победой большевиков, и, в особенности, с отказом их режима от чудовищной практики Военного коммунизма и провозглашением НЭПа, Кремлем неоднократно предпринимались осторожные попытки урегулировать патовую ситуацию вокруг промыслов, достигнув взаимовыгодного консенсуса. Одной из таких попыток советской стороны можно смело считать назначение советским полпредом в Лондоне столь знаковой фигуры, как Леонид Мануальский, который, будучи советским функционером из ближайшего окружения председателя Совнаркома Владимира Вабанка, обладает безупречной репутацией в деловых кругах, приобретенной им в качестве менеджера высокого ранга задолго до Октябрьского переворота. Напомним читателям, что господин Мануальский, долгое время трудившийся высокопоставленным царским управленцем в Баку, после прихода к власти мраксистов занимал самые ответственные посты, побывав и членом ЦК правящей партии, и заместителем Феликса Дрезинского по наркомату путей сообщения, пока не возглавил министерство внешней торговли СССР, где, надо думать, пришлись, как нельзя более кстати, и его авторитет, и деловая хватка, и опыт в проведении трудных международных переговоров для разрешения самых щекотливых вопросов. Немудрено, что именно такого человека, прозванного Владимиром Вабанком «Кудесником мраксистской партии», отправили в Лондон, уполномочив прозондировать готовность правительства Его Величества усесться за круглый стол. В этой же связи, вероятно, следует рассматривать и намеченный на следующую неделю визит в Великобританию представительной советской делегации под началом нового наркома внешней торговли СССР г-на Ананаса Мухлияна. Любопытно, что до революции этот влиятельный большевик тоже долго проработал в Баку, а в революцию ухитрился стать единственным из 27-ми комиссаров Бакинской коммуны, кому посчастливилось избежать расстрела по приговору Временного Закаспийского правительства, целиком подконтрольного переброшенным из Месопотамии британским экспедиционным войскам.

По информации, поступившей в редакцию из весьма надежных источников, которые мы пока не можем разгласить, именно вопрос распределения концессий в Баку станет ключевым предметом для обсуждения по ходу намеченных встреч Ананаса Мухлияна с членами британского кабинета. Правда, нам остается гадать на кофейной гуще, будут ли оба наркома, бывший и ныне действующий, то есть, Леонид Мануальский и сменивший его г-н Мухлиян, с позволения сказать, работать в паре, рука об руку, или визит Мухлияна, слывущего ставленником нового большевистского лидера Иосифа Стылого, свидетельствует, помимо прочего, и о растущем недоверии к «Кудеснику партии», утратившему позиции после скоропостижной кончины своих высоких покровителей, главы Правительства Владимира Вабанка и всесильного шефа ОГПУ Дрезинского. В таком случае, принимая в учет откровенную слабость преемника Железного Феликса Вячеслава Неменжуйского, фактически уступившего руководство органами госбезопасности другому ставленнику Иосифа Стылого, Энею Пагоде, над головой г-на Мануальского действительно сгустились тучи, и появление Мухлияна — первый громовой раскат, обещающий полпреду скорую отставку, причем, при самом благоприятном для него раскладе, учитывая установившиеся в Советской России нравы.

По упорно циркулирующим слухам, нынешнее руководство СССР твердо намерено свернуть Новую Экономическую Политику, провозглашенную Вабанком и его соратниками, многие из которых уже сняты со своих постов, чтобы сосредоточить усилия на реализации другой программы развития, получившей название Индустриализации. Как знать, как говорится, дыма без огня не бывает…

Впрочем, так или иначе, внутренние трения в высших эшелонах большевистской власти вряд ли повлияют на саму заинтересованность советской стороны в деловом сотрудничестве с британскими и североамериканскими нефтедобывающими гигантами. Кремлевский режим, кто бы его не представлял, будет все чаще стремиться заполучить в партнеры крупный капитал, поскольку мраксисты, на сегодня, не имеют ни средств для долгосрочных капиталовложений, ни технологий, ни рынков сбыта сырья, и, таким образом, единственный путь, оставшийся у них — заполучить необходимое в промышленно развитых странах Запада.

Принимая во внимание все, изложенное выше, нетрудно понять глубокую озабоченность правительства Его Величества короля Георга V и главы кабинета сэра Стэнли Болдуина разгорающимся на фоне всеобщей стачки скандалом, в центре которого, совершенно неожиданно очутился наш выдающийся соотечественник, блестящий картограф и мужественный путешественник полковник Перси Офсет. И, хотя, особенно в последние годы, безукоризненная репутация сэра Перси оказалась сильно подмоченной его громкими критическими высказываниями в адрес британского научного сообщества, а также противоречивыми и слишком смелыми, а порой и откровенно фантастическими заявлениями, сделанными им после ряда экспедиций в Амазонию, не говоря уже о его переходящей все границы несдержанности, это ничуть не умаляет его прежних заслуг и славы, которую он снискал по праву. Более того, как показывает реакция обывателей, опрошенных нашими корреспондентами, любовь, которую в прежние времена снискал у них полковник Офсет, нисколько не померкла, вопреки обвинениям в шарлатанстве, сыпавшимся на сэра Перси из официальных источников. И это притом, что полковник не был в Британии много лет и, по идее, им его давно полагалось забыть.

Напомним нашим читателям, что же за человек — полковник Перси Арчер Офсет. Рожденный в Индии в семье британского артиллерийского офицера и выдающегося естествоиспытателя Арчера Харрисона Офсета, он унаследовал от отца страсть к далеким странствиям и естествознанию. Избрав, по старинной семейной традиции, военную карьеру, Перси Офсет с отличием окончил Британский артиллерийский колледж в Вулидже и сразу же очутился в самом пекле полыхнувшей в Судане гражданской войны.

Религиозные фанатики под водительством Ахмеда абд-Аллаха, объявившего себя Мессией или, по-арабски, Махди, рассеяв посланные египетским хедивом отряды, заняли практически все генерал-губернаторство, осадив его столицу Хартум. Город, обороняемый горсткой египетских солдат и британских офицеров, которыми командовал генерал Чарльз Гордон, самый прославленный военачальник Британской империи, оказался в отчаянном положении.

22-х летний лейтенант Офсет был среди тех храбрецов, кто под знаменами генерала Горацио Китченера выступил из Верхнего Египта на выручку блокированной суданской столице. Им довелось продвигаться по враждебной территории, стычки с конными разъездами свирепых дикарей случались постоянно и в авангарде, и в арьергарде малочисленного экспедиционного корпуса. Перси Офсет зарекомендовал себя настоящим сорвиголовой, неизменно оказываясь на самых опасных участках. И, хотя помощь, в конечном счете, запоздала, Хартум пал, его гарнизон был перебит, а лорд Гордон растерзан осатаневшими фанатиками на куски, это нисколько не умаляет доблести солдат генерала Китченера. Пробившись с жестокими боями к суданской столице летом 1885-го года, они погребли павших товарищей с воинскими почестями, а затем свели счеты с неприятелем. Правда, для окончательного разгрома кровожадных орд абд-Аллаха им потребовалось несколько лет. На протяжении всего этого периода Перси Офсету довелось поучаствовать в бесчисленном количестве схваток, и, надо сказать, он прослыл лихим кавалерийским рубакой, заслужив у скупых на похвалу мятежников почтительное прозвище Огненный эфенди. Однополчане сэра Перси вспоминали позднее, стоило дикарям завидеть вдали его рыжие усы, топорщившиеся в разные стороны, как они тотчас бросались врассыпную.

В феврале 1888-го капитан Офсет был награжден Орденом «За выдающиеся заслуги», а вскоре тяжело ранен в грудь копьем. Его широкое обоюдоострое лезвие прошло в каком-то дюйме от сердца, и сэр Перси, лишь по счастливой случайности оставшись в живых, надолго слег в каирский военный госпиталь. Именно там, уже идя на поправку, капитан Офсет впервые посетил знаменитые пирамиды на плато в Гизе и был глубоко потрясен их величием.

— В них чувствовалось что-то неземное, — признавался он много позже. — Стоило мне увидеть пирамиды, как я отчетливо понял: эти грандиозные сооружения имеют примерно такое же отношение к современным египтянам, как Большой сфинкс — к голубям, которых там тоже развелось превеликое множество. Это так, уж поверьте мне, дамы и господа. Невозможно вообразить себе толпы согнанных со всего Египта босяков, складывающих эти колоссы под ударами бичей, только потому, что на фараона Хеопса, видите ли, нашла такая блажь, а его наследников, Хефрена с Микерином, обуяла зависть. Да, так утверждают египтологи, с которыми я сдружился, изнывая от скуки в госпитале, ну и что с того? Сколько бы эти, в целом славные парни, не убеждали меня в обратном, глядя на грандиозные сооружения на границе Ливийской пустыни, я не мог отделаться от мысли, что вижу оставленные экипажами звездные корабли, прибывшие к нам в незапамятные времена с Марса или даже Юпитера, чтобы доставить на Землю семена разумной жизни…

В 1890-м по личной рекомендации виконта Китченера, капитан Офсет был направлен на учебу в Королевскую военную академию в Сандхерсте, графство Суррей, которую окончил с отличием. Выпущенный из академии в 1894-м, тридцати одного года отроду, сэр Перси, в чине майора, отбыл на Цейлон, а оттуда, еще дальше на восток, навстречу Солнцу, через Бирму и Камбоджу в Полинезию, имея заданием составление подробных топографических карт, в которых столь остро нуждалось британское военное ведомство. И, отдадим ему должное, блестяще справился с заданием, зарекомендовав себя великолепным картографом. Именно благодаря самоотверженной храбрости этого достойнейшего представителя англосаксонской расы, были разведаны и нанесены на бумагу целые области Индостана и Индокитая, Полинезии, Меланезии и прочих мест, куда прежде не ступала нога цивилизованного человека. Если же принять в учет, что края, в которых довелось напряженно трудиться бесстрашному сыну гордого Альбиона, и сегодня представляют собой заболоченные, изобилующие тропической растительностью местности, где нет ни шоссейных дорог, ни даже троп, зато свирепствуют лихорадка и другие, свойственные экваториальным лесам недуги, любая, самая пустяковая царапина рискует обернуться гангреной, а вероятность быть ужаленным ядовитой змеей уступает лишь шансам схлопотать отравленную стрелу или угодить на ужин к каннибалами, величие научного подвига подполковника Офсета предстанет перед читателями во всей красе. Чего стоит, например, нашумевшая история о том, как он был схвачен людоедами Соломоновых остовов, всерьез вознамерившимися поужинать ростбифом из отважного картографа, поданным под чесночным соусом с дольками банана! Или, как в окрестностях Рангуна, сэр Перси спас от неминуемой гибели девочку-туземку, вытащив из-под ног обезумевшего слона! Или как в горах на севере Индии, он избавил жителей деревушки от свирепого тигра-людоеда, державшего в неописуемом ужасе всю округу! Так что, вовсе недаром, по возвращении из Восточных колоний, на самой заре нового, двадцатого столетия, путешественник был удостоен аудиенции в Букингемском дворце и посвящен Ее Величеством королевой Викторией в Рыцари ордена Бани. После этого знаменательного события, означавшего признание на общенациональном уровне, перед сэром Перси распахнулись такие двери, о существовании которых он прежде не знал, а приглашения стать членом целой плеяды самых уважаемых научных сообществ посыпались на его привыкшую к тропическому пробковому шлему голову, словно из рога изобилия. И, похоже, слегка вскружили ее, заставив отвергнуть приглашение из Кембриджа, где ему, как говорят, посулили кафедру. При этом, полковник не почивал на лаврах, отнюдь. Напротив, сэр Перси очень скоро собрался в дорогу, попутно сделав несколько излишне эмоциональных заявлений для прессы, суть которых сводилась к тому, что он не променяет запыленные шорты, куртку и шлем, какие носят наши солдаты у экватора, на профессорскую мантию и дурацкий колпак с кисточкой.

— Просиживать штаны — не мое призвание, леди и джентльмены, — молодцевато подкрутив свой рыжий, чисто кавалерийский ус, объявил собравшимся корреспондентам полковник. — Стены кабинетов навевают на меня тоску, даже в библиотеках я чувствую себя неуютно, хоть, поверьте, испытываю любовь к книгам с раннего детства. Но, любовь — не страсть, дамы и господа, я вечно слышу зов, который не позволяет мне засидеться на одном месте, и он столь властен, что я безропотно подчиняюсь ему…

Там же полковник сообщил, что на этот раз целью его экспедиции избраны не Индостан с Индокитаем, как ожидали многие, а малоисследованные регионы Латинской Америки, в частности, верховья реки Амазонки на границе Бразилии и Боливии. Когда же у сэра Перси поинтересовались, кто будет финансировать столь дорогостоящее предприятие, он, помедлив, выразил надежду на содействие военного департамента. При этом, как отметили сидевшие в первых рядах репортеры, по открытому мужественному лицу прославленного путешественника пробежала тень сомнений, оказавшихся небеспочвенными, как выяснилось чуть позже, когда его затея не вызвала энтузиазма ни у генералов Топографического управления военной разведки, ни у чиновников министерства иностранных дел. В обоих ведомствах сэру Перси дали понять: в краях, куда он собрался на этот раз, у Британии нет государственных интересов, посоветовав заручиться поддержкой заинтересованных сторон. Иными словами, обратиться за помощью к правительству Бразилии. Полковник усомнился в платежеспособности оного. Чиновники заверили, это не так.

— Судите сами, сэр Перси, — сказали ему в доверительной беседе. — С тех пор, как каучук нашел широкое применение в промышленности, мировой спрос на него только и делает, что устойчиво растет. Как и величина инвестиций, вливающихся в его добычу. Так что у бразильского правительства денег, уж будьте покойны, куры не клюют, посему вам не составит ровно никакого труда добыть любые требуемые суммы. В разумных пределах, разумеется. Тем более, ну кто, скажите на милость, оставаясь в трезвом уме и ясной памяти, откажется от услуг ученого, снискавшего на родине столь широкое признание, сэр? Наконец, не нам вам рассказывать, как у них в Латинской Америке обстоят дела с картографией…

В общем, как говорится, чиновники стелили мягко, да жестко спать. Полковник удалился, не солоно хлебавши, но не отступился. Ничего другого и не следовало ждать от человека, чье упрямство к тому времени вошло в поговорки вместе с его бритым наголо черепом и огненными кавалерийскими усами, частенько становившимися мишенью для лондонских остряков. Пока сэр Перси безуспешно околачивал пороги правительственных инстанций, сидя в приемных начальственных кабинетов, в надежде уговорить чиновников раскошелиться, острословы не оставляли в покое его по-восточному экзотический облик, судача то о сортах турецкой хны, применяемой им для окрашивания усов, то о его «прическе» свирепого мамлюка или янычара, преуспев на этом поприще гораздо больше, чем полковник в поисках денег. Отчаявшись выпросить милость у кабинетных крючкотворов, сэр Перси напрямую обратился к королеве Виктории. И, Ее Величество пошла навстречу своему любимцу. Какое-то время действительно казалось, будто дело сдвинулось с мертвой точки. Но, как случается сплошь и рядом, в самый неподходящий момент, вмешалась злая судьба, и Провидение отвернулось от полковника. 22 января 1901 года королевы и индийской императрицы не стало, с ней канула в прошлое целая эпоха, нареченная именем этой великой женщины. Надежды сэра Перси на содействие властей сразу же пошли прахом. У наследника престола, принца Эдуарда, оказалось множество иных проблем, он посвятил себя сколачиванию Антанты, военного альянса, направленного против кайзеровской Германии. В воздухе еще не пахло мировой войной, но прозванный Миротворцем король ее, каким-то образом, предчувствовал, раз взялся организовывать оборонительно-наступательные союзы на будущем европейском ТВД. До Бразилии ему не было ни малейшего дела. До планов сэра Перси — тем более. Осознав, что ему, ровным счетом, ничего не светит, полковник дал волю эмоциям и, не особо подбирая выражений, обвинил правительство в преступной близорукости.

— Как можно пренебрегать исследованием столь перспективного региона?! — возмущался он перед газетчиками. — О, я уверяю вас, друзья, напыщенные индюки из Вестминстерского дворца еще все локти себе искусают, да поздно будет. Я ни капельки не сомневаюсь, Латиноамериканскому континенту уготовано великое будущее, у него самые блестящие перспективы…

Трудно сказать, что именно столь настойчиво влекло сэра Перси в Амазонию, неясное предчувствие великого открытия, порой озаряющее творческие натуры, или его заворожили рассказы известного беллетриста сэра Генри Райдера Хаггарда, с которым полковник сдружился, проживая в Лондоне. Заброшенные пирамиды в дремучих амазонских джунглях, столь грандиозные, что пред ними блекли и прославленные древнеегипетские гробницы на левом берегу Нила, и колоссальные ритуальные сооружения индейцев майя, обнаруженные на полуострове Юкатан в Мексике, в ту пору были одним из самых излюбленных коньков писателя, и не единожды становились предметом оживленных обсуждений в литературных кафе и клубах. По некоторым сведениям, сэр Генри даже показывал сэру Перси копию старинного португальского манускрипта, описывавшего, как отряд португальских бандейрантов, отчаянных охотников за сокровищами и индейскими головами, набрел в непролазных дебрях на величественные руины мертвого города, где беломраморные дворцы, амфитеатры, акведуки и храмы словно сошли со страниц истории иллюстрированной истории античной архитектуры.

— Атлантида?! — восклицал сэр Перси, смахивая со лба выступивший бисеринками пот.

— Ну а что, по-вашему, еще?! — вторил ему сэр Генри, подливая масла в огонь. Быть может, именно этот, раздобытый впечатлительным писателем документ, окончательно вскружил голову доверчивому полковнику. Только, в отличие от Генри Хаггарда, сэр Перси не был завсегдатаем литературных салонов, и его слова никогда не расходились с делами. Да и по натуре он был непоседой. Отбросив сомнения с отличавшей его решительностью, сэр Перси подал рапорт с прошением об отставке, назвав недальновидное военное руководство сборищем непроходимых ослов. Демарш не остался незамеченным. Полковника с треском вышвырнули из армии.

Разругавшись с военными, сэр Перси обратился за помощью Королевское географическое общество, действительным членом которого к тому времени стал, но и там получил, от ворот поворот из-за непримиримой позиции заведующего отделом древней истории Британского музея профессора Бэзила Лиддела Чванса, не переносившего полковника как выскочку и солдафона.

Пожалуй, трудно оценить вред, наносимый истории, как научной дисциплине, дилетантами, если таковые, не смысля ровным счетом, ничего, при этом мнят, будто знают все. Хуже того, имеют наглость давать нелепые советы специалистам, чья репутация не нуждается ни в комментариях, ни в подтверждении. Яркий пример подобным деятелям — отставной полковник Перси Офсет, недавно со скандалом уволенный из армии за прожектерство и склочность, а теперь возомнивший себя докой и даже гуру в отрасли научных изысканий, к которой не имеет ни малейшего касательства. Он, видите ли, требует средств для поисков архаичных каменных сооружений в краях, где, как хорошо известно даже школярам, никогда не было подходящих строительных материалов, и где, сам климат и особенности почвы не позволяют рассчитывать раскопать предметы, чей возраст превышал бы сотню лет. Решительно не понимаю, на что рассчитывает этот возомнивший себя корифеем авантюрист, однако, нисколько не сомневаюсь, потакать его капризам — все равно, что выкидывать деньги на ветер… — написал Чванс в своей резолюции.

Конечно, руководство Географического общества, по возможности, сгладило отказ, сославшись на урезанный бюджет и финансовые сложности. Полковнику даже невнятно пообещали выделить какие-то крохи, в заключение, порекомендовав заручиться поддержкой частных инвесторов.

Если очередная неудача и обескуражила сэра Перси, то вовсе не сбила с проложенного курса. Отправив чиновников от науки по общеизвестному адресу, он снарядил экспедицию на собственные средства, израсходовав до последнего пенни сбережения, сделанные за многолетнюю и многотрудную службу в колониях, и отбыл в Новый Свет. Это случилось 14 марта 1902 года. Сэр Перси предпочел не афишировать своего отъезда. Тем не менее, о нем пронюхали репортеры нескольких ежедневных газет, ухитрившиеся сфотографировать путешественника, когда тот поднимался на борт трансатлантического лайнера «Икар» в сопровождении двоих спутников, судя по молодцеватому виду, тоже отставных офицеров.

— Это так и есть, — подтвердил догадку журналистов Офсет. — Мои однополчане по Судану оказали мне честь, любезно согласившись составить мне компанию. Нам предстоит неблизкий, полный опасностей путь, и я искренне рад, что рядом будут старые боевые товарищи, привычные к всяческим передрягам, неприхотливые в быту и не из пугливых, что еще важнее. Края, куда мы отправляемся, не прощают ошибок и не терпят слабостей, но, думаю, мы выдержим испытания с честью…

Когда же сэра Перси спросили, какова цель экспедиции, он отвечал, что планирует произвести топографическую съемку протяженного участка бразильско-боливийской границы по просьбе бразильской стороны.

— Предварительная договоренность уже достигнута, — скупо обмолвился полковник. — Правительство Бразилии выразило заинтересованность в моих услугах. Приглашение, полученное нами, подписано самим президентом федерации, сеньором Франсиску Алвисом. Правду сказать, миссия, возложенная им на нас, весьма ответственная. Между властями Бразилии и Боливии уже давно ведутся переговоры о передаче бразильцам обширного спорного района в обмен на приличную денежную компенсацию. Территории, куда нам надлежит прибыть, расположены на северо-западе страны, в тропических лесах, раскинувшихся у восточных отрогов Анд. Сама местность называется Акри, как и река, что там протекает, впадая в Пурус, один из притоков Амазонки. Эта территория долго служила камнем преткновения, и там полегло много людей. Теперь, надеюсь, пограничный конфликт будет исчерпан, но настоятельно необходим специалист, способный нанести границу на карту с последующей демаркацией…

— И это человек — вы? — угадали репортеры.

— И этот человек — я, — кивнул сэр Перси. — Нам предстоит проделать большую и весьма кропотливую работу в таких природных условиях, какие не пожелаешь даже врагу. Хочется верить, пока мы прибудем на место, в Амазонии закончится сезон дождей, он там с октября по апрель и, как я слышал, там льет, как из ведра, почище, чем на Цейлоне…

Не удержавшись, один из репортеров спросил сэра Перси, надеется ли он найти руины мертвого города, о которых так много судачили в прессе, и, если да, где, хотя бы приблизительно, находится район поисков.

Полковник, загадочно улыбнувшись, отвечал, что надежда, безусловно, есть, но, поскольку дело — прежде всего, и ему, и его спутникам следует сосредоточить все усилия, чтобы наилучшим образом исполнить пожелания правительства Бразилии и лично сеньора Франсиску Алвиса.

— Однако, не стану от вас скрывать, господа, что, как только будет поставлен последний пограничный знак, мы с товарищами намереваемся тщательно обследовать обширную заболоченную низменность в бассейне реки Маморе. Она течет строго с юга на север, по направлению к экватору, частично — вдоль границы Бразилии с Боливией, пока не впадает в Мадейру, крупнейший по полноводности приток Амазонки. Если вы взглянете на географическую карту, господа, то удостоверитесь, река Пурус, где нам предстоит устанавливать демаркационную линию, протекает параллельно Мадейре. На бумаге даже может показаться, они буквально в двух шагах друг от друга. На самом деле, это, конечно же, весьма обманчивое впечатление. Длина реки Пурус превышает две тысячи миль, она такая же длинная, как русская Волга, самая крупная из всех европейских рек. Две тысячи миль, господа, это, между прочим, два с половиной Рейна, четыре Сены или девять Темз, — при этих словах сэр Перси лучезарно улыбнулся. — Я не бравирую трудностями, которые нам предстоит преодолеть, а просто хочу, чтобы вы осознали масштабы Латинской Америки, чего хронически неспособны сделать медноголовые тугодумы из военного ведомства, не говоря уж о разных кабинетных крысах вроде небезызвестного профессора Чванса. Две тысячи миль, господа, это не шутки, учитывая абсолютно безлюдные пространства, раскинувшиеся по обоим берегам…

— Каковы шансы на успех, полковник? — спросили его.

— Они велики, — не колеблясь, отвечал Офсет. — То есть, я ни капли не сомневаюсь, задание, порученное нам бразильским правительством, будет выполнено безукоризненно и в срок. Что до поисков мертвого города… Знаете, друзья, я бы не хотел предвосхищать события. В путешествии, подобном нашему, возможны любые неожиданности, поэтому, давайте не забегать вперед. Тем не менее, я, конечно же, надеюсь на лучшее. Я верю в свою путеводную звезду. Она никогда еще не изменяла мне…

Через четверть часа «Икар» отдал швартовы, отвалил от причальной стенки Саутгемптонского порта и вышел в море.

Спустя примерно три недели после описанных событий, сэр Перси и его спутники сошли на берег в Рио-де-Жанейро, где были весьма радушно приняты лично президентом Франсиску ди Паулой Алвисом. Пробыв в столице некоторое время, отважные путешественники выступили на север в составе хорошо экипированной партии, продвигавшейся под защитой бразильских солдат, поскольку времена стояли тревожные. На дорогах было очень неспокойно, то тут, то там, орудовали шайки вчерашних рабов, превратившихся в разбойников, и правительство сделало все возможное, чтобы обеспечить безопасность картографов. Хоть в этом, отфутболивая сэра Перси «на чердак», британские чиновники оказались правы. Бразильские власти действительно оказались крайне заинтересованы в услугах специалиста столь высокого уровня, когда он не нашел применения на родине. Впрочем, немудрено, следовало ожидать, что так и будет, ведь Бразилия — самая обширная страна Латиноамериканского континента, примерно вчетверо превосходящая по площади Западную Европу, а ее неоглядные пространства, густо поросшие экваториальными лесами и изобилующие непреодолимыми водными преградами, весьма слабо изучены и по сей день зачастую остаются белыми пятнами, самой настоящей Terra Incognita, где для топографа — непочатый край работы. Ту ее часть, что была поручена команде сэра Перси правительством Франсиску Алвиса, удалось завершить за два года непосильных трудов. Появившиеся в результате топографические карты были высоко оценены властями. Вознаграждение, соответственно, оказалось щедрым. Как и было обещано журналистам в Саутгемптоне, сэр Перси вложил его до последнего сентаво, чтобы снарядить экспедицию в бассейн реки Маморе. Туда, где, как он надеялся, следует искать загадочный мертвый город, упоминавшийся португальскими бандейрантами за полтора столетия до него.

В мае 1904-го года, едва дождавшись окончания сезона дождей, полковник, в сопровождении обоих однополчан и четверых носильщиков-метисов, выступил из порта Риу-Бранку на реке Акри, взяв курс на юго-восток, к Атлантике. Чтобы, преодолев около двухсот миль пешком через тропические дебри, достигнуть реки Мадре-де-Дьос или Амару-Майо, как ее называют аборигены. Затем, согласно проложенному полковником маршруту, путникам предстояло нанять лодки и спуститься вниз по Рио Мадре еще около сотни миль до места ее слияния с рекой Маморе, где они, соединившись, образуют реку Мадейру, самый полноводный из притоков Амазонки. Здесь путешественники собирались свернуть на юг и начать долгое путешествие вверх по Маморе на веслах.

За два года трудов над демаркационной линией сэр Перси стал для жителей Риу-Бранку практически своим, люди платили ему с торицей за присущие полковнику отзывчивость и щедрость. Провожать путешественников высыпало едва ли не все население городка. Одни рукоплескали, кто-то плакал. Играл оркестр. Храбрецы достигли леса, помахали на прощание с опушки и скрылись под деревьями. На протяжении следующих двух лет о сэре Перси и его спутниках не было ни слуху, ни духу…

Лишь в марте 1906-го года, когда даже самые отъявленные недоброжелатели оставили сэра Перси в покое, утомившись перемывать ему кости, а ничему, кроме белых, начисто обглоданных косточек, от него не полагалось остаться по всем понятиям, и, следовательно, правило «De mortuis nil nisi bene», о мертвых либо хорошо, либо ничего, наконец-то вступило в силу в отношении него, полковник, бесцеремонно поправ напрочь стоптанными сапогами смерть, неожиданно объявился в Лондоне. Говорят, по приезде он был страшно изможден, сильно прихрамывал на левую ногу, а желтушная кожа выдавала в нем бедолагу, перенесшего болотную лихорадку и еще не вполне оправившегося от нее. Газеты, что, впрочем, можно было без труда предвидеть, ибо таковы законы жанра, немедленно подняли страшный шум, сделав из возвращения неутомимого путешественника сенсацию. Общество, оживившись, сгорало от нетерпения узнать, с чем же прибыл на родную землю полковник, похороненный заживо, и теперь возродившийся самым противоестественным образом, как какая-то мифическая птица Феникс из пепла.

Следует добавить, что вопреки нелестным выражениям, брошенным им четыре года назад в адрес Королевского Географического Общества, а также ответным язвительным комментариям, на которые не поскупился главный противник полковника профессор Чванс, по возвращении сэр Перси повел себя, будто шелковый. Предоставил бывшим коллегам подробнейший отчет о проделанной работе, где о мертвом городе португальских бандейрантов не было ни единого слова, зато имелось множество уникальных карт и ценнейших сведений о флоре и фауне бассейна реки Маморе. Успокоившись, ученый совет пригласил полковника выступить с докладом в стенах Британского музея естествознания в Кенсингтоне, что само по себе означало индульгенцию, пожалованную заблудшей овечке великодушным научным сообществом. Вернись, и мы все простим, словно давали понять ему, закопай томагавк, как какой-нибудь одумавшийся ирокез из романов мистера Купера, и тебе спишут все прежние грехи, ты ведь того стоишь.

Предложение было принято сэром Перси с благодарностью. Злые языки судачили, полковник-де крайне стеснен в деньгах, потому, мол, и вынужден, сбавив спесь, идти на попятную. Те же, кто вслед за ним верили в его счастливую звезду, нисколько не сомневались, у сэра Перси припасено в каждом рукаве по тузу, плюс примерно столько же — за голенищами сапог, и, значит, научное сообщество ожидает сенсация, а то и скандал. Просто старый вояка до поры, до времени скрытничает, водя за нос чванливых университетских снобов, но, как только заполучит трибуну… Наконец, у общественности, настроенной нейтрально по отношению к обеим сторонам, казалось бы, основательно притрушенного пылью конфликта, сложилось обманчивое впечатление, будто прежние обиды преданы забвению ради замечательных открытий, наверняка сделанных Офсетом в Латинской Америке.

В конечном счете, все вышеперечисленные ожидания были с лихвой вознаграждены. Многочисленные слушатели, собравшиеся в просторной аудитории на Cromwell Road, где, примерно за час до прибытия полковника, стало негде упасть яблоку, получили и бесхитростный рассказ о головокружительных приключениях в сельве, и сочную зарисовку экзотической страны, столь непохожей на унылые каменные джунгли Большого Лондона, и долгожданную сенсацию, хоть святых выноси, и словесную перепалку, обернувшуюся безобразной групповой потасовкой. Причиной тому послужила пламенная речь, как и ожидалось, припасенная полковником на закуску. Ортодоксы от науки приняли ее в штыки, и понеслась…

Впрочем, на первых порах, все складывалось тихо да гладко. Полковник был встречен публикой весьма радушно, чувствовалось, что он польщен столь теплым приемом и растроган чуть ли не до слез. По крайней мере, многие видели, как поднимаясь на кафедру под бурные аплодисменты, сэр Перси украдкой смахнул слезу.

Его, действительно, было не узнать, он страшно исхудал, и брючная пара висела на нем мешком, будто на вешалке в гардеробе. Лицо полковника отекло, а кожа отливала нездоровой желтизной, подтверждая слухи о перенесенной в тропиках лихорадке и, как следствие, плачевном состоянии печени.

Сразу видать, он побывал в объятиях «Желтого Джека», и чертов недуг лишь недавно ослабил хватку, едва не придушив сэра Перси насмерть, чтобы утащить с собой Ад, — распинался впоследствии один из шкиперов британского торгового флота, посетивший лекцию от нечего делать, чисто из праздного любопытства, поскольку его судно застряло на кренговании в доках короля Альберта, и моряк решительно не представлял, чем себя занять.

Лишь одни глаза сэра Перси, пронзительно голубые, проницательные и задорные, сверкали, как и прежде. Говорят, глаза — это зеркало души. В таком случае, полковник ничуть не изменился, просто оболочку изрядно потрепали обстоятельства, будто старый футляр со скрипкой Страдивари внутри, сохранившей божий дар извлекать чудесную, завораживающую музыку.

— Здравствуйте, леди и джентльмены, — встав у трибуны, сэр Перси отвесил аудитории поклон. — Позвольте поблагодарить каждого из вас, кто пришел сюда, на встречу со мной. Как видите, слухи о моей преждевременной кончине оказались сильно преувеличенными, — усмехнувшись, полковник молодцевато подкрутил рыжий ус. — Так любит выражаться Марк Твен, известный литератор из Североамериканских штатов. Лучше не скажешь, поэтому, мне не остается ничего другого, как позаимствовать у мистера Твена удачную фразу. Но, обещаю вам, леди и джентльмены, это единственное повторение, которое я позволю себе сегодня. Все остальное, что вы услышите от меня сейчас, вся моя история, которую я вам поведаю — уникальна. И, я еще ни разу не рассказывал ее никому. Вы — мои первые слушатели. Вы позволите мне продолжить?

— Просим, сэр Перси! Просим! — крикнули из зала сразу несколько голосов.

— Очень хорошо, — кивнув, Офсет снова подкрутил рыжий ус и приступил.

Надо сказать, что пока, улучив подходящий для атаки момент, недоброжелатели не ринулись перебивать сэра Перси, учинив ему, в конце концов, настоящий перекрестный допрос, как принято у полицейских, чтобы сбить с толку подследственного, настроение аудитории оставалось приподнятым и даже романтическим. Стоило сэру Перси заговорить, и публика зачарованно притихла, поддавшись магии его простых по-солдатски слов, которые он и не особенно-то подбирал, описывая чудеса, от них и без этого захватывало дух. Собственно, именно так и случается, когда слушатели не просто благожелательно настроены к рассказчику, но еще и заранее предвкушают, как его удивительная история, будто ковер самолет из арабских сказок Шахерезады, перенесет их за тридевять земель, за далекие моря и бескрайние леса в сказочные края, чудесные уже только тем, что туда так сложно добраться, если, конечно, воображение хромает. Где нет ни железных дорог, ни шоссейных магистралей, по которым, давая пронзительные гудки, проносятся автомобили и паровые дилижансы, зато реки такой ширины, что с одного берега не разглядишь другого, точно, как на море. Где по утрам не мучает надсадный кашель от проникающего повсюду зловонного смога, повисшего над закопченными черепичными крышами прилепившихся друг к дружке домов, зато есть туман, клубящийся над непролазными топями бескрайних болот, раскинувшихся от горизонта до горизонта, и, к слову, кишащих ядовитыми змеями, как лондонские трущобы — тараканами и блохами. Где нефть не выплескивается из чрева потерпевших катастрофу танкеров и не убивает все живое, заставляя умирать мучительной смертью, зато невинное купание в приглянувшейся тихой заводи под сенью деревьев чревато перспективой быть разодранным заживо пираньями. Этими кошмарными свирепыми хищниками, орудующими, сбившись в алчные до трепещущей плоти стаи, встреча с которыми наводит ужас даже на черных кайманов, настоящих ископаемых ящеров, достигающих в длину двадцати футов и весящих никак не меньше полутора тысяч фунтов.

— Они ничуть не уступают по размерам нильским крокодилам, с которыми я сталкивался, когда служил в Египте под началом виконта Китченера, только, сдается, куда изобретательнее своих африканских сородичей. Представьте себе, друзья, местность вдоль и поперек пересечена сотнями проток, образующихся при разливе рек в сезон дождей, и вы вынуждены преодолевать их вброд одну за другой, если только не хотите застрять на месте. А вы не захотите застрять, уверяю вас, вам этого просто не позволит гнус, постоянно вьющийся над головой темными такими тучами из миллионов докучливых мелких кровососов. И вот, вам кровь из носу надо на противоположную сторону затоки, а черные кайманы только того и ждут, подкарауливая вас и так умело маскируясь за корягами, что дадут сто очков вперед даже хамелеону. Хотите, верьте, а хотите нет, но я лично видел каймана, толкавшего носом островок из переплетенных ветвей, за которым этот хитрый негодяй прятался, как какой-нибудь размалеванный зулус во время англо-бурской войны…

— Невероятно, — бросил кто-то из журналистов и покачал головой.

— Но это так и есть, сэр! Кайманы — необычайно коварны, особенно, когда голодны. А голодны они частенько, неосторожных путешественников, которыми не проблема полакомиться на ужин, в Амазонии — далеко не пруд пруди. Поверьте, друг мой, там можно протопать тысячу миль, не повстречав по пути белого человека, и вам никто не отдавит ногу, как в час-пик на переполненном пассажирами перроне подземки, зато не проблема схлопотать в горло отравленную ядом кураре стрелу, бесшумно пущенную из духовой трубки аборигенами. Против этого яда — нет противоядия, и смерть в страшных конвульсиях наступает за считанные минуты, леди и джентльмены, даже если вас ранили в палец правой ноги, то есть, максимально далеко от сердца. Или даже, если вы просто ненароком коснулись лягушки, с кожи которой индейские воины добывают эту жуткую отраву. А коснуться — запросто можно, эти бестии, я имею в виду лягушек, прячутся среди ветвей, а по величине они — с фасоль, а то и поменьше…

При этих словах сэра Перси какая-то чересчур впечатлительная дама во втором ряду слева громко ахнула, и полковник, в некотором замешательстве потеребив ус, перешел к широким перспективам, открывающимся перед Латиноамериканским континентом благодаря богатейшим и почти не разведанным недрам. Поистине, безграничным водным ресурсам и такому многообразию животного и растительного миров, от которого биологам с зоологами буквально сносит голову…

Конечно, далеко не все, кто явился в тот день на встречу с полковником Офсетом в музей естествознания, пришли, чтобы выслушивать его молча, разинув рты. И, пока полковник распинался с трибуны о всяческих диковинках, эти люди, среди которых преобладали солидные ученые мужи, имевшие к сэру Перси личные счеты, слушали его со сдержанным скепсисом на упитанных, исполненных собственного достоинства физиономиях. Говори-говори, несносный болтун, читалось на них невооруженным взглядом. По всему чувствовалось, они терпят излияния сэра Перси с превеликим трудом, и, стоит ему только дать им повод, заикнувшись о своих любимых руинах величественного античного города в амазонской сельве, как его мигом водворят на место, с небес на землю, а то и ниже. Безусловно, полковник, как кадровый офицер, прошедший несколько войн, предвидел подобную реакцию и потому довольно долго ходил вокруг да около, а когда выбрался на тонкий лед, то начал издалека, со старинных преданий индейского племени Огненноголовых Хранителей, обнаруженного экспедицией в верховьях реки Маморе.

— Никогда не слышал о таком племени, сэр, — подал голос профессор Арнольд Оскар Голденвысер, известный этнограф, пользовавшийся большим влиянием в Лондонском королевском обществе по развитию естествознания, где его почитали как признанного эксперта в вопросах, так или иначе касавшихся Южноамериканского континента. Голденвысер и Чванс были старинными друзьями. Сэр Перси деталей, естественно, не знал, и ему предстояло испытать крепость связующих Голденвысера и Чванса уз на собственной шкуре.

— К какой языковой группе они принадлежат, полковник? — добавил Голденвысер с традиционным, отличавшим его высокомерием.

— А заодно, что такого особенного охраняют?! — чуть ли не весело выкрикнул профессор Чванс, который, естественно, не мог себе позволить не прийти, просто помалкивал до поры, до времени, выжидая подходящего момента, чтобы напомнить зазнайке-дилетанту о своем существовании. Сэр Перси, явно не заметивший своего главного оппонента сразу, немного смутился и прочистил горло.

— Что охраняют? — переспросил он, покручивая ус, как если бы тот стал четками в руках кришнаита.

— Вот именно, сэр. И от кого?!

— Позвольте мне ответить по порядку, — сказал полковник, оборачиваясь к доктору Голденвысеру. — Вы спросили меня о языковой группе, сэр?

— Естественно, что спросил, — одарив сэра Перси холодной ухмылкой, Арнольд Голденвысер приподнялся со стула. — Это позволило бы нам судить об этнической принадлежности этих ваших Огнеголовых…

— Огненноголовых, с вашего позволения, сэр, — поправил профессора полковник. — К сожалению, я не лингвист и не этнолог, сэр… — с виноватой улыбкой добавил он.

— И вообще не ученый, — свистящим шепотом вставил доктор Чванс.

— …и, не имею достаточного опыта, чтобы судить о таких вещах. Точнее, чтобы делать выводы, сэр. Изначально я предполагал, будто Огненноголовые Хранители — одна из ветвей народа кечуа, создавшего высокоразвитую цивилизацию в перуанских Андах задолго до того, как инки сколотили свою империю, завоевав значительную часть Южноамериканского континента…

— Высокоразвитую цивилизацию?! — презрительно фыркнул Чванс.

— Ну да, — полковник сопроводил свои слова кивком. — Мне рассказывали, на юге Перу, высоко в горах, они оставили после себя множество удивительных памятников, которые только и ждут, когда же на них обратит внимание научное сообщество…

— Это на какие такие памятники нам предлагается обратить внимание?! — осведомился Чванс с такой миной, словно отпил из стакана с хлористым кальцием.

— Гигантские геоглифы, — пояснил сэр Перси. — Говорят, их можно разглядеть лишь с большой высоты, и только поэтому они до сих пор не исследованы…

— Вы лично их видели? — уточнил профессор Голденвысер.

— Никак нет, сэр, я же отправился в Бразилию, а не в Перу.

— Тогда давайте не отвлекаться, полковник. Итак, вы утверждаете, будто ваши Огнеголовые — одна из ветвей кечуа?

— Огненноголовые, сэр. Нет, сэр, я сказал, что таково было мое первоначальное впечатление. Но впоследствии я осознал свою ошибку. Меня ввел в заблуждение их язык. Они действительно говорили с нами на ломанном кечуа, но, как выяснилось потом, лишь потому, что этот язык используется в некоторых частях Амазонии как средство межэтнического общения…

— Ну да, как лингва франка по-индейски, я знаю, — нетерпеливо вставил Голденвысер со снисходительной гримасой. — Кечуа существует во множестве диалектов, изъясняясь на нем, можно попросить стакан воды даже у затворников из племени уру, никогда не покидающего пределов озера Титикака.

— Вы совершенно правы, сэр. Когда я познакомился с Огненноголовыми ближе, то удостоверился — их настоящий язык не имеет ничего общего с языками индейцев, проживающих по соседству. Он — абсолютно другой…

— Что же это за язык? — поинтересовался Голденвысер, в то время как Чванс метнул в сэра Перси такой испепеляющий взгляд, что только чудом не прожог в нем дыру. Всю первую половину встречи, вынужденный помалкивать, слушая речь полковника, которую он совершенно искренне считал дешевой болтовней, Чванс изнывал на своем стуле в первом ряду, старательно пряча под напускной сонливостью бушевавший внутри шторм. Чванс был даже слегка потрясен, неожиданно для себя открыв, что теперь, по прошествии четырех лет, ненавидит Офсета даже сильнее прежнего.

— Повторяю, сэр, что я — не лингвист.

— Я внимательно просмотрел представленный вами отчет, полковник, — нырнув в портфель, Голденвысер развернул на коленях бумажки с какими-то каракулями. — Вы утверждаете, будто Огнеголовые, у которых вы прожили больше года, обладают письменностью…

— Не совсем так, сэр, я лишь указал, что их предки умели писать. Сами же Огненноголовые — разучились, и теперь старейшины племени хранят доставшуюся по наследству библиотеку, как реликвию, хотя никто из них не может прочесть оттуда ни строчки. Однако, по словам старейшин, для них не секрет, что там написано…

— И что же там написано? — перебил преподаватель истории из Лидского университета, прикативший ради сэра Перси из Йоркшира.

— Космогонические мифы, повествующие, как и зачем боги сотворили мир, сэр. Другие аналогичные сказания. Кроме того, перечень правил, каких надлежит придерживаться Огненноголовым в повседневной жизни…

— Индейские десять заповедей?! — долетело из зала.

— Что-то вроде того, — не стал возражать сэр Перси. — Только в более широком аспекте. Тексты указывают, каково место Огненноголовых в миропорядке, угодном богам, и в чем состоит их миссия…

— Каково их место, сказать нетрудно! — брякнул Чванс и хохотнул.

— Часть, где говорится о миссии, предначертанной Огненноголовым богами, старейшины знают на зубок и передают устно, из уст в уста, от одного поколения другому, — стараясь не глядеть на Чванса, молвил Офсет.

— Это я понял, — вмешался Голденвысер, делая знак помолчать преподавателю из Лидса, уже приподнявшемуся со стула с поднятой рукой. — Давайте к содержанию текстов позже вернемся, это всегда успеется. Мне прежде вот что хотелось бы прояснить. Вы зарисовали несколько текстов, с которыми вам, как вы утверждаете, дали ознакомиться старейшины Огнеголовых, и сопроводили этими зарисовками свой отчет. Не так ли, полковник, я ничего не путаю?

— Да, я сделал несколько копий от руки, все правильно, — не уловив подвоха, сэр Перси кивнул. — Только позвольте мне кое-что уточнить, господа. Тексты в библиотеке Огненноголовых представляют собой не рукописи, как, должно быть, многие из вас подумали. Ничуть нет. Это тщательно отполированные дощечки, пропитанные каким-то специальным составом, чтобы сделались долговечнее. На них вырезаны крошечные такие значки, вроде маленьких пиктограмм или простеньких иероглифов, я, признаться, не слишком силен в подобных тонкостях. Более того, друзья, я даже не уверен, уместно ли вести разговор о письменности в прямом смысле этого понятия. Повторяю, я — не лингвист.

— Отчего же это нельзя назвать письменностью привезенные вами образчики текстов? — с насквозь фальшивым участием осведомился профессор Голденвысер. — Это ведь самая настоящая клинопись, сэр, одна из наиболее архаичных форм письма, из известных современной науке, разумеется. Кроме как у самих шумеров и аккадцев — восточных семитов, вторгшихся в Месопотамию с Аравийского полуострова в третьем тысячелетии до нашей эры, клинопись нашла применение в хурритском, хеттском, урартском, эламском, касситском, аморитском, ханаанском и древнеперсидском языках.

— Правда? — озадаченно пробормотал Офсет, похоже, слегка сбитый с толку.

— В данном конкретном случае, касаемо сделанных вами копий, могу со всей ответственностью констатировать, что клинописные тексты — весьма совершенны. Они представлены как логограммами, то есть символами, обозначающими мельчайшие, наделенные смыслом слоги внутри слов, так и цифрами, а, кроме того, фонемами, или, иначе, выраженными при помощи условных значков звуками, и, наконец, детерминативами…

— Чем-чем? — переспросил полковник, явно окончательно растерявшись.

— Детерминативами, — повторил Голденвысер. Его тон стал таким приторным, что из него, при желании, пожалуй, можно было экстрагировать рафинад. — Эдакими, полковник, идеограммами, — продолжил он, — не произносившимися вслух, а применявшимися в древности исключительно, чтобы отнести обозначенное логографом слово к какой-либо лексико-семантической группе, объединенной по смысловой нагрузке. Ну, например, чтобы вы поняли, полковник, о чем речь: гордыня, тщеславие, хвастовство, амбиции, гонор, популизм, бахвальство, бравада, фанфаронство, мания величия, наконец — все эти слова лежат в одном семантическом поле, означая пороки, свойственные многим из нас. Шумеры обозначили бы эту группу соответствующим детерминативом. Или вот еще, родственная группа: преувеличение, ложь, вранье, брехня, обман, чушь, тень на плетень, бредятина…

— Браво! — просияв, выкрикнул Чванс и неистово захлопал в ладоши.

Растерянная улыбка, блуждавшая по губам сэра Перси, исчезла. Лицо вытянулось, затем напряглось.

— Я не понимаю, сэр, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Что ж тут непонятного? — усмехнулся Арнольд Голденвысер. — По-моему, все, напротив, ясно, как божий день. Кстати, на появление клинописи в том виде, о каком мы знаем, повлиял сам писчий материал. Шумеры не знали папируса, у них не было бересты, поэтому, ими использовалась для письма мягкая глина, на которую заостренной деревянной палочкой наносились значки, те самые клинообразные штришки, что дошли до нас на табличках…

— Поразительное совпадение, сэр, но нечто весьма похожее я слышал от старейшин племени Огненноголовых! — воскликнул сэр Перси, промокнув взопревшую лысину скомканным носовым платком далеко не первой свежести.

— Да что вы говорите?! — с напускным воодушевлением откликнулся профессор Голденвысер и, раскинув руки, обвел аудиторию торжествующим взглядом, словно хотел сказать: вы все это видите: Вот так заливает!

Но, его сарказм пролетел мимо полковника, как шальная пуля, не зацепив храбреца. Ибо сэр Перси был, что называется, на другой волне.

— Да, сэр, именно так! — подхватил полковник, и его глаза лихорадочно заблестели. — По словам старейшин, насколько мне удалось их понять, ибо мы говорили на кечуа, доставшиеся им по наследству от пращуров тексты изначально были нанесены на глиняные таблички. И лишь много позже Огненноголовые скопировали их на деревянные панели идентичного размера. Это не забавы ради делалось, их можно понять, глина — не самый подходящий для долгого хранения материал, если живешь на воде. Она может отсыреть и рассыпаться, или даже утонуть, ведь Огненноголовые всю жизнь проводят на искусно сплетенных из тростника островах, я их конструкцию весьма подробно описал в отчете…

— К вашим островам мы тоже еще вернемся, — пообещал Голденвысер, скорчив такую гримасу, что до всех присутствующих, за исключением, разве что, одного Офсета, дошло: этого никоим образом не следует делать.

— Помилуй, бог, сэр, но это ведь открытие века! — выкрикнул простодушный преподаватель истории из заштатного университета в Лидсе. Он вскочил с места и сделал несколько энергичных шагов к кафедре.

— Вы так думаете?! — физиономия профессора Голденвысера стала — что прокисшее молоко.

— Ну конечно же, сэр! — зачастил недотепа из Лидса. — Судите сами! По сей день неизвестно, откуда пришли в Месопотамию шумеры, точно, как и куда они ушли, словно растворившись без остатка среди семитских племен.

— Как это, без остатка?! — крикнул профессор Чванс и поджал тонкие губы до самого носа.

— Спору нет, сэр, шумеры подарили народам Междуречья высочайшую культуру. Они оставили после себя исполинские сооружения — величественные башни ступенчатых пирамид — зиккуратов, с вершин которых вели наблюдение за звездным небом. Шумеры научили туземцев математике и делопроизводству, ирригации и мелиорации, азам инженерных наук, судостроению и прочим полезным знаниям. И, словно выполнив просветительскую миссию, как испарились, поскольку даже их язык, послуживший первоосновой письменности, стал мертвым и невостребованным, а упорные попытки отнести его к какой-либо из известных языковых семей, включая уральскую, полинезийскую, тибетскую и даже чукотскую, потерпели фиаско. Он как бы — сам по себе, без малейших намеков на генеалогические связи, сэр!

— И что с того? — удивился профессор Чванс. — Возьмите хотя бы lingua Latina…

— Я-то возьму, сэр, только результаты вас вряд ли удовлетворят, поскольку картина будет диаметрально противоположной. Ибо латынь, сэр, будучи мертвым языком, активно применяется в фармацевтике, медицине, других отраслях естествознания, я уж об отправлении религиозных культов промолчу. А также, о влиянии латыни на множество современных языков романской группы, от итальянского, французского, испанского, португальского, провансальского — у меня, сэр, пальцев на руках не хватит, и вплоть до языка, на котором изъясняются молдаване. Между тем, сами шумеры звали себя пришельцами, чужаками…

— Черноголовыми пришельцами, позволю себе напомнить вам, — холодно вставил профессор Голденвысер, начиная потихоньку закипать. — Черноголовыми, а не какими-то там огнеголовыми!

— Огненноголовыми, с вашего позволения, — в который раз поправил его Офсет, немедленно удостоившись в ответ уничижительного взгляда.

— Ну допустим, — согласился преподаватель из Лидса. — Однако не забывайте, прилагательное «черноголовые» приклеилось к шумерам стараниями семитов!

— Ну, это, знаете ли, чересчур уж эмпирическое допущение! — огрызнулся Голденвысер.

— А свой язык шумеры звали благородным, — словно не расслышал упрямец из Лидса. — Кстати, сэр, насколько мне известно, он классифицируется как агглютинативный язык, где словообразование происходит путем добавления множества суффиксов и префиксов, каждый из которых наделен определенным значением, и в этом плане, аналогичен индейским языкам, включая аймара и кечуа…

Профессор Голденвысер смерил выскочку взглядом русского умельца Левши, собравшегося подковать механическую «аглицкую» блоху, подаренную самодержцу Александру спесивыми англичанами с намеком на подавляющее техническое превосходство.

— Почему бы не предположить, — самозабвенно продолжал мечтатель из Лидса, — что шумеры, после завоевания Междуречья воинственными дикарями, уплыли туда, откуда явились, то есть, на южноамериканский континент…

— По той простой причине этого никак нельзя предположить, милейший, что англичане в ту пору, еще не учредили Голубой ленты Атлантики, — с ехидцей вставил Чванс, пожав жидкие аплодисменты.

— Но как иначе объяснить, что у индейцев, проживающих в глуши, в бассейне Маморе, фактически в полной изоляции, оказались копии глиняных табличек из Шумера?! — не сдавался историк из Лидса.

— Вот именно! — подхватил профессор Голденвысер. — Вот это, действительно — вопрос из вопросов! Я думаю, нам стоит адресовать его полковнику Офсету. Только в несколько перефразированной форме. И, вместо того, чтобы удивляться, откуда у дикарей с берегов Маморе взялись копии табличек шумеров, спросим у полковника всерьез: откуда вы их выцарапали, милейший?!

Сер Перси побагровел.

— Ясное дело, откуда! Он срисовал их из монографии доктора Опперта. Или из грамматики шумерского языка, составленной тридцать лет назад профессором Ленорманом!

— Не знаю я никакого Ленормана!! — срывающимся от гнева голосом объявил полковник Офсет.

— А меня это нисколько не удивляет! — парировал профессор Чванс. — Чтобы содрать значки из чужой книги, вовсе необязательно знать ее автора лично! Я вам больше скажу! С этой работой, и обезьяна справится, сиди себе, малюй, в расчете на дешевый успех!

— Сэр! — хрипло начал полковник, у которого задрожало веко.

— Я недавно прочел монографию доктора Эмери, — быстро начал преподаватель из Лидса, втискиваясь между спорщиками, как рефери в ринге. — Так вот, господа, мне представляются более чем убедительными параллели, проведенные господином Эмери между признанными колыбелями нашей цивилизации в междуречье Тигра и Евфрата, и культурами, возникшими в Месоамерике, у тольтеков, майя и ацтеков, а также, на берегах озера Титикака в Боливии и Перу, где находится небезызвестный мертвый город Тиуанако!

— Эмери — тот еще шарлатан! — дрожа от негодования, просипел Чванс.

— Тем не менее, все изложенное им выглядит более чем убедительно! — сказал преподаватель из Лидса, проигнорировав профессора Чванса и апеллируя к профессору Голденвысеру. Но тот — и ухом не повел.

— Убедительно с точки зрения дилетанта! — донеслось от Чванса.

— Ну отчего же так сразу? — осведомился историк из Лидса, по-прежнему не сводя глаз с Голденвысера, из-за чего можно было подумать, будто они с Чвансом говорят по телефону, а Голденвысер играет роль телефонистки. — Не удивлюсь, если гипотеза доктора Эмери, предположившего о некоей связи между континентами, существовавшей в незапамятные времена, окажется верной, вне зависимости оттого, что думает о ней доктор Чванс.

— Так ведь возьмите хотя бы тех же Огненноголовых Стражей, — словно очнувшись от забытья, вставил сэр Перси. — Их предания, о которых мне рассказали старейшины, тоже гласят, будто они прибыли издалека. Из-за большой воды, как они вне сомнений называют Атлантику! Опять же, сам внешний облик этих индейцев заслуживает самого пристального внимания. Огненноголовые столь же невысокого роста и также сухопары, как и их соседи — индейцы. При этом их кожа — гораздо светлее. Ну и волосы, вот что еще надобно отметить особо: среди них попадается дольно много рыжих. Пускай этнологи, если ошибусь, поправят меня, но, сдается, волосы краснокожих аборигенов обеих Америк обыкновенно чернее воронова крыла…

— Видать, ваши Огнеголовые их хной подкрашивают, точно, как один широко известный болтун, возомнивший себя ученым! — изрек профессор Чванс и противно захихикал. — Наверное, чтобы в свою очередь, корчить из себя представителя белой расы…

С полдюжины человек, сидевших неподалеку от Чванса, дружно захлопали, из чего сделалось ясно: профессор явился не один, загодя обзаведясь чем-то вроде группы поддержки, как заведено у американцев при игре в бейсбол. На скулах полковника Офсета заиграли многообещающие желваки.

— Откуда же, как вы полагаете, полковник, могли прибыть предки ваших Огнеголовых Стражей? — хитро прищурившись, спросил профессор Голденвысер. Чванс тут же судорожно подался вперед, видимо в предвкушении, что сэр Перси прямо сейчас брякнет про свою любимую Атлантиду, которой, четыре года назад, ему прожужжал все уши литератор Хаггард. Только ляпни, говорило напрягшееся лицо Чванса, и мы тебя не то, что освистаем, мы тебя остракизму подвергнем, а потом вываляем в перьях и, возможно, линчуем. Словом, по нарастающей. Зрители, почуяв, вот он, кульминационный момент, затаили дыхание.

— Этого я вам не скажу, — сделав над собой усилие, чтобы взять себя в руки, изрек сэр Перси. — Однако, если вас действительно интересует мое мнение, то оно таково: лично мне представляется логичным видеть в Огненноголовых Стражах отдаленных потомков гуанчей. Я имею в виду коренных жителей Тенерифе и других островов Канарского архипелага, к большому сожалению, поголовно уничтоженных алчными испанскими конкистадорами на самой заре Эпохи Великих географических открытий. О гуанчах мы теперь знаем до обидного мало. Нам известно лишь, что они умели строить безукоризненные с точки зрения соблюдения пропорций пирамиды, подобные пирамидам майя и ацтеков в Мексике, и поразительно точно ориентированные по сторонам света. И еще, что внешне гуанчи походили на представителей европейской расы куда больше самих испанцев…

В зале раздался смех, и полковник Офсет вскинул крепкую мозолистую ладонь, призывая аудиторию к порядку.

— Испанским хронистам все же довелось отметить через скрип зубов, что гуанчи были голубоглазыми блондинами, а их кожа была гораздо светлее кожи конкистадоров.

— И еще, они якобы умели переговариваться друг с другом, не открывая рта, как если бы были телепатами! — обрел второе дыхание преподаватель истории из Лидса.

Ну, началось! — говорил взгляд Голденвысера, которым тот одарил коллегу.

— Заметьте, господа, среди Огненноголовых, а я прожил у них в гостях больше года, полно обладателей серых глаз, да и голубоглазые индейцы — не редкость. В отличие от кареглазых. Я этот вопрос досконально изучил, так что можете поверить мне на слово…

— Еще чего, — процедил профессор Чванс, и его водянистые рыбьи глазки полыхнули адским огнем.

— О сказаниях, столетиями хранимых Огненноголовыми Стражами, я вам уже говорил, — и ухом не повел полковник Офсет. — Они ведь на полном серьезе полагают себя чужаками среди своих соседей — индейских племен. Да и у тех к Огненноголовым стражам — соответствующее отношение, настороженно-враждебное, я бы сказал, как, впрочем, и ко всем остальным пришельцам. И, я нисколько не сомневаюсь, господа, это все не на ровном месте сложилось, как говорится, дыма без огня не бывает. Думаю, мы с вами сумеем разгадать эту загадку, когда к моей новой экспедиции на берега Маморе присоединятся этнологи, филологи, профессиональные историки и другие специалисты, которые без труда обнаружат множество общих черт, доказывающих родство Огненноголовых с обитателями древнего Междуречья, ускользнувших от меня вследствие недостатка компетентности…

— Про недостаток компетенции — в десятку, все остальное — бред! — на ползала прошипел профессор Чванс.

— Нет ровно никакого парадокса в общих чертах, о которых вы тут изволите разглагольствовать, — поправив очки на длинном носу, сгодившемся бы, чтобы сделать средних размеров флюгер, важно обронил один из профессоров Лондонского университета, явившихся на встречу с полковником небольшой компанией. — И ничего такого это поверхностное сходство не доказывает. Что удивительного в том, что изолированные человеческие сообщества, по мере своего развития, проходят примерно одни и те же этапы?! Делать на этом основании выводы о транспортном сообщении между Старым и Новым Светом, якобы налаженном пять тысяч лет назад — волюнтаризм чистой воды!

— Вообще трудно представить всерьез, чтобы в столь отдаленные времена кому-либо, включая шумеров и даже прославленных финикийских мореплавателей, оказалось бы по плечу пересечь Атлантику, — добавил с места его коллега, тоже профессор. — И, если у египтян в эпоху Древнего царства были хотя бы папирусные лодки, позволявшие, с горем пополам, путешествовать вниз по Нилу, то о дикарях из бассейна Амазонки и этого не скажешь, поскольку их выдолбленные из цельных стволов пироги без уключин ни при каких условиях не годятся для дальних плаваний! Тем более, в открытом море, а точнее, океане. С головой вы, что ли, рассорились, сэр?! Между Междуречьем и джунглями в верховьях Амазонки — хороших пять тысяч миль, если не все шесть! Вы хотя бы представляете себе, каким образом пять тысяч лет назад могло быть совершено подобное путешествие?!

— Представляю, — с натянутой улыбкой холодного бешенства, заверил Перси Офсет. — И я попробую вам ответить без непозволительной грубости, которую вы позволили себе в отношении меня. — Сэр Перси глубоко вздохнул, прежде чем продолжить, по всей видимости, чтобы обуздать гнев. — Ну, во-первых, вы несправедливы к египтянам, профессор. Их папирусные лодки были, скорее, кораблями, способными нести парусное вооружение и позволявшими совершать не одни лишь дальние каботажные плавания, но и выходить в открытое море. К вашему сведению, суда такого типа по сей день широко используются и в Африке, и в Персидском заливе. Это раз. Во-вторых, право слово, я не могу поверить, сэр, будто вы не слышали о барельефах в окрестностях Луксора, весьма тщательно изучавшихся экспедицией нашего прославленного соотечественника профессора Лионеля Чарльза Болла. Я имел честь познакомиться с этим выдающимся ученым, когда служил в Египте. Отряд головорезов в три дюжины сабель, посланный вниз по Нилу из Судана Абдаллахом ибн аль-Саидом, был у Суданского Махди такой полевой командир, один из самых буйных, его еще Халифой звали, поскольку он гяурам головы на раз рубил, засел в горах, у подножия которых ковырялись наши археологи, и давай их допекать. Так, что те свободно вздохнуть не могли, то постреливают с господствующих высот, то вылазки устраивают по ночам. Это было на левом берегу Нила, в предгорьях, где стоит храм царицы Хатшепсут, которая, как я слышал, воспитала самого Моисея, подобрав младенцем…

Профессор Чванс, при этих словах сэра Перси, выкрикнул с места: «Ахинея!!!» и так яростно замахал руками, будто подвергся нападению роя диких бразильских пчел.

— Местность там гористая, сильно пересеченная, арабы ее зовут Дейр эль-Бахри, — продолжал полковник. — Отвесные скалы нависают прямо над террасами храма, он с их вершин — просматривается как на ладони, бей кого захочешь, на выбор, пока заряды не выйдут. В общем, генерал Китченер, командующий нашей кавалерией в Египте, поручил мне это дело уладить, посодействовать, чтобы сэр Лионель и его товарищи могли спокойно работать. Пришлось выкуривать мятежников Абдаллаха оттуда, к сожалению, без потерь не обошлось. Зато археологи были страшно довольны, и сэр Лионель оказался настолько добр, что устроил для офицеров моей роты экскурсию по храму Хатшепсут. А я уже тогда основательно подсел на историю Египта, у меня интерес к ней пробудился еще в Каирском военном госпитале после того, как один дикарь насадил меня на свое копье…

— А нельзя ли покороче, полковник?! — брюзгливо осведомился профессор Голденвысер. — Все это чрезвычайно любопытно, конечно, но давайте все же оставим фрагменты вашей армейской биографии на потом, а сейчас — ближе к делу, милейший!

— Да-да, вы правы, — спохватился сэр Перси. — Я просто к тому веду, что уважаемый мной профессор Болл еще в восьмидесятых годах прошлого века обнаружил в храме Хатшепсут барельеф, где сообщалось об отправке целой эскадры в загадочную страну Пунт. Впоследствии оттуда были доставлены всевозможные диковинные растения, вроде черного дерева и саженцев мирры, требовавшихся египетским жрецам для религиозных церемоний, а, кроме того, благовония, слоновая кость и экзотические животные, включая дрессированных обезьян. Поскольку, как пояснял мне сэр Лионель, под страной Пунт, скорее всего, следует понимать территорию современной Сомали или даже Занзибара, совершенно ясно, что корабли Хатшепсут обладали достаточной мореходностью, раз вышли из Красного моря в Индийский океан.

— Чушь, — фыркнул Чванс. — Бабка надвое сказала…

— Что же до Огненноголовых, сэр, — продолжил сэр Перси, сделав вид, что не расслышал обидной реплики Чванса, — то тут вы тем более угодили пальцем в небо. Это удивительное племя как раз чурается суши, вообще старается избегать ее, насколько это возможно, если только его не вынуждают сойти на берег неумолимые обстоятельства.

— Где же они, в таком случае живут, я что-то не понял? — удивился профессор из Лондонского университета.

— Привычная им среда обитания — их рукотворные острова, весьма ловко сплетенные местными корабелами из тростника. Сами по себе эти конструкции плоскодонные, вроде привычных нам речных грузовых барж, только гораздо шире последних и сделаны не из металла, естественно. Повторяю, на их изготовление идет тростник, принцип тут почти тот же, что и у египтян. Только искусственные острова Огненноголовых Стражей много вместительнее любого судна из папируса, размеры самых крупных их них порой превышают стандартное футбольное поле.

— Во заливает! — крикнули с галерки, и сэр Перси вздрогнул, как от пощечины.

— Слыхал я как-то об одном поле чудес в Стране дураков, — бросил профессор Чванс, — его весьма убедительно описал господин Карло Коллоди в своей сказке про приключения деревянной куклы Пиноккио…

Группировавшиеся вокруг Чванса недоброжелатели сэра Перси дружно заржали. Кто-то даже заулюлюкал.

— Зато вы, сэр, вероятно, никогда прежде не слышали об аборигенах из доинкского племени Уру с озера Титикака, которые строят похожие плоты, раз позволяете себе подобные насмешки!! — долетело с третьего ряда. Голос был юным, звонким, задорным и принадлежал совсем молоденькой девушке. Вскинув голову, сэр Перси убедился, что так и есть. Она была молода и красива, на нее было приятно смотреть. Полковник так и поступил. Уставился на свою неожиданную союзницу во все глаза.

— Спасибо, мисс, — пробормотал он, — вы очень добры… — и залился краской от смущения, решив, что прозвучало это довольно нелепо.

Профессор Чванс тоже резко обернулся и закусил губу, узнав свою недавнюю студентку мисс Сару Болл, дочь того самого Лионеля Чарльза Болла, знаменитого египтолога, на мнение которого только что ссылался этот чертов трепач Офсет, в то время как он, Чванс, отозвался о выводах, сделанных профессором Боллом четверть века назад, с презрением.

Вот досада! — мелькнуло у Чванса. Несколько лет назад Сара Болл подавала большие надежды, посещая его лекции по археологии, а он, Чванс, питал кое-какие надежды в отношении нее. Она была прилежной, прямо-таки образцовой студенткой, а, вдобавок, весьма недурна собой. Обворожительная блондинка, юная, задорная, с безукоризненной фигуркой, ослепительной улыбкой, и, к тому же, умница. Да что там умница, девчонка буквально бредила археологией, ее терзала страсть, передавшаяся ей от отца, профессора Лионеля Болла, которого она, к слову, боготворила. По матери Сара приходилась родной внучкой профессору Петру Ивановичу Покровскому, выдающемуся русскому химику, перебравшемуся в Лондон по приглашению ученого совета Технического Института Вест Хема.

Какой пытливый мозг в столь симпатичной головке! Вот что значит — правильные гены. Редчайшее сочетание прямо противоположных качеств, — думал в те годы Чванс, собираясь предложить Саре Болл место аспиранта вдобавок к месту в своем сердце, которое она уже заняла, воцарившись там навсегда.

— Здравствуйте, мисс Сара, — привстав, Чванс сопроводил приветствие галантным поклоном, для этого ему довелось целиком покинуть стул. — Не знал, что вы уже вернулись из Месопотамии…

О, да, она уехала в Ирак по окончании учебы, предпочтя запыленные палатки лагеря, разбитого английскими археологами у руин древнего шумерского зиккурата, почти сокрытого от глаз под толщей холма Бирс-Нимруд, перспективному и, вдобавок, непыльному местечку аспиранта, предложенному им. — У меня под крылышком, — думал в ту пору Чванс, изнывая от безответного чувства. — Черт побери, какая неблагодарность…

Но, она без обиняков заявила ему, что, видите ли, всю жизнь мечтала ощутить горячее дыхание истории, как это могут позволить себе лишь работающие в полевых условиях археологи.

Подумать только, горячее дыхание, да я подарил бы тебе его, сколько угодно…

Как раз подвернулась такая возможность, Британский музей формировал экспедицию для работы в Месопотамии. Она попросилась, и ей дали добро. Попробовали бы только отказать дочери такого отца! И Сара укатила, наплевав на блестящие перспективы карьерного роста, за этим бы Чванс уж точно не постоял. А он ведь предлагал. Он столько раз и предлагал, и просил, и даже умолял. Пожалуй, даже несколько настойчивей, чем следовало.

А кто бы иначе на моем месте поступил?! — подумал Чванс, испытав сильнейшую потребность хоть немного погрызть ноготь на указательном пальце. Это его раньше всегда успокаивало.

— Мое почтение, доктор Чванс, — голосом-колокольчиком откликнулась Сара Болл. — Я приехала только сегодня, и сразу же поспешила сюда! Я села на пароход, едва лишь узнала о возвращении на острова господина полковника. Решила, что никогда себе не прощу, если не увижу самого знаменитого британского путешественника!

Профессор Чванс, продолжавший покусывать губу взамен ногтя, имелась у него и такая дурная привычка, от этого признания сцепил челюсти и едва не прокусил собственную плоть до крови.

— Вот, значит, как… — пробормотал он, и его ненависть к сэру Перси удвоилась, а то и учетверилась, дополнившись жгучей ревностью отвергнутого любовника и обретя, таким образом, законченные и даже гармоничные формы. О, с этой минуты это была такая могучая злость, что он смог бы питать ей весь Лондон, будто электричеством, если бы только какой-нибудь изобретатель вроде Теслы удосужился сконструировать трансформатор, способный преобразовать негативные эмоции в силовое поле. Чванс буквально впился глазами в Сару, но она уже не смотрела на него.

— Продолжайте, сэр Перси, прошу вас, и простите, что я вас перебила, — сказала девушка, приветливо и, одновременно, виновато улыбнувшись полковнику. Тот тоже глядел прямо на нее, близоруко щурясь. У сэра Перси давно были проблемы со зрением, много лет назад, в мангровых зарослях на западе Индокитая, в Бирме, королевская кобра плюнула ему прямо в лицо. С тех пор он зрение так и не восстановилось полностью.

— Благодарю вас, мисс, — смутившись, пробормотал сэр Перси. — Да, — добавил он, собираясь с мыслями. — Острова… То есть, индейские плавучие острова, так? — он неожиданно поймал себя на мысли, что физически не способен отвести глаз от ее лица, хоть оно и представлялось ему слегка расплывчатым, будто нарисованным акварелью на влажной бумаге. Это было странное, очень непривычное чувство, полковник толком не знал, как его назвать. Он слишком долго пробыл в джунглях. Он всю жизнь отказывал себе во всем, потакая лишь одной безраздельно владевшей им страсти — жажде далеких странствий. И теперь с удивлением обнаружил, есть что-то еще в его душе, нечто, совсем незнакомое ему, дремавшее прежде, и теперь, нежданно-негаданно, проснувшееся. Разбуженное этой милой девушкой каким-то способом, которого он тем более не понимал. Ее лицо тоже обещало странствие. Но, совершенно иного рода.

Как ее назвал Чванс? — пронеслось у сэра Перси. — Сарой? Да-да, именно так…

Только тут до него дошло, что перед ним дочь профессора Лионеля Болла, приветливого и славного человека, повстречавшегося ему много лет назад в Египте, когда он еще тянул армейскую лямку. Это неожиданное открытие, вместо того, чтобы ободрить, выбило сэра Перси из седла.

— Спасибо, мисс Болл, — подключился Председательствующий, заметив, что полковник испытывает затруднения, но не догадываясь об их причине. — Сэр Перси, прошу вас остановиться на дрейфующих островах поподробнее, это действительно весьма любопытно. Я, естественно, прочел составленный вами отчет, но с ним не знакома аудитория. Полагаю, ваш рассказ заинтересует многих слушателей.

— Да-да, конечно же, — вздрогнув, полковник кивнул. И, наконец, сбросив оцепенение, принялся расписывать, как именно выглядят плавучие острова Огненноголовых Хранителей, как они устроены изнутри, сколько хижин насчитывается на самых крупных из островов, а затем плавно перешел к быту индейцев и всему такому прочему, вплоть до организации охраны каждого острова в военное время. При этом сэр Перси изо всех сил старался не смотреть на девушку по имени Сара Болл, но глаза помимо его воли, снова и снова возвращались к ней, словно притягиваемые могучим магнитом.

— Я слышал об островных обитателях озера Титикака в Перу, — перебил полковника один из слушателей, сидевший за несколько кресел от профессора Чванса. — Но не надо забывать, Титикака является крупнейшим в Южной Америке высокогорным озером общей площадью в три тысячи квадратных миль. По сути, это небольшое море, где даже флора и фауна почти морские, а с одного берега не разглядишь другого. Но, представить описанные вами конструкции на реке…

— Вы наверняка не были в Амазонии, молодой человек, — сказал Офсет. — Не забывайте, друг мой, Амазонка — самая длинная и полноводная река планеты, от ее истоков до океана — три с половиной тысячи миль, а площадь ее бассейна примерно в тысячу раз превышает площадь озера Титикака, упомянутого вами. В тысячу раз, сэр. И, когда вы стоите на берегу Амазонки, вам нужно попробовать воды на вкус, чтобы избавиться от иллюзии, что перед вами раскинулась Атлантика…

— Это в нижнем течении, сэр, — отмахнулся незнакомец. — В устье. Но, вы, если я ничего не путаю, уверяете нас, будто ваши рыжие индейцы плавают на подобных судах по реке Маморе, которая, будучи притоком притока Амазонки, далеко не столь полноводна, к тому же, обладает быстрым течением. Я себе весьма смутно представляю, как сплетенная из лозы баржа сможет маневрировать в таких местах, или, скажем, выгребать против течения?! Уж не бурлаков ли они для таких случаев нанимают?!

— Нет, они маневрируют с помощью парового двигателя, в свою очередь сплетенного местными умельцами на все руки из камыша! — подсказал профессор Чванс. В зале раздался хохот. По лицу сэра Перси пробежала легкая судорога.

— Огненноголовым нет никакой надобности преодолевать пороги, впрягаясь в постромки, как это делают бурлаки, борясь с течением, поскольку местность, где они обитают, представляет собой бескрайнюю заболоченную низменность. Она становится неоглядным озером в сезон дождей, когда вода льется с неба как из крана, и лишь отчасти мелеет в самые сильные засухи. И, кстати, раз уж вы задали вопрос, молодой человек, повторяю, чтобы вы зарубили на носу: края, где я побывал, имеют очень низкую плотность населения. Во-первых, там вообще мало людей. Кроме того, индейские племена, за исключением Огненноголовых Стражей, предпочитают обходить болота в среднем течении Маморе стороной. Скажу вам больше, аборигены побаиваются их, поскольку верят, будто там обитают духи древних богов, сотворивших наш мир и удалившихся в глушь в сильном разочаровании от него. И, они, как убеждены индейцы, крайне недоброжелательно встречают чужаков, осмеливающихся их побеспокоить. Полагаю, подобные суеверия лишь на руку самим Огненноголовым, укрывающимся на болотах от врагов. Позволю напомнить вам, господа: при их относительной малочисленности, помноженной на ненависть, испытываемую к ним остальными индейскими племенами, Огненноголовые, не будь в их краях системы озер, давно бы были поголовно истреблены. Так что именно суеверный страх перед болотами и, разумеется, плавучие острова, легко превращающиеся в крепости, позволили Огненноголовым сохраниться во враждебном окружении…

— Подумать только, а ведь и островными обитателями озера Титикака из племени Уру та же картина! — подала голос Сара Болл. — Я уж не говорю о так называемых «болотных арабах», испокон веков, прячущихся от незваных гостей в заболоченной дельте Тигра. Кое-кто из этнологов полагает их отдаленными потомками шумеров…

Сэр Перси благодарно улыбнулся ей, и был немедленно вознагражден ответной улыбкой.

— Что-то не слыхал я о втором озере Титикака в бассейне Амазонки! — крикнули с галерки.

— Естественно, что не слышали, — согласился Офсет. — Потому что никто не бывал там до меня. Я стал первым европейцем в тех краях, зато теперь имею честь сообщить вам, как обстоят дела на самом деле.

— Как и в случае с этим вашим мертвым городом в сельве, сведения о котором вы почерпнули из фальшивки, якобы составленной малограмотными бандейрантами, и которая, уверяю вас, яйца выеденного не стоит в глазах серьезных ученых, все эти разговорчики об озере в среднем течении Маморе — полнейшая чепуха! — желчно бросил Чванс, обуреваемый жесточайшим приступом ревности. Он бы прибил Офсета, если бы только мог.

— Кстати, а как насчет заброшенного античного города, полковник?! — продолжил за Чванса один из его приятелей. — Помнится, четыре года назад он не давал вам покоя и, насколько я понимаю, именно надежда найти его, а вовсе не картографические съемки бразильско-боливийской границы, подвигнула вас отправиться в Амазонию. Вот и хотелось бы узнать, каковы ваши успехи на этом поприще? Исследователю с вашей репутацией обязательно полагалось бы обнаружить что-нибудь такое, отчего бы мы все разом выпали в осадок, кхе-кхе…

Сэр Перси сделал глубокий вздох, словно стал ныряльщиком за жемчугом перед погружением на большую глубину. Еще бы, ведь он прекрасно осознавал, что его провоцируют, и, скорее всего, дело обернется худо, если он проглотит наживку. Для него настал тот самый момент истины, когда пора решать, отступиться и спустить остаток встречи на тормозах, или выложить начистоту, без утайки, что же он с таким упорством искал в амазонской сельве, истратив четыре года жизни. И что, к слову, нашел, доказав самому себе, что жертвы были принесены не зря.

— Благодарю за любезное напоминание, сэр. Вы сделали его весьма кстати. Должен сообщить уважаемому собранию, что мне действительно посчастливилось обнаружить веские доказательства существования неких величественных руин в среднем течении Маморе, — с расстановкой проговорил полковник, принимая вызов. Кто бы сомневался, что он поступит как-то иначе…

— А вот отсюда хотелось бы поподробнее, — оживился профессор Голденвысер, немного заскучавший в последние десять минут. Аудитория, что называется, затаила дух, предчувствуя: вот оно, началось.

— О них мне поведали старейшины Огненноголовых Хранителей, — потирая костяшки пальцев, словно ему неожиданно сделалось зябко, продолжал полковник. — Правда, не берусь судить, имеют ли руины из рассказа старейшин хоть какое-то отношение к архитектурному ансамблю античного типа, упомянутому в рукописи португальских бандейрантов. Скорее всего — нет, мы имеем дело с каким-то иным монументальным сооружением. Сдается, друзья, чтобы как следует его описать, у старейшин не хватило слов в лексиконе. Или, напротив, всему виной — тот скудный словарный запас, которым я обзавелся, ежедневно общаясь с Огненноголовыми. Согласитесь, друзья, в быту применяется не слишком-то много слов и, как правило, они не блещут разнообразием и изысканностью. Но, насколько мне все же удалось понять, речь велась о некоей грандиозной белой пирамиде высотой с десяток кафедральных соборов, поставленных один на другой…

Зал, по вполне понятным причинам, зашумел.

— Выше пирамиды Хеопса?! — крикнул один из слушателей.

— Белой?! — выкрикнул другой.

— Белая горячка, — процедил через стиснутые зубы Чванс.

— Сразу признаю, что вполне мог не совсем корректно истолковать отдельные нюансы, но никак не суть, господа, — добавил сэр Перси. — Кстати, сами Огненноголовые, отзывались о постройке с большим почтением, называя и великой, и волшебной, и божественной, но, чаще прочего: Колыбелью Всего и даже Местом, откуда Боги управляют миром. Однако, определение Колыбель они употребляли чаще прочих…

— Определение?! — воскликнул профессор Чванс, театрально воздев ладони к потолку. — Черт побери, а макаки, должно быть, полагают «колыбелью всего» самую развесистую пальму, на которой больше всего бананов! Ну и вздор! Клюква, иначе не скажешь!

— Вот значит, как? — поспешно вставил Председательствующий, попытавшись переключить внимание полковника на себя, пока они с Чвансом не вцепились друг дружке в глотки. К тому все шло, скандал мог разразиться в любую секунду, а подобное безобразие отнюдь не входило в его планы. — И как же прикажете это понимать, полковник? Что означает словосочетание — «Колыбель Всего», как по-вашему?

— Тут может быть несколько объяснений, сэр, — отвечал полковник. — Самое банальное состоит в том, что людям, вообще говоря, свойственно наделять божественными чертами своих предшественников, достигших более высокой ступени эволюции. История знает сколько угодно примеров этому. Возьмите хотя бы ацтеков, они ведь всерьез почитали руины древнего города неподалеку от Мехико, его имя, как назло из головы выскочило, местом, откуда боги правят миром, хоть не вызывает сомнений, и обе пирамиды, что там стоят, и другие культовые сооружения, перешли им по наследству от предков…

— Вы говорите о Теотиуакане! Ацтеки действительно называли его «Городом богов»! — выпалила с места Сара Болл, и полковник, не удержавшись, снова посмотрел на нее с благодарностью.

— Побойтесь, бога, мисс Сара! — простонал профессор Чванс.

— Между прочим, пирамиды Теотиуакана, и Луны, и, в особенности, Солнца, не многим уступают египетским или даже превосходят их! — запротестовала Сара Болл. — Возьмите хотя бы Розовую пирамиду в Дахшуре или пирамиду Менкауры в Гизе!

— Вот это сенсация!! — воскликнул один из молодых репортеров, сотрудничавший с далекой австралийской «Sunday Age».

— Это уже точно ни в одни ворота не лезет! — бросил Арнольд Голденвысер, вставая.

— Какие у вас основания делать столь смелые заявления, сэр Перси? — хмурясь, осведомился Председательствующий. Когда он просматривал представленный полковником отчет, ни о какой Белой пирамиде и, тем более, Колыбели Всего, там не было ни единого слова. Следовательно, Офсет понес отсебятину, позволил себе экспромт, и ситуация вот-вот обещалась выйти из-под контроля.

— Вопрос не по адресу, сэр! — крикнул профессор Чванс. — Не были бы шарлатаны шарлатанами, если бы утруждали себя чепухой вроде поисков доказательств!

— Каких же доказательств вы хотите? — осведомился сэр Перси с ненавистью.

— Настоящих вещественных доказательств, — словно разжевывая азы подростку с серьезными задержками в развитии, ледяным тоном пояснил Чванс. — Таких доказательств, милейший, на какие не скупятся настоящие, ответственные исследователи, чтобы не навлечь на себя обвинения в пустозвонстве…

— Так вы считаете меня пустозвоном, сэр? — лицо полковника потемнело.

— Для начала, я считаю вас человеком, призывающим научное сообщество поверить в существование некоего грандиозного архитектурного памятника там, где его априори быть не может! — выкрикнул Чванс, сопровождая речь оживленной жестикуляцией. — Если бы вы потрудились ну хоть чуть-чуть взвешивать чушь, которую сами же и несете, выдавая за истину, то сэкономили бы наше время и себя бы, кстати, не выставляли на всеобщее посмешище! Черт возьми, полковник, большинству из нас известно еще со школьной скамьи, что Амазонская низменность или Амазония, называйте ее, как вам заблагорассудится, к слову, самая большая низменность на планете, располагается между двумя нагорьями, Бразильским и Гвианским в области, где земная кора образует пологий прогиб глубиной до трех миль и около шестисот миль в ширину. Он простирается от Анд до Атлантики. В геологии подобные образования зовутся синеклизами. Это, выражаясь по-простому, чтобы даже до вас дошло, господин Офсет, большущая сточная канава, заполненная морскими и континентальными отложениями, относящимися к палеозою и кайнозою. То есть, всяческим рыхлым мусором, накапливавшимся в Амазонии миллионы лет. И там просто нет и быть не может материала, подходящего для монументального строительства белых, красных и даже серо-буро-малиновых! Вот и весь сказ, милейший! Поэтому, когда вы явились сюда с сомнительными историями, родившимися в воспаленном мозгу дикарей, едва перешагнувших уровень новокаменного века, и, вдобавок, добытыми вами из третьих рук, то это, по меньшей мере, несерьезно! Прошу меня извинить, полковник, но пока что ваши ничем не подкрепленные заявления превращают научное собрание в балаган! То, что вы поверили каким-то бредням в исполнении вчерашних обезьян, ваше личное дело, конечно, легковерность — не самый постыдный порок. Нам же, настоящим ученым — требуются доказательства. ДО-КА-ЗА-ТЕЛЬ-СТВА!

— Я поверил им, тут вы абсолютно правы, профессор, — играя желваками, подтвердил сэр Перси. — Поскольку у этих вчерашних обезьян, как вы изволили выразиться, не принято лгать. И даже не потому, что это считается зазорным. Просто им вообще незнакома ложь. Огненноголовые — очень непосредственные и искренние люди, а никакие не обезьяны! Впрочем, вам, Чванс, как ярому последователю евгеники и социального дарвинизма, это будет непросто понять и принять!

— Видели ли вы собственными глазами сооружение, о котором рассказываете нам битый час? — спросил один из ведущих антропологов Кембриджского университета, как и профессор Чванс разделявший идеи социал-дарвинистов и основательно задетый сэром Перси за живое. — Потому что, признаться, если вы сейчас дадите положительный ответ, это будет почище Трои, обнаруженной господином Шпильманом в Малой Азии! Но, сэр, имейте в виду, если вы не сможете привести убедительных доказательств, то… — он замолчал, давая понять, в таком случае репутации сэра Перси несдобровать, причем, это, пожалуй, самое малое, чем он рискует.

— Да, сэр Перси, собранию хотелось бы услышать от вас, видели ли вы Белую пирамиду собственными глазами? — сказал Председательствующий.

Полковник облизал губы.

— Нет, сэр, — с сокрушенным видом признал он. — Все рассказанное мной основывается, главным образом, на записанных с чужих слов преданиях.

Сразу несколько человек из разных концов зала пронзительно засвистели.

— Позор!! — выкрикнули с галерки. Председательствующий врезал молоточком по столу.

— Трепло! — не унимались на галерке.

— Отчего же, сэр, такой непоседа как вы, такой, я хотел сказать, умудренный опытом путешественник, не уговорил индейцев отвести его к этой самой Колыбели? — вкрадчиво осведомился Председательствующий. — Не верю, сэр, будто вы не обращались к ним с подобными просьбами, в особенности убедившись, что расположили к себе их сердца…

— Просил и не раз, — со вздохом отвечал Офсет. — Но это оказалось не самой простой задачей из тех, что мне приходилось решать…

— Почему, позвольте узнать? — голос Председательствующего сделался елейным, словно он расспрашивал нашкодившего малыша или душевнобольного. — Неужели вам было отказано, сэр?

— Никак нет, сэр, — чисто по-военному отчеканил полковник. — В конце концов, старейшины сдались, и не только самым подробным образом растолковали мне, как попасть к Белой пирамиде, но и обещали сопроводить меня туда. Это было совсем не лишним, сэр, поскольку, как я уже имел честь доложить уважаемому собранию, большинство индейских племен, соседствующих с Огненноголовыми, крайне враждебно настроены и к ним самим, и к их друзьям. Если бы они схватили меня, то, не задумываясь, отправили бы в обеденный котел…

Профессора Чванса передернуло. Сара Болл побледнела.

— Путешествие через сельву в одиночку с большой вероятностью рискует стать путем в один конец, — со свойственной многим бывалым воякам невозмутимостью продолжал полковник. — Но, повторяю, Огненноголовые обещали мне всестороннее содействие. Что до меня, то я, как вы совершенно верно изволили заметить, едва узнав о существовании Колыбели, положительно сгорал от нетерпения, причину которого, полагаю, не надо пояснять никому из присутствующих. Правда, при этом я не форсировал события, поскольку, поверьте мне, леди и джентльмены, давить на старейшин — никак нельзя, всякая настойчивость — хороша в меру. Переусердствовав, я рисковал пожать прямо противоположные результаты. Для начала, мне было предложено дождаться окончания сезона дождей. В этот период Мадейра, Маморе и их многочисленные притоки покидают берега, превращая джунгли в непроходимые гиблые топи, простирающиеся на многие сотни миль и кишащие кайманами, анакондами, пираньями и прочим плотоядным зверьем.

— А вам не пришло на ум воспользоваться пирогами? — с вялым скепсисом заметил один из преподавателей Лондонского университета. — Тем более, вы ведь сами упоминали, что ваши Огненноголовые друзья привыкли передвигаться по воде. К чему же было рисковать шкурой, продираясь через лес?

— Вы абсолютно правы, — кивнул полковник. — Несколько хороших каноэ или даже добротный плот гораздо лучше приспособлены для путешествия в тех краях, и именно так я и собирался поступить. Однако, как мне пояснили старейшины, в сезон дождей уровень Маморе поднимается так высоко, что сама Белая пирамида оказывается на дне. То есть, как я понял со слов одного из вождей, ее основание практически круглый год лежит под водой, но, когда с неба пять месяцев к ряду хлещет, как из ведра, ее заливает по самую макушку. Кстати, я, кажется, забыл упомянуть, на вершине пирамиды стоит храм с несколькими рядами колонн, поддерживающих крышу и фризами, украшенными искусно высеченными барельефами.

— Ну вот, теперь он и Парфенон сюда приплел! — взвизгнул Чванс.

— Между прочим, наличие храма на вершине весьма характерно для пирамидальных культовых сооружений Америки доколумбовой эпохи! — парировала Сара Болл.

— Как вы понимаете, господа, было весьма опрометчиво пускаться в столь долгий путь, чтобы в итоге осматривать это чудо архитектуры через иллюминатор водолазного колокола, — добавил Офсет, сразу пожав бурю негодования и насмешек.

— Это дикари вам о колоколе сказали? — со смехом предположил профессор Чванс, и его единомышленники дружно затопали ногами.

— Краснокожие сколотили для него субмарину! — донеслось с галерки.

— Только не сколотили, а сплели из лозы!

— Прошу тишины! — Председательствующий опять пустил в ход молоток.

— За неимением водолазного снаряжения, — стоически проигнорировав насмешки, продолжал полковник, — единственным, что мне оставалось, было запастись терпением и ждать, когда же прекратятся чертовые ливни. Я так и поступил, леди и джентльмены, занявшись изучением космогонических представлений Огненноголовых Хранителей. Хоть и обязан с огорчением признать, именно на этом этапе не обошлось без трений между участниками экспедиции. То есть, никаких существенных размолвок между нами не случилось, просто мои товарищи засобирались домой. Я их нисколько не виню, ведь с тех пор, как наш маленький отряд покинул родные края, минуло больше трех лет. У нас давно вышли все продовольственные припасы, а медикаменты и патроны были на исходе. Наши платья давно превратились в рубища. Мы вели чисто туземный образ жизни, а он может показаться романтичным лишь на первых порах. У Огненноголовых — несладкая жизнь, уверяю вас. Да, они не знают бессмысленной суеты наших задыхающихся от смога городов, и гораздо ближе к первозданной природе, их жизнь подчинена ее размеренному ритму. Но, не забывайте, друзья, их среда обитания чужда и потому враждебна организму, имевшему несчастье появиться на свет в Европе. В Амазонии очень высокая влажность, и ваша одежда никогда толком не просыхает, а это чревато ревматизмом и постоянными простудами. Докучливые насекомые превращают дни и ночи в кромешный ад, а приличные шансы быть ужаленным какой-нибудь ядовитой змеей вроде жарараки при попытке сойти на берег, отравляют существование даже сильнее привычной нам инфляции и вечно растущих налогов, коррупции и чиновничьего произвола…

В зале засмеялись, послышались аплодисменты, впрочем, довольно жидкие.

— Мы все сильно соскучились по дому, — вел дальше полковник. — Я стал бы лжецом, если бы этого не признал. Да, леди и джентльмены, отчизну начинаешь ценить по-настоящему, лишь очутившись на самом краю света, за много тысяч миль от нее. Оба моих товарища решили, что с них довольно, и мне их не в чем упрекнуть, клянусь. Я не стал отговаривать их, но и составить им компанию было для меня неприемлемо. Надеюсь, я буду правильно понят, леди и джентльмены, отступить, стоя на пороге грандиозного открытия — это было выше моих сил…

— Вы разругались, не так ли? — поинтересовался доктор зоологи из Университетского колледжа Лондона, сидевший по правую руку от профессора Чванса и полностью солидарный с соседом в части оценки психического состояния полковника Офсет. — Этот человек опасен и его надлежит немедленно изолировать в палате со звуконепроницаемыми стенами, — как раз прикидывал про себя доктор.

— Нет, сэр, повторяю, ведь мы были однополчанами и не единожды, попадали в самые скверные передряги. Наше боевое товарищество с честью прошло через множество испытаний и только закалилось в них. Товарищи предлагали мне вернуться в Амазонию позже, как только удастся снарядить новую, гораздо лучше экипированную экспедицию. Но, для меня оказалось немыслимым уйти, не использовав выпавший мне шанс прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Разве я мог поручиться, что снова попаду на берега Маморе в обозримом будущем! Финансирование экспедиции в такую даль обходится в порядочную сумму, а все жалование, выплаченное бразильским правительством, мы давно истратили! Кроме того, кто мог гарантировать мне, что Огненноголовые не возьмут своих обещаний обратно, передумав вести чужака к Колыбели, почитаемой ими, как святыня?! Да все что угодно могло стрястись, судьба — полна превратностей, это известно каждому. В общем, мы не стали переубеждать друг друга. Мои товарищи знали, что я не отступлюсь и уважали мое решение. Я же, в свою очередь, не стал корить их за дезертирство, и мы расстались очень тепло, крепко обнявшись на прощание. Наши гостеприимные хозяева Огненноголовые оказались столь добры, что подарили моим товарищам отличное каноэ с приличным запасом провианта, более того, выделили своих лучших проводников, дабы они не заблудились…

— На реке?! — с невыразимым презрением перебил Чванс.

— Вот именно, — сказал сэр Перси. — Вы, должно быть, слушали меня не тем местом, откуда уши растут! Я говорил, в сезон дождей Маморе затопляет окрестности на сотни миль, образуя тысячи проток и островов, заблудиться среди них так же просто, как в сельве. Поэтому я лично отдал своим сослуживцам все сэкономленные нами винтовочные патроны, оставив себе лишь револьвер с наполовину снаряженным барабаном, на самый крайний случай…

— Чтобы застрелиться?! — крикнули с галерки.

— Вы в курсе, полковник, что ваши товарищи погибли на обратном пути? — спросил профессор Голденвысер и надменно вздернул подбородок.

— Да, но мне стало известно об этом лишь по возвращении в Лондон, — сэр Перси понурил голову, но тут же вкинул ее. — Точнее, что они так и не достигли цивилизованных мест. Поэтому, прошу вас, сэр, не хороните моих славных товарищей прежде времени! Вполне может статься, они еще живы, я искренне уповаю на это!

— Просто заблудились и теперь наворачивают по лесу круги? — с издевкой предположил Чванс. — Что-то вроде затянувшегося пикника, я угадал?

— Всякое могло случиться, — словно не разглядев злой иронии Чванса, молвил сэр Перси. — Их могло силой захватить и теперь удерживать у себя одно из бесчисленных индейских племен, обитающих в бассейне Амазонки. С еще большей вероятностью, они могли угодить в лапы к белым рабовладельцам, эти негодяи, при полном попустительстве властей, без зазрения совести используют на своих плантациях рабский труд. Досадно, но приходится признать, у хваленого научно-технического прогресса, которым мы так кичимся, по приближении к экватору появляется обратная сторона, и вид у нее — весьма неприглядный.

— Что вы имеете в виду? — насторожился профессор Лондонского университета, задетый этими словами еще сильнее, чем негативными отзывами сэра Перси о евгенике и теории социал-дарвинизма, сделавшейся столь популярной в Британии…

— С тех пор, как наши технологи научилась использовать каучук, в тропики пришла настоящая беда, только о ней не принято говорить в так называемом приличном обществе, — хмурясь, сказал сер Перси. — Ибо каучук, находящий все более широкое применение в промышленности, добывается в тропиках путем варварской эксплуатации труда многих тысяч пеонов. Однако мы предпочитаем не замечать этого, делая вид, что проблемы не существует, и изысканные уши европейцев не терзают отчаянные вопли рабов, когда их бичами сгоняют на расчищенные от леса плантации.

— По-моему, вы отклоняетесь от темы, господин полковник, — строго напомнил Председательствующий, ему только политических дискуссий в дополнение ко всему прочему не хватало.

— С чего бы это?!! — загремел с трибуны Офсет, и мисс Сара Болл начала следить за ним слегка увлажнившимися глазами. Такими прекрасными глазами, наверняка добавил бы сэр Перси, если б только не закусил удила. — С тех пор, как начался каучуковый бум, — все более распалялся он, — рабочих, а, если точнее, рабских рук — хронически не хватает, и в этом отчасти наша, чисто британская вина! Ведь это мы стали пионерами современной работорговли, наладив регулярные поставки грошовых негритянских невольников из Дагомеи в Новый Свет. Стало быть, мы не справились со своей исторической миссией, раз при сотнях тысяч африканских невольников, переброшенных нами через Атлантику, имеет место катастрофическая нехватка рабсилы, и плантаторы вынуждены возродить позорный промысел бандейрантов, отправляя в джунгли целые банды охотников за головами, чтобы ловить и закабалять бедолаг-индейцев! Индейцы, конечно, не так выносливы, как негры, и дохнут как мухи на протяжении одного сезона. Зато они обходятся вдесятеро дешевле!

— Довольно, господин полковник, вы ушли от ответа! — прорычал, потеряв терпение, Председательствующий.

— Да нисколько, сэр! — упорствовал сэр Перси. — Господину Чвансу и его дружкам из кружка обожателей евгеники угодно было узнать, куда подевались мои отважные спутники, много раз проливавшие кровь за Ее Величество и Британскую империю? Так я вам скажу! Есть высокая вероятность, что прямо сейчас они вкалывают на плантациях, и разыскать их отныне нет ни малейшей возможности! Или вы воображаете, Чванс, будто охотники за головами делают разницу между несчастными краснокожими аборигенами и обессилевшими белыми путешественниками, имевшими неосторожность подвернуться этим мерзавцам под руку?!!

Раздались звонкие хлопки. Это Сара Болл в одиночестве аплодировала полковнику.

— Ваша мысль нам, в принципе, ясна, — смерив дерзкую молодую ученую откровенно неодобрительным взглядом, важно изрек профессор Голденвысер. — Во всех несчастьях, обрушившихся на туземцев, виноват британский империализм. Звучит почти по-мраксистски, сэр! Вы часом не симпатизируете мраксизму? Впрочем, ваши убеждения меня не касаются. Но у меня все равно к вам вопрос. Как же с вашими приятелями приключилась такая беда, если у них были бравые проводники из числа Огнеголовых?

Профессор Чванс захлопал в ладоши. Еще громче, чем Сара Болл.

— Огненноголовых, сэр, — сказал Офсет. — Воины проводили моих товарищей до границы территории, контролируемой племенем. Дальнейшее их продвижение вглубь чужих земель могло запросто спровоцировать войну. Видите ли, профессор, индейцы весьма щепетильны и в этом отношении не уступают нашим таможенникам. Случись между Огненноголовыми и их соседями война, и мои товарищи попали бы в тот еще переплет. Поэтому дальше они двинулись сами, а их эскорт вернулся обратно. Что случилось потом, мне неизвестно. Повторяю, путь им предстоял — неблизкий. В Амазонии совсем не те масштабы, что в Суффолке или Кенте, но, реально, их сложно себе представить, просиживая штаны в кабинете. Да и опасностей там побольше, за исключением, разве что геморроя, — и сэр Перси отвесил Чвансу самый учтивый поклон, на который только был способен.

— А вы не допускаете, полковник, что ваши хваленые краснокожие следопыты сами напали на них, как только отдалились на приличное расстояние от поселения? — спросил председательствующий.

— Это исключено! — отрезал Офсет. — Я же уже говорил вам, Огненноголовым совершенно не свойственно вероломство. Если бы они захотели убить нас, они бы сделали это в открытую. Однако, я допускаю, что мои товарищи могли стать жертвами нападения крупных хищников. Их каноэ могло быть перевернуто кайманом или анакондой, их мог подстеречь ягуар, наконец, они могли просто сбиться с пути и умереть от голода, а могли и утонуть, да что угодно еще! В Амазонии смерть — разнообразна…

— Хорошо, сэр, — сказал Председательствующий, — с этим — более или менее разобрались.

— Хотелось бы узнать, попали ли вы к Белой пирамиде? — спросил преподаватель истории из Лидса. Он горячо симпатизировал полковнику, но опасался проявлять свои чувства, понимая, что ни Чванс, ни Голденвысер ему этого не забудут.

— Да, сэр, увидели ли вы ее?! — поддержало множество голосов.

Сэр Перси обвел аудиторию долгим взглядом, пока не остановился на лице Сары Болл. Их глаза снова встретились.

— И да, и нет, — негромко произнес полковник. С галерки крикнули браво, раздались энергичные хлопки и, одновременно, свист.

— Что-то я вас не пойму, — Председательствующий неодобрительно покачал крупной лысеющей головой. — Помнится, десять минут назад вы говорили, будто черпаете сведения о ней исключительно из легенд, пересказанных старейшинами. А теперь утверждаете обратное! Вам не кажется, сэр, что вы противоречите сами себе?!

— Врал бы, да не завирался! — вставил Чванс.

— Не совсем так, сэр, — сказал полковник, сосредоточив внимание на Председательствующем. — Обождите, ручаюсь, сейчас все встанет на свои места.

— Хотелось бы верить! — крикнули из зала.

— Уже встало! — не унимался Чванс. — У меня есть для него готовый диагноз!

— По окончании сезона дождей, — начал полковник, — мне, как я и надеялся, посчастливилось попасть в ту часть озера или, скорее, даже системы озер, где, по словам старейшин, поднимается из воды громадина Белой пирамиды. Добраться туда оказалось непросто, хоть со мной были самые лучшие проводники, а, точнее, лоцманы, ибо мы всю дорогу не покидали пирог… — сэр Перси приопустил веки и словно грезил наяву. Он будто перенесся обратно в Амазонию силой мысли и теперь пробирался между затопленными почти до самых верхушек стволами исполинских тропических деревьев, напряженно выглядывая контуры загадочной Колыбели Всего под мерный плеск весел.

— К сожалению, уровень воды не спал, как ожидалось, — продолжил рассказ полковник. — Кроме того, над озером сгустился туман. Конечно, нам, англичанам, не привыкать к этому обыденному атмосферному явлению, но тот, через который нам пришлось пробираться буквально наощупь… — сэр Перси покачал головой. — Это был не туман, друзья, а самая настоящая дымовая завеса, которую ставят моряки Grand Fleet, чтобы скрыть от неприятеля эволюции своих кораблей. Он был таким плотным, что, ей богу, по консистенции не уступал кефиру. Видимость сразу сделалась нулевой и, стоя на корме, нельзя было разобрать, то творится на носу пироги! Признаться, я никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным. Этот туман, обступивший нас со всех сторон, больше походил на ширму, которой прикрылось озеро. Или — на живое существо, собравшееся заманить нас в свое чрево и растворить, как желудочный сок — проглоченную пищу.

— Паранойя, — вполголоса констатировал профессор Чванс. — Вне сомнений!

— Вот не повезло! — крикнули с галерки.

— А я никогда не слышал, чтобы так заливали! — бросил один из приятелей Чванса. — Круто!

Полковник ожесточенно потер переносицу.

— Этот проклятый туман чертовски осложнил нам задачу. Ведь, по сути, мы находились в лесу, нырнувшем под воду из-за продолжающегося паводка. Поэтому, нам то и дело приходилось огибать торчавшие из воды коряги, столкновение с каждой из них могло стать для нас роковым…

— Значит, вы ее так и не нашли?! — выдохнул преподаватель из Лидса, не скрывая сильнейшего разочарования.

— Я бы ни за что не нашел, — сказал полковник. — К счастью, со мной были Огненноголовые, а у этих ребят какое-то особое чутье на Колыбель, не даром они зовутся ее Хранителями или даже Стражами…

— Так вот, значит, откуда взялась вторая часть их самоназвания, — донеслось оттуда, где расположилась группа профессоров из Лондонского университета.

— Да, вы совершенно правы, сэр, — сказал Офсет. — Они с самого детства учатся тому, чтобы охранять ее от незваных гостей.

— Так нашли вы пирамиду или нет?!

— Она была на дне, сэр. — Мы подняли весла прямо над ней, и я сумел разглядеть ее силуэт, перегнувшись через борт. Вне сомнений, леди и джентльмены, это была именно она. Белая пирамида действительно показалась мне огромнее айсберга, отколовшегося от шельфового ледника. Конечно, ее очертания под водой казались расплывчатыми, и я не сумел рассмотреть всех деталей так тщательно, как мне бы хотелось, хоть вода оставалась кристально прозрачной и холодной, как из глубокого колодца. Наверное, из-за ключей на дне озера…

— Обалдеть! — воскликнул корреспондент австралийской газеты «Sunday Age».

— Пожуешь листьев коки, как Офсет, еще не так забалдеешь!! — крикнули ему.

— Я неплохой ныряльщик, — продолжал сэр Перси, игнорируя волнение в зале. — Когда-то на Цейлоне я обучался этому искусству у местных охотников за жемчугом. Но Огненноголовые не позволили мне нырнуть. Сначала я решил, все дело в пираньях, которые полакомились бы мной, если бы только почуяли меня в воде. Однако, как выяснилось позже, пираньи не показываются в той части озера, где стоит Белая пирамида, и мои Огненноголовые спутники испугались совсем другого…

— Обождите-ка, милейший, я что-то вас не понял! — подал голос профессор Голденвысер. — Вы только что расписывали нам непроглядный туман, превративший вас в слепых котят, а теперь твердите о пирамиде, которую разглядели в воде?! Не находите, что у вас тут несостыковочка?!

Профессор Чванс захлопал, соседи немедленно подключились к нему.

— Когда мы достигли Колыбели, туман расступился, — пояснил Офсет. — Раздался по сторонам, образовав нечто вроде амфитеатра. Наши лодки, медленно дрейфовавшие над Колыбелью, очутились прямо в центре большого круга, он был почти идеальной формы, лично мне сразу пришла на ум арена цирка…

— Мне тоже! — вставил кто-то из приятелей Чванса. — Чистый цирк!

Снова послышались смешки, но сэр Перси, на этот раз, и бровью не повел.

— Принято считать, что перепады уровня воды в Амазонке составляют порядка пятнадцати футов, — напомнил один из преподавателей Лондонского университета. — Насколько я помню, даже поророку, опустошительные приливные волны в устье, не превышают в высоту двадцати футов! Вы же утверждали, будто ваша Белая пирамида превосходит пирамиду Хеопса, а это четыреста с лишним футов, на минуточку! Вы не находите, полковник, что сама мысль, будто сооружение таких размеров способно целиком уйти под воду — нелепица! Как бы не затянулся сезон дождей — это же вам все же не Вселенский Потоп!

— Вселенский, только локального масштаба! — под дружный хохот донеслось с галерки, где обосновалось много студентов.

— Вот именно! — воскликнул преподаватель Лондонского университета, отвесив им церемониальный поклон. — Недаром говорят, устами младенцев глаголет истина! Потому что локализованных Всемирных потопов не бывает! Случись нечто подобное, и грандиозное цунами выплеснулось бы далеко за пределы бассейна Маморе, не оставив камня на камне от Манауса, Белена, а то и Рио-де-Жанейро с Сан-Паулу! Вы же твердите, будто даже в эпицентре наводнения вода была абсолютно прозрачной и стояла совершенно неподвижно…

— И я не отказываюсь от своих слов, сэр, — вздохнул полковник. — Наоборот, я отвечаю за каждое из них. Все было точно, как я сказал! Контуры Колыбели отчетливо проступали со дна, даю вам слово офицера, я видел пирамиду почти так же четко, как вас!

— Допустим, вы правы, — сдался Председательствующий. — Давайте отложим объяснение этого феномена до лучших времен. Но, сэр, неужели исследователь вроде вас, чье упорство вошло в поговорки, не дождался, пока вода спадет?! Простите, но в это трудно поверить всем, кто наслышан о вашей настойчивости! Натерпеться столького, чтобы капитулировать за два шага до цели?! Это неслыханно, сэр!

— Мне не оставили выбора, — хмурясь, сказал Офсет.

— Вот как?! — удивился Председательствующий. — Как же прикажете вас понимать?

— Видите ли, сэр, ближайшая суша, где мы смогли бы разбить лагерь, развести костер, чтобы согреться или хотя бы подвесить гамаки, лежала примерно в двадцати пяти милях к северо-востоку. Это около четырех часов хода на веслах, при условии, разумеется, что нам посчастливилось бы ее отыскать. Не забывайте о непроницаемом тумане, сэр, он окружал нас со всех сторон сплошной стеной. Проводники дали понять, что, уплыв, мы рискуем не найти Колыбель снова…

— Из-за того, что заблудитесь в тумане?

— Нет, сэр, в том-то и дело, что нет. Индейцы объяснили, что увидеть Колыбель — большая честь, которой удостаиваются только избранные. И, если мы уплывем, она может больше не показать себя нам…

— Как это, не показать?! — лицо Председательствующего вытянулось.

— Не знаю, сэр. Повторяю, так сказали индейцы, и я не решился приставать к ним с расспросами. Видите ли, сэр, многое, что касается Колыбели, для них — строжайше табуировано, и они скорее умрут, чем нарушат запрет. Более того, обнаружив Колыбель на дне, проводники забеспокоились, причем, их нервозность быстро росла. Они сами не ожидали, что Белая пирамида окажется ниже уровня реки. Посовещавшись, проводники, а среди них было трое старейшин, объявили мне, что это плохой знак, по-видимому, боги недовольны появлением чужака, которого они привели. И, что нам надобно убираться восвояси, пока недовольство богов не переросло в гнев, который обрушится на их головы, а также на головы их соплеменников, ну и на мою, разумеется тоже…

Профессор Чванс громко хмыкнул.

— Согласен, здесь, в центре Лондона, суеверные страхи представляются большинству из вас нелепостью, — сказал Офсет. — Но, уверяю вас, там, на болотах, в странном призрачном свете, которым сочился туман, глядя на позеленевшие от страха лица храбрых индейских воинов, вы бы быстро разучились шутить, сэр! Огненноголовые заявили, что нам надо уходить, и я понял, спорить с ними — бессмысленно и даже опасно. В создавшихся обстоятельствах отказаться подчиниться их требованию было все равно, что нанести им тяжкое оскорбление. Скорее всего, вздумай я заартачиться, они уволокли бы меня силой. Поэтому я уступил им, дав себе зарок, что вернусь, чтобы разгадать эту великую тайну. Хочу также сказать, господа, что вопреки туману, в котором было практически невозможно ориентироваться ни по Солнцу, ни по звездам, мне все же удалось нанести на карту примерные координаты Колыбели Всего, поэтому, как только в Амазонию отправится новая экспедиция…

В зале затопали и зашикали, кто-то снова пронзительно засвистел, и сэр Перси умолк, не окончив фразу. Председательствующий, в который раз, пустил в ход молоток.

— То есть, сэр, если я вас правильно понял, — сказал он, как только восстановился относительный порядок, — вы не захватили с собой ровно никаких вещественных доказательств?

— Сэр, при всем уважении к вам, вы же не рассчитывали, будто господин полковник выломает фрагмент кладки?! — воскликнула Сара Болл.

— Не думаю, мисс, что от этого был бы толк, — сказал сэр Перси. — Скептики вроде мистера Чванса все равно заявили бы, что я добыл его за ближайшим углом. Да я и не позволил бы себе ничего такого, сопровождавшие меня Огненноголовые сочли бы подобное поведение святотатством.

— Никто не призывает вас крушить мнимые или настоящие памятники архитектуры, — нравоучительно заметил профессор Голденвысер. — А вот фотоснимки объекта пришлись бы весьма кстати. Не находите?

— Вы правы, сэр, — согласился полковник Офсет. — Но, как я указывал в отчете, фотокамера, которую мы, естественно, прихватили с собой, оказалась повреждена еще на пути к Маморе.

— То есть, ни фотографий, ни артефактов вы привезти не удосужились? Значит, у вас нет ничего, что вы могли бы предъявить собранию в качестве доказательства своей правдивости? — уточнил Голденвысер с торжествующей улыбкой.

— Кое-что есть, — поколебавшись, отвечал полковник.

— И что же это, милейший?

— Одну минуту… — нагнувшись за стареньким, видавшим виды ранцем, прихваченным с собой и, до поры до времени, дремавшим у его ног, сэр Перси отщелкнул замки, пошарил внутри, извлек некую завернутую в тряпицу вещицу вытянутой формы, размером с подзорную трубу. Развязал узлы и, наконец, продемонстрировал аудитории в протянутой ладони. Сидевшие в первых рядах сумели хорошо разглядеть странный предмет, нечто вроде маршальского жезла с изящным витым скипетром на одном конце. Другой конец безделушки представлял собой короткий трехгранный клинок, скорее тупой, нежели отточенный. Посередине вещицы имелась рукоять, каждая деталь была весьма искусно выкована из странного белого металла. Или, с не меньшим тщанием и мастерством, вырезана из какого-то диковинного минерала, например, редкой породы белого, отшлифованного на совесть мрамора. Какой бы материал не был использован, чтобы изготовить вещицу, он излучал странное, неземное свечение, словно обладал качествами люминофора, то есть, умел впитывать солнечную энергию, чтобы потом медленно возвращать ее окружающему пространству. Самое невероятное выпало рассмотреть тем из зрителей, кто находился к полковнику ближе всех. В месте, где трехгранное лезвие было шире всего, плавно переходя в подобие эфеса, внутри материала, будто комар в капле янтаря, плавал раскрытый человеческий глаз. Или настоящий, или копия, выполненная столь безукоризненно, чтобы ее нельзя было отличить от оригинала. Подавшись вперед, Председательствующий выпустил из кулака молоток и разинул рот в сильнейшем недоумении. А, когда глаз неожиданно подмигнул ему, захлопнул челюсть и, отшатнувшись, тяжело опустился на стул.

— Что это, сэр? — спросил он хрипло, сглотнув густую слюну. Прежде ему никогда не приходилось видеть ничего подобного.

— Перед вами, дамы и господа, одна из самых важных святынь Огненноголовых Хранителей, доставшаяся им от далеких предков и из поколения в поколения служившая священным символом всему племени, — торжественно провозгласил Офсет.

— Тотем?! — ахнул догадливый корреспондент «Sunday Age».

— Да, пожалуй, его можно назвать и так…

— Как же, в таком случае, вам удалось завладеть подобной ценностью? — удивился Председательствующий.

— Он ее похитил, — на пол аудитории прошипел профессор Чванс. — Умыкнул и улизнул, вне сомнений…

Соседи Чванса глумливо захихикали.

— Я получил это сокровище в дар от Совета старейшин незадолго перед тем, как покинул искусственный остров Огненноголовых.

— В дар?! Но почему?!

— Не помню, говорил ли я вам об этом, — сэр Перси замешкался. — Дело в том, что старейшины посчитали меня Избранным…

— Кем-кем?! — переспросил Чванс.

— Избранным, — спокойно и с достоинством повторил сэр Перси. — И я не вижу в этом ничего потешного, Чванс. Люди вроде вас, совершенно необоснованно воображающие себя венцом эволюции, относятся к любым туземцам свысока, полагая их существами низшего сорта, не слишком-то далеко ушедшими от макак. Знаете, Чванс, вам крупно повезло, что вы проторчали в Лондоне всю жизнь, ни разу не побывав ни в одном путешествии. Подобные вам чванливые, самонадеянные индюки, презирающие обычаи и традиции аборигенов, отправляясь в дальние страны, слишком часто хватаются за Ремингтоны по любому поводу или без оного, а потом еще удивляются и визжат, когда кончают дни в котле, где туземцы готовят себе похлебку…

— Сэр Перси, я бы вас попросил! — вмешался Председательствующий.

— Прошу прощения, сэр, — полковник чисто по-военному щелкнул каблуками, — я лишь хотел дать понять, что залогом успеха всех моих экспедиций, а я проделал по джунглям немало миль, было искреннее уважение ко всем без исключения аборигенам, которых мне случалось повстречать. И не было случая, сэр, когда бы мне заплатили злом за добро. Так вышло и в бассейне реки Маморе, когда нам удалось расположить к себе Огненноголовых, и, постепенно, из враждебного, отношение к нам стало самым дружеским. Во многом, этому послужил успех, которого я добился, когда мне посчастливилось пресечь эпидемию малярии, свирепствовавшей в племени, когда мы только прибыли, и уже выкосившей население нескольких крупных плавающих островов. При нас имелся приличный запас медикаментов, мне было не лень тащить их на горбу, поскольку, из опыта своих прежних путешествий по Азии я предвидел, что мы можем столкнуться с подобной задачей, и заранее побеспокоился о том, чтобы иметь возможность ее разрешить. И, поверьте, если бы не услуга, оказанная нами Огненноголовым Стражам, не видать бы мне Белой пирамиды, как собственных ушей. Хотя, добавлю, что далеко не только это подвигло Старейшин преподнести мне в дар свою святыню…

— Да таких «святынь» в пограничных селениях должно быть дают по дюжине за пол шиллинга! — крикнул с места Чванс, вне себя от выволочки, устроенной ему полковником. — Экая невидаль, кусок белого стекла. Я вам в любой туземной лавке сотню таких чепуховых безделушек найду…

— Вы заблуждаетесь, Чванс! — закипая, проскрежетал сэр Перси. — Крепко заблуждаетесь!

— Простите, полковник, у меня вопрос! — поднял руку преподаватель истории из Лидса. — Вы сказали, было что-то еще, подвигнувшее старейшин сделать вам столь ценный подарок! Что именно, хотелось бы узнать?!

Сэр Перси, кивнув, взял себя в руки.

— Помните, я говорил вам, с каким трепетом Огненноголовые Стражи относятся к Колыбели Всего, которую, как они свято верят, им назначено охранять от чужеземцев? Вообще, от любых незваных гостей, кем бы они ни были. Ну так вот, сэр, едва услыхав это, я сказал себе: тут явно кроется какая-то великая тайна. И поклялся, что расшибусь в лепешку, лишь бы ее разгадать. Ну и начал наводить справки, выведывая у старейшин подробности по ходу долгих доверительных бесед, а мы провели за ними немало времени. И, кое-что мне посчастливилось выяснить, сэр. Я перескажу вам это вкратце, думаю, мы узнали бы все подробности, если бы к делу подключились шумерологи, опытные дешифровщики шумерских глиняных табличек, им бы не составило труда перевели клинописные тексты, скопированные индейцами на деревянные дощечки, о которых я рассказал…

— Держи карман шире! — процедил доктор Чванс.

— Ведь они содержат космогонические мифы, сложенные далекими предками Огненноголовых, явившимися в Амазонию издалека, — закончил полковник. — Крепись, — бросил он себе мысленно, старательно избегая смотреть на Чванса. — Негодяй лезет из кожи вон, чтобы тебя спровоцировать. Не поддавайся, Перси!

— Полная чушь! — ляпнул неугомонный Чванс.

— Прошу вас, сэр, не отвлекайтесь на него! — взмолился преподаватель истории из Лидса, словно прочтя мысли полковника, а, заодно, нажив себе в лице Чванса смертельного врага со всеми вытекающими последствиями для научной карьеры. Отныне он мог смело поставить на ней жирный такой крест.

— Итак, вот что я разузнал, — сказал сэр Перси, ответив отважному преподавателю из Лидса коротким поклоном. — Старейшины рассказали мне в частности, что их предки прибыли издалека, из-за Большой Воды, которую они переплыли не без труда за много-много дней. До переселения пращуры Огненноголовых проживали в устье другой реки, даже двух больших рек, они, как и Амазонка, текли с запада на восток. Пращуры Огненноголовых уже тогда умели плести искусственные острова из тростника, этому ремеслу их научили боги.

— Болотные арабы!! — звонким от переполнявших ее эмоций голоском воскликнула Сара Болл.

— Что?!! — едва не подавился Чванс.

— Эти две реки — Тигр и Евфрат, разве не ясно?! — не оборачиваясь к Чвансу, добавила девушка.

— Ну, знаете ли! — одутловатая физиономия профессора Голденвысера пошла свекольными пятнами.

— Старейшины не называли мне имен тех двух рек, что текли у них на прародине, мисс Болл, — сильно смутившись, сказал Офсет. — Но поведали, что кроме самих Огненноголовых, в тех краях обитало много других племен, точно, как в Амазонии, и все они были дикими, свирепыми и очень кровожадными. Постоянно дрались друг с другом и убивали себе подобных, почем зря. Так продолжалось много столетий, пока боги, создавшие мир, не обратили внимание на людей. Увиденное сильно расстроило их, ибо человек оказался несовершенен, глуп, жесток и завистлив. И тогда они решили исправить это, научив людей уму-разуму. С этой целью они построили чудесный город-сад, где было все, что только пожелаешь, и тенистые аллеи, и журчащие фонтаны, сады, прекрасные дворцы и просторные уютные дома. И, что, пожалуй, важнее всего, библиотеки, учебные классы и мастерские, где предполагалось научить людей быть людьми.

— Эдем!!! — выпалила Сара Болл, и профессор Чванс схватился за голову, будто испугался, что ее вот-вот разорвет на куски, как противопехотную мину.

— Первыми учениками богов стали пращуры Огненноголовых, и боги не нарадовались на них, ибо они оказались старательными и прилежными учениками.

— Да уж, чтобы застрять на уровне каменного века! — поджал губы Голденвысер.

— Выучив пращуров Огненноголовых, боги снова удалились, поручив вчерашним ученикам сделать то же самое в отношении своих соседей, научив их математике и кораблевождению, мелиорации и садоводству, письму и учету, ну и чтить законы, разумеется, главным из которых была заповедь — не убий. Однако, либо из Огненноголовых получились никчемные учителя, либо сами боги не сумели образумить тех учеников, что достались Огненноголовым. Так или иначе, из затеи ничего не вышло, они не справились с поручением богов. То есть, у них были кое-какие успехи, да и трудились они, как пчелки, возводя плотины и роя оросительные каналы, но, дикари, окружавшие их, остались дикарями, вопреки всему. Сильнее всего прочего, их занимало искусство войны, поскольку они сообразили, что, будучи сильными, отожмут все необходимое у соседей, включая жизни. Пращурам Огненноголовых довелось несладко, никто больше не думал ни о какой учебе, их город взяли в осаду, и все шло к тому, что он скоро падет. Тогда, видя, что скоро наступит конец, и он будет ужасен, пращуры Огненноголовых взмолились богам, умоляя их вмешаться. И боги вмешались, но совсем не так, как надеялись пращуры Огненноголовых. Они больше не хотели иметь дело с людьми и удалились на край света, туда, где еще не ступала нога человека…

— Чтобы начать все сызнова? — заворожено спросил преподаватель истории из Лидса.

— Скорее, они просто бросили человечество на произвол судьбы, все племена, кроме предков Огненноголовых. Тем боги приказали следовать за собой через Большую Воду, в новый чудесный край. Там действительно не было других людей. Но, боги больше не хотели никаких экспериментов. Слишком велико оказалось их разочарование. Однако, в них все же теплилась надежда, что когда-нибудь, брошенное ими на произвол судьбы человечество изменится в лучшую сторону. Повзрослеет, поумнеет и начнет искать своих создателей. В ожидании этого события боги заперлись в своей обители, а предкам Огненноголовых поручили охранять ее, как зеницу ока, чем те и занимались на протяжении многих поколений…

— Боги удалились в обнаруженную вами Колыбель Всего! — догадалась Сара Болл, хлопнув в ладоши.

— Покидая наш мир, боги предупредили Хранителей, что когда-нибудь из-за моря приплывут люди, и они будут не такими злыми, как прежде, — продолжал Офсет, поблагодарив девушку обожающим взглядом. — Повстречав таких людей, вы укажете им, где нас найти, вручив им ключ от врат, который мы оставляем вам. Такова была воля богов, священная для Огненноголовых, и они исполнили ее, когда повстречали меня. Почему старейшины посчитали, будто я достоин этой высокой чести, наверняка удивитесь вы, леди и джентльмены? Ну, во-первых, мне посчастливилось победить эпидемию малярии, свирепствовавшей у них. Кроме того, мой чин тоже не остался незамеченным ими, мои добрые товарищи, по привычке, частенько звали меня господином полковником, из чего старейшины заключили, будто я — важная шишка. Наконец, как это ни странно прозвучит, сыграли роль мои рыжие усы. В пророчествах, записанных клинописью на их деревянных табличках, особо указывалось, что именно такие усы будет иметь явившийся за ключом чужестранец… — сэр Перси умолк. Зал взорвался бурными аплодисментами.

— То есть, если я вас правильно понял, тот предмет, что вы продемонстрировали нам, является ключом от обнаруженной вами пирамиды?! — смахнув очки, преподаватель из Лидса принялся яростно протирать их платочком.

— В определенном смысле, это именно так, сэр…

— Выходит, Белая пирамида — полая?! — воскликнул кто-то из репортеров.

— Похоже на то, сэр. По крайней мере, внутри нее наверняка имеются полости, вроде тех, что устроены в недрах египетских пирамид.

— И там вас ждут, не дождутся, древние месопотамские боги, Мардук и Иштар! — бросил с места профессор Голденвысер с уничижительным сарказмом.

— Я этого не говорил сэр, — отвечал сэр Перси с достоинством. — Но надеюсь выяснить, что там находится, как только попаду внутрь, воспользовавшись преподнесенным мне ключом. У меня нет никаких сомнений, господа, мы на пороге величайших открытий. Сам материал, из которого изготовлен ключ, заставляет думать меня именно так. По приезде в Лондон я успел навести справки, проконсультировавшись с опытным ювелиром и несколькими технологами одного крупного сталелитейного предприятия. Так вот, никто из них не сумел объяснить, ни каким образом изготовлен этот предмет, ни из какого материала его отлили или выковали. Похоже, рецепт сплава, пущенного на него несколько тысяч лет назад, превосходит все, чем может похвастать современная наука…

— И какой же вывод напрашивается? — почти шепотом осведомился профессор Голденвысер. Зал затаил дыхание.

— Рискну утверждать, что уровень цивилизации, сумевшей произвести подобную вещь, был, как минимум, сопоставим с нашим, если не превосходил его, — ответил полковник и заиграл скулами.

— Уж не на Атлантиду ли вы намекаете, милейший? — спросил Голденвысер с таким напряженным лицом, какое бывает у чрезвычайно удачливого рыбака, подцепившего на крючок неслыханных размеров щуку. Сэр Перси счел за лучшее промолчать.

— Будьте последовательны, милейший, — продолжил Голденвысер с вызовом, как-только понял, что ответа не последует. — Сказали «А», не стесняйтесь, валяйте дальше. Сначала вы похваляетесь своим мнимым открытием, единственным подтверждением которому служат ваши же голословные заявления про пирамиду высотой в дюжину кафедральных соборов, обнаруженную вами в краях, где ни разу не находили мало-мальски заслуживающих внимания капитальных построек, которых там в принципе не может быть, в виду отсутствия подходящих стройматериалов. Затем лепите без зазрения совести, будто ваша пирамида, видите ли, по макушку затоплена водой, хотя нам доподлинно известно: в бассейне Маморе априори нет подходящей глубины водоемов! Но вам и этого мало, и вы вешаете нам лапшу про какое-то потерянное колено шумеров, прибывших в Амазонию из Междуречья под водительством самих богов, Мардука с Иштар, которым, дескать, стало неуютно среди месопотамских варваров, как явствует из выдуманных вами же деревянных копий глиняных табличек. Теперь приплели сюда вот этот ключ, якобы отлитый семь тысяч лет назад из уникального сплава, чудесный рецепт которого не разгадать и самому месье Мартену! Сэр, да вам бы фантастические романы писать, цены бы им не было, уверяю вас! Поэтому, прошу вас, не стесняйтесь, утратив голову, по волосам не плачут. Раз уж заговорили о протоцивилизации, далеко опередившей в развитии нашу, почему бы вам не назвать ваш сплав орихалком, скормив нам бородатую сказочку про Атлантиду, на которой, четверть века назад, с ветерком прокатился беллетрист и шулер Игнатиус Доннелли, тиснувший свой смехотворный псевдонаучный опус про поиски затонувшего континента поистине умопомрачительным тиражом. Вышло у него, получится и у вас, так что, не падайте духом, полковник! Чем вы принципиально хуже мистера Доннелли, черт бы вас побрал?! На худой конец, вы дадите все сто очков вперед небезызвестному аферисту Полю Шпильману, который, будучи классическим махинатором от лженауки, ухитрился обскакать своего деда Генриха Шпильмана, мнившего себя первооткрывателем гомеровской Трои! Насколько мне известно, Шпильман младший весьма ухитрился обчистить немало карманов, собирая пожертвования то на водолазное снаряжение, до на постройку батискафа…

— Так вы намекаете, будто я покушаюсь на ваши карманы, сэр?! — спросил сэр Перси хрипло.

— А чем еще вы здесь занимаетесь, любопытно знать?! — крикнул профессор Чванс и вскарабкался на стул, сконцентрировав внимание аудитории на себе. Полковник перевел на него мутный от ярости взгляд.

— Чванс, я попросил бы вас выбирать выражения! — процедил он замогильным голосом. — Уверяю вас, это для вашего же блага…

— А я попросил бы вас прекратить валять дурака! — прокричал Чванс, в то время как его щеки запылали огнем. — Здесь не те люди собрались, чтобы морочить им головы!

— Морочить головы?! — повторил сэр Перси, в свою очередь багровея. — Да на кой черт мне это сдалось, Чванс?!

— Вам лучше знать, на кой! — парировал Чванс со своего стула, театрально вскинув холеные руки к потолку. — Это ведь вы, а не я, организовали бездарную экспедицию, окончившуюся полным провалом и гибелью людей, которые вам доверились, не понимая, что идут на верную смерть! Это вас, полковник, со дня на день объявят банкротом, поскольку вы самонадеянно профукали все свои сбережения, вдобавок, влезли в долги! Это ведь ваше имущество, сэр, днями опишут и пустят с молотка судебные приставы! Немудрено, что, очутившись в столь незавидном положении, вы отважились пуститься во все тяжкие. Заявились сюда и битый час травите баланду, в надежде разжиться новыми инвестициями! Да с чего вы взяли, будто мы поверим во вздор, который вы тут несете?! Здесь серьезное научное собрание, а не балаган, так что, держите карман шире!

— Сэр, вы, надеюсь, понимаете, что оскорбляете меня?! — прогремел Офсет, делая шаг вперед.

— Ничего подобного! — раздувая щеки, крикнул в ответ профессор Чванс. — Вы сами себя оскорбляете, любезный! А я всего лишь констатирую факт, состоящий в том, что вы враль и болтун! Я всегда подозревал это, а теперь вы собственноручно расписались в своем фанфаронстве!

— Это не сойдет вам с рук, сэр! — выкрикнул полковник, спрыгивая с кафедры. На его перекошенное от гнева лицо было страшно смотреть.

— Помогите! — завопил Чванс, почувствовав, что сейчас его будут бить. — Не тронь меня, ты, лгун и фарисей!!!

— Позор!!! — скандировали со всех сторон. Председательствующий неистово замолотил по столу молотком, призывая к спокойствию, но было поздно. Прения между сторонами достигли такого накала, когда хорошая потасовка становится практически неизбежной. Доказать свою правоту с помощью кулаков нельзя, это аксиома, известная каждому. Зато можно принудить оппонентов к молчанию, по крайней мере, хотя бы на время. Видимо, именно такого рода соображениями руководствовался сэр Перси, наступая на Чванса, замершего на стуле, как кролик при виде анаконды. Но, ему не было суждено получить заслуженную взбучку. По воздуху со свистом пролетел первый стул, поразив полковника Офсета в плечо. Зарычав чисто по-звериному, сэр Перси отшатнулся, схватившись за пострадавшее место. В следующую секунду к нему метнулись несколько человек из группы поддержки, сколоченной предусмотрительным Чвансом загодя, на случай, если дискуссия выплеснется за толерантные берега. Кто-то из ассистентов профессора попытался заломить сэру Перси руку, за что тотчас поплатился, сраженный коротким апперкотом. Его товарищ, метя полковнику в скулу, промахнулся, попав по чугунному затылку, схлопотал прямой в подбородок и, даже не ойкнув, растянулся на полу. Следующий неприятель был сражен молниеносным хуком в челюсть. Остальные попятились в сильнейшем замешательстве, сообразив, что связались не с тем джентльменом. Откуда же им было знать, что, в лице сэра Перси, они заполучили в противники многократного чемпиона по боксу среди солдат и офицеров Североафриканского, Ее Величества королевы Виктории, экспедиционного корпуса, с легкостью укладывавшего на ринг и куда более искушенных бойцов. Расшвыряв ассистентов с аспирантами, как котят, сэр Перси порывисто оглянулся, отыскивая в мигом образовавшейся толчее профессора Чванса, но профессора уже и след простыл, он ретировался из зала по-пластунски, проявив необычайную для своей рыхлой комплекции прыть. На этом инцидент был бы наверняка исчерпан, если бы не трое приятелей профессора Голденвысера, в запальчивости кинувшихся на победителя с кулаками. Им посчастливилось сбить полковника с ног, после чего борьба перешла в партер. Сверху повалилось еще несколько человек, кажется, из студентов. В итоге, образовалась куча мала, которую довелось растаскивать подоспевшим к месту происшествия полицейским.

Надо сказать, безобразная сцена в стенах в стенах Британского музея естествознания на Cromwell Road, участником которой, вследствие своей легендарной несдержанности, стал отставной полковник Перси Офсет, не изменила его нрав в лучшую сторону, вдобавок, еще и усугубив и без того незавидное материальное положение путешественника. Выпущенный из камеры под внесенный анонимным доброхотом залог, клеветники шептались, на выручку незадачливому первопроходцу пришла очарованная им Сара Болл, сэр Перси тотчас, снова едва не угодил в тюрьму. На этот раз, по милости преследовавших его кредиторов. Как и предрекал профессор Чванс, окончательно отверженному научным сообществом и подвергшемуся жестокому шельмованию в академической прессе сэру Перси всерьез грозила долговая яма. Оказалось, еще в 1902-м году, незадолго до своего отъезда в Бразилию, он занял крупную сумму у ростовщиков из Сити, наплевав на шальные проценты, затребованные с него ушлыми финансистами. Вне сомнений, щедрого гонорара от Бразильского правительства, выплаченного сэру Перси за два года каторжных трудов, когда он составлял карту бразильско-боливийской границы, хватило бы с лихвой, чтобы погасить долги. Если бы только сэр Перси не истратил его на поиски загадочной Колыбели Всего в среднем течении реки Маморе. В результате, затыкать понаделанные им же бреши стало нечем, и сэр Перси пошел ко дну, как храбрый крейсер, гибнущий в неравном бою, с гордо развевающимися вымпелами на реях. И, маяться бы ему на нарах, если бы не неожиданное вмешательство Судьбы. Провидения, которое никогда не оставляло его, как он сам периодически хвастал. Скандал, центральной фигурой которого на свою беду стал полковник Офсет, привлек внимание Поля Шпильмана, того самого импульсивного внука знаменитого археолога-любителя Генриха Шпильмана, о котором столь презрительно отозвался профессор Чванс, когда спровоцировал ставший для сэра Перси роковым диалог об Атлантиде. Недаром говорят, нет худа без добра. Ибо описанная Платоном Атлантида, над которой потешался чванливый британский профессор, в представлении Шпильмана не просто была. Она, если хотите, была для него чем-то вроде религии. Величественной прародиной человеческой цивилизации, откуда взяли начало и Древний Египет, и Шумер. Олимпом, где, как верили античные эллины, проживали бессмертные олимпийцы. И еще Асгардом, устремленной в Будущее твердыней асов, взирающих свысока на человеческий Мидгард, где, будто муравьи, копошатся людишки, создающие Настоящее своей бестолковой возней и с ужасом озирающиеся на Хельхейм, наступающую им на пятки обитель мертвых. Из чего, кстати, становится ясно, что Поль Шпильман полагал, будто Атлантида, очутившаяся на океанском дне в результате чудовищного природного катаклизма, не исчезла насовсем. Часть атлантов, оказавшись разбросанными по всему миру, передали крупицы накопленных знаний дикарям, став их учителями и, таким образом, подтолкнув прогресс человечества в его колыбелях. Другая же часть удалилась в оборудованные в неприступных районах убежища, откуда, не вмешиваясь напрямую в мирские дела, внимательно следила за демонстрируемыми Homo sapiens успехами.

Естественно, научное сообщество не воспринимало смелые гипотезы месье Шпильмана всерьез, полагая издававшиеся им монографии наукообразным бредом, годным лишь в макулатуру, а их автора — либо безответственным фантазером, либо, хуже того, прагматичным и расчетливым дельцом, умышленно разжигающим нездоровый ажиотаж вокруг легендарного континента с целью обогащения. Следует отметить, что месье Шпильмана нисколько не смущал этот факт, по крайней мере, он этого никак не показывал. Более того. Чем больше в месье Шпильмана летело критических стрел, посланных из высоких академических кабинетов, тем крепче становилась его уверенность в том, что он — на верном пути. Ведь его знаменитого деда, Генриха Шпильмана, заносчивые профессора с академиками тоже не ставили ни в грош, что нисколько не помешало ему откопать Трою, сделав одно из самых громких археологических открытий нашего времени.

— Дедуля вам, индюкам самодовольным, утер-таки, ваши высокомерные носы! — бывало, твердил, как заклинание, Шпильман младший, когда оставался с собой наедине. — И я вам их утру, за мной не заржавеет!

Поскольку, вдобавок к громкой фамильной славе, Поль Шпильман унаследовал от деда более чем приличное состояние, все изгои научного сообщества, подвергшиеся остракизму за независимые суждения и по прочим сходным причинам, не чаяли в нем души, почитая своим меценатом, благодетелем и заступником. В первую голову, это, естественно, касалось атлантологов, бывших у месье Поля на особом положении. Не будучи скрягой, он ежегодно тратил крупные суммы, финансируя поиски затонувшего континента, то у Гибралтарской скалы, где некогда высился один из знаменитых Геркулесовых столбов, то в Северной Атлантике, у южной оконечности Гренландии, то в Саргассовом море, и еще западнее, у берегов Бермудского архипелага. Поиски не приносили результатов, зато ощутимо били по карману, и любой меценат давно бы решил, что игра не стоит свеч, в самом деле, хватит швырять деньги на ветер. Но, не внук Генриха Шпильмана. Месье Поль не отступал, веря в свою счастливую звезду никак не меньше полковника Перси Офсета.

По слухам, упорно циркулировавшим среди атлантологов всех мастей, вращавшихся вокруг месье Поля подобно планетам, захваченным гравитационным притяжением черной звезды, уверенность Шпильмана младшего в существовании Атлантиды зиждилась не на ровном месте. Напротив, ее питали несколько монеток из странного белого металла, к слову, действительно здорово напоминавшего материал Ключа, привезенного из Латинской Америки Перси Офсетом. Поговаривали, Поль Шпильман получил монетки от деда, добывшего их во время раскопок холма Гиссарлык в Турции, у берега Мраморного моря, но не решившегося обнародовать находку, чтобы лишний раз не провоцировать критиков. После того, как старший из Шпильманов объявил, что нашел Трою, они и так исходили слюной, и только искали повод, как бы его сильнее уколоть. Правда, никто из атлантологов не видел этих бесценных артефактов вживую, поскольку месье Поль никому никогда не показывал их. Зато все знали откуда-то, что на аверсе монеток отчеканен профиль сурового бородатого властелина, а на реверсе: высоченная башня наподобие Вавилонской, с античным храмом на верхушке, украшенным рогами исполинского буйвола. Отчеканенная клинописью надпись гласила:

Учитывая все изложенное выше, легко понять, чем руководствовался месье Шпильман, когда он, едва узнав из газет о возвращении сэра Перси из Бразилии, а, заодно, и об обструкции, устроенной знаменитому путешественнику в Лондоне, сразу же решил протянуть тому руку помощи. И, сделал это, не откладывая в долгий ящик.

Как стало известно нашей редакции, в первых числах апреля 1906 года, то есть, спустя всего три недели после отвратительной потасовки на Cromwell Road, сэр Перси держал в руках солидный почтовый конверт со штемпелем, где в качестве обратного адреса указывалось:

Конечно, доподлинно неизвестно, что именно написал меценат и внук прославленного археолога-любителя выдающемуся путешественнику, но не прошло и нескольких дней, как полковник Офсет спешно покинул Лондон и вскоре прибыл в Париж. Многочисленные недоброжелатели судачили, что, кроме подписанного месье Полем приглашения, в конверте наверняка обнаружились билеты на поезд до Фолкстона, и другой, следующий из Кале в Париж, не говоря уж билетах на паром, крейсирующий через Ла-Манш, заблаговременно заказанные на имя полковника. Или присовокупленный к посланию чек на кругленькую сумму, чтобы сэр Перси смог оплатить проезд самостоятельно.

— Иначе, довелось бы ему, как миленькому, ковылять до Парижа пешком, — потешались злые языки. — Ничего, ему бы только на пользу пошло, он — человек привычный. Проветрился бы хорошенько. Все же лучше, чем языком молоть…

Насмешки имели под собой некоторую почву. Сэр Перси действительно сидел на бобах.

Хоть полковник и не афишировал отъезд, нескольким пронырливым фанатам все же удалось подкараулить своего кумира прямо в порту. Слово фанат в данном контексте не содержит ни малейшего, даже самого легкого намека на иронию. Современному, живущему в просвещенном 1927 году читателю, должно быть, сложно понять, как у столь противоречивой и даже скандальной персоны, какой без преувеличения, был полковник Офсет, мог в столь сжатые сроки сложиться отнюдь не малочисленный фан-клуб, однако, это целиком соответствует истине. У полковника хватало сторонников в Англии, некоторые просто сочувствовали ему, другие — безоговорочно верили каждому произнесенному сэром Перси слову. Причем, и первых, и вторых, становилось все больше по мере того, как близкие к академическим кругам издания окатывали его ушатами грязи. За шельмованием выдающегося путешественника стоял мстительный профессор Чванс. Его, кстати, не любил никто, даже самые огульные критики сэра Перси, даже те из них, кто работал непосредственно на профессора. Впрочем, сэру Перси не становилось от этого легче. С чего бы…

Так вот, парочка фанов подстерегла Офсета в порту, когда он поднимался на отплывающий в Кале паром. И, хотя сэр Перси был в расстроенных чувствах, он все же уделил своим почитателям несколько минут.

Естественно, его первым делом спросили, как скоро он надеется вернуться в Бразилию. Господин Офсет отвечал, что теперь это будет зависеть от месье Шпильмана, который не только любезно согласился взять на себя все затраты по организации новой экспедиции, но и выразил желание лично принять в ней участие.

— И, признаться, я очень рад этому, — сказал полковник. — Тридцать лет назад дед месье Поля добился столь впечатляющих успехов в Малой Азии, что заставил прикусить языки целую свору скептиков и клеветников. Надеюсь, мы не посрамим светлую память этого пионера науки, совершив то, о чем тоже будут долго и много говорить. Я нисколько не сомневаюсь, господа, научный мир стоит на пороге самых грандиозных открытий, сделанных кем-либо. Дайте время, лишь немного терпения…

Когда же кто-то осведомился у полковника, стоит ли надеяться на мировую между ним и Королевским географическим обществом, сэр Перси, сразу же помрачнев, заявил, что это исключено.

— Ноги моей там не будет, — пообещал он. — Никогда не прощу этим заносчивым карьеристам судилища, которое они мне устроили. В особенности, этому мелкому паршивцу Чвансу! Черт меня побери, господа, но, ей Богу, мне куда проще убедить свирепых каннибалов отказаться от своих скверных замашек, состоящих в поедании себе подобных, нежели вправить мозги своре голденвысеров. Ну и черт с ними, даже говорить о них не хочу. Тошно…

На вопрос, как он планирует быть, если снова обнаружит Белую Пирамиду затопленной, полковник отвечал, что они с месье Шпильманом предусмотрели такой вариант и захватят в сельву самое современное водолазное снаряжение…

— Что, если повстречаете за порогом Колыбели богов? — спросили его уже напоследок, матросы готовились поднять сходни.

— Как-то не задумывался над этим, — отвечал путешественник, пожав плечами. — Наверное, для меня это не принципиальный вопрос. Стремление вперед, вопреки всему — вот что составляет суть любого исследования. Это тот воздух, что мне необходим для дыхания, друзья. Без него я начинаю задыхаться. Что до остального, то я предпочитаю не заморачиваться. Поживем — увидим…