Пропавшая весной

Глава 12

И вот наконец вокзал Виктория.

Сердце Джоанны возбужденно затрепетало.

Как хорошо быть дома!

На мгновение ей показалось, что она вовсе никуда не уезжала отсюда. Вокруг была Англия, ее родная страна, Вот перрон, на перроне чудесные английские носильщики… Впрочем, не такие уж чудесные, но все равно английские. Прекрасный английский денек! Впрочем, не такой уж прекрасный, скорее даже дождливый, но все равно английский. Типичная английская погода!

Не надо ни романтики дальних странствий, ни чужеземных красот, пусть лишь всегда остается вокруг нее прекрасная Англия, добрый старый вокзал Виктория, такой же как всегда, выглядевший как всегда и даже пахнущий как всегда!

«Ох, — подумала Джоанна, — как я счастлива, что вернулась домой!»

Она проделала такое далекое, такое утомительное путешествие! Она пересекла Турцию, Болгарию, Югославию, Италию и Францию! Таможенные офицеры, осмотр багажа, паспортный контроль… Ее личность опознавали службисты в самых различных мундирах, говорившие на самых разных языках. Она очень устала, да, очень устала от всех этих иностранцев, даже от таких оригинальных, как та русская женщина, с которой она ехала в одном купе от Алеппо до Стамбула, даже Саша в конце концов ее очень утомила., Безусловно, Саша очень интересный человек, удивительный, хотя бы потому, что она не похожа ни на кого, с кем Джоанне доводилось встречаться. Но к тому времени, когда поезд мчался вдоль берега Мраморного моря к Хайдар-Паше, Джоанна уже мечтала поскорее расстаться со своей попутчицей. Джоанну смущало то, что она, совершенно забыв обо всех правилах приличия, посвятила чужестранку в собственные личные дела, разговаривать о которых избегала даже с соотечественницами. Но была и другая причина, по которой Джоанна хотела поскорее расстаться с Сашей. Она не могла выразить эту причину словами. Дело в том, что в Саше, в этой русской аристократке, было нечто такое, что заставляло Джоанну чувствовать себя глубокой провинциалкой. А это не очень приятное чувство. Джоанна даже не хотела признаться, что изо всех сил старается доказать себе, что она, Джоанна, не хуже других! Самолюбие Джоанны задевала мысль о том, что Саша, при всех своих дружелюбии и непосредственности, все-таки принадлежала к высшей аристократии, тогда как Джоанна относила себя к среднему классу и была обыкновенной женщиной, женой провинциального адвоката. Разумеется, глупо мучиться и терзаться по этому поводу, и тем не менее Джоанна никак не могла избавиться от чувства собственной неполноценности.

Но как бы то ни было, все наконец осталось позади. Она снова была дома и стояла на родной земле.

Джоанну никто не встречал, потому что она больше не посылала Родни телеграмм, чтобы известить о дате своего приезда.

Её очень хотелось встретиться с Родни в их собственном доме. Она хотела, увидев Родни, сразу же начать свою исповедь, не откладывая ни на минуту выполнения принятого решения. Надо сразу покончить со всеми объяснениями, думала она, так будет легче. Ну в самом деле, не стоять же перед ошарашенным мужем на коленях, умоляя о прощении, прямо на перроне среди толпы пассажиров!

Джоанна окинула взглядом вокзал, торопящихся людей и таможенные пакгаузы в конце перрона.

Нет, лучше она проведет спокойную ночь в отеле «Гросвенор», а на другой день отправится домой в Крайминстер.

Может быть, подумала она, сначала позвонить Эверил и увидеться с нею? Ей удобно позвонить прямо из отеля.

Да, решила она, так она и сделает.

С собою у нее был лишь ручной багаж, который уже проверили на таможне в Дувре, так что она могла спокойно отправиться прямо в гостиницу.

Там она приняла душ, переоделась и лишь после этого позвонила Эверил. К счастью, дочь, оказалась дома.

— Мама? Ты? Я понятия не имела, что ты уже вернулась.

— Я приехала сегодня после обеда.

— Папа с тобой, в Лондоне? Он встречал тебя?

— Нет. Я не стала сообщать ему, когда приеду. У него наверняка много работы, а я не хочу его отвлекать по пустякам.

— Да, я думаю, ты права. В последнее время он очень занят, — ответила Эверил.

И Джоанне показалось, что она услыхала легкую ноту удивления в голосе Эверил.

— Ты часто с ним видишься? — спросила Джоанна.

— Нет, не часто. Последний раз он приезжал в Лондон три недели назад. Мы с ним вместе позавтракали. Мама, что ты делаешь сегодня вечером? Может быть, мы с тобой встретимся и где-нибудь вместе пообедаем?

— Я думаю, дорогая, будет лучше, если ты сама приедешь сюда, ко мне в отель. Если ты, конечно, не возражаешь. Я так устала путешествовать, что мне уже не хочется выходить из номера.

— Да, представляю себе! — засмеялась в трубку Эверил. — Хорошо, я скоро приеду.

— Может быть, и Эдвард приедет с тобой? — осторожно поинтересовалась Джоанна.

— Нет. Сегодня вечером у него деловой ужин. Джоанна положила трубку. Сердце у нее билось немного быстрее обычного. «Эверил! Моя Эверил!» — с волнением думала она.

Какой спокойный, даже холодный был голос у Эверил, когда она разговаривала с матерью! Отстраненный, бесстрастный, безличный.

Через полчаса позвонил портье и сообщил, что внизу ее ждет миссис Гаррисон-Уилмотт. Джоанна закрыла. номер и спустилась в холл.

Мать и дочь приветствовали друг друга с отменной английской чопорностью. Джоанна отметила про себя, что Эверил выглядит хорошо. Она не похудела и не потолстела. Джоанна даже почувствовала легкую гордость, когда вместе с дочерью входила в пустой и просторный в этот час зал ресторана. Эверил в самом деле выглядела очень привлекательно и даже изысканно.

Они сели за столик, и Джоанна почувствовала секундное замешательство, когда встретилась глазами со взглядом дочери.

Глаза Эверил оставались холодны, равнодушны и не выражали ни малейшего интереса к матери.

Эверил, как и вокзал Виктория, нисколько не изменилась, подумала Джоанна.

«А что в этом удивительного? — задала себе вопрос Джоанна. — Это я изменилась, но Эверил вовсе не знает об этом».

Эверил расспрашивала мать о Барбаре, о Багдаде, Джоанна рассказала обо всех забавных приключениях, которые случились с нею во время путешествия домой. Так или иначе, их беседа протекала с трудом. Казалось, ничто не могло заставить разговор литься свободно и непринужденно. Расспросы Эверил о Барбаре выглядели совершенно поверхностными, незначительными и скорее в них отдавалась дань родственным чувствам, нежели выражался искренний интерес. Эверил, очевидно, старалась по мере возможности избегать неуместных вопросов и этим насторожила Джоанну. «Но откуда Эверил могла знать правду?» — спрашивала себя Джоанна. Скорее всего эта уклончивость дочери была продиктована обычной ее деликатностью и нелюбопытством.

«Правда! — вдруг подумала Джоанна, — А могу ли я сама знать правду?» Может быть, все ее догадки о Барбаре — только плод ее воображения? В конце концов у нее ведь нет конкретных доказательств.

Она постаралась выбросить из головы все сомнения о Барбаре, но мысли не уходили, понемногу приводя ее в раздражение. Похоже на то, думала Джоанна, что она из тех людей, которые сами выдумывают факты.

— Эдвард вбил себе в голову, что он непременно должен пойти в армию, если начнется война с Германией, — говорила тем временем Эверил своим спокойным невозмутимым голосом.

— Вот как! — воскликнула Джоанна. — О войне мне говорила в поезде моя соседка по купе. Она сказала, что абсолютно в этом уверена. Соседка оказалась очень важной персоной и, кажется, знала, о чем говорит. Но я никак не могу в это поверить. Гитлер не осмелится развязать войну.

— Ох, я не знаю, — вздохнула Эверил и задумчиво посмотрела в окно.

— Дорогая, ведь никто в мире не хочет войны!

— Это так, но люди иногда бывают вынуждены делать именно то, чего они не хотят, — возразила Эверил.

— Я думаю, все эти разговоры о войне вредны и опасны, — решительно сказала Джоанна. — Они приучают людей к мысли о ее неизбежности.

Эверил улыбнулась.

Они еще некоторое время продолжали свой бессвязный разговор. Покончив с обедом, Джоанна зевнула. Эверил заметила это и тут же сказала, что, наверное, утомила мать своим присутствием и что ей надо вернуться домой.

Да, согласилась Джоанна, она сегодня очень устала.

На следующий день Джоанна побывала в нескольких магазинах и сделала покупки, а в два тридцать села на поезд, отправлявшийся до Крайминстера. Проводник сказал, что они прибудут в Крайминстер сразу после четырех часов. Джоанна подумала, что это очень удачно: она встретит Родни, который как раз в это время должен вернуться домой из офиса.

Джоанна оценивающим взглядом окинула вид, открывающийся из окна. Впрочем, ничего необычного для этого времени года она не увидела: голые деревья, мелкий моросящий дождик, пустынный бульвар. Но какою милою показалась ей эта унылая картина осеннего города. Все здесь было ей давно знакомо и напоминало о доме. Теперь уже Багдад с его базарами, запруженными толпами народа, с его сверкающими голубыми куполами и золотыми шпилями мечетей казался ей далеким и нереальным, словно не существовал вовсе. Она проделала долгое, фантастически долгое путешествие, в котором видела плоские равнины Анатолии, заснеженные гордые пейзажи Тавра, высокие голые горные плато, спускающиеся длинными пологими ущельями к Босфору, Стамбул с минаретами, забавные бычьи повозки на Балканах, Италию с ее голубым Адриатическим морем, блиставшим на солнце, когда она покидала Триест, Швейцарию и Альпы в угасающем свете заходящего солнца, Она увидела так много, что все это смешалось в единую картину, словно в калейдоскопе. И вот в конце концов она оказалась дома, здесь, в этой по-зимнему дождливой провинции…

«Я словно никогда не уезжала отсюда, — подумала Джоанна. — Я словно никогда отсюда не уезжала.»

Неожиданно она почувствовала себя расстроенной, неспособной упорядочить свои мысли. Встреча с Эверил прошлым вечером разочаровала её. Она вспомнила взгляд дочери, спокойный, нелюбопытный, даже холодный. «Очевидно, — подумала она, — Эверил не заметила во мне происшедшей перемены». А почему, собственно, Эверил должна видеть в ней перемену?

Она ведь изменилась не внешне. Перемена произошла в ее душе.

— Родни… — негромко, почти шепотом, медленно проговорила Джоанна любимое имя.

И снова у нее к сердцу подступила тоска, страстная жажда любви и прощения.

«Все правильно, — думала она. — Мне грустно потому, что я начинаю новую жизнь».

До своего дома она доехала на такси. Увидев хозяйку, открывшая дверь Агнесс всплеснула руками и изобразила удивление и крайнее удовольствие.

— Хозяин будет очень рад! — сказала Агнесс.

Джоанна прошла к себе в спальню, сняла шляпку, перчатки, сбросила туфли и, надев мягкие домашние тапочки, снова спустилась вниз. Дом выглядел немного пустоватым, но это просто потому, что из сада давно уже не приносили свежих цветов.

Надо будет завтра срезать несколько веток лавра и поставить в гостиной, подумала она, и еще купить побольше гвоздик в магазине на углу.

Чувствуя легкое нервное возбуждение, она обошла все комнаты.

Может быть, ей следует рассказать мужу о своих догадках относительно Барбары? Надо полагать, в конце концов…

А с чего она решила, что все это правда? Вполне возможно, это лишь игра ее воображения, она все придумала. Она дала волю фантазии лишь потому, что приняла всерьез пошлые намеки этой глупой женщины, Бланш Хаггард, то есть теперь Бланш Донован. В самом деле, Бланш выглядела так ужасно! Такая старая и неопрятная!

Неожиданно Джоанна почувствовала, как у нее кружится голова, в мозгу у нее словно перевернулся калейдоскоп, образовав из цветных стеклышек совсем иную картину. Она прижала руки ко лбу, закрыла глаза. Картины виденного в путешествии перемешались с другими ее мысленными образами, и все это кружилось, переворачивалось, перемешивалось, пока наконец не застыло, образовав новую картину…

Что это с нею?

В ее воображении снова возникла ужасная гостиница посреди пустыни и то, уже начинающее забываться, странное переживание, охватившее ее тогда, среди песков, под палящим солнцем. Да, в те минуты она пережила весьма неприятное чувство. Ей почему-то показалось, что дети не любят ее и что Родни любит не ее, а Лесли Шерстон. Какая чепуха! Теперь, когда она у себя дома, все это походит на кошмарный сон! «Бедная Лесли!» — подумала Джоанна, вспомнив, что Лесли Шерстон давно уже покоится на кладбище. А она, Джоанна, еще собиралась просить, прощения у Родни за то, что предостерегла его от этой безумной идеи фермерства, которой он был когда-то так увлечен! Какая глупость! Нет, нет, подумала Джоанна, все-таки она очень умная и дальновидная женщина.

И как ей такое могло взбрести в голову? Откуда могли взяться у нее все эти неприятные мысли и переживания?

Была ли в них хоть капелька правды? Или все это сплошная фантазия? Как бы то ни было, ей не хотелось, чтобы все это оказалось правдой.

Ей непременно надо решить… Ей непременно надо решить…

Что ей надо решить?

Солнце, вспомнила Джоанна, солнце так безжалостно жгло ее. Это все были галлюцинации, вызванные солнцем…

Она бежала в пустыне… Она упала на песок ниц и молилась…

Неужели все это происходило на самом деле?

Или нет?

Нет, с нею просто-напросто случилось временное умопомешательство. Как приятно теперь сидеть у себя в комнате, в своем доме, в милой Англии и думать, что все это ей лишь приснилось и никогда больше не повторится.

Здесь все оставалось так, как было, и таким будет всегда.

Но в голове у нее все еще крутился калейдоскоп, мелькали цветные образы, обрывки мыслей, воспоминания о чувствах… На мгновение у нее в голове возникло ощущение совершаемой ошибки.

«Родни, прости меня, я не знала…» — со слезами на глазах.

«Это я, Родни! Я вернулась домой!» — с самодовольной улыбкой.

Какой образ, какая картина возникнет в остановившемся калейдоскопе? Она должна сделать выбор.

Неожиданно Джоанна услышала, как хлопнула внизу дверь. Этот звук хлопающей двери так был ей знаком!

Родни вернулся домой, Так что же ей сказать? Что выбрать? Быстрее!

Дверь отворилась, вошел Родни. Остановившись, он удивленно посмотрел на Джоанну.

Джоанна стремительно шагнула вперед. Она старалась не смотреть ему в глаза. «Дай ему хотя бы минуту, — думала она, — хотя бы секунду…»

Подойдя к нему, Джоанна, лучась беззаботной улыбкой, самодовольно воскликнула:

— Это я, Родни! Я вернулась домой!