Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

Я очень привязался к семейству Лу. И рекомендую его отель с самой лучшей стороны. Если мне доведется вновь приехать в Париж, то я обещал мсье Лу опять остановиться у него, несмотря на все случившееся.

Не его вина, что мое пребывание окончилось таким пренеприятнейшим образом. Не было и моей вины в этом. Виной всему оказался Хакон Бранд.

Глава 18

Знай я, что Бранд в Париже, ни за что бы не поехал туда. Ни с кем на свете я так не избегал встречи, как с Брандом.

Это от другого датского художника, которого я случайно встретил на бульваре Сен-Мишель, я узнал, что Бранд в городе. Все еще продолжал свадебное путешествие. Похоже, что ему трудно вернуться назад в Свенборг, к размеренной мещанской жизни в семейном кругу под пристальным надзором г-на Х.-Н. Нильсена.

— Не можешь себе представить, до чего он невыносим, — сказал мой соотечественник. — Умирает от скуки, поэтому от него не отвязаться. И при этом важничает, с презрением говорит обо всем здешнем. Время от времени куда-то пропадает, чтобы «познавать» жизнь, как он говорит. Он живет с женой в дорогом отеле на широкую ногу. Но нередко несчастной приходится сидеть одной дома, когда он отправляется в эти самые «познавательные» прогулки. Когда пьян, рассказывает о своих похождениях в борделях. Можешь представить, каково это выслушивать! И потом неожиданно превращается опять в почтенного господина. Чинно ходит с женой в датскую церковь, разглагольствует о грехе и свинстве в больших городах. То ли дело Свенборг, там все по-иному! А в общем, скорее напоминает прежнего Бранда. Только уж очень растолстел. К тому же отрастил окладистую бороду и носит берет, чтобы походить на француза.

— Где он живет? Надеюсь, не здесь, поблизости? Может быть, перебраться в другую часть города?

— Нет, его отель около площади Этуаль! Роскошный, в современном стиле. Сейчас там только его жена. Он же обитает где-то на полпути к Версалю. Живет под крышей какой-то деревянной башни. Просто бред. Притом хочет вернуться к жене, непрестанно говорит о ней. Но, должно быть, не может решиться. Ничего себе свадебное путешествие! Несчастная девочка!.. Не думаю, чтобы тебе удалось избежать встречи с ним. Я его встречал много раз. Он так радуется встрече с соотечественниками, с которыми может отвести душу, говорит, говорит без умолку. Отделаться от него почти невозможно.

— О чем же он собственно говорит? Его что-нибудь тревожит?

— Нет, он говорит о себе. О своей бессоннице. О своих пьянках. О своих похождениях в борделях. О своей жене. И потом вдруг становится сентиментален, морализирует.

— Пожалуйста, не проговорись, что я здесь!

— Ну конечно, само собой разумеется...

В Париже жило более ста тысяч художников. Казалось, можно избежать того единственного датчанина, встреча с которым была тебе ни к чему. Тем более что ты заранее предупрежден о такой возможности и можешь принять меры. Но опыт показывает, что встречаешь всегда именно тех, кого меньше всего хочешь видеть, даже в городе с трехмиллионным населением при всех принятых предосторожностях.

Большинство из ста тысяч художников, обитающих в кварталах Монмартра, — иностранцы, из них, пожалуй, только тысяча по-серьезному заняты живописью. Остальные стараются выглядеть сверхгениальными и ведут себя в высшей степени эксцентрично.

Нестриженые волосы, борода и длинные ногти — вот что необходимо, чтобы обрести мало-мальский престиж в кафе «Дом» или «Купол». Здесь можно увидеть самые причудливые способы отращивания волос. Буйные девственные, нетронутые чащобы, где птицы небесные могли бы преспокойно вить гнезда. Или тщательно ухоженные бороды, подстриженные на манер самшитовых кустарников в старинных голландских садах.

Ну, конечно, гениальность можно подчеркнуть и другим способом.

Один художник решил, например, вдеть кольцо в нос и, представьте, стал знаменит и почитаем!

Один скульптор всегда ходил босой, в тоге и рассуждал о теософских проблемах.

Раймонд Дункан, брат прославленной Айседоры, расхаживал в купальном халате и сандалиях, его постоянно сопровождали ученики и ручные козы.

Жан Тулип, автор криминальных произведений, целый день неподвижно сидел в кафе, придумывая потрясающие драмы с убийствами, которые потом ночью записывал на бумагу. У него также была великолепная борода, широкополая шляпа и неизменная домотканая накидка, которую он носил зимой и летом.

Датский художник, побывавший однажды в Гренландии, разгуливал по бульварам в наряде эскимоса, меховой куртке с башлыком, мокасинах, или как там они называются. Страдал он в летнюю пору невыносимо, но не напрасно — обратил на себя всеобщее внимание. Говорили, что он прячет свою байдарку под мостами Сены и что однажды гарпунировал полицейского.

Американская художница, чьи натюрморты едва ли были известны узкому кругу в Гринич-Вилледже, сделала татуировку на ногах и добилась, чтобы их засняли для международного фотоагентства. Таким образом она была представлена своими отдельными частями на последних страницах некоторых европейских и американских газет.

Если кому удастся напялить туфли на голову и ходить в шляпе на ногах, тот может быть спокоен: известность и почет обеспечены ему во всех кафе Монмартра.

Мне следовало предвидеть, что я встречу Бранда именно в этой среде. Он должен чувствовать себя как рыба в воде среди таких сверхгениальных личностей, несмотря на «Оксфорд», супружество и обывательскую респектабельность.

Глава 19

Был поздний вечер. Я сидел перед рестораном на Больших бульварах, пил белое вино и наслаждался жизнью. Магазины закрыты, на витринах и входных дверях спущены металлические жалюзи. Но движение так же интенсивно, как днем. Толпы людей заполнили тротуары. Мимо проносились машины, омнибусы.

В маленькой лавчонке напротив ресторана жалюзи были спущены не до конца. Оставался просвет примерно в полметра, можно вползти или вылезть, если проделать эту операцию, распластавшись на земле.

Вдруг я увидел хозяина лавчонки — невысокого роста мужчину с красивой козлиной бородкой: он в ночной рубашке выползал из-под полуспущенных жалюзи, В руках он держал пустую бутылку из-под вина. Рубашка доходила до колен, открывая худые кривые ноги.

Не вызывая никакого удивления, он пробирался через толпу на тротуаре, ловко маневрируя на широкой улице среди машин и омнибусов. Босоногий, в развевающейся вокруг тощих ног рубашке, он вошел в ярко освещенный ресторан. У стойки ему наполнили бутылку вином, и при этом никто не обратил на него внимания.

— Боже, да он же в ночной рубашке! — воскликнул я, обращаясь к своему соседу.

— Ну да, мосье. В ночной рубашке. Именно. — И он покачал головой, дескать, уж эти странные иностранцы, их всегда удивляют такие обычные вещи.

А тем временем мужчина получил свою бутылку, наполненную доверху вином, спокойно и невозмутимо прошел на цыпочках по ресторану, вышел из помещения и пересек улицу. Затем лег наземь и прополз внутрь под жалюзи, опустив их за собой. Одному богу известно, что там происходило за ставнями.

И правда, что удивительного в прогулке по улице в ночной рубашке? Ничего особенного. Я забыл, что нахожусь в Париже. Здесь такие вещи происходят постоянно.

Я невольно подумал о Бранде: должно быть, нелегко ему обратить на себя внимание в этом городе. Бог знает, что он может еще изобрести...

И стоило мне только подумать о нем, как я увидел его лицо в толпе на тротуаре. Несмотря на окладистую бороду и берет, я тотчас же узнал его. И не успел спрятаться. Он заметил меня и бросился к моему столу.

— Вот это да! Ты здесь? Я и не подозревал. Как здорово! Ты не представляешь, как я рад встретить человека, с которым можно поговорить!

Ну, пропала теперь моя спокойная жизнь!

Бранд был куда любезнее, чем тогда, при нашей последней встрече в магазине красок.

— Я так одинок здесь. Терпеть не могу этих французов. По-настоящему рад, что встретил тебя. Ты давно здесь? Почему не навестил меня?

— Ты же в свадебном путешествии, как же это одинок?

— Видишь ли, какая история — мне нужно немного изучить Париж. Самому, понимаешь? Не могу же я брать с собой Веру в малопристойные места. Она не должна и подозревать, что такие вещи существуют. Ну а теперь я зашел слишком далеко. Стал много пить.

— Ты больше не трезвенник?

— Нет, отнюдь. В этом нет никакой необходимости. Я следую моде. К тому же как можно изучать ночную жизнь Парижа, сидя в ресторане и потягивая молоко? Беда только, не могу остановиться. И теперь мечусь, как неприкаянный, как комета. Мне бы нужно вернуться к Вере. Она, наверно, в панике. И ей почти невозможно объяснить, что случилось. В общем, наше свадебное путешествие подходит к концу. Самое время готовиться к отъезду в Свенборг. Новый дом уже готов. Красивый дом, можешь поверить. Ты должен навестить нас, когда вернешься домой. Познакомишься с моим тестем. Колоритная личность. Вера... Позволь, ты ведь еще не знаком с ней!

— Я подожду, пока ты сам вернешься к ней. Где она сейчас? Одна в гостинице?

— Да. И это ужасно. Сидит одна и ждет. Наверно, плачет все время. Это просто преступно! Нужно непременно вернуться, только чертовски трудно. Пора думать о возвращении. Свадебное путешествие и так затянулось.

— А я-то думал, что вы в Италии.

— Я был там. Разве ты не читал обо мне в газетах?

— Читал. Потому и спрашиваю. Ты там отличился в Венеции.

— Сейчас увидишь. Вырезки при мне.

Бранд возбужденно рылся во внутренних карманах. Он действительно носил при себе вырезки из газет, где описывалась его смехотворная попытка самоубийства в венецианских каналах. Оказывается, он не расставался с вырезками, перечитывал их несметное число раз и теперь знал наизусть. Они были потрепаны и зачитаны.

— Но я не знаю итальянского.

— Ничего. Я переведу. Смотри, эта газета исказила мою фамилию. Ну, не нахальство?!

— Да! Неслыханное!

— Но зато все они пишут: известный датский художник, живописец. Гляди сюда: один из наиболее значительных датских художников — эксцентричный и своеобразный. Правда, хорошо?

— Восхитительно!

— Такова была судьба и Ханса Кристиана Андерсена. Его гениальность сначала открыли за границей.

— Он тоже родом из Фюна.

— Точно.

Некоторое время мы сидели молча. Бранд вновь перечитывал свои вырезки. Закончив это занятие, он сложил их бережно, спрятал, словно денежные знаки или ценные облигации. Я подозвал официанта и расплатился. Бранд ничего себе не заказывал.

— Ты ведь не собираешься уходить? — спросил он испуганно.

— Почему же нет? Я устал изрядно. Мне пора домой, в постель.

— Устал! Знал бы ты, как я устал! Почти не сплю.

— Та же история, что и в Копенгагене. Мы постоянно слышали, как мало ты спишь.

— Оставайся, посидим еще немного! Слышишь?

— Нет, мне пора. Увидимся как-нибудь в другой раз.

— Да, конечно. Позволь, а где ты живешь?

— Я живу, гм, в... отеле. А ты где живешь?

— В башне. В ужасной, наводящей страх башне. Это за городом, в Шаволье. Туда можно добраться на поезде. Но в Шаволье ходит и трамвай — зеленый трамвай.

Он начал подробно объяснять, как найти его башню. Ее нельзя не найти. Она видна издалека. Четырехугольная большая деревянная башня.

Мы договорились, что я приеду к нему на следующий день. К тому же мне действительно захотелось взглянуть на его мистическую деревянную башню.

Глава 20

Бранд и вправду жил в башне. Не мог же он жить, как все остальные. Он должен выбрать для себя жилье самое неудобное и странное.

Им оказалась высокая четырехугольная деревянная башня, в двух нижних этажах которой размещался кабачок, довольно милый, уютный, с балконами. Но, чтобы попасть в жилище Бранда, приходилось карабкаться по крутой лестнице, а потом пробираться и балансировать между балок и стропил.

Не понимаю, как это Бранд не сломал себе шею, когда пьяный возвращался домой. Удивительно, как он уцелел и не размозжил голову о балки.

Комната, огромная и совершенно пустая, скорее походила на чердак для сушки белья. Кровать и небольшой чемодан. Небольшой новый чемодан, купленный накануне. Стены, потолок — некрашеные, доски имели серовато-черный цвет. Всюду царило запустение. Во всех четырех стенах по маленькому окошку, но они не открывались и были так грязны, что не пропускали света.

— Теперь тебе понятно, что не бояться здесь нельзя? — спросил Бранд.

— Конечно, но позволь, почему ты избрал такое странное жилище?

— Я полагал, что тут тихо, можно спокойно спать. В отеле, где я остановился вначале, было слишком шумно. Совершенно случайно я наткнулся на это место. Я иногда заглядывал в кабачок, что внизу. Однажды так упился, что не мог двигаться. И хозяин разрешил переспать здесь. Вот я и остался. Плачу сто пятьдесят франков в месяц. Вид отсюда замечательный. Вот если бы открыть окна!.. Но по ночам все скрипит. Балки, лестницы, пол, стены, потолок — все скрипит и стонет. А когда подует ветер, даже незначительный, крышу сотрясает грохот и гул. Нет света. Я обхожусь огарком свечи. А когда нападает страх, никак не найти спички. В твоей гостинице есть электрическое освещение?

— Конечно.

— Послушай-ка, знаешь, что я надумал? Не перебраться ли мне к тебе в отель? Я хочу жить там, где нужно только нажать выключатель, чтобы появился свет, когда мне станет страшно. Решено, я переезжаю туда.

— Позволь, электрический свет есть во всех отелях. Тебе не к чему поселяться именно в моем. Я даже не знаю, есть ли там места.

— Попробуем. Я думаю, там хорошо. Ты такой спокойный, наверняка хорошо спишь по ночам.

— Как тебе сказать. В моем отеле довольно шумно. Я сам собираюсь оттуда съехать.

Я сражался изо всех сил, чтобы защитить от Бранда уютный маленький отель мсье Лу. Даже пошел на то, что оклеветал его. Но все бесполезно.

— Шум по ночам, который производят люди, ничего не значит. А здесь он возникает сам по себе. Это все древесина. Она скрипит, стонет, плачет во всей башне без вмешательства человека. Я лежу в этой дьявольски огромной комнате и покрываюсь потом от страха. Ночью тут нет ни души. Хозяин с женой живут в доме далеко отсюда.

— Отправляйся-ка ты к жене. Ну чего слоняешься где попало? Глупо! Чем дольше ты задержишься, тем труднее будет возвращаться.

— Я собираюсь вернуться домой. Только не сейчас. Надо передохнуть день-два, привести немного в порядок голову. Я ведь нигде не могу уснуть!

— Почему тебе не попытаться принять снотворное? Поговори с врачом, пусть пропишет что-нибудь.

— Ха-ха! Снотворное! Ты думаешь, оно избавит от страха?! Я сам не позволю себе уснуть! Всякий раз, как начинаю засыпать, вскакиваю. Я замечаю: когда начинает исчезать сознание, наступает какое-то странное состояние. Будто я исчезаю, превращаюсь в ничто. Тогда я встаю с постели и принуждаю себя бодрствовать. Уснуть — это словно войти в пустую комнату. Словно раствориться и рассеяться. Я смертельно устал, но я боюсь уничтожения. Я крепко держусь за существование, цепляюсь за жизнь.

— Ты хочешь сказать, что не засыпаешь преднамеренно?

— Вовсе нет. Я хочу уснуть. Но всякий раз нападает этот страх. Как бы тебе сказать, я боюсь оборвать связь с сознанием. Не позволяю себе провалиться в это «ничто». Всякий раз, когда мне кажется, что я как бы исчезаю из действительности, я приподымаюсь на постели. Понимаешь, я чувствую это. И тогда начинает колотиться сердце, раскачиваются стены, потолок, вся башня... Но я уверен, я мог бы спать, если бы жил в нормальном помещении. Я перебираюсь к тебе. Немедленно. Подожди минутку! Я спущусь к хозяину, переговорю с ним. Он очень славный.

Бранд исчез. Я ждал его в этом страшном жилье. Он прав, тут все скрипело. Должно быть, по ночам, когда человеку нужно спать, не очень-то здесь приятно. Неприятно еще и потому, что окна не пропускают света. Но тут уж вина Бранда, он мог бы помыть стекла или попросить хозяйку сделать это.

Заскрипели ступени. Возвращался Бранд. Он сиял от удовольствия.

— Все улажено! Я переезжаю, забираю чемодан, и мы можем идти.

Остановить его было невозможно. Бранд ходил, пританцовывая от радости. Он подобрал в углу какую-то грязную тряпку, вытер ею чемодан, присел на него, чтобы закрыть. Потом мы вместе стали ощупью спускаться вниз.

Немного погодя мы уже сидели в зеленом трамвае. Подумать только, Бранд будет жить в моем маленьком, очаровательном отеле!

Глава 21

Бранд получил комнату этажом ниже, подо мной. Рядом с румынским студентом, страдающим от неразделенной любви. Казалось, вначале он чувствовал себя хорошо, несмотря на недостающую ступеньку в лестнице и прочие мелкие неудобства «Гранд-отеля» мсье Лу.

По утрам я старался тихонько проскользнуть на улицу, чтобы избежать встречи с ним. Мне, как правило, это удавалось. Бранд не слышал тех, кто рано вставал.

По вечерам было труднее. Бранд питал отвращение к постели, спать не ложился и жадно искал собеседников. Требовалась искусная изворотливость, чтобы пройти в комнату незамеченным. Почти каждый вечер он был пьян, сносить его болтовню не доставляло особого удовольствия.

Но не прошло много времени, как он начал жаловаться. Он, дескать, и здесь не может уснуть. Румын в соседней комнате стонет по ночам, что ничуть не лучше скрипящих балок в деревянной башне.

Англичанин каждый день падал с лестницы. А однажды он летел так, что сорвал половину перил. Причем грохот был такой, что мсье Лу не на шутку перепугался в своей каморке, где он, по обыкновению, сидел и ел.

— Что за чертовские порядки в этом проклятом отеле! — свирепствовал Бранд. — Часы стоят. Дверные ручки отваливаются. Умывальник расколот. Электричество всегда неисправно. Ведь я только из-за света перебрался сюда! Среди бессонной ночи я хочу включить свет, нащупываю выключатель, но только дотронусь — сыплются искры, а света нет! Это дом с привидениями. Тут и рехнуться нетрудно!

— Ваш соотечественник беспокойный человек, — сказал мне мсье Лу. — Ну и нрав у него! Вы бы посоветовали ему быть чуточку поспокойнее.

Много раз я пытался уговорить Бранда вернуться к бедняжке Вере. Она, по его предположению, все еще сидит в гостинице и льет слезы. Ну конечно, он хочет вернуться! Как я дурно думаю о нем! Но не сегодня. Прежде ему нужно выспаться как следует, хотя бы один день. Привести нервы в порядок.

— Ты не представляешь, что за удивительная жена Вера! Не могу же я появиться у нее в таком нервном состоянии. Мне нужно немного успокоиться. О милая Вера! Сейчас она сидит и плачет. Но я вернусь к ней непременно. Вскоре мы опять заживем в нашем дорогом Свенборге. В нашем новом домике. О, какое счастье вырваться из этого проклятого города! Вот бы только поспать!

Я советовал ему переехать в другую, лучшую гостиницу, где больше удобств. Но он отверг мой совет.

Я рекомендовал ему уехать. Куда угодно, ну, скажем, на побережье, в Бретань, где он мог бы по-настоящему отдохнуть и успокоиться. Еще лучше — в Гренобль, в горы. Что может быть лучше горного воздуха для больных нервов!

Но прежде всего, конечно, ему нужно связаться с женой! Хотя бы позвонить ей.

Нет, нет. Он никуда не уедет. На побережье легко утонуть. В горах обычно люди страдают от головокружения. Нет, он останется здесь. А что касается его жены, то мне не следует вмешиваться в его личные дела. Он любит Веру, и она любит его. Они — самая счастливая пара на свете. Вот как только у него наладится сон, он пойдет к ней, и они вместе уедут в Свенборг. Но звонить — это невозможно. Должно быть, я не знаю, что такое французский телефон!

Избавиться от мучительного общества Бранда трудно не только в отеле. С ним сталкиваешься буквально на каждом шагу в этом квартале. Он посещал все без исключения кафе и кабачки в поисках собеседников. Ему все страшнее и страшнее становилось одному, и он говорил без умолку. Он и внимания не обращал на то, что каждому хотелось посидеть наедине с девушкой, без посторонних. Он был человеком назойливым и маловоспитанным.

Позже мне стало ясно, что мне самому следовало бы уехать отсюда, и немедленно! Но из-за бедной Веры, которую я даже не знал, не мог я допустить, чтобы Бранд вел себя так безрассудно. Я сочувствовал ей. Должно быть, это кроткая и терпеливая душа. Но что я мог сделать? Не мог же я по собственной инициативе посетить даму, с которой не знаком, и выложить все о похождениях ее мужа. Единственное, что оставалось, это ждать, когда Бранд немного успокоится и сам пойдет к жене. Он твердо обещал сделать это, как только у него наладится сон.

За все время пребывания в Париже Бранд ничем не занимался. Не написал ни единой картины, не сделал ни единого рисунка. Он нисколько не интересовался художественными выставками. Не посетил ни единого музея.

Наоборот, он предавался самым странным развлечениям и посещал самые мрачные из всех парижских достопримечательностей.

Он несколько раз побывал в морге и всякий раз возвращался оттуда сильно взбудораженный.

— Я хочу, чтобы меня сожгли, когда я умру! — требовал он. — Не желаю быть трупом. Я не хочу своим отвратительным видом вселять в людей страх и ужас. Теперь я не утоплюсь. Ты не можешь представить, до чего отвратительны утопленники. Как хорошо, что меня постигла неудача тогда в Венеции.

— Ну да. Ты бы не смог прочитать, что писали газеты по поводу этого события, — ответил я. — Обидно будет за тебя, когда ты действительно умрешь: ты не сможешь прочитать некролог и показывать его всем встречным.

Бранд посетил и крематорий. Он даже попросил показать ему весь процесс. Все увиденное произвело на него страшное впечатление.

— Трупы катятся вниз по рельсам в маленьком вагончике. Их сбрасывают в топку, где температура несколько тысяч градусов. Гроб и все остальное превращается в белый порошок. Как мел. А человеку, который это демонстрирует, — все нипочем: он ухмыляется, показывает пальцем... Я ни за что не хочу превратиться в пепел!

Бедняга Бранд не хотел быть трупом после смерти и не хотел, чтобы его сожгли. И рассказывал он мне все это всего за два дня до своей смерти.

Глава 22

Меня удивило, что Бранд ни разу не вспомнил о Вольбеке, не намекнул на свое письмо или наш прежний разговор. Но мне показалось, что мысли его постоянно вертелись вокруг этого.

Однажды вечером меня постигла неудача: я зашел в кафе, где сидел Бранд. Я сразу заметил, что он сильно пьян. И напоминает Бранда старых времен, завсегдатая «Пивного двора». Только здесь он пил не пиво, а сладкое зеленое «перно». Бывший трезвенник вливал его в себя, словно то была подслащенная водица, а не сорокапятиградусный напиток.

Час был поздний. Я не знал, когда закрывают это кафе, возможно, оно вообще не закрывалось. В Париже есть такие кафе, которые работают круглосуточно еще со времен великой революции.

Хозяйка мела пол, задевая ноги посетителей. Официант поливал пол водой. Но кафе не закрывалось, и, судя по тому, с какой неприязнью они поглядывали на Бранда, я догадался, что его хотят выставить.

Это было неподалеку от нашего отеля, и я решил увести Бранда. Но об этом не могло быть и речи! Он будет сидеть здесь всю ночь!

— Тебя сейчас выставят, — сказал я. — Хозяйка не даст тебе больше ничего.

Целая шеренга подставок на его столе говорила о том, что он выпил уже предостаточно.

— Пошли. Я провожу тебя домой!

Нет, он не решался. Точно так, как в тот раз в «Пивном дворе». Он дрожал от страха.

— Я не могу спать. Я не могу оставаться один. Я не выношу темноты.

Подошла хозяйка.

— Если вы знаете этого господина, уведите его отсюда! Мы не хотим терпеть его больше здесь. Если он не уйдет, я позову полицию!

— Слышишь, Бранд? Она хочет вызвать полицию. Поторапливайся!

Полиции Бранд тоже боялся. Он с трудом поднялся. Мне пришлось поддерживать его. Но домой он не хотел идти.

Нет, нет, нет. Ни за что на свете. Он боится оставаться один.

— Я снова найду то самое. Ты знаешь, что я имею в виду. То, что нельзя спрятать, то, что я хочу убрать с пути.

Его лихорадило. Быть может, он серьезно болен, а не только пьян. Глаза неестественно блестели, он дрожал, зуб не попадал на зуб.

Я пообещал довести его до комнаты. Даже остаться у него. Возможно, ему удастся уснуть, когда я буду сидеть рядом. Могу устроиться в плюшевом кресле.

Он немного успокоился.

— О да, если ты действительно останешься со мной, возможно, я смогу уснуть! Но ты не должен покидать меня!

Я обещал остаться. При одном условии: на следующий день он отправится к жене. Он согласился. Он готов был пойти на все, лишь бы не оставаться одному.

С некоторыми трудностями мы вошли в гостиницу. Замок входной двери, конечно же, оказался не в порядке. Мсье Лу, как обычно, сидел в своей каморке и ел. Рядом с бутылкой красного вина на столе стояла стеариновая свеча. Значит, электричество не работало.

— Пожалуй, вам без свечи не добраться, господа, — сказал мсье Лу и протянул нам по небольшому огарку.

Бранда буквально пришлось тащить вверх по лестнице в том опасном месте, где отсутствовала ступенька. Его комната точь-в-точь походила на мою: покрывало, кисти, зеркало... Я сел в кресло и прикрылся покрывалом. Стучащий зубами Бранд, ежась от холода, забрался в широкую постель.

Мы погасили свечи, и вскоре я задремал.

Но Бранд не спал.

— Я хочу пить, — проскулил он. — У меня жжет в горле, будто я хлебнул соляной кислоты. Дай попить воды.

На ночном столике стоял графин. Но он был пуст. Маленький человечек в зеленом переднике не всегда с должным усердием исполнял свои обязанности.

— Подожди минуту, — сказал я. — Полежи спокойно, а я схожу и принесу тебе воды.

— Нет, нет. Ты что, в своем уме? Ты не должен оставлять меня одного. Я так ужасно боюсь. Если ты оставишь меня... я умру.

Мы сошлись на том, что решили выйти вместе. Бранд был в пижаме, а я — в полном одеянии.

Ощупью пробрались мы к двери и спустились. Нам посчастливилось отыскать водопроводный кран и набрать графин воды. Ощупью мы двинулись в обратный путь и не без труда добрались до комнаты.

Бранд забрался в постель, а я вновь сел в кресло.

Вдруг Бранд закричал:

— Зажги свет! Свет! Зажигай! Скорее, ради всех святых! Скорее!

— В чем дело? Что стряслось? Успокойся.

— Свет! Свет! Зажигай! О боже, почему же ты не зажигаешь?

Я беспорядочно шарил в поисках спичек. В карманах, на столе...

— Подожди секунду! Сейчас зажгу! Куда, к черту, запропастились спички?

— Помогите! — закричал Бранд. — Помогите, помогите! Свет! Свет! Зажгите же свет!

— Сейчас, сейчас! Что приключилось? Скажи наконец, что случилось?

— Это он, он опять здесь! — прохрипел Бранд. — Зажги свет! А не то я умру в темноте. О боже мой, свет!

Голос его вдруг ослаб. Я метался, пытаясь найти спички. Опрокинул стул, графин...

— Сейчас! Успокойся, сейчас найду. Кто там? Из-за чего столько шуму?

— Он здесь! Здесь, в постели, рядом со мной... — Бранд задыхался, голос его совсем ослаб, скорее походил на хрип.

— Черт побери! Вот они, в кармане. Подожди секунду. Сейчас зажгу.

Бранд не ответил.

Я зажег свечу. Бранд был белый-белый, как простыня на его кровати! А рядом с ним... Рядом с ним в кровати лежал труп.

Я схватил Бранда и стал трясти.

Он не двигался. Он был мертв. Я закричал. Я звал на помощь. Сонный, что-то брюзжащий себе под нос мсье Лу с трудом взбирался по подагрической лестнице.

— Что произошло? Что вы здесь делаете? Это ведь не ваша комната и не комната мсье Бранда!

Мсье Лу еще дожевывал что-то.

Мы ошиблись комнатой. В темноте мы допустили ошибку. И Бранд забрался в постель к мертвому человеку.

— Он был студентом, румынским студентом, — объяснял мсье Лу, отчаянно жестикулируя. — Такой спокойный с виду человек. Что поделаешь с этими иностранцами!

Возможно, румын покончил жизнь самоубийством. А может, умер естественной смертью. Это дело полиции — внести ясность. Несчастный же Бранд умер от страха.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На этом исчерпывается мой рассказ. Я записал все, что знал о смерти Хакона Бранда и о том, что ей предшествовало.

Мне предстояла мучительная миссия сообщить фру Бранд о случившемся. В то время как я рассказывал ей это, она сидела и играла с двумя парижскими куклами, которые купила накануне. Казалось, она не понимала, что произошло. Она была очень молода, светловолосая, с маленьким вздернутым носиком. У меня было такое чувство, что я говорю с маленькой девочкой, ребенком, который не понимает, о чем идет речь.

Предстояло выполнить необходимые формальности. Хотелось оградить от этого бедняжку фру Бранд. Я снесся с датским консульством, оно все уладило с французскими властями. Прах Бранда, согласно воле его семьи, отправили в Свенборг. Он покоится теперь на небольшом идиллическом кладбище с видом на Свенборгский залив.

Может, следовало бы упомянуть еще одно обстоятельство, хотя оно нисколько не уменьшает ни трагичности, ни невероятности описанных событий.

Во время последнего посещения консульства я встретил там высокого широкоплечего человека. Он стоял спиной к выходу, что-то возбужденно обсуждая с конторским служащим.

Я понял: он добивался денежной ссуды, но ему отказывали.

Что-то знакомое почудилось мне в этой спине. Коротко подстриженные волосы на затылке сильно приглажены. И вдруг я ощутил сильный запах. Ошибки нет — запах гвоздичной помады.

Я кашлянул, мужчина повернулся. Это был Вольбек.

— Ну, не нахальство! — обратился он ко мне. — Я собираюсь жениться, а они не дают мне деньги взаймы. Просят удостоверить мою личность. Послушай, подтверди им, что я это я.

Мы вышли из консульства и направились вниз по авеню дель Опера. Вольбек рассказал, что собирается жениться на хозяйке кабачка. Она вдова, хороша собой и пышет здоровьем. «Ну, теперь я стану собственником. Наконец-то осуществится моя заветная мечта!»

Я рассказал ему о Бранде.

Толстяк Вольбек лишь улыбался и качал головой,

— Ну и история! Похлеще всяких выдумок! Послушай, дай мне пятьдесят франков взаймы, только тогда я уверую в нее.

Notes

[

←1

]

«О практическом применении нитроглицерина» (нем.)

[

←2

]

«О динамите» (англ.)

[

←3

]

«Взрывчатые вещества» (нем.)

[

←4

]

«Об аэролите» (англ.)

[

←5

]

«Нитроглицерин» (нем.)

[

←6

]

Я – последний гуманист в Европе! С моей смертью исчезнет одна из благороднейших в истории личностей! (англ.)

[

←7

]

Хусмен – малоземельный крестьянин-бедняк.

[

←8

]

«Тиволи» - парк в Копенгагене, где устраиваются торжественные шествия, участники которых одеты в форму так называемых «гвардейцев».

[

←9

]

Лектор – старший преподаватель в датской гимназии

[

←10

]

Студенческая шапочка покрылась пылью (нем.)

[

←11

]

Все изменяется в этом мире (лат.)

[

←12

]

Х о л ь б е р г Людвиг (1684-1754) – великий датский писатель-просветитель, норвежец по происхождению.

[

←13

]

А д ъ ю н к т – младший преподаватель в датской гимназии или высшем учебном заведении.

[

←14

]

Р е к т о р – в датской гимназии один из учителей, выполняющий функции директора.

[

←15

]

А м т м а н – королевский чиновник, выполняющий функции начальника административного округа.

[

←16

]

П а р м о К а р л П л о у г (1813-1894) – датский писатель, публицист и политический деятель.

[

←17

]

Здесь и далее стихи в переводе М. Кудинова.

[

←18

]

Адам Э л е н ш л е г е р (1779-1850) – датский писатель-романтик.

[

←19

]

Бернхард Северин И н г е м а н н (1789-1862) – датский писатель-романтик.

[

←20

]

С в е н Ё н г е – предводитель «вольных стрелков», действовавших на стороне датчан в тылу шведов во время войны Швеции с Данией за провинцию Скопе в 70-х годах XVII века. Р о к а м б о л ь – главный персонаж многотомных «Похождений Рокамболя» французского писателя Понсона дю Террайля (1829-1871)

[

←21

]

Альфред Алоизиус Х о р н (1853-1931), прозванный «Купец Хорн» - английский коммерсант и путешественник по Африке.

[

←22

]

Генри Мортон С т е н л и (1841-1904) – путешественник, участник ряда экспедиций по Африке.

[

←23

]

Давид Л и в и н г с т о н (1813-1873) – английский путешественник, исследователь Африки.

[

←24

]

Йенс Христиан Х о с т р у п (1818-1892) – датский драматург.

[

←25

]

П р а к т и к а н т ы – студенты сельскохозяйственных училищ, проходящие практику в богатых крестьянских хозяйствах.

[

←26

]

Петер Адлер А л ь б е р т и (1851-1932) – министр юстиции Дании, был осужден за растрату.

[

←27

]

«Б е г с т в о о л е н я» - идиллическая поэма датского поэта Христиана Винтера (1796-1876)

[

←28

]

Сёрен К ь е р к е г о р (1813-1855) – датский философ-идеалист.

[

←29

]

Хенрих Х е р ц (1797-1870) – датский поэт и драматург, автор комедий из мелкобуржуазного быта.

[

←30

]

Йухан Герман В е с с е л ь (1742-1785) – норвежский поэт и драматург, сатирик и пародист. Писал на датском языке.

[

←31

]

Йоханнес Э в а л ь д (1743-1781) – поэт и драматург, предшественник романтизма в датской литературе.

[

←32

]

Перевод С. Тархановой.

[

←33

]

Л е о н о р а К р и с т и н а (1621-1698) – дочь датского короля Кристиана IV, находилась в заточении 22 года за участие в заговоре.