Пророк Тьмы

Глава двенадцатая

Затрещали сучки. Совсем рядом раздалось бормотание. Показались кувшин и кружка, следом — уки, раздвигающие кусты. Из зелени выплыла голова, украшенная поношенным тюрбаном.

Человек сообразил, что что-то случилось, уже лежа распластавшись на земле, а ведь до этого ему зажали рот, вырвали из рук кувшин, перекувырнули в воздухе и аккуратно уложили на траву, придавив грудь коленом и приставив к горлу клинок — но все произошло столь стремительно, что незнакомец и понять ничего не успел.

— Жить хочешь, приятель? Тогда будь тихим и послушным,— пророкотал сверху мужской голос.

Лишившийся кувшина человек тряхнул головой, тем самым приводя мысли в движение, вгляделся в обладателя голоса и непроизвольно заскулил — громко, печально и безутешно.

— Ни звука, приятель. Последнее предупреждение.

Пальцы, в которых чувствовалась пугающая сила, сдавили кадык поверженного незнакомца. Из его глаз хлынули слезы, рыдания сотрясали грудь.

— У него вино в кувшине,— сообщила амазонка, понюхав содержимое глиняного сосуда.— Дай ему выпить, пусть успокоится.

Успокоение пришло только после второй кружки и десятка пощечин. Дыхание выровнялось, водопад слез иссяк, зубы перестали выбивать дробь о глиняный край кружки — пленник очухался.

— Приятель, я не буду с тобой возиться, как с капризной девчонкой. Тебя прирезать следует, как и всех жителей этого вонючего городишки. Но ты можешь попытаться и заслужить жизнь. Ты кто такой?

— Фагнир я. Приказчик знаменитого купца Махара. Вот его дом.— Незнакомец смотрел на Конана снизу вверх заблестевшими глазками, которые покидал страх. На щеках его заиграл румянец.— А ты, что ли, тот самый гладиатор, о котором все уши прожужжали? По приметам подходишь. Сбежал, что ли?

— Нет,— ответил киммериец.— Отпустили за примерное поведение.— Он повернулся к женщине.— Осмелел. Вино, должно быть, славное.

— А как насчет еще кружечки? — спросил тот, от горла которого Конан только что убрал меч.

— Я ее тебе в глотку затолкаю, смрадная хорайская вошь, если будешь много болтать. Кто еще есть в доме?

Угроза гладиатора, сменившего насмешки на суровость, подействовала — к любителю вин из кувшинов вновь вернулся испуг. И он поспешил с ответом:

— Только женщины. Жены купца Махара. Две их у него. И дети. Пятеро. А может быть, шестеро. Нет, вроде пятеро. Салмон — раз, Кушанагир — два…

— Хватит детей. Где сам купец?

— На арене. На тебя пошел полюбоваться. Не вернулся. Почему-то. Ты здесь — его нет.

— Другие слуги, приказчики?

— Я, Фагнир, один за всех. Когда лавка закрыта. На женской половине живет старуха Ителия, прислуживает…

— Далеко отсюда до крепостной стены?

— Дальше не бывает. Центр города.

— Ага. Ну, вот как мы поступим, приятель.

Конан отстранился от разговорчивого приказчика отломал ветку от куста и очистил ее от листьев. Затем он ухватил Фагнира за одежду — чтобы, не тратя времени на просьбы и приказы, отнести его к разрушенной ограде, возле которой наблюдался небольшой песчаный пятачок. Киммериец вложил веточку в ладонь горожанина, указал пальцем на песок.

— Рисуй план города. Рассказывай, где и что тут у вас понастроено.

— С удовольствием,— сказал на все это Фагнир.— С огромным. Вот только (он ткнул себя двумя пальцами под подбородок) в горле сухо. Говорить тяжело.

Конан рассмеялся:

— Ладно, так и быть. Кружечку заслужил. Будешь стараться — получишь еще.

Амазонка сидела в той же позе, которую приняла, когда варвар приступил к допросу отловленного вагаранца: скрещенные ноги, на коленях сабля, на саблю возложены руки, глаза прикрыты. И то ли из-под опущенных век наблюдала, как раскрасневшийся приказчик вычерчивает веточкой на песке замысловатые линии, выставляет камушки и, размахивая над всем этим длинными тощими руками, взахлеб рассказывает об улицах, переулках, закоулках, тайных лазах, дворцах, площадях, стенах города Вагарана, который он, дескать, исходил вдоль и поперек, то ли дремала, давая отдых усталому телу, но по-кошачьи оставаясь настороже. А может быть, думала о чем-то своем, отрешась от происходящего — мысленно, например, переместившись туда, где женщины избавлением от мужчин обрели мир, покой и благополучие.

Конан слушал пленника с напряженным вниманием, останавливал, когда тот увлекался ненужными подробностями или порывался излагать байки и предания, расспрашивал о том, что его заинтересовало. Киммериец знал: время не тратится им впустую. Передвигаться по незнакомому городу, где тебя ищут и, вполне вероятно, поиски с наступлением сумерек не прекратят, гораздо проще, когда имеешь хоть какое-то представление о тех местах, по которым приходится плутать. Кто знает, какая-нибудь мелочь из тех, что выдал говорливый Фагнир, может ведь и жизнь спасти. А уж память-то варвара не подведет. Он дал себе команду запомнить все, что наговорил приказчик, зарисовал в голове начерченный на песке план — стало быть, в нужный момент нужный фактик обязательно появится из мозговой кладовки. И он этим фактом непременно воспользуется.

— Ясно, довольно,— прервал Конан вагаранца, когда смекнул, что тот уже ничего нового и полезного не скажет. Варвар вскочил на ноги.— Женская половина дома запирается снаружи?

— О да,— кивнул Фагнир.— На замок.

— Ключ у тебя есть?

— Нет. Но есть.

— Это еще как понимать? — удивился киммериец и успел подумать, что зря во время беседы об устройстве города уступил канючащему приказчику и разрешил пропустить еще пару кружечек.

— Хозяин мой, подозрительный, жадный купчишка Махар, не доверяет мне ключей от помещений. Но младший брат мой работает подмастерьем в кузнице, где изготовляют Махару замки. Он, добрая душа, сделал для меня по одному лишнему ключику на каждый замок.

— Пошли в дом, приятель. Покажешь, как живут вагаранские купцы. Полны ли у них погреба? Есть ли в бочках мое любимое вино? Вставай.

Приказчик Фагнир встал, однако только на колени.

— Бесподобнейший, сравнимый с богами великан! Пощади! В дом чужого приведу, дам пограбить,— убьет меня он, купец Махар, кровожадный и мстительный индюк!..

— Слушай, твои крики мне надоели,— сказал Конан тихим, но таким ледяным голосом, что у вагаранца сразу пропало всякое желание вопить дальше.— Еще раз возразишь мне — язык отрежу. А так — нос расквашу, пару синяков поставлю, привяжу в погребе к винной бочке и оставлю дожидаться купца. Расскажешь ему, как геройски сопротивлялся злобному варвару. Ну, а если купчишка твой еще застанет меня, тебе не перед кем будет оправдываться. Пошли!

— Вот спасибо, господин добрый гладиатор! Ах, какая голова! — затараторил приказчик, вставая и отряхиваясь.— А то, поверишь ли, мне приходится сюда, в кустики приходить, чтоб вина попить. Вдруг застанет подлый купец за этим делом в доме — не сносить мне головы. Очень, очень жестокий купец, мерзавец Махар. Ой, спасибо за бочку…

Киммериец вытолкал рассыпающегося в благодарностях Фагнира за кусты.

— Женщина, мы уходим. Желаешь — присоединяйся. Впереди нас не ждет легкая дорога. Нужно как следует отдохнуть. Поесть. Переодеться,— сказал Конан, перед тем как выбраться из укрытия.

Последовала ли амазонка его совету, он смотреть не стал. Не оглядываясь, быстрым шагом, торопя вагаранца, направился к дому. И через какое-то, весьма непродолжительное время, тяжко вздохнув, женщина поднялась и пошла следом за мужчинами.

Со своим новым знакомым Конан проверил, заперты ли выходящие на улицу ворота и калитка, навешен ли замок на дверь, ведущую в женскую и детскую половины дома, отсекая, таким образом, всяческие неожиданности с этой стороны. Навестили они и погреб, вернувшись оттуда с корзинками со снедью и кувшином лучшего, как уверял приказчик, из хранящегося у купчишки вин — белого кофского десятилетней выдержки.

Зал для трапез и бесед окнами удобно выходил на уличные ворота и калитку — если и ждать опасных гостей, то именно с этой стороны.

— Здесь и дождемся темноты… Если дадут дождаться.— Конан обращался к амазонке, забравшейся на один из низеньких, заваленный атласными подушками диванчиков и даже сейчас не расставшейся со своей саблей. Корзинки с едой и кувшины были поставлены в центре комнаты на ковер, в котором ноги утопали по лодыжку. В свою очередь и пол, и стены зала «утопали» в коврах, как и все вокруг выделялось показной вычурной роскошью. Массивные, безвкусные золотые безделушки, на стенах — оружие, усыпанное драгоценными камнями и совершенно бесполезное как для нападения, так и для защиты, ковры, покрывала, подушки, обильно расшитые серебряными и золотыми тесьмами, кистями и перламутром.

— Что скажешь, Фагнир? Не смотри, не смотри на кувшин, как собака на кость. Бегом давай к своему колодцу, таскай воду. Надо смыть с себя дурную вагаранскую кровь.— Киммериец выбрал из груды серебряной, испещренной резьбой посуды два кубка, наполнил их вином. И, подавая один из них своей черноглазой спутнице, сказал:

— Утоли жажду, прекрасная пантера! Пожелаем себе поскорее оказаться за стенами мерзкого города, потом вернуться сюда с армией отборных псов войны и пить из этих кубков не вино, но уже вагаранскую кровь… Хотя нет: она будет кислой на вкус.

Амазонка молча взяла из мужских рук сосуд с вином и быстро, большими жадными глотками осушила его. Тем временем северянин выкладывал из корзин на ковер позаимствованные у запасливого купца яства.

— Я, кажется, начинаю любить этого Махара.— Конан отломил хлеб, положил на него огромный кусок козьего сыра.— Вино отменное, да и брюхо есть чем порадовать. Так, глядишь, я и не убью его, когда он вернется. Присоединяйся, о женщина, не открывающая своего имени! Один лишь Митра ведает, сколько у нас еще в запасе времени.

Но амазонка не присоединилась, не покинула диванные подушки. Зато в зал ворвался Фагнир:

— Готово, господин милосердный гладиатор! Купальная чаша полна!.. Кружечку я заслужил, а?

Конан замахал руками на влетевшего, показывая, чтобы тот не орал как оглашенный, прожевал, что было во рту, проглотил и только тогда смог выговорить:

— Проводишь госпожу гладиаторшу к купальне, тогда получишь. Госпожа ведь желает смыть с себя грязь вагаранских улиц, да?

Варвар глянул на хмурую амазонку, ожидая и на этот раз получит отрицательный ответ. Но нет — та неожиданно кивнула в знак согласия. Поднялась с дивана, прихватив с собой и саблю.

— Если кто нос свой сунет, убью,— сказала она, прежде чем отправиться за услужливо показывающим дорогу Фагниром к комнате, где совершаются в доме купца омовения.

— Очень надо,— пробурчал варвар, наполняя свой кубок вином.— Только этого мне сейчас и не хватает… Странный народ, эти женщины, а уж дикарки — так и подавно.

Вернулся Фагнир, набросился на вино и вместо одной кружечки столь молниеносно влил в себя четыре полных кубка, что пораженный Конан лишь крякнул и развел руками:

— Умеешь, стервец…

В этот миг на ворота со стороны улицы обрушился град Ударов. Расслабленного, благодушно настроенного варвара как не бывало. Фагнир увидел перед собой обтянутого мускулами, готового к любым неожиданностям, опасного, сильного зверя.

В ворота барабанили все настойчивее, раздавались требовательные крики:

— Открывай, стража!

Толчок в спину вывел перепуганного приказчика из столбняка.

— Откроешь. Поговоришь. Ляпнешь не то — тебя первым зарублю, остальных потом.— В шепоте варвара было нечто, что не позволяло сомневаться: как он сказал, так и будет.

На негнущихся ногах, не успев приговорить еще один кубок с белым кофским, Фагнир двинулся прочь из зала.

— Живее! — Короткое слово подхлестнуло приказчика сильнее казацкой плети. Слуга Махара поспешил, насколько позволяло состояние ног и головы.

Конан, кляня себя за то, что пил и жрал, вместо того чтобы наточить меч, выпрыгнул в боковое окно, обежал угол дома и затаился под высоким широким крыльцом, не доходящим до ворот шагов пять. Из этой засады, если потребуется, в два прыжка он окажется у выхода.

— Живее, лентяи! Подохли там, что ли?

— Иду, иду! — Загромыхал отодвигаемый засов, скрипнули петли распахиваемой калитки.

— Чей дом? Кто таков? — Вопросы сопровождались цокотом копыт и звяканьем оружия.

— Дам всем известного купца Махара. Торговца тканями. Я же — его приказчик по имени Фагнир. А самого купца в доме нет.

— Про сбежавшего гладиатора слыхал?

— А как же! Не под землей, чай, живем.

— Подозрительного ничего не видел?

— Никак нет, господин офицер.

— Увидишь, услышишь — зови нас. Не сможешь позвать — зажигай факел, установи на крыше. Про награду слыхал?

— Никак нет, господин офицер.

— Тысяча золотых тому, кто возьмет негодяя живым, полтысячи за мертвого, триста за помощь. Можешь неплохо заработать, дружок… И лучше не продолжай,— и так от тебя несет, как от винного склада. Не то толпы гладиаторов мерещиться начнут.

Раздался дружный смех не менее чем из десятки глоток, а миг спустя — удаляющийся перестук копыт.

— Расквась мне нос, зуб выбей, привяжи к бочке! — взмолился Фагнир, когда запер калитку, обернулся и увидел вышедшего из-за крыльца гладиатора.— У меня чуть сердце от страха не выскочило. Я протрезвел! Совсем! — Он опять рухнул на колени.

— Зуб оставь себе. Заработал. Идем, запру тебя в погребе. Вот тебе доказательство, что здесь был беглый гладиатор; оправдаешься. На, держи. В подарок и в качестве алиби.— И Конан, сняв с головы, швырнул купеческому слуге бронзовый Шлем, сорванный с убитого туранца.

Киммериец заточил Фагнира в погребе, что равносильно, усмехнулся про себя варвар, заточению кошки среди крынок с молоком, и вернулся в покинутый зал. На пороге ведущего в глубь дома проема Конан увидел мокрые следы босых ступней. Значит, услыхав стук и крики, амазонка выбежала посмотреть, что происходит. Обнаженная, с саблей… Красивое, должно быть, зрелище…

Ударом в небольшой медный гонг сатрап Хашид вызвал полуобнаженных девушек с опахалами; омываемый ласковыми волнами прохладного воздуха, он откинулся на шелковые подушки и позволил телу расслабиться. Телу, но не уму. На лице его блуждала довольная ухмылка.

Денек выдался жаркий — жаркий во всех смыслах. Несмотря на то что близится вечер, солнце на улице по-прежнему печет немилосердно, загоняя прохожих в прохладу садов и питейных заведений. Лишь стражники жарятся под его испепеляющими лучами, способными, кажется, растопить даже камень. А во дворце тишина и тень, хотя стены вроде бы все еще сотрясаются от недавних криков брызжущего слюной шаха Джумаля — Джумаля взбешенного, Джумаля умоляющего, Джумаля угрожающего, Джумаля убеждающего…

Но это все ерунда. Не о том надо думать, не о том.

Только что, чуть ли не падая перед сатрапом на колени шах просил, требовал, канючил и приказывал. Нет, он, Джумаль, не отказывается от спора, он незамедлительно вручит ему, Хашиду, проигранный смарагд… Смарагд, а в придачу ту самую груду золота, что по весу равна шахскому верблюду вместе с упряжью. Однако взамен Хашид должен предпринять все возможные шаги к тому, чтобы проклятый гладиатор был пойман и доставлен Джумалю. Живым. Он, Джумаль, готов покрыть все издержки, связанные с поимкой беглого раба, и даже назначить особую премию тому, кто притащит негодяя во дворец. Неужели досточтимый Хашид откажется от столь заманчивого предложения? Ведь раба все равно будут искать, так разве денежное вознаграждение не ускорит поиски? Разве груда золота весом с верблюда отяготит личные закрома сатрапа? Вспомни, мой светозарный хозяин, как этот дикарь чуть не лишил жизни твоего гостя золотым кубком! Вспомни, что он убил моего верного телохранителя… и главное — моего сына! Неужели ты откажешься помочь мне? Что стоит жизнь какого-то раба по сравнению с жаждой любящего отца отомстить за любимого сына! А ведь в своей отцовской мести я не остановлюсь и перед тем, чтобы послать сюда свои отборные войска, подумай об этом, мой любезный Хашид!..

Хашид слушал увещания своего сиятельного гостя, снисходительно ухмылялся и молчал. Но в мыслях он стремительно перебирал варианты. Конечно, сатрап и без Джумаля собирался организовать тщательнейшие поиски непокорного раба — виданное ли дело, чтобы беглый пленник разгуливал на свободе! Гладиатора, конечно же, найдут и закуют в цепи, а уж что дальше с ним делать, решим потом. Однако нельзя и упустить возможности вытрясти из мешков шаха как можно больше золота… А еще лучше — поставить его в зависимость от Вагарана: пусть Джумаль по гроб жизни будет считать себя обязанным Хашиду. Поэтому сатрап весьма уклончиво дал понять шаху, что, наверное, приложит все силы, дабы схватить беглеца, и, скорее всего, оный беглец будет пойман. Что же касается передачи беглеца шаху, то, пожалуй, этот вопрос требует самого обстоятельного обсуждения. Приятно было видеть Хашиду, как унижается высокопоставленный гость.

Что ж, пора начинать охоту на дикого зверя. В городе, где охране известен каждый закуток, каждый камень в стенах, рабу спрятаться не удастся. Пойман он будет еще до рассвета.

Джумаль отбыл в свои покои, а Хашид, овеваемый широкими опахалами, трижды ударил бронзовым молоточком в гонг.

— Начальника городской стражи ко мне,— приказал он вошедшему и склонившемуся в почтительном поклоне слуге.— И пусть разыщут мага Ай-Берека. Он мне нужен. После этого принеси мой кальян.

«До рассвета его поймают»,— повторил Хашид про себя…

Однако никто не ожидал, что еще до рассвета в город войдет Смерть.

Конан машинально двинулся по этим мокрым следам, что оставила за собой покинувшая купальную чашу амазонка, и размышлял о том, как быть дальше. Остаться еще на некоторое время в этом сравнительно безопасном доме было бы наилучшим решением — всяко спокойнее, чем носиться по городу, где тебя ищет каждая собака в надежде получить обещанную награду… К тому же, в какие бы одежды, найденные в гардеробе купца, они ни вырядились, такая парочка — черноволосый мускулистый гигант с огромным двуручным мечом и вооруженная черноволосая же красавица — наверняка привлечет к себе внимание. Внимание потянет за собой вопросы, вопросы вызовут подозрение… И что дальше? Очередная битва со стражей? Неизвестно, чем она кончится: охранники уже предупреждены о силе и ловкости беглецов, поэтому навалятся всей кучей; не умением возьмут, так количеством… А с другой стороны, нужно как можно быстрее выбраться за пределы городских ворот, а уж там ищи ветра в поле.

На ночь ворота закрываются, и с наступлением сумерок покинуть Вагаран станет вовсе невозможно. Так что же предпринять? С бабой этой посоветоваться, что ли? Для женщины она вроде бы неплохо соображает…

Следы привели Конана в комнату, где купец, по-видимому, отдыхал от дневных трудов. На полу расстелен большой пушистый ковер, на нем в живописном беспорядке разбросаны шелковые цветастые подушки. Красная, почти невесомая ткань, закрепленная где-то под потолком, мягкими волнами струится вниз и превращает это ложе в весьма уютное гнездышко. Стены задрапированы мягких тонов занавесями; в углу дожидается хозяина вместительный, покрытый причудливым орнаментом кальян.

Амазонка находилась здесь — при сабле, как и предполагал Конан. Но, к его величайшему сожалению, была она не обнаженной: дикая кошка закуталась в кусок белой материи, очевидно, служившей полотенцем обитателям дома, и из-под него выглядывали лишь босые ступни да круглое, смуглое плечико. Недурной, надо заметить, формы плечико — учитывая, с какими легкостью и непринужденностью девица владеет мужским оружием.

— Я, кажется, предупреждала: кто сунет свой поганый нос — убью,— заявила она, отвлекшись от разглядывания украшений на стенах и повернувшись к вошедшему варвару.

— Будь снисходительной к ничтожному червю, милостивая госпожа! — весело ответил Конан.— Я, твой недостойный раб, полагал, что это относилось лишь к процессу купания… Или наблюдение за тем, как бесстрашная воительница рассматривает красивые безделушки, также карается смертью?

Амазонка нахмурилась и перевела разговор на другую тему:

— Что там за шум был? Я услыхала стук и решила укрыться в доме, чтобы напасть неожиданно, если возникнут проблемы.

Киммериец отстегнул меч и аккуратно поставил его в угол.

— Осмелюсь доложить, стража приходила. Нами интересовалась. Однако наш пьяненький друг убедил их, что ничего подозрительного не заметил, но если заметит, то всенепременно доложит кому следует. И солдатики ушли — думаю, надолго. Так что в доме пока все тихо. И, главное, никого: Фагнира я запер в подвале, а женщины находятся на своей половине — они, кажется, даже не заметили, как кто-то стучал в ворота. Если купец вернется, мы услышим и сумеем достойно встретить столь гостеприимного хозяина. Поэтому предлагаю немного отдохнуть и помыслить о том, как быть дальше.— С этими словами Конан упал на подушки, перевернулся на спину, закинул руки за голову и блаженно потянулся.— Эх, здорово-то как! Давненько я не отдыхал. А то все бои, понимаешь, сражения, гладиаторы какие-то…— Он хитро взглянул на стоящую перед ним женщину.— А ты разве не утомилась?

Щеки амазонки вспыхнули.

— Неужели ты, грязный мужчина, недостойный носить имя человека, считаешь, что я разделю с тобой это ложе? — гневно спросила она, и пальцы ее сжались на рукояти сабли.

— Упаси Митра! — горячо запротестовал варвар.— Как ты могла подумать такое?! Да я не достоин служить и смывателем твоих бесподобных ног, красота которых сравнится лишь с великолепием ног лани! Я даже не имею права лицезреть твой совершенный лик, схожий лишь с…

— Еще одно слово, и я тебя прикончу,— вполне серьезно заявила женщина и в подтверждение своих слов подняла саблю на уровень головы.

— Молчу, молчу. В доме полно уютных и пустых комнат, где ты можешь в спокойном одиночестве провести время, восторгаясь женским благородством и исключительностью… Хотя,— лукаво добавил он чуть погодя, откровенно разглядывая застывшую над ним амазонку,— по-моему, места здесь вполне хватит и на двоих.

Беспричинное веселье распирало Конана. Совсем недавно он стоял на арене, готовясь к очередной схватке, исход которой был непредсказуем; совсем недавно он находился во власти черного колдовства, вырваться из которого казалось немыслимым; совсем недавно по пятам за ним гнались все солдаты города… и вот — совершенно неожиданно — в кровавой круговерти сражений, стычек и погонь возникла пауза, появилась возможность передохнуть, расслабиться, забыть о том, что предстоит еще выбираться из этого проклятого города. Так почему бы не воспользоваться этим, да еще в компании пусть и строптивой, но весьма смазливой девчонки? Кто знает, что ждет их через час…

Амазонку, похоже, обуревали те же чувства. Она билась на арене, прекрасно сознавая, что рано или поздно удача отвернется от нее, и она — позор для представительницы ее племени! — погибнет от руки мужчины. Выхода не было… И тут, хвала королеве амазонок Акиле, судьба подарила ей возможность бежать. И пусть эта судьба предстала в облике именно презренного мужчины, она на свободе! Радость избавления, жар недавней схватки все еще кипели в ее душе. Кровь горячила жилы, сердце бешено билось в груди. Отважная воительница никогда доселе не встречала столь умелого и храброго бойца, как этот Конан из далекой Киммерии. Пожалуй, мелькнуло у нее в голове, кое-кто из гнусных самцов не такой пропащий, как все остальные…

Она помотала головой, прогоняя непривычные мысли, и сказала, постаравшись вложить в свои слова как можно больше злого сарказма:

— Все вы хотите только одного — затащить женщину в постель, надругаться над ней, а потом горделиво хвастаться этим перед своими дружками, такими же грязными, похотливыми баранами!

— Ничего подобного,— как можно серьёзнее ответил Конан, с великим трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.— Мне еще надо отдохнуть, наточить меч и решить, как я буду выбираться из города. Так что, женщина, не мешай мне думать.— И он отвернулся к стене, будто амазонки и не существовало вовсе.

Некоторое время слышалось лишь сердитое сопение. Потом раздался голос, напоминающий шипение рассерженной змеи:

— Значит, ты, отвратительный, вонючий дикарь, который поленился даже смыть с себя грязь и пот перед тем, как войти в помещение, где нахожусь я, ты не желаешь меня? Ты не хочешь повалить женщину на подушки и совершить свое похабное дело?

— Не-а.— Шутки шутками, однако наглость этой стервы уже начала надоедать северянину. Никому он не позволял безнаказанно оскорблять себя, и если эта баба посмеет сказать еще хоть одно бранное слово в его адрес, придется поучить воительницу хорошим манерам — а заодно и охладить ее пыл. Тоже мне, сливки человечества. Ремнем по голой заднице — и весь разговор.— Каждому делу свое время, а сейчас моя голова занята другими вещами… И потом, я не вижу перед собой женщины. Храброго бойца —да. Опытного солдата — сколько угодно. Но женщину? Извини.

— Да? Д не ты ли только что льстиво восхвалял мои ноги? Мое лицо?

— Ну… Просто я не хотел ущемлять твое непомерное самолюбие.

— Ах так…— Амазонка задохнулась от гнева, лицо ее покраснело. При некотором воображении Конан мог бы представить себе, что это румянец стыдливости.— А теперь? Сейчас ты тоже скажешь, что я не женщина?

Она отбросила саблю… а потом полотенце с тихим шелестом упало на пол.

Да, вынужден был признать варвар, стерва отказалась не только смелым гладиатором и толковым воином, но и весьма привлекательной козочкой. Черные как смоль волосы, еще влажные после купания, рассыпались по изящным смуглым плечам, небольшие, крепкие груди смотрели вверх и в стороны острыми розовыми сосками. Уперев крепкую ладонь в бок, амазонка с вызовом смотрела на мужчину.

— Ну? Что же ты молчишь? Скажи еще раз, что я не похожа на настоящую женщину!

Вместо ответа Конан приподнялся, взял ее за руку и, резко дернув, молча повалил на подушки рядом с собой.