Прощай, Лоэнгрин!

— Да, хотела деревню посмотреть и в кондитерскую зайти.

— К Петеру?

— Да.

— Ладно, спасу тебя. Подкину обратно по самому невыгодному маршруту. То есть, через весь Швангау. Еще заблукаешь тут…

Надежда на то, что Хильда выпустит меня из зубов, если молча куплю рекомендованные товары, рушилась на глазах. И перспектива идти с тяжеленными пакетами, в гору, четыре километра привлекала намного больше, чем то, что в ближайшее время меня прокатит на квадроцикле с ветерком, вполне себе невменяемая особа.

Я ринулась к выходу, чтобы голова не лопнула от несмолкаемой болтовни Хильды. План, держаться нелюдимой и странной разваливался на глазах просто потому, что тех немногих людей, которых я успела здесь встретить, подобные качества не отпугивали.

Благо, что расстройство по последнему пункту быстро сменилось всепоглощающей жабой неимоверных размеров, которая впопыхах улеглась на мое сердце, когда я увидела ценники на местные торты и пирожные.

Хотя, когда это «наркоманов» останавливали подобные мелочи? После внутреннего монолога, жаба, разумеется, никуда не исчезала, но умопомрачительный вид лакомств вполне себе заглушал зов разума, совести и терпимости к лишнему весу. Коронной фразой в случае подобных дилемм было сакраментальное «а что если сегодня мой последний день?», что в принципе, не было лишено смысла.

Придерживая глаза, чтобы те не выпали от удовольствия я с жадностью съела пару шоколадных трюфелей с начинкой из свежей смородины и маскарпоне, чем весьма польстила круглому мужчинке невероятных размеров. Непосредственный владелец «Вишневых слез» посмотрел на меня понимающе, будто мы были давними знакомыми, после чего посоветовал взять с собой кусочек кокосового торта с хрустящей меренгой и малиной.

Внешне я мало походила на туристку, а потому после недолгих раздумий Петер задал мне только один вопрос.

— Вы к нам по работе?

Я утвердительно кивнула, будучи не в силах вести конструктивную беседу — трюфели обволакивали меня шоколадных облаком, и казалось, чувство эйфории я могла сейчас распихивать по карманам, так сказать, на черный день. Кондитер скромно улыбнулся и слегка покраснел, когда я кивнула. Мужчину, как-будто терзали сомнения, словно человека, который собирался поделиться страшной тайной.

Петер не особо изящно нырнул под прилавок, он пыхтел и сопел, пока не без труда вновь распрямил спину и протянул мне скидочную карту. Целых пять процентов!

Я бережно приняла подарок и подхватила коробочку с куском торта, когда с улицы постучали в окно, да так, что от грохота завибрировало пышное тело гера Оффершмидта.

И так как любование красотами Швангау, учитывая их размах, опостылеть должны мне были еще не скоро, лихая езда Хильды на ее квадроцикле по идеальным немецким дорогам, лишний раз убедила меня в том, насколько верной была мысль о последнем дне моей жизни.

Вскоре мы нагнали живописную повозку, с впряженной в нее поджарой лошадкой. Мужчина с легким ужасом в глазах, обернулся, когда заслышал шум мотора и его сбитая фигура заколыхалась, будто в попытке предотвратить неизбежное, щеки затряслись, а рот выдал беззвучные ругательства. Вид у несчастного был почти безумный. Когда Хильда поравнялась с ним на долю секунды, она нажала на клаксон и четырехколесный зверь выдал жуткий, вибрирующий и почти рычащий звук, от которого кобыла тут же шарахнулась в сторону.

— Привет, Вилли! Отбиваешь бабки у семьдесят восьмого?! А ну в сторону!

Белокурые волосы выбились из-под защитного шлема девушки и при удачном не сильно ярком освещении, она бы вполне могла напоминать всадника Апокалипсиса. Стоило ей хоть немного повернуть голову, я неизменно могла видеть диковатую ухмылку на лице Хильды. Вот уж кому было полностью наплевать на социальный имидж.

Этот пройдоха исправно доставляет свежие тушки туристов к замку, уж поверь мне, Вильгельм уже осоловел от сытой жизни и только мне удается его немного расшевелить. Видела, как он смешно затрясся? Прям, как в Кинг-Конге, когда исследовательская группа наткнулась на дикое племя аборигенов и вперед вышла сумасшедшая старуха с голубыми глазами. Помнишь, как она тряслась и что-то бормотала?

— Торикоооооо! Торикооооо! — тут же, нараспев выдала я, с удивлением понимая, что ситуация окончательно перешла в разряд гротескной, а Хильда вывернулась и посмотрела на меня не скрывая восхищения во взгляде.

— Я же сказала, подружимся! — почти прокричала девушка и вдавила до упора педаль газа, наверняка, проверяя, где предел моего терпения.

Ни каска, напяленная прямо поверх шапки, ни ремни безопасности, которые несколько раз возвращали мою задницу обратно к дермантину узкого сиденья, ничуть не умаляли животного страха, который меня одолел, пока из-за густых сосновых крон, не вынырнул Нойншванштайн.

Только чудом эта женщина не сбила нескольких зазевавшихся туристов, плетущихся на подъем.

Когда мотор сине-черного зверя на четырех колесах смолк, я слезла с трясущимися коленями, со взмокшим лбом, с трудом подавляя дрожь в руках, а Хильда только обернулась и лихо подмигнула мне.

— А ты крепкий орешек, Лора Диони! Обычно, все кто со мной ездят, перебирают весь набор ругательств, ну, или хватают воздух ртом, объясняя это безобразие каким-то адреналином! Кстати, если ты из этих… зависимых, могу пару роскошных склонов показать, таких, что закачаешься!

Настал знаменательный момент, когда желание казаться немного не в себе, могло сыграть мне на руку, а потому, я молча подхватила свое барахло, немного диким взглядом окатила Хильду и оставив ее слова без комментариев, ринулась к воротам замка.

Через секунду мощный мотор снова взревел и описав круг почета, фройлин Гроссмахт пронеслась мимо будки охранника, заставив того, сокрушенно покачать головой, и умчалась восвояси.

Прибывая в смешанных чувствах, я ни как не могла увязать в голове непередаваемую атмосферу величественного замка, который явно навевал мысли о чем-то неземном и сказочном, но в то же время, это место могло позволить себе подобную дерзость в лице Хильды Гроссмахт и ее странного средства передвижения.

От чего моя голова то задиралась вверх, чтобы проверить на месте ли еще головокружительной высоты башни и великолепные ворота, то опускалась вниз и я тупо рассматривала тривиальные пакеты со снедью и откровенным барахлом. Интуиция настаивала на том, что в скором времени подобные несовместимые вещи сложатся в привычный узор рутины, благо, что до этого меня не будет съедать старая добрая паранойя. И то хлеб!

Грохот перфораторов и циркулярной пилы разносились по внутреннему двору замка. Байк вчерашнего «принца» Мартина был припаркован в точности на том же месте. Потешить глаза его чудным образом я бы не отказалась, но взор уже вырвал из суеты застывшую поджарую фигуру Элеонор, которая застыла в дверях кухни.

Недовольно поджатые губы, явно были адресованы кому-то конкретно — просто обычное выражение лица. Мало ли кому как удобно выглядеть. Для меня подобным атрибутом была шапка, натянутая на самые брови.

От того, моей персоне не досталось ни одного слова, когда проскочила мимо фрау Гроссмахт, чтобы разложить в холодильнике продукты.

В одном из пакетов я наткнулась на толстый черный маркер, который Хильда хитро глянув на меня, молча подкинула мне на кассе. И как гром среди ясного неба, из недалекого прошлого всплыли наставления Элеонор подписывать свои продукты в холодильнике. Я, молча, выгрузила покупки и быстро расписала их своим именем, попутно отбиваясь от грустной мысли — насколько же соскучилась за своим настоящим.

Особо тщательно я вывела — ЛОРА, на коробочке с тортом и бережно спрятала ее в дальний угол, как в тот момент прямо над ухом разнеслось:

— Если Вы намерены и дальше игнорировать условия проживания здесь, я потружусь направить уведомление в агентство о Вашей полной непригодности… Продукты надо подпис….

Скрипучий голос осекся, когда я отступила на шаг назад и сцепив зубы постаралась сдержаться.

Глаза Элеонор пробежались по полкам и недовольно сверкнули.

— Идемте, я покажу маршрут следования туристов по замку. По нему следует проходить минимум два раза в день, для проверки на предмет мусора и загрязнений.

Конечно, извинений за грубость жать не стоило, но проницательности Хильды можно было позавидовать. Пусть она будет трижды ненормальной, но девушка обладала качеством, которое напрочь отсутствовало в ее матери — доброта.

— Обычно, экскурсия начинается со входа в башню нижнего двора.

Мы вернулись на нижний уровень к «красной стене», как я ее прозвала, где находилась нижняя терраса замкового комплекса. Несмотря на ранний час, там уже бродили туристы с фотоаппаратами, разыскивая удачный ракурс, чтобы сделать фото на память.

— Затем, следует длинный переход по коридору внутренней замковой стены. Идемте! Особое внимание уделяйте чистоте стен и пола. Многие так и норовят налепить здесь жевательную резинку.

Я восторженно выворачивала голову, попутно осматривая полы, в поисках мусора и запоминая маршрут. Пока мы не оказались в тронном зале, где мои уши отключились и все силы организм бросил на глаза. Казалось, не было сил удержать даже челюсть, которая то и дело норовила упасть на грудь.

Прекрасно сохранившаяся обстановка поражала своей роскошью — картины, гобелены, статуи, барельефы, мебель. Сложность и изящество потолка только можно было рассматривать и оценивать целую неделю. А какие невероятные люстры!

С потоком туристов можно было легко слиться и я наслаждалась рассказами гидов и роскошным убранством залов, открытых для посещения, подмечая все новые и новые детали, которые можно было рассматривать часами.

В «правонарушителях» порядка и чистоты были замечены, в основном, дети и липкий каучук можно было найти в самых неожиданных местах, но по большей части это был пол.

На совесть работая мелким шпателем, я не испытывала какого-либо унижения, когда меня задевали зазевавшиеся туристы. Почти никто из них не извинялся, но не убиваемое воодушевление от окружающей красоты и притаившегося в холодильнике кусочка торта еще и не такое чудо могли со мной сотворить.

В четыре, поток людей иссяк и остались только рабочие, которые и сами облегченно вздыхали, что у них больше не будут мешаться под ногами фотографы-любители и детвора. Шум со стороны лесов и поток ругательств возвращался на прежний «утренний» уровень.

К вечеру я вспомнила насколько утомительно проводить целый день на ногах, но стоило только присесть, как материализовалась Элеонор и пальцем указала на поленницу, напоминая, что разнести дрова по жилым комнатам и на кухню, тоже входит в мои обязанности.

Тут пригодились брезентовые перчатки. Грубая, жесткая ткань прекрасно защищала от заноз, но только не от холода. Благо, что двигаться приходилось много и конечности быстро согревались.

В скором времени, фрау Гроссмахт занялась ужином.

Небо стало бледнеть, а из-за горы поползла темная мгла. Зажглись фонари на верхнем дворе, подсвечивая белые высокие стены замка и открывая прекрасный контраст. На шпиле главного фасада красовалась статуя рыцаря.

Я уже знала, что это был герой местных легенд — Лоэнгрин.

Взглянув на него, я тяжело вздохнула. Оценить прекрасное можно было только в сравнении с убожеством, в обнимку с отвращением. Последним ритуалом в моем списке числилась уборка туалета. Эта цитадель облегчения была закрыта для туристов — служебное помещение так сказать, но и без этого «красок» хватало.

Как говорила моя мама — будто рота солдат ноги помыла. Разыгравшийся аппетит с невнятным лепетанием растворился в глубине моего живота.

Жизнь обладала поистине разнообразнейшим набором средств для того, чтобы лицо не треснуло от счастья.

Тем не менее, я вспоминала о прошедшем дне с идиотической улыбкой, после того, как проклиная все на свете выкупалась в неудобном тазике, около раскаленного камина. Крохотная комнатка нагрелась настолько, что я решила спать в футболке.

Не верилось, что за окном притаился глубокий обрыв, а через несколько стен расположены королевские комнаты с золоченой мебелью. Я жадно прислушивалась к звукам, но ничего не было кроме мягкого треска поленьев, тихого свиста сквозняка через невидимую щель в оконной раме и призрачного, почти незаметного, уханья совы в лесу.

В сон я провалилась почти мгновенно и блаженное состояние продлилось ровно до того момента, пока не перегорели дрова, а морозный воздух стал отвоевывать пространство в моем жилище.

Сигнал тревоги подали пальцы на ногах, когда даже шерстяные носки не могли согреть окоченевшие конечности. Я высунула руку из-под одеяла и тут же пожалела об этом. Кожу будто протерли ментолом, но выбора не было. Открыв глаза, я столкнулась с кромешной темнотой безлунной ночи и тут же вспомнила про фонарик, который предупредительно оставила на тумбочке.

Луч света лихорадочно вырывал из мрака скудную мебель в комнате, пока я в дикой пляске торопилась напялить теплый спортивный костюм и шапку. Глянув на часы, я поняла, что совершенно потеряла остатки сонливости в два часа ночи.

Я уже знала чем займусь. Неприятное дело откладывать дальше не стоило. Телефон полностью зарядился, да и сигнал был неплохой.

Вездесущий логотип «фейсбука» на экране смартфона выглядел зловеще бесстрастно, когда я зашла на страницу некой Авы Флинт.

А.Ф. — Инициалы моего настоящего имени и фамилии просто так я оставить не могла. Именно через это очередное поддельное имя я общалась с Нербом Махмади, сыном мистера Гасура — владельца кафе в Лондоне, у которого я работала официанткой.

Парень практически не выходил из дома, родители окружили его заботой и вниманием, опекали здоровье единственного чада, после того, как узнали, что их мальчик, практически приговорен к смерти.

Гасур был вич-инфицирован и не знал об этом. Драгоценное время для медикаментозного лечения было упущено. Уже почти с полгода, как врачи диагностировали у несчастного СПИД. Вся выручка от семейного бизнеса уходила на дорогостоящие препараты, благо, что большая часть терапии покрывалась из государственного бюджета.

Об этом я узнала из досье, когда очередной ночью меняла условия жизни, ведомая невидимой рукой координатора программы защиты свидетелей.

Мистер Гасур ни словом не обмолвился о горе в своей семье и строго настрого запретил заходить в дом, но я нашла способ познакомиться с Нербом. Я считала, что сама балансирую на грани жизни и смерти, но, как оказалось, это понимание было по-детски наивным.

Социальные сети, как универсальный параллельный мир, где невозможно заразиться физически, но легко подхватить вирус смертельной идеологии, раскроить накопившуюся боль на части, выставив ее напоказ в определенных группах, чтобы почувствовать подобие утешения и пристраститься к этой квази-жизни мгновенно.

Нерб не унывал и вел блог, где подробно рассказывал о своем самочувствии, делился мыслями, находками в новых направлениях лечения, рассуждал на вопросы религии и довольно философски воспринимал свою печальную участь.

Я сидела с окаменевшим лицом, когда увидела, что Нерб не заходил на свою страницу почти неделю. Руки не дрожали, когда пальцы вбили в строку поисковика «гугл» последние лондонские некрологи. Фамилия Махмади скромно значилась в колонке с вчерашней датой.

Экран телефона погас. Словно в забытье я очистила историю браузера и отключила аппарат, на ощупь разобрав его, вынула батарею и сим-карту. В кромешной темноте, больше не ощущался холод и уханье совы перестало раздражать.

Мистер Гасур, наверняка, так и не допытался, каким образом его сын подцепил эту заразу, но это, в подробностях знала Ава Флинт. Мальчишке просто предложили в одном из дорогущих клубов, где тусовалась золотая молодежь бесплатно словить кайф. Ему хотелось казаться крутым, взрослым, смелым в глазах красоток, которые как назло кружили рядом и подначивали. Откуда ему было знать, что шприц за один вечер проколол не одну вену?

Эйфория от наркотика, к счастью больше напугала Нерба, чем привязала. Последствия были хорошо известны, и подающий надежды студент Университета Сент-Эндрюс, сделал выбор в пользу нормальной жизни самостоятельно, без назидания старших, осознав, что совершил огромную ошибку. Правда, поздно…

Я брела по винтовой лестнице, ладонь скользила по холодным каменным стенам, чтобы не потерять ориентир. Очутившись на первом этаже, я остановилась и прислушалась. Только свист сквозняков.

Глаза привыкли к темноте и на кухне я безошибочно направилась к холодильнику.

Проверенный способ борьбы с комом в горле так и стоял нетронутым в дальнем углу, упакованный в красивую коробочку. Неяркий свет на секунду ослепил меня и ощущение опасности накрыло с головой. Но отчего?

Аромат сливок, кокоса и малины не мог не манить, но среди сладкого и соблазнительного запаха, я почувствовала совершенно новый — землистый, а еще обычное мыло и почти выветрившийся дезодоранта.

Можно было биться об заклад, что на кухне кроме меня был кто-то еще. Мужчина.

Он подходил медленно и очень тихо. Стоило подпустить его ближе и я поняла, что роста в нем под два метра, потому что едва слышный вдох был слышен на голову выше меня.

Время вышло. Нападать нужно было первой. Мощный соперник явно переоценивал свои силы и был самоуверен, а потому круто повернувшись влево я выставила локоть под углом целясь противнику в голову. Этот удар я отрабатывала долго на курсах самообороны и дошла до того, что с легкостью ломала тренировочные доски. Сустав был набит до нужной степени, и боли, я практически, не чувствовала.

Локоть попал точно в челюсть, после чего я резко захлопнула холодильник, предварительно закрыв глаза, чтобы не ослепнуть от резкого перехода в темноту. Рухнув на пол, я и откатилась в сторону, чтобы тут же подняться на ноги и увидеть убийцу.

Невероятно высокий, он, казалось, опешил от такого яростного натиска. Высокий, широкий в плечах, явно сильный и к тому же невероятно разъяренный, мужчина с неожиданной скоростью и ловкость бросился ко мне ловко обходя кухонную мебель, тем не менее один из стульев завалился и попался обидчику под ноги, но резким движением был отброшен в сторону, отчего послышался треск и шум, падающей утвари.

Подражая паркурщикам, я на бедре прокатилась по столу, перебросив ноги, но нападавший ухватил меня за край толстовки и по инерции я полетела прямо на его кулак. Разность в силе была подавляющей и далеко не в мою сторону, а потому все что я могла сделать это резко выпустить ногу, чтобы упереться коленями о столешницу и получив точку опоры, отпрянуть хоть немного назад.

Этот финт спас меня от гарантированного нокаута, как вдруг на кухне зажегся свет и на секунду я ослепла, в тот же момент удар огромного кулака пришелся на правую скулу, и в глазах рассыпался каскад искр от пронзительной боли.

«Мне конец!» — промелькнула шальная мысль в голове и тягучий ступор заволок сознание. Тяжело дыша, убийца отпустил мою руку, и я удивленно повернулась, чтобы наконец-то рассмотреть его.

— Что здесь происходит? — возмущенный голос Элеонор Гроссмахт, топот ног дежурного охранника и гера Бронеля завершили немую сцену, в то время как я рассматривал дивный двухметровый образец воплощенного изумления.

«Не конец!» — услужливо подсказала интуиция, потому что настоящий киллер, и тем паче Финис, давно бы прикончил меня. Вместо этого, чуть раскосые карие глаза, под густыми бровями медленно прошлись по моему телу, красивые полные губы едва различимые среди густой длинной бороды иронично изогнулись.

Высокий мужчина, не обделенный физической силой, длинноволосый и с завидной осанкой, одетый в роскошный овчинный жилет, который дивно дополнял диковатый образ, сплюнул на пол кровь и я услышала, как по камням с характерным звуком прокатился зуб.

— Что это за сумасшедшая? — злобно прошипел он басом.

Элеонор бросилась к великану, услужливо подставляя ему стул. Ее встревоженный взгляд окатил меня холодом, не смотря на то, что моя скула страшно разбухла и вид у меня был, такой, будто я минут десять катилась с ближайшего склона, на котором стоял замок.

— Рэгги? Это она с тобой сотворила? Неужели выбила зуб?

— Да.

Я готова была поклясться, что в голосе этого косматого мужика я услышала восхищение.

— Как, вообще, умудрилась?

— Фройлин Диони, Вы в своем уме?! Брон, вызывай полицию!

— Эли, девочке нужен врач. Бога ради, это недоразумение. Лора, что произошло?

Пока я невнятно бормотала разрозненный рассказ про ночной жор, пресловутый Рэгворд, немигающим взором смотрел на меня то подозрительно, то с интересом, скатившись в конце до такой мрачности, что я сочла за благо напустить на себя вид святой простоты, чтобы этот дядька меня не добил за свой потерянный зуб, попутно поражаясь тому, какие харизматичные реставраторы обитают в Баварии.

Скула болела невыносимо и я изо всех сил изображала полубессознательное состояние, хотя, кроме ощутимого дискомфорта меня ничего не беспокоило. Стрессовые ситуации, в последнее время случались слишком часто, чтобы я выработала к ним подобие иммунитета. Другое дело, что внешность мистера Полссона не позволяла отвести от него глаз.

«Реставратор?! Реставратор…»

— Это, что, еще и женщина? — Рэгворд почувствовал себя уязвленным. — Из охраны что ли?

И опять эта ехидная усмешка.

Я осознала, с каким оглушительным свистом летит камень в огород моего комплекса по поводу угловатой фигуры и обида накрыла за то, что этот идиот вздумал издеваться.

— Это наша новая уборщица, — мягко пояснил Брон, под тяжелым взглядом жены прикладывая к моей щеке завернутый в полотенце лед.

Демонстративно достав мобильник, фрау Гроссмахт принялась набирать номер, но внезапно, Рэгворд ее остановил.

— Не надо. Это чистой воды недоразумение. Вы же знаете, как я не люблю копов, Элеонор.

Еще бы немного и я подкатила глаза. Фрау Гроссмахт, явно «ела с руки» у Рэгги. Семейная черта, если вспомнить, с каким трепетом описывала Хильда персону этого мужлана.

За малохольными переживаниями, тем не менее, я четко осознавала, что далеко не все реставраторы обладают столь смертоносными навыками. Мистер Полссон, наверняка, занимался, как минимум боксом. Удар с левой у него был роскошный и впору было признать, что хоть его внешность и вселяла шок и трепет, но он никак не мог быть Финисом. А потому наступала моя самая нелюбимая часть спектакля.

Появление копов не входило и в мои планы. Я поднялась со стула и слегка покачнулась, после чего изображая невероятное раскаяние подошла к Рэгворду и промямлила:

— Мне очень жаль, мистер Полссон. Я компенсирую физический ущерб. Правда, не сразу, а только частями.

— Перебьюсь, — Рэгги даже не смотрел на меня. Он недовольно водил челюстью, проверяя, насколько ему неудобно после потери зуба, после чего набрал в рот воды и прополоскал его, шумно сплюнув в раковину.

Непосредственность этого мужчины точно была на верхних строчках списка его достоинств.

— Ты лучше скажи, где научилась такие финты выделывать…..локтями?

И хотя злость еще изрядно сквозила в словах, но до неприличия красивые глаза наполнились доброй усмешкой. Рэгги, вальяжно подошел к холодильнику и выудил бутылку пива, которую я, благо, что вовремя вернула назад.

— Курсы самообороны, — обреченно выдохнула я. — Я работала в турецком квартале в Лондоне… официанткой.

Вместо ответа, он вздернул роскошные брови и отсалютовал мне, после чего развернулся, пробурчав присутствующим «доброй ночи» и растворился в темноте дверного проема.

— Зуб…. локтем выбила. Охереть!

Отборные немецкие ругательства разбавляли уханье совы и свист сквозняка.

5 глава

«Сази… Благозвучное, напевное название для городка. Попытка придать красоты, завуалировать грязь и отчаяние, которое царит повсеместно в Индии.

Романтичные и сказочные представления об этой стране давно разбились о непоколебимый гранит фактов, и даже те путешественники, которые взахлеб зачитываются рассказами бывалых туристов с отвратительными и ужасающими подробностями, привитые от болезней, которые провинциальные доктора с трудом вычитывали в современных медицинских справочниках, с кровью пропитанной всевозможными средствами от паразитов, даже они, поражались тому насколько вековые устои могут извратить сознание людей, добровольно принимающих полурабское положение.

Касты в Индии отменили. Но старания Ганди соблюдались только ради приличия. Если человек из неприкасаемых нечаянно заденет в толпе руку кшатрия или кого-нибудь из более низких по положению вайшьев, то это может обернуться побоями или убийством, и никто не будет подавать в суд, хотя имеют полное право.

Разделение по социальному положению занесено в личность и заперто за семью печатями индуизма. Права человека лишь манящая иллюзия избавления и добровольное принятие тяжелого положения, лучшим образом гарантирует, что в следующей жизни может быть даровано счастье и достаток.

Но и тут на лицо парадокс. Если бы все население было столь набожным и свято чтило собственные традиции, то при совершении непотребства совесть взывала бы к правонарушителю, в разуме всплывали бы страшные картины положение проклятых в следующей жизни. Однако, индусы относились к вере весьма поверхностно, мол, да, божественное существует и традиции, которые полегче мы соблюдать будем, но не фанатично. В подтверждение этого можно только добавить, что убийство коров в Индии карается тюремным заключением, а по стране насчитывается почти тридцать тысяч нелегальных скотобоен.

Вера скатилась до суеверия, вегетарианство, как традиция прикрывает нищету, ведь мясо, отдельные слои населения не могут себе позволить. А потому, туристы поражаются тому, какими страшными взглядами провожают их на улицах. Улицы это сплошное варево из автомобильных гудков, криков попрошаек и зазывал, запаха экскрементов и разложения, специй и сладостей, приготовленных на черном прогорклом масле.

Ад на земле определенно имеет внушительный филиал, который базируется именно в Индии. Тогда, что могут назвать адом сами индусы?

Европейцы с дрожью в голосе и бледными лицами рассказывают о разлагающихся трупах плывущих по течению Ганга в Варанаси, а непосредственные граждане Индии рассказывают своим детям страшные истории о живых мертвецах, которые обитают неподалеку от Сази.

«Кали Джагах» или Черное место, куда привозят неизлечимо больных людей. Проказа, холера, запущенный сифилис, пациентов с инвазиями таких форм, что их буквально съедают изнутри черви.

Это не муниципальное, а скорее, частное учреждение, которое, как ни странно хорошо спонсируется благотворителями и меценатами. Официальная лечебница, где содержат больных проказой. Изредка сюда привозят людей, которые просто должны исчезнуть: конкуренты по бизнесу, нежеланные наследники, не желающие отходить в мир иной предки, надоевшие любовницы, которые многого требуют.

«Кали Джагах» обычные люди обходят десятой дорогой. Персонал официального лепрозория напрямую редко контактирует с пациентами и все организовано в довольно свободной форме. Больные могут общаться друг с другом, тех, кто начинает качать права и доказывать, что абсолютно здоров, мгновенно записывают в категорию умалишенных и прописывают сильные психотропные средства, заматывают в грубые смирительные рубашки, а самым буйным отрезают язык, после чего запирают в крошечные, душные палаты, которые расположены в подвальном уровне.

Влажность, невыносимая жара и полчища жадных до крови насекомых, быстро добивают бедолаг, а потому «Кали Джагах» никогда не бывает переполнен.

Эти страшные истории Виго узнал от своей матери, которая работала медсестрой в муниципальной больнице Харидабада, в то время, как отчим был уважаемым инженером. Он делал обследование местности, если та признавалась пригодной для строительства энергетических объектов. В свое время таковой признали Хамирпур для возведения гидроэлектростанции.

Виго прожил в этом провинциальном городишке, почти, два года и отчим всерьез полагал, что проекту дадут зеленых свет, а потому, когда к нему заявился сосед с предложением отдать в жены мальчику единственную дочь, Виджай Хазмар после долгих раздумий назначил огромное приданное в денежной форме, которую семья невесты должна была выплачивать последующие пять лет. Таким образом он мог избавиться от ненавистного ему пасынка, который на удивление был внешне похож на свою мать-англичанку. Смешение европейской и индийской крови дали невероятный результат: тиковые глаза, чуть рыжеватые темные волосы, светло-кофейная кожа и тонкие черты лица. Ребенок выделялся в толпе и привлекал завистливые взгляды.

Едва появятся лишние деньги, как этого звереныша можно будет отдать в частную школу и спокойно заняться появлением на свет собственного сына.

Двенадцатилетнему Виго, за ужином, было объявлено, что через шесть лет он женится, на что мальчик только выпрямил спину и покорно кивнул, под ошеломленным взглядом матери. У ребенка, даже, не возникло желания задавать вопросы о том, как зовут его невесту и откуда она родом. Слово отчима было законом.

Подобная манера заключать браки бытовала в Индии повсеместно — это традиция, как и условия жизни. Нельзя сомневаться в правильности выбора родителей, нельзя роптать на судьбу, нельзя испытывать жалость к тем, кто беднее тебя, так как это прямое доказательство прошлой нечестивой жизни и живой пример, что грядет в случае неповиновения. Можно подать милостыню, но никогда не пытаться исправить несправедливостей социума.

Однако, у Виго была оборотная сторона медали, которая отдавала контрастом и проливала свет на то, какой еще может быть жизнь. Весь остальной мир разделен на бедных и богатых, но не обязательно смиренно следовать предписаниям условий касты. Своим умом и усилием воли можно добиться много в развитых странах, где ребенка не могут кинуть в огонь лишь потому, что его мать попросила милостыню и посмотрела прямо в глаза человеку из высшей касты.

Мама быстро разузнала, что ее будущая невестка — дочь фермера Рушави Фадалтхи. Семья небогатая, но уважаемая.

К неописуемой радости Виго, он знал Рушави. Девочка была младше его на два года и они учились в одной школе. Миловидная, тихая и умная, она давно привлекла его внимание, заикнуться о чем отчиму не могло быть и речи. Между деться завязалась теплая дружба, которая крепла из года в год.

Маленький Виго рассуждал, как настоящий мужчина. Он обещал Рушави увезти ее в прекрасную страну Англию, где можно будет освободиться от гнета навязанной им жестокой религии, чем немало пугал свою будущую супругу. Будто несбыточная мечта, о которой нельзя было говорить вслух, дети свято хранили драгоценную тайну и за несколько лет ни разу не выдали своих истинных чувств.

Но этой осторожности не хватило.

Компания, на которую работал Виджай Хазмар, заморозила строительство гидроэлектростанции из-за аномальной засухи, которая накрыла штат Харьяна. Некогда полноводная река превратилась в жалкий ручей. В связи с чем, весь персонал был отозван обратно в Харидабад. Ненастье отразилось и на семье Рушави. Земледелие пришло в упадок и выплачивать приданное было не из чего.

Виго быстро догадался, что отчим не станет смягчаться и разорвет договоренность о помолвке, а потому простой и отчаянный план был приведен в действие за пару дней до отъезда.

В одну из жарких ночей семнадцатилетний юноша впервые познал любовь. По его замыслу испорченную невесту больше ни за кого больше не сосватают и он обещал Рушави вернуться, едва удастся накопить денег и сбежать из дома.

Девушка безропотно приняла наивные доводы и даже обрадовалась прозорливости возлюбленного, когда к ним без предупреждения заявился господин Хазмар. Такой надменный, гордый, он брезгливо смотрел на согнутые в унизительном, смиренном поклоне спины ее отца и матери, полностью игнорируя откровенные мольбы о том, что деньги в скором времени будут найдены.

В порыве отчаяния седовласый старик, который честно боролся за счастье восьмерых детей, прикоснулся к подошве ботинок неумолимого Виджая и тут же получил сокрушительный удар камнем по голове, от которого не смог оправиться.

Через месяц отец умер, двое старших братьев оплатили похороны. По факту убийства, в суд подавать, разумеется, никто не собирался, хотя семья имела полное право так поступить. Они понимали, что отец знал, что его ожидает за проявленную дерзость.

Младшая Рушави осталась одна с пожилой матерью.

Точнее не одна…

Втроем.

Женщины с благодарными молитвами приняли новость о беременности и пока Рушави могла помочь с заработком, они перебрались жить в трущобы на окраине города, отгоняя от себя мысли о переходе в касту прачек — дхоби. Деньги там платили небольшие за тяжелую работу, но исправно.

Дочь твердила матери, что ее жених обязательно вернется за ней и город покидать никак нельзя. И хотя Виго дал понять, что ему нет дела до разницы в кастовом положении, Рушави с ужасом думала, о том, как он поступит, если ей придется примкнуть к неприкасаемым.

Журналисты, которые описывают Индию освещают многие аспекты жизни граждан этой колоритной страны. Беременные женщины здесь считаются благословенными, даже те, кто не замужем. Суеверия, вроде защиты от сглаза, обряды на то, чтобы родился непременно мальчик, красивая обстановка, чтобы женщина услаждала свой взор — о подобных радостях девушка не могла и мечтать.

Ритуал перехода в дхоби свершился, на двадцатый день, после того, как мать скончалась от сердечного приступа. Сомнительно белого цвета, потрепанное сари обняло худое тело молодой женщины, которая жила одной надеждой на приезд своего суженого. Рушави не так плакала о смерти матери или о своей участи, как о том, что у нее не было денег на дрова для погребального костра.

Несколько дней она побиралась по улицам, после чего собирала по помойкам обломки старой мебели, чтобы снести их к храму, где прикрытое саваном уже несколько дней лежало распухшее тело матери. Источая зловоние, оно было залеплено тысячами черных мух. И какое же это было облегчение, когда языки пламени отогнали мерзких насекомых, чтобы помочь душе матери обрести покой.

Больше не надо ловить на себе взгляд полный жалости и боли, потому что на самом деле судьба Рушави, была как на ладони. Взгляд матери выжигал остатки надежды из сердца девушки, а потому и без того слабые руки не могли поднимать набухшую от воды одежду.

Несколько ложек отварного риса и жидкая подлива из зелени были единственным довольствием. От комнатки в трущобах пришлось отказаться и спать на тонкой подстилке, прямо около прачечной. Удивительно то, как внедренная практика поддержания религиозных ценностей самым практичным образом отражалась на жизни людей.

Ребенок из касты неприкасаемых мог спокойно плескаться в луже с помоями и пр этом не заболеть, не в пример детям из более высоких каст, которые, если забывали по наивности о правилах гигиены могли подцепить смертельный недуг. Отсюда брали свои корни все суеверия и традиция «не касаться» низших, как не казалась бы жестокой была подкреплена железными фактами в виде «проклятия», которое могло унести жизнь всей семья за неделю, просто потому что те не имели столь сильного иммунитета.

Рушави работала за два доллара в день. И кастовое неравенство дало о себе знать. Руки несчастно покрылись коростой, которая невыносимо зудела и сочилась сукровицей. Но не смотря на это, пока живот не мешал выполнять особо тяжелую работу, девушка отбивала замоченной белье о бетонный выступ.

К восьмому месяцу беременности, девушка больше не могла работать. Вестей от Виго не было. Из сердца улетучилась последняя капля веры на счастье и впору было задуматься о том, где можно без последствий разрешиться от бремени. Состояние здоровья оставляло желать лучшего — короста, которая покрывала руки, теперь распространилась на все тело. Никакие мази и примочки не помогали, беглый осмотр у местного врача для бедных привел только к тому умозаключению, что это не лишай и заболевание носит аутоимунный характер. Мудреное слово означало, что для Рушави с ее смехотворным доходом, лечения никакого не существовало.

Кто-то подсказал, что на востоке Индии в штате Джаркханд есть монашеский орден миссионеров милосердия «Сестры матери Терезы», который управлял приютом для незамужних беременных женщин. Куда Рушави отправилась, потратив на билет последние деньги. Там точно не посмотрят, что она из неприкасаемых и помогут ее ребенку.

Виго прекрасно помнил тот момент, когда узнал, что отец Рушави скончался. Безразличие к чужому горю было слишком большой роскошью в то время, когда мальчик долгие годы подавлял желание поддаться жалости к участи собственной матери, не говоря уже о своей. Даже из столь ужасающей ситуации он вынес для себя положительный момент — на вряд ли его возлюбленной будет трудно расстаться с семьей, чтобы сбежать с ним.

Мама в тайне от отчима помогла оформить загранпаспорт и рассказала куда можно обратиться в Лондоне за помощью. Она врала мужу, что на работе задерживают зарплату, откладывая деньги для сына. Скупость отца не позволяла долгое время вырваться из замкнутого кольца обстоятельств. Больше полугода Виго не мог связаться с Рушави, но свято верил, что она его ждет, как они и условились.»

Оттерней прервал свой рассказ, чтобы сделать глоток воды. Наин сидела напротив и слушала тихий голос этого мужчины, который вел себя с ней очень странно, не как остальные представители сильного пола.

Внезапная просьба поужинать вместе, немного настораживала и девушка предположила, чем может закончиться этот вечер, но ни одной попытки со стороны мистера Оттернея перейти границу приличий, за несколько часов, так и не последовало.

Очевидно, что ему нужно было выговориться. Очень личная и печальная история не должна была быть подвергнута иронии или сожалениям, здесь не стоило вставлять комментарии или задавать наводящие вопросы, когда рассказчик делал довольно продолжительные паузы и с застывшим взором отдавался болезненным воспоминаниям.

Почему этот богатый господин, который имел все, что душе угодно, так галантно обходился с простой и не обремененной целомудрием девушкой, Наин оставалось только гадать. Но смотреть на лицо Виго было все труднее, а теперь, когда трагичность судьбы Рушави не оставила сомнений, и вовсе, пришлось с трудом проглотить подступивший к горлу ком.

В роскошном номере, где жил мистер Оттерней около широкого панорамного окна был накрыт стол на азиатский манер. Стулья заменяли мягкие удобные подушки, чтобы в любой момент можно было удобно откинуться и дать отдохнуть спине, как и поступила Наин. Ее окутала жалость к несчастной индийской девушке, которая толком и жить не начала, как тяжелые испытания, подвели черту под детством.

Она и сама не понаслышке знала о тяготах женской участи, но каким потрясением было наблюдать за тем, что это понимание неподъемным камнем давило на сердце такого человека, как мистер Оттерней.

Его образ обрастал все новыми слухами, в основном, отвратительными по своей сути, и Наин сомневалась, что ее нынешний «хозяин» долго будет сопротивляться, если Виго захочет ее заполучить.

Однако сейчас царила обстановка полного умиротворения и печальная полуулыбка до того преобразила суровые черты лица мужчины, что Наин помимо воли залюбовалась им.

— На этом история Рушави для меня обрывается. Я искал ее месяц. Буквально стучался в каждый дом, показывал ее фотографию и понимал, что мое сердце каменеет от ужаса, после того, как люди отрицательно качали головами. В монастыре «Сестер матери Терезы» о ней ничего не слышали, а административный аппарат в провинции настолько запущен, что искать записи о рождении ребенка было просто бесполезно. С тех пор прошло больше двадцати лет, а поиски я прекратил меньше, чем год назад. Но самое страшное не это, дорогая Наин. Самое страшное, это осознание того, что Рушави исчезла с моим ребенком и скорее всего погибла, полная надежды на то, что я ее отыщу: безропотная, покорная извращенной вере в божества, которые если и существуют, то взирают на происходящий ужас бесстрастно, ведь их труд выполнен, они даровали законы бытия, которым следуют миллионы, словно это занятная игра. Я прекрасно понимаю, почему она ушла из города. Там ее бросили бы на произвол судьбы и шансов выжить, практически, не было. Двадцать лет назад, имея те ресурсы, которые сейчас сосредоточены в моих руках, я наверняка, отыскал бы свою невесту. Но вот какая ирония, я достиг всего именно сейчас, однако, ничто не может меня сделать счастливым. Я знаю, что такое радость и блаженство… Те далекие дни я могу пересчитать по пальцам. Увы, мне есть с чем сравнивать и это убивает, выжигает изнутри и заставляет забрасывать это пепелище новыми пороками, притупляя страх того, что за все придется расплачиваться. Меня переполняет ярость при одной только мысли о том, как в Индии носятся с привязанностью к вере, хотя на деле это чистой воды снобизм. Отсталая страна управляется армией ленивых и глупых людей, которые ничего не хотят менять, но что хуже всего народ с ними полностью солидарен. Все привыкли к грязи и смраду. Куда больше трясутся над защитой от террористов, не замечая, что от дизентерии гибнет в десятки раз больше народа, но тут же, как оговоркой, руководствуются кармой!

— Потому, Вы не живете по индуизму, господин Оттерней? Мне показалось, что это так.

— Весьма проницательно, девочка моя. Умница! Я стопроцентный атеист, убежденный и готовый доказывать свою точку зрения, до пены на губах. Только неистово верующие люди, которые вывернули свои души наизнанку во время молитв, чтобы показать их своим божествам, могут превратиться в столь убежденных атеистов. Боюсь, что и кары за дела мои, просто, не существует. Я верю, что мир изменится только тогда, когда люди начнут использовать мозг по назначению.

Бледное лицо Виго создавало пугающую иллюзию, что эти слова произнес не человек, а темный дух, которому наскучил его мир и развлечения ради, он воплотился и играл со своей очередной жертвой.

Но вот, он моргнул и маска тоски была сброшена, после чего пытливый, изучающий взгляд снова впился в прекрасные черты лица девушки. Взгляд, лишенный пошлости медленно спускался вниз по гибкой шее, соблазнительной полной груди, шелковым складкам платья, стройным ногам и задержался на обнаженной лодыжке, где с внутренней стороны, кожа выделялась странным зарубцевавшимся узором.

Виго знал, что подобные метки появляются только после специальных надрезов, как например, у народностей Боди, Сури и Мурси, у которых скарифакация или шрамирование, считается неотъемлемой частью культуры.

У Наин шрам был выполнен в форме четырехконечной звезды и в отличии от представителей африканских племен, выделялся не бугорками, а был сплошным и весьма будоражил сознание Отернея, интригуя и заставляя задуматься о том, что эта женщина полна загадок.

— Теперь ты расскажи мне историю, Наин.

— Какую, господин?

— Не сводя глаз с лодыжки, Виго указал не нее подбородком.

— О шраме на коже в виде звезды. Это крайне непростой знак и ты не можешь об этом не знать. Видишь ли, Наин… Больше чем лицемеров, я не люблю глупцов, которые ради мимолетных восторгов окружающих, готовы сотворить со своим телом что угодно. Многие ритуальные рисунки утратили свой тайный смысл, их набивают в виде тату шутки ради, а тут, вдруг, знаки инициации воина-мужчины. А ведь редко кто подтверждал право носить подобное отличие, когда я ставил вопрос ребром, за что поплатились. Да, это мой странный способ нести справедливость в этот мир. Не беспокойся, пожалуйста, господин Тийле в курсе моих намерений. При этом он выглядел настолько загадочным и спокойным, что я не узнал обычно, недовольного и нервного шефа полиции.

— А что будет в конце моей истории? — голос девушки даже не дрогнул и Отерней, почувствовал, как его сердце сжалось в предвкушении.

— Выбор, разумеется! — его белые зубы сверкнули почти хищно. — Между злом и избавлением.

— Тогда Вы узнаете историю девушки, которая жила свободно настолько, что почти никто не мог запомнить ее лица. Она носила имя звезды с небосклона и обладала столь прекрасным голосом, что когда пела, все мужчины закрывали глаза, чтобы насладиться ее голосом, осознанно принося в жертву усладу для взора. Пусть ее имя будет звучать, как Альсефина.

Виго одобрительно кивнул и не сдержал довольного смеха.

— Альсефина не была влюблена и тем более не любила. Но она умела наслаждаться простыми радостями жизни, пока ее сердце не одолела жажда нести нечто большее, чем прекрасные песни. Она хотела оставить свой след в жизни, но не знала с чего начать. На помощь пришел родной отец девушки, который поделился с ней мудростью и предостерег, что мир может принять ее дар и потом отвергнуть, что повлечет за собой невероятную боль. А потому, первым делом ей стоило перебороть то, чего боится каждый человек — страх боли.

Девушка согласилась, зная, что отец прав и любит ее, а потому совет был дан с предостережением, что она должна окрепнуть физически и морально. Альсефина стала заниматься столь упорно, что это поразило ее родителя и за два года, девушка не прервалась ни на день в тренировках, каким бы изматывающими они не были. После чего настал черед более изощренных занятий. Это было добровольное голодание до полного изнеможения. Чтобы узнать предел своих возможностей. Это были дни без воды, для той же цели… Дни без сна, в кромешной темноте и при ярчайшем свете. Страшные пытки, которые могли быть прекращены по первому зову Альсефины, но она знала ради чего согласилась на истязания. Итогом, всего стала процедура инициации. Вы знаете, что сдирание кожи заживо считается одним из самых болезненных мероприятий?

— Да, слышал об этом. Больнее только, сжигание, — Виго кивнул с такой простотой, будто Наин рассказывала ему детскую сказку на ночь.

— Это так… Нежную кожу с тела Альсефины сдирал ее родной отец в месте, где никто не мог услышать диких криков девушки. Короткий надрез острейшим лезвием и мучительно долгое стягивание тонкой окровавленной полоски. Мужчина умолял дочь отказаться от этой идеи, но она была непреклонна и вскоре, кровавая звезда украсила тело хрупкого создания, которое познало боль во всех физических формах. С этого момента Альсефина обрела истинную свободу и отправилась путешествовать по миру.

Прошло несколько лет. И вот, она добралась до Румынии. Однажды ночью, девушка набрела на группу цыган, которые предложили ей разделить ужин у костра.

Причудливо разодетые, темноволосые женщины выглядели беспечно радостными, и Альсефина согласилась, но следующим же утром проснулась со страшной головной болью, скованная цепью, лежа на холодной земляном полу в какой-то землянке.

Как оказалось, цыганский барон давно пожелал себе светловолосую наложницу и женщины его общины услужили своему господину. Как ни странно, мужчина не желал насильно брать девушку и сказал, что она обретет свободу только, когда позовет его сама, а до тех пор она не получит еды. Если не согласится в течении недели, ее начнут бить по ступням и тогда она станет калекой и точно никому не будет нужна, а потому не сможет покинуть табор и превратится в жалкую поберушку.

Все бы так и случилось, если бы однажды ночью Альсефина не выбила пальцы из двух суставов и не сломала сама себе одну из тонких костей на ладони, из тех, что не позволяла высунуть кисть из кандалов. Таким образом она на практике прошла еще один важный урок, о котором отец предостерегал лишь на словах. Никому не доверять.

— Очень ценный урок. И что теперь стало с Альсефиной? Какую пользу она принесла миру?

В этот момент дверь в номер распахнулась и вошли двое телохранителей внушительной комплекции. Они заперли дверь чуть не демонстративно, после чего замерли с непроницаемыми лицами, перекрывая выход.

Внимательно наблюдая за лицом Наин, Виго с разочарованием увидел, что девушка усердно подавляет страх и панику. Она нервно облизнула губы и опустила глаза, обдумывая ответ на его вопрос.

— Обрела свое странное счастье, после тщетных попыток исправить в людях их пороки. Нашла себя и снова стала петь красивые песни, есть вкусную еду и не задумываться о завтрашнем дне.

— Вот она, мудрость во плоти. Как занятно! Что ж, признаю, Наин, давно я не получал такого удовольствия от разговора, но все же я настаиваю на том, чтобы ты сделала свой выбор. Позволь только посоветовать воспользоваться избавлением. Уж очень любопытно.

— Ваше удовольствие, господин Оттерней, на первом месте для меня.

Молча протянув руки, Виго обхватил запястья девушки вертя их в разные стороны и всматриваясь в поисках шрамов, но, увы, ничего подобного не заметил. Легкая досада пожаловала тут как тут.

Но вот, один из телохранителей, положил сверток на стол и тут же отошел обратно.

Неторопливо разворачивая черную бархатную ткань, Виго достал заостренные щипцы, напоминающие кусачки и протянул их Наин.

— Не стоит делать это на руках. Впереди еще несколько сеансов гирудотерапии и массажа, а я не терплю уродства. Пусть будут безымянный палец на ноге. Ноготь!

Тон Виго поражал безразличием, будто он выбирал самый лакомый кусок в своей тарелке.

— Инстинкт самосохранения не стоит недооценивать. Эта неотъемлемая часть каждого из нас может изрядно подпортить мне развлечение сейчас и я почти не верю, во все что ты мне рассказала, девочка моя… Очень трудно самому себе причинить вред, который сопряжен с колоссальной физической болью.

Не сбавляя заданного ритма, Наин с легкой дрожью приняла щипцы и не запнувшись в движениях ни на секунду, только молча откинула длинную полу платья и выставила впереди себя обнаженную ступню, как это делают женщины, когда красят ногти лаком.

Будто завороженный, Виго не веря своим глазам смотрел, как без тени сомнений, но со страхом, Наин крепко обхватила верхушку ногтя кусачками, и с нечеловеческой силой рванула его против направления роста, отчего тонкая пластика с влажным хрустом лопнула и отделилась.

Вырванный ноготь так и остался зажат в стальных тисках, которые улеглись на столешницу в доказательство рассказанной истории и из прекрасных глаз Наин потекли слезы, но не от боли, а от разочарования, что навряд ли кто-нибудь еще услышит ее историю, которая так тяготит ее.

Улыбка была стерта с лица Отернея и он махнул рукой, чтобы позвали врача. Кусачки прикрыли тканью, а Наин досталось самая большая редкость, на которую был способен мужчина, сидящий напротив нее. Его восхищение.

Это чувство будет только усугубляться и со временем начнет мучить своего хозяина, ведь Наин теперь для него недосягаема, как и положено настоящему чуду. Это обещание Вигго дал сам себе, впервые за долгое время почувствовав то, что невозможно было купить ни за какие деньги — неподдельное человеческое удивление.

— Ты ведь не спишь с Тийле, — задумчиво произнес Виго, будто говорил сам с собой.

Он не смотрел на девушку, которая сцепив зубы терпела невыносимую боль, пока врач сосредоточенно обрабатывал поврежденный палец. Наин догадалась, что ей не стоит отвечать и покорно ждала главного умозаключения этого странного человека, который своим пугающим спокойствием мог довести до настоящей истерики.

— Ты его телохранитель, — заключил Отерней и глянул на девушку, которая коротко кивнула. — Тебя все устраивает?

— Что Вы имеете в виду, господин?

— Деньги, свобода, возможность уехать отсюда…

Господин Тийле отличается от многих индонезийских мужчин. Мои услуги для него не унизительны, это сродни развлечению, довольно эпатажного. Он долго прожил в Японии, где среди кланов якудзы не чураются использовать женщин в качестве охраны.

— А ты согласишься работать на меня?

Девушка нахмурилась и ее по ее лицу пробежала тень сомнения.

— Странно, что Вы, вообще, спрашиваете мое мнение.

— Я не буду настаивать против твоей воли, — Виго мягко улыбнулся, смакуя собственное великодушие, которое так редко использовалось.

— Благодарю. Меня все устраивает.

Лаконичный ответ, лишенный всякого желания набить себе цену, поразил Виго и заставил его сердце дрогнуть. Ну, что за чудо?! Наин расслабилась, но не переставала смотреть в глаза. Девушка догадывалась, что подобная дерзость может ей выйти боком, но Отерней изначально позволил ей говорить на чистоту, потому что слишком хорошо разбирался в людях. Молча добавив в ее чашку порцию прекрасного китайского зеленого чая, Виго согласно склонил голову.

Но на время моего пребывания здесь я рассчитываю на твою компанию. Массаж ты делаешь божественно. Я же говорил- грех портить такие руки!

Он рассмеялся, как ни в чем не бывало, будто не из-за его прихоти несколько минут назад была покалечена хрупкая женщина. Виго навел справки на счет Наин и выяснил, что она приходится дальней родственницей господину Тийле, что, как ни странно, держалось в секрете. С одной стороны это было понятно, потому что свести счета с нечистым на руку высокопоставленным полицейским, было много желающих и если до него добраться было трудно, то поквитаться с родственниками, вполне легко. Все семейство Тийле было вывезено в Тайланд, но Наин сама разыскала своего «дядюшку» после того, как ее желание повидать старый свет обернулось большими проблемами.

Ее завуалированный рассказ про Альсефину был чистой правдой. И псевдоним выбран неспроста. Именно такое название носила звезда из созвездия Паруса, а Наин было не именем, а фамилией, с ударением на первый слог. На самом деле девушку звали Бинтанг, что с индонезийского переводилось, как звезда. Европейская внешность была унаследована от матери, которую девочка никогда не видела.

Сразу после рождения ее привезли к отцу, который жил в Макассаре. Не традиционные методы закалки девушки, так же оказались чистой правдой. Таким образом, любящий родитель готовил дочь к непростой жизни в Индонезии, учитывая какой яркой внешностью она была наделена.

Наин вернулась в Джакарту и сама поросилась на «службу» к господину Тийле, продемонстрировав свои способности, и кажется, обрела все что хотела, учитывая какое умиротворение царило на прекрасном молодом лице.

Виго знал, что девушка сохранит в тайне каждое слово, что было произнесено этим вечером, потому что как ни кто другой была осведомлена о его истинном положении, а потому, разговор «по душам» произвел сильный терапевтический эффект и Отерней почувствовал, как груз невысказанного становится легче. История Рушави слишком долго покоилась в его сердце, будто вызывая воспаление этой тревожной мышцы.

Умиротворение накрыло мужчину с головой и он блаженно закрыл глаза, наслаждаясь тишиной. В этот самый момент, крохотная красная точка перестала мерцать на затылке Наин, которая и не подозревала, что находится под прицелом. Виго не доверял никому и всерьез полагал, что девушка может оказаться убийцей по прозвищу Финис.

6 глава

Прошел почти месяц. Суставы Бронеля не подвели. На второй неделе моего пребывания в Баварии, на регион обрушился мощный снегопад. Я вполне освоилась с обязанностями и выработала некое подобие режима.

Несмотря на непогоду, кулинария «Вишневые слезы» посещалась регулярно, и, в основном, пешком, чтобы утихомирить завывания совести по поводу лишнего веса. Один кусок торта «отрабатывался» на половину еще до того момента, как я его приобретала.

Если бы не длительные прогулки на морозном свежем воздухе, мне в затылок давно бы дышала добротная депрессия, которая зачастую возникала из-за однообразия в гастрономии, которое так внезапно меня настигло.

И вот, что я вам скажу — штампотт, это вселенское зло, если его приходится есть на завтрак, обед и ужин.

Штампотт, это мятый отварной картофель, в который добавляют или обжаренный бекон, или сыр с зеленью, или шпинат. Я не особо любила готовить и потому не заморачивалась с жаркой колбасок на завтрак, из-за чего частенько, довольствовалась остатками штампотта с ужина.

Две недели картофельной диеты, и на «выходе» в туалете я, все одно, видела его — штампотт.

Дело в том, что это было любимое или единственное блюдо, которое готовила фрау Гроссмахт, за исключением тех благословенных дней, когда у плиты корпел Бронель или я сама, но о последнем, пожалуй стоит умолчать, потому что моим коронным блюдом была жареная рыба, а цены на морепродукты в Германии были такими, что хоть вешайся на ближайшей сосне.

Утренние тренировки стали регулярными и я привела тело в порядок. Мышцы, натянутые, как струна, едва ли не вибрировали по всему телу, вызывая эйфорию, а потому, легкая улыбка почти не сползала с моего лица, и кажется, весьма раздражала отдельных обитателей Нойншванштайна.

Даже, когда привозили дрова и нужно было их быстро переложить на сухую поленницу, я натягивала брезентовые рукавицы, укутывалась по самые глаза в колючий шарф, который опять таки мне достался с огромной скидкой в магазине Хильды, и методично таскала сухие бруски, вспоминая, как проделывала то же самое в собственном доме, где у нас с родными был роскошный камин.

Вспоминая счастливые безмятежные дни, я окончательно теряла чувство реальности, отчего работа только спорилась и согревались руки, которые грубые перчатки холодили и царапали. Шарф скрывал немного неуместную улыбку, но глаза, выдавали мое настроение, что основательно настораживало мою начальницу.

Элеонор то и дело, гоняла с перекуров строителей, не чураясь делать выводы красавчику Мартину, придиралась ко мне за неубранную со стола кружку и прочие мелочи. От того и бросался контраст в отношении, когда эта женщина благоговейно стучалась в дверь мастерской Рэгворда, чтобы поинтересоваться не принести ли тому горячего кофе.

О! Это были два сапога пара!

Реставратор, крайне редко покидал свой оплот и всякий раз, как он это делал, я жалела, что нет возможности снять на телефон короткое видео. Если Рэгги пересекал двор, то он делал это, двигаясь спешно, широкими шагами. Бессменный овчинный жилет превращал его в эдакого викинга и не хватало только секиры в громадных ручищах, тогда образ был бы завершен. Ибо, мистер Полссон двигался с таким видом, будто шел кого-то убивать.

Слухи о ночном побоище на кухне разлетелись по деревне быстро, чему отчасти способствовала Хильда.

Девушка долго и пристально всматривалась в мое лицо, когда узнала, что я выбила зуб объекту ее платонической привязанности, после чего бесшабашно улыбнулась, выставляя напоказ свою харизматичную щербину между зубов.

Дочь Гроссмахтов ко всему прочему еще устраивала индивидуальные экскурсионные туры по Нойншванштайну, а потому наведывалась в замок пару раз в неделю с группой туристов. Когда наступало свободное время, она писала сообщение, что ждет меня на верху башни.

Уединившись там, мы могли спокойно поболтать и перекусить. И хотя эта девушка всеми силами пыталась строить из себя строгую, принципиальную личность в плане транжирства, но она всегда приносила с собой угощение. Сейчас мы хрустели умопомрачительными яблочными чипсами с медом и ее пристальный изучающий взгляд так и порхал по мне.

— Маман, готова тебя прибить на месте! Не знаю почему, но она единственная кому удалось сдружиться с Рэгвордом. И кажется, это взаимно. Нет! Я ни коим образом не намекаю на амурный подтекст. Там даже флиртом не пахнет. Но знаешь как это бывает, когда человек нутром чувствует родственную душу? Нечто общее, что объединяет таких диаметрально противоположных созданий, как моя мамуля и наш Рэгги? Единственное, что гложет ее это старая история, которая случилась еще до моего рождения. Как итог — стали расползаться сплетни до самого Фюссена, все больше очерняя фамилию Гроссмахтов. Родители запретили мне вынюхивать подробности, потому что, по их словам, никто в деревне не скажет правды. И сами молчат… Видать очень болезненная тема, но подозреваю мама все же открыла свою страшную тайну Полссону, и он, в ответ поступил так же.

— С чего ты решила что у него есть страшная тайна? — хоть я не подавала вида, но подобные разговоры всегда вызывали во мне умиротворение. Слушая, про то, как несчастны бывают люди, я могла на время позабыть о своей печальной участи.

— Ты, вообще, его хорошенько рассмотрела? Видела выражение лица?

— Да, — я утвердительно кивнула. — Вылитый Дункан Маклауд перед смертным боем с Мистосом.

Хильда не сдержалась, и ее заразительный смех разнесся по пустынной башне.

— Туше, подруга. Кстати, поздравляю, твой противный английский акцент совершенно исчез. Как и твой фингал!

Если бы я в сотый раз не услышала про синяк под глазом, то мир рухнул бы на головы человечества в тот же миг.

— А ты сомневалась в примочках Иво! Этого несчастного с руками бы отхватили бы какие-нибудь шаманы в Амазонии. Мало того, что он в народной медицине разбирается, так еще заучивает латинские названия растений, — так своеобразно Хильда хвалила своего странноватого юриста, плохо скрывая гордость за верного друга. — На счет акцента, ты не подумай, это не персональная неприязнь, просто не люблю такой выговор как-будто к небу постоянно языком жвачку лепят.

Очередное занятное сравнение было не удивительным делом. Хильда слишком отличалась от всех людей, которых я знала. Подозрения на серьезные психические отклонения только укоренились.

— Но вся эта ситуация только на руку мне. Главной психопаткой Швангау теперь официально являешься ты. Ранее пальма первенства, разумеется, принадлежала мне.

Я не знала, что и думать, вполне вероятно, что Хильда шутила, но говорить что-то утвердительно в отношении этой женщины было трудно. Растерянность на моем лице снова позабавила фройлин Гроссмахт.

— Не по-настоящему, конечно! Я вполне адекватный человек. Была… адекватной, точнее. Низкий поклон бабке Вивьен. Кстати, ты завтра познакомишься с ней. Это Тереза Бьюрон! Родная сестра нашего мэра и куратор местного исторического сообщества. На плечи старушки возложили обязанность организовывать ежегодный рождественский концерт. Слышала за Чайковского? Ну, тот, что композитор?

— Слышала, — яблочные чипсы заканчивались и я с тоской посмотрела в опустевшую упаковку.

— Лебединое озеро, это же про наш замок. Представляешь? И диснеевский мульт «Принцесса лебедь», тоже про нас. Каждый год двадцать третьего декабря здесь собираются толстосумы, уж прости за снобизм, на концерт. Его проводят в тронном зале. Событие грандиозное и билет стоит бешеных денег, но свободных мест не бывает. Каждый год, одно и тоже. Хоть бы удосужились поменять Одиллию и Лоэнгрина, но попомнишь мое слово — эта сладкая парочка встретит тут пенсию. Ой, Мартин едет!

Хильда подпрыгнула на месте и лихо перевалилась через парапет, отчего я судорожно схватила ее за рукав, пока «подруга» отчаянно махала рукой, привлекая внимание красавца прораба.

— Вот кто больше всего подходит на роль рыцаря.

— Настолько загадочный?

Обернувшись, чтобы посмотреть на меня с округлившимися глазами, Хильда фыркнула.

— Загадочный? Я точно знаю расцветку всех его плавок. У Мартина подписчиков в «Инстаграмм» больше, чем у Нойншванштайна. Скажешь еще! Каждая белка в этом лесу знает подноготную, не говоря об армии поклонниц. Он у нас звезда, но звезда с мозгами — разборчивый и умный. Не путается с кем попало.

— Я про то и говорю. Одиллия не знала настоящего имени Лоэнгрина и это было для нее своеобразным ящиком Пандоры. Благородный рыцарь любил ее и просил никогда не спрашивать о том, кто он на самом деле. И в тот день, когда принцесса узнала настоящее имя возлюбленного, он покинул ее навсегда. Прекрасный пример того, что не надо ворошить прошлое.

— Ну, ты загнула! Как по мне, то ты совсем отбитая, в хорошем смысле и твое место где угодно, но не на должности уборщицы.

Перебрав в голове подробности местной легенды, я порядком загрустила. Отчасти этому способствовали не особо лестные подробности о самолюбии Мартина, с которым я и сама впрочем столкнулась. Нет, он не чурался со мной здороваться и несколько раз мы даже разговаривали с ним. Парень показался мне вполне нормальным, без заносчивости и высокомерия, притягательный облик омрачал только тот факт, что Денглер, во время беседы, практически не смотрел на меня и что-то активно строчил в телефоне.

— А я думала, ты к Рэгги неравнодушна, — я поспешила вернуть тему разговора в прежнее русло.

— Ах, Рэгворд… Вот уж где точно получишь сотрясение мозга, сломав изголовье кровати, если окажешься с ним в постели. У этого мужчины нет полумер и намека на двуличность. Смотришь в его хищные глаза и не наблюдаешь там ни одной приличной мысли.

Мечтательный и совершенно не серьезный вид Хильды окончательно запутал меня, но тут же последовал завершающий штрих, который расставил все по своим местам.

— Он один из тех мужчин, которого если уж и повезет заполучить, то ты даже не будешь знать, что делать с этим счастьем и тебя, всенепременно, одолеют старые комплексы, которые мы скрываем за скромной улыбкой, ну, или черной лыжной шапкой.

К моей неописуемой радости, из-за витого поворота дороги выскочил грузовичок, который обычно, привозил дрова. Легкая подколка Хильды, насчет моего бессменного головного убора осталась безответной, поскольку данный образ был неотъемлемой частью плана, в соответствии с которым местный контингент не должен был особо присматриваться ко мне.

По словам Зеро не запоминающаяся внешность, однажды, может спасти мне жизнь.

— Спасибо за чипсы! Мне пора бежать. Если завтра нагрянет мэр, то лучше расправиться с кучей дров как можно скорее.

— Бог мой! Не представляю к чему может мамуля придраться, если под рукой такое покорное и неприхотливое создание, как ты…

Так элегантно «бесхребетной» меня еще никто не называл и было видно, что Хильда смаковала каждое слово, но провокация опять не удалась и с виноватым видом, она окинула роскошный пейзаж долины и ненавязчиво добавила:

— Пойдем в субботу пару пива пропустим? Почти месяц, как ты тут безвылазно сидишь.

Наблюдательность фройлин Гроссмахт поражала и настораживала. Я осеклась и паника мгновенно подступила к горлу. Действительно! Для молодой женщины, мое поведение считалось более чем не типичным и давно стоило немного расслабиться. Тоскливые длинные вечера, на пару со свистом сквозняков, заставляли перебирать в голове мрачные мысли и накручивать себя.

— Хорошо! Созвонимся! — крикнула я, торопливо сбегая по каменной витой лестнице и на ходу, надевая грубые перчатки.

Щурясь от яркого солнца, я не сразу заметила строгий взгляд Элеонор. Грузовичок как раз вывалил сухие дрова на расчищенный от снега участок двора и уже сдавал назад, но грозные нотки в голосе женщины я услышала, даже сквозь симфонию работающего мощного двигателя и бессменный вой перфораторов.

— Дружба с кем бы то ни было, не дает Вам право увиливать от работы. Дрова должны быть сложены прежде чем отсыреют!

Волна негодования уже поднималась в моей груди, но куда больше наслаждения я получала от того, как лицо фрау Гроссмахт вытягивалось от растерянности, если я не отвечала на очередной грубый вызов.

С бесшабашной улыбкой, я пересчитала в голове калории, которые получила от съеденных утром эклеров, и с завидным рвением принялась молча нагружать руки поленьями.

— Не надорвись! — послышались насмешки со стороны строителей, которые украдкой оказывали мне посильную помощь.

Пару раз Элеонор становилась свидетелем подобного безобразия и обращалась к Мартину, чтобы тот лучше следил за своим персоналом, но все претензии были исчерпаны, когда этот красавец сам начинал помогать мне.

Неудел оставался лишь Рэгворд. Он оставался абсолютно безучастным. Я принимала подобное поведение только на свой счет, ведь переступить порог его мастерской было невозможно даже под благовидным предлогом уборки. Моя не особо вышколенная совесть дергалась как от ударов тока, когда я вспоминала, как выбила бедолаге зуб, а потому хотелось хоть немного загладить вину перед ним. Но мистер Полссон лично таскал себе дрова в таком количестве, что можно было не наведываться в его скромную обитель на протяжении недели.

В какой-то момент я отвлеклась, лениво перебирая в мыслях разговор с Хильдой. Меня забавляло то, как она относится к Иво, который судя по всему, был без ума от своей ненормальной работодательницы. Парень выглядел бы куда более мужественным, если не пристрастие к методам самолечения и даже латынь не добавляла ему загадочности.

Латынь…

“Salve fatum!” (“Приветствую, судьба!“ — лат.)

Эти слова, которые я так много раз слышала вместо приветствия в свой адрес, произнесенные тихим, чарующим шепотом. Они звучали как признание в любви, полные невыразимой тоски и облегчения, будто человек, погибающий от жажды, наконец-то, добрался до воды. Казалось, что Керо подшучивает надо мной, но вид у него был всегда серьезный.

Тогда что за манера наводить загадочности, используя мертвый язык?!

Но чего уж там кривить душой, это работало «на ура». От манеры поведения Керо я, буквально, млела до такой степени, что приходилось себя одергивать.

Другое дело — Рэгворд Полссон. Настроение и намерения, у этого мужчины были как на ладони. Искренность в последней ипостаси, вот только не особо приглядная.

Хорошая нагрузка на мышцы и отвлеченные мысли, всегда были для меня лучшим лекарством от темной, вязкой реальности, в которой я прибывала постоянно. Кроме того, наблюдать за мелкими проблемками людей, вроде тех, что населяли Швангау, было забавно, как и то, что многих засасывала подобная рутина, после чего публика делилась на тех, кто хочет острых ощущения и перемен, и тех, для кого острые ощущения вполне себе укладывались в покупку нового набора инструмента для сада или кухонной утвари.

Как легко, в последнем случае, давалось счастье!

Побывав, в свое время, на той и другой стороне, отведав излишеств и лишений, я с уверенностью могла сказать, что простые радости жизни, могут вытащить со дна самой глубокой пропасти, в которую, от отчаяния попадает каждый человек, хотя бы раз.

Радоваться, что у тебя на завтрак есть кусочек торта или пирожное, красивому виду, и что в принципе, ты можешь прожить еще один день, не чувствуя дыхания неотвратимости на затылке. Все это отвлекало от огромного желания забиться в темный угол и лить слезы, пока сознание не оставит в покое.

В преддверии очередного приступа самоуничижения, я пыталась вовлечь внимание в жизнь местного населения и проникнуться их интересами.

Швангау, укрытый толстым слоем снега, окончательно превратился в волшебную деревушку из старых детских сказок. Миловидные улочки вечером пестрели мягким светом крохотных лампочек гирлянд, которые тянулись от фасада к фасаду. С начала декабря, перед дверью каждого магазина была выставлена пухлая разряженная елка. А потому, мне хватало десяти минут бесцельной прогулки между домами, чтобы прогнать ком в горле.

Очаровательной суеты местной публике добавил грядущий рождественский концерт в Нойншванштайне. Ни больше, ни меньше событие года!

Куча дров уменьшалась на глазах, в то время как я, наконец-то, отвлеклась от невеселых мыслей. Но размышления о интересах местного населения погрузили в такую рассеянность, что бездумно я толкнула дверь мастерской и святая святых Рэгворда.

Очнулась я только стоя у широкого камина, который давно требовал основательной уборки. Реставратора по близости не было и я быстро сложила поленья поверх тех, что Рэгги сам себе натаскал, уже было собралась ретироваться восвояси, как мой взгляд упал на широкий стол, за которым мужчина, обычно просиживал, согнувшись в три погибели.

Широкая деревянная панель только только была расчерчена замысловатым узором, который красовался во всем своем великолепии на листе бумаги чуть выше, закрепленный на специальной подставке для удобства. Он был срисован для восстановления тех комнат, в которых создатель замка — Людвиг II не успел завершить ремонт, но эскизы остались.

Чуть дальше, у стены уже стояли две готовые деревянные панели, отполированные и покрытые мастикой, они должны были составить единый ансамбль с той, над которой сейчас работал мастер.

Я рассматривала их, как завороженная, не в силах поверить, что человек способен сотворить нечто подобное с деревом. Будто оно было мягким, словно пластилин. Бездумно сняв перчатки, я растерла покрасневшие от холода руки, согревая их дыханием.

— Какого черта, ты здесь забыла? — сердитый низкий бас, заставил меня вздрогнуть и похолодеть от ужаса.

Получается, что я дважды пропустила тот момент, когда этот громила подкрадывается ко мне.

Волчьи глаза смотрели на меня исподлобья настороженно и злобно. Именно так!

Я не понимала отчего незнакомый человек может испытывать подобную неприязнь, если только исключить тот факт, что я лишила его зуба. Но тема физического урона не поднималась больше, даже, самой фрау Гроссмахт, которая за Рэгги могла глотку перекусить.

— Дрова принесла…, - только и смогла промямлить я, ощущая, что надежда на то, что грозный вид мистера Полссона только прикрытие и на самом деле он человек не злой, постепенно таяла.

— Я же сказал, чтобы ноги твоей здесь не было! Что ты тут все вынюхиваешь?

Он бесцеремонно прошел мимо, шепотом перебирая самые отборные ругательства. Мужчина сдернул шапку с головы от чего его волосы неаккуратно разметались по плечам, укрытым теплым жилетом, но Рэгги тут же ловко подобрал их с хвост и скрутил жгутом.

Прицел его слов был ясен, но я не собиралась поддаваться на провокацию.

— Простите, я отвлеклась, а потом увидела Вашу работу и залюбовалась.

Дружелюбный ответ, казалось, только добавил масла в огонь и Полссон с силой сжал челюсти.

— И без того хватает твоей вечно довольной физиономии, когда ты шныряешь по замку. Кто бы мог подумать, что профессия уборщицы такая вездесущая. Мне здесь зрители не нужны. Это к Мартину. Что ты здесь трогала? — Рэгги удобно утроился на стуле, после чего нацепил очки на нос, придирчиво осматривая рабочее место, будто я что-то могла стащить

— Ничего…, - обида комом стала в горле, но голос не дрогнул. И на том спасибо. Мужик явно был на отдельной, от цивилизованного мира, волне. Но вот, я предательски шмыгнула носом, что вполне можно было списать на вечный бой с насморком при таком морозе.

— Правда, ничего!

Полссон обернулся и посмотрел на меня исподлобья.

— Дверь там! — бросил он и тут же отвернулся, чтобы вооружиться крохотным зубилом.

— Простите, мистер Полссон, но если дело не в инциденте на кухне, хотя, Вы уже много раз отвергли мое предложение оплатить стоматолога, тогда в чем? Откуда такая предвзятость? Куда проще было бы просто игнорировать присутствие друг друга и позволить мне выполнять свои обязанности.

Рэгги замер с инструментом в руках и странно выпрямился на стуле, будто готовился в любой момент с него вскочить.

— Отчего это ко всем ты обращаешься "гер", "фрау", а я вдруг «мистер»?

— Что? — суть вопроса не сразу дошла до меня.

В мастерской повисла угрожающая тишина.

— Акцент, — я опасливо сделала шаг назад, но поняла, что угроза исчезла, когда Рэгги хмыкнул, и я готова была поклясться, что он улыбнулся. — Я не должна извиняться за хорошее настроение, к тому же есть люди, у которых действительно не по делу рот до ушей постоянно…

— Поверь мне, у Хильды на то, очень веские причины, — Полссон развернулся ко мне лицом и придирчиво осмотрел с ног до головы. — Так, что еще раз тебя увижу здесь, оторву уши, конечно, если к ним не приросла эта отвратительная шапка. Тебе еще раз показать где дверь?

Когда я вышла из мастерской, вымощенный камнем двор уже покрылся тонким слоем снега. Крупные хлопья медленно порхали в воздухе, настраивая на спокойный лад, но внутри меня бурлило адское варево из обиды и злости, вызывая дрожь во всем теле, а потому оставшиеся поленья я раскидала за каких-то пятнадцать минут, успев до темноты.

Построив еще с утра огромные планы на ужин, который должен был готовить Бронель, я забыла за свои намерения и бросилась в комнату, чтобы в волю нарыдаться.

Спасительный эгоцентризм дал трещину, которую невозможно было игнорировать.

Ради сохранения жизни главного свидетеля тратились огромные средства, но цель их уже давно не оправдывала. Более того, казалось, что благородные порывы, теперь выглядели смешно и по-детски, а пребывание в замке, последним подарком перед полным разочарованием в системе правосудия. После того, как моя жизнь потеряла всякие признаки нормальной, я наблюдала за ней, будто со стороны. Приходилось быть эгоисткой и позволять страху подгонять себя, во имя спасения, ради благого дела.

Но эти убеждения осыпались, как растрескавшаяся на солнце краска. Сколько раз я жалела о сделанном выборе.

В прошлом, во-первых, эпицентром окружающего мира, была только я. Все было понятно и прекрасно, знай свое дело, закрывай глаза на несправедливости разномастные и наслаждайся блаженным положением безответственных. Но, к сожалению, в этой прекрасной картине было и «во-вторых». И оно не обладало, до поры, никаким значимым весом. Предназначение! Или цель, если угодно… Нечто нематериальное и возвышенное, опять же производное вездесущего эго, которому как хлеб нужна подпитка от собственной полезности. Этот незаметный аспект, который здорово вышибает из зоны комфорта, можно долго игнорировать, но он как больное колено будет назревать и воспаляться. И в тот момент, когда к нему присоединиться зов совести, то по ночам приходится слушать настоящий дуэт, с завываниями плохо поставленных голосов. И вы окончательно теряете всякую радость.

Как итог, моя цель была недосягаема. В успех дела Фаррот против Отернея верилось с каждым днем все меньше.

Было жалко себя, маму, Сьюзи, Нерба, и почему-то Бронеля. Каждая новая мысль только подмывала на новые приступы уничижения. Кусок пирога под название «жалость» достался и Нойншванштайну, у которого не было выбора и приходилось каждый день выслушивать критику от толпы туристов с очередными заявлениями вроде: «а вблизи ничего особенного…», «я думала он выше», «какая безвкусица» и прочее. Желание запечатлеть здесь каждый шаг, бесконечные позирования, широкие улыбки, которые искусственно натягивались на лица. Себя… Только себя хотели видеть люди, в то время, как замок жался на заднем фоне и растаскивался тысячами фото. И все для чего? Чтобы ненужные картинки с завистью глянули пару раз друзья и родственники.

Замок был на ремонте, или реабилитации, как я про себя говорила. Это чудо света принимало помощь от людей, которые смотрели, но не видели его подлинной красоты, ведь глаза им застилали деньги. Хорошо, если большинство сновало по старинным залам с отсутствующим видом, но люди вроде Элеонор и Рэгворда Полссона, отравляли всякое очарование, которое из последних сил расточал Нойншванштайн.

Тихий стук в мою дверь, раздался в начале десятого, выдернув из сонного забытья, в которое я погрузилась, после того как изрядно промокла моя подушка.

Это был Бронель. Он принес мне ужин, который я никогда не пропускала. Я молча выслушивала его осторожные вопросы полные тервоги, но слова растворялись в тишине безответно. Полная апатия пришла на смену истерики и геру Гроссмахту пришлось удалиться восвояси.

Сон ушел. Я долго металась по кровати, потом плюнула на все и принялась за тренировку, потом угомонилась и лежа на кровати, пересчитала все камни на трех стенах, а затем еще раз сорвалась на слезы. В конце концов, уснуть удалось только под утро.

Казалось, я только только сомкнула глаза, как раздался противный звон будильника. Гадкое ощущение, от того что нужно было снова встречаться с Элеонор и Рэгги за завтраком, вызвало чуть ли не тошноту. Но деваться было некуда…

За ночь кувшин с водой, который отважно стоял на страже моей гигиены, ничуть не согрелся от тепла камина. Как раз то, что нужно! Умывшись ледяной водой, я смогла, хотя бы разлепить глаза. Отодвинув горловину свитера, я принюхалась к запаху собственного тела и поморщилась.

Под приглушенные проклятия, были вымыты подмышки, а всклокоченные волосы, я быстро убрала под бессменную шапку.

На кухне царил полумрак — экономия электричества от Элеонор в действии. Широкая спина Рэгворда, сидящего за столом, бросилась в глаза сразу же. Я зашла почти бесшумно, но он все таки обернулся, как всегда с недовольной физиономией. Наверное, на скрежет моих щек, которые огромным усилием воли, все же сместились, чтобы продемонстрировать слабую улыбку

Доставить этим двоим удовольствие видеть меня в удрученном состоянии, я теперь, не могла из принципа. Бесить, так бесить! Как ни странно с утра пораньше, здесь уже сновала Хильда, с кофейником в руках.

— Доброе утро! — хотела я сказать легко и не принужденно, но от моего голоса, казалось, разлетелись все вороны в округе.

— Привет, подруга! Бессонная ночка?! А? Видать влюбилась, — свое хорошее настроение Хильда, даже не пыталась скрывать. — Мы с Рэгги в город едем, тебя подбросить до кондитерской?

— Нет, спасибо, — я опустила голову и ринулась к плите, где по негласным правилам, в одной из кастрюль находился, гарантированный нанимателем завтрак.

Овсянка!

Серая, слипшаяся, без соли, сахара и масла. Чистейшее рвотное средство, находящееся на втором месте моего личного списка пыточных средств, на первой строке которого находился штампотт.

— Вкуснятина! — наигранно воскликнула я, прочищая горло. — Нет, Хильда спасибо. Сегодня много работы.

— Тогда может быть вечером сходишь с нами в бар? Хочу пива, умираю! До субботы не дотяну!

— С нами? — я старательно избегала смотреть на вытянутое лицо Элеонор, которая прищурившись впилась в меня взглядом.

Полссон, тяжело вздохнул. Он допивал огромную кружку кофе. На носу красовались очки, которые, как ни странно добавляли ему шарма, в купе с овчинным жилетом, в котором он похоже родился. Карие глаза лениво поднялись на меня и глянули поверх оправы.

Я видела, как неприязнь сменилась на сомнение и что-то, что могло сойти за тревогу.

Неужели я так плохо выглядела? Шапка скрывала почти все.

— Иво, Рэгги и я. Тебе не помешает немного расслабиться, а то скоро в замке появится новый экспонат. Туристы частенько спрашивают за призраков, а ты без пяти минут один из них.

Но тут подскочила Элеонор и хищно схватила меня за подбородок.

— Вы что принимаете наркотики?! — ее голос весьма эффектно сорвался на визг. — Такие красные глаза только у наркоманов бывают!

— Мам, да ты чего? Лора нормальная девчонка…

Повышенная агрессивность фрау Гроссмахт, была призвана скрыть тот факт, что она заметно нервничала этим утром.

— Нет, фрау Гроссмахт. Просто плохо спала, — я так и рухнула на стул с тарелкой каши, потому что ноги подкосились от прозвучавшего вопроса.

— Послушайте, меня, внимательно, если я обнаружу, Вас хотя бы с сигаретой в руках, Вы тут же потеряете работу. В контракте было ясно прописаны все условия.

Рэгги внимательно следил за моей реакцией и по его лицу, я видела, что даже он проникся сочувствием.

Каких же титанических усилий мне стоило, не запустить тарелку в физиономию Элеонор на глазах у всех.

— Спасибо, но условия контракта я помню. Если нужно повторно сдать анализы, я могу заняться этим незамедлительно и если угодно на Ваших глазах. Есть чистый стакан?

Последний вопрос я уже произнесла с набитым овсянкой ртом, чем повергла в присутствующих в шок. Рэгворд едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос.

— Мы собираемся в семь у Гессера, — выдал мужчина, вылезая из-за стола и упорно пряча, довольную ухмылку в своей роскошной бороде.

С оскорбленным видом, фрау Гроссмахт поджала губы и унеслась вслед за Рэгги на двор, откуда через секунду мы с Хильдой услышали ее короткие, лающие команды, которыми она разгоняла, по своим местам бригаду строителей.

— Ну, тут даже я с маман согласна. Видок у тебя тот еще! Восстание мертвецов видела? Вот ты была бы там в главной роли! Это ты еще почти месяц продержалась. Многие от маман в голос плакать на второй неделе начинали. О, приехали!

Хильда быстро махнула мне рукой, в качестве прощания и буквально сбежала, подтверждая предположение, что официальная делегация, во главе с мэром Швангау была явлением почти катастрофичным.

Я выглянула во окно, не решаясь выйти во двор, где фрау Гроссмахт с невероятным чувством собственного достоинства приветствовала высокого худощавого мужчину преклонного возраста. Гэнтер Могель. По обе стороны от него стояли две женщины: одна пожилая, с приветливым улыбающимся лицом, а вторая молодая — невероятно тонкая, статная и красивая, с холодным непроницаемым взглядом.

К Элеонор подошли Рэгворд и Мартин. Оба пожали руку мэру и в этот момент лицо красотки из ледяной маски приобрело за мгновенье выражение обожания. Женщина вцепилась в руку Рэгги и что-то кокетливо шепнула ему на ухо.

Вторая дама, приветливо улыбалась Элеонор, в то время, как фрау Гроссмахт едва ли отличалась от каменного изваяния Лоэнгрина, которое нависало над их головами.

Чем же этот божий одуванчик ей не угодила?

Реставратор особой радости от подобного внимания явно не испытывал, но все же не сопротивлялся, когда эта кукла показала пальчиком на его мастерскую, где оба и скрылись, едва вся процессия направилась ко входу в главный корпус замка.

Тяжело вздохнув, я осмотрелась по сторонам. Прежнего приподнятого настроения, уже не наблюдалось. Удивительно, но разочарование новым местом жительства наступало, едва только люди, окружающие меня проявляли себя во всей красе. Сейчас было самое время, чтобы подняться на башню и притоптать там, свежевыпавший снег, как следует.

Быстро очутившись на широком балконе, я с горечью глянула на отпечатки ботинок Бронеля. В отличии от меня, он не расхаживал взад-вперед, а всегда стоял на одном месте. Что уж и говорить — мудрость приходит с годами, когда суета изгладав молодые нервы, отступает.

Мы все еще встречали порой рассвет с гером Гроссмахтом, вглядываясь за горизонт, в полной тишине, присерпывая горячий кофе, но это случалось немного реже, чем тогда, в первую неделю моего прибытия в Швангау.

Как ни странно, но когда я была здесь одна, то, несмотря на страх высоты, всегда подходила к парапету и осторожно заглядывала в пропасть, прикидывая сколько метров до земли приходится с разных точек. Это была еще одна привычка, которую я выработала — план экстренного побега, должен был быть разработан в нескольких вариантах и никогда не стоило исключать, что придется наступать на горло своим фобиям.

Подобные изыскания я провела с разных этажей замка, делая вид, что любуюсь видам за одном, ведь повсюду были установлены видеокамеры. Разве, что на третьем этаже, где активно шли восстановительные реставрационные работы, электрики еще не добрались.

Снег упруго хрустнул под ногами, прогоняя назойливые мысли.

В блаженной тишине Нойншванштайн, казалось, сочувственно вздохнул, будто поддерживая невыносимую тоску, которая струной вибрировала где-то глубоко в моей груди и исчез из моих мыслей, как чудо, которое вспугнул отвратительный визг циркулярки.

— Да, Вив… Твоя бабуля сегодня была звездой. Впрочем, как и Агнес! Рэгги, без обид.

Вступительное слово Хильда произнесла более чем торжественно, на что Полссон, не глядя отсалютовал пинтой пива, а фройлин Херст-Бьюрон, съежилась на своем стуле и спрятала нос на груди.

— Я серьезно! Они обе молодцы. Концерт каждый раз удается на славу, это же надо так надрываться из года в год и… ничего не делать! Только крутиться под носом у приезжих звезд балета и напоминать свои имена.

Удивительное дело, но Вивьен не повела и бровью на столь резкие слова в адрес своей бабки, а Гессер, который подперев тучную щеку мощной рукой, слушал разгромный вывод девушки, только согласно кивал. Ни больше, ни меньше — местная оппозиция в сборе!

— Вив, ты пойдешь на балет?

— Да, бабушка уже отдала мне пригласительный.

— Вот! А мы, точнее, мои родители, которые блюдят порядок в замке, как обычно, будут наслаждаться звуками эхо, доносящегося до их комнатушек. Где справедливость?

— Я могу не идти, — еще тише промямлила девушка, окончательно слившись с цветом своего джемпера слоновой кости. — Но…

— Что? Бунтарский дух, как я посмотрю, вещь гибкая у тебя!

— Мартина пригласисли…, - слова вылетели резко и достаточно громко, да так, что сама Вивьен испугалась. Девушка сделала большой глоток пива. Этого, казалось, ей хватило и в порыве отчаяния, она обхватила голову руками, как заправский пьяница и тяжело облокотилась на столешницу, на что Рэгги только покачал головой и поднял палец вверх, заказывая вторую кружку. Первая успела даже просохнуть.

На мой растерянный вид никто не обращал внимания и Хильда поняла, что новая пара ушей готова для пояснений.

— Это история безответной, глупой любви, которая будет длиться бесконечно, если не вмешаться. Ви, ты не против?

Отчаянный жест девушки, дал волю ораторскому искусству Хильды.

— Сколько раз я говорила, что мужчин привлекает, в первую очередь, внешность. Даже заказала партию декоративной косметики в магазин, но Вивьен игнорирует мои советы, а потому ни чем не отличается от гряды сосен в лесу, уж простите за поверхностную параллель с бревном! Иво!

Парень не ожидал, что его, вообще, заметят и от неожиданности чуть не свалился со стула.

— Ты, бы обратил внимание на Вивьен?

— Мы вместе работаем, общаемся…,- Иво жутко покраснел и говорил отрывисто, будто подросток на допросе у родителей.

— Как на женщину, олух! Тебя ее внешность привлекает?

В этот момент, Мейер так пристально взглянул на свою говорливую подругу, что я могла поклясться, что мои недавние догадки о нежных чувствах к Хильде, могли подтвердиться в любой момент.

— Вив очень милая девушка, — вымученно выдохнул Иво, чем вызвал слабую улыбку у Вивьен.

— Ага! Как и наша Лора. Кстати, почему ты даже в баре не снимешь свою шапку? Вот уж у кого безнадега. Тебя со спины от Курцвилля не отличишь. Еще этот свитер под горло.

Сравнение с одним из охранников меня не задело, и даже польстило! Значит, маскировка работала, а потому пришлось равнодушно пожать плечами и шепнуть:

— Голову забыла помыть.

— Ой, у тебя, вообще, последняя стадия… Ладно, отвлеклись. Ви, я что предлагаю! В следующую пятницу, берем Рэгги и имитируем Вам свидание. Это однозначно повысит твои ставки. Твою же мать, да вся деревня уснуть с месяц не сможет! Рэг, ты согласен?

От неожиданности, пиво пошло носом у мистера Полссона, но к моему удивлению тот промолчал, подтверждая мысль, что против Хильды нет приема.

— Я пасс, — тихий, угрожающий бас подвел, казалось бы, черту под озвученным предложением.

— Да нет же! Ты, как чашка Петри для женщин. Поднимешь ставки для любой. И ничего, что после вашего псевдосвидания Агнес Мунд смастерит куклу Вуду для Вивьен, зато для Мартина, это будет как луч прожектора. Тебе и делать ничего не придется. Всего-то улыбнуться пару раз, ну, по руке погладишь. Вы же с Вивьен давно знакомы. Мы с Лорой и Иво будет неподалеку, словно подчеркивая тот факт, что в нашей компашке происходят изменения локального уровня. Будет весело!

Значит, статная красотка, которая на несколько минут, своим появлением в замке полностью парализовала работу бригады строителей, имела виды на Рэгворда Полссона. Меня буквально поразило то, как смело эта белокурая женщина с лицом греческой богини, скрылась за дверью мастерской реставратора.

— Ага, уже судорогой лицо от улыбки свело, — загробный голос Рэгги тушил огонек надежды в глазах несчастной Вивьен, которой идея показалась неплохой, в то время, как я благодарила небеса, что моя внешность была настолько безнадежной, что Хильда не догадалась поднимать ставки молодой женщины, которую с трудом можно было отличить от сутулого пятидесятилетнего охранника Арнольда Курцвилля.

— Не думаю, что это хорошая идея! — безвольно вставила Вивьен.

— А вздыхать по Мартину днями напролет, это хорошо? И места у вас на концерте соседние. Бабуля тоже не дремлет! Но, этот ловелас тебя не заметит, пока рекламы не будет, а наш лучший билборд, слева от тебя. Рэг?

— Пасс, — бесстрастно, но теперь уже с ухмылкой глядя в даль барных полок, повторил Полссон.

Удивительно, но легкомысленная идея Хильды не вызвала ни у кого явного протеста. Даже грозный Рэгворд оставил слова без комментариев и продолжал глушить пиво кружку за кружкой. Дружба, порой, проявляла поразительную гибкость, и оставалось только догадываться, какая тайна Хильды Гроссмахт, могла питать терпимость к ее бурному нраву столь разномастную по темпераменту компанию.

— Пожалуй, не стоит. В любом случае Мартин и взглянет на меня, — Вивьен набралась смелости и на одном дыхании выдала вердикт.

— Безнадежный случай у Лоры, с ее шапкой. А тебе нужно декольте, сносное платье и губная помада. На фоне Рэгги, образ выйдет противоречивый, но нам то и нужно. Привлечь внимание! Я точно знаю, что нужно мужчинам.

Невинная болтовня и прекрасное пиво творили чудеса, расслабляя каждый нерв в моей теле. Я давно не чувствовала себя столь беззаботно. На дальний план отступили все проблемы, в купе в чувством вины, в отношении Полссона, который в кое-то веке был похож на человека, а не на дикого зверя в клетке.

Неожиданно, я поймала себя на мысли, что уже целый час не ломаю голову над тем, каким способом убить каждого человека в этом заведении, в целях гипотетической самообороны.

Не самое ответственное поведение, учитывая ситуацию, но провести вечер в компании друзей, было необходимо. Тем более, что сам Рэгги ничего не имел против. Как видно, моя распухшая физиономия, которую я смело демонстрировала окружающим, тронула его каменное сердце.

— А мы с Иво тоже сделаем вид, что пришли на свидание, — вдруг выпалила я. — Иво?

Хильда медленно повернула ко мне голову, выпучив от удивления глаза.

— Ну, все! Отверженные в сборе! Глянь-ка, выцыганил и себе веселенький вечерок. Высший пилотаж, Иво, ничего не сказать.

Глупая полуулыбка, которая всегда служила мне неплохой ширмой, дрогнула и пришлось опустить глаза.

Когда-то давно, каждое утро я совершала настоящий ритуал, который с любой женщиной творит чудеса: неспешно выбирала одежду, начиная, с красивого кружевного белья с чулками и подвязками, затем туфли, непременно на каблуке, макияж и духи, способные вскружить голову любом мужчине.

Весьма мелочно было сожалеть об утраченном комфорте, ведь благородная цель, которой отныне была посвящена моя жизнь — оправдывала средства. Но сутулила спину и выжигала все изнутри.

— Высший пилотаж, это когда женщина пальцы на ногах поджимает, — пробормотал уже изрядно подвыпивший Рэгги, улыбаясь собственным словам.

Несмотря на то, что его настроение казалось приподнятым, я видела, как глаза этого мужчины все больше чернели. Его друзья старательно делали вид, что ничего не замечают. Хильда восхищенно покачала головой, а мы с Иво густо покраснели. До Вивьен смысл сказанного, кажется, не дошел.

Не трудно было догадаться, что «реклама» не помешает и Мейеру.

Парень выпучил глаза и залился краской. Его пронзительные, умные глаза на миг украсила смешинка, после чего он отчаянно взглянул на Хильду и решительно кивнул.

— Согласен. Как-будто двойное свидание, да Вивьен будет чувствовать себя увереннее.

— Первая здравая мысль за весь вечер, заставила засиять глаза фройлин Херст-Бьюрон, да так, что Рэгги тяжело опустил косматую голову на руки и выдал вердикт:

— Ой, ладно. Черт с вами! Согласен.

Несмотря на столь великодушное поведение Рэгворда, я заметила, что мужчины в баре старались обходить его стороной, а когда народу набралось столько, что личное пространство уменьшилось вдвое, и Полссона стали нечаянно задевать, извинения следовали прежде, чем тот успевал понять, что произошло.

Реставратора боялись, как огня.

И без того компашка Хильды была настолько колоритной, хоть по банкам харизму распихивай, но в то же время, среди четверки царила странная гармония: бешеная половина в лице Хильды и Рэгги удачно уравновешивалась флегматичной Вивьен и спокойным Иво.

Подобная сплоченность могла случиться только на фоне чего-то общего, Например, тайны. Я могла биться об заклад, что секрет между друзьями относился исключительно к персоне Хильды. Ведь только человеку, хлебнувшему в жизни дерьма, позволяют так нагло манипулировать окружающими.

Когда со стороны места, где сидел Рэгги, донесся самый натуральный храп, Хильда резко подскочила, и понизив голос, заторопила всех домой.

— Расходимся, ребят. Уже поздно. Лора, ты идешь ко мне ночевать, а то еще попрешься пешком по темноте.

Вивьен и Иво тихо попрощались и направились к выходу, я не стала спорить и пожала плечами, но тут решила растолкать Полссона, уловив недовольный и встревоженный взгляд хозяина заведения, который косился на мощную фигуру надравшегося великана.

— Постой! Надо же разбудить…

Но не успела я договорить, как на лице Хильды застыло выражение неподдельного ужаса и она громко крикнула:

— Нет!

Поздно…

В одно мгновение тело Рэгворда встрепенулось и резким, молниеносным движением, он развернулся ко мне и намертво обхватил своей лапищей мою шею, сдавливая изо всех сил. Так, что тот воздух, который остался в моих легких, был единственным запасом кислорода, который остался в моей распоряжении. Со всех сторон, на Полссона накинулись мужчины, но он глядел на меня и будто видел другого человека.

Маска обжигающей ненависти, которая поразила меня до глубины души, не оставляя сомнений, что я смотрю в лицо своей смерти. Грудь разрывало от желания сделать вдох, а в глазах замелькали красные мошки. Рэгги получил нешуточный удар в поддых и только это заставило разжать пальцы.

Спасительный вдох не принес облегчения и в горле засвербило.

— Перебрал парень…

— Как обычно.

— Ну, успокойся. Тихо, ты!

— Хильда, уводи ее, хватит на сегодня, я позабочусь обо всем, — распорядился Гессер, пока я откашливалась, сидя на полу, как заправский шахтер, после рабочей смены.

— Лора, ты в порядке? Можешь идти? — Иво помог мне подняться.

Я покачала головой, когда поняла, что не то что слово сказать, не могу без кашля дышать.

— Ее надо к врачу отвезти, — прозвучал полный тревоги голос парня.

Пуще прежнего закашлявшись, я схватила его за грудки, будто в агонии, что вышло так натурально, что одежда Иво затрещала по швам.

— Нееее…т, — сипло выдохнула я, понимая, что лишний раз светиться в больнице мне не к чему. — Просто давайте уйдем.

Рэгги как ни в чем не бывало снова растянулся на барной стойке, но мужчины не спешили отходить от него. Гессер нетерпеливо махнул Хильде рукой, показывая на дверь, чтобы мы убирались быстрей.

Возражений не последовало.

7 глава

Из кромешной тьмы душной амазонской ночи, два мощных фонаря бесстрастно вырывали лица четырех человек. Трое из них словно статуи окружали одного бедолагу, который с глазами полными страха, ловко копал яму.

Это была стандартная процедура, на которую шел Габриэль Сомерсбри, когда появлялись доказательства того, что кто-то из его сложной системы доставки кокаина из Колумбии и Перу, работал больше на собственные интересы, чем на его.

На первый взгляд, никто не мог догадаться, что этот красивый молодой человек с благородным лицом и горящим, умным взглядом, мог оказаться среди грязи тропического леса, да еще в роли палача, в месте, где гомон цикад мог оглушить с непривычки за четверть часа, москиты роем набрасывались жертву, возмущенные крики обезьян то ли предупреждали об опасности бродящего неподалеку ягуара, то ли добавляли фантасмагории развернувшегося представления, а вязкие шорохи листвы под ногами в любой момент могли обернуться длинным телом ядовитой змеи.

Этому моменту предшествовали полчаса призрачной надежды, что случился простой визит с проверкой, когда по возвращению с «работы» за обеденным столом, где собиралась на трапезу семья Сантьягу в лице супруги, двоих детей и пожилой матери, он увидел лицо человека, который в Манаусе слыл легендой.

Да что там Манаус!

Имя Габриэля Сомерсбри никому не было известно, кроме ключевых фигур его империи наркоторговли. Для мелкой сошли он был Англичанином. Это прозвище вселяло ужас отъявленным головорезам потому, что в их кругах ходили жуткие слухи о том, какими методами этот человек разрешает малейшие проблемы. Слухи подтверждались импровизированными любительскими короткометражками, которые распространялись в целях «обучения» в рамках картеля.

Англичанин не чурался лично разбираться с отдельными инцидентами, чтобы преподать урок каждому, кто мог нарушить устоявшийся за несколько лет порядок.

Неподвижный холодный взгляд поверг Сантьягу в ужас, он только и успел в последний раз посмотреть на родных. И хотя его поза излучала спокойствие и на первый взгляд мужчина выглядел расслабленным, это было обманчивое впечатление. Зачесанные назад светлые волосы, открывали красивый ровный лоб, а тени причудливо выделяли бликами скулы и малейшее движение желваков.

В доме витал аппетитный запах печеной фасоли и жареной пераруку. Дорогая рыба, которой промышляли местные браконьеры, практически, каждый день была на столе скромной семьи, после того, Верас стал работать на картель. Но в этот момент, соблазнительный аромат, не радовал пустой желудок главы семейства, а наоборот, вызывал тошноту.

Смуглая красавица — жена, молча глотала слезы, прочитав по лицу мужа, что это их последняя встреча. Анита, прикрыла рот рукой, сдерживая рыдания и бросила полный отчаяния взгляд на незнакомца, сидящего за их столом, но Сантьяго едва заметно дернул головой, чтобы она не произносила ни слова. Из-за двери спальни то и дело, испуганно выглядывала мать Вераса. Пожилая женщина, белая, как полотно с седыми волосами и загоревшим до черна лицом, видевшая мало хорошего в жизни от мужа-алкоголика, помалкивала, видимо осознав, что единственный, кем она гордилась, не переживет эту ночь.

Ни сказав ни слова, Анита быстро обняла мужа. После чего, Сантьяго крепко прижал к себе детей и все трое ушли в комнату к бабушке. Когда дверь за ними закрылась, всхлипы женщин переросли в тихий плач.

От того, как он себя поведет, сейчас зависела жизнь всех обитателей этого дома, а потому Верас вежливо поприветствовал гостя.

— Добрый вечер, господин. Чем я могу помочь?

Стоило потянуть время, и хотя Верас на сто процентов был уверен, кто перед ним, то всем сердцем молил о чуде.

— Ты знаешь кто я? — мягкий тихий голос прокатился по скромной комнатке.

Попытка обвести этого человека вокруг пальца могла обернуться катастрофой и Сантьяго сдался.

— Англичанин, — выдохнул мужчина, после чего его челюсть задрожала, придавая небритому, загорелому лицу жалкое выражение.

— Знаешь почему я здесь? — мужчина не сводил своего пронзительного гипнотизирующего взгляда, а лишь приподнял голову выше, из-за чего свет скрыл зрачки в тени надбровных дуг, вылепляя зловещую маску неотвратимости.

— Простите, господин…

Но тут же на стол рухнули два увесистых свертка.

Коричневая бумага, герметично упакованная в пленку — именно так на третьей стадии производства выглядел кокаин, после обработки в лаборатории, которая располагалась в одном из самых неприступных мест в одном из устьев Амазонки.

Сердце Сантьяго зашлось в бешеном ритме, а мысли рассыпались, чтобы сфокусироваться на одном событии, случившемся два месяца назад. Именно тогда, на Вераса вышел человек, который преставился, как Крейг Шогерси.

Не успев опомниться, Сантьягу был усажен в черный джип. На таких любят разъезжать криминальные авторитеты и шишки из полиции. И уже в салоне автомобиля был представлен жетон ФБР и изложен нехитрый план, целью которого было только одно — отследить путь от лаборатории в джунглях, где производят кокаин, до его переправы через границу Бразилии.

За сотрудничество, Сантьягу и всей его семье пообещали американское гражданство и даже показали готовые документы, правда бедолага не знал английского, но бумаги произвели на него сильное впечатление, как и то, что в противном случае, его, из этой машины не выпустят живым. Он и сейчас жил по местным меркам довольно неплохо, а этот цирк с ФБР вполне мог быть проверкой.

Наркотой в районе заправлял страшный человек, который собственноручно вырезал целые семье острым, как бритва мачете. Его звали Марога. Садистские методы, на которые его благословили боссы по-крупнее, держали в страхе, буквально, всех. Полная безнаказанность позволяла ему вершить расправу даже над полицейскими, если те совали свои носы куда не надо.

Марога сам пришел к Сантьяго и предложил ему работать на хлипком катерке. Всего-то и стоило плавать к устью реки и забирать «товар». Тут даже охрана не требовалась. Каждая речная крыса десятой дорогой обходила все, что обозначено символом раздвоенного змеиного языка — Ассобио.

Но до таких деталей, как дорогой костюм на агенте, крутая тачка, удостоверение ФБР и пятеро белолицых американских рож, при «проверке» на верность не мог додуматься и Марога. Уж больно натурально все выглядело.

Верас сдался спустя месяц, предусмотрел все мелочи, вплоть до того, что жучки ему передали в абсолютно темном помещении, спрятав под камнем, в заброшенном доме.

Каким образом это всплыло оставалось только догадываться, но шутить с Американцем было чревато. И за меньшие «проступки», все кто переходили ему дорогу, попросту исчезали.

Сейчас Сантьяго догадывался, что он узнает по какому сценарию развивались события со теми несчастными. С обреченным видом, он оставил идею о побеге и безмолвно молился.

Господин Сомерсбри, наоборот, выглядел невероятно спокойным и как ни странно задумчивым. Молодого мужчину одолевали крайне печальные мысли, учитывая ситуацию и грядущее убийство.

Отстраняться от чужих эмоций, Габриэль научился еще в раннем юношестве, когда родители переживали крайне тяжелый развод. Богатая семья с завидной английской родословной всегда представлялась чуть ли не идеальной, пока не грянуло шокирующее расставание красивой пары — английского пэра и итальянской художницы. Пятнадцать лет брака комкали всякие надежды на большую, дружную семью, о которой Габриэль мечтал до сих пор.

Вот только род его занятий был весьма специфичен и исключал любую сентиментальность и мягкость, потому что жизнь молодого аристократа была посвящена великой цели, а сам он был лишь орудием в бесконечном процессе естественного отбора, в котором людская «глупость» была едва ли не главным инструментом.

Глупость, под руководством безответственности и скуки, толкала подростков и взрослых к тому, чтобы попробовать запретное. Хотя, разве что не с пеленок поступает информация о смертельной опасности наркотиков.

В этом плане Габриэль только сокрушенно качал головой. За плечами были нешуточные сомнения, внутренняя борьба с совестью и построение доводов, которые определили развитие мужчины, как личности. По своей природе он не был кровожадным, а чувство жалости едва не превратило тихого, не амбициозного мальчишку в изгоя.

Убийства десятков человек, которые не сдержали собственного слова, опять же из-за глупости, не шли ни в какое сравнением с количеством людей, которым мистер Сомерсбри оказывал помощь. Его частная организация занималась сбором, доставкой и перераспределением гуманитарных грузов.

Очень удобно было отмывать деньги, поступающие от продажи кокаина через анонимные пожертвования, которые привели дело Габриэля к процветанию, о котором он и не мог помыслить. В свои тридцать четыре он давно превзошел собственного отца — одного из богатейших людей Британии.

Хотя, вряд ли бы кто смог распознать в этом человеке богача. Одежда Габриэля была простой и практичной. Белая рубашка из тончайшей ткани, липла к телу, насквозь пропитанная потом из-за вечной амазонской духоты; брюки цвета хаки и добротные ботинки выдавали в нем человека, который знал, чему следует отдавать предпочтение, приезжая в джунгли.

А то, что их мрачная компания направляется именно туда, у Сантьяго не было никаких сомнений. Бросив полный ужаса взгляд на свой дом, мужчина понял, что к Англичанину подошел Марога. Перекинутый через плечо автомат и подобострастный взгляд головореза не сулили ничего хорошего семье Вераса. Махнув в сторону дома рукой и обведя его рукой, белый мужчина явно приказывал никого не выпускать, и не трогать. Это было хуже всего!

Джип остановился в кромешной темноте и телохранители включили мощные фонарики. Габриэль достал из багажника, свернутый мешок, лопату, пока один из его «помощников» крепко держал Вераса за связанные руки. За поясом Англичанина торчал пистолет.

И тут несчастный понял, что они приехали к хлипкому причалу, с которого у него начиналось каждое утро. Мужчину грубо усадили в катер. На нервы очень давила гнетущая тишина, на фоне безумной симфонии, которой полнился ночной лес.

Не последовало ни одного вопроса, ни вполне ожидаемых обещаний расправы над его семьей. Что ж… Этот тип и вправду был очень расчетлив.

Сантьягу перестала бить мелкая дрожь, уступив место полной готовности к смерти. Сейчас оставалось только гадать будет ли она быстрой.

Чувства обострились до предела, и вместе с животным страхом, накатила апатия, как-будто укусил каменный паук. Это мерзкое смертоносное насекомое, Верас стряхивал со своей одежды несколько раз, после того, как стал работать на картель в джунглях. Длинноногий паук с толстым брюхом и цепкими лапками, напоминавшими засохшие ветки, не особо пугал размерами, но его укус вызывал очень сильный паралич, да такой, что человек обездвиженный падал на землю и за это время на несчастного могли напасть кочевые муравьи, загрызть ягуар или не дай Бог, мимо будет проползать анаконда.