Прощайте, серебристые дожди...

— Есть две красных!

Две ракеты багряными стрелами взлетели в небо. Прислушиваясь к выстрелам, Сундуков сказал:

— Похоже, противник не атакует. Отсюда вывод — силёнок у него маловато. А помешать нам принять груз попытается.

— Без груза возвращаться мы не можем. Командир голову снимет, — приглушённо заявил Иван Иванович.

— Значит, запускать красную с зелёной?

— Давай! Пусть сбрасывает груз. Лётчик сделал ещё один круг.

— Повторить сигнал?

— Повтори!

Перестрелка то усиливалась, то затихала.

— Смотри, посыпались грузы! — указал в светло-зелёное небо Иван Иванович. — Считайте парашюты. Один, два, три, четыре, пять, шесть.

— Вижу седьмой! — отозвался Микола. — Вон с того края!

— Итак, семь тюков. Задача одна — противнику ничего не отдавать.

— Вы, хлопцы, тоже включайтесь в дело, — скомандовал Иван Иванович. — Далеко не уходите. Берите на себя вон тот тюк, седьмой… За него вы головой отвечаете.

Мальчишки только того и ждали. Без лишних слов кинулись в ночь. В другую сторону рванулся Сундуков. Началась охота за тюками.

Парашют парил, словно сказочная птица, отклоняясь в сторону леса. Где он сядет: далеко или близко?

Мальчишки неслись, запрокинув головы, стараясь не упустить из виду парашют. Ведь дядя Ваня, сказал: «За него вы головой отвечаете!» А такое говорится не по каждому поводу.

Мальчишки спотыкались, падали, летели кувырком, но им было всё нипочём. Ещё не такое случалось, бывало и похуже!

А парашют знай себе летел всё дальше и дальше. Ладно на его пути оказалась высокая сосна на опушке леса, иначе упал бы он где-нибудь в чащобу. Попробуй найди его тогда ночью. Парашют белым капюшоном покрыл крону сосны. Тюк повис на высоте трёхэтажного дома.

— Будь ты проклят! — вырвалось у Мишки. — У других парашюты как парашюты. Падают на ровное место. А наш вон куда забрался!

Трое ребят стояли под деревом, молча прикидывая в уме, что делать. А позади них продолжалась гулкая перестрелка. Мальчишки спокойно реагировали на неё.

Их пальба не касалась. Перед ними было поставлено другое боевое задание.

— А что тут думать да гадать? Стало быть, надо карабкаться на дерево. Да побыстрее! — сказал Азат Байгужин.

— Ну-ка, погоди! Упредить всех захотел, а? — остановил его Мишка-поварёнок и легонько плечом отстранил своего друга-приятеля от сосны.

— Лезу я! — решил Микола Фёдорович. — Лучшего спеца по деревьям лазать, чем я, тут, пожалуй, нет.

Друзья вспомнили: Микола не раз говорил, что он из лесного края, почти дремучий житель.

— Коли так, попробуй! — уступили ему нехотя друзья. Микола Фёдорович поплевал на ладони, почему-то взял в зубы раскрытый перочинный нож, как это принято у пиратов. Нож, конечно, его причуда! Мог бы его и в кармане держать.

Какой он мастер по лазанию был у себя в лесном краю, это неведомо, но тут на сосну Микола никак не мог влезть. Сползал и сползал вниз. Ребята стали давать ему советы.

— Доберись до первого сучка, а там как по маслу пойдёшь! — советовал Мишка-поварёнок.

Ему поддакивал и Азат Байгужин. Между прочим, и Мишка и Азат думали при этом каждый про себя, что сам бы он куда ловчее вскарабкался на дерево.

В конце концов Микола дотянулся-таки до первого сучка, чем доказал, что лазать всё-таки может. А там дело пошло: подтягивался от ветки к ветке и вскоре добрался до цели. И тут Азат вспомнил, что они в отрыве от основных сил. Как бы им тут не засыпаться!

— Нас не потеряют? — спросил он.

— Как достанем тюк, кто-нибудь на связь пойдёт, — авторитетно заявил Мишка-поварёнок. — Взял в толк?

— Взять-то взял. А может, сейчас пойти?

— Чтобы мне одному под деревом остаться? Нет, так дело не пойдёт! — отрезал Мишка.

— Иди ты. Я останусь караулить.

— Разве не слышишь, что ещё пуляют?

Довод был убедительным. Перестрелка шла по-прежнему, хотя менее интенсивная, чем вначале.

— Ну ты скоро там? — нетерпеливо окликнул Миколу Фёдоровича Мишка-поварёнок.

Микола чуть не сковырнулся наземь, запутавшись в стропах парашюта.

— Стропы не режутся, — пожаловался Микола. — Верёвки больно крепкие и шибко скользкие!

— Давай полезу! Помогу, — нетерпеливо предложил Мишка.

— Я тебе полезу! Я тебе так покажу! — пригрозил Микола, сидя на сучке.

Через минуту с сосны донёсся удивлённый возглас:

— Из тюка чем-то пахнет! Никак не разберу-пойму, чем…

— Нюхни ещё разок. Может, провиант? — обрадовался Мишка-поварёнок. За время похода он, впрочем, как и другие, нагулял себе изрядный аппетит.

— Вроде несёт табаком! — после продолжительной паузы донёсся разочарованный голос Миколы.

Затем от Миколы Фёдоровича довольно долго не было никаких сигналов. Нелегко, конечно, на верхотуре орудовать перочинным ножом, когда дело имеешь с шёлковыми стропами! Ещё задача — аккуратно спихнуть груз и при этом самому не свалиться.

Наконец с сосны раздался крик:

— Эй там, сторонись! Не вздумайте хватать на лету!

Друзья-приятели чуть успели отпрянуть. Тюк с грохотом шлёпнулся и перевернулся. Вслед за ним плавно скользнул парашют, а за ним вскоре спрыгнул довольный Микола.

— Вот и мы!

Друзья стали соображать: связаться с остальными или ждать, когда их самих разыщут?

— Договоримся так: вы охраняете тюк, а я разыскиваю дядю Ваню или старшину, — скомандовал Байгужин.

— Куда придёшь? У тебя оружия нет, — засомневался Микола.

— А это? — И Азат вытащил из кармана складной ножичек.

— Ну, допустим, пойти-то пойдёшь. А нас тем временем не потеряешь?

— Разве мне впервые? Пока не плутал меж трёх сосен, — обиделся Азат.

— Ну смотри! — крикнул ему вдогонку Мишка.

Азат пошёл, часто оглядываясь на сосну. Ребята правы, потеряешь ориентир, придётся искать да искать.

Не успел Азат отшагать метров сто, а то и того меньше, как ему показалось, будто впереди промелькнула тень. «Может, показалось?» — подумал.

— Эй, кто там? — на всякий случай окликнул он. Тень и отвечать не отвечала, и убегать не убегала.

— А ну поднимай руки! — приказал Байгужин. Команда подействовала: призрак вскинул руки. На голос Азата прибежали друзья.

— Что тут у тебя? — спросил запыхавшийся Мишка-поварёнок.

— Человек вон там стоит! — кивнул Азат. — Разве не видите?

— Кто ты такой? — строго спросил Микола Фёдорович.

Призрак отмалчивался. Ничего себе ситуация. Может, он фриц или полицай! Возможно, основательно вооружён. Но так ведь не простоишь всю ночь?

— Сейчас окружать будем! — крикнул Азат Байгужин.

Но и тут человек не сдвинулся с места, продолжал себе стоять. Не ахти положеньице! Не знаешь, поврозь дать шпоры или всем вместе.

Мальчишки осторожно обходили «его», а он хоть бы что! Подошли совсем близко, видят: стоит рослый солдат, весь заросший, а из берета у него торчит большое перо.

— Кто такой? — осмелился спросить Мишка. Человек, опустив одну руку, ткнул себя в грудь.

— Дон Хуан!

После чего опустил и вторую руку.

— Как, как? — поразился Азат.

— Дон Хуан!

— По-моему, испанец! — вынес быстрый приговор Мишка.

— Откуда он тут взялся? Неужели с самолёта на парашюте вместе с тюком его опустили? — предположил Микола.

— Не должно этого быть, — усомнился Азат.

Пока стояли вот так в полной нерешительности, из ночного мрака возник старшина Сундуков.

— Где это вы пропали! — с ходу накинулся на ребят старшина, но, увидев дона Хуана, деловито спросил: — А это ещё что за чучело?

— «Языка» мы достали, товарищ старшина, — доложил Мишка. Чего-чего, а докладывать он любил.

— Одного?

— Одного.

— С ним потом разберёмся, — нетерпеливо махнул рукой Сундуков. — Где тюк?

— Вон там!

— Пошли за тюком. Не ровен час, немец налетит. Впереди размашисто шагал Сундуков, ребята трусцой спешили за ним, между ними шёл дон Хуан. Вдруг испанец споткнулся и растянулся на земле.

— Я бы его подсёк, — рассвирепел почему-то Микола.

— За что? — удивился Азат.

— Все они одна шатия, что Фриц, что Хуан. Прихлопнуть его, и баста! Чтоб под ногами не путался!

Вот те отгрохал!

— Чего не поладил с ним? Чего вдруг взъелся? — огрызнулся Мишка-поварёнок.

К счастью, в это время подошли к тюку.

— Взяли! — скомандовал старшина Сундуков. — Будем катить до опушки! Работаем в две смены, сперва я и Микола. Потом Мишка и ты, Азат.

Менялись через каждые десять минут. Нелегко было толкать несколько пудов! Только доволокли тюк до опушки, мальчишки плюхнулись на землю.

— Вы тут разбирайте тюк, я тем временем остальных сюда соберу. Ты, Байгужин, отвечаешь за пленного! — приказал старшина.

— Есть!

Не успел старшина скрыться, как Микола зарычал:

— Отведи своего гада подальше! Ему не обязательно знать, что нам подбросили.

Перед Азатом Байгужиным сидит испанец. Первый пленный в его жизни. Первая безмерная власть над другим человеком. Хочу — помилую, захочу — казню!

На солдате одно отрепье, видно, долго где-то шатался. Может, убёг от своих? Скорее всего. Глаза у пленного огромные, печальные. О чём он думает в это мгновение, вот бы знать?

Внезапно Азату стало тошно от своей власти, от всей этой суматошной ночи.

— Потолковал бы с тобой, — сказал часовой. — Может, скажешь, а?

Солдату-испанцу, видно, хочется понять мальчишку.

— Говори напропалую! Выкладывай всё, что взбредёт в голову, — скомандовал Байгужин.

С губ пленного сорвался поток слов. Они были разные по интонации и одинаково безликие, непонятные, чужие — ожесточённые, просящие, возможно, ругательские.

Поощряя испанца, Азат вставил:

— Обсказывай, обсказывай всё, что в тебе накопилось!

И опять понёсся поток ничего не значащих слов для Азата.

И вдруг Азату показалось, что произнесено очень знакомое слово.

— Стой! — крикнул он. — Ну-ка повтори!

Дои Хуан сосредоточился, прикидывая что-то в уме, и после паузы вдруг произнёс: «Барселона».

— Ага, Барселона! — заулыбался Азат.

— Барселона! — повторил пленный, закатывая глаза.

— Барселона! — повторяет Азат.

— Бар-се-ло-на! — чуть пропел пленный и вдруг счастливо засмеялся.

Как там ни говори, очень важно знать, откуда происходит человек. Дон Хуан, видно, привязан к Барселоне кровью и любовью, как Азат к Уфе.

К Байгужину приходит озарение.

— Ты, — тычет Азат в грудь пленного, — не дон Хуан. Ты дон Иван!

Тот старательно прислушивается, затем с улыбкой гордо произносит:

— Дон И-уан!

— Не Иуан, а Иван, — поправляет Азат.

— Дон И-уан! — кивает испанец.

— Я, — тычет Азат себя в грудь, — товарищ Азат.

Дон Иван довольно кивает, понял.

— Камрад Азаат!

Азат не заметил подбежавших друзей-приятелей, так был увлечён разговором. Когда Мишка и Микола встали перед ними, он восторженно завопил:

— Ребята, блеск! Ну и сообразительный испанец попался! Мы с ним тут разговариваем…

Азат показал рукой на хлеб.

— Ну, дон Иван! — подмигнул он. — Отличайся!

— Ик-мак! — мгновенно последовал ответ.

— А это что? — спросил Азат, демонстрируя ложку.

— Кал-ак! — тотчас объяснил дон Иван.

— Вот видите! — восхищался собой и пленным Азат. Мишка и Микола переглянулись, но, видимо, не разделили восторга Байгужина.

— На каком же языке вы объясняетесь? — заинтересовался Мишка-поваренок. — Неужели за это время по испански выучился?

— Да нет же! — отмахнулся Азат. — Он на башкирском вовсю шпарит.

Друзья-приятели почесали затылки.

— Мы, конечно, не против, — сумрачно промолвил Микола Фёдорович. — Никакой беды нет, что ты учишь его своему языку. Только подумай, однако, что, кроме тебя и Загидуллиных, его никто не поймёт. Будешь потом своего испанца переучивать по-русски.

Азат подумал, подумал: друзья-приятели правы.

— Мы это с ходу поправим, — улыбнулся он. И, показывая на хлеб, сказал пленному: — Хлеб!

Дон Иван непонимающе смотрел: почему это «икмак» стал вдруг «хлебом».

— Ху-леб! — неуверенно сказал он наконец.

— Да нет же! Хлеб! — прерывающимся голосом втолковывал Байгужин.

Испанец повторил:

— Ху-леб!

— Ну теперь видите! — обрадовался Азат, который здорово гордился своим учеником. — Слышите сами, как он старается. Ну и башковитый!

— Схлопотал себе заботу! — не то похвалил, не то осудил Мишка.

Мрачный Микола всё поглядывал на листочек бумаги, который торчал из нагрудного кармана пленного, и вдруг неожиданно выхватил его.

Пленный не оказал сопротивления.

— Гляньте, ребята! Это листовка. Он же контра! А вы с ним цацкаетесь! — Микола протянул бумажку Мишке-поварёнку.

Мишка недоверчиво посмотрел на неё и громко начал читать:

«Бойцы Красной Армии! Сдавайтесь в плен, выдавайте немецким властям комиссаров и командиров. Данная листовка является пропуском. Немецкое командование гарантирует вам жизнь».

Наступила тишина. Затем Мишка-поварёнок, куда уж положительный человек, брезгливо бросил листовку на землю.

Вереница мыслей пронеслась в голове Байгужина. Дело дрянь! Того и гляди, Микола опять потребует прикончить пленного.

— Он же, право, не знает русского языка! Он, наверняка, подумал, это наша листовка! — замолвил слово Азат.

— Пусть развяжет вещевой мешок! — властно потребовал Микола. — Может, он весь полон листовками.

Дон Иван послушно отдал Байгужину свой мешок. Одних бритв в мешке было семь штук. С деревянной ручкой, костяной, перламутровой, янтарной… Кисточек три и ножниц четыре.

— К тому же он ещё мародёр! — завопил Микола. Вздрогнув, пленный протестующе замотал головой.

— Маэстро! — воскликнул он и ткнул себя в грудь.

— Парикмахер, что ли? — недоумевал Миша-поварёнок.

— Санта Мария! Санта Мария! — воскликнул вдруг испанец.

— Это ещё что такое? — грозно спросил Микола.

— Наверное, фамилия, — предположил Азат Байгужин.

После удачного ночного боя — подумать только, в короткой стычке взяли семь пленных и три подводы! — даже завтрак всухомятку проходил весело. К тому же старшина Сундуков раздобрился: раздал по горсти махорки.

После завтрака Иван Иванович и старшина Сундуков занялись отправкой в отряд грузов, доставленных с Большой земли. Очень пригодились подводы, на которых явились полицаи. И вот теперь фашистские холуи-полицаи усердно работали под присмотром старшины Сундукова.

На своём веку Байгужину приходилось служить денщиком у полицаев. Он-то уж нагляделся на них, натерпелся… Но таких противных рож, как у этих полицаев, ему не встречалось. Жалко было Азату только испанца, неведомо какими путями попавшего в компанию полицаев.

Партизаны тем временем отдыхали.

Махмут Загидуллин рассказывал:

— Глянул я и обомлел. Совсем рядом лежат трое, пуляют из пулемёта. «Бросить гранату?» — спрашиваю разрешения у братана. «Я тебе брошу! — грозит. — Пулемёты живыми надо захватить». Так и сказал «живыми» про пулемёты-то! Ну кивнул я братану, дескать, уразумел, и он по-пластунски пополз. Я за ним. Обошли мы их, как полагается, наставили автоматы. «Тише, мошенники, ежели дорожите собой!» Пока Hyp связывал полицаев покрепче, я держал их на мушке. Сразу, как только обезвредили их, плюхнулся я за пулемёт и с ходу нажал на гашетку. «Сперва проверь, — приказывает братан, — прицельную планку». Сгоряча я об этом вовсе забыл. Довернул я в сторону урчащего в чаще грузовика и шуганул по нему. Фашисты, как и полагается, дали дёру. По совести скажу, трёх мы приголубили, а трёх кто-то ещё взял. Седьмого сцапали хлопцы. Что правда, то правда!

Мишка-поварёнок не выдержал, ляпнул:

— Дон Ивана Азат взял. Евонный пленный!

Хотел сказать, как ловчее, а не вышло. Все прыснули со смеху, а кто-то сказал:

— Ну-ка повтори, Евонный!

С того самого дня Мишка-поварёнок стал вдруг «Евонным»: «Эй, Евонный, поди сюда!», «Евонный, давай добавки!..»

— Никто в бою не потерялся? — весело спросил Hyp Загидуллин, подходя.

— Эй, эй! Кого нет в живых, отзовись! — ему в тон ответил Махмут.

— Шутки отставить! — произнёс старший Загидуллин, важно прошёл перед партизанами, словно начальство из вышестоящего штаба.

Он умел изображать в лицах. Именно поэтому, наверное, к нему сделал шаг один из полицаев. Раболепно изогнувшись, он заканючил:

— Товарищ главный, можно к вам обратиться?

— Чего мелешь? Пёс тебе товарищ! — рассвирепел Hyp.

— В таком случае, как же вас именовать?

— Ауфштейн! — по-немецки рявкнул Hyp Загидуллин.

Все полицаи и испанец мгновенно стали во фронт.

— Ну, в чём дело?

— Возьмите нас в отряд. Хотим остаться с вами.

— Вот вы трое, которые слева, пять шагов вперёд! — скомандовал Hyp Загидуллин и покрутил в руках верёвку от парашюта, словно лассо.

Что ещё он надумал?

В этот миг Hyp Загидуллин был надменным и шикарным! Любой бы такого батыра забоялся.

— Навались на один конец, кто кого перетянет! Мы в лесу сидели на голодном пайке, а вы зажрались за счёт народа и немецких подачек. Покажите-ка свои силёнки!

Кому охота при этих условиях прихвастнуть тем, что сил он действительно набрался? Полицаи тянули верёвку без всякого рвения.

А Hyp вошёл в азарт. Его такой противник никак не устраивал. Ему подавай настоящего.

— Мы, враги, всерьёз играем, — предупредил он. — Если перетянете — останетесь в живых, если проиграете — пеняйте на себя.

Веревка натянулась. Hyp поднатужился, весь побагровел.

Полицаи тоже тянули теперь верёвку изо всех сил. Ежели жизнь поставлена на карту, как тут не постараться!

Никто не заметил, как подошла Оксана Белокурая.

— Опять куражимся, Загидуллин? — произнесла она без улыбки.

— Мы тут сабантуй организовали, — пояснил Махмут, вроде бы заступаясь за брата. — Вольную борьбу, одним словом, затеяли.

— Пока отставить вольную борьбу, — приказала командир и, обращаясь к Нуру, взводному, приказала: — Веди всех на базу. И чтобы у меня все живыми дошли!

Со всех сторон по различным каналам на базу поступали тревожные вести: в Кружевницах появились танки; в Сорокино прибыла новая артиллерийская батарея; к станции Кривые Переулки подошёл эшелон; ожили вражеские гарнизоны; стали встречаться неизвестные доселе воинские подразделения противника; в самых неожиданных местах появились пулемётные гнёзда.

Похоже было на то, что немецкое командование нацеливается на партизанские отряды, действующие в Междуречье.

И на отряд Оксаны Белокурой тоже.

Всем было ясно, что это неспроста. А командир отряда, Оксана Белокурая, отчётливо представляла себе направление острых клиньев, специальных фашистских отрядов, подготовленных для борьбы с партизанами, размеры «капкана», который вот-вот должен был захлопнуться.

«Схватки будут жаркими, — думала она. — Но, быть может, удастся проскользнуть без больших потерь, пока капкан на защёлкнулся? Вдруг фронтовая обстановка сложится неблагоприятно для немцев? Тогда им будет не до нас…»

Нет! Не надо тешить себя иллюзиями. Обмануться в данном случае значит подвергнуть отряд смертельной опасности.

Судьба и жизнь множества людей зависели от неё, от её мудрости, расторопности. Сумеет она перехитрить противника? Одолеть его? Не сможет — положит всех до единого солдата на поле боя. Значит, надо собрать волю всего отряда в один кулак, надежды всех вселить в своё сердце.

И Оксана Белокурая, внутренне мобилизовав себя, начала энергично и целеустремлённо действовать, готовиться к отчаянной, смертельной схватке.

— Позвать Нура Загидуллина!

Примчался Hyp немедленно, вытянулся, как полагается, перед командиром.

— Что известно о противнике? Доложи!

— Большак забит фрицами. Не иначе как долбанут после обеда, — высказал предположение взводный.

— Где это видано, чтобы немец начал наступление, глядя на ночь!

— Я тоже удивился, — признался разведчик. — Эти фрицы непохожи на тех, с которыми мы имели дело. По всему, появились специальные части, обученные лесным боям.

— Однако кто же мне скажет, какие специальные части перед нами?

— Прикажите — доставлю «языка»!

Командир задумалась. Что сейчас важнее: охота за «языком», продолжение диверсионных актов или, наоборот, приостановка «булавочных уколов», дабы держать всю мощь отряда в едином кулаке? И не является ли демонстрация своей силы уловкой противника?

— С «языком» погодим, — ответила командир, поразмыслив. — Ты сейчас нужен тут. Твой взвод будет моим резервом. Пока отдыхайте и… готовьтесь к бою.

«Заслоны первой роты выдвинуты на южную опушку. Сама рота пока в траншеях, это убережёт её от артналёта. Вторую роту немедленно следует выдвинуть на северную опушку, лицом к железной дороге, — промелькнуло в голове Оксаны Белокурой. — Да, силы слишком малы для ведения длительного боя. Только бы удержаться до ночи… А потом. Что? Прорыв? В каком направлении? По какому маршруту?..»

Над лесом пронёсся ветер, сорвал с деревьев листья. Они, прихваченные ночным морозцем, опалённые холодными туманами, загуляли, закружились золотистым бураном.

Где-то бухнул пушечный выстрел.

— Иван Иванович, как по-вашему, это случайный выстрел или?.. — спросила Оксана Белокурая.

Фельдшер не спешил с ответом. Он сейчас и жнец, и на дуде игрец… Одновременно замещает и комиссара, и начальника штаба, и доктора.

— Нет, пока не начало, — ответил, наконец, подумав. — Вот когда насчитаем тринадцать на дюжину, вздыбятся опушки от залпов, уж тогда жди настоящего начала боя. Я вот хочу спросить: как думаете поступить с пленными? — И скосил глаза на командира.

Не вовремя попались они нам в руки. Как поступишь с ними? Содержать их негде. Возиться с ними некогда. Надобно бы снимать показания, раскрыть все их преступления, дабы воздать по заслугам. Да где на это взять времени? В её распоряжении от силы час.

— Пусть приведут полицаев, — приказала она своему адъютанту Азату.

Каких только людей не повстречала она за свои двадцать три года! Но такой выставки безобразных физиономий, ей-ей, видеть не приходилось.

Рассматривая настороженных полицаев, несколько часов назад стрелявших в её людей, Оксана решала, как же поступить с ними? А если сделать неожиданный ход?

— Сами видите, нет времени у меня с вами возиться, — не спеша сказала она. — Скоро начнётся бой, потому надо решить вашу участь немедля.

Лица полицаев вытянулись. Такое начало ничего доброго им не сулило.

— Фашисты, да и вы, полицаи, в подобной ситуации долго не раздумываете. Пускаете пленных в расход. Мы, в отличие от вас, не звери. Я думала вот о чём: не отпустить ли вас всех с миром, если, конечно, дадите слово никогда не поднимать против нас оружия?

Лица полицаев осветились надеждой, некоторые откровенно вздохнули. Им не мыслился такой исход. Они уже приготовились к самому худшему.

Лишь испанец не изменился в лице. До него не дошёл смысл того, что пообещала Оксана Белокурая.

И ещё один из присутствующих не понимал того, что происходит. Азат Байгужин глядел на командира отряда, не желая скрывать своего возмущения. «Где это видано, чтобы кровопийц отпускали на все четыре стороны! Да ещё перед боем! Какая же им вера? Возьмут и приведут сюда, в лес, фашистов!»

Оксана Белокурая справедливо рассудила, что в таком состоянии, когда чувство полной обречённости вдруг сменяется ослепительной надеждой, каждый словом или поступком выдаст себя.

И она не ошиблась: пленные повели себя по-разному. Тюлень и Свинья — так мысленно прозвал двух полицаев Азат — первыми обрели дар речи.

— Чтобы мы, когда ещё подняли на кого руки? — заспешил с обязательством Тюлень. — Я от своего имени и вот от его, — кивнул он на своего соседа. — Да разрази нас господь!

Свинья усиленно закивал головой, подтверждая своё согласие.

Остальные тягостно помалкивали.

— А вам разве нечего сказать? Разве вас не устраивают мои условия? — вроде бы стала понукать Оксана Белокурая.

— Да что там, устраивает или не устраивает, — пробасил рыжий парень Лужёная глотка, как про него подумал Азат Байгужин.

— В чём дело?

— Мы вот, четверо, никуда от вас не уйдём, хоть гоните, хоть казните. Мы твёрдо решили своей кровью смыть свою вину перед народом и родной землицей.

— Может, страшитесь гестапо? Потому и решили спрятаться у нас?

— И не без того! — быстро согласился Лужёная глотка. — Нам так или иначе обратного пути нет. За лесом — дело табак!

— Разве я смогу вам довериться и вручить оружие? — задумчиво спросила Оксана Белокурая.

— А и не доверяйте! Мы сами покажем себя в бою. И на поле боя добудем оружие. К тому же, — осмелел он, — не отпускайте с миром вот этих двух фашистских холуев. Вон тот, который с краю, — указал Лужёная глотка на Свинью, — на той неделе расстрелял трёх раненых красноармейцев. А тот, — кивнул он на Тюленя, — выдал на станции Кривые Переулки двух окруженцев.

Азат ахнул. После того как стало известно о страшных преступлениях двух полицаев, полагалось бы, как он. думал, вытащить пистолет и на месте порешить их одного за другим.

Однако командир не спешила с приговором.

— А не наговариваешь ли ты на них, чтобы себя выгородить? — спросила командир.

— Подтверждаем слова Рыжего! Какой тут наговор? — загомонили три полицая, которые до сих пор стояли, словно набрав в рот воды.

Азат Байгужин поразился тому, как ловко Оксана Белокурая вела следствие. «Она заткнёт за пояс любого следователя!» — подумал и весь засиял.

— Ну, вы сами-то что скажете? — обернулась Оксана Белокурая к двум обвиняемым.

У Тюленя забегали глаза, отвисла нижняя губа, он пожал плечами, не пожелал, одним словом, оправдываться.

— Всё едино, один конец, — выдавил из себя Свинья. И вдруг, побагровев от злости, добавил: — Жаль, что опередила. Попалась бы ты в мои руки, ох и показал бы я тебе!..

У Азата Байгужина дух захватило. Вот сейчас командир возьмёт и разрядит в Тюленя и Свинью обойму. Чего уж медлить?

— Ваше мнение, Иван Иванович? — спросила командир.

— Оба заслуживают смерти! Тут Азат не выдержал.

— Я бы их давным-давно! — гневно выпалил он, захлебываясь от злости. — Начисто таких надо уничтожать!

— Загидуллина ко мне! И пусть уведёт их! — приказала командир своему адъютанту.

Азат размышлял: под расстрел мог угодить и испанец, дон Иван, к которому он успел сильно привязаться. «Ну непутёвый он, дезертир! Не захотел против нас воевать, ну и что? За одно это уже нельзя его расстреливать!»

Между тем дон Иван, не понимая русского языка, гадал, что происходит. Особенно забеспокоился он, когда двух полицаев увели, и он услышал короткие автоматные очереди, раздавшиеся невдалеке.

Поди, угадай, как решится его судьба? Его взгляд, умоляющий, вопил о пощаде. Он не спускал глаз с маленького адъютанта Азата Байгужина.

И Азат под гипнозом умоляющего взгляда, пораскинув умом, решил рискнуть. Объяснил жестами дону Ивану, что, дескать, ему надо постричься. Дон Иван словно ждал подобной команды. Мигом развернул своё парикмахерское хозяйство, и через минуту Азат Байгужин уже сидел на пне со свисающим с плеч полотенцем.

Пока Оксана Белокурая с Иваном Ивановичем решали судьбу оставшихся полицаев, опытный мастер превратил космы в элегантную причёску. Взглянул Азат в зеркало, сам себя не узнал. Это было как волшебное превращение.

Азата и дона Ивана, стоящего рядом с ножницами и расчёской в руках, первым увидел Hyp Загидуллин.

— Мой черёд! — бесцеремонно занял он пень. — В бой пойдём, как на парад!

Парикмахер старался вовсю.

— Ты правильно придумал со стрижкой, — утверждал Hyp не то шутя, не то всерьёз. — Видишь ли, земляк, в чём дело? Бургомистры и волостные старосты расклеили повсюду листовки, призывающие хватать без разбора лохмачей. Каждый лохматый ими приравнен к партизану. А теперь моя голова не будет меня демаскировать!

Стрижкой Hyp остался доволен и тут же свистнул весь свой взвод. Сунулся было без очереди Голосуев, но его окриком осадил Hyp Загидуллин.

— «Всё, что приносит пользу Спарте, — процитировал Голосуев, отступая, — разрешается совершить даже без особого приказа!»

Слова продувного парня, прозвучавшие со значением, привлекли внимание командира. Она сначала с недоумением переводила взгляд с одного на другого партизана, задержала глаза на счастливой мордашке своего адъютанта, замершего в ожидании, оглядела голову картинно стоявшего Нура Загидуллина. Видно, здорово он сам себе нравился после стрижки! Увидела сидящего на пне и подставившего свою голову мужских дел мастеру Махмута. Посмотрела на взвод разведчиков, стоящих на очереди.

Оксана Белокурая поняла и оценила всё, что увидела, без объяснений и, улыбнувшись, отвернулась, как бы говоря: «Эх вы, бесшабашная братва! Перед боем открыли «салон красоты». Ещё молоды-зелены…»

Ещё четверть часа назад Азат Байгужин вовсе не был уверен, как сложится судьба испанца, а сейчас она, его судьба, была решена как будто самым положительным образом. Однако на войне за что-либо крепко поручиться никак нельзя. И как бы в подтверждение этой его мысли невдалеке грохнул разрыв.

Заваруха началась.

Снаряд разворотил кучу земли, повалив три сосны. Осколки с шипением разлетелись во все стороны, сорвав листья, поранив стволы деревьев, но, к счастью, не задев ни одного человека. Все юркнули в щель.

Залп за залпом ударяли по южной опушке.

— Лупит почём зря! — вздохнул Голосуев, высовываясь из щели.

— Назад! — приказал ему Иван Иванович. — Порисоваться надумал?

— Он же по опушке грохает! — оправдался Голосуев.

— Поди угадай! Сперва по опушке, а потом перенесёт огонь в глубь леса!

Испанец жался к Байгужину и старательно собирал своё хозяйство: бритвы и ножницы, кисточки и расчёски. Он осмелел: подмигнув одним глазом, незаметно показал на Мишку-поварёнка.

— Товар-ищ Миша! — отчётливо произнёс он с явной симпатией.

После чего, выпятив губы, изобразил хмурого Миколу, отказавшегося по принципиальным причинам стричься у него.

— Сеньор Туф-Туф! Азат улыбнулся.

Прибежал связной первой роты. Спрыгнув в щель, выпалил:

— Пошла ихняя пехота! Их около батальона.

Боя ждали все и всё же удивились, что враг пошёл в наступление на ночь глядя.

— Голосуев, — позвала Оксана Белокурая радиста, — передай на Большую землю радиограмму. Записывай:

«Второго сентября пущен под откос эшелон с танками. Дорога вышла из строя на десять часов. Третьего подорваны два грузовика. Четвёртого разгромили обоз противника. Пятого взяты в плен шесть полицаев и один рядовой из «Голубой дивизии». Сегодня, шестого сентября, противник со стороны большака атаковал отряд силой одного батальона». Всё! Радируй, — скомандовал командир, выбираясь из щели. — А вы, Иван Иванович, подготовьте все тылы к срочной эвакуации. Ну, мы пошли! — предупредила она Ивана Ивановича и, глянув на связного первой роты, добавила: — Веди в своё расположение!

Само собой разумеется, адъютант Азат Байгужин зашагал вслед за командиром.

Оксана Белокурая на ходу продумывала детали боя. Порою планы решающих сражений, подготавливаемые задолго и в глубокой тайне, в решающий момент меняются, если случается утечка информации из штаба, если не точно учли силу противника, а свою переоценили. Если не рассчитал манёвр противника, упустил время для контратаки или опередил события, не рискуя сделать вылазку, или слишком был дерзок. Но уж не зевай, если настал момент своевременно выводить из боя людей, из ловко расставленных врагом сетей.

Прошло то время, когда на пулемёты противника лезли очертя голову. Нынче на бум никто не прёт. Нынче фрицы сами учатся воевать у партизан, перенимая их, так сказать, боевой опыт.

…Только что закончилась артиллерийская подготовка. То там, то тут горели деревья: над лесом стоял запах гари.

— Пришли, — приглушённым голосом сказал связной. Из-за дерева вышел навстречу сержант Коновалов, заменивший Туманова.

Боевая обстановка никак не располагала к соблюдению уставных правил, однако Коновалов стал навытяжку:

— Разрешите доложить, отбиваем вторую атаку!

— Потери? — спросила Оксана Белокурая, поднося к глазам бинокль.

— Двое раненых, товарищ командир.

— После артналёта? — не поверила она.

— Я отводил людей, пока шла артподготовка. В траншее оставалась лишь боевая охрана.

— Постойте, где это орут? — насторожилась Оксана Белокурая.

— Фрицы горлопанят, — пояснил сержант. — Напились и орут. Но мы их немало побили. Работы немецким санитарам на всю ночь хватит… Товарищ командир, прошу в мой НП, — пригласил Коновалов, с беспокойством поглядывая на опушку.

— Если пойдут танки, пропустите, — посоветовала Оксана Белокурая.

— Может, прежде подобьём их гранатами! — усмехнулся сержант. — Да в лесу им нечего делать, не полезут.

Неожиданно опушка вздрогнула и будто опрокинулась от чудовищного грохота: немецкие артиллеристы накрыли позиции первой роты. К счастью, все были в укрытиях, и это спасло от больших потерь.

Выплёвывая изо рта песок, Азат Байгужин ломал голову над тем, удастся ли выстоять на этот раз или нет? Такую навязчивую мысль, конечно, следует гнать прочь. «Турнём мы их! — убеждал он себя. — Дадим нахлобучку фрицу! Главное — удержаться дотемна».

Мимо пронесли трёх раненых и одного убитого. Пулемёты и автоматы пока молчали: фрицы хотели подойти поближе, чтобы стрелять в упор, а партизаны подпускали их на короткое расстояние, чтобы стрелять наверняка.

Азат, хотя и был в боевых делах желторотым птенцом, понимал: победит тот, у кого нервы более крепкие.

И тут началось. Лес вдруг наполнился визготнёй пуль, дробным стуком пулемётов, писком пролетающих осколков.

Бой был жестоким, но скоротечным.

Возвращались в штаб молча. За всю дорогу Оксана Белокурая не произнесла ни слова. Когда вернулись в своё расположение, узнали, что и вторая рота подверглась атаке.

— Ну и как? — спросила Оксана Белокурая, исподлобья взглянув на Ивана Ивановича.

— Дали им по шапке!

— А наши потери?

— Немалые…

В целом, как понял Азат, положение пока было терпимое. Оборона не дала трещину, потери в личном составе обычные. Но и радоваться рано! На каждого партизана по десять, а то и более фрицев приходится.

«Попытайся раскинуть умишком, — скомандовал сам себе Азат Байгужин. — Где же выход? Наполосуют, если командир что-нибудь срочно не придумает».

Сильные разрывы опять раздались там, откуда только что вернулась Оксана Белокурая.

— Третий раз пошли! — уточнила она, внимательно прислушиваясь.

— Одним словом, столпотворение! — определил Голосуев.

Пока тыловики без суматохи поднимали своё хозяйство, пришло неприятное донесение из второй роты: фрицы зацепились за опушку леса.

«Мыслимо ли пускать фашиста в лес?» — думали партизаны. Бой складывался не так, как хотелось бы.

А потом опять прибежал связной второй роты и доложил:

— Командир убит. Его заменил командир первого взвода Акопян.

— Сундуков, во вторую роту! — приказала Оксана Белокурая. — Попробуйте восстановить положение.

Бой раскидал друзей-приятелей в разные стороны.

«Мишка мыкает горе в хозвзводе, Микола санитарит в госпитале. Что с ними? Живы ли?» — предавался размышлениям Азат.

Вражеская артиллерия неожиданно перенесла огонь на командный пункт. Снаряды стали падать густо вокруг.

— В щель! — последовала команда.

— Недолёт! Недолёт! Недолёт! — с надеждой шептал Азат Байгужин, то пряча голову от хлёсткой воздушной волны и комьев земли, то высовываясь из щели. — Перелёт! Перелёт! Перелёт!

Мальчишка ещё не знал, что противник берёт их «в ножницы». Неожиданно фриц так шибанул, что показалось: наступил конец света. Азата Байгужина завалило землёй. Пришлось завопить, позвать на помощь:

— Эй, кто там! Помогите!

Когда его вытянули, он первым делом стал искать глазами командира. А она сидела на пне и разговаривала с невесть откуда появившимся Мишкой.

— Тут недалече прорвались фашисты! — скороговоркой докладывал Мишка-поварёнок.

— Откуда им взяться в лесу? — возразила командир. Спокойный тон возымел действие. Мальчишка совладал с собой и уже спокойнее пояснил:

— Приказано было мне доложить вам, куда переместился хозвзвод. Иду себе и вдруг вижу: вереницей вышагивают фрицы. Чуть не нарвался на них.

— Чай, померещилось, а?

— Нет, не померещилось. Честное слово!

— Евонный, а сколько их будет? — бесцеремонно вмешался Hyp Загидуллин.

— Человек пятьдесят, не меньше.

— Может, двадцать?

— Может, и двадцать.

— А не десять?

Тут Мишка-поварёнок обиделся не на шутку:

— Я же не считал!

— Так, где твой немец?

— Говорю же, по оврагу приближаются.

— Но ежели так, чего ж лучше! — усмехнулся Hyp Загидуллин и своим разведчикам кивнул: — Пошли!

По тому, как точно бил артиллерией по командному пункту противник и упорно наседал в этом треугольнике между большаком и железной дорогой на партизан, чувствовалось, что он хорошо осведомлён об отряде.

— Крепко взялись за нас! — вздохнула Оксана Белокурая, отстраняясь от карты и остановив невидящие глаза на адъютанте. — Я тебе скажу, сложная ситуация! Вовсе не лёгкая!

«Сама с собой разговаривает, — догадался Азат. — В последнее время с ней это частенько случается».

Пусть командир не посвящает его в свои планы, но всё же адъютанту ясно: помощи им ждать неоткуда, одна надежда на самих себя. Другое дело в армии. Там всюду фланги, сосед справа, сосед слева. А где здесь возьмёшь его, соседа-то, когда ты кольцом в кольце находишься?

Время от времени Байгужин прислушивается к писку рации. В соседней щели колдует над своими точками и тире Голосуев. Может, он выловит из эфира какую-нибудь добрую весть?

Командир опять склонилась над картой. Какие-то планы вынашивает, это ясно.

Набежал ветерок. Заколыхались, зашумели роскошные кроны стройных, как на подбор, сосен. А ещё выше тех вершин заходили суетливые тучки. Солнце опускалось в жгуче-багровую подушку облаков.

Каждый вечер, независимо от того, были бои или нет, командир подытоживает события дня. Что произошло? Что приобретено и что потеряно? Сколько молодцов остались в строю и сколько лихих парней сложили свои головы?

Подошёл Иван Иванович, сумрачный, как никогда. Оксана Белокурая не спрашивает, что у вас, дескать, за новости? Ждёт, когда он сам начнёт разговор.

— Восемь убитых и двадцать три раненых, не считая тех, кто остался в строю, — доложил он.

После продолжительного молчания командир спросила:

— На подводах всех поднимем?

— Всех тяжёлых… Легко раненные пойдут сами.

— Хорошо закопали боеприпасы? — интересуется командир. — Фрицы не отыщут?

Азат знает: всё, что не роздали по вещевым мешкам, закопали в землю — провиант в одном месте, боеприпасы в другом.

— Не отыщут, ежели, конечно, собак не пустят по следу…

Раздаются возбуждённые голоса возвращающихся разведчиков. Вот и сам Hyp Загидуллин.

— Погнали фрицев туда, откуда никогда не вернутся, — докладывает он. — Одни остались лежать в овраге, других мы загнали в зелёные болота.

Командир молчит, будто вовсе не видит и не слышит. И все молчат.

— Так что, Загидуллин, — нарушает командир тишину, — отбери трёх лучших хлопцев. На станцию пойдут!

— Есть!

— А ты, Байгужин, пока иди с ними. Наверное, у них богатые трофеи. На этот раз поужинай за их счёт! Не обеднеют!

Адъютанта не проведёшь: знает, что у командира с Иваном Ивановичем сейчас состоится серьёзный разговор.

«Топай, Азат, к разведчикам! Может, в самом деле угостят ужином?» — приказывает он сам себе.

Байгужин следует за Нуром Загидуллиным, весёлым человеком.

— Сейчас будем отбирать лучших из лучших, — заговорщицки подмигнул Hyp. — Поможешь, земляк?

— А почему бы и нет!

— Садись, земляк, — пригласил Азата Шереметьев. Во взводе Шереметьев появился недавно. Один глаз косой, ноги раскорякой, но какой гармонист! Разведчик ещё лучший!

С лёгкой руки Загидуллиных весь отряд называет Азата Земляком.

— Есть, верно, хочешь?

— Не откажусь!

После прилёта с Большой земли самолёта отряду довольно-таки сытно живётся.

Шереметьев широким жестом показывает на котелки, висящие над огнём.

— Первое-второе, конечно?

Тем временем взводный садится на пень — это его КП. А сколько таких командных пунктов у него в каждом лесу было, не перечесть!

— Слушай мою команду, — говорит Загидуллин. Это, естественно, не приказание строиться, а просто начало разговора. Все это понимают.

— Нужны добровольцы. Кто пойдёт на станцию? — спрашивает Hyp.

— Пожалуй, я, — откликается Махмут. — Безделье мне на нервы действует.

— Выходи вперёд. Пойдёшь на станцию за машинистом. — И, точно оправдываясь перед остальными, Hyp добавляет: — Разве родному брату откажешь?

— За компанию пошли меня, — откликнулся Хохлов, широкозубый и широкоскулый волжанин. — Твоему брату буду верным товарищем.

— Что-то ты сегодня мне не нравишься, — говорит взводный и ударяет прутиком по голенищу. — Много разговариваешь. Тормозная система, как видно, вышла из строя.

Взгляд Нура остановился на чернявом Рябове, большом специалисте по взрывам.

— Ну а ты как?

— Пойду. Чего ж не пойти, если надо? Сам знаешь, жизни не пожалею, — ответил тот.

Hyp Загидуллин усмехнулся.

— С души воротит, когда вот такие громкие слова люди произносят. Кстати, кандидаты в покойники нам тоже не требуются.

— Ну как знаешь!

Следующий разговор состоялся с красивым, как дивчина, Митрофановым — большим специалистом считался он в отряде по музыкальной части: умел играть на губной гармошке и на балалайке чудеса вытворял.

— Немецкий мотивчик освоил?

— Могём! Раз плюнуть! — ухмыльнулся тот.

— Покажи своё мастерство!

Послушал взводный немецкий мотивчик на губной гармошке и остался, однако, недоволен.

— Из рук вон плохо! — объявил он. — Но выбора у меня нет. Пойдёшь с Махмутом на станцию! В случае чего будешь отвлекать немцев губной гармошкой. Пусть думают, что свои.

— Какой толк от губной гармошки! — подал голос Рябов, который не оставлял надежды пойти на задание. — Сейчас тебе отважный человек требуется, так я понимаю, а не музыкант.

— И ты, Рябов, пойдёшь с ними! — решил Hyp Загидуллин.

Сколько раз Оксана Белокурая отправляла людей на подвиг и на смерть! На этот раз она поймала себя на том, как пристально смотрит разведчикам вслед. Махмут Загидуллин, чуть нагнув голову, пробирается сквозь чащобу вроде рыси — бесшумно. Такой противник очень опасен в лесном бою. Рябов, его напарник, не идёт, а будто небрежно шествует. Но все знают: в случае опасности он моментально преображается, действует хитро и быстро. Что касается Митрофанова, то он хорошо известен фашистам — за ним фрицы охотятся с сорок первого года. Много чего натворил он с первых дней войны. Ещё в одиночку сжигал деревянные мосты, нападал на полицаев, минировал дороги, пока не вступил в отряд Оксаны Белокурой.

Последним его подвигом завершили прошлый месяц. На перекрёстке дорог Митрофанов соорудил вроде бы контрольно-пропускной пункт. Поставил немецкие указатели. На себя напялил вражью форму, на левый рукав повязал белую повязку. Ни к чему не придерёшься!

На эту удочку попались три полицая. Он остановил их под видом проверки документов — и тут с близкого расстояния разрядил диск автомата. Одним словом, не промах Митрофанов парень!

Отправить разведчиков Оксана Белокурая отправила, теперь оставалось одно — ждать. Пока разведчики не вернутся, ничего предпринять с уверенностью нельзя.

В волнующем ожидании прошёл час, а потом и второй. Уже истекал срок, а разведчиков всё не было.

На исходе дня Иван Иванович принёс страшную весть.

— Махмут погиб, Рябов тоже, Митрофанов едва дополз до расположения первой роты и умер на руках Сундукова. Все трое наскочили на засаду, — сообщил он.

— Где это произошло? — спросила командир.

— Возле разбитой мельницы.

Оксана Белокурая прислушивалась к стрекоту автоматов и раскатистым гулам разрывов.

— И всё равно необходимо связаться с подпольщиками-железнодорожниками, — глубоко вздохнув, сказала она.

— Да, другого выхода нет! — согласился Иван Иванович. — Но вот вопрос, как?

— Вызвать сюда хлопцев!

Иван Иванович недоумевал: до сей поры Оксана так оберегала мальчишек от пуль и от комаров, от нежностей и грубостей. Неужели хочет их направить на станцию Кривые Переулки?

Те явились в штаб тотчас же, словно только и ждали вызова.

— По вашему приказанию явился Азат Байгужин.

— …явился Микола Харченко!

— …явился Михаил Долгов!

— Дело это добровольное, — начала очень трудный для себя разговор Оксана Белокурая. — Повторяю: никого насильно посылать не буду.

— Понимаем! — хором ответили мальчишки.

— На той неделе ты, Байгужин, побывал на станции, так?

— Так.

— Ещё раз сумеешь отыскать дом машиниста?

— Сумею. Почему бы не суметь?

— Связаться с машинистом дело сверхважное, а времени нет. Почти нет! Махмут, который знал машиниста, погиб.

— Знаю.

— Любого человека, кого пожелаешь взять с собой, бери. Возражать не стану.

— Так разрешите пойти нам втроём!

— Миколу не отпущу, — вмешался Иван Иванович. — Без него не управлюсь!

— Вдвоем с Мишей справитесь? — спросила командир.

— Справимся! — немедленно откликнулся Азат.

— Без меня ему каюк! — трепанулся Мишка, за что получил чувствительный тычок от Азата.

Друзья-приятели идут крадучись, прислушиваясь к каждому шороху, то и дело оглядываясь по сторонам.

Кстати или некстати Азату вдруг вспомнилась байка, рассказанная ему как-то командиром отряда. Байка о верном адъютанте. О том самом, у которого хватило последних сил лишь на то, чтобы доложить генералу: «Я убит!» После чего верный адъютант и его верный конь разом рухнули.

«Да, и в старину верные адъютанты тоже бывали!» — сказал сам себе Азат, не без чувства зависти к тому, другому, верному адъютанту.

Мишка-поварёнок более практичен: он очень озабочен тем, чтобы ненароком не наступить на мину или не наскочить на засаду. Ведь какие были посланы опытные разведчики, и те засаду у разбитой мельницы проглядели. Да и ошибиться направлением им с Азатом никак нельзя.

Вдруг Азату Байгужину, который шёл впереди, показалось, что мелькнула чья-то тень. Он остановился, схватил друга за руку, шепнул:

— Погоди.

И тотчас почти рядом прозвучала немецкая команда:

— Хенде хох!

«Вот те на!» — пронеслось в голове Азата, и, пока он пытался что-либо сообразить, почувствовал, что летит вверх тормашками. Фриц подсёк его в темноте, обшаривал руками, чтобы схватить за горло.

Азат отбивался как мог: царапался, кусался, пинал куда попало. Не тут-то было! Фриц наотмашь стукнул его кулаком по голове, и в голове у Азата удар отдался взрывом по меньшей мере мины.

Фриц, задержавший Байгужина, стоял возле, а второй, пришедший на помощь, без конца кашлял.

«Лишь бы Мишутка избежал засады, — думал Азат. — Ежели улизнул, ещё успеет предупредить командование. Так, мол, и так: Байгужина не ждите».

«Я на тебя надеюсь!» — говорила ему напоследок Оксана Белокурая. «Нашла на кого надеяться! Дурак я! Грош мне цена!» — ругал он себя.

Только успел так подумать, как фриц стал его обыскивать. Сразу, конечно, обнаружил в голенище перочинный нож. Ой, как жалко нож Азату, просто нет слов. Считай, навсегда пропал подарок Ивана Ивановича!

«Пока буду изображать оглушённого, — сообразил Азат. — А там видно будет!»

Тут случилось неожиданное: рука немца, шарившего в его карманах, вдруг ослабла, и фриц сам грохнулся рядом. «Неужели Мишутка саданул его сзади?» — Азат вскочил на ноги и изо всей силы лягнул Простуженного. Тот со стоном повалился на землю.

— Тикай! — взвизгнул Мишка.

Байгужин во всю прыть пустился за другом. Раздумывать было некогда.

Но не тут-то было! Простуженный, продолжая кашлять, кинулся за ними. Он почему-то не палил по ним из автомата: то ли потерял его при падении, то ли у него приказ был — достать «языка»? Уж на что быстро, не чуя под собой ног, неслись друзья-приятели, однако «простуженный» фриц никак не отставал.

Внезапно Мишка угодил в большую яму. Вслед за ним туда же плюхнулся Азат, а через секунду фриц. Мальчишки замерли. Фриц тоже не подавал признаков жизни.

Ждали, ждали юные разведчики, а потом тихонько выбрались из западни. Да тут же услышали, как, глухо кашляя, карабкается вслед за ними их преследователь.

Им в их положении оставалось одно: нестись что есть мочи через боевые порядки противника. Надежды мало, но и выбора нет. Авось повезёт!..

Внезапно Мишка отчаянно завопил:

— Пулемёт! Ложись!

Азат с ходу бросился на землю, даже расшиб себе правое колено.

Пальба никак не позволяла поднять ребятам головы, где уж тут думать о бегстве! Вскочишь — заработаешь случайную пулю. Но это лишь так говорится «случайная»… Будто бы на войне есть и неслучайные пули.

— Живой? — окликнул друга Мишка.

— А что со мной случится? — обиделся Азат. — Только вот автомат мой отобрал окаянный фриц… Думаю, надо вертаться к нему…

— Надо так надо!

Байгужин осторожненько стал пятиться назад. Вот и фриц лежит. Лежит не шелохнётся. Видать, убитый. А вдруг прикидывается?

Миша, подползший к другу, спросил:

— Чего мешкаешь? Забирай автомат, да сиганём отселе.

— Автомат-то уже у меня. Да вот беда, фрицы отобрали у меня ещё перочинный нож…

— Чёрт с ним, с ножичком! Скажи спасибо, что живой остался, — рассудил Мишка.

Где пробежками, где ползком, но друзья-приятели вроде бы прошли через боевые порядки противника. Теперь пулемёты стреляли в противоположную сторону.

Опасаясь засад и ночных патрулей, Азат и Мишка крались по краю болота. А о том, что рядом с ними «зелёная смерть», догадаться им было нетрудно. Под ногами мягко, словно по перине идёшь.

Болота подступали к самой железной дороге. Но выйти на неё никак нельзя. По шпалам взад-вперёд снуют патрули, и думать не смей проскочить между ними. К тому же из соседних блокпостов вёлся перекрёстный огонь.

Рябило в глазах от вспышек ракет, мутило от болотной жижи, опять начал накрапывать дождь.

Со стороны станции донёсся лай собак. Не хватало только встречи с ними! Даже при одном воспоминании о стычке с псами у дома лесника у Азата до сих пор кровь стынет в жилах.

Пришлось сделать большой крюк. Хотели было уже друзья-приятели в одном месте перебежать железную дорогу, да в последний миг Мишка крепко сцапал Азата за рукав.

— Глянь-ка! — прошептал.

Мимо них в полной тишине шло подразделение фашистов. Человек сорок, а может, и больше. В темноте-то трудно сосчитать!

Только прошла колонна фрицев, послышался рокот моторов. Подумали — танки. Но вскоре определили: по проезжей дороге идёт колонна грузовых машин. К счастью, фары потушены.

Решили так: под шум моторов проскочить через пути, как только пройдёт последняя машина. Кто же мог предположить, что колонна застрянет как раз там, где скрывались юные партизаны. Вот те оказия!

Эдак через полчаса солдаты засуетились, забегали вдоль колонны, а потом колонна тронулась. По привычке друзья-приятели начали считать — насчитали сорок один грузовик.

— Пора! — шепнул Азат.

Ползком взобрались на полотно, на четвереньках перебежали через пути. И тут позади раздался окрик:

— Хальт!

Где там стоять! Мальчишки рванулись вперёд, в ночь…

— Пока нам здорово везёт! — заключил Мишка, когда опасность погони миновала.

— Накаркаешь беду! — осерчал Азат. — Лучше помолчи-ка!

Дом на отшибе был тем удобен для связных, что к нему можно незаметно подкрасться. Но преимущество уравновешивалось недостатком: одинокий дом просматривался издали. Полевую жандармерию никак не могла не заинтересовать стоящая на окраине изба.

Эти обстоятельства учитывали разведчики. Поэтому друзья-приятели не пошли прямо к дому. Кроме того, они знали: опасно входить в здание, в котором отсутствует жизнь.

Подкрадывались не спеша. Часто останавливались, чтобы хорошо разглядеть каждую подозрительную кочку, камень, кустик.

Дом как будто опасности не сулил. Однако обошли его два раза, перед тем как условно постучать.

— Испытаем счастье? — приглушённо спросил Азат.

— Валяй! — согласился Мишка.

Азат четыре раза стукнул по ставне. Никто не откликнулся. Дом молчал.

Закрался страх: не засада ли ожидает на явочной квартире? Такое не раз случалось.

— Дадим дёру или ещё раз попробуем? — неуверенно спросил Мишка.

Азат колебался, знал: без машиниста возвращаться нельзя.

И вдруг дверь словно бы сама собой отворилась.

Что же предпринять? Переступить порог или тикать? Что лучше? Кто-то должен же окликнуть их! Знать бы, кто притаился там, за чёрной пастью двери?

— Иди за мной. Страхуй на всякий случай, — шепнул Байгужин.

Первое, что Азат увидел, была девушка, чиркающая спичкой возле печи.

— Кто там? Заходи, — пригласила она, осветив вошедших коптилкой.

Огромная овчарка лежала на полу и внимательно следила за каждым движением ребят. Мишка спросил:

— Собаку нельзя убрать?

— Ты её не бойся, — успокоила девушка. — Немцы бросили её раненую, а я выходила. Без моего приказа она не кидается.

К тому времени Азат вспомнил пароль.

— Сапожник здесь проживает?

— Жить — жил, да сплыл.

Как будто гора свалилась с плеч: отзыв был правильный. Теперь можно заговорить о машинисте, вроде бы нет основания не доверять девушке. Однако что-то насторожило ребят. Что? Они и сами не понимали. Возможно, им показалось, что девушка глядит на них недобро. — Зачем пожаловали? — спросила хозяйка дома.

— Нам приказано разговаривать с машинистом. Ему мы и скажем всё, что полагается, — ответил Байгужин.

— Ах, вон оно что! — Девушка, склонившись над коптилкой, торопливо стала что-то писать. Записку засунула под ошейник собаке и прикрикнула:

— А ну пошёл, Лорд!

Поначалу друзья-приятели подумали, что записка писалась машинисту. Но, поразмыслив, пришли к выводу: тут что-то неладно.

— Верни собаку, и без дураков! — потребовал Азат, вскинув автомат.

Девушка не засуетилась, как полагалось бы, не вернула собаку, а спокойно уселась под дулом автомата.

— Не баловался бы с оружием!

Такое поведение озадачило Байгужина. Опустив автомат, он, однако, строго спросил:

— Ты свою овчарку за машинистом послала?

— Отца нет… Его гестапо увело.

«Может, она вовсе не дочь машиниста, а подставное лицо? — промелькнула мысль у Азата. — Командир приказала доставить машиниста, а коли его нет, остаётся одно — уходить».

— Тогда покедова, — решил Азат Байгужин. — Эй, пошли, друг!

Мишка сразу шагнул к двери, словно только и ждал команды.

— Я бы посоветовала вам подождать, — сказала девушка.

— Мы сами знаем — остаться нам или уходить! — отрезал Байгужин, берясь за ручку двери. — Кто, интересно, нас удержит?

— Я! — проговорил здоровенный парень, переступая порог. — Ни с места! Руки вверх! Кто такие и откуда явились? — спросил вошедший, держа ребят на прицеле.

Глянули ребята на парня, увидели белую повязку на его рукаве и застыли от ужаса. Нынешней ночью им не хватало только полицая!

— Гады! Продажные твари! — неожиданно всхлипнул Мишка. — Хоть душите, хоть четвертуйте, ничего мы вам не скажем!

Друзья-приятели приготовились к худшему, а девушка вдруг бросилась их обнимать.

— Мы не могли не проверить вас! — успокаивала она, сама чуть не плача. — Неделю назад вот так же явился человек с паролем и отзывом. Всё как надо, а оказался провокатором. В ту же ночь гестапо увело отца. Вы уж простите нас… — лепетала и плакала она.

Обрадовались ребята, конечно, но обиду не сразу простили — нашла кого проверять?

— Говорите, милые, с чем пришли. Может, я вам помогу? — спросила девушка, вытирая слезы.

— Пусть сначала твой парень снимет повязку полицая, — потребовал Мишутка.

— Не снимет он её. Он же настоящий полицай! — вздохнула девушка. — Да вы не бойтесь его. Он наш человек!

Полицай помалкивал, не поддакивая и не опровергая её слов.

— Нам приказано доставить в отряд машиниста, — тихо сказал Азат.

— Я пойду вместо него! — предложила девушка. Байгужин прикидывал, согласиться или нет?

— Овчарку возьмёшь с собой? — спросил полицай.

— Без Лорда нам через минное поле не пробраться. Лорд пойдёт со мной.

Разговор вёлся вполне открыто, и лёд недоверия начал таять. Поверив, Байгужин подумал: «По всему, девчонка — дочь машиниста, а полицай — её друг. Лихая, видать! Сообразительная, отважная!»

Из дома выходили осторожно. Азат хотел оглянуться на полицая, который провожал их, но подумал: «Если бы хотели схватить, из избы не выпустили бы…»

Со стороны партизанского леса доносились раскаты орудийного грома.

— Азат, не ведёт ли она нас к фрицам? — прямо в ухо шепнул Мишка.

— Не трусь! — ответил Азат, хотя его и самого мучили сомнения.

На минном поле не больно-то будешь храбриться. Справа смерть, слева смерть! Она подстерегает тебя повсюду. Оступишься — сразу в гости к праотцам попадёшь!

Лорд шёл впереди, принюхиваясь к каждой кочке. Девушка держала его на поводке, ни на секунду не отпуская от себя.

След в след ей ступали друзья-приятели.

Так шли они очень долго, целую вечность.

— Слава тебе! — с облегчением вздохнула девушка, как только они вплотную подошли к болоту. — Минули!

— Как ты узнала? — удивился Мишка, вовсю глазея на неё. Ведь позади, как и впереди, лежала одинаковая земля.

— Грош цена нам, если бы мы не знали своё хозяйство! Кадры свои тоже знаем. Они у нас повсюду. Даже среди немецких сапёров.

В дуплах древних тополей свистит ветер. Кривые ветки осин, сталкиваясь друг с другом, говорят на птичьем языке: спик-спик, спик-спик. А сосны стонут и стонут, навевая печаль и тоску…

Сбор на северной опушке — таков приказ командира. Через два часа весь отряд сосредоточивается в одном месте, чтобы тенями проскользнуть через немецкое минное поле. Проводником пойдет девушка с овчаркой. Всем известна пока лишь первая часть приказа. А что будет дальше, никто не знает, кроме командира, само собой разумеется. Даже верный адъютант не посвящен в план боевой операции.

Отпустив всех командиров, Оксана Белокурая села пришивать белый подворотничок к своей гимнастёрке.

«Что за блажь! — удивился адъютант. — Так ли уж важно, в каком воротничке ты в бой вступаешь?» Он долго косится на своего командира, а потом говорит себе: «Это нужно, чтобы не дать сломить себя. Вот в чём дело!» Она, между прочим, поэтому всегда бодрая, вроде бы и не умеет уставать. Если поворошить старое, найдутся, конечно, часы и дни, когда она и горевала. Например, после взрыва Красного моста, когда потеряла Оксана Белокурая своих друзей — Артиста и Отто.

Человек, сооружённый из костей и мяса, всё-таки легко раним и, честно говоря, почти беспомощен перед безносой. Если в своё время под кожу, набитую всякой всячиной, мать не сумела вдохнуть отважное сердце, неоткуда взяться и отважному человеку.

А что у него, у Байгужина, под кожей в груди бьётся, а?

…Рано или поздно наступает такая критическая точка, иначе говоря, разлад с собой, когда ты бессилен заставить себя сделать следующий шаг. Хотя с яростью приказываешь себе: а ну иди, а то каюк тебе! Но проходит пять минут, десять, четверть часа, а ты всё плетёшься и плетёшься за командиром. И не околеваешь. Просто ты выкладываешься до конца.

Что тебя держит на ногах? Может, вера в то, что от твоего маленького подвига, от прилежного исполнения приказа в конечном итоге выдюжит отряд?

Однако «второе дыхание» появляется лишь у отважных парней! Про то, есть ли у него, Азата, «второе дыхание» или нет, ничего определённого он сказать не может.

А ветер надрывается. То пугает дьявольским смехом, то щенячьим визгом. Что ждёт партизан в ночной дали?

…Ровно в полночь весь отряд подтянулся к месту сбора в ожидании жестокой схватки, возможно, и гибели. А внешне всё выглядит обычно, буднично. Единственно, что отличало нынешнюю ночь от предыдущих, это отсутствие зычных команд, хлёстких рапортов, взрывов смеха.

Нынче не смей звякнуть, кашлянуть, застонать. Тем более баловаться табаком. Сама смерть не советует!

В кромешной тьме молчаливая колонна партизан, похожа на стену из колышущихся призраков. А они между тем, эти призраки, своим дыханием согревают друг друга и вроде бы даже подпирают один другого.

Ветер разносит тихий случайный шепоток. Каждый прислушивается не только друг к другу, но и к тому, что происходит у фрицев.

— Слышишь, мотоциклисты шныряют?

— Слышу. Кто-то вздыхает:

— Ну и ветер!

— Нынче он нам подмога. Ухудшает видимость, скрывает шум шагов, усыпляет тех, кто в дозоре.

— Эй, эй, что клюёшь носом?

— С чего ты взял? — доносится обиженный шёпот. С грохотом прошёл невидимый поезд.

Как раз в это время всех выстроили. На самом правом фланге разведчики, затем первая и вторая роты; на самом левом — хозяйственники.

По такому распорядку, друг за другом и пойдут партизаны на минное поле.

Лишь Азат Байгужин не встал в строй. Как-никак он адъютант командира! Его место — на три шага позади командира отряда.

«Неужели митинговать, как всегда, будем? Это под носом-то у противника?» — ужаснулся Азат Байгужин.

То же, наверное, думали и другие. Но приказ есть приказ: все вытянулись по команде «смирно!».

Вражеская ракета, взлетевшая вверх, вырвала из темноты опушку, и верный адъютант увидел такое, во что, если бы сам не был свидетелем, никогда бы не поверил. Оксана Белокурая, подойдя к Ивану Ивановичу, расцеловала его. Следующей приняла поцелуй командира девушка-подпольщица. Потом подошла очередь командира разведчиков — Нура Загидуллина.

Азат Байгужин ущипнул себя: может, это ему снится? И то, что лес шумит, и то, что буря рыдает?

А командир между тем шла и шла от одного к другому и всех подряд целовала. Сколько Азат её знает, никогда она никого не целовала. А тут, здрасте-пожалуйста, всех подряд!

От крайнего изумления, наверное, Азат присел на пень, да так и остался сидеть.

Но вот вышла одна промашка. Командир никак не могла дотянуться до щеки высоченного истребителя танков из второй роты, а тот никак не решался наклониться, потому что была команда «смирно!».

Азат готов был отколошматить этого подрывателя танков.

И вдруг Азата осенило: поцелуем командир и напутствует и прощается. Вроде бы говорит: мы будем рядом, если придёт победа; мы будем рядом, если придётся умирать.

Много других прекрасных и необходимых слов несла она, наверное, своим поцелуем.

«Этот «митинг» самый лучший, какой я видывал!» — подумал Азат Байгужин.

Не беда, что она забыла поцеловать лишь его, Азата. Наверное потому, что он не стоял в строю, а скользил за ней как тень. А свою тень, как известно, не целуют. Но как Азат ни пытался себя успокоить, обида оставалась.

Раздалась команда «вольно!». «Митинг» закончился. Вот-вот последует команда: «Марш — вперёд!»

Но тут Оксана Белокурая обернулась к своему адъютанту и расцеловала его горячее всех.

Наверное потому, что вернее верных адъютантов нет никого на свете!

«Все бы войны так просто делались: женщина поцеловала — мужчина победил!» — рассуждал юный партизан Азат, осторожно шагая по минному полю. В растянувшейся цепочке он занимает четвёртое место, сразу после овчарки, подпольщицы и своего командира. Одним словом, он четвёртый по счёту кандидат в покойники, ежели придётся встретиться с безносой. «Кто знает, может быть, ласка совсем не лишняя на поле боя? Ежели на то пошло, без поцелуев тоже никак невозможно воевать!» — к такому неожиданному выводу приходит Азат Байгужин.

Отряд идёт вперёд тихо-тихо. За разведчиками — первая рота, за второй — Иван Иванович со своим госпиталем, а позади всех — хозяйственники. Все они идут по краю ночи, испытывая судьбу.

Азат идёт и думает: «Если живой останусь, перво-наперво, как только представится случай, загляну в домик, где я жил с мамой. Кто знает, вдруг там есть какая весточка? И батьку буду отыскивать. Не может человек просто так потеряться на белом свете, от него всегда какой-нибудь след остаётся. А может, написать самому Верховному Главнокомандующему?.. Указать в письме на особые приметы? Он укажет, что отец его, Абдулла Байгужин, родом из Башкирии, у него трёх передних зубов не хватает, потому, дескать, шепелявит и усы, мол, рыжие… Должен же знать Главнокомандующий всех своих комбатов!

Каждый может унестись в мечтах куда угодно. Ничего удивительного в этом нет. Только вот ежели ты, гонясь за той бескрылой мечтой, остановишься как потерянный… Это никуда уж не годится. В таком состоянии оступиться пара пустяков. А мины, чертяги, которые понатыканы здесь повсюду, чутко прислушиваются к твоим шагам…

Забота сейчас такая — не. растянуться. Интервал должен быть самый короткий. Впереди идущий вроде маяка. Надо дышать ему в затылок и наступать на его пятки, это лучше, чем потерять невидимую тропинку…

На какое-то мгновение всё вокруг озаряется светом. Когда в небо взвивается ракета, а весь горизонт, насколько хватает глаз, перечёркивается тысячами пунктирных строчек трассирующих пуль, волей-неволей пропадает охота отвлекаться от земных путей-дорожек. Невольно делаешь судорожное движение, инстинктивно втягиваешь голову в плечи и готов превратиться в самую маленькую точку-букашечку.

Неровный колеблющийся свет ракет придаёт окружающим предметам причудливые очертания: кустарники превращаются в людей, обезображенные снарядами деревья — в стволы пушек. А твоя собственная зыбкая тень начинает отчаянно тебя преследовать.

— Раз эдак, раз так! — шёпотом ругается Голосуев, наступая на пятки Байгужина.

Что с ним? Дрожит из-за своей драгоценной шкуры или беспокоится за операцию? Поди знай…

И вдруг дыбом поднялась земля. Чудовищная взрывная волна будто подняла тебя и опустила. Не знаешь, как быть: стоять или падать? Дьявольский грохот прокатился над минным полем.

Первой пришла в себя проводница.

— Стоять будем? — спросила она командира.

— Ступай вперёд! — последовал приказ, и по цепочке пошла-побежала команда: «Подтянись!»

Конечно, сейчас самое разумное двигаться вперёд. Не стоять. Оно, минное поле, имеет одну особенность — быстро превращаться в первоклассное кладбище!

Но вот проводница остановилась и к чему-то долго приглядывалась, прислушивалась.

— Что с тобой? — спросила Оксана Белокурая. — Заблудились?

— Прошли! — еле выдохнула проводница. — Миновали минное поле…

Словно подтверждая её слова, совсем недалеко заскрипел журавель колодца и раз-другой хлопнули беспризорные ставни. Это ясней ясного говорило, что посёлок рядом. Что они почти у цели.

Постепенно стали подходить усталые люди. Первым доложил Hyp Загидуллин: дескать, с разведчиками всё в порядке. Бывалым да закалённым что станет? Ротный номер один даже в такой обстановке не забыл взять под козырёк.

Все с нетерпением поглядывали назад. Кто скажет, что приключилось с теми, кто шёл последним? Не зря же так тарарахало!

— Разрешите доложить, — подошёл командир второй роты. — Потерь в личном составе нет. Все, кто выходил в перелесок, сразу садились или ложились, несмотря на дождь. Всем нелегко дался путь через заминированное поле. Малый привал как никогда заслужили.

— Что-то я не вижу Ивана Ивановича, — забеспокоилась Оксана Белокурая. — Где госпиталь? Где лошади?

— Разрешите выяснить?! — подлетел Hyp Загидуллин, готовый кинуться обратно на минное поле, ежели последует приказ.

Однако в это время, еле передвигая ноги, к месту сбора вышел Иван Иванович. За ним топал Микола.

— Мы последние, — доложил устало фельдшер. — За нами никого.

— Как так?! А раненые, а лошади?

— Беда пришла. По вине Сундукова, — шумно глотнул Иван Иванович воздух. — Опять некстати проявил свой нрав. Полицаям, которые несли носилки, посулил «стенку», размахнулся пистолетом, а те, не ведая про мины, шарахнулись в сторону. А потом лошади сорвались, бросились врассыпную…

«Как же ты так, Сундуков? — думает Азат Байгужин. — Мыслимо ли так оплошать? Тебя Оксана Белокурая целовала на опушке леса. Надеялась на тебя…»

— Мишку тоже оставили! — разрыдался твердокаменный Микола. — Люди, нет более нашего Мишутки. Понимаете? Нет его!

— За тем колодцем переулок. А в том переулке — патрули, — предупредила девушка, как только засветила очередная ракета.

— Спасибо тебе, Стефа!

Так случайно Азат Байгужин узнал, как зовут храбрую девушку, узнал, что Стефа — полячка.

Между тем Стефа попросила кусок хлеба. Думали, себе, ан нет!

— Набирайся сил, Лорд, — угощала она свою овчарку. — Впереди у тебя ещё немало дел!

В темноте не различить её лица, цвета волос. Но голос такой ласковый, каждое слово западает в душу и отдаётся эхом где-то внутри тебя.

Другой бы сам уминал хлеб, а если и вспомнил про собаку, то не стал бы беседовать, как с человеком.

— Я сама вас поведу, — сказала девушка, услышав, что разведчикам отдан приказ очистить переулок от патрулей и засад. Надо было удержать её, не пускать на опасную операцию, но она тут сама себе хозяйка. Да и лучшего проводника, как ни верти, не отыщешь.

…После того как Загидуллин со своими хлопцами нырнул в темноту, а вместе с ними Стефа, прошла целая вечность. Сейчас, под носом у противника, каждый шорох заставляет замирать и каменеть.

Но вот со стороны колодца подан долгожданный сигнал — трижды мигнул карманный фонарик.

— Продвигаться скрытно, по два! — приказала Оксана Белокурая, возглавляя колонну. — За мной!

…А было так. До раймага, где размещался немецкий штаб, добрались без приключений. Стефа вела разведчиков переулками и через какие-то дворы. Ей удалось отвлечь часового — взяла да и отпустила Лорда. Заглядевшийся на овчарку фриц не успел и пикнуть, когда на него накинули плащ-палатку. Где уж там сопротивляться!

Не мешкая, разведчики прошмыгнули к штабу. Однако здесь им не удалось обойтись без шума. Застрекотали автоматы, на улицу вырвались из штаба вопли. И всё же вскоре сопротивление было подавлено. Можно было занимать штаб.

…Оксана Белокурая отдавала приказ за приказом: первой роте захватить тюрьму и освободить заключённых, после чего закрепиться на восточной окраине. Перед второй ротой поставили более сложную задачу: захватить станцию, вывести из строя путевое хозяйство.

Да, партизанам сопутствовала удача, если не считать гибели раненых на минном поле… Но разве дело было только в удаче?

Разве немецкому командованию могла прийти в голову такая шальная мысль, что обречённые на полное уничтожение партизаны вырвутся из двойного кольца, да ещё попытаются при этом атаковать станцию?

В этом верном расчёте и заключался-блестящий план Оксаны Белокурой.

Как она узнала, что скрытно можно пройти через минное поле? Был ли в том большой риск? Разумеется! Но кто побеждал, не рискуя, не искушая судьбу?

Дальше события развивались так, как было намечено. Тюремную охрану с ходу забросали гранатами, а тюремные надзиратели сдались на милость партизан. Операция эта заняла менее четверти часа.

Заключённые советские люди, вырвавшись на свободу, требовали оружия.

В этой суматохе Стефа искала по камерам своего отца искала и не находила.

А на станции дело чуть не застопорилось. Кто-то успел сообщить фрицам по телефону о партизанах. Словом, на станции партизан встретил огонь из восьми пулемётов, не считая автоматов.

Партизаны залегли. В этом бою решающую роль сыграли разведчики, атаковавшие немцев с тыла.

Казалось, всё обошлось прекрасно, чего ещё желать?

А желать, оказывается, было чего. Иван Иванович, быстро разведав эшелоны и склады гитлеровцев, разошёлся.

— Совестно, — сказал, — бросать такие богатые трофеи! Потом будем жалеть, поверьте мне.

— Предложение, конечно, заманчивое, — задумалась Оксана Белокурая. — Да боюсь, как бы гитлеровцы не успели подбросить свежие силы.

— Нет, нельзя оставлять такое добро! — настаивал Иван Иванович. — Продовольствие — какое хочешь. Боеприпасы любого калибра. Вещевое довольствие — на целый полк. А медикаментов сколько! В которых мы остро нуждаемся. Разведчики уже разыскали семь подвод. Сказочное богатство само просится в руки.

И командир дала себя уговорить.

Оксана Белокурая как в воду глядела. Не успели выпроводить со станции заключённых, как от первого ротного прибежал запыхавшийся связной:

— Фрицы пошли в контратаку!

Уходить бы надо, да никак нельзя: на станции застряла вторая рота.

Отослав на станцию связного с приказом — пусть рота срочно отходит на лесопилку, Оксана Белокурая повела оставшихся возле неё бойцов на помощь первой роте. Не густо, конечно, с войском — Байгужин да Микола, Стефа да Голосуев, — но если сюда приплюсовать Ивана Ивановича да Нура Загидуллина с его отборными разведчиками, получается немалая сила.

У переулка, куда они вышли всей группой, пришлось остановиться: до слуха донёсся шум мотора и лязг гусениц.

— Стой! Танк! — заглянул за угол Загидуллин. — К счастью, один-единственный. Его-то мы осилим! Ложись! — скомандовал.

— Вот он, лёгок на помине! — кивнула Стефа в сторону выползшего серого чудовища с белым крестом на борту.

Не ожидая команды, партизаны приготовили противотанковые гранаты.

Им было не впервые вступать в единоборство с танком.

Партизаны напряженно выжидали, какой манёвр предпримет танковый экипаж. Потому Азат Байгужин и проглядел, как приполз к ним дон Иван и вытянулся между ним и Голосуевым.

— Ты откуда взялся? — поразился адъютант.

Тот что-то пролепетал, однако Азат так далеко ещё не продвинулся в испанском, чтобы удовлетворить любопытство радиста Голосуева, спросившего:

— Ты о чём с ним калякаешь?

Танк то двигался, то останавливался. Экипаж его явно опасался засады, однако не переставал бабахать из пушки в сторону второй роты.

И вдруг дон Иван, легко приподнявшись, побежал в сторону противника.

Первым пришёл в себя Голосуев, заметив, что его гранату умыкнул дон Иван.

— Обезоружил, гад! — прошипел он и схватился за автомат. — На ту сторону баррикады тебя потянуло? Не доберёшься ты до своих! Я тебе отмерю ещё только несколько секунд.

Ствол голосуевского автомата, пошарив в пространстве, зловеще замер. Именно в этот миг Азат Байгужин повис на руке радиста.

— Ты чего? Сдурел! — ошалело метнул взгляд на Азата Голосуев и, рассвирепев, зарычал: — Ты что? С ним заодно?

Голосуев снова стал нацеливаться на убегающего дона Ивана.

— Погоди! — остановила его Оксана Белокурая. — Похоже, он не собирается перебегать на сторону противника. Смотри!

Дон Иван метался перед танком, стараясь попасть в мёртвое пространство. Но шальная пуля достала его. Дон Иван попытался подняться, но ему удалось лишь присесть. Все видели, как он зубами извлек чеку. Но брошенная доном Иваном граната взорвалась, не достигнув танка.

Тут всех удивила Стефа. Она укрепила на ошейнике собаки две гранаты и скомандовала:

— Пошёл, Лорд!

Собака понеслась, прижимаясь к заборам. Расстояние между ней и танком, изрыгающим огонь, быстро сокращалось. Стефа закрыла лицо руками. Бесстрашный Лорд бросился под гусеницы. Последовал взрыв, и танк запылал.

Бой, однако, не закончился.

Перед разрушенной церковью залегла вражеская цепь. Отступать некуда. Оставалось одно: сбить противника с позиции и обратить в бегство.

— Загидуллин, обойди фрицев с левого фланга! — приказала Оксана Белокурая. — По твоему сигналу мы пойдём в атаку.

Через несколько минут разведчики Загидуллина открыли ураганный огонь.

— Вперёд! — поднялась Оксана Белокурая, увлекая за собой партизан.

Азат Байгужин несся рядом с командиром и во всю мочь вопил «ура!». Справа и слева бежали Голосуев, Иван Иванович, Микола, Стефа…

Вдруг ликующий голос Азата Байгужина сорвался: перед ним рухнула на землю Оксана Белокурая. Бросился к ней верный адъютант помочь подняться, да остановился как вкопанный. Из шеи командира тонкой струёй сочилась кровь.

— Дядя Ваня, командир погибла! — отчаянно закричал верный адъютант, проклиная себя за то, что не успел стать между командиром и пулей.

Оксана Белокурая раскрыла глаза.

— Я озябла. Прикройте меня! — внятно попросила она.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Иван Иванович и властно крикнул: — Микола, ко мне!

Остановив взгляд на Азате, Оксана спросила:

— Это ты, Азат?

— Я, товарищ командир. Я, я! — скороговоркой горячо ответил Азат, словно желая подбодрить командира, согреть своим дыханием, помочь ей вернуться к ним.

— Всё ещё идёт дождь, — сказала Оксана Белокурая тихо, тихо. — Прощайте, серебристые дожди…

Невидящими глазами смотрел верный адъютант Азат Байгужин, как ловко двигаются пальцы фельдшера, забинтовывая махонькое отверстие на шее, куда вошла пуля. В его сознании всё ещё звучали слова: «Прощайте, серебристые дожди!» Неужели после ранения видела Оксана Белокурая, как с неба сыплются и сыплются капли, слышала, как стукнувшись о крышу, об оконные стёкла, о камни мостовой, о плащ-палатки, дзинькают они, словно множество вдруг оборвавшихся струн?

— Приготовить носилки! — распорядился Иван Иванович. — Выслать разведку на лесопилку… Снять вторую роту… Выходить из боя…

Бывает же такое состояние, когда тебе чудится, что само небо с тучами и солнцем вдруг качнулось и опрокинулось, когда с трудом осознаёшь, что, несмотря ни на что, тебе ещё надо дышать, шевелиться, исполнять чьё-то приказание, куда-то идти…

Анвер Бикчентаев

Для получения текста книги использован сайт http://bikchentaev.ru