Просто байки

Кулинар

Давным-давно, еще при социализме, жил-был простой советский студент Игорь. Было у него две руки, две ноги, одно туловище и одна голова, набитая бог знает чем (точнее, поскольку при социализме бога не было, то — никто не знает). Натуру Игорь имел беспокойную и увлекающуюся, а своим главным жизненным предначертанием полагал творческое преобразование окружающего пространства. Он пел, играл на музыкальных инструментах, театральствовал, сочинял стихи и романы. За всеми этими делами учебный процесс отступал даже не на второй план. Преподаватели тихо шизели, сталкиваясь с Игорем. Помнится, сопроматчик, разглядывая Игорев курсовой, изрек: «Это называется: будем подрывать социализм изнутри!» Нет, упаси тот, которого нет, никакой политики, просто творческий подход.

Была у Игоря еще одна и тоже пламенная страсть: кулинария. До сих пор с содроганием вспоминаю желтоватую, пахнущую леденцовыми грушами дюшес, массу в кастрюльке: манная каша на лимонаде, фирменное блюдо. Как истинный творец Игорь с презрением отвергал предшествующий ему опыт человечества: «Нельзя жить по готовым рецептам. Книга о вкусной и здоровой пище — пособие для нищих духом.» И тут же с присущей ему легкостью и лихостью соединял проблемы питания с другими волновавшими его проблемами: «Всласть наемся манной кашки и женюся на Наташке!»

Увы, окружающее пространство упорно не желало преобразовываться, косность органической и неорганической материй давала о себе знать практически на каждом шагу: двойками, синяками и несварениями. Но Игорь не унывал!

Однажды, обчитавшись Булгакова, Игорек ворвался ко мне домой, как тайфун с ласковым именем.

— Грешники в Патриарших! — возопил он с порога. — Ты ел когда-нибудь гречишные блины?

— Нет. А из чего их делают?

— Из грешневой муки.

— Такая бывает что ли? — тупо отреагировал я. — Из чего ее делают?

— Из гречки, разумеется! У тебя гречка есть?

— Вроде нет. Из Новосибирска присылали как-то…

— Пошли ко мне. По дороге купим.

В этой последней короткой фразе таится бездна смысла, и понять ее способен только советский человек. Чтобы в те годы купить «по дороге» гречку, идти надо было минимум через Францию. Но не в этом суть.

Несколькими энергическими выражениями я слегка остудил кулинарный азарт визави и сел на телефон. Обзвонив с пяток приятелей, я таки наткнулся на куркуля, имеющего в закромах гречневую крупу. Когда мы с Игорем добрались до его квартиры, то нас там уже поджидали четверо друзей, крайне заинтригованных нашими расспросами.

Игорек с торжественной миной проследовал на кухню и вывалил на стол содержимое своей спортивной «Пролетовской» сумки. Три яйца при этом разбилось. Игорек ладошкой смел их внутренности в мисочку, резонно заметив: «Все равно для теста скорлупа не нужна.» Я тем временем кратко проинформировал собравшихся об очередном заскоке — или как сейчас говорят, проекте — нашего дорогого и горячо любимого. Хозяин квартиры, тяжело вздохнув достал из шкафа банку с гречкой, имеющей быть превращенной в муку. Но как? Попробовали пропустить через мясорубку — проскакивает. Кого-то осенило: ступка! Вытащили ступку и мигом наколотили внушительную горку коричневатой пыли. Глубокомысленно напомнив, что «яйца теста не испортят», Игорек не поскупился. Тесто получилось темное и упругое, как каучук. С трудом придав ему приблизительно плоскую форму, бросили потенциальный блин на сковородку.

Масла Игорек тоже не пожалел. Отковыривая блин от потолка, мы решили, что масла все-таки многовато. Слили половину, очистили блин от штукатурки, повторили попытку.

Отковыривая блин от стены, мы бурно дискутировали на тему: жарятся блины на жирах или без оных. В итоге слили все. Довольный грешник намертво прилип к чугуну. Прибавили газку — есть вдруг захотелось страшно — ушли в комнату.

Хозяин квартиры и гречневой крупы, видимо, все-таки жалея продукты, пристал к Игорю, где он вычитал рецепт грешника.

— Для чего рецепт? — искренно удивился Игорь. — И так все понятно.

— А ты раньше пек блины? — не унимался приятель.

— Вот еще, — фыркнул Игорь. И он развернул пред томимым мрачными предчувствиями другом очередную версию своей теории о бесполезности прошлого опыта и о необходимости творить с чистого листа.

— «В карете прошлого далеко не уедешь!» — патетически восклицал Игорь.

— Между прочим, это цитата, сиречь, прошлый опыт, — попытался съехидничать приятель.

— Именно это я и имею в виду! — перехватил инициативу Игорь, — В этом мире давным-давно все сказано, творчество проявляется лишь в новом сочетании уже известных элементов по принципу калейдоскопа.

— Вроде манной каши на лимонаде?

— А хотя бы и так!

— Но ведь надо владеть определенными приемами.

— Какими приемами?! Если тебе дадут готовые блоки и инструкцию по сборке, сможешь ты сделать что-то свое, а не повторить уже известное?

Тут мне пришлось вмешаться в спор:

— Мужики, вы ничего не чуете? Кажется, что-то горит.

Горит! Ха! Три раза «ха!». Может, кто-то из славных представителей предшествующего человечества и видел столько чада на стандартной шестиметровой кухне, но для меня это было впервые. Игорек, надо отдать ему должное, не растерялся. На ощупь пробился к окну, распахнул его во всю ширь и принялся активно размахивать сорванной с личного тела рубахой. Когда дым рассеялся, мы, наконец, узрели сковороду и на ней наш блин. Грешник почернел, обуглился, усох, а края его мерцали малиновым цветом раскаленного металла. Мы, признаться, позорно бежали, оставив Игорька наедине с его воплощенной мечтой.

Мы долго сидели рядком на диване, вздрагивая от доносящихся с кухни лязгов, стуков и шипения. Внезапно раскрылись двери комнаты, и на пороге предстал Игорь. Закоптелое вафельное полотенце плотно закрывало рот и нос кулинара, прожженная рубаха небрежно повязана узлом на тощем животе; на плече у Игорька висела аптечка, в руках он держал псевдожостовский поднос, на котором покоился грешник, изящно сервированный молотком и зубилом.

История на этом, однако, не закончилась. Грешник, с нашего молчаливого согласия, Игорь унес домой. Некоторое время блин исправно служил фирменным угощением для непрошеных гостей. Потом о нем как-то забыли.

Прошло полгода. Прекрасным весенним днем прихожу я к Игорю и застаю его в диком возбуждении рыскающим по комнате. «Чувствуешь запах?» Запах в комнате действительно был. «Носки?» — неуверенно предположил я. «Вчера специально постирал.» — «Седьмая стадия: носков нет, а запах есть.» — «Отец грозится санэпидстанцию… Есть!!» — ликующий Игорек извлек из недр аквариума, по смерти рыб исполняющего обязанности комода, из-под груды конспектов, чертежей и фотографий наш грешник. Покрытый плесенью, источающий зловоние, он ничуть не стал мягче и съедобнее, и было принято жестокое решение: выбросить, немедленно, в окно!

Прошло еще полгода. Атмосферным осадкам, хоть кислотных дождей, как и бога, в СССР не было, удалось сделать то, что оказалось не под силу молотку и зубилу: блин посерел, оплыл и вообще выглядел жалко. Частенько, сидя на Игоревом подоконнике и, глядючи на грешник имени М. А. Булгакова, я предавался грустным размышлениям о бренности всего сущего. И вот однажды я обнаружил Игорька в печальном одиночестве стоящим у окна. Поздоровался. Он кивнул отрешенно, не отводя взора от палисадника. «Погоди! А где блин, растаял, что ли?» Игорек вздохнул и ответил со странной нелогичностью: «А у нас вчера во дворе кошка умерла».

Внезапный порыв ветра встряхнул набрякшие грязной водой тучи и посыпал мерзкий мелкий осенний дождь.