Провокации против России

Однажды, находясь в британском Форин Оффисе (министерстве иностранных дел), после беседы с английскими коллегами по вопросам венских переговоров о сокращении обычных вооружений и вооружению сил в Европе один из англичан (к сожалению, не помню его фамилию) неожиданно меня спросил:

— Господин генерал, как вы относитесь и оцениваете Уинстона Черчилля?

— Черчилля? Гм-м… А почему вы о нем вспомнили, ведь он в венских переговорах не участвовал?

— Дело в том, что вы, господин генерал, сегодня посетили в Лондоне много примечательных мест, связанных с именем премьера Черчилля.

Откровенно говоря, вопрос для меня был действительно неожиданным и, подумав, я пытался отделаться парой общих фраз. Но не получилось, вопросы продолжались, и на них надо было отвечать.

— Знаете, господа, не мне, очевидно, оценивать великих государственных деятелей Второй мировой войны. А британский премьер Черчилль относится, безусловно, к такой категории людей.

— Но Черчилль был ярый антикоммунист и всю свою жизнь боролся против Советского Союза. Не правда ли?

— Это правда. Но не вся правда. Черчилль был наш союзник по антигитлеровской коалиции до дня Победы, и у нас в стране за это его ценят. Мы знаем его фултон-скую речь и еще кое-что, но нельзя забывать своего союзника в военное лихолетье.

— А Невилл Чемберлен? Он ведь был миротворец, «привез мир» из Мюнхена, пытался пойти на содружество со Сталиным, но был не понят советским лидером. Если бы Сталин пошел на союз с Чемберленом, то как знать, мир, может быть, развивался бы в ином, более благоприятном направлении. Как вы считаете, господин генерал, возможен был такой вариант?

— Нет, я так не считаю. Чемберлен — не миротворец, он вошел в историю как умиротворитель фашистских агрессоров, вдохновитель мюнхенского соглашения. Он не протягивал руку Сталину, а сорвал переговоры в 1939 г. о заключении Тройственного союза (СССР, Англия и Франция). Чем это закончилось, известно.

— Но Сталин пошел на сговор с Германией, а не с демократическими странами — Англией и Францией. Сталин и Гитлер разделили сферы влияния в Европе и таким путем СССР помог развязать Вторую мировую войну. Нам видится ваша страна совиновником развязывания Второй мировой. Не так ли?

— Подобные рассуждения перекликаются с избитыми тезисами тех реакционных историков, которые тоже рассматривают заключение советско-германского договора о ненападении (23 августа 1939 г.) как одну из причин возникновения Второй мировой войны. Будто бы без этого договора Гитлер не решился бы напасть на Польшу. Но это заблуждение.

Сошлюсь на заявление самого Гитлера, которое он сделал 11 августа 1939 г. верховному комиссару Лиги Наций в Данциге: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глух и слеп, чтобы это понять, я буду вынужден достигнуть соглашения с русскими, разбить западные державы и затем, после их поражения, со всеми имеющимися силами повернуть против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы мы не гибли, как в последней войне, от голода».

Более откровенно не скажешь. Так оно и произошло на деле. Поэтому я категорически не согласен с такой оценкой событий рокового 1939 года. Историю можно толковать по-разному. Но есть факты, которые невозможно отрицать.

Например, пакт четырех, то есть союз Англии, Франции, Германия и Италии в июле 1933 года. Ведь это первый акт согласия и сотрудничества с Гитлером, с нацистами. Пакт еще не был войной, но и миром его не назовешь. А мюнхенский сговор 1938 года с Гитлером и Муссолини — это фактически была война. Все делалось для изоляции и окружения Советского Союза, открытия «зеленого света» Гитлеру на Восток.

Дальше — больше. Если в 1935 году было подписано англ о-германское морское соглашение, то мюнхенская сделка завершилась подписанием англо-германского соглашения о ненападении, мире и консультациях, а также германо-французской декларации.

Во время московских переговоров СССР, Англии и Франции британское правительство не прекращало тайные контакты с представителями гитлеровской Германии с целью заключения соглашения о разделении сфер влияния в мире между Великобританией и Германией. По существу, Гитлеру было предложено договориться о переделе мара. Разве можно рассуждать о совиновности СССР при такой двойной политике демократов?

— Но, видимо, у Сталина не хватило гибкости и терпения, чтобы добиться согласия с демократическими странами. Не так ли?

— Гибкости и терпения всегда недостаточно, если другая сторона не идет на взаимность, а проводит двурушническую политику. Вплоть до конца августа 1939 года британское правительство вело скрытые переговоры с руководством гитлеровской Германии. С какой целью? Для того чтобы тайком сговориться с Гитлером ради единого дела — направить агрессию против СССР. Поэтому не Советский Союз, а западные демократы развязали руки фашистским государствам к войне: сначала по их вине жертвами были Китай, Абиссиния, Испания, затем — Австрия, Чехословакия, Албания, Югославия, Греция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Франция и почти вся Европа. А на Востоке разбойничала Япония, в том числе против СССР.

Фактически мировой пожар разгорелся уже в августе 1939 года — соблюдали свой относительный нейтралитет лишь США и вне большой войны оставался Советский Союз. Спрашивается, в условиях, когда демократы всеми правдами и неправдами пытались направить агрессию против СССР, была ли у Сталина какая-либо альтернатива сближению с Германией? Мое мнение однозначно — нет, альтернативы не было. После срыва советско-англофранцузских военных переговоров и ведения параллельно скрытых англо-германских переговоров у Сталина отпали всякие надежды на западных демократов.

— Значит, «Мюнхен» раздул мировой пожар, а по нашему мнению, произошло это по вине сговора Сталина с Гитлером. Где момент истины?

— Момент истины кроется в классовой ненависти западных буржуазных демократий к социалистическому Советскому Союзу. Объединение усилий наших стран не произошло потому, что над здравым смыслом верх взяла идеология: «Чтобы западная демократия жила, большевизм должен умереть».

В Мюнхене демократы сдали все позиции Гитлеру и создали ему трамплин для расширения агрессии. После «Мюнхена» западные страны уже не мешали Гитлеру ни в чем, лишь бы он не стрелял по своим, то есть по демократам. Чемберлен и Даладье, возвратясь из Мюнхена, известили свои зарубежные дипломатические ведомства о том, что «германская политика отныне ориентируется на борьбу с большевизмом. Германия проявляет свою волю к экспансии на Восток».

Такое мнение лидеров Лондона и Парижа разделяли многие политические деятели за океаном. Так, бывший президент США Г. К. Гувер, приветствуя мюнхенскую сделку, заявил о том, что если не мешать германской экспансии, «естественно ориентированной на Восток», то Западной Европе нечего опасаться третьего рейха.

Вспоминая то время, всегда задумываешься: неужто Чемберлен и Даладье, подписывая Мюнхенское соглашение с Гитлером, не понимали, что они не спасали мир, а поджигали войну, толкая Гитлера против СССР? Однако все дело в том, что они прекрасно знали и рассчитали свои шаги и все делали для того, чтобы направить германскую агрессию против Советского Союза, а свой народ обманывали, обещая ему мир.

— Если вы считаете, что для Европы лучшим вариантом был бы союз СССР, Англии и Франции, то означает ли это, что Второй мировой войны не было бы?

— Союз военных усилий СССР, Англии и Франции, если его не выхолащивать, разумеется, был бы неодолимой преградой гитлеровской агрессии. Судьба Европы была бы другая.

Но давайте представим себе, что союз названных трех государств в 1939 году состоялся. Кто даст гарантии, что в случае нападения Германии на СССР демократы по отношению к своему союзнику не поступили бы так же, как они поступили с Польшей? Ведь известно, что Чемберлен был антикоммунистом и ни при каких обстоятельствах не хотел идти на англо-русский альянс.

Хочу поставить перед вами, господа, такой дикий на первый взгляд вопрос: если бы 22 июня 1941 года у власти были Чемберлен и Даладье, то как бы повели себя Англия и Франция? Вы скажете, что это риторика? Нет, это практика. Мне думается, что они последовали бы мюнхенской политике, то есть пошли бы вместе с Гитлером «крестовым походом» на СССР.

Даже после того, как Франция потерпела поражение, близорукий Чемберлен, будь он у власти, наверняка присоединился бы к Гитлеру против СССР Вот почему мы ценим мудрость Черчилля. Только он, ярый антикоммунист, будучи реалистом в политике, сумел понять необходимость создания антигитлеровской коалиции. Согласны ли вы с моими суждениями?

— Интересные суждения, надо их обдумать. Спасибо за беседу. При случае было бы хорошо ее продолжить.

Но случая больше не представилось. Что касается своих суждений, то я сегодня не считаю возможным от их содержания отказываться. Наоборот, память о лондонской беседе подтолкнула меня попытаться хотя бы частично раскрыть скрытые страницы внутренних взаимоотношений великой тройки антигитлеровской коалиции. Тема эта освещена в ряде зарубежных и отечественных источников и, хотя потрачено много чернил, раскрыта она еще далеко не полностью. Имеется много тайн в исторической аномалии взаимоотношений трех великих лидеров.

Почему, например, вчерашние покровители фашистской Германии и непримиримые идеологические противники (если не сказать резче) Советской России после нападения Германии на СССР не пошли единым «крестовым походом» на нас, а встали на путь взаимного сотрудничества и оказались нашими союзниками по антигитлеровской коалиции?

На какой внутренней основе сотрудничали великие лидеры трех государств антигитлеровской коалиции: на доверии без подвоха и честном выполнении союзнических обязательств или имели какие-то скрытые друг от друга замыслы, намерения?

Почему сразу после Второй мировой войны антигитлеровская коалиция распалась и вчерашние союзники стали врагами — все капиталистические государства объединились в едином походе «холодной войны» против социалистического Советского Союза?

Для того чтобы понять эту, казалось бы, иррациональную загадку, выскажу предварительно в общем плане некоторые соображения по вопросу союзников на войне. Известно, что одна из главных задач политической и военно-дипломатической деятельности государства в большой войне заключается в том, чтобы создать себе активных союзников, одновременно изолировать враждебное государство от возможных союзников, вызвать враждебное отношение нейтральных стран к неприятелю и сочувственное к себе.

Союзники в войне в принципе могут быть по интересу или поневоле, в связи с принуждением или угрозой общей беды. Искусство военно-политической стратегии в коалиционной войне лишь тогда найдет свое проявление, когда будут уяснены и учтены жизненные интересы каждого из государств, которые образуют коалицию и которые во время войны сказываются в различном понимании задач и интересов каждого союзника в отдельности и в преследовании ими реально различных политических и военных целей.

Указанные выше соображения особенно четко проявились во Второй мировой войне. Эта война, так же как и Первая мировая, явилась результатом острейших противоречий между двумя империалистическими группировками в их борьбе за источники сырья и рынки сбыта. Но в отличие от Первой мировой войны Вторая мировая война началась, когда капитализм не был единой общественной системой в мире', когда существовало социалистическое государство — Советский Союз, к которому капитализм относился враждебно.

В этой связи, безусловно, представляет интерес вопрос о том, как перед Второй мировой войной создавались и распадались союзы (коалиции), как они перекраивались в ходе войны и в момент ее победоносного завершения.

Перекраивание союзов

Довоенная Европа была тяжело больна тоталитаризмом и перенаселена диктаторами. Зараза тоталитаризма, неравномерность экономического и политического развития капиталистических государств, обострение непримиримых противоречий между ними, их борьба за новый передел мира и сфер влияния явились основными причинами возникновения Второй мировой войны. Хотя зачинщиками ее были агрессивные государства (Германия, Италия, Япония), но ответственность за подготовку и развязывание этого вселенского военного пожара ложится также и на руководящие круги США, Англии и Франции. Они вскормили и породили агрессоров.

Подготовка и развязывание войны резко ускорились с установлением в январе 1933 г. фашистской диктатуры в Германии, подписанием в 1936 г. антикоминтерновского пакта, к которому в 1937 г. присоединилась Япония. Этот реакционнейший сговор был направлен прежде всего против СССР.

В этой обстановке Советский Союз был единственным государством в мире, заявившим со всей прямотой и точностью: «Гитлер — это война». Учитывая нарастающую военную угрозу, Советское правительство 12 декабря 1938 г. приняло решение о развертывании борьбы за коллективную безопасность, как единственное практическое средство предотвращения войны. Конкретным шагом в этой области было предложение о заключении Восточного пакта о взаимной помощи государств, которые стремились противодействовать агрессии фашистской Германии. Предполагалось, что члены пакта должны были оказывать всяческую помощь, включая военную, тому из них, кто подвергнется нападению.

Советские руководители прилагали максимум усилий, чтобы убедить англичан и французов выступить единым фронтом и преградить путь немецко-фашистской агрессии. В качестве примера приведу на этот счет беседу Сталина с Иденом 29 марта 1935 г.

ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ И. В. СТАЛИНА И В. М. МОЛОТОВА С ЛОРДОМ-ХРАНИТЕЛЕМ ПЕЧАТИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ ИДЕНОМ[60]

29 марта 1935 г.

«Визит происходил в Кремле, в кабинете т. Молотова. Присутствовали: тт. Сталин, Молотов, Литвинов, Майский, а со стороны Англии — Иден, английский посол Чилстон и начальник секции Лиги Наций в британском министерстве иностранных дел Стрэнг. Вся беседа продолжалась около часа с четвертью.

После первых приветствий беседу начал Иден. Сказал он примерно следующее:

Иден. От имени британского правительства считаю своим долгом выразить благодарность за то, что мне предоставлена возможность сегодня встретиться с руководителями Советского государства. Я полагаю, что такой личный контакт между представителями британского и Советского правительств будет способствовать лучшему взаимному пониманию между ними, а также делу улучшения англо-советских отношений и укрепления всеобщего мира. Политика британского правительства есть политика мира. Она тесно связана с Лигой Наций и базируется на принципах Лиги Наций. Британское правительство верит, что и СССР ведет политику мира. Кроме того, он является также членом Лиги Наций. Это создает предпосылки для сотрудничества между обеими странами в области внешнеполитической. Я пользуюсь также случаем рассеять одно недоразумение, которое, по-видимому, имеет широкое хождение в СССР. Многие в вашей стране думают, будто бы британское правительство занимается какими-то интригами против СССР и натравливанием на СССР других стран. От имени британского правительства я должен со всей решительностью заявить, что данное подозрение ни на чем не основано. Британское правительство хочет только мира. Оно понимает, что всякая серьезная война в нынешних условиях не может быть изолированной, локализованной. Поэтому британское правительство полагает, что целость, неприкосновенность и преуспевание СССР являются одним из важнейших элементов сохранения всеобщего мира. Я надеюсь, что и Советское правительство стоит на той же точке зрения в отношении целости, неприкосновенности и преуспевания Британской империи.

Сталин. Если это не комплимент, то это хорошо.

Иден. Г-н Литвинов знает меня достаточно хорошо по Женеве и может заверить, что в таких случаях я не склонен говорить комплименты.

Молотов. Я могу заверить г. лорда-хранителя печати, что политика Советского правительства есть последовательная политика мира. СССР не желает ни новых территорий, ни каких-либо завоеваний. Он занят мирной строительной работой внутри страны и стремится поддерживать наилучшие отношения со всеми государствами. Советскому правительству чужды какие-либо агрессивные замыслы в отношении Британской империи. Оно со своей стороны также признает, что целость и неприкосновенность Британской империи являются важным элементом всеобщего мира.

Иден. Я не считаю необходимым здесь подробно излагать содержание берлинских переговоров, ибо я полагаю, что г. Литвинов вероятно уже информировал гг. Сталина и Молотова о содержании тех бесед, которые между нами происходили. Для меня было бы, однако, чрезвычайно важно и ценно услышать их мнение о нынешней европейской ситуации и о средствах к ее урегулированию.

Сталин. Прежде всего я хотел бы задать г. Идену вопрос: как он оценивает нынешнее международное положение? Считает ли он его очень опасным или не очень опасным?

Иден. Я считаю нынешнее международное положение вызывающим беспокойство, но не безнадежным. Я думаю так потому, что хотя нынешние трудности велики, однако у европейских народов еще имеется некоторое количество времени для преодоления этих трудностей.

Сталин. Ну а если положение сравнить с 1913 г., как оно сейчас: лучше или хуже?

Иден. Я думаю, лучше.

Сталин. Почему вы так думаете?

Иден. Я думаю так по двум причинам. Во-первых, сейчас существует Лига Наций, которой не было в 1913 г. Возможности Лиги Наций ограничены, но все-таки заинтересованные государства имеют возможность в Женеве хотя бы обсудить вопрос о возникающих опасностях. Во-вторых, в 1913 г. широкие массы населения в Европе вообще не думали о войне, они даже не подозревали, что военная опасность так близка. Война упала им как снег на голову. Сейчас положение иное. Общественное мнение всего мира ясно понимает опасность войны, думает об этой опасности и борется с ней. Настроение широких народных масс сейчас очень пацифистское. А как думаете вы?

Сталин. Я думаю, что положение сейчас хуже, чем в 1913 г.

Иден. Почему?

Сталин. Потому, что в 1913 г. был только один очаг военной опасности — Германия, а сейчас имеются два очага военной опасности — Германия и Япония.

Иден. Но ведь у вас как будто в последнее время отношения с Японией налаживаются? Благодаря мудрой политике вашего правительства военная опасность в этой части света несколько ослабела.

Сталин. Речь идет не только о безопасности границ СССР. Вопрос стоит значительно шире: каковы дальнейшие намерения Японии? Что она собирается делать вообще? С этой точки зрения положение на Дальнем Востоке вызывает большую тревогу. То известное улучшение положения, на которое вы указали, является лишь временным. Это пауза, которая будет продолжаться лишь до тех пор, пока Япония не переварит Маньчжурию. Как только это случится, можно ожидать дальнейшего развития тех тенденций, которые Япония обнаруживала на протяжения последних 3–4 лет.

Иден. Вы вполне уверены в агрессивных устремлениях Японии?

Сталин. Пока нет никаких фактов, которые противоречили бы этому заключению. В то же время имеются факты, которые заставляют нас опасаться худшего на Дальнем Востоке. В самом деле, Япония вышла из Лиги Наций и открыто издевается над принципами Лиги Наций; Япония на глазах у всех разрывает международные договоры, под которыми стоят ее подписи. Это очень опасно. В 1913 г. Япония еще принадлежала к числу тех держав, которые относились с уважением к собственной подписи под международными документами. Сейчас положение как раз обратное. Такая политика не может предвещать ничего хорошего.

Иден. Ну а в Европе?

Сталин. В Европе большое беспокойство вызывает Германия. Она тоже вышла из Лиги Наций и, как вы сообщили т. Литвинову, не обнаруживает желания в нее вернуться. Она тоже открыто на глазах у всех разрывает международные договоры. Это опасно. Как мы можем при таких условиях верить подписи Германии под теми или иными международными документами? Вот вы говорили т. Литвинову, что германское правительство возражает против Восточного пакта взаимной помощи. Оно соглашается лишь на пакт о ненападении. Но какая гарантия, что германское правительство, которое так легко рвет свои международные обязательства, станет соблюдать пакт о ненападении? Никакой гарантии нет. Поэтому мы не можем удовлетвориться лишь пактом о ненападении с Германией. Нам для обеспечения мира нужна более реальная гарантия, и такой реальной гарантией является лишь Восточный пакт взаимной помощи. Ведь в самом деле, в чем заключается существо такого пакта? Вот нас здесь в комнате шесть человек: представьте, что между нами существует пакт взаимной помощи, и представьте, например, что т. Майский захотел бы на кого-нибудь из нас напасть; что получилось бы? Мы все общими силами побили бы т. Майского.

Молотов (шутливо). Поэтому-то т. Майский и ведет себя сейчас скромно.

Иден (смеясь). Да, я очень хорошо понимаю вашу метафору.

Сталин. То же самое и со странами Восточной Европы. Если бы одна из этих стран, участница пакта взаимной помощи, подверглась нападению другой страны, также участницы пакта, то все остальные участники пакта пришли бы со всеми своими силами на помощь первой. Это простейшее разрешение проблемы безопасности на данном этапе развития.

Иден. А как Вы себе мыслите пакт взаимной помощи с Германией или без Германии?

Сталин. С Германией, конечно, с Германией. Мы не хотим никого окружать. Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора. Рано или поздно германский народ должен был освободиться от версальских цепей. Мы — не участники Версаля и мы поэтому можем судить о Версале свободней, чем те, кто участвовал в его создании. Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля. Однако формы и обстоятельства этого освобождения от Версаля таковы, что способны вызвать у нас серьезную тревогу, и для того, чтобы предупредить возможность каких-либо неприятных осложнений, сейчас нужна известная страховка. Такой страховкой является Восточный пакт взаимной помощи, конечно, с Германией, если к тому имеется какая-либо возможность. Вот вы, г. Иден, только что были в Берлине, — каковы ваши впечатления?

Иден. Я ответил бы на этот вопрос одним английским изречением: я удовлетворен, но не обрадован. Я удовлетворен тем, что ситуация прояснилась, но я не обрадован тем, что мы в результате этого прояснения увидели.

Сталин. Я с вами согласен. Радоваться нечему. Вообще в Берлине сидят сейчас странные люди. Вот, например, около года тому назад германское правительство предложило нам заем в 200 млн марок. Мы согласились и начали переговоры, и после этого сразу же германское правительство вдруг начало распространять слухи, будто бы Тухачевский и Геринг тайно встретились для совместной выработки плана нападения на Францию. Ну разве же это политика? Это мелкая политика. Или вот сейчас мне т. Литвинов говорил, что вас в Берлине все время пугали военной опасностью со стороны СССР. Не так ли?

Иден. Да, Гитлер заявлял, что он очень обеспокоен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с Востока.

Сталин. А знаете ли вы, что одновременно германское правительство согласилось поставлять нам в счет займа такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить, вооружение, химию и т. д.

Иден (с волнением). Как? Неужели германское правительство согласилось поставлять оружие для вашей Красной Армии?

Сталин. Да, согласилось, и мы, вероятно, в ближайшие дни подпишем договор о займе.

Иден. Это поразительно! Такое поведение не свидетельствует в пользу искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР.

Сталин. Совершенно верно. Ну разве это политика? Разве это серьезная политика? Нет, мелкие, неловкие люди сидят в Берлине.

Иден. Мне было очень приятно услышать из ваших уст и от г. Молотова, что вы решительно стоите на точке зрения мира и целиком поддерживаете систему коллективной безопасности. Великобритания и СССР — оба члены Лиги Наций и такое совпадение взглядов обоих правительств на основные вопросы момента создает предпосылки для их сотрудничества в Женеве.

Сталин. Да, это хорошо. Мы вступили в Лигу Наций вовсе не для игры, но мы понимаем, что сейчас Лига Наций не пользуется сколько-нибудь серьезным авторитетом, даже Парагвай над ней смеется. Лигу Наций надо укреплять, а для этого необходим пакт взаимной помощи.

Иден. Я доложу о нашей беседе своему правительству, и я не сомневаюсь, что оно будет очень довольно, когда узнает о вашей готовности сотрудничать в системе коллективной безопасности в Европе и, может быть, в других местах.

На этом официальная беседа окончилась. Затем т. Молотов пригласил всех присутствующих за длинный стол выпить по стакану чая. Подходя к столу, Иден обратил внимание на большую карту СССР, висящую на стене, и заметил:

— Какая прекрасная карта и какая большая страна!

Сталин шутливо ответил:

— Страна-то большая, да трудностей много.

Иден посмотрел на то место, которое на карте занимала Великобритания, и прибавил, что вот, мол, Англия совсем маленький остров. Тов. Сталин посмотрел на Великобританию и сказал:

— Да, маленький остров, но от него многое зависит. Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла, — мир в Европе был бы обеспечен.

Иден на это ничего не ответил».

Будущий министр иностранных дел Энтони Иден доложил британскому правительству Чемберлена о предложении Сталина относительно заключения пакта о взаимной помощи и коллективной безопасности. Были проинформированы правительства Даладье и Рузвельта. Ответов, однако, с их стороны в Москву не последовало, практические дела западной демократии Продолжали носить открытый антикоммунистический, антисоветский характер.

Словословя в адрес общеевропейской системы коллективной безопасности, западные правители вели двойную игру, рассчитывая направить агрессию против СССР. Они не поддержали нашу страну в ее борьбе за коллективную безопасность в Европе и сделали все возможное, чтобы не было никакого соглашения между СССР, Англией и Францией о коллективном отпоре фашистской агрессии.

Их пресловутая политика умиротворения Гитлера была равносильна тайному союзу с ним. В сентябре 1938 г. на конференции Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье в Мюнхене тайный союз западной демократии с фашизмом был оформлен юридически и вошел в историю как «мюнхенский сговор».

Советское правительство точно определило существо мюнхенского сговора как предательство интересов мира правительствами Англии, Франции и США. После Мюнхена мир покатился будто снежный ком в пучину Второй мировой войны. При этом война началась между мюнхенскими союзниками. Первыми жертвами фашистской агрессии явились именно те страны, которые финансировали фашистскую Германию, создавали мощный военно-экономический потенциал, чтобы направить германскую агрессию против СССР. Но война обернулась в начале против них самих и под ударами гитлеровской военной машины мюнхенский союз демократии и фашизма рухнул.

Противоречия между капиталистическими странами настолько обострились, что привели к образованию двух враждующих империалистических группировок: первая — США, Англия и Франция, которая стремилась удержать и укрепить свое господствующее положение в мире, завоеванное в Первой мировой войне, не допустить нового передела мира, вторая — Германия, Италия, Япония, которая ставила цель раздела колоний и сфер влияния, потерянных в Первой мировой войне, передела мира, завоевания мирового господства.

Попытки Англии, Франции и США направить фашистскую агрессию против СССР провалились: империалистические группировки вступили в мертвую схватку между собой, развязав Вторую мировую войну.

Советское руководство сделало все возможное, чтобы предотвратить войну, в которой Германия и Япония располагали бы поддержкой Англии, Франции и США, а СССР должен был бы в изоляции воевать на два фронта против фашистских государств. Подписав договор о ненападении с Германией, наша страна избежала такой ловушки, не дала возможности империалистическим государствам решить территориально проблемы за счет Советского Союза. Умная политика и дипломатия Сталина в этот период явились одним из важнейших факторов раскола мюнхенского фронта западных держав и создания условий для образования в будущем нового союза государств — СССР, США, Англии. Но это будет потом.

А пока западная демократия пожинала плоды своей двурушнической политики. В последние месяцы своей жизни президент Америки Франклин Рузвельт, мысленно перелистывая страницы истории, часто вспоминал о том, что мир мог бы развиваться в совершенно ином направлении, если бы…

Если бы США раньше установили дипломатические отношения с Советским Союзом, оказали давление на Англию и Францию, чтобы они заключили с Москвой реальный антигитлеровский пакт о взаимной помощи, а не вели с ней затяжные и обманные переговоры, если бы Америка с первого дня Второй мировой войны заняла более активную позицию в оказании помощи жертвам агрессии. В этом случае все могло бы быть иначе.

Рузвельт много думал и размышлял о европейских делах. Разгорающийся пожар войны его тревожил, заставлял оценивать будущее своей страны. Он в душе сожалел о том, что поведение Англии и Франции при поддержке Америки заставило СССР искать взаимопонимание с Германией. Демократы не оставили Сталину другой возможности. Если бы приняли предложение Сталина о Восточном пакте, если бы не подыгрывали Гитлеру, если бы и не было мюнхенской сделки, то, конечно же, не было бы советско-германского пакта. Но рано или поздно, рассуждал Рузвельт, Москва и Берлин не смогут ужиться, несовместимость интересов разведет их на противоположные полюса. Как много было ошибок…

Забудет ли История, что с приходом к власти Гитлера западная демократия раболепствовала перед ним, пресмыкалась, помогала ему всеми силами и средствами, чтобы направить его разбойничью агрессию на Восток? Прикрываясь законом о нейтралитете, Америка на деле потворствовала фашистской Германии и милитаристской Японии. К каким печальным результатам это привело!

Почти два года шла империалистическая война двух группировок капиталистических государств. В результате гитлеровская Германия захватила почти всю Европу и поставила под угрозу разгрома Англию и безопасность США. На пути Германии к мировому господству стоял Советский Союз. Как поведет себя эта могучая держава? От этого будет зависеть судьба мира.

Накануне нападения на Советский Союз фашистская Германия имела благоприятное внешнеполитическое и стратегическое положение. Захватив большинство европейских государств, она располагала высокоразвитой экономической базой и крупнейшими современными вооруженными силами, имевшими значительный опыт ведения военных действий. Фактически был создан блок европейских государств для войны против СССР (Германия, Италия, Финляндия, Румыния, Венгрия, Болгария). Прогерманскую позицию занимали Испания, Турция, Швеция, Швейцария, Португалия и другие страны.

В капиталистическом мире того времени не нашлось силы, способной остановить военную машину фашизма. Антифашистские силы не имели единого союза государств и народов, хотя нарастающая агрессия фашистского блока объективно требовала их сближения.

Американский президент говорил на эту тему с У. Черчиллем. Что делать?

Устрашающая картина войны была налицо. Меньше месяца сопротивлялась буржуазно-панская Польша. За один день была оккупирована Дания. Два месяца понадобилось Германии для оккупации Норвегии. За 19 дней гитлеровская Германия поработила Бельгию, Голландию и Люксембург. Только 44 дня сопротивлялась Франция, свободолюбивый народ которой был предательски отдан реакционными правящими кругами в руки нацистов. Экспедиционная армия Англии, потерпев поражение, бросила все вооружение и технику и через Дюнкерк эвакуировалась на острова метрополии. Германия захватила ряд стран Балканского полуострова, многие государства превратила в своих сателлитов. Фашистские войска вышли к проливу Ла-Манш и Па-де-Кале, создав тяжелую обстановку для Великобритании.

Быстрый разгром ряда стран Европы усилил стратегическое положение Германии и Италии, дал им возможность существенно увеличить свой экономический и военный потенциал. Создалась такая ситуация, при которой руководители Англии и США видели спасение своих стран только в мощной Советской державе. Поэтому, чтобы спасти себя, они предпринимают все возможные меры по столкновению лбами Германии и СССР, о чем говорилось в предыдущей главе. Таким образом, интересы Германии относительно нападения на СССР, по расчетам гитлеровского руководства, должны были найти понимание у Англии и США и пассивные действия с их стороны. Исходя из такой оценки, гитлеровцы приняли решение пойти войной на СССР, уничтожить его как государство, а затем ударить по Англии и США.

Нападение фашистской Германии на Советский Союз британский премьер-министр У. Черчилль и президент США Ф. Рузвельт встретили с удовлетворением и одобрили такой шаг Гитлера. События развивались по задуманному сценарию. Теперь настал очередной этап англо-американской стратегии: как действовать в дальнейшем, чтобы не подставить свои военные силы под удар гитлеровских армий и оказывать влияние на ход войны? Выбор оказался не простым.

На принятие решения по данному вопросу определяющее влияние оказало то обстоятельство, что война Германии против Советского Союза коренным образом изменила расстановку сил на международной арене. Опасность порабощения нацистами других народов мира и их протест против фашистского порабощения ускорили объединение антифашистских сил. Этому во многом способствовала политическая и военная дипломатия СССР, которая с первого и до последнего дня войны велась активно, наступательно и грамотно. Именно под влиянием этих факторов и с целью спасения своих стран и защиты своих интересов правительства Англии и Америки вынуждены были высказаться в поддержку СССР.

Первым выступил 22 июня 1941 г. британский премьер-министр Уинстон Черчилль. Обращаясь по радио к английскому народу, он заявил: «У нас лишь одна-единственная неизменная цель, — мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получит нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут вместе с Гитлером, — наши враги… Такова наша политика, таково наше заявление. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы…

Это не классовая война, а война, в которую втянуты вся Британская империя и Содружество наций, без различия расы, вероисповедания или партий.

Его (Гитлера) вторжение в Россию — лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова. Он, несомненно, надеется, что все это можно будет осуществить до наступления зимы и что он сможет сокрушить Великобританию прежде, чем вмешаются флот и авиация Соединенных Штатов. Он надеется, что сможет снова повторить в большем масштабе, чем прежде, процесс уничтожения своих врагов поодиночке, благодаря которому долго преуспевал и процветал, и что затем освободит сцену для последнего акта, без которого были бы напрасны все его завоевания, а именно: для покорения своей воле и подчинения своей системе Западного полушария.

Никто не был более упорным противником коммунизма, чем я, в течение последних 25 лет. Я не возьму назад ни одного из сказанных мною слов, но сейчас все это отступает на второй план перед лицом разворачивающихся событий. Опасность, угрожающая России, — это опасность, угрожающая нам и Соединенным Штатам точно так же, как дело каждого русского, сражающего за свой очаг и свой дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех частях земного шара. Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и жизни».

Далее в своей речи Черчилль говорил, что он зрит, как «на десятки тысяч русских деревень» надвигается «гнусная нацистская военная машина», «свирепая гуннская солдатня», видит кучку «злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий».

В заключение он сказал, что «мы (т. е. Великобритания. — Н. Ч.) будем сражаться на земле, на море и в воздухе…»

Эмоциональная речь британского премьер-министра с позиции сегодняшнего дня воспринимается по-разному. В некоторых зарубежных изданиях подчеркиваются лишь британские интересы, в других — акцентируется внимание на том, что в ней ничего не сказано о военном сотрудничестве, конкретной военной помощи, об отношении к Советскому государству и Советскому правительству.

Все это, конечно, имеет место. Но нельзя не видеть главное — русскому народу, оказавшемуся в беде, протягивается рука поддержи со стороны Великобритании. Именно с этой точки зрения эта речь вошла в историю, а британский премьер проявил себя в те дни во всем блеске и вызвал зависть даже у американского президента.

Своим заявлением У. Черчилль показал себя крупным государственным деятелем. Не интриганом и злоумышленником, как пишут иногда в отечественной литературе, а проницательным политиком. Он сумел разобраться и правильно определить, в чем состоят коренные жизненные интересы его страны (Великобритании) в данный момент, что наилучшим образом в тех конкретных условиях отвечает этим интересам, благодаря чему совершил разворот в английской политике и в своей собственной деятельности. Стало ясно, что Англия не пойдет на сепаратный мир с Германией, а готова сотрудничать с Советским Союзом.

Хотя далеко не ясно было относительно характера такого сотрудничества: будет ли это военно-политический союз или только материально-техническая помощь. Проявляя сдержанность в этом вопросе, Черчилль не изменил своим принципам: он по-прежнему остался врагом советского общественного строя. Противоречия английского руководителя между его готовностью оказать помощь СССР и в то же время занимать и впредь враждебную к социализму позицию проявились четко в последующей деятельности антигитлеровской коалиции.

Как отреагировала Америка на нападение гитлеровской Германии на Советский Союз?

Советский полпред в США К. А. Уманский 22 июня телеграфировал в Москву: «Буквально вся Америка живет только вопросами германского нападения на нас… Рузвельт, правительственный лагерь в целом и рузвельтовское большинство в конгрессе заняли сегодня по вопросам германского нападения на нас молчаливую, выжидательную позицию. Перспектива победы немцев для него (президента) неприемлема, ибо угрожает Англии и в конечном счете планам США, перспектива же нашей «слишком сокрушительной победы и влияния на всю Европу его пугает с классовых позиций. Весь Рузвельт и его политика состоят сейчас из зигзагов между этими противоречиями»[61].

Администрация Рузвельта в день нападения Германии на СССР сделала следующее заявление: «Мы должны последовательно придерживаться линии, согласно которой тот факт, что Советский Союз воюет против Германии, вовсе не означает, что он защищает, борется или придерживается принципов в международных отношениях, которых придерживаемся мы». Иными словами, американцы дали понять, что надо пока подождать, не идти на союз с Москвой, возможно, ограничиться лишь материальной помощью. Очевидно, слишком велика была в США классовая ненависть к нашей стране!

Эту ненависть к СССР насаждали в Америке разношерстные, влиятельные ярые антикоммунисты: бывший президент Гувер, сенаторы Трумэн, Тафт, Ванденберг, конгрессмен Фиш, дипломат Дж. Ф. Даллес и прочие. Они навязывали администрации Рузвельта свою концепцию — победе коммунизма в любом варианте следует предпочесть победу нацизма. Начиная с 22 июня 1941 г. они требовали от президента, чтобы Англия и США заключали мир с Гитлером на самых благоприятных условиях и тогда пусть Германия и Россия убивают и изматывают друг друга. В конечном счете такая политика выведет Америку и Англию на доминирующие позиции в мире.

Военное руководство США предвещало скорое поражение Советскому Союзу и рекомендовало президенту Рузвельту воспользоваться этим. Военный министр Г. Стимсон и начальник штаба армии генерал Маршалл представили президенту меморандум, в котором изложили свое видение событий.

«Первое. Наша оценка основных факторов:

1. Германия будет капитально занята минимум месяц, а максимум, возможно, три месяца задачей разгрома России.

2. В этот период Германия должна совсем оставить или отсрочить:

а) всякие планы вторжения на Британские острова;

б) всякую попытку самой напасть на Исландию или помешать нам ее оккупировать;

в) планы нажима на Западную Африку, Дакар и Южную Америку;

г) всякую попытку обойти правый фланг англичан в Египте через Ирак, Сирию или Иран;

д) также, вероятно, планы нажима в Ливии и на Средиземном море.

Второе. Мы единодушно придерживаемся мнения, что эту непредвиденную и драгоценную передышку следует использовать для самых энергичных мер на атлантическом театре военных действий. Мы считаем, что такое давление с нашей стороны будет правильным методом помощи Великобритании. Оно обескуражит Германию и укрепит наши оборонительные позиции там, где имеется непосредственная угроза.

В результате того, что Германия втянулась в войну с Россией, наше беспокойство значительно ослабло, но мы должны действовать быстро и преодолеть отсталость, сопряженную с первыми шагами (по укреплению американских военных позиций), прежде чем Германия высвободит ноги из русской трясины…

Этот акт Германии почти напоминает дар провидения. Эта последняя иллюстрация честолюбия и вероломства нацистов открывает для вас широкие возможности выиграть битвы в Северной Атлантике и обеспечить защиту нашего полушария в Южной Атлантике, причем успех вашего руководства гарантирован настолько же полно, насколько вообще можно гарантировать успешное выполнение любого плана»[62].

Пассивно-выжидательную позицию занимал госдепартамент США, который во многом саботировал установление сотрудничества с Советским Союзом.

Что оставалось делать в этих условиях президенту Америки? 24 июня 1941 г. Ф. Рузвельт заявил на пресс-конференции: «Разумеется, мы собираемся предоставить России всю ту помощь, какую мы можем». Хотя не твердо, но обещания все-таки были высказаны.

Что повлияло на Рузвельта в его решении склониться в сторону оказания помощи Советской России? По мнению известного политолога В. Фалина, определяющую роль здесь сыграла гитлеровская директива № 21 (план «Барбаросса»), которую в начале 1941 г. добыл С. Вуд, торговый атташе посольства США в Берлине. Эта директива явилась корректирующим элементом в подходе Белого дома к Советскому Союзу, а также всей американской политики, что способствовало принятию важнейшего закона о ленд-лизе, установлению рабочих связей между штабами вооруженных сил США и Англии, введению в США (май 1941 г.) «неограниченного чрезвычайного положения».

Позитивное значение, видимо, имело также послание У. Черчилля президенту США 14 июня 1941 г., в котором ставился вопрос о возможном поощрении России на сопротивление агрессору и оказании помощи ей. Ответ Рузвельта (20 июня) укреплял британского премьера в готовности поддержать Советский Союз. Давалось даже обещание примкнуть к любому заявлению Черчилля, в котором он назовет Россию союзником.

Правда, потом установки лидеров Америки и Великобритании менялись, но в первые дни войны они совпали — оказать помощь.

3 июля 1941 г. к советскому народу обратился по радио И. Сталин. Он охарактеризовал принципиальные особенности Великой Отечественной войны СССР против фашистской Германии. Пророчески сказал при этом: «В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами. Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера».

Война подтвердила правоту слов Сталина: в изоляции оказались фашистские государства, а Советский Союз, США и Англия высказались за взаимное сотрудничество, которое затем стало основой создания антифашистской коалиции. Предпосылками ее формирования были заявления Черчилля и Рузвельта.

Однако будущий военно-политический союз государств и народов родился не сразу. Он складывался в ходе сражений и тяжких испытаний Второй мировой войны. Складывался нелегко, в противоречиях, разногласиях по принципиальным проблемам — о целях войны, втором фронте, военных поставках, послевоенном устройстве мира и т. д. Главные причины разногласий были очевидны: классовая неприязнь к СССР; просчеты Лондона и Вашингтона о военных и экономических возможностях нашей страны; ошибочность прогнозов англосаксов в отношении развития событий на советско-германском фронте, что война якобы будет закончена в течение одного-трех месяцев победой Германии.

Но, несмотря на все перипетии, под давлением народных масс, требующих установления союзнических отношений с СССР, а также реальной угрозы Англии и США со стороны фашистского блока, правящие круги Лондона и Вашингтона вынуждены были пойти на установление союзнической коалиции с советской страной.

Новая союзная коалиция: конфликт интересов, «тайная война», на грани развала

Ведущее положение в организации и практической деятельности в антигитлеровской коалиции занимал Советский Союз. Он был ее лидером, а его вооруженные силы и народ неимоверными жертвами и усилиями долгое время в единоборстве перемалывали «непобедимое» фашистское воинство.

Что касается Англии и США, то их объединение в союзную коалицию вовсе не означало, что Лондон и Вашингтон отказались от своих прежних империалистических планов, ради которых они вступили в войну. В течение всей Второй мировой войны они вели политику, направленную на максимальное истощение СССР в войне против Германии, на затягивание открытия второго фронта.

Пассивно-выжидательная стратегия англо-американцев, на которую в своих планах делал расчет Гитлер, составляла кредо политики Черчилля и Рузвельта. Они исходили из того, что не должны спешить со вступлением в войну с Германией своими сухопутными войсками. Откровенно и цинично идею выжидательной стратегии выразили США. Так, еще 26 июня 1940 г. (после капитуляции Франции) комиссия объединенного штаба вооруженных сил США заявила: «Пока выбор остается за нами, мы должны избегать столкновения…»[63] Сенатор Г. Трумэн 24 июня 1941 г., то есть после нападения Германии на СССР, произнес известные всему миру слова: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом, пусть они убивают как можно больше…»[64]

Но замыслы Лондона и Вашингтона на истощение Советского Союза в войне с Германией потерпели крах.

Именно Советские Вооруженные Силы сыграли решающую роль в разгроме фашистской Германии. А советская политика сумела обеспечить благоприятные условия ведения вооруженной борьбы и перелом в ходе войны в пользу Советского Союза.

При этом советская политика и дипломатия решали в основном крупные международные задачи: 1. Формирование антигитлеровской коалиции. 2. Разрушение союза государств фашистского блока. 3. Предотвращение нападения на СССР Японии на Востоке и Турции на Юге. 4. Принятие мер, обеспечивающих разгром врага, освобождение оккупированных территорий и установление послевоенного мира на демократических принципах.

Формирование антигитлеровской коалиции осуществлялось под давлением и при активной деятельности Москвы. Приведу конкретные факты.

В начале июля по нашей инициативе стала возобновляться политическая и дипломатическая деятельность между Англией и СССР. Советское руководство поставило вопрос об оформлении новых отношений между двумя странами. Черчилль сделал встречный шаг, направив через посла Криппса 7 июля дружественное письмо лично Сталину. В письме британский премьер сообщал, что помощь Англии Советскому Союзу будет оказана не только вооружением и материалами, но главным образом воздушными бомбардировками Германии.

Сталин в беседе с Криппсом высказал предложение о возможности заключения между Англией и СССР соглашения по двум пунктам: о взаимной помощи во время войны и обязательстве не заключать сепаратного мира с Германией. Черчилль согласился с предложением Сталина.

12 июля 1941 г. по инициативе правительства СССР в Москве было подписано советско-английское соглашение о совместных действиях против Германии. Стороны обязались оказывать друг другу помощь и поддержку в войне против Германии, не вести переговоров с Германией и не заключать перемирия или мирного договора без обоюдного согласия СССР и Англии. Соглашение имело большое международное значение. Оно способствовало установлению союзнических связей между СССР и Англией и положило начало образованию союза стран антифашистского блока. В последующем оно было заменено советско-английским договором от 26 мая 1942 г.

В течение конца июня — августа 1941 г. велись результативные переговоры военных и экономических миссий в Москве, Лондоне, Вашингтоне.

Дальнейшими ступенями создания антигитлеровской коалиции, на мой взгляд, являются советско-польские соглашения 1941 г. (30 июля, 14 августа, 4 декабря) об оказании друг другу всякого рода помощи и поддержки в войне против гитлеровской Германии; аналогичного рода советско-чехословацкие соглашения; заключение 16 августа 1941 г. соглашения между СССР и Англией о товарообороте, кредите, клиринге; обмен нотами 2 августа между СССР и США о продлении советско-американского торгового соглашения и экономическом содействии со стороны США Советскому Союзу.

Особо хочу отметить важное значение ряда бесед Сталина с высокопоставленными представителями США и Англии, в частности с личным представителем президента Ф. Рузвельта Гарри Гопкинсом. Она состоялась в Москве 30–31 июля 1941 г. и оказала положительное влияние на дальнейшее развитие советско-американо-английских отношений.

В начале беседы Г. Гопкинс был настроен весьма пессимистически: ему казалось, что СССР под ударами военной машины Германии рухнет в течение ближайших четырех — пяти недель и ему уже ничто не поможет. Но Сталин с олимпийским спокойствием убеждал его в неизбежности поражения Германии и просил у США алюминий, оружие, другую военную продукцию.

На вопрос Г. Гопкинса, где будет проходить линия фронта осенью — зимой 1941 г., чтобы можно было информировать об этом Рузвельта, Сталин ответил, что война слишком маневренная и могут появиться всякие неожиданности. Однако с уверенностью можно информировать президента, что фронт Ленинград — Москва-Киев будет удержан, Советский лидер говорил уверенно, четко, ясно и просто.

Г. Гопкинс позднее вспоминал о Сталине: «Не было ни одного лишнего слова, жеста, ужимки. Казалось, что говоришь с замечательно уравновешенной, разумной машиной. Иосиф Сталин знал, чего он хочет, знал, чего хочет Россия, и он полагал, что вы также это знаете. Если он всегда такой же, как я его слышал, то он никогда не говорит зря ни слова. Кажется, что у него нет сомнений. Он создает у вас уверенность в том, что Россия выдержит атаки немецкой армии[65].

Г. Гопкинс после бесед со Сталиным уезжал из Москвы в полной уверенности, что Россия будет сражаться до конца и в конечном счете победит. В этом он заверил Рузвельта и Черчилля и что есть смысл начать военные поставки стойкому союзнику.

В это время вся западная пресса трубила на весь мир: «Немцы у стен Кремля», «Осталось две-три недели», «Сталин бежал из Москвы», «Разгром России предрешен». На Ф. Рузвельта это действовало. Он колебался и с пристрастием допрашивал и переспрашивал Гопкинса:

— Гарри, что представляет собой Сталин, это серьезный человек? Как он себя ведет: спокоен и уверен, или нервничает? Пользуется ли поддержкой армии и народа?

— Сталин — серьезный, спокоен, уверен в победе, авторитет огромный, — отвечал Г. Гопкинс.

— Гарри, выдержит ли Россия напор немцев? Где будет фронт осенью? Не появится ли у Сталина желание пойти на сепаратный мир с Гитлером?

— Россия выстоит, сепаратного мира не будет. Линия фронта: Ленинград — Москва — Киев, — ответил кратко Г. Гопкинс.

— Скажи, Гарри, как говорит Сталин, заметил ли ты в его голосе сомнения? Что запомнилось тебе в его образе?

— Он говорит так же, как стреляют его войска, — метко и прямо. Ни разу он не повторился. Его ответы были быстрыми, недвусмысленными, они произносились так, как будто они были обдуманы много лет назад. Образ его нельзя забыть — суровый, грубоватый, решительный. В блестящих сапогах, плотных мешковатых брюках, в тесном френче. У него приземистая фигура, большие руки и такие же твердые, как его ум. Голос резок, но он все время его сдерживает. Во всем, что он говорит, — именно та выразительность, которая нужна его словам.

Он непрерывно курит, что, вероятно, и объясняет хриплость его тщательно контролируемого голоса. Он не признает пустой болтовни. Его юмор остр и проницателен. Он довольно часто смеется, но это короткий смех, скорее всего сардонический.

Фрэнк, советский лидер — человек дела. Он войну рассматривает с точки зрения дальнего прицела. Если бы он боялся немедленного поражения, то не говорил бы о первоочередности поставок алюминия!

Краткие, односложные ответы Гопкинса удовлетворили президента. Он верил ему, своему преданному помощнику. Верил, что Москва не сдастся, Россия выдержит, капитуляции не будет. Но ей нужна помощь оружием, техникой и многим другим. Англия уже заключила соответствующий договор с Россией. А вот США опаздывают. Почему так происходит? Президент решил пересмотреть свои планы.

Примерно в том же духе проходили переговоры советского лидера с лордом Бивербруком и Авереллом Гарриманом (личные представители Черчилля и Рузвельта), которые находились в Москве 31 сентября — 2 октября 1941 г.

Перед встречей со Сталиным американский военный атташе твердил Гарриману о том, что Россия обречена, Красная Армия деморализована поражениями, нет ни малейших возможностей отстоять Москву. О каких поставках в СССР стратегического сырья и боевой техники вести речь, если все это попадет немцам? Атташе даже сказал: «Если ваша миссия хотя бы несколько дней задержится в Москве, не исключено, что вы будете пленены вместе с русскими…» Гарриман и Бивербрук шли на прием к Сталину в подавленном состоянии, хотя и пытались сохранить бодрый вид.

Советский лидер вдохнул в гостей струю новой жизни. Он сам сделал детальный и правдивый военный обзор. Был абсолютно спокоен. Говорил неторопливо и обстоятельно, как будто у него была масса свободного времени. Не скрывал трудности с производством вооружения, попросил в первую очередь поставлять танки, во вторую — противотанковые орудия, а уж затем — самолеты, объяснив, что их выпуск у нас уже налажен. Обстоятельно разъяснил, какое сырье и оборудование необходимо поставлять в Россию уже сейчас, чтобы в 1942 г. пустить такие-то заводы. Сталин посоветовал гостям поехать в военные госпитали, встретиться и побеседовать с ранеными командирами и красноармейцами, посетить Большой театр, съездить с ним на концерт. Гарриману и Бивербруку стало стыдно за свое паническое настроение[66]. Поездив по фронтовой Москве, они убедились, что Россия выстоит, немцы не смогут поставить русских на колени.

Личные беседы Сталина с Г. Гопкинсом, А. Гаррима-ном и У. Бивербруком сыграли определяющую роль в том, что союзники заключили все важнейшие соглашения по поставкам вооружения и техники в рекордно короткие сроки.

Критики Сталина упрекают его в том, что будто бы в беседах с Гопкинсом, Гарриманом, Аденом и другими западными представителями он играл роль артиста, стараясь показать излишнюю самоуверенность, приукрасить события на фронте, чтобы тем самым добиться получения военной помоши от западных стран. Все это досужий вымысел склочников.

Сталин никогда никому не подыгрывал. Наоборот. Он поражал своих оппонентов правдой, и только правдой, железной логикой, умом, памятью, уверенностью в победе, умением отлично разбираться в сложной военной обстановке того времени. Приведу на этот счет ряд фактов.

8 декабря 1941 г., то есть на следующий день после нападения японцев на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор, президент Рузвельт через советского посла в Вашингтоне М. Литвинова высказал Сталину пожелание об участии СССР в войне против Японии. Напомню, что 5–6 декабря Красная Армия под Москвой перешла в контрнаступление, ход и исход которого были еще не ясны.

В этой сложной обстановке Сталин показал себя в высшей степени мудрым политиком, сформулировав свою позицию убедительно, четко и ясно. 10 декабря 1941 г. через советского посла Рузвельту было передано следующее:

«Мы не считаем возможным объявить в данный момент состояние войны с Японией и вынуждены держаться нейтралитета, пока Япония будет соблюдать советско-японский пакт о нейтралитете. Мотивы:

Первое. Советско-японский пакт обязывает нас к нейтралитету, и мы не имеем пока основания не выполнять свое обязательство по этому пакту. Мы не считаем возможным взять на себя инициативу нарушения пакта, ибо мы сами всегда осуждали правительства, нарушающие договоры.

Второе. В настоящий момент, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая сюда половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта. Советский народ и советское общественное мнение не поняли бы и не одобрили бы политики объявления войны Японии в настоящий момент, когда враг еще не изгнан с территории СССР, а народное хозяйство СССР переживает максимальное напряжение.

Наша общественность вполне сознает, что объявление состояния войны с Японией со стороны СССР ослабило бы сопротивление СССР гитлеровским войскам и пошло бы на пользу гитлеровской Германии. Мы думаем, что главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия. Ослабление сопротивления СССР германской агрессии привело бы к усилению держав оси в ущерб СССР и всем нашим союзникам».

Прочитав телеграмму Сталина, президент сказал советскому послу, что он сожалеет о таком решении советского лидера, но, будучи на его месте, он поступил бы точно так же, Рузвельт просил Литвинова передать советским руководителям его просьбу о том, чтобы не объявлять публично о решении соблюдать нейтралитет с Японией, оставить этот вопрос в подвешенном состоянии. Это, по мнению Рузвельта, должно было привязать к границам СССР как можно больше японских войск и тем самым ослабить силу удара Японии в ее дальнейшей войне против США и Англии.

Не будет преувеличением сказать, что только Сталин мог так убедительно и глубоко разъяснить свою позицию: «нецелесообразность вступления СССР в войну в настоящий момент и что это станет возможно в случае успешного развития обстановки на советско-германском фронте». Дальнейшие события показали, что в решении этого вопроса, как, между прочим, и во многих других, Сталин оказался провидцем.

Что касается президента Рузвельта, то в его сознании произошел перелом в сторону развития дружественных советско-американских отношений, укрепления доверия между Вашингтоном и Москвой. Об этом он не только, не боясь, говорил открыто, но и практически делал в течение всей войны.

Сталин никогда не делал реверансы Черчиллю. Их отношения складывались далеко не просто. Советский лидер не сразу ответил на послания британского премьера. А когда между ними завязалась активная переписка, то в ней было много упреков. В своем первом личном послании 18 июля Сталин упрекал Черчилля за нежелание открыть в 1941 г. второй фронт на Западе. В последующем, 3 сентября, он укорял его в том, что обещанная им помощь самолетами-истребителями запаздывает, поступает в разное время отдельными группами и не может внести серьезных изменений на фронте. Восхищаться действиями советских войск недостаточно, им нужна более конкретная помощь. Никакой опасности для Гитлера на Западе не существовало.

«Я понимаю, — писал Сталин, — что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной».

Британский премьер оправдывался. Он заверял Сталина, что «отныне у нас одна цель, одна-единственная — уничтожение нацистского режима»; что Англия готова идти на союзническую коалицию с Россией; что взаимопомощь будет возрастать.

Сталин не доверял Черчиллю, но не теряя надежды, рассчитывал только на собственные силы — на закаленные в сражениях войска фронтов первого стратегического эшелона, на стратегические резервы и ресурсы Сибири, Урала, Дальнего Востока, на гигантскую народную волю к жизни, к сопротивлению. Расчеты его оправдались и это спасло советский фронт. Впоследствии Черчилль говорил, что Сталин «был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения».

Люди старшего поколения гордятся мудрым и достойным поведением своего лидера в ходе войны. Даже в тяжелейшие дни битвы за Москву, когда немцы стояли в десятках километров от столицы, когда решалась судьба Советской России, Сталин во взаимоотношениях с Черчиллем и Рузвельтом вел себя с таким высоким достоинством, что не он, а они, будущие союзники по антигитлеровской коалиции, вынуждены были искать пути установления с ним нормальных, доверительных взаимоотношений. Когда Рузвельт узнал о жесткой негативной реакции Сталина относительно затягивания англосаксами военных поставок и их неготовности открытия второго фронта, американский президент сообщил Черчиллю, что он, Рузвельт, один может наладить отношения со Сталиным лучше, чем весь британский Форин Оффис и американский госдепартамент.

Черчилль понял, что он переборщил в своем поведении со Сталиным и с согласия Рузвельта в августе 1942 г. направился в Москву на переговоры со Сталиным, которые, кстати, сыграли решающую роль в создании будущей союзнической коалиции. В последующем Рузвельт и Черчилль считали за честь для себя встречаться и вести переговоры со Сталиным в любом месте и в любое время по решению советского лидера.

Любопытно, что Гитлер считал Сталина «самым хитрым и умным политиком и полководцем современности».. «Поэтому, — убеждал он своих генералов, — только быстрый разгром России, порабощение и истребление русских обеспечат Германии господство над миром». Однако блицкриг не состоялся. Разгром немцев под Москвой стал началом конца третьего рейха.

6 ноября, выступая на торжественном заседании по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции, Сталин назвал германскую армию «людьми с моралью животных… Если они хотят иметь истребительную войну, они ее получат». Накануне нашего контрнаступления под Москвой Гитлера охватил страх поражения. Он впервые признался своему ближайшему военному советнику генералу Йодлю: «Если дело пойдет так и дальше, если оно затянется, то победы нам не одержать».

Благодаря необычайной энергии и способности Сталина, в самый горький час, когда все висело на волоске, в московском небе появился крест надежды: в октябре — ноябре пол Москвой сосредоточились свежие сибирские, забайкальские и дальневосточные военные резервы[67]; советский народ выразил решимость, несмотря ни на какие потери и трудности, стоять насмерть, до последней капли крови и выстоять — война становилась народной; одновременно закладывались реальные основы великой антифашистской коалиции. Разгром немцев под Москвой де-факто и де-юре ускорил ее создание.

14 августа 1941 г. в бухте Ардженция острова Ньюфаундленд состоялась встреча Рузвельта и Черчилля, после которой была обнародована англо-американская декларация (Атлантическая хартия). В целом она носила демократический характер и играла положительную роль в международных отношениях, хотя игнорировала роль СССР в обеспечении системы послевоенной безопасности. Советский Союз поддержал ее. Рузвельт и Черчилль направили послание Сталину: «Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления». С этой целью они предложили провести трехстороннюю конференцию.

29 сентября — 1 октября 1941 г. в Москве состоялась конференция представителей СССР, Великобритании и США по вопросу о военных поставках Советскому Союзу. В подписанном протоколе Лондон и Вашингтон обязались с 1 октября 1941 г. по 30 июня 1942 г. ежемесячно поставлять СССР 400 самолетов, 500 танков, зенитные и противотанковые орудия, алюминий, олово, свинец и другие виды вооружения и военных материалов. СССР выразил готовность снабжать Англию и США сырьем, в котором они нуждались.

Московская конференция имела важное значение в плане мобилизации ресурсов трех стран и организации военных поставок в тяжелейший для СССР период войны. Прогрессивная общественность мира приветствовала решения конференции.

Однако на советско-германском фронте положение резко ухудшилось. Гитлеровские дивизии взяли Можайск, Волоколамск. С середины октября разгорелись ожесточенные бои на всех главных оперативных направлениях, ведущих к Москве. В эти грозные дни состоялись два события, имеющие важное политическое значение для формирования будущей коалиции. Это доклад Сталина 6 ноября на торжественном заседании по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции (станция метро «Маяковская») и легендарный военный парад 7 ноября 1941 г. на Красной площади.

Я разговаривал с участниками заседания и парада. Они отвечали словами вождя: «Наше дело правое — враг будет разбит. Победа будет за нами!» В это время враг находился в 40 км и рвался к столице, приближаясь к каналу Москва — Волга и Истринскому водохранилищу. Город был на осадном положении и готовился к обороне.

Холодным утром 7 ноября с Красной площади прозвучали обращенные к воинам Красной Армии слова Сталина: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии».

Никто тогда в мире (ни в Берлине, ни в Лондоне, ни в Вашингтоне) ничего подобного не ожидал. По оценке Сталина, военный парад будет равняться фронтовой операции. На деле он превзошел задуманное, вызвал бешенство и злобу в Берлине, явился холодным душем для фрицев под Москвой — ведь они уже раструбили на весь мир, что Красная Армия разгромлена, а Сталин убежал из Москвы. И вдруг… военный парад!

Союзники в Вашингтоне и Лондоне по достоинству оценили реализованный замысел Сталина. «Организация в Москве обычного традиционного парада в момент, когда на подступах к городу идут жаркие бои, представляет собой великолепный пример мужества и отваги», — писала газета «Ньюс кроникл». Воодушевились народы мира. Они поверили в то, что Советский Союз не допустит распространения «коричневой чумы» на другие страны, разгромит фашизм и освободит порабощенных им людей.

Так в сумерках и метель ноябрьского утра 1941 г. всходило над Москвой солнце грядущей Победы. Рождался коренной поворот в ходе войны. Начала укрепляться антигитлеровская коалиция.

На вашингтонской встрече правительств США и Англии в конце 1941 г. было принято соглашение по главному принципу ведения войны: сначала совместно с Советской Россией разгромить фашистский блок государств в Европе, обороняясь на Дальнем Востоке; затем после разгрома Германии направить все военные усилия против Японии. Из чего исходили Лондон и Вашингтон в этом вопросе? Из того, что фашистская Германия, по их оценке, — самый опасный конкурент английских и американских монополий, главный центр фашистского блока государств. В первую очередь, конечно, учитывалось, что против Германии ведет войну СССР, который является решающей силой антигитлеровской коалиции.

Этот принцип ведения войны получил поддержку со стороны Советского Союза и сил Движения Сопротивления фашизму. На его основе 1 января 1942 г. в Вашингтоне была подписана декларация 26 государств — декларация Организации Объединенных Наций. Ее участники обязались все свои военные и экономические ресурсы использовать для борьбы против фашистского блока, сотрудничать друг с другом, не заключать со странами этого блока сепаратного перемирия или мира.

26 мая 1942 г. в Лондоне был подписан советско-английский договор о союзе в войне против фашистской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после завершения войны.

11 июня 1942 г. в Вашингтоне было заключено советско-американское соглашение о принципах взаимной помощи в ведении войны против агрессии.

Подписанием этих документов фактически завершилось формирование основного ядра антигитлеровской коалиции.

Главным и наиболее острым противоречием в отношениях СССР, США и Великобритании в течение длительного периода оставался вопрос об открытии второго фронта в Европе (когда и где?).

Учитывая, что СССР нес основную тяжесть борьбы с превосходящими силами агрессора, а также заявления Рузвельта и Черчилля о готовности оказать Советскому Союзу всю возможную помощь в войне, Сталин требовал от союзников открытия второго фронта как можно быстрее. В этом вопросе он занимал непримиримую позицию.

18 июля 1941 г. в личном послании У. Черчиллю он писал: «Мне кажется, что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика). Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на Востоке позиции». Однако Черчилль в ответном послании Сталину сообщил о «невозможности» создать фронт во Франции, а также предпринять крупные военные действия на Севере.

3 сентября 1941 г. Сталин сообщает Черчиллю о «переброске на Восточный фронт свежих 30–34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также большой активизации 20 финских дивизий и 26 румынских дивизий. Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет. Немцы считают вполне возможным бить своих противников по одиночке: сначала русских, потом англичан.

…Мы потеряли больше половины Украины и, кроме того, враг оказался у ворот Ленинграда… Советский Союз перед смертельной угрозой… Каким образом выйти из этого более чем неблагоприятного положения? Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронта, могущий оттянуть с Восточного фронта 30–40 немецких дивизий…»

Получив это сталинское послание, Черчилль согласился с тем, что расчеты Гитлера строятся именно на разгроме своих врагов поодиночке. Однако в складывающейся драматической для Советского Союза обстановке британский премьер-министр проводил свою стратегию: он рассчитывал увидеть германскую армию в могиле, а Россию на операционном столе. Поэтому Черчилль утверждал, что вторжение во Францию будто бы невозможно. «До зимы, — уверял он Сталина, — мы не можем оказать вам никакой серьезной помощи — ни путем создания второго фронта, ни путем обеспечения широкого снабжения нужными вам видами оружия. Все, что мы можем сейчас дать, это лишь капля в море».

Такие вот были истинные союзнические отношения. И это в то время, когда началось генеральное наступление гитлеровцев на Москву.

Резонно напрашиваются вопросы: может быть, Сталин витал в облаках и требовал от Черчилля невозможного с военной точки зрения? Имелись ли у союзников возможности в 1941 г. для открытия второго фронта в Европе? Если абстрагироваться от политики, то объективно такие возможности имелись. Сокрушительный разгром гитлеровских войск под Москвой и последующее за ним мощное контрнаступление Красной Армии, сосредоточение на Восточном фронте главных военных сил фашистской Германии — все это создавало благоприятные условия для открытия второго фронта и успешного стратегического наступления союзников на Западе.

Что касается наличия военных сил и средств, в том числе десантных судов, то и в этом вопросе у союзников проблем не было. Судите сами. В начале 1942 г. в вооруженных силах США и Англии насчитывалось около 10 млн человек. В октябре 1942 г. от берегов Англии в сторону Северной Африки вышла армада транспортных судов в количестве 900 единип с англо-американским десантом 100 тыс. человек с танками, артиллерией, боеприпасами, военным имуществом.

Так что сил и средств, в том числе десантных, было предостаточно для открытия второго фронта и разгрома гитлеровской Германии объединенными скоординированными действиями с востока и запада. Но этого не произошло, открытие второго фронта не состоялось. Верх взял политический сценарий.

Если бы Англия и США послушались Сталина и после разгрома немцев под Москвой открыли второй фронт на Западе, то есть решительно поддержали бы военные действия Красной Армии, то война могла бы закончиться в 1942 году поражением фашистской Германии. Но это не входило в планы англосаксов, поскольку при таком сценарии Советский Союз выходил из войны сильным победителем, опасным, по мнению Черчилля, для западной демократии.

Драматические события по второму фронту происходили в 1942 г. Союзники действовали явно не по-союзнически: они то соглашались открыть второй фронт в этом году, то отказывались, придумывая на этот счет различные аргументы.

12 апреля 1942 г. президент Рузвельт сообщил Сталину: «Я имею в виду весьма важное военное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем Западном фронте… Поэтому я хотел бы, чтобы Вы обдумали вопрос о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молотова и доверенного генерала. Я послал Гопкинса в Лондон в связи с этим предложением». Советское руководство приняло предложение Рузвельта.

21 мая 1942 г. Молотов был в Лондоне. На совещании с участием Черчилля, Эттли, Идена и английских военных деятелей 22 мая Молотов поставил вопрос: «Могут ли союзники, в первую очередь Великобритания, оттянуть с советско-германского фронта летом и осенью 1942 г. хотя бы 40 немецких дивизий и связать их боями в Западной Европе? Если это будет сделано, тогда разгром Германии может закончиться в 1942 г.». Черчилль уклонился от ответа на поставленный вопрос.

29 мая 1942 г. Молотов в Вашингтоне обсуждает с Рузвельтом вопрос об открытии второго фронта в Европе. После длительного разговора Рузвельт и Маршалл заявили, что они «всячески хотят создать второй фронт, но пока дело упирается в недостаток судов для переброски войск во Францию». Однако во время последней встречи с Молотовым (1 июня) президент Рузвельт заявил, что он надеется создать второй фронт в 1942 г., обещав при этом провести высадку 6—10 дивизий во Франции. Опубликованное 12 июня 1942 г. советско-американское коммюнике гласило: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.».

Странным в этой скрытой игре было то обстоятельство, что американский президент сообщил генералу Маршаллу, а затем и Черчиллю, что сделанное им в процессе переговоров заявление об открытии второго фронта в 1942 г. «…имело целью лишь обнадежить Советское правительство»[68].

Сталин об этой скрытой игре союзников узнал еще 3 июня 1942 г. Именно тогда военная разведка Развед-управления Генштаба доложила ему информацию советского разведчика «Знатока» о переговорах начальника штаба сухопутных сил США генерала Маршалла с руководством британского военного министерства, которые состоялись в конце апреля в Лондоне. Результаты переговоров гласили: «До весны 1943 г. второго фронта в Европе не открывать…»[69]

Фактически эта договоренность Вашингтона и Лондона действовала до середины 1944 г. Пока Черчилль и Рузвельт вели азартную обманную игру против своего союзника, а Сталин, зная заранее их ходы, вынужден был убеждать союзников в необходимости скорейшего открытия второго фронта.

12 июня 1942 г. Молотов, вернувшись из Вашингтона в Лондон, продолжил переговоры с Черчиллем, после чего в тот же день было опубликовано англо-советское коммюнике. В нем указывалось: «…между обеими странами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.». Но тут же Черчилль заявил, что правительство Великобритании не связывает себя определенным обязательством относительно даты открытия второго фронта. Он сообщил кроме того, что союзники планируют высадку десанта в составе 6 дивизий во Франции осенью 1942 г., но осуществление этой операции будет зависеть от обстановки. Высадка десанта в составе 40–50 дивизий предусматривается в 1943 г.

К сожалению и разочарованию советских руководителей финал «игры» союзников был обманным. Личный врач Черчилля лорд Моран писал впоследствии, что Черчилль использовал все свое искусство, все красноречие, весь свой огромный опыт, чтобы оттянуть этот несчастный день, то есть открытие второго фронта, фактически затянуть войну. И это ему удалось. В июле в Лондоне состоялось совещание представителей США и Англии, на котором было принято окончательное решение: вместо высадки войск в Северной Франции осуществить в 1942 г. крупную десантную операцию в Северной Африке (Марокко и Алжире). То есть Рузвельт и Черчилль отказались от своего обещания, данного ими Сталину.

Видный американский дипломат и историк Джордж Кеннан обоснованно обвинял Рузвельта и Черчилля в невыполнении ими своего первоначального обещания открыть второй фронт в Европе в 1942 г. «Когда было окончательно признано невозможным открыть второй фронт в сколь-нибудь ранние сроки, союзникам пришлось сидеть сложа руки на европейском театре месяц за месяцем, в то время как русские принимали на себя все удары гитлеровской военной машины; это вызывало у западных государственных деятелей — что, я думаю, и было неизбежным — глубокое чувство вины и неадекватности своих усилий».

23 июля 1942 г. в послании к Черчиллю Сталин писал: «Что касается… вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить, самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 г.»

Перед Черчиллем и Рузвельтом встал вопрос: как объяснить Сталину, что они без участия Советского правительства пересмотрели свое обязательство об открытии второго фронта? Щекотливую миссию объяснения со Сталиным взял на себя Черчилль. В мемуарах он пишет следующее о своем настроении, с которым летел в советскую столицу: «Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь?.. Не будет второго фронта в 1942 г.».

Черчилль прибыл в Москву 12 августа 1942 г. В своих мемуарах он вспоминает: «Я прибыл в Кремль и впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым государственным деятелем и воином, с которым мне предстояло в течение следующих трех лет поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения. Наше совещание продолжалось около четырех часов… Первые два часа были унылыми и мрачными. Я сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что… английское и американское правительства не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре, являющемся последним месяцем, в течение которого можно полагаться на погоду. Однако они готовятся к очень большой операции в 1943 г… Я сказал Сталину, что у меня есть серьезные доводы против атаки на французское побережье в 1942 г. В этот момент лицо Сталина нахмурилось, но он не прервал меня».

В ходе долгих разъяснений причин переноса атаки (не хватает десантных судов, сильные укрепления морского побережья у немцев, мало авиации прикрытия, высадка шести дивизий приведет только к поражению) «Сталин становился все мрачнее и мрачнее, — вспоминал Черчилль, — казалось он не был убежден моими доводами и спросил: разве невозможно атаковать какую-либо часть французского побережья? Почему мы так боимся немцев? Почему мы не хотим высадить даже шесть дивизий? Он не может этого понять… После гнетущего молчания Сталин сказал: «Если мы не можем провести высадку во Франции в этом году, он не вправе требовать этого или настаивать на этом, но он должен сказать, что не согласен с услышанными доводами»[70].

13 августа Сталин вручил меморандум британскому премьеру, в котором говорилось, что организация второго фронта была предрешена во время посещения Молотовым Лондона и она была отражена в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июля с. г. Отказ правительства Великобритании открыть второй фронт в 1942 г. осложняет положение Красной Армии, самой Англии и всех остальных союзников.

В момент исторической встречи двух лидеров запомнился мне небольшой, но примечательный, на мой взгляд, эпизод. Когда Черчилль проходил сквозь строй почётного караула, он сурово и жестко всматривался в лицо каждого солдата. Иногда даже накоротке останавливался. О чем думал британский премьер в это время? Наверное, хотел почувствовать и увидеть «не дрожат ли коленки у русских», как долго они способны выдержать удары гитлеровских армий. Но увидел он не менее суровый и жесткий взгляд русских чудо-богатырей, на лице которых не дрогнул ни один мускул. И, очевидно, все-таки Уинстон понял, что с таким союзником можно иметь дело. Однако пока нужно еще похитрить и попытаться в этой жестокой и кровавой войне извлечь максимальную выгоду для себя за счет Советского Союза.

Лукавство Черчилля вскоре проявилось на деле. 8— 12 ноября 1942 г. союзное командование высадило свои войска (семь дивизий, всего 110 тыс. человек) в трех портах Северной Африки — Алжире, Оране и Касабланке. В составе сил флота, обеспечивающего переброску войск, участвовало 650 боевых кораблей и крупных транспортных судов. Эту операцию Черчилль пытался выдать за «действительный второй фронт». Он писал Сталину: «Самым лучшим видом второго фронта в 1942 г., единственно возможной значительной по масштабу операцией со стороны Атлантического океана является «Факел», т. е. высадка союзных войск в Северной Африке. Рузвельт вторил Черчиллю, заявив, что эта операция «окажет нашим героическим союзникам в России помошь такого же порядка, как и второй фронт». Конечно же, это было не так, поскольку американо-английским войскам противостояли незначительные силы агрессора, что не оказывало существенной помощи России.

А с каким нетерпением в 42-м мы ждали второго фронта в окопах, блиндажах, во фронтовых госпиталях, медсанбатах, ждали все — солдаты и командиры. Говорили об этом много, спорили, ругались. Доказывали друг другу, что мясная тушенка — это, дескать, тоже второй фронт, американские истребители и английские танки — разве это не второй фронт? Читали цифры в газетах о все увеличивающемся военном производстве Америки — и это, говорили мы, тоже будет работать на второй фронт!

Все это будто бы радовало нас и вместе с тем огорчало. Мы никак не могли понять, почему нет настоящего второго фронта войны там, в Европе, на севере Франции? Неужели англо-американцы не понимают, что война Германии на два фронта — значит Гитлеру капут и войне конец. В голове рождались всякие мысли: какие они есть, американцы и англичане, смогут ли хорошо воевать или драпанут, как под Дюнкерком. Одно дело — тушенка, совсем другое — война, денно и нощно бои, кровь, жертвы, смерть или победа.

Нет, нам нужна только победа. Даже один на один мы все равно победим. Правда, будет больше крови, но победа будет! Однако сомнений нет — второй фронт все-таки будет открыт. Ведь это не только наша судьба, а также судьба англичан и американцев. Что-то хитрят наши союзники, хотят отсидеться за океаном, откупиться тушенкой, на нашем горе в рай въехать. И на самом деле, чего тянут? Если вы настолько хитры и мудры, то все равно второй фронт откроете. Но можете опоздать. Время-то работает на нас и фрицы могут быть разбиты без вашей помощи.

Вспоминаю конец лета 42-го года — последствия неудачной Харьковской операции (по вине командования Юго-Западного фронта), в ходе которой около трех советских армий оказались в окружении и с тяжелыми боями разрозненными группами вырывались из котла. Наша 20-я гв. стрелковая дивизия, захватив плацдарм на р. Северский Донец в районе населенного пункта Зали-ман, отбивала жестокие атаки немцев. Противник ежедневно сбрасывал на нас массу листовок. В одной из них писалось:

«За кратковременные попытки овладеть г. Харьков вы понесли огромные потери в живой силе и технике (дается перечень потерь).

Ваши бездарные полководцы Никита Хрущев и Семен Тимошенко специально загнали вас в мешок и устроили мясорубку. Ваше положение безнадежно. Черчилль в Москве ни о чем не договорился и разругался со Сталиным. Янки от вас отказались. Рус-Иван, сдавайся. Вас обманывают. Никакого второго фронта не будет».

Солдаты читали листовку и сердито усмехались. Говорили между собой: «А может быть, нас действительно обманывают? Где же второй фронт?» Рассказывали при этом, что в соседнем полку в плен взяли фрица из 315-й пехотной дивизии, переброшенной из Франции. Пленный показал, что Гитлер перебрасывает из Франции сюда, на Восточный фронт, еще много дивизий, в том числе танковых. Они, немцы, не верят, что англичане и американцы откроют второй фронт на севере Франции. Слухи о допросе пленного фрица быстро распространялись и трогали душу гораздо больше, чем листовки.

«Не падай духом, ребята, — увещевал ротный. — Мы уже не те, что были в 41-м. Хотя нам еще трудно, но мы уже созрели для победы. А второй фронт, верьте мне, будет, обязательно будет. И день расплаты наступит!»

При отсутствии второго фронта в Европе гитлеровское командование в 1942 г. сосредоточило на советско-германском фронте 237 дивизий, что существенно осложнило военную обстановку для СССР, который по-прежнему мог рассчитывать только на собственные силы.

Премьер-министр Черчилль, будучи в Москве, заверил советских руководителей и общественность в том, что второй фронт англосаксы откроют в 1943 г. Но это оказалось также обманом. На конференции в Касабланке (14–28 января 1943 г.) Рузвельт и Черчилль, руководствуясь политическими соображениями и в нарушение ранее достигнутых с СССР договоренностей об открытии второго фронта в Европе, не решили вопроса о. фор-сировании Ла-Манша в 1943 г. Был утвержден план вторжения союзных войск на Сицилию после завершения военных действий в Северной Африке. Это исключало возможность проведения операции по форсированию пролива Ла-Манш в 1943 г. и, по существу, вело к затягиванию войны.

Информируя Сталина об этой конференции, Черчилль и Рузвельт писали 27 января: «…мы намерены сконцентрировать в пределах Соединенного Королевства значительные американские сухопутные и военно-воздушные силы. Эти силы совместно с британскими вооруженными силами в Соединенном Королевстве подготовятся к тому, чтобы снова вступить на континент Европы, как только это будет осуществимо». Сталин запросил более конкретные сведения о намеченной операций и сроках ее осуществления. 12 февраля 1943 г. Черчилль от себя и от имени президента Рузвельта сообщил Сталину: срок — август — сентябрь 1943 г.; силы — порядка трех или четырехсот тысяч человек, весь тоннаж десантных средств, все военно-воздушные силы британской монополии.

Однако некоторое время спустя президент США Рузвельт признался Сталину, что «всеобъемлющее вторжение» на Европейский континент возможно только весной 1944 года.

Сталин на такое признание отреагировал болезненно и с упреком. В своем послании 11 июня 1943 г. он писал Рузвельту: «Как видно из Вашего сообщения, эти решения находятся в противоречии с теми решениями, которые были приняты Вами и г. Черчиллем в начале этого года о сроках открытия второго фронта в Западной Европе.

Вы, конечно, помните, что в Вашем совместном с г. Черчиллем послании от 26 января сего года сообщалось о принятом тогда решении отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и заставить Германию встать на колени в 1943 г.

После этого г. Черчилль от своего и Вашего имени сообщил 12 февраля… что Великобританией и Соединенными Штатами энергично ведутся приготовления к операции форсирования Канала (Ла-Манш. — Н. Ч.) в августе 1943 г. и что если этому помешает погода или другие причины, то операция будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь 1943 г.

Теперь, в мае 1943 г. Вами вместе с г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 г. То есть открытие второго фронта в Западной Европе, уже отложенное с 1942 г. на 1943 г., вновь откладывается, на этот раз на весну 1944 г.

Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом.

Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе — в народе и в армии — произведет это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, принесшей столько жертв, без ожидавшейся серьезной поддержки со стороны англо-американских армий.

Советское правительство, — писал Сталин, — не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны».

Подействовало ли это послание советского руководителя на западных лидеров? Вряд ли. Они обещали лишь ускорить поставки СССР вооружения и других материалов. Что касается второго фронта, то только сама обстановка заставила руководителей США и Англии на встрече в Квебеке (19 августа 1943 г.) наметить осуществление операции «Оверлорд» на май 1944 г.

Возникает вопрос: почему западные союзники поступали не по-союзнически и лукавили, мягко говоря, с открытием второго фронта? Здесь, очевидно, надо отметить два обстоятельства.

Первое обстоятельство было связано с основным принципом политики и стратегии правящих кругов Вашингтона и Лондона: подготовку операции по вторжению в Северо-Западную Францию, безусловно, надо вести и постоянно информировать об этом Россию. Но осуществить эту операцию предполагалось в двух случаях: «Если на русском фронте создастся отчаянное положение или обстановка в Западной Европе будет критической для Германии», то есть действовать точно по указанной формуле Г. Трумэна. Здесь было единое мнение у Рузвельта и Черчилля.

Второе обстоятельство связано с англо-американскими разногласиями, противоречиями при решении ряда проблем: определении главного театра военных действий, о роли операции в Южной Франции, роли вооруженных сил США и Англии в операциях, назначении верховного командующего вооруженными силами на европейском театре военных действий.

При определении главного театра военных действий Черчилль добивался укрепления своих позиций на Балканах, чтобы обеспечить господство на Ближнем Востоке, а также на Средиземном море для удержания коммуникаций к своим колониям. Кроме того, он стремился ввести войска на Балканы и в Восточную Европу, чтобы как можно быстрее остановить продвижение советских войск на Запад. Поэтому он постоянно требовал от Рузвельта направить основные силы на Балканы и в район Средиземного моря, а вспомогательные — в Западную Европу.

Президент Рузвельт и американские военные руководители настаивали на открытии второго фронта в Западной Европе, на севере Франции, считая этот район наиболее выгодным в политическом и военном отношениях. Следовательно, здесь надо наносить главный удар и иметь основные силы, а на Балканах и в районе Средиземного моря наносить вспомогательные удары. В отличие от британского премьера, президент США стремился укрепиться в центре Европы, ослабить колониальную систему Англии и занять доминирующее положение и в Европе, и на Ближнем Востоке. Военная стратегия Рузвельта на этот счет была сформулирована просто: «Решительное наступление должно проводиться во взаимодействии с возможно более сильным русским наступлением на Восточном фронте и второстепенными наступательными действиями повсюду, где удастся[71].

В результате переговоров представителей США и Англии, длительной личной переписки Рузвельта с Черчиллем на конференции в Касабланке (14–23 января 1943 г.) было достигнуто компромиссное соглашение о том, что военные действия американо-английских войск на Европейском континенте могут вестись в Западной, Южной и Юго-Восточной Европе.

По причине указанных обстоятельств открытие второго фронта умышленно затягивалось, порождая недоверие между союзниками. В глубинной основе недоверия союзников были не столько видимые военные причины, а противоречия и борьба между Лондоном и Вашингтоном за «мантию мирового вождя».

Только на Квебекской конференции в августе 1943 г. американцам удалось убедить англичан в необходимости открытия второго фронта на Севере Франции в мае 1944 г. Был согласован план вторжения, согласно которому предстоящая операция «Оверлорд» определялась как главная операция союзных наземных и военно-воздушных сил. Намечалась также второстепенная операция на средиземноморском театре военных действий с целью вывести из войны Италию. План действий на 1944 г. был выгоден США, но полностью не совпадал с замыслом Черчилля и английскими интересами. Поэтому Черчилль неоднократно и небезуспешно пытался пересмотреть его.

Исторические сочинения на Западе, как в прошлом, так и сегодня, неимоверно преувеличивают значение решений квебекской конференции, считая их поворотным моментом в действиях союзников по подготовке открытия второго фронта. Одновременно замалчивают влияние на принятие квебекских решений военных событий на советско-германском фронте: они не упоминаются вообще либо отмечаются вскользь как несущественный фактор.

Между тем на советско-германском фронте произошел коренной перелом в ходе войны в пользу Советского Союза. Разгром фашистских войск под Сталинградом и на Курской дуге поставил гитлеровскую Германию перед катастрофой и явился важнейшим этапом на пути СССР к победоносному завершению войны. Страны фашистского блока оказались в обстановке глубокого военного и политического кризиса. Впереди были новые победы 1944 г.

Уместно будет сказать о том, что к этому времени мощные военно-экономические ресурсы СССР позволили ему в конце 1943 — начале 1944 г. превзойти фашистскую Германию как по общей численности вооруженных сил, так и по их оснащению вооружением и боевой техникой. Соотношение сил в этот период на совете ко-германском фронте было следующим: советские войска превосходили противника по количеству личного состава в 2,1 раза, по орудиям и минометам — в 3,7, по танкам и САУ — в 3 и по боевым самолетам — в 7,3 раза. (История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. Т 5. М., 1963. С. 28.)

Эти данные были известны нашим союзникам и тогда, и теперь. Но они их маскируют, утверждая сегодня в школьных учебниках, что будто бы второй фронт англосаксов был гораздо более важным для перелома и исхода войны, чем сражения на советско-германском фронте. Однако факты истории говорят о другом.

Руководители Лондона и Вашингтона видели неудержимое продвижение советских войск на запад и пришли к мысли, что им надо поторопиться с открытием второго фронта, и не столько ради помощи советскому союзнику, а сколько для того, чтобы успеть ввести войска в Западную Европу до освобождения ее Красной Армией. Помнится, в то время европейские газеты писали о том, что «…паника охватила западных правителей при мысли о возможности падения фашизма и победе коммунизма».

Британский премьер тревожился на этот счет сильнее других и лихорадочно искал иного выхода вместо вторжения в Европу через Северную Францию. Поэтому он сознательно затягивал открытие второго фронта, придерживался курса на поражение СССР, требовал от Рузвельта поддержки «балканского варианта» открытия второго фронта навстречу и наперерез советским войскам. Обстановка вынуждала необходимость встречи лидеров трех ведущих государств.

Вопрос о необходимости встречи трех лидеров впервые поставил президент Рузвельт в послании Сталину 2 декабря 1942 г., предложив «…втроем встретиться в недалеком будущем». Через пару дней Черчилль предложил «встретиться в январе где-нибудь в Северной Африке».

Сталин ответил Рузвельту и Черчиллю отказом: «…время сейчас такое горячее, что даже на один день мне нельзя отлучиться».

Рузвельт был разочарован таким ответом и просил согласие Сталина о том, чтобы «установить предварительную дату для встречи в Северной Африке приблизительно около 1 марта».

Сталин 14 декабря 1942 г. вновь ответил отказом: «…не имею возможности отлучиться из Советского Союза ни в ближайшее время, ни даже в начале марта». Одновременно он просил президента о том, что хотел бы знать, «какие именно вопросы предполагалось Вами, г. Президент, и г. Черчиллем обсудить на нашем совместном совещании». Предлагалось решить эти вопросы в порядке переписки.

5 мая 1943 г. Рузвельт через своего представителя в Москве направил Сталину личное письмо, в котором сообщалось:

первое — о необходимости «личной встречи между нами» для выработки согласованных действий в войне против Германии и после ее разгрома;

второе — где встретиться? Об Африке не может быть и речи, так как Хартум — британская территория. Исландия «мне не нравится», так как трудный перелет и надо будет приглашать Черчилля. «Я предлагаю, чтобы мы встретились либо на Вашей, либо на моей стороне Берингова пролива».

26 мая 1943 г. Сталин ответил Рузвельту, что «такая встреча необходима и ее не следует откладывать… Но я не могу уехать из Москвы в течение июня месяца. Поэтому я предложил бы устроить нашу встречу в июле или августе». Обещал о своей готовности за две недели до дня встречи уведомить президента.

6 сентября 1943 г. Рузвельт в послании Сталину выразил надежду и готовность встретится втроем в Северной Африке между 15 ноября и 15 декабря.

В ответном послании 8 сентября Сталин сообщил Рузвельту, что «Ваше предложение о времени встречи мне представляется приемлемым. Местом же встречи было бы целесообразно назначить страну, где имеется представительство всех трех государств, например Иран».

Начиная с 10 сентября по 8 ноября 1943 г. Рузвельт и Черчилль уговаривают Сталина изменить место встречи, предлагая взамен Тегерана Кипр, Хартум, Египет, Каир. Асмара (Эритрея), Хаббания (50 миль зап. Багдада), Басра, любое другое место. При этом назывались прелести земного рая: роскошные виллы, императорские дворцы, отели, золотые морские пляжи, лазурные берега рек и морей, королевские яхты, комфортабельные гостиницы и прочие соблазны земной жизни.

Однако Сталин был непреклонен. 19 октября он через посла в Америке А. Громыко сообщил Рузвельту: «К сожалению, я не могу принять в качестве подходящего какое-либо из предлагаемых Вами взамен Тегерана мест для встречи… Военные операции требуют повседневного руководства Главной Ставки и моей личной связи с командованием. В Тегеране эти условия могут быть обеспечены наличием проволочной телеграфной и телефонной связи с Москвой, чего нельзя сказать о других местах. Именно поэтому мои коллеги настаивают на Тегеране как месте встречи».

Черчилль согласился на Тегеран, президент Рузвельт с этим местом не был согласен. Тогда Сталин предложил Рузвельту альтернативу: или отложить встречу до более спокойного времени, или в любом другом месте «меня мог бы заменить на этой встрече мой первый заместитель в Правительстве В. М. Молотов, который при переговорах будет пользоваться, согласно нашей Конституции, всеми правами Главы Советского Правительства».

Альтернатива Рузвельта не устраивала. Он должен встретиться с «дядюшкой Джо», своими глазами увидеть этого удивительного человека, о котором ему так много рассказывали Гарри Гопкинс и посол США в СССР Уильям Аверелл Гарриман.

8 ноября 1943 г. Рузвельт сообщил Сталину: «Я решил отправиться в Тегеран и это меня радует… Я придаю чрезвычайное значение тому, чтобы Вы, г-н Черчилль и я встретились. Даже если наша встреча продлится только два дня… Я с удовольствием ожидаю хорошей беседы с Вами».

Тегеранская конференция состоялась 28 ноября — 1 декабря 1943 г. Эта была первая встреча руководителей СССР, США, Англии (Сталина, Рузвельта, Черчилля). На конференции рассматривались следующие вопросы: главный — об открытии второго фронта против гитлеровской Германии; другие — о координации дальнейших военных действий, о послевоенном сотрудничестве и обеспечении прочного мира.

С какими позициями и планами приехали великие государи в Тегеран?

Сталин прибыл на конференцию в обстановке выдающихся побед Советских Вооруженных Сил — завершился коренной перелом не только в ходе Великой Отечественной, но и всей Второй мировой войны. Красная Армия освободила 2/3 советской территории, завершила битву за Днепр, вела сражения за Ровно, Житомир, Кировоград, Кривой Рог, Херсон, Перекоп, Керчь. Однако фашистская Германия еще оставалась сильным противником, она распоряжалась ресурсами почти всей Европы, удерживала часть захваченной ею советской земли. Для окончательной победы необходимо было величайшее напряжение всех сил советского народа.

Но отблески победы уже просматривались и мы, фронтовики, это чувствовали особенно. Стратегическая инициатива была в наших руках и ничто не могло остановить наше наступление.

В этой обстановке у Сталина были все основания взять инициативу проведения конференции в свои руки и потребовать от союзников открытия второго фронта без подвоха, без обмана. Хватит лицемерить. Пора раскрыть свои планы и сказать мировому сообществу: готовы ли США и Англия открыть второй фронт, когда и где?

По всем другим вопросам Сталин также имел право выдвигать перед союзниками такие требования, которые соответствовали основному вкладу СССР в дело разгрома фашистской Германии. Скажу прямо: советский руководитель блестяще справился со своими обязанностями на Тегеранской конференции и добился всего того, что им было задумано.

Президент Рузвельт, отправляясь на конференцию, хорошо осознавал международную обстановку. Он не скрывал от своего ближайшего окружения, что очень опасается за дальнейшую отсрочку второго фронта. В самолете он сказал своему сыну Эллиоту, что «если дела России пойдут и дальше так, как сейчас, то возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится!»

Специальный помощник президента Г. Гопкинс высказал мнение, что, если США и Англия не будут «действовать быстро и наверняка, может произойти одно из двух: либо Германия станет коммунистической, либо там наступит полная анархия… Дело, конечно, будет обстоять гораздо проще, если в момент краха Германии серьезные силы английских и американских войск будут находиться во Франции или в Германии, но мы должны разработать план на тот случай, если Германия падет до того, как мы окажемся во Франции».

На совещании с американскими начальниками штабов 19 ноября 1943 г. на борту линкора «Айова» по пути в Каир президент Рузвельт обратил внимание присутствующих на то, что советские войска находятся всего лишь «в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии. Если они форсируют реку Буг, что они могут сделать в ближайшие две недели, — сказал он, — они окажутся на пороге Румынии».

Все это тревожило Рузвельта. В сознании рождались многочисленные планы, но все они сводились к одному — необходимо употребить все усилия, чтобы вместе с Англией оккупировать большую часть Европы. Президент видел расчлененную Европу: Англия пусть забирает Францию, Бельгию, Люксембург, южную часть Германии; Соединенные Штаты оставят за собой Северо-Западную Германию, обязательно Рурский бассейн, порты Бремен, Гамбург и крайне важно взять Берлин. Тогда пусть Советы занимают территорию к востоку от него.

«Такова будет моя программа, — решил Рузвельт, — но осуществление ее требует обязательной высадки англо-американских войск в Западной Европе, на севере Франции не позднее мая 1944 г.»

Премьер-министр Черчилль тревожился еще в большей степени, чем американцы, тем, что войну выигрывает Россия. «Если Англия, — рассуждал сам с собой Черчилль, — не выйдет из этой войны на равных условиях с Россией, ее положение на международной арене может резко измениться в худшую сторону, так как Россия будет «дипломатическим хозяином мира». Что же делать, как спасти положение?

С горечью и раздражением Черчилль видел после войны два колосса. В Европе — Россия. Другим колоссом будет Америка. А где будет «маленькая Британия?» Огромный русский медведь и огромный американский бизон будут управлять миром. А что делать Британии? Самое главное — нельзя терять времени!

Черчилль нашел выход из опасного положения. Надо активизировать военные действия англо-американских войск, но прежде всего необходимо пересмотреть стратегические планы, принятые в Квебеке в августе 1943 г.: отказаться или по меньшей мере добиться дальнейшей отсрочки открытия второго фронта на севере Франции и заменить его операциями в Италии, на Балканах и в Эгейском море, с выходом в конечном счете в Юго-Восточную Европу, к западной границе России.

«Самое важное сейчас, — считал Черчилль, — это убедить президента Рузвельта в том, что Россия достигла военных успехов, превосходящих все ожидания, и ее победоносное наступление продолжается. Следовательно, осознание значения этого фактора настоятельно требует пересмотра стратегических решений, принятых в Квебеке». Позднее в своих мемуарах Черчилль писал: «Я считал чрезвычайно важным встретиться с русскими, уже имея ясную и согласованную точку зрения… по важнейшим проблемам операции «Оверлорд» и достигнув с американцами общего согласия относительно операции «Оверлорд» и ее влияния на средиземноморский театр».

Планы Черчилля вытекали из общей политики сохранения и укрепления британской колониальной империи в районе Средиземноморья, независимо от того, каковы будут мирные условия. В Тегеране британский премьер предпринял последнюю и, можно сказать, отчаянную попытку отстоять свои планы[72].

Таковы были планы и намерения руководителей трех государств перед встречей в Тегеране. По-крупному можно сказать так: встретились две стратегии — балканская Черчилля и второго фронта в Западной Европе Рузвельта и Сталина. Сегодня неохотно вспоминают в Вашингтоне и Лондоне о некоторых моментах конференции, хотя значимость и поучительность их неоценимы.

Напомню коротко о содержании переговоров трех лидеров. Дискуссию о втором фронте на первом заседании 28 ноября открыл президент Рузвельт. Он сообщил, что операция через Ла-Манш, как было решено в Квебеке, будет осуществлена около I мая 1944 г.

Однако президент тут же оговорился, что если США и Англия будут проводить крупные десантные операции в Средиземном море, то вторжение во Францию, возможно, придется отложить на 2–3 месяца.

«Но мы не хотим откладывать дату вторжения через канал дальше мая или июня месяца. В то же время имеется много мест, где могли бы быть использованы англо-американские войска. Они могли бы быть использованы в Италии, в районе Адриатического моря, в районе Эгейского моря, наконец, для помощи Турции, если она вступит в войну».

Рузвельт спросил у Сталина, каким образом союзники могли бы наиболее существенно облегчить положение Советского Союза, а также как лучше использовать англо-американские силы, находящиеся в районе Средиземного моря?

Сталин предельно четко заявил следующее:

«Наилучший результат дал бы удар по врагу в Северной или в Северо-Западной Франции, которая является наиболее слабым местом Германии. Здесь должно осуществляться вторжение через Ла-Манш.

Итальянский театр для наступления на Германию не годится, так как горы Альпы закрывают путь в Германию.

Операции в районе Средиземного моря имеют второстепенное значение лишь для обеспечения свободного плавания судов союзников в этой акватории, но не для наступления на Германию.

Советская делегация предлагает принять за основу всех операций в 1944 г. операцию «Оверлорд», то есть высадку союзных войск на северо-западе Франции, и в качестве поддержки ее осуществить вторжение в Южную Францию — либо одновременно с первой операцией, либо немного ранее или позднее ее… По опыту наших операций мы знаем, что успех достигается тогда, когда удар наносится с двух сторон… Я думаю, что и в данном случае было бы хорошо осуществить операцию с юга и севера Франции».

Британский премьер-министр Черчилль, довольный в душе заявлением колеблющегося Рузвельта, с присущей ему хитрецой стал излагать участникам конференции достоинства своего стратегического плана, напуская на него альбионского тумана.

Он не высказался прямо против создания второго фронта во Франции. Наоборот, Черчилль говорил о вторжении через канал как о деле решенном: «Мы давно договорились с Соединенными Штатами о том, чтобы атаковать Германию через Северную или Северо-Западную Францию, для чего проводятся обширные приготовления». Но срок вторжения еще далек. Он наступит через шесть месяцев. Праздное пребывание армий союзников в районе Средиземного моря он считает очень отрицательным фактом.

Черчилль предложил тем временем заняться выполнением трех задач, имевших, по его мнению, первостепенное значение: 1) Активизировать итальянскую кампанию, взять Рим в январе 1944 г., продвинуться севернее Рима, после чего провести высадку в Южной Франции. 2) Предпринять диверсионные акты в Югославии и организовать снабжение оружием югославских партизан. 3) Вовлечь Турцию в войну на стороне союзников, для чего провести небольшие операции в восточной части Средиземного моря.

Сталин понял, что итало-балкано-турецкие планы Черчилля, направленные на укрепление английских позиций на Средиземном море против России, не отвечали ни общим целям борьбы антигитлеровской коалиции, ни объективным условиям ведения войны в Европе. Британский премьер вел линию на затягивание войны и увеличение числа жертв.

Сталин говорит Черчиллю, что Красная Армия рассчитывает на осуществление десанта в Северной Франции. Он боится, что если этой операции в мае месяце не будет, то ее не будет вообще, так как через несколько месяцев погода испортится и высадившиеся войска нельзя будет снабжать в должной мере… Поэтому он хочет твердо знать, состоится операция «Оверлорд» или нет и когда?

Черчилль заявил, что он не может «пожертвовать операциями в Средиземном море и поэтому не может гарантировать, что для операции «Оверлорд» будет выдержана дата 1 мая 1944 г.

Надо отдать должное Сталину, в критический момент конференции он действовал решительно, чтобы побудить союзников открыть второй фронт на западе Европы не позднее мая 1944 г. Об этом должен знать весь мир… Сталин несколько раз пытался получить ответ от Черчилля, когда начнется высадка союзников в Европе, то есть когда будет открыт второй фронт. Но он так и не получил ответа. Сталин встал с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:

— У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается…

Черчилль в замешательстве, боясь, что конференция может быть сорвана, заявил:

— Маршал неверно меня понял. Точную дату можно, назвать — май 1944 г.

Атмосфера несколько разрядилась. Участники конференции продолжали работу. Западные союзники заняли более конструктивную позицию.

Как известно, срок проведения операции «Оверлорд» — май 1944 г. — был тем не менее нарушен. Высадка англо-американских войск на французское побережье состоялась лишь 6 июня 1944 г.

Представляет интерес разговор трех лидеров о назначении командующего операцией «Оверлорд» и по некоторым другим вопросам.

«Сталин. Если можно, то я хотел бы получить ответ на вопрос о том, кто будет назначен командующим операцией «Оверлорд»?

Рузвельт. Этот вопрос еще не решен.

Сталин. Тогда ничего не выйдет из операции «Оверлорд». Кто несет моральную и военную ответственность за подготовку и выполнение операции? Если это неизвестно, тогда операция «Оверлорд» является лишь разговором.

Рузвельт. Английский генерал Морган несет ответственность за подготовку операции «Оверлорд».

Сталин. Кто несет ответственность за проведение операции «Оверлорд»?

Рузвельт. Нам известны все лица, которые будут участвовать в осуществлении операции «Оверлорд», за исключением главнокомандующего этой операцией.

Сталин. Должно быть одно лицо, которое отвечало бы как за подготовку, так и за проведение операции… Я хочу, чтобы меня правильно поняли, что русские не претендуют на участие в назначении главнокомандующего, но русские хотели бы знать, кто будет командующим. Русские хотели бы, чтобы он скорее был назначен и чтобы он отвечал как за подготовку, так и за проведение операции «Оверлорд».

Черчилль. Мы вполне согласны с тем, что сказал маршал Сталин, и я думаю, что президент согласится со мной в том, что через две недели мы назначим главнокомандующего и сообщим его фамилию. Но я не думаю, что те многие возможности, которые имеются в Средиземном море, должны быть немилосердно отвергнуты, как не имеющие значения, из-за того, что использование их задержит осуществление операции «Оверлорд» на 2–3 месяца…

Сталин. Операции в районе Средиземного моря, о которых говорит Черчилль, это только диверсии. Я не отрицаю значения этих диверсий.

Черчилль. По нашему мнению, многочисленные британские войска не должны находиться в бездействии в течение шести месяцев. Они должны вести бои… Мы должны оказывать помощь нашим русским друзьям.

Сталин. По Черчиллю выходит, что русские требуют от англичан того, чтобы англичане бездействовали».

На конференции Сталин жестко поставил вопрос о том, что настало время координировать военные операции союзников. Кроме того, сделал заявление, что советские войска предпримут наступление примерно в то же время, что и операция «Оверлорд», с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного на Западный фронт. Он отверг «балканский вариант» Черчилля, получив поддержку в этом вопросе Рузвельта (за обещание Сталина объявить войну Японии через 2 месяца после разгрома Германии). Так родилась общая военная стратегия союзников — главный результат тегеранской встречи.

В послании И. В. Сталину, полученном в Москве 7 декабря 1943 г., президент Ф. Рузвельт писал: «Было решено немедленно назначить генерала Эйзенхауэра командующим операциями по форсированию канала».

В ответном послании от 10 декабря 1943 г. Сталин писал: «Ваше послание о назначении генерала Эйзенхауэра получил. Приветствую назначение генерала Эйзенхауэра. Желаю ему успеха в деле подготовки и осуществления предстоящих решающих операций».

По первому, главному вопросу конференции И. В. Сталин предложил дать военной комиссии, на создании которой настаивали президент и премьер-министр, совершенно определенную директиву, которая включала бы следующие три пункта: 1) Срок операции «Оверлорд» не должен быть отложен, предельным сроком должен быть май 1944 г.; 2) Операция «Оверлорд» должна быть поддержана вспомогательной операцией на юге Франции; 3) Следует поторопиться с назначением главнокомандующего операцией «Оверлорд».

Рузвельт и Черчилль согласились с предложением Сталина. 1 декабря 1943 г. Рузвельт, Сталин и Черчилль парафировали военные решения Тегеранской конференции, которые предусматривали проведение операции «Оверлорд» в течение мая 1944 г. одновременно с операцией против Южной Франции. Далее указывалось, что конференция приняла к сведению заявление маршала Сталина о том, что советские войска предпримут примерно в то же время наступление с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного фронта на Западный. Конференция согласилась, что военные штабы трех держав «должны отныне держать тесный контакт друг с другом в отношении предстоящих операций в Европе».

Таким образом, на Тегеранской конференции конфликт интересов трех лидеров по главному вопросу встречи удалось заглушить и не допустить худшего в их союзе — угрозы срыва открытия второго фронта. Позитивную роль в тушении пожара, безусловно, сыграл «дядюшка Джо», который во многом способствовал установлению доверия и взаимопонимания между лидерами, укреплению их веры в победу. Фактически на конференции Сталин был хозяином, а за его спиной стояли Красная Армия и могучая Советская держава.

Президент Рузвельт поначалу занимал неопределенную, выжидательную позицию в вопросе о втором фронте. Однако упрямая, откровенно настырная антисоветская направленность действий Черчилля в решении главного вопроса встречи склонила Рузвельта в пользу «дядюшки Джо». «Всякий раз, — говорил президент своему сыну Эллиоту в Тегеране, — когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствовавшим было совершенно ясно, чего он на самом деле хочет. Он прежде всего хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если возможно, в Венгрию. Это понимал Сталин, понимал я да и все остальные»[73].

Компромиссная, здравомыслящая позиция американского президента в Тегеране и в последующем позволила удержать союзников в едином союзе до конца войны. Именно благодаря Рузвельту английскому премьер-министру не удалось в Тегеране добиться своих целей. Сталин, поддержанный Рузвельтом, настоял на принятии решения об открытии второго фронта во Франции в мае 1944 г., что соответствовало интересам всей антигитлеровской коалиции и скорейшего победоносного завершения войны в Европе.

Все эти факторы обеспечили успешное завершение Тегеранской конференции. Несмотря на коренные различия в политическом и социальном строе СССР, с одной стороны, и США и Англии — с другой, страны сумели преодолеть разногласия и найти пути к сотрудничеству.

В подписанной руководителями трех союзных держав декларации подчеркивалось, что СССР, США и Англия будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

В истории военного искусства мало найдется примеров больших военных операций, совместно проводимых тремя крупными державами против обшего врага, которые были осуществлены с такой полнотой и точностью, с какой был осуществлен план совместных ударов против Германии, выработанный на Тегеранской конференции.

После тегеранской встречи военное сотрудничество трех держав развивалось относительно нормально. С открытием второго фронта осуществлялась постоянная связь между генеральными штабами и главнокомандующими, а также главами государств.

Как проходило открытие второго фронта? Вначале союзники планировали осуществить одновременную высадку войск с Англии на северное побережье Франции и из района Северного моря на южное побережье Франции. Но Черчилль настойчиво требовал отказаться от высадки на юге Франции и сосредоточить все силы союзников в Средиземном море для наступления в Италии и последующего продвижения на Балканы. В результате споров было принято решение: высадку в Южной Франции не отменять, а отложить ее на более поздний срок. Балканский вариант не прошел.

Замысел вторжения через Ла-Манш (операция «Оверлорд») состоял в том, чтобы захватить плацдармы в Нормандии и Бретани, овладеть имеющимися там портами и обеспечить высадку главных сил экспедиционных войск. Затем наступать в восточном направлении и занять территорию Северо-Западной Франции. В дальнейшем намечалось во взаимодействии с войсками, высадившимися на юге Франции, предпринять новое наступление.

Второй фронт в Европе начался вторжением вооруженных сил США и Англии в Нормандию в начале июня 1944 г. Нормандская операция (6 июня — 24 июля) — наиболее крупная десантная операция Второй мировой войны. В ней участвовало: сухопутных войск — 39 дивизий, 12 отдельных бригад, 10 отрядов «командос» и «рейнджере»; ВВС — 10 860 боевых и более 2300 транспортных самолетов, 2600 планеров; ВМС — свыше 1210 боевых кораблей и катеров, 4120 десантных судов и высадочных средств, а также 1600 вспомогательных и торговых судов. Общая численность экспедиционных сил на 6 июня составляла 2 876 439 человек, из них 1 533 000 — американские войска.

Соотношение сил к началу вторжения на европейском театре военных действий:

К этому следует добавить абсолютное господство союзников на море. Все боеспособные войска гитлеровцев находились на советско-германском фронте. Основу немецких войск Западного фронта, начиная с 1943 г., составляли старики, оснащенные устаревшим вооружением. Никакого «Атлантического вала», то есть противодесантной обороны немцев, в том виде, как его рекламировали гитлеровская и англо-американская печать, практически не существовало.

Ширина пролива Ла-Манш по линии Саутгемптон — Шербур 154 км, глубина 35—200 м. Фронт высадки: по плану — 80 км, фактически — 40 км. К. исходу 5 июня первая волна транспортов десантных сил (287 тыс. человек) прибыла в район в 50–60 км от южного побережья Англии. Отсюда десантные отряды направились по десяти заранее протраленным фарватерам в залив Сены. «На всем пути армады, — писал Монтгомери, — со стороны противника не было проявлено никакой реакции, и это было настолько необъяснимо, что все движение казалось окруженным атмосферой нереальности»[74].

После полуночи 6 июня началась выброска 3 воздушно-десантных дивизий, в которой участвовали 2400 самолетов и 850 планеров, а утром 6 июня первые отряды морского десанта вступили на берег. К исходу первого дня было захвачено три плацдарма глубиной от двух до десяти километров.

Всего на побережье Нормандии 6 июня находилось 5 пехотных, 3 воздушно-десантных дивизии и несколько танковых полков. К 12 июня захваченный общий плацдарм составлял по фронту до 80 км и в глубину 13–18 км.

Таким образом, второй фронт, открытие которого не было осуществлено ни в 1942 г., ни в 1943 г., был наконец открыт.

В ночь на 13 июня против Англии впервые было применено новое немецкое оружие — самолеты-снаряды «Фау-1». Выпущенный на другой день второй снаряд «Фау-1» сбился с курса, покружил в воздухе и взорвался недалеко от командного пункта Гитлера[75].

Учитывая сложную обстановку для Германии на Востоке и Западе, гитлеровское командование приняло решение отвести свои войска из Франции и Бельгии на западную границу Германии и подготовить контрнаступление на Западном фронте. Его цель: внезапным ударом разгромить союзные армии на северном участке фронта и создать предпосылки для переговоров с США и Англией о почетном для Германии сепаратном мире. Это позволило бы также бросить все силы против Советского Союза. Гитлер рассчитывал сыграть на разногласиях между СССР, с одной стороны, США и Англией — с другой, расколоть антифашистскую коалицию и избежать полного поражения.

Гитлеровские войска должны были нанести удар на арденнском участке фронта, стремительно продвинуться в северо-западном направлении на Антверпен, отрезав тем самым английские, канадские и американские армии в районе Ахена от ее союзников, воюющих во Франции. Планируя контрнаступление в Арденнах, Гитлер исключал возможность поддержки англо-американцев силами с Восточного фронта, так как советские войска вели наступление в Заполярье, Прибалтике и в Восточной Пруссии.

Все расчеты немцы делали на внезапность удара и отсутствие прямой помощи с Востока и были во многом правы. «75 тысяч американских солдат на фронте от Эн-тернаха до Моншау, — писал американский историк Дж. Толэнд, — в ночь на 16 декабря легли спать как обычно. В этот вечер ни один из американских командующих всерьез не предполагал крупного немецкого наступления».

Застигнутые врасплох янки растерялись и начали беспорядочно отступать, а на ряде участков отступление превратилось в паническое бегство. Как писал американский военный корреспондент, немецкие войска «…прорвали нашу линию обороны на фронте в 50 миль и хлынули в этот прорыв, как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы»[76].

Небезынтересным в этой «операции бегства» является, например, такой факт, что впереди немецких частей на трофейных «джипах» двигались переодетые в американскую военную форму и вооруженные американским оружием головорезы 150-й танковой бригады, которой командовал офицер СС Отто Скорцени, наводя ужас на американские штабы и тыловые части. Тот самый Скорцени, который возглавлял смелую и успешную операцию по освобождению Муссолини из заключения в Гран-Сассо.

Черчилль 6 января 1945 г. обратился к Сталину за помощью. Он просил, чтобы Советские Вооруженные Силы срочно предприняли «крупное наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января». Сталин 9 января ответил: «…учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января». Черчилль в английском парламенте сказал: «Маршал Сталин весьма пунктуален. Он скорее опережает свои сроки, чем отстает от них в комбинированных действиях с союзниками».

Сталин сдержал свое обещание. 15 января он в послании Рузвельту сообщал: «После четырех дней наступательных операций на советско-германском фронте я имею теперь возможность сообщить Вам, что, несмотря на неблагоприятную погоду, наступление советских войск развертывается удовлетворительно. Весь Центральный фронт, от Карпат до Балтийского моря, находится в движении на Запад. Хотя немцы сопротивляются отчаянно, они все же вынуждены отступать. Не сомневаюсь, что немцам придется разбросать свои резервы между двумя фронтами, в результате чего они будут вынуждены отказаться от наступления на Западном фронте».

Таким образом, Сталин выполнил свое обещание, данное союзникам. По его приказу 12 января 1945 г. началось грандиозное наступление Советских Вооруженных Сил — четыре стратегические наступательные операции (Восточно-Прусская, Висло-Одерская, Будапештская, Западно-Карпатская).

Боевые действия развернулись на фронте около 2000 км. В них участвовало 8 фронтов, 390 дивизий и большое число отдельных соединений и частей — всего около 5 млн человек.

Трудно описать словами, какой силы удары обрушились на противника. Вся эта военная мощь, как огромный девятый вал, 12 января двинулась неудержимо на Запад. В результате этих операций были освобождены Польша, Восточная Пруссия, южные районы Чехословакии, восточная часть Австрии с г. Веной, Венгрия, Югославия, советские войска вступили на территорию Германии и вышли к р. Одер, захватив ряд плацдармов на его западном берегу. Потери германских войск были огромны: окружена и уничтожена 188-тысячная группировка немцев в Будапеште, уничтожены на других фронтах около 70 дивизий и понесли тяжелые потери свыше 40 дивизий противника, огромные невосполнимые потери понесли немецко-фашистские войска в людях и технике. Германия оказалась на грани катастрофы. А советские войска продолжали наступление.

Какое влияние оказали названные выше стратегические операции Советской Армии на события на Западе?

Во-первых, в результате наступления советских войск Германия оказалась в катастрофической общей стратегической обстановке. План Гитлера по разгрому союзников рухнул. Он вынужден был отказаться от своего замысла на Западе и, чтобы оттянуть временно катастрофу, остановил здесь наступление и в срочном порядке начал перебрасывать танковые дивизии на Восточный фронт. Англо-американские войска в Арденнах были спасены от разгрома.

Президент Рузвельт 18 января писал Сталину: «Подвиги, совершенные Вашими героическими воинами раньше, и эффективность, которую они уже продемонстрировали в этом наступлении, дают все основания надеяться на скорые успехи наших войск на обеих фронтах. Время, необходимое для того, чтобы заставить капитулировать наших варварских противников, будет резко сокращено умелой координацией наших совместных усилий»[77].

Премьер-министр Черчилль 27 января в послании Сталину сообщал свое мнение: «Мы восхищены Вашими славными победами над общим врагом и мощными силами, которые Вы выставили против него. Примите нашу самую горячую благодарность и поздравление по случаю исторических подвигов»[78].

Во-вторых, в результате ряда поражений на советско-германском фронте ресурсы фашистской Германий были истощены. Немецко-фашистское командование не смогло создать ударной группировки для достижения поставленных целей на Западном фронте, так как ни сухопутных войск, ни авиации у немцев не было. Недоставало артиллерии, боеприпасов, горючего. Создание фольксштурма из юношей 15—17-летнего возраста позволило немцам увеличить свои войска на Западном фронте примерно на 15 дивизий, но это были неполноценные, «потешные» войска в боевом отношении, не имеющие военной подготовки. Все боеспособное по приказу Гитлера перебрасывалось на Восточный фронт.

В-третьих, решительные действия советских войск привели к тому, что фашистская Германия оказалась зажатой в тисках войны на два фронта. Согласованные действия союзников по антигитлеровской коалиции привели ее к агонии и ускоренному окончательному разгрому.

Войска антигитлеровской коалиции, действующие против германо-фашистских сил, составляли к началу 1945 г. около 12 млн человек, из них США имели 3,7 млн человек, Великобритания —1,5 млн человек, Советский Союз после трех с половиной лет кровопролитной войны обладал на советско-германском фронте мошной армией, насчитывавшей 6,7 млн человек, орудий и минометов — 107,3 тыс., танков и самоходно-артиллерийских установок — 12,1 тыс., боевых самолетов — 14,7 тыс.

Германская армия на всех фронтах насчитывала 5,6 млн человек. На советско-германском фронте она имела 3,7 млн человек, орудий и минометов — 56,2 тыс., танков и штурмовых орудий — 8,1 тыс., боевых самолетов — 4,1 тыс.

Дальнейшее взаимодействие союзников было достигнуто главами СССР, США, Англии на Ялтинской (Крымской) конференции 4—11 февраля 1945 г. Она проходила на завершающем этапе войны в условиях открытия второго фронта в Европе, когда союзные войска прорывали линию обороны Зигфрида на подступах к Рейну, а наша армия, освободив Польшу, вступила в восточную часть Германии, находясь в 60 км от Берлина.

В совместном коммюнике, опубликованном 13 февраля, главы трех держав заявили, что на конференции они рассмотрели и определили свои военные планы в целях окончательного разгрома общего врага, полностью согласовали и детально спланировали сроки, размеры и вопросы координации новых мощных ударов, которые будут нанесены Германии, договорились об общей политике и планах обращения с Германией после ее полного поражения, включая условия безоговорочной капитуляции Германии. «Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира». Лидеры трех держав подчеркнули, что в их планы «не входит уничтожение германского народа» и что после искоренения нацизма и милитаризма он сможет занять достойное место в сообществе наций.

На конференции был решен вопрос о создании совместно с другими миролюбивыми государствами универсальной международной организации для поддержания мира и безопасности. Установлено, что 25 апреля 1945 г. в Сан-Франциско будет созвана конференция Организации Объединенных Наций для подготовки устава такой организации.

Были решены другие вопросы: о польском правительстве и о границах Польши, о Югославии, о вступлении СССР в войну против Японии через 2–3 месяца после капитуляции Германии при условии сохранения существующего статус-кво Монгольской Народной Республики, восстановления принадлежавших России прав, нарушенных в результате русско-японской войны 1904–1905 гг., а также передачи СССР Курильских островов.

Решения Ялтинской конференции были дополнены и закреплены на Берлинской (Потсдамской) конференции 17 июля — 2 августа 1945 г. (последней конференции союзных государств в период Второй мировой войны).

Казалось бы, достигнутые соглашения глав трех великих держав заложили хороший фундамент для будущего мира в Европе и справедливого послевоенного устройства в мире. Однако под этот фундамент одновременно подкладывалась огромная фугасная бомба. По мере приближения конца войны правящие круги США и Англии вели линию к тому, чтобы занять господствующее положение в мире. Антисоветские тенденции в их политике, направленной на противодействие росту влияния Советского Союза, постоянно усиливались.

Еще до начала Крымской конференции американская и английская делегации 30 января — 2 февраля 1945 г. провели совещание на о-ве Мальта, на котором был принят план завершающего этапа военных действий в Германии. При этом британский премьер решительно настаивал на том, чтобы начать англо-американские операции как можно скорее, пока наступление русских на Восточном фронте не завершилось полным поражением немцев.

При обсуждении германского вопроса Черчилль уже не настаивал на расчленении Германии, чего он требовал ранее, а искал возможность использования Германии в будущем в антисоветских целях. В английских и американских реакционных кругах начали вынашиваться планы создания после войны блока западноевропейских государств, включая Англию, Францию, Бельгию, разумеется, Германию и другие страны. Таким образом, кирпичики будущего агрессивного блока НАТО закладывались Черчиллем еще на Крымской и Потсдамской конференциях.

В то же время в недрах англо-американской антисоветской политики начали вызревать корни «холодной войны» против Советского Союза, с тем чтобы не допустить укрепления сил социализма, помешать росту их влияния в мире, а если представится возможность, загубить СССР силами извне и изнутри.

Данью политике «холодной войны» явилась кампания против решений Крымской конференции, начатая западными реакционными кругами и поддержанная правой буржуазной историографией, в первую очередь в США. Некоторые из историков Америки стали подавать решения Крымской конференции чуть ли не как предательство американских интересов со стороны президента Ф. Рузвельта. Одновременно ему противопоставлялся Черчилль как истинный защитник не только английских, но и западных интересов в целом, непримиримый оппонент Сталина.

Как мне представляется, для того чтобы определить роль Черчилля в антигитлеровской коалиции, надо ответить на вопрос: чем была вызвана его энергичная борьба против германского фашизма? Конечно, не тем, что он стал союзником СССР, так как это был союзник поневоле. Черчилль всегда прежде всего руководствовался британскими интересами, против которых выступала гитлеровская Германия. Для Черчилля антигитлеровская коалиция была борьбой против политических и экономических противников Англии. Если бы нацистская Германия не создала угрозы (военной, политической, экономической) для Великобритании, то Черчилль вряд ли выступил бы против нее и уговорил бы США сделать то же самое.

О взаимоотношениях Сталина и Черчилля пишут по-разному. Иногда падкие на сенсацию знатоки-журналисты свидетельствуют о том, что якобы «…сын сапожника из заштатного грузинского городка Гори восседал за столом с английским аристократом Черчиллем, который не питал нежных чувств к своему вынужденному союзнику» и относился к нему свысока.

Между тем на деле все было как раз наоборот. Аристократ Черчилль считал за честь, если во время совещаний ему уделял внимание «сапожник» Сталин и был на седьмом небе, когда советский лидер поддерживал или соглашался с его высказываниями. Аристократ Черчилль восхищался умственными способностями Сталина, его прозорливостью и умением почти мгновенно проникать в сущность обсуждаемых проблем.

Что касается человеческого отношения «сапожника» к аристократу, то оно симпатией не отличалось и носило сугубо деловой и нередко резкий характер.

Во время Ялтинской конференции состоялся обед, на котором Черчилль произнес тост, как он сам писал, «на серьезную тему». «Я возлагаю, — сказал Черчилль, — свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина… которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета». Черчилль говорил, что считает жизнь маршала Сталина «драгоценнейшим сокровищем» и шагает по земле с большой смелостью и надеждой сознавая, что «находится в дружеских и близких отношениях с великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру».

Автор книги «Уинстон Черчилль. Политическая биография» В. Г. Трухановский отмечает, что эти слова были уж очень далеки от истинных чувств Черчилля. Вероятно, Сталин решил показать Черчиллю, что не верит в такую пылкую любовь британского премьера. Он ответил: «Я хочу выпить за наш союз… В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: а почему бы мне не обмануть своего союзника? Но я как наивный человек считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга. Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны».

Черчилль понял, что это серьезный разговор, а не шутка, и много лет спустя в мемуарах написал: «Я никогда не думал, что он может быть таким откровенным»[79].

По воспоминаниям очевидцев, отношение Рузвельта с Черчиллем было противоречивым. Довольно часто Рузвельта утомляло упрямство британского премьера. Например, в Ялте, как вспоминает государственный секретарь Стеттиниус, после начала очередной речи Черчилля президент послал американской делегации записку: «Опять полчаса болтовни». Говоря о своих взаимоотношениях с британским премьером, Рузвельт как-то сказал: «Я от него устал! И вы устанете, если вам придется истратить пять часов, как только что сделал я, пытаясь втащить Уинстона в тачке на крутой холм». Вместе с тем Рузвельт привык к Черчиллю и высоко его ценил[80].

Отношения Сталина и Рузвельта были взаимно доверительными, уважительными и откровенными. В советской истории Франклин Делано Рузвельт занимает место как выдающийся президент Соединенных Штатов, достойный активного подражания. Он смотрел далеко вперед: добился дипломатического признания Советской России, был нашим союзником в годы Второй мировой войны, восхищался храбростью и патриотизмом советских воинов, мечтал об устройстве послевоенного безопасного мира под контролем будущей Организации Объединенных Наций. Больной, наполовину парализованный, он восхищал окружающих своим интеллектом, оставался всегда ярким, острым и способным на быструю реакцию.

Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку и президенту. Их беседы на конференциях носили дружеский, уважительный, можно сказать, доверительный характер. По всем вопросам, даже самым сложным, они находили взаимопонимание. Сталин видел в Рузвельте умного государственного деятеля, а Рузвельт в Сталине — мудрого политика и полководца.

Из протокольных записей бесед обращает на себя внимание, что на первой же встрече с советским лидером Рузвельт попытался создать атмосферу доверительности. Не было никакой натянутости, настороженности, никаких неловких длительных пауз.

Что касается поведения Сталина на конференциях, то дополнительно к тому, что о нем было сказано выше, А. А. Громыко подчеркивал следующее: «Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль… Сам он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления…»

Сталин обладал способностью читать текст «постранично, а не по строчкам», что поражало окружающих его коллег, особенно при проведении международных конференций, совещаний и т. д.

Известно также, что советский лидер не носил с собой никогда никаких папок с бумагами. Так он появлялся на заседаниях, на любых совещаниях, которые проводил. Так приходил и на международные встречи — в ходе конференции в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Не видели никогда в его руках на таких заседаниях ни карандаша, ни ручки. Он на виду не вел никаких записей… Приходил он на совещания или на заседания международных конференций подготовленным.

Представляет интерес следующее впечатление А. А. Громыко: «Когда в ходе заседания говорил Сталин — выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, — все присутствующие в зале ловили каждое его слово. Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных держав, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми — такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался.

Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагировали на заявления Сталина: спокойно и с пониманием — Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства — Черчилль…

Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.

Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…

Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие — и главные, и не главные участники — фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.

И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его этой аудитории и в этот момент.

Обращало на себя внимание то, что во время высказываний Сталина, даже если они не относились к высокой политике, Рузвельт часто старался дать понять свое отношение — либо кивком головы, либо своим открытым взглядом — к словам советского лидера»[81].

Видевший Сталина югославский генерал сказал о нем: «Весь его облик был таков, что вызывал уважение к государству». В воспоминаниях, высказываниях о нем руководителей разных стран, встречавшихся с ним, встает образ человека, производящего огромное впечатление своей государственной мудростью, значимостью каждого слова, каждого жеста.

Историей еще не сказано своего основательного, серьезного слова об антигитлеровской коалиции: ее формировании, противоречиях и разногласиях в многогранной практической деятельности, о ее развале и переходе к «холодной войне», о великих лидерах коалиции, приведших мир к великой Победе над фашизмом. Критическое отношение к этим вопросам, а также ко многим другим событиям войны в целом потребует переоценки ряда положений, отрешения от демократической лжи ельцинского периода.

Особое зло наносят фальсификаторы истории, которые умышленно перевирают и искажают ее, описывают то, что им выгодно, и умалчивают о том, что невыгодно из корыстных соображений. На мой взгляд, давно пора рассказать правду и вымыслы о втором фронте — важнейшем вопросе истории Второй мировой войны. Почему имеется такая необходимость?

Дело в том, что второй фронт — это тоже наша история. Тем более что на Западе о втором фронте очень много говорят и пишут.

На протяжении всей войны в Европе советско-германский фронт был главным, решающим. Красная Армия вела ожесточенную борьбу против основных, наиболее боеспособных войск фашистской Германии. Англо-американские войска, показав мужество и боевое мастерство, внесли значительный вклад в обшее дело разгрома врага. Но в силу противоречивой политики и стратегии правительств Лондона и Вашингтона они вели военные действия на второстепенном, хотя и важном фронте Второй мировой войны.

Второй фронт в Европе, открытый США и Англией в июне 1944 г., оказался запоздалым и мог лишь помочь Советской Армии завершить разгром вооруженных сил фашистской Германии.

Сегодня это вынуждены признать многие зарубежные исследователи и историки в США, Англии и Германии. Например, западногерманский историк К. Риккер пишет: «Когда западные союзники летом 1944 г. предприняли наступление на «крепость Европа», исход Второй мировой войны был уже определен поражением Германии в России… Германия проиграла Вторую мировую войну еще до вторжения Запада; немецкое войско вследствие тяжелой трехлетней борьбы в Восточной Европе было так ослаблено, что оно не могло больше противопоставить высадившимся в Нормандии американским и английским войскам стойкого сопротивления».

Кстати, И. Сталин еще в декабре 1943 г., возвратившись с Тегеранской конференции, говорил о том, что Рузвельт сдержит свое слово об открытии второго фронта в 1944 г. «Ну а если не сдержит, — рассуждал он вслух, — у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию».

Такая уверенность Сталина базировалась на том, что СССР к этому времени достиг военно-экономического перевеса над гитлеровской Германией. В наших руках была стратегическая инициатива на фронтах, полное превосходство в военном искусстве и никто в военнополитическом руководстве страны не сомневался, что советский народ и Красная Армия способны один на один разгромить врага.

Открытие второго фронта, безусловно, облегчило бы положение нашей стране в кровопролитной борьбе против общего врага и самое главное — сократило бы сроки всей мировой войны, значительно приблизило бы освобождение народов от угрозы фашистского варварства. Но союзники тянули до июня 1944 г., после чего начали спешить, боясь, что СССР завершит разгром фашистской Германии самостоятельно. Так оно и получилось. Начав операцию «Оверлорд» с большим запозданием, фактически «за пять минут до двенадцати», союзники упустили возможность остановить русских не на Эльбе, а на Висле. А если бы еще немножко потянули, то советские войска могли оказаться у берегов Ла-Манша и высадка союзников во Франции стала бы не нужной.

Западная пропаганда и в прошлом, и особенно теперь излишне преувеличивает роль и значение второго фронта в исходе Второй мировой войны. В частности, широко распространяются утверждения о том, что вторжение союзных войск на север Франции сыграло решающую роль в ускорении разгрома фашистской Германии. Делаются попытки доказать недоказуемое, а именно: что открытие второго фронта было решающим фактором краха национал-социализма, единственным путем, который позволил быстро положить конец войне, и т. д.

Все эти и подобные им заявления далеки от истины, являются вымыслами и опровергаются фактами.

Во-первых, если второй фронт был таким решающим, то почему же союзники затягивали годами его открытие? Почему вторжение в Европу состоялось в июне 1944 г.? Думаю, что ответ однозначный: открытие второго фронта 6 июня 1944 г. было вынужденным для США и Англии. Гигантская битва на советско-германском фронте к этому времени вступила в завершающую фазу. Черчилль и Рузвельт своими глазами видели и прекрасно понимали, что окончательный разгром Германии Советскими Вооруженными Силами — дело считанных месяцев. Англия и США могут опоздать в Европу и она окажется освобожденной советскими войсками.

1 мая 1944 г. Сталин в приказе ставил задачу советским войскам: «Преследуя же врага, мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии». Руководители США и Англии после заявления Сталина осознали, что речь идет об окончательном разгроме и ликвидации преступного фашистского режима и освобождении всей Европы от гитлеровского гнета.

Черчилль и Рузвельт знали также другую реальность: гитлеровское военное командование фактически вынуждено было признать, что немецко-фашистские войска не способны сдерживать наступление советских войск. Немецкий генерал X. Мантейфель своему командованию доносил: «Стремительное продвижение Красной Армии свело на нет последствия передышки, достигнутой арденнским наступлением, и сделало неизбежным быстрое окончание войны. Поэтому выигрыш времени на Западном фронте оказался обманчивым». Ближайший помощник Гитлера генерал А. Йодль доносил своему шефу: «На Восточном фронте обстановка, крайне напряжена… не хотелось бы скрывать, что я учитываю возможность наступления новых тяжелых кризисов». Йодль докладывал правду. Грандиозное наступление Советской Армии в июне — августе 1944 г., развернувшееся в Белоруссии на фронте в 1 000 км завершилось разгромом группы армий «Центр» и уничтожением 67 дивизий врага. В результате была образована огромная брешь на всем центральном участке фронта, заполнить которую фашистскому командованию не хватало ни сил, ни средств.

Реальная ситуация была такова, что когда наши союзники летом 1944 г. предприняли вторжение в Европу (операция «Оверлорд»), исход Второй мировой войны был уже определен поражением Германии в России. Германия фактически проиграла войну еще до операции союзников «Оверлорд». Именно поэтому и Черчилль, и Рузвельт спешили, понимая, что не дай бог, если Германия, да и не только она, станет коммунистической.

Во-вторых, конечно, положение Германии после открытия второго фронта резко ухудшилось: она оказалась в тисках двух фронтов, в международной изоляции и на грани поражения. Однако, объективно оценивая огромный размах операции «Оверлорд» и смелые действия американских и английских солдат и офицеров в ходе военных действий, необходимо признать все-таки тот исторический факт, что сам успех операции стал возможным благодаря сокрушительным поражениям Германии на советско-германском фронте, где решалась ее судьба. Здесь в это время находилось 228 дивизий и 23 бригады — всего 4,3 млн человек. На территории Франции, Бельгии и Голландии — лишь 60 дивизий (группа «Запад» под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта).

Из 60 дивизий было 50 пехотных, половина которых не имела своих штатных средств передвижения, а 11 пехотных дивизий находились в стадии восстановления после поражения на советско-германском фронте. Перебросить же войска с Восточного фронта и усилить группу армии «Запад» противник не мог, так как предстояло крупное летнее наступление Красной Армии.

Таким образом, не столько союзники открытием второго фронта облегчили положение советских войск, сколько советские войска облегчили союзникам его создание, обеспечили успешные военные действия англо-американцев. Ведь не зря же Черчилль присылал довольно часто поздравительные послания Сталину: «От имени Правительства Его Величества и от всей души я хочу выразить Вам нашу благодарность и принести поздравления по случаю того гигантского наступления, которое Вы начали на Восточном фронте».

Какой же была позиция западных держав, наших союзников? Она четко проявилась в ходе войны. Заявив о поддержке СССР с первого дня войны, а затем пойдя на создание антифашистской коалиции, США и Англия не всегда действовали по-союзнически. Нередко они ставили свои государственные интересы выше общих союзнических, пытались подчинить ведение военных действий своим намерениям и целям, использовали любые возможности для того, чтобы переложить на СССР основную тяжесть борьбы с Германией, а свои силы сберечь на «потом» и на завершающем этапе войны использовать их для навязывания англо-американской воли европейским народам да и Советскому Союзу.

Именно о такой позиции союзников докладывал в Москву советский посол в Лондоне И. Майский: «Британское правительство хотело бы отложить создание второго фронта на более отдаленный срок, с тем чтобы дождаться момента, когда Красная Армия сделает всю основную работу и перешибет становой хребет германской военной машины. Тогда англичане вместе с американцами смогли бы «комфортабельно» высадиться во Франции и без больших потерь проделать путь до Берлина… Но, с другой стороны, если англичане и американцы в погоне за своей «комфортабельностью» слишком затянут создание второго фронта на Западе, они могут пропустить момент и позволить Красной Армии прийти в Берлин раньше союзников. Этого англичане и американцы страшно боятся»[82].

А. А. Громыко в своих мемуарах пишет: «Америка долго находилась как бы на распутье. Выжидала и колебалась… Более того, находились в США и такие политики, которые хотели бы видеть, как Советский Союз и Германия друг друга обескровливают и соответственно, по мнению этих политиков, увеличивают шансы на то, что последнее слово при подведении итогов войны останется за Соединенными Штатами»[83].

Многие историки и политики на Западе до сих пор сожалеют о том, что политические и военные руководители США и Англии «чрезмерно» затянули открытие второго фронта и упустили возможность остановить русских не на Эльбе, а намного раньше, например, на Висле или еще лучше — на западной границе СССР. Тогда можно было бы разговаривать с ними «с позиции силы», то есть диктата. Однако эти господа не учитывают одну простую истину — летом 1944 г. советские войска имели реальные возможности вести решительные наступательные операции до берегов Ла-Манша и без вторжения союзных войск на север Франции. Это в то время хорошо понимали и политики, и генералы, готовившие операцию «Оверлорд».

Не помогла нашим союзникам их попытка разыграть на завершающем этапе войны антисоветскую карту. Речь идет о сговоре за спиной СССР резидента стратегической разведки США А. Даллеса с нацистским представителем опергруппенфюрером Вольфом («Дело Вольфа — Даллеса») о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Северной Италии. Это стало достоянием обмена посланиями между Сталиным и Рузвельтом.

29 марта 1945 г. Сталин направил Рузвельту послание, в котором писал: «…я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни проходили — в Берне или Казерте. Я не понимаю, почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах…»

Ответное послание Рузвельта 2 апреля: «Никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей.

Я должен повторить, что единственной целью встречи в Берне было установление контакта с компетентными германскими офицерами, а не ведение переговоров какого-либо рода».

Сталин, не получив удовлетворительного ответа, 5 апреля направил новое послание: «Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на Западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на Восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия. Я понимаю… в результате этих сепаратных переговоров в Берне… англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?

И вот получается, что в данную минуту немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией — с союзницей Англии и США».

Рузвельт в тот же день ответил Сталину: «Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров, и считаю, что имеющиеся у Вас об этом сведения, должно быть, исходят из германских источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами, с тем чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления. Если таковой была цель Вольфа, то Ваше послание доказывает, что он добился некоторого успеха.

Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных».

В заключительном послании на эту тему 7 апреля Сталин ответил: «В моем послании от 3 апреля речь идет не о честности и надежности. Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и в надежности г-на Черчилля. У меня речь идет о том, что в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника.

Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на Западном фронте объясняется только лишь тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным.

Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле».

Причина полемики между двумя лидерами по бернскому инциденту состояла в том, что президент Рузвельт попал в неловкое положение, воспользовавшись искаженной информацией своего государственного департамента и Черчилля. По существу, он был дезинформирован и дал втянуть себя в полемику со Сталиным. При этом Черчилль постоянно давил на Рузвельта, заставляя занять жесткую позицию по отношению к Сталину. Но в конечном счете президент США, разобравшись в истинном состоянии дела, не пошел на поводу британского премьера[84].

Тайное стало явным. А. Даллес рассказал до мелочей, как под предлогом «поиска путей к миру» велись «сверхсекретные» переговоры за спиной своего союзника — Советского Союза, как было отказано участвовать в них советским представителям, как начиная с 12 марта Москва жестко требовала прекратить сепаратные переговоры с фашистским военным руководством.

Союзники проигнорировали эти требования. А. Даллес поведал о том, что Черчилль предлагал Рузвельту предъявить совместный англо-американский ответ на «русский выпад». Назревал открытый разрыв между СССР и его западными союзниками. Только мудрость Рузвельта предотвратила этот разрыв.

Однако президент Рузвельт долго искал формулировки для ответа Сталину. Он несколько раз перечитывал телеграммы советского лидера, особенно внимательно — его послание от 7 апреля. Они казались президенту обидными, даже оскорбительными. В завуалированной форме ставились под сомнение честь и союзнический долг, выдвигалось обвинение, что немцы сдаются на Западном фронте (после бернского инцидента), а на Востоке жестоко сопротивляются — «странно и непонятно».

Впервые за время взаимной переписки ответ Рузвельта затягивался, он не знал что писать. С одной стороны, он видел в Сталине надежного союзника, который 5 апреля еще раз подтвердил это делом, объявив о денонсации российско-японского договора о нейтралитете, то есть сдержал свое слово — через 2–3 месяца после разгрома Германии начать войну с Японией. Эта была сильнейшая поддержка Рузвельту, всему американскому народу. В этом он видел залог мира и дружбы с Россией в послевоенное время. С другой стороны, Рузвельт не считал возможным, хотя бы завуалированно, честно признаться во всей перипетии бернского инцидента.

Особенно довлело над президентом то обстоятельство, что в 1941 г., когда гитлеровцы, блокировав Ленинград, стояли у ворот Москвы, Сталин не допускал и мысли о сепаратном мире с Германией. А вот американцы накануне разгрома Гитлера полезли к нему с намерением «договориться за счет русских». Все это была правда, и тень взаимного недоверия много дней мучила президента. Наконец ответ Сталину все-таки был найден!

12 апреля он телеграфировал Сталину: «Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое.

Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем».

Добрые отношения советского и американского лидеров прослеживаются в телеграмме Черчиллю в связи с кончиной 12 апреля 1945 г. президента США: «В Президенте Франклине Рузвельте советский народ видел выдающегося политического деятеля и непреклонного поборника тесного сотрудничества между нашими тремя государствами…

Что касается меня лично, то я особенно глубоко чувствую тяжесть утраты этого великого человека — нашего общего друга»[85].

«Франклин Делано Рузвельт

Скончавшийся 12 апреля президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт являлся одним из крупнейших и популярнейших политических американских деятелей на протяжении всей истории страны…

Рузвельт участвовал в конференциях трех лидеров великих держав — в Тегеране в 1943 г. и в Крыму в 1945 г. Прогрессивный образ мыслей Рузвельта, его непримиримость к фашистской агрессии и стремление обеспечить безопасность мира в будущем немало способствовали успеху этих исторических конференций.

Внезапная смерть Рузвельта вызовет скорбь во всех свободолюбивых странах».

«Правда», 13 апреля 1945 г.

Смерть Ф. Рузвельта на завершающем этапе войны существенно ухудшила советско-американские отношения, негативно сказалась на деятельности антигитлеровской коалиции. Президент Рузвельт был верным сыном капиталистической Америки, но он был одновременно другом Советской России, выступал за установление послевоенного мира с Россией. Уход его из жизни открыл «зеленый свет» Трумэну и Черчиллю к «холодной войне» против СССР. Появление в руках Америки атомного оружия ускорило противоборство и сделало бывших союзников непримиримыми врагами.

Смерть Рузвельта воодушевила гитлеровских главарей и самого Гитлера на возможную сепаратную сделку с англо-американцами и отчаянные поиски путей почетного выхода из войны.

Конечно, бернский инцидент был благополучно исчерпан. Но что бы ни говорили в прошлом и теперь на этот счет, военное сопротивление гитлеровцев на Западном фронте прекратилось и дорога западным союзникам была открыта. 22 апреля 1945 г. фашистское командование приказало снять с Западного фронта все войска, которые еще противостояли англосаксам, и бросили их на защиту Берлина против Красной Армии. И здесь у Гитлера был «расчет»: превратить столицу в крепость, удержать ее любой ценой и попытаться столкнуть между собой советские и англо-американские войска. Но авантюра не удалась, она была сорвана сокрушительным наступлением советских войск.

Две капитуляции

В связи с приближением окончательного разгрома фашистской Германии в практическую плоскость был поставлен вопрос о ее капитуляции. Насколько мне известно, впервые термин о безоговорочной капитуляции ввел в оборот президент США Ф. Рузвельт в январе 1943 г. на конференции в Касабланке как конечную цель войны с фашистскими государствами — Германией, Италией, Японией.

Советская сторона не сразу приняла такую формулировку. В Тегеране Сталин в беседе 28 ноября один на один сказал Рузвельту, что требование безоговорочной капитуляции со стороны союзников подхлестывает людей во вражеских армиях, заставляя их сражаться с ожесточением, так как безоговорочная капитуляция им кажется оскорбительной. Поэтому он, Сталин, хотел бы знать, что думает Рузвельт по поводу того, чтобы разработать вопрос о том, что означает безоговорочная капитуляция, то есть определить, какое количество оружия, средств транспорта и т. д. должен выдать противник, и затем огласить эти условия, не называя их безоговорочной капитуляцией. «Какое Ваше мнение, г-н Президент, на этот счет?»

Рузвельт не дал определенного ответа на этот вопрос и перевел разговор на другую тему.

После некоторых раздумий Сталин пришел к выводу, что его публичное заявление о справедливой цели войны СССР — «…разгромить фашистскую Германию и освободить народы Европы от фашистского ига» — идет в одном и том же направлении с формулой Рузвельта.

Поэтому Советское правительство поддержало формулу Рузвельта о безоговорочной капитуляции, так как она отвечала его интересам, способствовала укреплению антигитлеровской коалиции и позволяла максимально использовать антифашистские силы и настроения народов для достижения победы в войне. На деле так оно и произошло.

По решению Московской конференции 1943 г. министров иностранных дел СССР, США и Великобритании была создана Европейская консультативная комиссия (ЕКК)[86] — постоянный орган антигитлеровской коалиции. Комиссия разработала и представила на утверждение своим правительствам ряд важнейших документов и соглашений, в том числе «Документ о безоговорочной капитуляции Германии», который был подписан членами комиссии 25 июля 1944 г. и утвержден правительствами СССР, США и Англии.

Не всем по душе была формула Рузвельта. Еще в ходе войны и особенно в послевоенной зарубежной литературе широко распространилось мнение о том, что провозглашенная в Касабланке формула Рузвельта и Документ о безоговорочной капитуляции ЕКК являются грубым просчетом Рузвельта и Черчилля, их серьезной ошибкой в войне, большой уступкой Сталину.

Спрашивается, почему такое обвинение? Оказывается, потому, что эта формула, а также документ ЕКК мешали реакционным кругам США и Англии при необходимости пойти на сговор с фашистской Германией в ходе войны. А в послевоенный период они создавали определенные трудности ремилитаризации Западной Германии, вовлечения ее трех западных зон, а впоследствии и боннского государства в орбиту военных приготовлений и в состав блока НАТО. Формула Рузвельта и документ ЕКК ставили преграду на этом пути, так как они требовали демилитаризации, демократизации и денацификации Германии, укрепления духа сотрудничества между великими державами в военное и мирное время. В силу этих причин они сразу после войны были забыты. Еще на завершающем этапе войны они едва не провалились по вине наших союзников.

Ситуация сложилась таким образом, что в результате энергичных и сознательных действий Черчилля ему удалось максимально оттянуть по времени открытие второго фронта в Европе. Но, добившись этого, он внезапно обнаружил, что его действия привели на деле к колоссальному усилению военной и экономической мощи СССР, армии которого стремительно вышли к Берлину и Праге. Британского премьера охватил ужас и, находясь фактически в лихорадочном состоянии, он принял решение — прекратить военные действия на Западе и уговорить гитлеровских главарей сосредоточить все военные усилия Германии на Восточном фронте при молчаливой и открытой поддержке западных держав.

Для того чтобы переиграть «хитрого грузина Сталина», британский премьер считал лучшим способом выполнения задуманного заключение сепаратного мира между Германией, Англией и США. С этой целью, начиная с января 1943 г. и вплоть до 9 мая 1945 г., официальные должностные лица и представители монополий Англии и США начали вести скрытые переговоры с главарями нацистской Германии в Швейцарии, Швеции, Дании и некоторых других странах. Переговоры велись на антисоветской основе в целях спасения нацистского режима от полного разгрома и закрепления позиций западных держав в Европе без Советского Союза.

Попытки Черчилля привлечь президента Рузвельта на свою сторону в этом деле не увенчались успехом. 12 апреля Рузвельт в послании Сталину высказал свое твердое желание сохранить в послевоенное время тесный союз и дружбу. Но, к сожалению, великий президент Америки Ф. Рузвельт в тот же день скончался. Со стороны нового президента США Г. Трумэна британский премьер нашел поддержку.

Удивительно то обстоятельство, что Черчилль в своих действиях как будто забыл и о формуле Рузвельта, и о документе ЕКК о безоговорочной капитуляции Германии одновременно на всех фронтах. Позабыл он и о своих союзнических обязательствах. Приведу примеры на этот счет.

Первый пример. В последние дни существования фашистской Германии гитлеровские главари, боясь ответственности за совершенные злодеяния, лихорадочно искали пути выхода из сложившегося положения с минимальным для себя ущербом. Иначе говоря, спасали свою шкуру от правосудия.

Первая агония нацистских руководителей проявилась 19 и 21 апреля 1945 г., когда рейхсфюрер СС, глава гестапо Гиммлер без согласования с Гитлером и вопреки ему выскользнул из Берлина и через посредника обратился к руководству США и Англии с предложением о капитуляции немецко-фашистских войск на Западе. Предложение было сделано в Стокгольме устно графу Бернадотту (заместителю председателя шведского общества Красного Креста). Союзники не отвергли предложение Гиммлера, но при одном условии, что такую капитуляцию примут лишь совместно с Советским Союзом.

Как пишет в своих мемуарах генерал армии С. М. Штеменко, «21 апреля 1945 г. британская и американская военные миссии сообщили советскому Генеральному штабу, что в ближайшем будущем возможна безоговорочная капитуляция крупных сил противника на любом из участков главных фронтов. Они писали: «Начальники объединенного штаба считают, что каждая из главных союзных держав, если она этого пожелает, должна получить возможность послать своих представителей для присутствия на переговорах по поводу любой из подобных капитуляций. Однако никакому предложению о сдаче не может быть дано отказа только потому, что будут отсутствовать представители одного из трех союзников…»

Странное это было письмо, не очень доброжелательное, а самое главное, писалось оно чуть ли не в ультимативной форме. Решайте, мол, сами, что вам делать: желаете вы присутствовать или нет, хотите или не хотите, а мы капитуляцию все равно примем при любых условиях. Это было сделано явно не по-союзнически. Тем не менее, несмотря на неуважительное письмо, Генеральный штаб дал свое согласие на участие в переговорах. Но они не состоялись, так как Гитлер, узнав о самочинных действиях Гиммлера, был взбешен и отстранил его от всех дел.

Второй пример. В начале мая преемник Гитлера адмирал Дёниц пришел к выводу, что военное положение Германии безнадежно. Поэтому он решил, оказывая сопротивление Красной Армии на Западном фронте, начать капитуляцию по частям немецких войск перед англо-американским командованием.

4 мая главнокомандующий немецкой группировкой войск на северо-западе Германии адмирал Фридебург начал переговоры с главнокомандующим английскими войсками фельдмаршалом Б. Монтгомери о возможной капитуляции немцев «в виде сдачи по частям войсковых соединений». Когда Монтгомери доложил об этом Эйзенхауэру, верховный главнокомандующий заявил, что только безоговорочная капитуляция будет принята. Вместе с тем он указал, что предложение о капитуляции немецких войск в Дании, Голландии, на Фризских островах, Гельголанде и в Шлезвиг-Гольштейне может рассматриваться как тактическая проблема и потому капитуляцию можно принять.

5 мая в Южной Германии командующий 1-й немецкой армией генерал Фертч подписал протокол о капитуляции своих войск перед 6-й группой армии США.

Командующий 19-й немецкой армией генерал Бран-денбергер 5 мая в Инсбруке подписал протокол о капитуляции и капитулировал. В тот же день последовало обращение немецкого главнокомандующего на юго-западе генерала Лера к английскому фельдмаршалу Александеру с просьбой принять капитуляцию его войск на Балканах, чтобы таким путем, как считал Лер, «спасти Австрию от большевизма». Так проводилась по частям капитуляция немецко-фашистских войск на Западном фронте. На Восточном фронте шли ожесточенные бои за каждый населенный пункт.

Третий пример. «Реймская капитуляция» представляет особый интерес. О ней довольно подробно рассказал генерал И. А. Суслопаров, который, будучи в то время начальником советской военной миссии при штабе союзных войск, являлся ее непосредственным участником, а также частично вспоминает об этом событии маршал Г. К. Жуков в своих мемуарах.

6 мая 1945 г. главнокомандующий союзными войсками генерал Дуайт Эйзенхауэр вызвал в свою резиденцию И. А. Суслопарова и сказал ему, что у него находится гитлеровский генерал Йодль с предложением о капитуляции немецкой армии перед англо-американскими войсками в совместной войне против СССР.

«Ну, что вы на это скажете, господин генерал?» — спросил Д. Эйзенхауэр.

Суслопаров ответил, что существуют обязательства, принятые членами антигитлеровской коалиции относительно безоговорочной капитуляции противника на всех фронтах, в том числе, конечно, и на Восточном.

Д. Эйзенхауэр с ним согласился и сообщил: «Я потребовал от Йодля полной капитуляции Германии и не приму никакой иной. Немцы согласились с этим». «Затем Эйзенхауэр попросил меня, — сказал Суслопаров, — сообщить в Москву текст капитуляции и с ее одобрения от имени Советского Союза подписать его. Подписание назначено на 2 часа 30 минут 7 мая 1945 года в штабе Эйзенхауэра».

Генерал Суслопаров быстро пробежал текст акта о военной капитуляции, подписанный Йодлем, который гласил:

«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя по полномочию германского верховного командования, настоящим осуществляем безоговорочную капитуляцию перед верховным командующим союзными экспедиционными силами и одновременно перед Советским Верховным Главнокомандованием всех наземных, морских и воздушных сил, находящихся в данное время под германским контролем.

2. Германское верховное главнокомандование немедленно отдаст приказ всем германским военным, морским и авиационным властям, находящимся под германским контролем, прекратить активные боевые действия 8 мая в 23 ч. 01 мин. по центральноевропейскому времени и остаться на позициях, занимаемых к этому времени. Ни одно боевое и вспомогательное судно или самолет не должны быть уведены, никакого вреда не должно быть причинено их корпусу, машинам или оборудованию.

3. Германское верховное командование незамедлительно доведет до надлежащих командующих и обеспечит выполнение любых дальнейших приказов, отдаваемых верховным командующим союзными экспедиционными силами и Советским Верховным Главнокомандованием.

4. Этот акт о военной капитуляции не может осуществляться в ущерб любому общему документу о капитуляции, принятому объединенными государствами или от их имени, в отношении Германии и германских вооруженных сил в целом и подлежит замене таким документом.

5. В случае, если германское верховное главнокомандование или какие-либо военные силы, находящиеся под его контролем, не будут действовать в соответствии с этим актом о капитуляции, верховный командующий союзными экспедиционными силами и Советское Верховное Главнокомандование предпримут такие карательные и другие действия, какие сочтут подходящими.

Подписано в Реймсе в 02 ч. 41 мин., мая 7-го дня 1945 г.».

Что оставалось делать Суслопарову? «Времени в обрез. Никогда я не был в такой сложной, дурацкой обстановке. Первое, что я сделал, — это срочно передал телеграмму в Москву, в Генеральный штаб, — говорил начальник советской военной миссии. — Затем несколько раз перечитал текст акта о капитуляции, в нем не нашел никакого злого умысла. А если инструкции из Москвы запоздают — время уже перевалило за полночь в Реймсе? Как быть: подписывать или не подписывать? Я решил подписать документ о капитуляции, если даже из Москвы указания не придут вовремя. Страшно смущало одно — без инструкции и от имени Советского Союза».

Понимая всю ответственность момента, Суслопаров одновременно решил обеспечить возможность для Советского правительства повлиять в случае необходимости на последующий ход событий, сделав примечание к документу. В примечании указать, что данный протокол о военной капитуляции не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного документа о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство. Эйзенхауэр и другие представители с примечанием Суслопарова согласились. «Выход был найден и я успокоился», — сказал в заключение И. А. Суслопаров.

В 2 часа 41 минуту 7 мая 1945 г. в Реймсе был подписан американцами, англичанами и советским генералом И. А. Суслопаровым акт о капитуляции Германии.

Между тем из Москвы, спустя некоторое время, пришла телеграмма: никаких документов не подписывать!.. События начали развиваться по иному сценарию.

В 03.24 7 мая Д. Эйзенхауэр телеграммой информировал Объединенный штаб о том, что «задача союзных сил выполнена в 2.41 по местному времени 7 мая 1945 г.». Вслед за этим он официально информировал о перемирии Советское Верховное Главнокомандование, спрашивая при этом:

хотят ли советские власти послать представителей не в Реймс, а в другое место для официального подтверждения капитуляции или предпринять что-либо другое;

не желает ли Советское Верховное командование внести какие-либо изменения в условия капитуляции Германии.

Военная миссия США в ночь на 6 мая направила на имя начальника Генерального штаба генерала армии А. И. Антонова два документа — «Соглашение между верховным командованием и соответствующими германскими уполномоченными» и «Акт о военной капитуляции».

В своих сочинениях Ф. Погью и В. Фалин[87] пишут о том, что ответ А. И. Антонова Эйзенхауэру от 7 мая гласил: а) Не следует устраивать промежуточных процедур, а надлежит оформить капитуляцию в Берлине;

б) Советское правительство назначило маршала Жукова представлять его при принятии капитуляции немцев;

в) Стремясь к скорейшему прекращению кровопролития, советская сторона не настаивает на том, чтобы капитуляция совершалась на основе документа, уже одобренного СССР, США, Англией и Францией. Вместе с тем был предложен ряд поправок и дополнений к тексту, полученному 6 мая от военной миссии США.

«Штаб Эйзенхауэра счел союзнический этикет исчерпанным после принятия ряда советских поправок к тексту акта о капитуляции. Теперь предусматривалось не просто прекращение военных действий, но и полное разоружение германских войск с передачей оружия и военного имущества местным союзным командующим. Было, кроме того, условлено считать реймскую процедуру «предварительной». Эйзенхауэр выразил согласие с поправками и заявил о готовности отправиться для проведения этой церемонии 8 мая в Берлин».

Как пишет в своих мемуарах Г. Жуков, 7 мая ему в Берлин позвонил Верховный Главнокомандующий и сообщил:

«— Сегодня в городе Реймсе немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны, — продолжал он, — на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск.

Я не согласился и с тем, — продолжал И. В. Сталин, — что акт капитуляции подписан не в Берлине, в центре фашистской агрессии. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы…»[88]

Как известно, перед этим Сталин обменялся с президентом США Г. Трумэном следующими посланиями. 7 мая Трумэн сообщил Сталину о том, что он объявляет о капитуляции Германии в 9 часов утра по вашингтонскому времени во вторник 8 мая.

Сталин ответил: «У Верховного Командования Красной Армии нет уверенности, что приказ германского командования о безоговорочной капитуляции будет выполнен немецкими войсками на Восточном фронте. Поэтому мы опасаемся, что, в случае объявления сегодня Правительством СССР о капитуляции Германии, мы окажемся в неловком положении и введем в заблуждение общественное мнение Советского Союза. Надо иметь в виду, что сопротивление немецких войск на Восточном фронте не ослабевает, а, судя по радиоперехватам, значительная группа немецких войск прямо заявляет о намерении продолжать сопротивление и не подчиняться приказу Деница о капитуляции.

Поэтому Командование советских войск хотело бы выждать до момента, когда войдет в силу капитуляция немецких войск, и, таким образом, отложить объявление Правительств о капитуляции немцев на 9 мая, в 7 часов вечера по московскому времени».

Такое решение Москвы было справедливым. Рейм-ская капитуляция немецких войск на Западе де-юре и де-факто не означала безоговорочной капитуляции гитлеровских армий перед всеми союзниками по антигитлеровской коалиции. Германия проиграла войну не западным державам, а Советскому Союзу. На Восточном фронте еще шли ожесточенные бои, война продолжалась. Текст реймского документа не соответствовал ранее согласованному и принятому союзниками тексту ЕКК от 25 июля 1944 г. Сама капитуляция, по договоренности, должна состояться в столице Германии — Берлине, торжественно, перед высокими представителями всех трех государств по антигитлеровской коалиции, а не келейно в захолустном французском городке. Поэтому реймская капитуляция не была подлинной и вошла в историю как тренировочная.

Подлинная капитуляция поверженной Германии состоялась в Берлине (в Карлсхорсте) в здании бывшего военного училища, где находится музей с сохранением всей обстановки, как было 9 мая 1945 г.

В состав советской делегации входили заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, А. Я. Вышинский, В. Д. Соколовский, К. Ф. Телегин, другие советские генералы. Кстати, при подписании акта о безоговорочной капитуляции присутствовал и И. А. Суслопаров. Только здесь он узнал, что Сталин лично по телефону сообщил Вышинскому, что не имеет претензий к действиям Сусло-парова в Реймсе.

От имени союзного командования имел намерение участвовать Дуайт Эйзенхауэр. Но против этого возражали его ближайшие соратники и Черчилль, которые не видели необходимости в повторном подписании акта о капитуляции и были против того, чтобы Эйзенхауэр лично отправился в Берлин. Верховный командующий союзными экспедиционными силами Д. Эйзенхауэр назначил в качестве своего представителя маршала авиации британских вооруженных сил Артура В. Теддера, которого сопровождала делегация в составе командующего стратегическими воздушными силами США генерала Спаатса и главнокомандующего французской армией генерала Делатра де Тассиньи. Присутствовали также генералы Стронг, Булль и адмирал Бэрроу.

Представителями поверженной Германии были фельдмаршал Кейтель, адмирал Фридебург и генерал Штумпф.

Мне, солдату Великой Отечественной, прошедшему войну от Москвы до Праги, посчастливилось в конце 80-х гг. дважды быть на месте подписания акта о безоговорочной капитуляции. После осмотра обстановки музея у меня и сегодня сохранились в памяти многие его детали. Сохранились потому, что Карлсхорст вошел в человеческую историю как могила гитлеровской Германии. Здесь был и конец Великой Отечественной войны. Я видел и понял, что сохраненное в Карлсхорсте принадлежит истории — и само здание бывшего немецкого военно-инженерного училища, где состоялось подписание акта капитуляции, и зал офицерской столовой, и четыре флага (советский, американский, английский, французский) как символ боевого сотрудничества. Стоят на тех же местах столы, покрытые серо-зеленым сукном, а также стулья, на которых сидели победители.

Первыми в зал вошли Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, главный маршал британской авиации сэр Артур В. Теддер, генерал Спаатс, адмирал сэр Гарольд Бэрроу, генерал Делатр де Тассиньи и члены советской, американской, английской и французской делегаций. В зале было много журналистов, фоторепортеров, военных корреспондентов.

Историческое заседание было недолгим, всего 50 минут. Но за ними, за этими минутами, — кровопролитные 1418 дней и ночей, миллионы и миллионы человеческих жертв, разрушенные города и села, трагедии войны, кровь, горе, слезы…

Маршал Г. К. Жуков первый на русском языке, а затем главный маршал авиации Теддер на английском языке объявили, что для принятия безоговорочной капитуляции прибыли уполномоченные представители германского верховного командования.

По команде Г. К. Жукова в зал вошли гитлеровские генералы. Впереди — генерал-фельдмаршал Кейтель, который был уже далеко не тот надменный и уверенный в себе, каким он являлся тогда, когда принимал капитуляцию Франции. Теперь он выглядел побитым, хотя и хотел сохранить достоинство и важность своей персоны. За ним вошли адмирал фон Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф. Маршал Г. Жуков разрешил им садиться за отведенный для них в стороне стол. Начался последний «плац-парад» в поверженном Берлине.

Георгий Константинович Жуков и Артур Тед дер объявили: «Сейчас предстоит подписание акта о безоговорочной капитуляции».

Г. Жуков потребовал от Кейтеля предъявить полномочия. Кейтель вручает документ, подписанный гросс-адмиралом Дёницем, уполномочивающим генерал-фельдмаршала Кейтеля от имени немецкого верховного командования подписать акт безоговорочной капитуляции.

Г. Жуков и А. Теддер спрашивают: «Имеют ли представители немецкого командования на руках акт капитуляции, познакомились ли с ним, согласны ли его подписать?»

Кейтель отвечает: «Да, согласны». Он открывает папку с документами, вставляет монокль в глаз, берет со стола ручку и собирается подписать акт за столом. Маршал Г. Жуков его останавливает:

«Я предлагаю представителям главного немецкого командования подойти сюда к столу и здесь подписать акт», — Жуков произнес это медленно и твердо, указывая при этом рукой, куда надо подойти фельдмаршалу.

Кейтель быстро встал, лицо покрылось красными пятнами, глаза начали слезиться. Нетвердым шагом он подошел к указанному месту, сел за стол и подписал все пять экземпляров акта о безоговорочной капитуляции. Подписание длилось несколько минут. Зал молчал. Трещали только кинокамеры.

Кейтель, подписав капитуляцию, поднялся, обвел взглядом зал. Сказать нечего, он лишь выразил на лице подобие жалкой улыбки, глаза продолжали слезиться. Опустив голову, медленно вернулся на свое место за столом немецкой делегации. Затем акт о капитуляции подписали адмирал фон Фридебург и генерал-полковник Штумпф.

Молча также подписывают акт маршал Жуков, главный маршал авиации А. Теддер и свидетели — генерал Спаатс и представитель французской делегации генерал Делатр де Тассиньи.

Членам немецкой делегации было приказано покинуть зал. Они встали и ушли.

Маршал Г. К. Жуков жмет руки Теддеру, Спаатсу и другим генералам. Все радостно поздравляют друг друга — ПОБЕДА!

Сам маршал Г. Жуков очень скупо вспоминает об этом историческом событии. Вот его слова: «Ровно в 24 часа мы вошли в зал. Начиналось 9 мая 1945 г. В 0 часов 43 минуты 1945 г. подписание акта безоговорочной капитуляции было закончено… В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 г. заседание, на котором была принята безоговорочная капитуляция немецких вооруженных сил, закрылось».

Хотя руководители государств-победителей согласовали день (9 мая) и порядок объявления правительствами о капитуляции Германии, однако еще до того, как в Берлине состоялось официальное подписание акта о безоговорочной капитуляции, Трумэн и Черчилль объявили в своих странах о капитуляции в Реймсе. Даже Д. Эйзенхауэр возражал по этому поводу: «…было бы явно неблагоразумно делать какие-либо заявления до тех пор, пока русские не будут полностью удовлетворены».

Но Трумэн и Черчилль сделали по-своему и в спешном порядке вновь объявили о дне капитуляции в 15.00 8 мая, а в Москве — в 2 часа 00 минут 9 мая. Видимо, союзникам очень хотелось первыми оповестить мир о Победе. Вот если бы в Вашингтоне и Лондоне также спешили с открытием второго фронта, тогда война закончилась бы намного раньше и жертв было бы намного меньше.

Конечно, для простых людей на улицах и для солдат на поле брани было не так уж важно, каким порядком сообщат о капитуляции Германии. Главное для них было то, что война закончилась. Тем не менее они знали, что она закончилась не в Реймсе, а в Берлине, то есть там, откуда она пришла. И Днем Победы считают 9 мая 1945 г.

Я не имею желания преуменьшать роль и значение военных усилий наших союзников и в связи с открытием второго фронта в июне 1944 г., и в связи с их военными действиями в Западной Европе на завершающем этапе Второй мировой войны. Священна память погибших солдат и офицеров США, Англии, Франции, других союзных стран, участников Движения Сопротивления, которые приближали День Победы, отдав свои жизни.

Великие государи

Выдающуюся роль в создании антигитлеровской коалиции, ее руководстве и в достижении Победы над фашизмом во Второй мировой войне сыграла великая троица — И. Сталин, Ф. Рузвельт, У. Черчилль. В сложнейших условиях международной военной обстановки они сумели, несмотря на непримиримые социальные и другие противоречия, многочисленные военно-политические перипетии, найти основы объединения, сотрудничества, определить взаимоприемлемые цели и задачи войны и мобилизовать миллионы народов на их достижение. В этом состоит огромная заслуга руководителей СССР, США и Англии перед всем прогрессивным человечеством.

Без преувеличения можно утверждать, что руководители антигитлеровской коалиции, приведшие государства и народы к Победе над фашизмом — Ф. Рузвельт, И. Сталин, У. Черчилль, — несомненно обладали качествами великих государственных деятелей XX века и таковыми, безусловно, вошли в летопись истории.

Франклин Делано Рузвельт — 32-й президент Америки (1933–1945) — первый из американских президентов, который, преодолев сопротивление американской реакции, 16 ноября 1933 г. добился дипломатического признания Советского Союза. При его правлении Америка стала нашим союзником во Второй мировой войне. Хотя стороны не всегда и не во всем были согласны друг с другом, мы никогда не забудем, что Рузвельт с открытым сердцем, искренне восхищался храбростью и силой советских солдат, их патриотизмом.

В то время, когда весь Запад трубил: «Дни России сочтены», «Армия русских развалилась», «Москва на краю пропасти» и т. д., американский президент 30 сентября 1941 г. писал Сталину: «Я не могу передать Вам, насколько мы все восхищены доблестной оборонительной борьбой советских армий. Я хочу воспользоваться этим случаем в особенности для того, чтобы выразить твердую уверенность в том, что Ваши армии в конце концов одержат победу над Гитлером, и для того, чтобы заверить Вас в нашей твердой решимости оказывать всю возможную материальную помощь».

Кем же все-таки был Франклин Рузвельт по своим убеждениям и делам? Безусловно, он был прежде всего верным сыном Америки, американского народа. Приняв страну с великой депрессией конца 20 — начала 30-х годов, Рузвельт сумел поднять Америку на ноги. По его решению были в срочном порядке приняты прогрессивные законы, которые составили суть нового курса Рузвельта: чрезвычайный банковский закон о помощи; о регулировании сельского хозяйства; о восстановлении промышленности; о трудовых отношениях; о социальном страховании; о справедливых условиях труда; о нейтралитете и др. Все законы были проведены в жизнь.

Благодаря своим знаниям, опыту, организаторскому таланту, ему удалось не только спасти американский капитализм, но и вывести его на вершину цивилизованного развития. Именно по этой причине его авторитет в стране и на международной арене был непререкаемым.

Оставаясь сторонником и защитником капиталистического строя, Рузвельт в отличие от предшествующих ему американских президентов с первых дней своего правления начал строить советско-американские отношения на основе добрососедства, уважения и взаимной выгоды. Верный сын Америки был хорошим другом Советского Союза.

Особой заботой Рузвельта был второй фронт. Являясь сторонником открытия его на севере Франции, Рузвельт под держивал в этом вопросе Сталина и выступал против балканского варианта Черчилля.

Свою идею о высадке англо-американских войск на севере Франции президент намеревался осуществить в 1942 г., но под давлением Черчилля и внутренней оппозиции согласился на перенос операции «Оверлорд» на более поздние сроки. По сути, его позиция в этом вопросе до Тегеранской конференции была двойственной: он соглашался с предложением Черчилля о проведении военной операции в Средиземном море и одновременно выступал за «Оверлорд».

На Тегеранской конференции и после нее Рузвельт утвердился на первоначальной своей позиции — «Овер-лорд». Больше всего его беспокоило время высадки десантных сил. Он боялся опоздать!

После Сталинградской операции и особенно Курской битвы он вдруг почувствовал, что Европа может оказаться в железных объятиях Сталина. «А ведь Европа нам нужна, — убеждал себя Рузвельт, — без Европы не будет сильной Америки». Операцию «Оверлорд» он стал сравнивать с древнегреческим мифом «Похищение Европы». Сталин представлялся ему в качестве Зевса, который может превратиться в «чудесного золотого быка» и похитить прекрасную Европу, вырвать ее из цепких рук англосаксов.

Рузвельта озарили другие мысли: Европу должен похитить американский орел, но так, чтобы упредить могучего Зевса. Об этом его просили генералы ОКНШ в Квебеке (август 1943 г.), предупреждая о возможности «самостоятельной русской победы» до начала вторжения англосаксов во Францию. Об этом предупреждал его Черчилль в своем паническом послании, требуя принять срочные меры, чтобы не дать красным стать хозяевами в Центральной Европе. «Это поздно сделать уже сейчас, — писал Черчилль, — а завтра станет невозможным вообще». Британский премьер пророчествовал о том, что Америка и Англия любыми средствами должны предотвратить «большевизацию» Европы.

После Тегеранской конференции Рузвельт начал торопить, спешить с открытием второго фронта на севере Франции:

на совещании в Каире (3–7 декабря 1943 г.) американская и английская делегации согласились создать самостоятельные верховные командования для каждого театра военных действий. Верховным командующим войсками на европейском театре военных действий был назначен американский генерал Дуайт Эйзенхауэр. В канун Рождества президент США объявил по радио об этом решении;

президент США дважды (в ноябре и декабре 1943 г.) разъяснял Эйзенхауэру обстановку, значение операции «Оверлорд», необходимость ее ускоренной подготовки.

Казалось бы, вся работа по подготовке десантной операции идет по плану, но беспокойство по поводу самостоятельной русской победы президента не покидало. Рузвельт понял, что Германия выдохлась. Численность ее вооруженных сил составляла около 10 млн человек. Общая численность Советских Вооруженных Сил была значительно большей.

К концу 1943 г. численность американских вооруженных сил достигла почти 13 млн и английских — около 5 млн человек. Оценив все эти цифры, Рузвельт убедился, что паническое послание Черчилля обоснованно и что Америка запоздала с операцией «Оверлорд». Впервые за много лет войны он глубоко сожалел о том, что ему не удалось отстоять свою идею об открытии второго фронта на севере Франции в 1942 г. «Похищение Европы» русским Зевсом стало реальностью!

Огромной заслугой американского президента перед человечеством были его неимоверные усилия относительно обустройства мирного послевоенного будущего.

Ф. Рузвельт в ходе всей Второй мировой войны никогда не сомневался в ее победном исходе для антигитлеровской коалиции. Он мечтал о послевоенном мире, его благоустройстве, когда смолкнут пушки. Мечтал создать «Дом добрых соседей» — так американский президент называл будущую Организацию Объединенных Наций. Далеко смотрел один из умнейших людей планеты.

Выступая в конгрессе 1 марта 1945 г., президент США Ф. Рузвельт предсказывал народам планеты путь в безопасное будущее. Он говорил: «Мир, который мы строим, не может стать американским или британским миром, русским, французским или китайским миром. Он не может быть миром больших или миром малых стран. Он должен быть миром, базирующимся на совместных усилиях всех стран… Должен прийти конец системам односторонних действий, замкнутых блоков, сфер влияния, баланса сил и всех этих и подобных методов, которые использовались веками и всегда безуспешно». Мудрые слова великого президента Америки!

К сожалению, в связи с уходом из жизни Франклина Рузвельта, его предсказания не сбылись. Возможности построения безопасного мира не были использованы.

В этой связи представляет интерес факт предвидения Рузвельтом развития послевоенного мира. Государственная прозорливость помогала ему разглядеть за горизонтом Второй мировой войны два возможных пути развития событий.

Первый путь, по мыслям Рузвельта, предполагал добрососедство и содружество боевых союзников после войны, особенно сохранения советско-американского согласия. В этом случае развитие мира виделось ему при минимальном оружии, возможности приостановки работ по созданию атомной бомбы, использования атомной энергии только в мирных целях, приостановки многочисленных программ строительства ВМС и ВВС, неразвертывания многочисленных опорных, пунктов (военных баз) по всему свету.

В то же время в своем видении он не исключал другой путь развития в случае, если после войны СССР и США по каким-либо причинам окажутся на противоположных полюсах. Тогда неизбежно самое худшее — обострение обстановки, вражда и конфронтация двух сверхдержав, балансирование на грани новой мировой войны. Последствия такого послевоенного мира труднопредсказуемы. В ущерб всему человечеству появятся горы оружия с обеих сторон, которые могут быть многократно увеличены за счет появления атомных бомб.

Как исключить, не допустить такого положения, чтобы бывшие боевые союзники стали потенциальными врагами, открытыми противниками?

Рузвельт не мог найти подходящего ответа на этот вопрос. После мучительных раздумий он глубоко уверовал, что для этого необходимо в интересах мира во всем мире разработать тремя государствами — США, СССР и Англией — упомянутый важнейший вопрос в таком плане, который исключал бы возможность начала накопления вооружения любым из трех союзников друг против друга. Гарантией должны были бы служить всесторонние инспекции.

«Настало время, — убеждал себя Рузвельт, находясь под впечатлением Сталинградской битвы и Тегеранской конференции, — откровенно переговорить на этот счет с русским премьер-министром. И по результатам этих переговоров определить, какие шаги следует предпринимать для решения общей задачи».

После разгрома Гитлера под Сталинградом и под Курском Рузвельта уже никогда не покидали мысли о все большем усилении военной и экономической мощи Советского Союза, об этом ему постоянно напоминали ближайшее окружение, военные и дипломаты. Да и он сам видел, что СССР после войны будет ключевой державой мира и в военном, и в экономическом отношениях.

Сумеет ли правильно распорядиться этой помощью Советская Россия? Не получится ли так, что вместо советско-американского согласия начнется жесткое противоборство? На замену согласия придет военное противостояние? Что тогда?

Мысленно рассуждая о предстоящем откровенном разговоре со Сталиным, президент невольно вспомнил о письме всемирно известного физика Альберта Эйнштейна. Когда это было? 1939 год, когда была разбита Польша.

Вот текст письма Эйнштейна:

«Альберт Эйнштейн

Олд Гроув-роуд

Нассау-Пойнт

Пеконик, Лонг-Айленд

2 августа 1939 г.

Ф. Д. Рузвельту

Президенту Соединенных Штатов

Белый дом

Вашингтон, Округ Колумбия

Сэр,

Ознакомившись в рукописи с недавними работами Э. Ферми и Л. Сцилларда, я пришел к выводу, что в самом ближайшем будущем можно будет превратить элемент уран в новый и важный источник энергии. Некоторые моменты создавшегося положения требуют, как мне кажется, внимательного изучения и, в случае необходимости, быстрых действий правительства. Потому я считаю своим долгом довести до Вашего сведения следующие факты и предложения.

За последние четыре месяца работы Жолио во Франции, равно как и работы Ферми и Сцилларда в Америке, сделали возможным провести полную ядерную реакцию в большом количестве урана, с помощью которой можно будет выделить огромную энергию и новые элементы, подобные радию. Сейчас кажется почти бесспорным, что этого можно достичь в ближайшем будущем.

Это новое явление может навести на мысль об изготовлении соответствующих бомб… нового типа, обладающих чрезвычайной мощностью. Одна такая бомба, доставленная на борту корабля и взорванная в порту, может уничтожить и весь порт и все, что есть на примыкающей к нему территории. Однако такие бомбы могут оказаться слишком тяжелыми для транспортировки по воздуху.

Соединенные Штаты располагают небольшими запасами урановой руды, да и та имеет низкое содержание урана. Хорошая руда имеется в Канаде и в оккупированной немцами Чехословакии, а самые мощные запасы урана находятся в Бельгийском Конго.

Ввиду сложившейся обстановки, возможно, Вы сочтете целесообразным установить постоянный контакт между Правительством и группой физиков, которые работают над цепной реакцией в Америке. Такой неофициальный контакт могло бы установить лицо, пользующееся Вашим доверием. В ее задачи входило бы следующее:

а) связаться с министерствами, информировать их о ходе дел и делать рекомендации Правительству о необходимых действиях, обращая особое внимание на решение задачи по обеспечению поставок урановой руды в Соединенные Штаты;

б) ускорить экспериментальные работы, которые в настоящее время осуществляются в рамках бюджетов университетских лабораторий, обеспечивая необходимые средства, если такие средства потребуются, используя свои связи с частными лицами, которые пожелают внести свой вклад в это дело, и, возможно, заручившись поддержкой заводских лабораторий, имеющих необходимое оборудование.

Насколько я понимаю, Германия прекратила продажу урана из захваченных чехословацких рудников. Возможно, такие решительные действия объясняются тем, что Вайцзеккер, сын заместителя статс-секретаря Германии, откомандирован в Институт кайзера Вильгельма в Берлине, где теперь ведутся работы по урану, дублирующие американские.

Искренне ваш

Альберт Эйнштейн».

Письмо Эйнштейна доложил президенту его неофициальный советник по экономике Александр Сакс только 11 октября 1939 г. Рузвельт несколько раз перечитал письмо Эйнштейна. Затем дал распоряжение создать комиссию для расследования вопроса. 1 ноября был представлен президенту доклад комиссии, в котором подтверждались все выводы и оценки письма Эйнштейна. Комиссия считала, что «такое исследование заслуживает прямой финансовой поддержки правительства».

Несмотря на рекомендации, средства не были выделены и крупные работы не начинались из-за отсутствия финансирования. Рузвельт колебался. Появление нового оружия огромной разрушительной силы могло явиться источником бед для человечества, «ящиком Пандоры». Поэтому президент откладывал наступление атомного века на потом.

7 марта 1940 г. Эйнштейн направляет через Сакса второе письмо президенту. В нем один из «творцов Вселенной» писал:

«С начала войны в Германии усилился интерес к урану. Сейчас я узнал, что в Германии в обстановке большой секретности проводятся исследовательские работы, в частности в Институте физики, одном из филиалов Института кайзера Вильгельма. Этот институт передан в ведение правительства, и в настоящее время группа физиков под руководством К. Ф. фон Вайцзеккера работает там над проблемами урана в сотрудничестве с Институтом химии. Бывший директор института отстранен от руководства, очевидно, до окончания войны».

Второе письмо сильно обеспокоило Рузвельта тем, что Германия может первой получить в руки атомное оружие. Поэтому Америка, хотя и медленно, но в конце 1941 г. приступила к практической работе над Манхэттенским проектом в условиях государственного финансирования. Первое испытание атомной бомбы состоялось в пустыне Аламогордо (штат Нью-Мексико) в 5 ч 30 мин 16 июля 1945 г., то есть за несколько минут до наступления дня в этой части Земли. Атомная эпоха началась, но… без Франклина Делано Рузвельта.

Великого президента Ф. Д. Рузвельта нередко критиковали в США в то время, да и сегодня так считают, что будто бы он недостаточно заботился о послевоенном могуществе Америки, уделяя больше внимания «мечте» о общем мире на земле. На деле все было как раз наоборот.

Рузвельт всегда был за могущество Америки, только благодаря его таланту страна вылезла из депрессии и стала могучей. Но он видел могущество Америки не с помощью оружия, в том числе атомного, а в результате развития экономики и разумной организации жизни внутри страны. Богом его была не военная сила США, а демократическое устройство страны, могучая экономика — образец и пример для других государств, а также готовность жить в мире со всем миром. Он был противником монополии одного государства на мировое господство, считал опасным для мира появление в будущем новых претендентов на гегемонию с помощью большой дубинки, выступал за сообщество не правительств, а народов за международное сотрудничество наций.

Такие принципы внешней политики, которыми руководствовался Рузвельт, не находили поддержку со стороны монополий, корпораций, олигархов и прочих властелинов мира. Они называли его мечтателем.

После кончины президента Рузвельта его преемник Г. Трумэн, спустя пару месяцев, в своем послании конгрессу объявил о том, что «победа, которую мы одержали, поставила американский народ перед лицом постоянной и жгучей необходимости руководства миром». На это опираются и нынешние руководители США.

«Во время Потсдамской конференции, — рассказывал однажды А. Громыко, — новый американский президент Г. Трумэн нарочито стремился вносить в обсуждаемые вопросы элементы остроты, особенно в отношениях со Сталиным. Чувствовалось, что он настроен на жесткий разговор, на давление и обострение советско-американских отношений. В качестве решающего преимущества и фактора шантажа у Трумэна был козырь в виде атомной бомбы.

24 июля после окончания одного из заседаний, когда Сталин направлялся к выходу, президент Трумэн задержал его и сказал:

«Я хотел бы сделать конфиденциальное сообщение. Соединенные Штаты создали новое оружие большой разрушительной силы, которое мы намерены применить против Японии».

Эту информацию Сталин принял к сведению спокойно, не проявив никаких эмоций, лишь поблагодарив за сообщение.

Трумэн убеждал потом Черчилля, что Сталин ничего не понял из сказанного им о новом оружии, дескать, не придал этому никакого значения. Однако в действительности было не так. Выйдя из помещения, Сталин сказал Молотову:

«Этот чудак думает, что мы ничего не знаем, ну пусть думает. Передай, Вячеслав, Курчатову, чтобы он ускорил работы!»

Как потом оказалось, атомное оружие явилось одной из важнейших операций США и Англии по развертыванию «холодной войны», гонки вооружений, жесткой конфронтации и военного противоборства против Советского Союза. Союзники стали врагами, а мир начал развиваться по второму пути, возможность которого предвидел Ф. Рузвельт. Думается мне, что «холодная война» со всеми ее драматическими и трагическими последствиями могла бы и не быть, если бы у руля Америки после Второй мировой войны продолжал находиться Франклин Делано Рузвельт.

Черчилль Уинстон Леонард Спенсер (1874–1965) был британским премьер-министром (1940–1945,1951—1955).

Его политическое лицо многолико, многомерно, с наличием большого числа красок, как в калейдоскопе. В ходе Второй мировой войны Черчилль фактически был первым политическим и государственным лидером, который понял, что без военного союза с СССР его страна, Великобритания, не в состоянии выиграть войну и потерпит поражение. Поэтому 22 июня 1941 г. — в день нападения Германии на Советский Союз — он заявил о поддержке борьбы советского народа.

Сотрудничая с СССР в рамках антигитлеровской коалиции, Черчилль оставался ярым антикоммунистом, стремился препятствовать росту влияния нашего государства и его Вооруженных Сил в войне, активно отстаивал незыблемость британской империи.

Однако такая оценка одного из лидеров «большой тройки» была бы далеко не полной без описания, с одной стороны, его положительной роли в деятельности антигитлеровского союза, с другой — его скрытых, закулисных действий, направленных на ослабление, истощение СССР в борьбе с гитлеровской Германией в надежде продиктовать ему свою волю в конце войны.

Заслугой Черчилля с начала Второй мировой войны и особенно после нападения Германии на Советский Союз является его реализм в политике. Он не только первый среди западных деятелей увидел огромную угрозу миру со стороны гитлеровской Германии, но и понял необходимость бескомпромиссного уничтожения нацизма совместно с США и таким мощным союзником, как СССР. В этом была его мудрость и государственная прозорливость.

Черчилль многократно заявлял о том, что Гитлер и нацистский режим представляют смертельную угрозу всему тому, что дорого Англии и Франции.

В апреле 1933 г., когда Гитлер потребовал «равенства в вооружениях», Черчилль сразу понял, что это «возрождение германского милитаризма», крайне опасное при нацизме, и в недалеком будущем «мы несомненно окажемся на пороге всеобщей европейской войны».

В апреле 1934 г. он предупреждал палату обшин о все возрастающем авиационном устрашении со стороны Германии, считая, что через три года германская военная авиация будет вдвое сильнее английской.

В 1936 г. Черчилль словно провидец заявил в английском парламенте о том, что Германия «вооружается в массовых, еще невиданных масштабах в истории этой страны. Во главе ее стоит кучка торжествующих головорезов… Очень скоро им придется сделать выбор между экономическим и финансовым крахом… войной, у которой не может быть иной цели… кроме как германизации Европы под нацистским контролем».

В 1938 г. он резко осудил мюнхенскую сделку, заявив в палате общин, что это соглашение является поражением для Англии, которая вошла в орбиту нацистской Германии, в зависимое от нее положение.

Если суммировать все эти выступления и дела Черчилля того времени, то чётко вырисовывается его политическая программа до вопросу безопасности страны. Ее суть состоит в том, что в центре Европы в 30-е годы по вине «политики умиротворения» зародился очаг большой войны. Агрессором выступает Германия.

Военная угроза опасна не тем, что нацисты готовятся к войне против Советской России, а прежде всего тем, что гитлеровская Германия является опасным врагом Англии. Потому Великобритания должна опираться в своей европейской политике на Францию и Лигу Наций. Оставаясь последовательным противником коммунистической России, Черчилль после мюнхенского сговора вносит поправку в свою стратегию — он все чаще рассуждает вслух, что в коалицию государств против Гитлера следует включить Советский Союз.

Представляя свое новое правительство парламенту 13 мая 1940 г., У. Черчилль произнес краткие, но глубокого смысла слова: «Я скажу палате, как уже сказал тем, кто вошел в правительство, — я не могу вам предложить ничего, кроме крови, труда, слез и пота. Перед нами пора тяжких страданий. Перед нами много, много месяцев борьбы и лишений. Вы спросите, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе со всей мощью и силой, дарованной нам господом, вести войну против чудовищной тирании, равной которой еще никогда не было в мрачном, горестном списке человеческих преступлений… Вы спросите, какова наша цель. Я отвечу одним словом: победа, победа во что бы то ни стало, победа, несмотря на все ужасы, победа, как бы то ни был длинен и тяжел к ней путь, ибо без победы не может жить — поймите это ясно, — не может выжить Британская империя, не может выжить все то, за что стоит Британская империя, не могут выжить импульсы веков, движущие человечество к достижению его целей…»

Став в 1940 г. британским премьер-министром, он решил исправить ошибку Чемберлена и опираться в будущей войне на СССР. Это был серьезный политический шаг Черчилля, так как в стране в то время господствовали «мюнхенцы», враждебные СССР, которые и мысли не допускали идти на союз с коммунистической Россией в борьбе с нацистской Германией. Их классовая идеология господствовала над здравым смыслом. Да и у самого Черчилля ненависть к социализму сидела в генах и была его неизлечимой болезнью, которая особенно усилилась после советско-германского договора о ненападении.

По оценке советского посла в Лондоне И. М. Майского (1932–1943), сам Черчилль неоднократно говорил о себе, что его богом является Британская империя и что все его политические действия определяются интересами сохранения империи.

«Теперь, после 22 июня 1941 г., интересы Британской империи по-прежнему довлели над сознанием Черчилля, однако в обстановке Второй мировой войны он считал, что эти интересы прежде всего связаны с Атлантикой и Тихим океаном, с бассейном Средиземного моря и Ближним Востоком. Вопрос же о России у Черчилля стоит на втором месте и вдобавок еще проникнут внутренним противоречием: Россия нужна как союзница против Германии и в то же время Россия опасна, ибо если она выйдет из войны очень усилившейся, то может поставить в трудное положение Британскую империю — не как завоевательница ее территорий, а как мощный морально-политический фактор, способствующий ее внутреннему разложению».

Черчилль не хотел поражения СССР, ибо в этом случае победоносная Германия с удвоенной силой обрушилась бы на Англию и, вероятно, в конце концов оккупировала бы Британские острова. Но Черчилль не хотел также полного разгрома Германии, ибо в этом случае СССР стал бы слишком могущественным и исходящее от него влияние грозило бы подорвать колониальные основы Британской империи да и вообще вызвать в мире большие потрясения антикапиталисти-ческого характера.

Идеальным с точки зрения Черчилля было бы, если Германия и СССР вышли из войны сильно потрепанными, обескровленными и на протяжении по крайней мере целого поколения бродили бы на костылях, в то время как Англия пришла бы к финишу с минимумом потерь и в доброй форме европейского боксера.

Этой стратегией он руководствовался в ходе всей Второй мировой войны, особенно при решении вопроса об открытии второго фронта и конечных целях войны. Отсюда, естественно, вытекало стремление проявить максимум экономии в затрате собственных усилий на выигрыш войны и, наоборот, переложить максимум страданий и потерь на Советский Союз.

Однако Черчилль в одном важном и принципиальном вопросе просчитался. Он далеко не сразу сумел правильно оценить огромную экономическую мощь и военную силу Советского Союза в войне. Как многие другие западные государственные и политические деятели, он исходил из того, что Германия и СССР измотают друг друга в мертвой схватке, истощат свои силы и ресурсы, и тогда англосаксы станут диктовать свою волю на международной арене. На деле такой сценарий не сработал.

Уже после Сталинграда Черчилль увидел, что исход Второй мировой войны решается на советско-германском фронте в пользу Советского Союза, а это по раскладу британского премьера может привести к огромному влиянию советской супердержавы в послевоенном мире. Потому он сменил свою стратегию — от политики открытой поддержки союзника по антигитлеровской коалиции перешел к скрытой войне против него, которая все больше усиливалась по мере успешных действий Советских Вооруженных Сил и их стремительного наступления на Запад.

По моему мнению, можно определенно утверждать, что именно с этого момента Черчилль стал главной фигурой в антигитлеровской коалиции, по инициативе которого происходили основные драматические взаимоотношения между «большой тройкой», а — значит, и между союзными государствами в целом.

Британский премьер откровенно саботировал и затягивал по времени открытие второго фронта на севере Франции, стремился во что бы то ни стало воплотить в жизнь свой балканский вариант, тормозил военные поставки в СССР, проводил тайные переговоры с главарями гитлеровской Германии, был не прочь уберечь Германию от полного разгрома и безоговорочной капитуляции. А в первые послевоенные годы выступил в Фултоне главным глашатаем развязывания «холодной войны» против Советского Союза.

При наличии только перечисленных серьезных разногласий сегодня приходится лишь удивляться, каким образом лидерам «большой тройки» удалось остаться союзниками до победного конца. Большую роль в сохранении коалиции, безусловно, сыграл президент США Ф. Рузвельт.

Взять, например, проблему открытия второго фронта в Европе. На настоятельные призывы Сталина, которые поддерживал Рузвельт, открыть второй фронт на севере Франции Черчилль реагировал различными отговорками вплоть до 1943 г. Его коварная стратегия по затягиванию второго фронта фактически сработала. Цель была ясна — оставить русских один на один воевать с немцами, с тем чтобы продолжать истощать Советский Союз.

При этом британский премьер не только противился открытию второго фронта на севере Франции, но правдами и неправдами пытался убедить Рузвельта и Сталина в необходимости реализации балканского варианта, разумеется, не ради помощи Красной Армии, а с целью опять же оставить русских один на один в борьбе с гитлеровцами и остановить советские войска как можно восточнее германской границы.

Если бы Рузвельт согласился с черчиллевским балканским вариантом, то наверняка война в 1944 г. пошла бы совершенно по другому пути. Рузвельт не согласился. Операция «Оверлорд» стала неизбежной.

Сталин Иосиф Виссарионович (1879–1953) — Генеральный секретарь ЦК ВКП(б). Во время Второй мировой войны — Председатель Совета Народных Комиссаров, Председатель Государственного Комитета Обороны, народный комиссар обороны СССР, Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами Советского Союза. Являлся одним из организаторов антигитлеровской коалиции.

О Сталине много написано. Еще больше наговорено, особенно очернительного, несправедливого. Причины фальсификации личности Сталина, как мне кажется, раскрыл сам Сталин еще задолго до Великой Отечественной войны. В беседе с Александрой Михайловной Коллонтай в ноябре 1939 г. И. Сталин сказал: «Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний.

Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться. Сила СССР — в дружбе народов. Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы, на отрыв окраин от России. Здесь, надо признаться, мы еще не все сделали. Здесь еще большое поле работы.

С особой силой поднимает голову национализм. Он на какое-то время придавит интернационализм и патриотизм. Возникнут национальные группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций.

В целом в будущем развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми. Дело идет к тому что особенно взбудоражится Восток. Возникнут острые противоречия с Западом.

И все же как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь поднимут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна.

Свое будущее они будут строить на нашем прошлом»[89].

Конечно, Сталин — личность сложная, противоречивая. Но личность великая, гениальная, познать которую можно только с объективных позиций того времени.

Справедливо писал Михаил Александрович Шолохов на этот счет: «Нельзя оглуплять и принижать деятельность Сталина в тот период. Во-первых, это нечестно. А, во-вторых, вредно для страны, для советских людей, и не потому, что победителей не судят, а прежде всего потому, что ниспровержение не отвечает истине».

Люди моего седого поколения лучше других знают, что при Сталине перед войной и в ходе войны, особенно в начальный период, были просчеты, ошибки, злоупотребления властью. Однако были и победы, великие дела и свершения. Поэтому отношение к своей истории должно быть серьезным, компетентным, ответственным. «Мы — не последнее поколение в истории. За нами придут другие и тоже будут судить о наших делах, объективности наших оценок, о наших просчетах»[90].

С этих позиций следует подходить и к оценке исторической роли Сталина. Между тем ряд историков, политологов и прочих писателей разных мастей, вопреки объективности и правдивости, распространяют о Сталине заведомую клевету, при этом изворачиваются и фальшивят без меры. Например, пытаются обвинить его в сговоре с Гитлером в 1939 г., что, дескать, позволило фюреру развязать Вторую мировую войну, возложить только на Сталина ответственность за просчеты и ошибки начального периода войны, принизить его роль и значение в руководстве страной и Вооруженными Силами в войне, а также в деятельности антигитлеровской коалиции.

Осуждая Сталина за август 1939 г., судьи истории обычно ссылаются на пакт Молотова — Риббентропа, то есть Договор СССР и Германии о ненападении, и правдами и неправдами доказывают, что Сталин якобы сорвал союз с западными демократами, поскольку Англия и Франция не были абсолютными врагами СССР и была реальная перспектива договориться с ними. Требовались выдержка, терпение и умение маневрировать. Но Сталин, дескать, устал и попросту смешал на доске все фигуры!

На деле обстановка была другой, и факты опровергают подобные утверждения. В настоящее время хорошо известно, что политическая паутина того времени была чрезвычайно сложной: англичане с французами вели сделку с немцами, итальянцами, японцами и с Советским Союзом; немцы разыгрывали антисоветскую карту в сговоре с Лондоном и Парижем и интриговали Москву возможным соглашением с Англией и Францией, одновременно угрожали полякам; поляки, не считаясь с реалиями, в оскорбительном тоне отказались от военной помощи СССР и пребывали в растерянности, готовые на союз или с немцами, или с англичанами. США поддержали «Мюнхен», требовали от Англии и Франции «не спешить с соглашением с Советами», бросили на произвол судьбы Польшу, считали, что война Германии с СССР даст большую выгоду всему западному миру.

В этой паутине интриг, сговоров, тайных переговоров Сталин понимал самое главное: надеяться ему не на кого. СССР — одинокий остров в окружении капиталистических государств. Основное, самое важное в избранной им стратегии — не допустить общего сговора империалистических хищников против СССР. Принять все необходимые меры, чтобы избежать одновременной войны на два фронта — с Японией и Германией — в условиях международной изоляции.

До начала Второй мировой войны Сталин был преисполнен решимости договориться с Англией и Францией. Он даже пытался привлечь США к тушению разгоравшегося мирового пожара. По его указанию за подписью М. И. Калинина была направлена соответствующая телеграмма президенту Рузвельту.

К сожалению, инициатива Сталина не получила поддержки в Белом доме. В беседе с полпредом СССР в США К. А. Уманским 30 июня 1939 г. Рузвельт высказал лишь общие пожелания о достижении успеха переговоров между СССР, Англией и Францией. Это тоже была двойная игра. На столе у Сталина лежала телеграмма Уманского о том, что президент США «не решился воспользоваться имеющимися в его распоряжении моральными и материальными средствами для воздействия на англичан и французов с целью повлиять на их внешнеполитическую линию»[91].

Телеграмма Уманского говорила Сталину о том, что хитросплетения западных демократов продолжаются, при этом каждый думает прежде всего о себе. Что оставалось делать Сталину?

В той критически сложившейся обстановке у него не было иного пути, кроме как принять предложение Гитлера и заключить 23 августа 1939 г. с Германией пакт о ненападении (сроком на 10 лет). Сталин, однако, знал, с кем имеет дело. В узком своем кругу он почти всегда называл Гитлера и его окружение «жуликами». А при подписании пакта сказал немецкой делегации: «Разумеется, подписывая пакт, мы не забываем того, что вашей конечной целью является нападение на нас».

Даже после подписания договора и вплоть до обмена ратификационными грамотами (24 сентября 1939 г.) советские руководители искали сотрудничества с Лондоном и Парижем, надеялись, что они согласятся на совместные действия против агрессора. Но усилия СССР не увенчались успехом. Классовая ненависть западных держав к социализму оказалась сильнее чувства самозащиты.

Таким образом, тайная закулисная политика правящих кругов Англии и Франции по сговору с Гитлером при молчаливом согласии США вынудила Сталина пойти на заключение пакта о ненападении с Германией. Он не мог действовать иначе, так как необходимо было предотвратить создание объединенного антисоветского фронта империалистических государств, в результате которого была бы поставлена под угрозу судьба социализма.

Англия, Франция и Польша отвергли предложение СССР о военном союзе, сорвали переговоры. Сталин видел, что Англия и Франция не хотят применять силы против Германии и не придут на помощь Польше в случае нападения на нее Германии. Что оставалось делать?

Было два пути: либо созерцать и ждать, когда Гитлер захватит всю Польшу и выйдет к границам СССР, либо договориться с Германией о разделе Польши и воссоединении братских украинского и белорусского народов. Думаю, что и сегодня нет сомнения в правильности избранного Сталиным второго пути в интересах государства.

Допускал ли Сталин нападение Германии на СССР в союзе с Англией и Францией?

Сталин хорошо знал, что Англия и Франция часто и нагло обманывали своих союзников, включая СССР. Поэтому у него не было оснований надеяться на то, что западная «демократия» (в лице Чемберлена и Да-ладье) придет на помощь СССР при нападении на него Германии.

Какой возможный сценарий действий выбрал бы Сталин 1 сентября 1939 г., если бы Англия, Франция и Польша обратились к СССР с предложением о совместных военных действиях против Германии?

Можно предполагать с большой вероятностью, что в этом случае Сталин выступил бы на стороне Англии, Франции и Польши, денонсировав договор о ненападении с Германией.

Однако Англия и Франция, объявив войну Германии, фактически бросили своего союзника — Польшу и за восемь месяцев «странной войны» не сделали ни одного выстрела.

Следует ли понимать, что «союзничая» с воюющим Гитлером, Сталин вынужден был помогать ему?

Такие суждения неверны в принципе. Сошлюсь на мнение Черчилля. В своих мемуарах на этот счет он писал: «Нужно отдать справедливость Сталину, он всеми силами старался лояльно сотрудничать с Гитлером, в то же время собирая все силы, какие он только мог собрать на необъятных просторах России. Они (Сталин и Молотов. — Авт.) были исполнены решимости любыми средствами выиграть время и не намеревались, насколько они могли оценить эту проблему, основывать русские интересы и стремления исключительно на победе Германии».

По мнению крупного японского советолога Хэроми Тэратани, при заключении пакта о ненападении с Германией Сталин проявил себя государственным деятелем высшей квалификации… Не будь пакта о ненападении, судьбы мира сложились бы по иному и отнюдь не в пользу СССР.

Заключив договор с Германией, Советский Союз спутал карты всех своих противников. Технически это было выполнено прямо ювелирно. Были перечеркнуты планы англичан, заигрывавших с Германией, и в меньшей степени с СССР, а на деле пытавшихся стравить их между собой. Среди прочего следует отметить и такой выигрышный момент для СССР: миллионная Квантунская армия так и простояла у границы с СССР шесть лет, не сдвинувшись с места.

Что касается оценки личности Сталина в годы Великой Отечественной войны, то предоставлю слово окружающим его авторитетам.

Г. Жуков в своих мемуарах пишет:

«И. В. Сталин внес большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией и ее сателлитами. Авторитет его был чрезвычайно велик и поэтому назначение Сталина Верховным Главнокомандующим было воспринято народом и войсками с воодушевлением…

Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Эти способности И. В. Сталина как Верховного Главнокомандующего особенно раскрылись, начиная со Сталинградской битвы.

…В руководстве вооруженной борьбой в целом И. В. Сталину помогли его природный ум, опыт политического руководителя, богатая интуиция, широкая осведомленность… Несомненно, он был достойным Верховным Главнакомандующим»[92].

Маршал А. Василевский встречался со Сталиным постоянно. В своих мемуарах «Дело всей жизни» он дает следующую оценку Сталину-полководцу: «Оправдано ли было то, что Сталин был назначен Верховным Главнокомандующим? Ведь он не бьщ профессиональным военным деятелем.

Безусловно, оправдано.

…По моему глубокому убеждению, И. В. Сталин, особенно со второй половины Великой Отечественной войны, являлся самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования. Он успешно осуществлял руководство фронтами, всеми военными усилиями страны на основе линии партии и был способен оказывать значительное влияние на руководителей политических и военных союзных стран по войне. Работать с ним было интересно и вместе с тем неимоверно трудно, особенно в первый период войны. Он остался в моей памяти суровым и волевым военным руководителем, вместе с тем не лишенным и личного обаяния.

И. В. Сталин обладал не только огромным природным умом, но и удивительно большими познаниями. После Сталинградской и особенно Курской битв он поднялся до вершин стратегического руководства. Теперь Сталин мыслит категориями современной войны, разбирается во всех вопросах подготовки и ведения операций… Он превосходно владел искусством стратегии.

Думаю, Сталин в период стратегического наступления Советских Вооруженных Сил проявил все основные качества советского полководца».

Нарком ВМФ СССР Н. Г. Кузнецов дает оценку Сталину под другим ракурсом: «Я не берусь нарисовать обстоятельный портрет этой необычайно сложной личности. Бесспорно одно: у него были и ошибки, но нельзя отрицать великих свершений, которых добилась страна под его руководством, принижать выдающуюся роль И. В. Сталина в итоге Великой Отечественной войны.

Мне приходилось беседовать со многими людьми, которые встречались со Сталиным, работали вместе с ним, и я не помню ни одного человека, который не отдал бы должное его уму, знаниям, железной воле. Сталин — многогранная натура, и рассматривать только одну грань его личности, забывать другие черты его характера — это значит уходить от правды»[93].

Маршал бронетанковых вовек М. Катуков вспоминает о том, что «Сталин имел глубокие знания в вопросах техники, все знал о танках и хорошо понимал природу ведения танкового боя. Так мог говорить только высокой квалификации специалист, проработавший много лет в этих отраслях».

А. Громыко вспоминает о Сталине как о личности: «…он человек мысли. Он брал точностью формулировок и, главное, нестандартностью мышления.

Сталин относится к той категории людей, которые никогда не позволяли тревоге, вызванной теми или иными неудачами на фронте, заслонить трезвый учет обстановки… уверенность в конечной победе над врагом.

…В манере поведения Сталина всегда корректность. Даже в гневе — а мне приходилось наблюдать и это — Сталин обычно не выходил за рамки допустимого. Избегал он и нецензурных выражений»[94].

Без лукавства смею утверждать, что абсолютное большинство моего седого поколения считает, что среди созвездия замечательных советских полководцев первым полководцем был сам Сталин. Благодаря ему Советский Союз одержал Великую Победу. Он создал военную экономику за каких-то три месяца 1941 г., организовал эвакуацию в восточные районы СССР более 1300 крупных, главным образом военных, предприятий, в том числе на Урал — 455, в Западную Сибирь — 210, в Среднюю Азию и Казахстан — 250.

Сталин был выше на голову любого западного буржуазного политика. Не случайно, что именно он стал центральной фигурой в формировании и работе антигитлеровской коалиции. Во многом благодаря ему она укрепилась и работала продуктивно. Его огромная политическая воля, организованность, целеустремленность и настойчивость позволили решать острейшие принципиальные вопросы. На счету советского руководителя нелегкий успех многочисленных ответственных переговоров в Москве, Тегеране, Ялте, Потсдаме. Возглавляя на этих международных совещаниях советскую делегацию, Сталин успешно справлялся с решением задач, несмотря на порой большие разногласия между союзниками.

Например, генерал де Голль, вспоминая о Тегеранской конференции, в своих мемуарах пишет: «Сталин разговаривал как человек, имеющий право требовать отчета. Не открывая двум другим участникам конференции русских планов, он добился того, что они изложили ему свои планы и внесли в них поправки согласно его требованиям. Рузвельт присоединился к нему, чтобы отвергнуть идею Черчилля о широком наступлении западных вооруженных сил через Италию, Югославию и Грецию на Вену, Прагу и Будапешт. С другой стороны, американцы в согласии с Советами отвергли, несмотря на настояния англичан, предложение рассмотреть на конференции политические вопросы, касавшиеся Центральной Европы, и в особенности вопрос о Польше, куда вот-вот должны вступить русские армии»[95].

Посол США в СССР Аверелл Гарриман (1943–1946), участник трех конференций, в своих воспоминаниях признает, что его удивляли в советском вожде «глубокие знания, фантастическая способность вникать в детали, живость ума и поразительно точное понимание человеческого характера… Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».

В годы Великой Отечественной войны советский руководитель никогда не сомневался в победе СССР. На этот счет имеются многочисленные факты и в 1941 г., и в последующем, в том числе его беседы с Г. Гопкинсом, А. Иденом, У. Черчиллем и другими деятелями, а также после Тегеранской конференции, когда он уверенно сказал, что «у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию». Такая уверенность подтверждалась успехами советских войск на фронтах войны, ростом военно-экономического могущества страны, способностью один на один разгромить врага.

Сталин уделял огромное внимание послевоенному миропорядку, высказывался за необходимость создания всемирной организации государств с большими правами и полномочиями, которая могла бы отстаивать мир и равноправные отношения между ее членами. Он горячо поддерживал предложение Рузвельта по созданию ООН.

В глазах старшего поколения Сталин был и остался человеком, обладавшим аналитическим умом, несокрушимой волей, выдающимися организаторскими способностями, огромным влиянием на массы людей, на свой народ, с которым он умел говорить о самых сложных проблемах просто, ясно, доходчиво, без лжи и обмана.

Что касается оценки Сталина как исторической личности, то ее следует рассматривать в масштабах всего XX века: он спас СССР и его народы, а также народы Европы от фашистского рабства, истребления и порабощения; превратил нашу страну в мировую сверхдержаву с ядерным оружием и овладевшую космосом; предотвратил развязывание третьей мировой войны в первые сумасшедшие годы «холодной войны» благодаря военной мощи страны и возможностям советского уничтожающего ответного ядерного удара.

Ему, Сталину, наше поколение обязано возрождением великой России, возвращением русскому народу его истории, культурных традиций, обычаев, православной духовности. Он дал нам порядок и законность, а также гарантированную безопасность.

Когда Сталин «принял Россию с сохой», перед ним стоял вопрос: быть или не быть ей великой державой? Он решил эту задачу, оставив нам могучее государство. В этом его историческая заслуга!

Как известно, в «большой тройке» у Сталина были очень непростые взаимоотношения с У. Черчиллем. Тем не менее британский премьер-министр дал по достоинству высокую оценку жизни и деятельности Сталина. Она известна. Но для будущего поколения позволю ее повторить.

(Переведено из Британской энциклопедии.

Статья «И. В. Сталин»)

Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавлял гений и непоколебимый полководец — Сталин.

Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.

Сталин был человеком необычной энергии, с несгибаемой силой воли: резким, жестоким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить.

Сталин, прежде всего, обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен.

Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники логической и осмысленной мудростью. Он был непоколебимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты, а также в моменты торжеств был одинаков, сдержан и никогда не поддавался иллюзиям.

Он был необъятной сложной личностью.

Он создал и подчинил себе огромную империю.

Это человек, который уничтожил своего врага руками своих врагов.

Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире диктатором. Он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием.

Сегодня мы еще пока не забыли и вспоминаем День Победы. Устраиваем парады. Произносим речи. Но о Сталине при этом говорим или шепотом, или вообще замалчиваем его имя. Мол, победил народ сам по себе, а Сталина вроде и не было. Несправедливость исторических оценок свидетельствует о трусости нынешних политиков, не имеющих своего мнения. Они поддались влиянию фальшивой пропаганды Солженицына, А. Яковлева, Волкогонова, Резуна, Радзинского и прочих болтунов, работающих по программе Даллеса против нашей страны, ради материальной выгоды.

Сталин был вождем и защитником советского народа, русского народа. Высшим приоритетом его деятельности была верность народу и Советской России. Его считают диктатором. Ну и что? В то время вся Европа была перенасыщена авторитарными, профашистскими и фашистскими режимами с диктаторами во главе — Муссолини в Италии, генерал Франко в Испании, Салазар в Португалии, маршал Петэн во Франции, Гитлер в Германии, маршал Пилсудский в Польше, маршал Антонеску в Румынии, адмирал Хорти в Венгрии, Тисо в Словакии, маршал Маннергейм в Финляндии и т. д.

Диктатура Сталина была обусловлена жестокими, беспощадными годами того времени (середина 20 — начало 40-х). Что было тогда?

Весь капиталистический мир трещал по швам, корчился в конвульсиях мирового экономического кризиса (1929–1933 гг.). Была великая депрессия. Миллионы безработных. Голод. Рост классовой борьбы. Гражданские войны в Китае, Испании. Очаги войны на Дальнем Востоке, в Африке, в Европе. Консолидация блока фашистских агрессоров (антикоминтерновский пакт). Военные провокации японских самураев против СССР (Хасан, Халхин-Гол). «Умиротворение» Гитлера. Всемирный пожар в Европе.

Внутри страны после гражданской войны (1918–1922) шла бескомпромиссная, жестокая борьба за социализм: коллективизация, индустриализация, разгром оппозиций, форсированная подготовка страны к войне с фашистской Германией.

Империалистические силы Запада вместе с «пятой колонной» пытались столкнуть Россию в бездну, растащить ее по кускам и решить свои противоречия за ее счет. Только благодаря диктатуре Сталина, его железной воле, умению предвидеть развитие событий, патриотизму народа, который безгранично верил своему вождю, нам удалось сохранить Советское государство. Противостоять атакам Запада. Ликвидировать «пятую колонну» в важнейших государственных структурах — в Вооруженных Силах, НКВД, Наркомате иностранных дел и ряде других органах; сделать страну индустриальной державой; всесторонне подготовить ее к войне и в кровопролитных сражениях наголову разгромить гитлеровскую Германию.

Таковы были реальные результаты. Как правильно подметил известный философ Р. Косолапов, «в своем времени Сталин переиграл всех» — в том числе Черчилля, Гитлера, Рузвельта, японских самураев. За все эти разумные деяния потомки «обиженных и оскорбленных», злобные антисоветчики не могут простить Сталину, клевещут на него, распространяют фальшивки и небылицы.

В отличие от европейских диктаторов моральное право на диктатуру Сталину дала война, которая с 1929 г., не переставая, обжигала нас огненным пламенем, а в 1941–1945 гг. принесла огромные разрушения. Только благодаря его стальной воле и мужеству наша страна дважды восстала из пепла. В результате Сталин выполнил свою историческую миссию на этой земле, а весь мир узнал правду о новом общественном строе, о правах советских людей на труд, на отдых, образование, на медицинское обеспечение, на справедливую и счастливую жизнь. В этом его величие.

Нередко критикуют Сталина за отсутствие в то время в стране демократии и свободы слова. А разве в других странах эти категории тогда были? А если где и были, то чем они отличались от советских? Никакой разницы, по существу, не было в этой области между странами Запада и Советским Союзом. Когда западная демократия вскармливала Гитлера для похода против нас, многие годы шла с ним «под ручку», переносила на свою почву отдельные элементы нацистского режима — неужто это были свобода слова или демократия?

Все общественные явления надо рассматривать с исторических позиций. Неправильно будет кричать только об ошибках советской власти, не замечая положительного, героического, высокоинтеллектуального, поистине эпохального, которое было достигнуто в то время и о котором сегодня лишь можно только мечтать.

Антисталинцы разных мастей винят Сталина в невинных жертвах и других ошибках во время его правления. Спору нет — были допущены определенные ошибки. Но он воссоздал великую Советскую державу, создал лучшую в мире цивилизацию, заткнувшую за пояс хваленый Запад. Если взвесить на исторических весах его грехи и его заслуги, то величие Сталина не будет умалено — стрелки весов отклонятся далеко в сторону его неоспоримых державных заслуг.

На одном из международных семинаров в Мадриде в конце 80-х гг. представитель литовского «Саюдиса» пытался злословить в адрес Сталина. Председатель собрания, испанец по национальности, в ответ сказал: «Сталина знает весь мир. Он принес раскрепощение миллиардам людей. Из его рук получили свободу вся Европа, Китай, другие государства. Наше собрание не может согласиться с неправдой в адрес великого человека».

Оценивая Сталина как историческую личность, никогда не следует забывать, что в период его деятельности наша страна не раз стояла перед опасностью уничтожения. Спрашивается, каким должен быть руководитель государства, если оно оказалось перед лицом гибели или распада? Только таким, каким был Сталин, который сделал для России больше, чем любой другой государственный деятель на протяжении всей нашей тысячелетней истории.

Моя фронтовая молодость прошла с именем Сталина, Родины. Много раз своими глазами я видел вождя на трибуне Мавзолея во время военных парадов и демонстраций, видел лицо умного государственного деятеля, обращенное к многотысячному народу на Красной площади, к народам всей России. В молодой душе офицера-фронтовика сложился свой образ вождя: человека, олицетворявшего государство; человека, жившего для миллионов трудящихся, которые преданно верили ему и совершали поистине изумительные, героические дела.

Сегодня многочисленные его враги, разного рода приспособленцы, двурушники, перевертыши, ловчилы распространяют, наряду с другими фальшивками, злонамеренные мысли о том, что будто бы Сталин ушел из жизни в одиночестве, без родных и друзей. Но это не так. Люди моего поколения хорошо помнят те дни. Из миллионов человеческих глаз катились слезы, ими можно было наполнить реки. Среди большинства народа стоял безмолвный стон и плач. Неподдельно рыдали и вытирали слезы люди разных национальностей, чинов и профессий на массовых траурных мероприятиях. Вся страна переживала тяжелую утрату родного и близкого человека. «Отец, прощай! Прощай, родной и до последнего вздоха любимый отец! Как многим мы тебе обязаны…» — это М. А. Шолохов сказал за всех нас накануне похорон Сталина.

Пусть кликушествуют как угодно: культ, исчадие ада, монстр, пугало и т. д. Однако пытаться предать забвению имя Сталина — значит стать на путь предательства русского народа, его истории. Говорю это в связи с тем, что культ великой личности — это от Бога. После Сталина тоже были культы, но без личности, — а в ельцинский период стал процветать культ наличности. Что касается монстра и пугала, то пусть они останутся для тех, кого действительно надо ненавидеть: троцкистов всех разновидностей, которым Сталин помешал захватить власть в России и установить господство над Россией, а также плебеев, присосавшихся к советской власти с целью сведения с ней счетов. Борьба была жестокой и коварной. Те силы, которые развязали ее первыми, как шулера в картежной игре, указывали на первоисточник, на Сталина, считая себя лишь невинной жертвой. Однако крапленые карты не помогли.

Неоспоримая заслуга советского лидера состоит в том, что он всегда действовал с учетом конкретных условий обстановки; проводил политику в интересах подавляющего большинства народа, который верил ему и его активно поддерживал; он беспощадно боролся с контрреволюционной оппозицией и подавлял ее, стремился очистить страну перед войной от «пятой колонны»; он победил Гитлера, перед которым трепетала вся Европа, под его руководством советский народ выиграл Великую Отечественную войну; он был цементирующей силой антигитлеровской коалиции, советского народа и государства; благодаря ему было создано содружество социалистических государств Европы и Азии, начался развал колониальный системы империализма.

Сталин был рачительным хозяином страны. Под его руководством Советское государство в период войны получило слаженное и быстро растущее военное хозяйство. Разгром фашистской Германии означал также экономическую победу СССР и преимущество его экономики перед капиталистической. После войны наша страна в кратчайший срок за счет собственных ресурсов восстановила довоенный уровень развития народного хозяйства, затем значительно превзошла его и еще больше укрепила военно-экономическую мощь Советского государства. По многим показателям сталинская экономика вышла на уровень передовых капиталистических стран. При этом она работала на благо человека, в интересах безбедной жизни основной массы населения.

Оставленное после Сталина народное хозяйство СССР было настолько мощным и крепким, что выдержало бестолковые волюнтаристские эксперименты Хрущева, так называемый брежневский застой, хлестаковщину Горбачева, беспробудный ельцинский запой с его курсом губительных реформ по западническим рецептам, невиданным доселе воровством и грабежом страны. Несмотря на все усилия по развалу советской экономики, она до сих пор кормит и поит Россию, демократов и либералов и их зарубежных хозяев.

Я не обеляю Сталина, не делаю его святым. Прошу только молодое поколение — не верьте гнусным спекуляциям и домыслам о советском лидере. Жизненная правда о нем неодолима. Никаким гаденышам-фальсификаторам нашего прошлого не удастся умалить, очернить, предать забвению выдающуюся личность великого Советского государства — Иосифа Виссарионовича Сталина. Его имя как победителя фашизма навечно занесено на хранение в скрижали истории.

В заключение хочу подчеркнуть следующее. К началу Второй мировой войны фашистский блок государств представлял собой колоссальную силу, угрожающую миру и безопасности практически всех стран и народов. Предотвратить мировой пожар можно было только совместными усилиями СССР, Англии, Франции и США, к чему настойчиво призывала Советская Республика. Однако предательский курс западной демократии на умиротворение Гитлера предполагал не борьбу с агрессором, а направление ее против Советской России.

Правда истории состоит в том, что в те годы немцы, итальянцы, англичане, французы, венгры и другие народы и их правительства стали фактически пособниками фашистов и тем самым покрыли себя позором. Англия, Франция и США в то время на весь мир кричали о «красной угрозе», о «большевистской заразе», стращали народы мировой коммунистической революцией. Сегодня вся эта демократия старается не вспоминать о своем позоре, так как бездарная Политика ее руководителей была жестоко наказана.

Около двух лет гитлеровская Германия насиловала всю Европу, захватывая одну страну за другой, унижая и оскорбляя их национальное достоинство, превращая некогда свободные народы в рабов. А правители западной демократии раболепски ползали на коленях перед фюрером, вымаливая у него снисхождение. Только когда Германия захватила почти всю Европу, правительствам США и Англии не оставалось ничего иного, как признать допущенные ими преступления и стать на путь организации совместной с Советским Союзом борьбы с фашистской Германией, Италией и Японией.

Так было. Забыть сегодня такой предвоенный позор своей недальновидной политики и пытаться соблюсти «невинность» — значит потерять чувство, национального достоинства.

Антигитлеровская коалиция с точки зрения социально-классовых отношений была фактически аномалией. Противоречия между США и Англией, с одной стороны, и СССР — с другой, сохранялись с первого и до последнего дня войны.

Что касается руководителей антигитлеровской коалиции, то это были люди, разные по натуре, характеру, своим способностям, умению отстаивать и защищать интересы своего государства. Их роль в ту эпоху была не одинаковой. Но несмотря на все их различия, внутренние противоречия, каждого из них трудно переоценить.

Сталин, Рузвельт, Черчилль — великие государи. Каждый в отдельности — не человек, а глыба. Люди разной идеологии, они сумели создать мощную коалицию, которая разгромила фашизм — этакое полчище цивилизованных гуннов, и стали победителями во Второй мировой войне. Они управляли миллионными массами людей. Им верили народы всех стран, рукоплескал весь мир. Их имена навечно вписаны в историю гигантов мысли. Они бессмертны.

Российские патриархи Сергий и Алексий называли Сталина богоданным вождем. Когда Сталин умер, в Русской православной церкви ему пропели вечную память. Почему это произошло в то самое безбожное время? Потому, что Церковь и народ знали, что никто из вождей так по-отечески не заботился о русском народе, о России, как Сталин. Он был верным сыном России и за нее отдал свой ум, талант, жизнь.

Рассказывают, что за несколько дней до ухода из жизни Сталин ближайшим своим соратникам сказал: «Пропадете вы без меня. Или передеретесь между собой, или с голоду помрете. Беда будет в России».

Глубоко через барьеры времени смотрел Иосиф Виссарионович, будто охватывал сталинским взглядом просторы великой России, которой он оставил после себя одного только золотого запаса 2050 тонн, а главное — сплоченную его волей и социалистической идеей единую семью многомиллионного народа.