Он-таки пошевелил пальцем, несмотря на весь этот сентиментальный самоанализ. Он отправил ей записку из внушительного Версе-паласа, куда был приглашен на коктейль, за несколько минут до встречи с нашим замечательным автором, чья лучшая книга Вам не приглянулась. Позвольте мне навестить Вас, скажем, в среду, четвертого числа. Ибо к тому времени я поселюсь в гостинице «Аскот» у Вас в Витте, где, как мне сказали, можно кататься на лыжах даже летом. Между тем смысл его пребывания здесь состоит в выяснении того, когда же наконец старая лиса закончит свою новую книгу. Странно вспоминать, как еще позавчера он предвкушал долгожданное свидание с выдающимся человеком.
И все это было вмиг заслонено дорожным впечатлением. Наблюдая из окна гостиничного холла, как тот выбирается из автомобиля, — никакого трубного гласа, никаких фанфар, сопровождающих славу, — наш Персон теперь целиком был порабощен воспоминанием о голоногой девушке в вагоне, пронизанном солнечными лучами. И все же как величественно выглядел R. с его молодцеватым шофером, помогавшим тучному старику с одной стороны, с его чернобородым секретарем — с другой и двумя гостиничными швейцарами, застывшими в пантомиме воображаемой подмоги на ступенях при входе. Газетный репортер, сидевший в Персоне, обратил внимание на то, что мистер R. носил ботинки цвета кофе с молоком, лимонную рубашку с лиловым шейным платком и мятый серый костюм, ничего не говорящий, по крайней мере, простому американцу. Здравствуйте, Персон! Они уселись в фойе, в баре.
Иллюзорность происходящего усугублялась обликом и речью двух новоявленных персонажей. Монументальный господин с осыпающимся гримом и фальшивой улыбкой и мистер Тамворт с разбойничьей бородой, казалось, разыгрывали, в угоду невидимой аудитории, ходульную сцену, от которой Персон, как кукла, отворачивался, словно его вместе с креслом двигала притаившаяся квартирная хозяйка Шерлока Холмса, какую бы позу Хью ни принимал и куда бы ни смотрел в продолжение их краткого, но хмельного совещания. И правда, все это выглядело как кривлянье и паноптикум с восковыми персонами — по контрасту с реальностью Арманды, чей образ стоял перед его внутренним взором и просвечивал сквозь ярмарочное представление в разных ракурсах, иногда вверх ногами, иногда на самой кромке поля зрения, но уже не покидая его, неизменно правдивый и притягательный. Банальности, которыми он с ней обменивался, сияли подлинностью по сравнению с наигранным весельем в театрализованном баре.
— Вы в отличной форме! — солгал Хью с преувеличенной живостью, после того как заказали выпивку.
У барона R. были грубые черты, желтушный цвет лица, тяжелый нос с расширенными порами, мохнатые воинственные брови, пристальный взгляд и бульдожий рот, полный плохих зубов. Склонность к вычурной изобретательности, столь заметной в его писаниях, проявлялась также в его речевых заготовках, когда, например, он говорил, как сейчас, что отнюдь не «в форме», а чувствует, наоборот, все более навязчивое сходство с киноактером Рубенсоном, некогда игравшим старых гангстеров в фильмах о Флориде; но такого киноактера не существовало.
— И все же как вы себя чувствуете? — спросил Хью, невольно настаивая на своей неловкости.
— В двух кратких словах, — ответил мистер R. (имевший раздражающую манеру не только пользоваться избитыми выражениями в своем будто бы разговорном английском с сильным акцентом, но и перевирать их), — я не слишком хорошо себя чувствовал, знаете ли, этой зимой, моя печень, видите ли, затевает что-то против…
Он сделал большой глоток виски, прополоскав им рот на манер, никогда прежде Персоном не виданный, и очень медленно вернул стакан на низкий столик. Затем, проглотив виски вместе с концом фразы, переключился на свой второй английский стиль, высокопарный стиль своих самых запоминающихся персонажей.
— Бессонница и ее сестра Полиурия мне, разумеется, досаждают, но в остальном я здоров, как племенной бык. Кажется, вы не знакомы с мистером Тамвортом? Персон — то же самое, что Парсон, и Тамворт — то же самое, что тамвортская порода английских крапчатых свиней.
— Нет, — сказал Хью, — моя фамилия произошла не от Парсона, а от Петерсона.
— О'кей, мой мальчик. А как поживает Фил?
Мимоходом обсудили энергию, обаяние и прозорливость издателя.
— Если б только он не требовал, чтобы я писал другие книги. Он требует (перейдя на вкрадчивый хриплый голосок при перечислении названий романов литературного конкурента, также изданных Филом)… он требует «Мальчишку для утех», но согласился бы и на «Стройную потаскуху», а все, что я могу предложить, — это не натуральная порнофигня, а первый и самый обстоятельный том моих «Фигуральностей».
— Уверяю вас, он ждет вашей рукописи с крайним нетерпением. Кстати…
Воистину кстати! Должен же существовать какой-то филологический термин для такого алогичного поворота. Пришедшийся кстати вид сквозь черную ткань шторки. Кстати, я сойду с ума, если не получу ее.
— …Кстати, вчера я познакомился с девушкой, которая на днях встречалась с вашей падчерицей…
— Бывшей падчерицей, — поправил мистер R. — Бывшей, знаете ли, и надеюсь, так оно и останется. Еще по одной, мой мальчик (это к бармену).
— Случай весьма удивительный. Девушка читала…
— Прошу прощения, — ласково сказал секретарь, складывая записку, которую только что написал, и протянул ее Хью.
Мистер R. не выносит упоминаний о мисс Мур и ее матери.
И я его не виню. Но куда делось чувство такта, свойственное нашему Хью? Очарованный Хью прекрасно знал об этих отношениях от Фила, а не от Джулии, доступной, но не болтливой девчонки.
Эта часть просвечивания насквозь довольно скучна, и все же мы должны закончить наше сообщение.
Мистер R. в один прекрасный день обнаружил, с помощью нанятого соглядатая, что его жена Марион завела интрижку с Кристианом Пайнсом, сыном знаменитого режиссера, снявшего фильм «Золотые окна» (по мотивам лучшего романа нашего писателя). Мистер R. приветствовал ситуацию, поскольку сам прилежно ухаживал за Джулией Мур, своей восемнадцатилетней падчерицей, и теперь обзавелся планами на будущее, достойными сентиментального сластолюбца, которого три или четыре брака так и не утолили. Однако очень скоро он узнал от того же наемника, умирающего нынче в удушливой и грязной лечебнице на Формозе, что молодой Пайнс, смазливый плейбой с лягушачьими чертами, который тоже вскоре простится с жизнью, был любовником и матери, и дочери, обслуживая их в Кавальере, штат Калифорния, в течение двух летних сезонов. Следовательно, разрыв оказался куда более болезненным и бесповоротным, чем R. предполагал поначалу. В этой кутерьме наш Персон, на свой мелкий, умеренный лад (хотя в действительности он был на полдюйма выше крупного R.), случайно поживился в уголке того же многонаселенного гобелена.