Пруссачество и социализм - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Освальд Арнольд Шпенглер Готтфрид (ч. 2)

ми противоположностями хозяйственного орга-

низма. <Бедность - величайшее из зол и наи-

худшее из преступлений> (<Майор Барбара>)^.

Шоу восстает против <трусливой массы, кото-

рая держится за жалкий предрассудок, что сле-

дует предпочитать добродетель богатству>. Ра-

бочий должен попытаться стать богатым, это

с самого начала было политикой английских

профессиональных союзов, тред-юнионов. По-

этому в Англии за время между Оуэном^ и Шоу

будто и не было социализма в пролетарском

смысле - он по своему типу не отличается от ка-

питализма низших слоев. Мы же, пруссаки, все-

гда противопоставляем веление послушанию

в пределах строго дисциплинированного обще-

ственного целого, носит ли оно название госу-

дарства, партии, рабочего класса, офицерства

или чиновничества; слугой его является каж-

дый, принадлежащий к нему, без исключения.

Travaillerpour le roi de Prusse* - это значит ис-

полнять только свой долг, не стремясь к личной

выгоде. Жалованье офицеров и чиновников со

* Трудиться на благо короля Пруссии (фр.).

времени Фридриха Вильгельма I смехотворно

мало по сравнению с суммами, которые дали бы

возможность в Англии причислять себя хотя бы

к среднему классу. Тем не менее у нас работали

прилежнее, самоотверженнее, честнее. Чин да-

вался как награда. Так было и при Бебеле. Орга-

низованное им рабочее государство стремилось

не разбогатеть, а властвовать. Эти рабочие в сво-

их стачках, организованных партией, очень ча-

сто терпели лишения не ради увеличения зара-

ботка, но ради власти, ради своего мировоззре-

ния, которое казалось или действительно было

в противоречии с убеждениями их работодате-

лей, они боролись ради нравственного принци-

па, причем проигранное сражение все же оказы-

валось моральной победой. Английским рабо-

чим это совершенно непонятно. Они не были

бедны и при своих стачках получали сотни ты-

сяч, которыми жертвовал в этих случаях бед-

ный немецкий рабочий, полагая, что там, за мо-

рем, борются за то же, за что и он. Ноябрьская

революция была таким образом отказом повино-

ваться в армии и одновременно внутри рабочей

партии. Внезапное превращение дисциплиниро-

ванного рабочего движения в дикую погоню за

увеличением заработной платы отдельных,

не считающихся друг с другом групп, было побе-

дой английского принципа. Неудача этой поли-

тики проявилась в том, что в лице <рейхсвера>^

возник новый организм с внутренней дисципли-

ной. Единственным проявившим себя способ-

ным человеком оказался солдат. Немецкая ре-

волюция будет продолжаться в виде таких воен-

но-авторитарных успехов и неудач.

XVI

Те же противоположности царят и в хозяйствен-

ном мировоззрении обоих народов. Роковая

ошибка политической экономии заключается

в том, что она слишком просто и исключительно

материалистически, без малейшего внимания

к многообразию хозяйственного инстинкта и его

творческой силы, трактует о <ступенях челове-

ческого развития>, о <новом времени> и о <со-

временности>. В этом проявляются все слабости

ее английского происхождения, ибо как наука

она представляет собой произведение современ-

ного англичанина, с его самоуверенностью и не-

достатком психологии. Это его единственная

philosophy*, которая соответствует его любви

к борьбе, успеху и собственности. С её помощью

англичанин, начиная с XVIII века, внушал свое

чисто английское отношение к хозяйственной

практике всем умам континента.

Из мироощущения коренного жителя прус-

ской земли, поселенного духовным орденом во

время колонизации, с необходимостью вытекал

принцип хозяйственного авторитета государ-

ства. Каждому человеку дается особая хозяйст-

венная задача. Права и обязанности в производ-

стве и пользовании им точно определены. Це-

лью является не обогащение отдельных лиц

или каждого работника в отдельности, а про-

цветание целого. Такова была цель колониза-

ции восточных болотистых местностей, пред-

* Философия (англ.).

принятой Фридрихом Вильгельмом I и его пре-

емниками. Они смотрели на нее как на свою

миссию. Бог возложил на них эту задачу. Здра-

вый реальный смысл немецкого рабочего с пол-

ной определенностью развивался в этом направ-

лении. Только марксистские теории мешали

ему понять близкое родство между своими

и старопрусскими стремлениями.

Инстинкт морских разбойников-островитян

совсем иначе понимает хозяйственную жизнь.

Здесь дело идет о борьбе за добычу и притом за

долю в добыче каждого отдельного человека.

Норманнское государство с его утонченной тех-

никой собирания денег основывалось исключи-

тельно на принципе добычи. Для этого была

весьма удачно введена феодальная система. Ба-

ронам предоставлялось собирать добычу с пред-

назначенных им наделов, герцог требовал своей

доли от них. Конечной целью было богатство.

Бог даровал его дерзновенным. Из практики

этих ставших оседлыми пиратов образовались

современные способы коммерческого счета.

Из счетной палаты Роберта Дьявола из Норман-

дии (умер в 1035 году) происходят слова <чек>*,

<конто>, <контроль>, <квитанция>, <рекорд>

и нынешнее название английского казначейст-

ва (Exchequer). Когда Англия в 1066 году была

завоевана норманнами, родственные им по пле-

мени саксы сделались также предметом экс-

плуатации норманнских баронов. У их потом-

ков никогда не могло образоваться иного миро-

воззрения. Этот дух еще и сегодня составляет

*От шахматнообразного счетного стола. - Прим. пер.

отличительную особенность каждой англий-

ской торговой компании и каждого американ-

ского треста. Их целью является не планомер-

ное поднятие народного благосостояния, как

известного целого, а лишь достижение благосо-

стояния отдельных лиц, частное обогащение

путем победы в пределах частной конкуренции,

эксплуатации публики через рекламу, повыше-

ние и понижение цен, достигаемое искусным

регулированием взаимоотношений спроса

и предложения. Когда англичанин говорит

о национальном богатстве, он имеет в виду ко-

личество миллионов. <Нет ничего более чуждо-

го чувству англичанина, чем солидарность>

(Фридрих Энгельс). Даже в отдыхе англичанин

видит тоже проявление чисто личного, прежде

всего телесного превосходства. Он занимается

спортом ради установления рекордов и знает

толк в родственном его хозяйственным обыча-

ям боксе, который внутренне совершенно чужд

немецким гимнастам.

Отсюда вытекает, что английская хозяй-

ственная жизнь фактически тождественна

с торговлей, с торговлей постольку, поскольку

она представляет культивированную форму

разбоя. Согласно этому инстинкту все превра-

щается в добычу, в товар, на котором богатеют.

Вся английская машинная промышленность

была создана в интересах торговли. Она явилась

средством поставлять дешевый товар. Когда ан-

глийское сельское хозяйство своими ценами по-

ложило предел понижению заработной платы,

оно было принесено в жертву торговле. Вся

борьба в английской промышленности между

предпринимателями и рабочими в 1850 году

происходила из-за товара, называемого трудом,

который одни хотели дешево приобрести, а дру-

гие дорого продать. Все то, о чем с гневным

изумлением говорит как о продуктах <капита-

листического общества> Маркс, на деле отно-

сится лишь к английскому, а не к общечелове-

ческому хозяйственному инстинкту.

Властное слово <свободная торговля> отно-

сится к хозяйственной системе викингов. Прус-

ским и, следовательно, социалистическим ло-

зунгом могло бы быть государственное регули-

рование товарообмена. Этим торговля во всем

народном хозяйстве получает служебную роль

вместо господствующей. Становится понятен

Адам Смит с его ненавистью к государству

и к <коварным животным, которые именуются

государственными людьми>. В самом деле на

истинного торговца они действуют, как поли-

цейский на взломщика или военное судно на

корабль корсаров. Характерно также то, что он

переоценивает значение массы капитала для

хозяйственного процветания. Материалист не

замечает, что психологически, а именно поэто-

му и практически - ибо в практической жизни

проявляются душевные свойства - английское

понятие капитала с точки зрения торговца не-

что совершенно другое, чем это же понятие

в представлении французского рантье и прус-

ского администратора. Англичане никогда не

были психологами. То, что думали они сами,

они считали логически обязательным для всего

человечества. Вся современная политическая

экономия, даже если не принимать во внимание

взглядов Манчестерской школы^, зиждется на

основной ошибке отождествления смысла хо-

зяйственной жизни всех стран, следуя англий-

скому пониманию, с интересами торговцев;

марксизм, как чистое отрицание этого учения,

вполне усвоил себе его схему. Этим объясняется

полное фиаско всех предсказаний в начале раз-

разившейся мировой войны, когда единогласно

предрекалось крушение мирового хозяйства

в течение нескольких месяцев.

Только капитализм английского типа являет-

ся противоположностью марксистского социа-

лизма. Прусская идея управления хозяйствен-

ной жизнью со сверхличной точки зрения не-

вольно направлена германским капитализмом,

со времени введения покровительственных по-

шлин в 1879 году, в русло социализма, в смысле

государственного регулируемого экономическо-

го порядка. Большие синдикаты были хозяйст-

венными государствами в государственном це-

лом: <это было первой систематической, в ши-

роком масштабе выполненной, попыткой капи-

талистического общества постичь тайны своего

собственного производства и приобрести власть

над теми общественными законами, неиспове-

димой и естественной силе которых до сих пор

вынуждены были слепо подчиняться> (Ленч.

Три года мировой революции).

Немецкий либерализм, немецкое англофиль-

ство благоговеет не только перед свободой и до-

стоинством человеческой личности, но и перед

свободой торговли. Тут комизм немецкого либе-

рала достигает своего предела. Пока он во имя

непонятных для него инстинктов викинга, <не-

уклонно> отвергал авторитарное государство,

сверхличную волю, подведение единичного <я>

под <Я> сверхличное, он был метафизиком. Это

была позиция немецкого интеллигента, не на-

деленного практическими талантами, профес-

сора, мыслителя, поэта, словом всех тех, кто

пишет, а не действует. Другого либерализма

они не поняли и не признали его нравственным:

речь идет о разбойничьем принципе свободной

торговли, с которым связана философия борьбы

всех против всех. Соотношение между <авто-

номным я> в их абстрактных системах с <Я>

контор больших торговых домов лежало вне их

кругозора. Итак, немецкий биржевой либера-

лизм незаметно запряг в свою повозку немецко-

го профессора. Он посылает его на собрания

в качестве оратора и слушателя, он сажает его

в редакции, где он пишет основательнейшие

статьи, полные философского духа, чтобы вну-

шить толпе читателей, которая уже давно пере-

несла свое неограниченное легковерие с Библии

на газеты, желательные с деловой точки зрения

политические убеждения, он посылает профес-

соров в парламент и поручает им голосовать

так, чтобы, вопреки всем теориям и конститу-

циям, была постоянная возможность спекуля-

ции. Он превратил почти без исключения всю

германскую прессу, всю интеллигенцию, всю

либеральную партию в свое деловое орудие.

Профессор этого не замечает. В Англии либе-

рал - цельная натура, свободная этически,

а потому и в делах. Он вполне сознает эту

связь. В Германии это всегда двое: нравственно

либеральная и либеральная в деловом отноше-

нии личность, из которых одна предполагает,

а другая располагает, но только вторая с улыб-

кой сознает это двойственное положение.

Так противостоят друг другу два великих хо-

зяйственных принципа. От викинга произошел

сторонник свободной торговли, от рыцаря - чи-

новник-администратор. Примирения здесь быть

не может, и так как оба они, как германцы и лю-

ди фаустовского склада высшего порядка,

не признают границ своим стремлениям, и толь-

ко тогда почувствуют себя у цели, когда весь

мир подчинится их идее, то война между ними

будет продолжаться до тех пор, пока один из

них не победит окончательно. Должно ли миро-

вое хозяйство быть всемирной эксплуатацией

или всемирной организацией? Должен ли Цеза-

рем этой грядущей Империи стать миллиардер

или чиновник в мировом масштабе; должно ли

население земного шара, пока будет существо-

вать эта империя фаустовской цивилизации, ос-

таваться объектом политики трестов или людей

того типа, который был намечен в конце второй

части <Фауста>? Ибо тут дело идет о судьбе ми-

ра. Хозяйственные идеи французов ограничива-

лись пределами территории в такой же степени,

как и идеи деятелей эпохи ренессанса. В этом от-

ношении системы меркантилистов^ при Людо-

вике XIV и школы физиократов^ во главе

с Тюрго^ в эпоху Просвещения ничем не отли-

чаются от социалистических проектов Фурье^,

который хотел разложить <общество> на ма-

ленькие хозяйственные единицы, в виде фалан-

стер, описание которых можно найти в послед-

них романах Золя. Мировое хозяйство является

внутренней необходимостью только для трех ис-

тинно фаустовских народов. Рыцарственные ис-

панцы стремились к нему, когда присоединяли

Новый Свет к своему государству. Как истин-

ные солдаты, они не выработали теории расши-

рения своего хозяйства, но, расширяя географи-

ческий и политический кругозор западного че-

ловека, придали его хозяйственному горизонту

такую широту, которая вообще сделала впервые

возможной мысль о мировом хозяйстве. Англи-

чане первые построили теорию своего эксплуа-

таторского мирового хозяйства под именем по-

литической экономии. Как торговцы, они были

достаточно умны, чтобы понимать, какую

власть имеет перо над людьми самой доверчивой

к книгам культуры. Они убеждали их, что инте-

ресы народа морских разбойников - это интере-

сы всего человечества. Они прикрывали прин-

цип свободной торговли идеей свободы. Этого

практического ума не доставало третьему и по-

следнему, по своему духу чисто солдатскому на-

роду. То, что Пруссия осуществила в своем тес-

ном кругу, было возведено посредством чуждой

всему миру немецкой философии в систему со-

циализма. Но истинные творцы этой идеи не

признали в этом виде собственного детища, так

возникла ожесточенная борьба между двумя

мнимыми противниками, из которых один вла-

дел практикой, а другой - теорией социализма.

Ныне, наконец, пришло время обеим сторонам

познать себя и свою общую задачу. Должен ли

мир управляться на социалистических или ка-

питалистических началах? Этот вопрос не мо-

жет быть решен между двумя народами. Он про-

ник ныне в каждый отдельный народ. Если го-

сударства сложат оружие, он вновь возникнет

в гражданской войне. Ныне в каждой стране су-

ществуют английская и прусская хозяйствен-

ные партии. И если классы и слои населения ус-

танут от войны, то ее во имя идеи будут продол-

жать отдельные выдающиеся люди. В великой

решающей борьбе античного мира между апол-

лоновской и дионисовской идеей пелопонесская

война из войны между Спартой и Афинами пре-

вратилась в схватку между олигархией и демо-

сом во всех отдельных городах. То, что зароди-

лось при Филиппах и Акции^, в эпоху Грак-

хов^ залило кровью римский форум. В Китае

война между богачами Цинь и Чжоу^, между

мировоззрениями <Дао> и <Ли> длилась целое

столетие. В Египте такие же страшные события

скрыты в тьме загадочной эпохи гиксосов^,

господства восточных варваров. Были ли они

призваны или сами пришли потому, что египтя-

не исчерпали свои силы во внутренних войнах?

Призовет ли западный мир русских к той же ро-

ли? Наши тривиальные мечтатели о мире могут

говорить что угодно о примирении народов:

идеи они никогда не примирят. Дух викингов

и дух монашеских орденов доведут борьбу до

конца, хотя бы мир вышел из кровавых потоков

этого столетия усталым и сломленным.

xviI

Но тем самым англо-прусское противоборство

вступает в политическую область. Это высшее

и сильнейшее проявление исторической жизни.

Мировая история - это история государств.

История государств - это история войн.

Идеи, когда дело идет об окончательных реше-

ниях, воплощаются в политическом единстве -

государствах, народах, партиях. Они должны

решить борьбу не словами, а оружием. Хозяйст-

венное состязание превращается в борьбу между

государствами или внутри государств. Когда де-

ло идет о гибели или победе, религии конструи-

руются в государства, как иудейство и ислам,

гугеноты и мормоны. Все, что по своей внутрен-

ней сущности стало человеком или человечес-

ким творением, жертвует человеком. Идеи, во-

шедшие в кровь, в свою очередь требуют крови.

Война есть вечная форма проявления высшего

человеческого бытия, и государства существуют

ради войны. Они представляют собой символы

готовности к войне. И даже если бы усталое

и потерявшее душу человечество захотело отка-

заться от войны и государства, подобно антично-

му человеку последних столетий или современ-

ному индусу и китайцу, то оно превратилось бы

только из субъекта, ведущего войны, в их объ-

ект, из-за которого войну вели бы другие. Даже

если бы был достигнут фаустовский всесветный

мир, то люди высшего порядка, типа цезарей

позднеримского, позднекитайского или поздне-

египетского времени, сражались бы за власть,

как добычу, если бы как окончательная форма

жизни утвердился капитализм, и за первое мес-

то в нем, - если бы это был социализм.

Политические формы органически связаны

с тем народом, который их создал; он носит их

в крови, и только он их может осуществить. По-

литические формы сами по себе - это пустые по-

нятия. Провозглашать их может каждый.

Но воплотить их в жизнь, наполнив реальной

действительностью, не властен никто. В поли-

тической жизни также нет выбора: всякая

культура и каждый отдельный народ какой-ни-

будь культуры ведет свои дела и осуществляет

свое предназначение в формах, которые с ним

вместе родились и по существу неизменны. Фи-

лософские споры о монархии и республике -

пустое словопрение. Монархическая форма

правления сама по себе не существует, как не

существует формы облаков. Античная и запад-

ноевропейская <республики> - несравнимые

вещи. Когда во время великого кризиса, конеч-

ный смысл которого всегда нечто другое, от-

нюдь не изменение формы правления, провоз-

глашается монархия или республика, то это

всегда только возглас, одно название, выкрик

из мелодрамы, несмотря на то, что для боль-

шинства современников это является единст-

венно понятным и тем, что способно воодуше-

вить их. В действительности же каждый народ

после такого экстаза возвращается к собствен-

ной политической форме, для обозначения сущ-

ности которой в народе почти никогда не суще-

ствует выражений. Инстинкт не выродившейся

еще расы настолько силен, что каждую форму

правления, которую ему навязывает историчес-

кий случай, он очень скоро перерабатывает по

своему, причем никому не приходит даже на

ум, что от этой формы осталось одно лишь на-

звание. Не слова текста конституции, а неписа-

ные и неосознанные правила, по которым она

применяется, являются тем, что собственно

следует называть формой правления. Безотно-

сительно к какому-нибудь определенному наро-

ду понятия <республика>, <парламентаризм>,

<демократия> - лишь пустые термины.

Так, например, <парламентская форма прав-

ления> - это специфически английский про-

дукт, и без общих предпосылок викингского ха-

рактера англичан, островного положения Анг-

лии и многовекового развития, которое совер-

шенно слило этический склад этого народа с его

способом вести дела, парламентаризм не может

быть внедрен в жизнь другого народа, как невоз-

можно подражать его методам, хоть сколько-ни-

будь рассчитывая на успех. Парламентаризм

в Германии - или бессмыслица, или измена.

Англия сделала бессильными все государства,

которым она в виде лекарства привила яд собст-

венных политических форм. Наоборот, Англия

утеряла бы способность к плодотворной полити-

ке, если бы окончательное развитие западноев-

ропейской цивилизации, обнимающей ныне

весь земной шар, привело к тому, что такая фор-

ма правления стала бы вообще невозможна. Анг-

лийский социализм был бы предательством для

Англии, если бы он уничтожил парламента-

ризм. Речь идет о свободном обществе частных

лиц, которым островное положение их страны

дало возможность отказаться от государства

в собственном смысле, при помощи флота с на-

емным экипажем и бесконечного ряда войн, ко-

торые Англия за плату вела посредством других

государств и народов, ей удалось до 1916 года со-

хранить эту формальную предпосылку своего

политического существования. Этот безгосудар-

ственный парламентаризм заранее предполагает

прочную систему двух партий, взаимоотноше-

ния которых, организация, практика, интересы,

настроения, права и дух именно таковы и ни

в коем случае не могут быть иными. То, что мы

называем английскими партиями, - в каждой

стране это слово означает нечто иное - первона-

чально были группы старинного английского

дворянства, которые отделились друг от друга во

время революции 1642 года и в особенности 1688

года на почве различия исповеданий, англикан-

ского и пуританского, следовательно, по сущест-

ву вследствие определенного разногласия их эти-

ческих императивов. Из характерных черт той

старинной северной расы мореплавателей, о ко-

торых повествуют исландские саги, среди тори

господствует гордость благородной кровью, зна-

чительная приверженность ко всему унаследо-

ванному и законному, к землевладению, к воин-

ственным подвигам и кровавым решениям спо-

ров; среди вигов - упоение разбоем и грабежом,

радость легкого успеха, богатой добычи. Хит-

рость и смелость ценились больше физической

силы. Типы английских империалистов и сто-

ронников свободной торговли, благодаря все бо-

лее резкому выявлению этих двух мироощуще-

ний, благодаря все большему культивированию

путем воспитания фактически господствующего

класса, достигли своего нынешнего вида. То, что

демократизация Англии в XIX веке была только

кажущейся и что народ фактически, как

и в Пруссии, управлялся избранным меньшин-

ством, отличающимся цельностью и несокруши-

мостью своих практических качеств, доказыва-

ется не только высокими стремлениями,

но и способностью добиваться их в течение по-

следней войны до самого ее конца.

Ибо глубочайшая сущность этой политики

в том, что это чисто деловая политика пиратов,

независимо от того, находятся ли у власти тори

или виги. То, что и те и другие прежде всего

джентльмены, члены того же избранного обще-

ства, с его достойным удивления единством жиз-

ненного уклада, прежде всего делает возмож-

ным, что несмотря на возникающее временами

ожесточенное соперничество, крупные дела ре-

шаются в частных разговорах и частной перепи-

ске; таким образом, здесь происходит многое,

в чем лишь тогда признаются, когда достигну-

тый успех оправдывает средства, и что в каждой

другой стране света было бы испорчено шумом,

поднимаемым непонятными, но твердыми в сво-

их принципах народными представителями. Ан-

глийский партийный вождь ведет дела своей

страны тоже как частное лицо. Если его полити-

ческие предприятия оказываются удачными, то

значит это была <Англия>, которая вела такую

политику. Если же они хотя и приводят к успе-

ху, но имеют в практическом или моральном от-

ношении неприятные последствия, то вождь вы-

ходит в отставку, а страна с пуританской строго-

стью осуждает его частные дела, от последствий

которых она таким образом отрекается, но вмес-

те с тем благодарит Бога за милость, проявлен-

ную к Англии, в виде успеха этих дел. Все это

возможно только в том случае, если существенные

интересы обеих партий не расходятся. Правда, тори

свергли и заключили на остров св. Елены Напо-

леона после того, как он распространил идеи ви-

гов на континенте, но Фокс^ отнюдь не был бе-

зусловным противником войны с ним. И когда

Роберт Пиль^ в 1851 году утвердил окончатель-

ную победу системы свободной торговли Кобде-

на^° и таким образом предпочел хозяйственное

порабощение мира его превращению в военный

протекторат, тори безусловно нашли и признали

в системе вигов часть своих основных положе-

ний. Политика тори при Эдуарде VII^ привела

к мировой войне, однако виги, противники вой-

ны, допустив в свою среду либеральных импери-

алистов, молчаливо приготовились к этой воз-

можности. Именно это - <парламентаризм>,

а не то внешнее, не имеющее ценности и влия-

ния, что ныне в Германии считается им: то есть

распределение министерских портфелей между

партийными вождями или широкая гласность

парламентской техники. Окончательные реше-

ния партийных вождей остаются тайной даже

для большинства членов парламента. Внешние

события являются fable convenue* и образцовый

такт обеих партий заботится о том, чтобы види-

мость народного самоуправления охранялась

тем более тщательно, чем меньше реального зна-

чения имеет это понятие. Представление о том,

что партии, и прежде всего английские партии,

являют собой часть народа, есть дилетантская

бессмыслица. В действительности, если не счи-

тать государств, состоящих из нескольких дере-

вень, осуществить что-либо вроде народовластия,

*Условным сюжетом (фр-).

управления через народ совершенно невозмож-

но. Только безнадежно либеральные немцы ве-

рят в это. Правительственная власть во всех

странах, куда проникли английские формы

правления, находится в руках нескольких лиц,

которые внутри партии, благодаря своему опы-

ту, превосходству воли и своей тактической лов-

кости, занимают господствующее положение,

и притом с диктаторской полнотой власти. Та-

ким образом возникает вопрос, каково соотноше-

ние между народом и партией или какое собст-

венно значение имеют выборы в государствен-

ной жизни Запада. Кто избирает и что он избира-

ет? Смысл английской системы состоит в том,

что народ избирает партию, а не выразителя

своей воли, более или менее подчиненной пар-

тийному руководству. Партии представляют со-

бой крепко сплоченные, очень старые союзы, ко-

торые занимаются ведением политических дел

общества, именуемого английским народом.

Каждый англичанин в отдельности, хорошо по-

нимая целесообразность такого устройства, под-

держивает от выборов до выборов тех, чьи планы

на ближайшие годы больше всего соответствуют

его собственным мнениям и интересам. Он точно

знает, как безразлична при этом личность депу-

тата, назначаемого всецело по воле партии. Вы-

ражение <голосующая скотина> безусловно бо-

лее подходит для среднего уровня депутатов, чем

для их избирателей. Характерно, что рабочие

очень часто голосовали не за рабочих кандидатов,

а за предпринимателей, которых выставляла

кандидатами какая-нибудь старая партия. По их

трезвому суждению это было в данный момент

выгоднее. В Америке, где за этой системой уже

не скрывается истинный англичанин, вырабо-

тался обычай, по которому партии представляют

избирателям одну программу, а трестам, кото-

рые их содержат, - другую; одна из этих про-

грамм предназначается для опубликования,

а другая - для выполнения. Этим, наконец, за-

тронут решающий вопрос, в каких формах

в странах парламентского управления оплачива-

ется политическая работа. Наивные мечтатели

о демократических порядках не замечают, что

ныне, когда все народы сознательно или бессоз-

нательно, по собственной воле или же нет, ведут

политику интересов, от этой оплаты зависит не

идея конституции, а, что гораздо важнее, дух их

фактического применения. Эти мечтатели в сво-

ей беззаботности думают о величине депутатско-

го оклада. Но вопрос стоит иначе. Монархи эпо-

хи Барокко распоряжались по своему усмотре-

нию государственными доходами. Современная

партия только управляет ими. И это вопрос

лишь целесообразности: обеспечивают ли себя

представители крупных хозяйственных интере-

сов избирателей, депутатов или партийные ко-

митеты. Первое соответствует формам англий-

ского парламентаризма в XVIII веке и применя-

лось в крупных масштабах в виде покупки голо-

сов. Ныне, когда тори и виги из высших классов

с резко очерченным мировоззрением преврати-

лись в чисто деловые представительства, кото-

рые в сущности в редких случаях отличаются

друг от друга только суждением о наиболее вы-

годной форме или моральной основе предприя-

тия, это средство стало лишним: интересы их

слились с интересами демократических партий.

В анархической Франции, где под именем пар-

тии выступают клубы и личные группы, число

и сила которых быстро меняется, оплата депута-

тов в более утонченной или более непосредствен-

ной форме стала правилом. Социалистические

депутаты точно так же к услугам плутократии,

и карьера французского парламентария избира-

ется часто в уверенности через несколько лет

приобрести себе замок. В Германии, где партии

стараются показать народу свои идеологические

программы, биржа подчинила себе либерализм,

а крупная индустрия - национал-либералов.

Они оплачивают агитацию и отчасти, в виде

обеспечения ее объявлениями, прессу. Если Вей-

марской конституции суждено сохранить силу

хотя бы в течение немногих лет, то депутатские

кресла в интересах определенных партий можно

будет приобретать по твердой цене. Зачатки это-

го уже ясно сказались при первых выборах.

Что демократия и всеобщая подача голосов яв-

ляются испытанными методами капитализма,

доказывают все страны, перенявшие у Англии

эти формы. Если либеральный профессор при-

ветствует Веймарскую конституцию, как осуще-

ствление своих грез, то деловой либерализм при-

ветствует ее, как самый удобный и, быть может,

самый дешевый способ подчинить политику

конторе, а государство - спекуляции.

Все это служит отличительным признаком

господства духа викингов в западной цивилиза-

ции, которая до сих пор была исключительно

цивилизацией английской. Форма, в которой

английский парламентаризм был навязан кон-

тиненту и в конце концов всему свету, - это

<конституция>, благодаря которой критика су-

ществующего правительства становится орга-

нической частью этого правительства. Однако

безгосударственный характер правительства,

которое английское общество создало, перешел

здесь во враждебный государству характер всех

существующих конституций, воспринявших

чужой английский принцип. Поэтому стали не-

обходимы суррогаты партий, воспроизводящих

английский уклад с его превращением испол-

нительной власти в часть партийного главенст-

ва, без истинного духа этого уклада, явилась не-

обходимость в оппозиции, которая, при беспре-

рывных трениях между верховной властью

и партийным принципом или между партиями,

вследствие весьма различного понимания ими

партийного верховенства, действовала не орга-

нически созидательно, а разрушительно. Мира-

бо, умнейшая голова Франции, в момент, когда

она была покорена идеями викингов, наверное

вернулся бы, будь он более долговечен, к абсо-

лютизму, чтобы спасти свою страну от псевдо-

парламентаризма независимых клубов. Слово

<интрига> исчерпывающе передает тот дух, ко-

торый француз, вместо планомерной тактики

англичанина, сообщает любому образу правле-

ния в стремлении придать ему соответственный

своему жизненному укладу характер. Вследст-

вие этого случайный деспотизм постоянно

вновь оказывается практически наиболее при-

годной формой той анархии, в процессе которой

история Франции время от времени достигает

неожиданных, но мимолетных вершин успеха.

Так было уже с Мазарини и Ришелье, с 1789 го-

да это составляет тайную конечную цель каж-

дого, хотя бы самого маленького политического

клуба, наконец, это нашло свое классическое

выражение в диктатуре иностранного солда-

та - Наполеона. Нечто подобное ожидал Маки-

авелли для политической путаницы Ренессанса

от Цезаря Борджиа. Только Франция и Италия

не создали никакой политической идеи. Госу-

дарство Людовика XIV, подобно Империи На-

полеона, - это единичный случай, а не дли-

тельная система, и абсолютная монархия Ба-

рокко, как органическая и способная разви-

ваться форма, происходит от Габсбургов, а не от

Бурбонов^. Политика Габсбургов от Филиппа

II^ до Меттерниха была образцом методов уп-

равления почти для всех дворов и кабинетов,

двор Короля Солнца повлиял только на церемо-

ниал и костюм. И напоминающее Ренессанс по-

явление Наполеона очень показательно. Только

во Флоренции и Париже мог удачливый полко-

водец сыграть такую идущую в разрез с тради-

цией роль и создать государство в таких фанта-

стических и преходящих формах. Здесь не было

типичной государственной формы. Руссо, этот

теоретик политической монархии, свою идею об-

щественного договора, который в конце концов

все же требовал диктатуры как случайного спа-

сения из хаотического разброда воль, вывел из

английской идеи <общества>, построенного на

прочной основе и опирающегося в своей полити-

ческой работе на верный инстинкт. В Англии

Наполеон в случае революции мог бы стать пре-

мьер-министром, в Пруссии - фельдмаршалом,

в Испании - сразу и тем и другим, и притом

с неограниченными полномочиями. В мантии

Карла Великого он мыслим только во Франции

и Италии.

Пруссия была настоящим государством в са-

мом глубоком смысле этого слова. Тут, строго

говоря, вообще не существовало частных лиц.

Каждый, живший в этом организме, функцио-

нировавшем с точностью хорошей машины,

принадлежал к нему как его член. Поэтому-то

управление не могло находиться в руках част-

ных лиц, как это предполагает парламента-

ризм. Управление было службой, а ответствен-

ный политик был чиновником, слугой целого.

В Англии политика и деловые интересы слива-

лись; во Франции рой профессиональных поли-

тиков, который объявился вскоре после уста-

новления конституционного образа правления,

был куплен заинтересованными лицами.

В Пруссии чисто профессиональный политик

всегда был сомнительной фигурой. Поэтому,

когда с наступлением XIX века стала неизбеж-

на демократизация государства, ее не следовало

проводить в английском духе, соответствовав-

шем прямо противоположной системе. В Прус-

сии демократия не могла означать личную сво-

боду, совпадающую с неудержимостью в делах

и необходимо приводящую к политике частных

лиц, для которой государство служит орудием.

Если идея рыцарских орденов <все за всех> при-

обрела современный характер, то она состояла

не в образовании партий, которые низшим сло-

ям народа предоставляли право путем выборов

раз в несколько лет голосовать за назначаемых

ими кандидатов или вовсе не голосовать, в то

время как они на верху в качестве оппозиции

вмешивались в работу правительства. Совре-

менным воплощением орденской идеи, напро-

тив, явился принцип, по которому каждому от-

дельному лицу на основании его практических,

нравственных и духовных дарований предо-

ставляется право в определенной мере повеле-

вать и повиноваться; ранг и следовательно сте-

пень ответственности здесь вполне соразмерены

с личностью и, как должность, постоянно сме-

няются, это и есть <советская система>, как ее

сто лет тому назад проектировал барон фон

Штейн^, - истинно прусская идея, которая

зиждется на основе отбора, коллективной от-

ветственности и коллегиальности. Ныне она,

по-марксистски, втоптана в грязь классового

эгоизма, получилась обратная сторона нарисо-

ванной Марксом картины разбойного класса

капиталистов английского стиля, викингов,

не подчиненных государственному контролю,

система свободной торговли, организованная

снизу, с рабочим классом в виде society - сло-

вом, совершенно по-английски.

Это Бентам, но не Кант.

Штейн и его воспитанные в духе Канта совет-

чики думали об организации профессиональ-

ных сословий. В стране, где труд должен был

стать общей обязанностью и содержанием жиз-

ни, люди различаются между собой по тому,

что они производят, а не по тому, чем они владе-

ют. Итак - местные профессионально-сослов-

ные корпорации, построенные соразмерно зна-

чению каждой профессии в народном целом, бо-

лее высокие представительные органы вплоть

до высшего государственного совета, мандаты,

ограниченные постоянным правом отзывать

представителей; следовательно, никаких орга-

низованных партий, никаких профессиональ-

ных политиков, никаких периодических выбо-

ров. Хотя Штейн и не высказал прямо этих мне-

ний, и, может быть, даже оспаривал бы их

в этой формулировке, но они лежали, как заро-

дыш, в основе предлагавшихся им реформ,

и они были годны для проведения планомерной

демократизации прусской системы, в том духе,

который соответствовал бы нашим собствен-

ным, а не английским и французским инстинк-

там, и который гарантировал бы отбор способ-

ных к осуществлению именно этой системы лю-

дей. В государстве должен быть государствен-

ный совет. Здесь то же соотношение, что между

машиной и обученным инженером. Безгосудар-

ственность предполагает точно таким же обра-

зом организованные тайные советы отдельных

партий; каждая из них должна быть в состоя-

нии в любое время применить свой аппарат для

управления страной. В Англии фактически два

<совета рабочих депутатов> или коронных сове-

та вместо одного - в этом смысл парламента-

ризма*. В прусской системе нужен был бы толь-

ко один совет с устойчивым составом. Вместо

этого под впечатлением наполеоновских собы-

тий у нас стало господствующим преклонение

перед английскими порядками. Гарденберг^,

*Избиратели не имеют ни малейшего влияния на состав

обоих советов. Они решают лишь, какой из них должен

править.

Гумбольдт и другие были <англичанами>. Вме-

сто Канта руководителями стали Шефтсбери

и Юм. Там, где было необходимо и возможно

ввести новый порядок изнутри, он был введен

извне. Все политическое ожесточение XIX ве-

ка, безграничная бедность и бесплодность на-

шего парламентаризма в людях, мыслях, дей-

ствиях, постоянная борьба между принципи-

ально враждебной оппозицией и насильствен-

ным всеподавляющим гнетом, все это происхо-

дит оттого, что народу, одаренному способнос-

тями для совсем иного, строгого и человечно

глубокого порядка, навязан другой - тоже

строгий и глубоко коренящийся в человеческой

душе строй. Во всех крупных задачах, где ста-

ропрусская творческая сила свободно могла

проявиться, как, например, в деле организации

синдикатов и артелей, профессиональных сою-

зов, в области социальной политики, она пока-

зала, что она в состоянии создать.

До какой степени чуждым остался парламен-

таризм прусскому, и с 1870 года немецкому на-

роду, доказывает то равнодушие, с которым,

несмотря на все старания прессы и партии, от-

носился он к выборам и вопросам избиратель-

ного права. Очень часто, пользуясь своим изби-

рательным правом, выборщики выражали

лишь неопределенный гнев, и ни в одной стране

эти дни выборов в английском духе не дают

столь ложной картины действительных настро-

ений. Народ никогда не мог привыкнуть к это-

му чуждому ему способу <сотрудничества>,

и никогда не привыкнет. Если англичанин не

следит за работой парламента, то он делает это

в сознании, что его интересы там хорошо соблю-

даются. Но если это делает немец, то он делает

это из чувства совершеннейшего равнодушия.

Для него существенно только <правительство>.

Парламентаризм у нас всегда останется систе-

мой внешних условностей.

В Англии обе партии были неограниченными

руководителями политики. Здесь же существо-

вало на лицо государство и партии, выступав-

шие только с критикой против него, основан-

ные только ради парламентского метода, тогда

как в Англии метод этот развился из фактичес-

кой организации торгового народа. С самого на-

чала обнаружилось несоответствие между сис-

темой, которую хотели ввести, и той, которая

была в действительности, между целью и дейст-

вием метода, между понятием и сущностью

партии. Английская оппозиция есть необходи-

мая составная часть правительства; дополняя,

она помогает в работе. Наша оппозиция - дей-

ствительное отрицание не только противопо-

ложной партии, но и самого правительства. По-

сле устранения монархии дело совершенно не

изменилось.

Характерно и указывает на силу национально-

го инстинкта, что обе партии, которые можно на-

звать специфически прусскими, консервативная

и социалистическая, никогда не теряли своей не-

либеральной и антипарламентской тенденции.

Они обе социалистичны в высшем смысле и та-

ким образом вполне соответствуют обеим капи-

талистическим партиям Англии. Они не призна-

ют частного и партийно-делового способа управ-

ления, они признают право целого руководить

100

поведением отдельного лица в общих интересах.

Если при этом одни говорят о монархическом го-

сударстве, а другие о рабочем народе, то это со-

ставляет разницу только на словах в виду того,

что здесь каждый должен трудиться и единич-

ная воля должна каждый раз подчиняться об-

щей воле. Эти обе партии под давлением англий-

ской системы были государством в государстве,

они представляли согласно своим убеждениям

государство, и поэтому вообще не признавали

права на существование за другими партиями,

кроме своей собственной. Это одно уже исклю-

чает парламентское управление. Они не отрека-

лись от солдатского духа, они организовали за-

мкнутые, хорошо дисциплинированные баталь-

оны избирателей, причем консерваторы были

лучшими офицерами, а социалисты - лучши-

ми солдатами. Обе партии были построены на

началах веления и подчинения, и обе одинаково

понимали свое государство: государство Гоген-

цоллернов и государство будущего. Свобода

в одном, точно также как и в другом, ничего об-

щего не имела с английской свободой. Глубокое

презрение к сущности английского парламента-

ризма, к определению ранга на основании богат-

ства или бедности проходит через всю их, менее

всего парламентскую, деятельность. Они обе

презирали прусскую избирательную систему

с ее озлобляющим подразделением на богатых

и бедных, причем консерваторы, признавая ее

пригодным средством, все же по существу пре-

зирали всякую избирательную систему, постро-

енную по английскому образцу, ибо они знали,

что это неизбежно ведет к плутократии. Тот, кто

101

в состоянии оплачивать такую систему, пожи-

нает ее плоды.

Рядом с этими партиями стоит партия испан-

ского склада, ультрамонтанская, духовные

традиции которой уходят в глубь времен габ-

сбургского мирового владычества и территори-

альных понятий Вестфальского мира. В Напо-

леоне она тайно почитала основателя Рейнско-

го союза^. В ее тактике еще остались пере-

житки искусной тактики кабинетов Мадрида

и Вены; она сумела со зрелостью ума Контрре-

формации использовать демократические тен-

денции и парламентские обычаи в своих целях.

Она ничем не брезгует: она умеет все обращать

к своей выгоде. И не следует также забывать

о социалистическом воспитании и дисциплине

испанского духа, возникшего, подобно прус-

скому, из рыцарских орденов готической эпо-

хи и создавшего до него в формуле <трон и ал-

тарь> мировую идею.

И, наконец, немецкая англомания духа сло-

жилась в партию с тем, чтобы бороться за ис-

тинный парламентаризм как принцип, идею,

вещь в себе с тем усердием, которое свойствен-

но только людям, проникнутым одним миро-

воззрением. Наполеон был для них носителем

свободолюбивых идей. Они выказывали свое

<настроение> всюду, где англичане проявляли

свои таланты и опыт. <Точка зрения> является

их символом. Когда собираются вместе три ли-

берала, то они основывают новую партию. Это

их понятие об индивидуализме. Они не могут,

даже при вступлении в кегельный клуб, обой-

тись без того, чтобы не поставить на обсужде-

102

ние вопрос об изменении устава. Так как в Ан-

глии господствует безгосударственный поря-

док официальных дел, их возмущение вызыва-

ет каждое проявление авторитета государства.

В социализме они также ненавидят его автори-

тарные конечные цели. Это <бюргерство> -

специфически немецкое явление. Его не следо-

вало бы смешивать с французской буржуазией

и еще менее с английским средним классом.

Высокий стиль английского либерализма ему

не подходит. Quod licet lovi non licet bovi*.

Под сюртуком свободомыслящего немца жи-

ва еще частица души старых имперских горо-

дов, которая поднимает болезненный протест

против явлений современной цивилизации, она

собирает вокруг себя обширную литературу,

при помощи которой в английские жестоко реа-

листические идеи вталкивается нечто транс-

цендентное и идеальное - в каждой книге

иное - без чего нельзя было бы защититься от

столь же неромантической жестокости прус-

ских идей. И это политически безвредное, не-

способное ни к какой организации свободолю-

бие, этот немецкий либерализм собран ныне

в боевую партию, но он взял, как цель, из един-

ства английской сущности одну лишь идею чи-

сто хозяйственной диктатуры частного богатст-

ва без ее нравственного содержания. И всюду,

где на пути к независимости деловых предпри-

ятий стояла социалистическая идея прусского

государства, либерализм этот стал в медленно

подталкивающую, утомительную, убийствен-

*Что позволено Юпитеру, не позволено быку (лат.).

103

ную оппозицию. Его дух, в конечном счете,

объединил <Англию внутри> партий большин-

ства в революции 1918 года, которая обеспечи-

ла, разрушив государство, окончательную по-

беду внешней Англии, воплощенной в держа-

вах Антанты. Он требует чистого парламента-

ризма не потому, что стремится к свободному

государству, а потому, что он не хочет иметь

никакого государства, и знает так же хорошо,

как Англия, что предрасположенный к социа-

лизму народ, переодетый в чужое платье, теря-

ет дееспособность. <Сверхгосударственная>

идея мирового гражданства немецкого Михе-

ля - вполне подходит ему. Пусть либерализм

смеется над <сверхгосударственностью> как

целью, она годится ему как средство. Он пору-

чает играющему мировым гражданством про-

фессору кафедру и писание фельетонов, а пар-

ламентскому дилетанту ведение политики <за

чертой> и в зале заседаний. На этой паре идет

он к цели - к законченному воплощению анг-

лийской идеи. Социализм потерпел в немецкой

революции свое самое тяжелое поражение,

противники довели его до того, что он обратил

свое оружие против самого себя.

Тем не менее, обе великие мировые идеи про-

должают, как и прежде, стоять друг против

друга: диктатура денег - и организации, мир

как добыча - и как государство, богатство -

и авторитет, успех - и призвание. Обе социали-

стические партии Германии должны объеди-

ниться против этого врага общей им идеи, про-

тив внутренней Англии, капиталистически-

парламентарного либерализма. Социалистичес-

104

кая монархия* - ибо авторитарный социализм

монархичен, самая ответственная должность

в грандиозном организме, место первого слуги

этого государства, по выражению Фридриха

Великого, не может быть отдано в распоряже-

ние частного карьеризма - такова идея, кото-

рая медленно созрела в мире фаустовского чело-

вечества и издавна воспитывала для себя осо-

бый человеческий тип. Это единство, в котором

каждый, в зависимости от своей социалистиче-

ской ценности, своего таланта в области добро-

вольной дисциплины на основе внутреннего

превосходства, своих организационных способ-

ностей, добросовестности и энергии, своего чув-

ства духовной общности с другим становится на

подобающее ему место; здесь введена всеобщая

трудовая повинность и в связи с ней профессио-

нально-сословный строй, который одновремен-

но служит делу управления и вместо парламен-

та возглавляется высшим административным

советом, в котором принимают участие все:

офицеры, чиновники, крестьяне, рудокопы, -

и который можно было бы назвать также сове-

том рабочих депутатов.

На другой стороне стоит мировая капиталис-

тическая республика, поскольку Англия - это

республика. Республика же в настоящее вре-

мя означает: правление посредством частного

лица, которому везет в делах, который может

*Лассаль в 1862 году в своей статье <Что теперь делать?>

требовал соединения прусского монархизма и рабочего

класса для борьбы против либерализма и английской те-

ории слабого государства, превращающей его в <ночно-

го сторожа>.

105

оплатить свое избрание и свое влияние, и при-

знание земной поверхности охотничьим участ-

ком тех, кто стремится стать богатым и требует

свободы единоборства. В этом, наконец, объеди-

няются обе капиталистические партии, тори

и виги, против <внутренней Пруссии>, вопло-

щенной в истинном социализме, за которой там

стоит рабочий класс, и следует вспомнить, что

в Англии труд считается несчастьем. Это озна-

чает крушение парламентаризма, который не

может работать при трех партиях. В старой Ан-

глии богатый боролся с богатым, одно мировоз-

зрение с другим внутри высшего класса. Те-

перь богатый борется с бедным, Англия -

с чем-то иным. Но благодаря этому парламента-

ризм, как политическая форма, стал непригод-

ным, в этом не может быть сомнения. В Англии

он уже шел к упадку, когда немецкая глупость

его перенесла на нашу почву.

Он пережил свое лучшее время до эпохи Бис-

марка. Он был старой, зрелой, благородной, бес-

конечно утонченной формой; чтобы владеть ею

в совершенстве, необходим был весь такт анг-

лийского джентльмена хорошего происхожде-

ния. Обусловливалось это вполне понятным

единодушием в столь многих вопросах, что раз-

ногласия не подвергали опасности вежливость.

Парламентская борьба напоминала хорошую

форму дуэли между аристократами. Это было

то же, что со старинной музыкой от Баха до Бет-

ховена, которая покоилась на совершенной му-

зыкальной культуре. Когда эта культура стала

менее строгой, музыка сделалась варварской.

Никто ныне не может создать фуги старинного

106

стиля с ее былой легкостью и самодовлеющим

господством всех правил, соединяя их в одном

движении. То же происходит с подобной фуге

парламентской тактикой. Более грубые люди,

более грубые вопросы - и все кончено. Дуэль

превращается в драку. С людьми старого закала

уходят в прошлое и прежние институты, испы-

танные формы, такт. Новый парламентаризм

будет представлять собой борьбу за существова-

ние в необузданных формах, и с гораздо худши-

ми результатами. Соотношение между главаря-

ми партий и партиями, между партией и наро-

дом становится все грубее, явственнее, менее

прикрашенным. Это начало цезаризма. В анг-

лийских выборах 1918 года он уже обозначился.

Мы его тоже не избегнем. Он - наша судьба,

точно так же, как судьба Рима и Китая, как

судьба всех созревших цивилизаций. Но веч-

ным вопросом остается: кому править, миллиар-

дерам или генералам, банкирам или чиновни-

кам высшей формы, в лучшем и чистом смысле

этого слова.

107

МАРКС

xviii

Этот могучий последний бой между двумя гер-

манскими идеями встречает на своем пути со-

вершенно иной фактор: рабочий вопрос. Там -

внутреннее противоречие мировоззрений, тре-

бующее решения, чтобы придать формам бытия

фаустовского человека окончательное единст-

во; здесь - материальная нужда, которая тре-

бует изменения нынешних условий жизни. Од-

но, так сказать, - метафизика, другое - поли-

тическая экономия. Этим определением уста-

новлена градация обоих явлений.

Проблема <четвертого сословия> возникает

в каждой культуре при ее переходе в цивилиза-

цию. Для нас она возникла в XIX веке, Руссо

внезапно устарел. Третье сословие - продукт

города, занимающего равное положение с дерев-

ней, четвертое - продукт мирового города,

уничтожающего деревню. Это лишенный ду-

шевных корней народ поздних состояний куль-

туры, бродячая, бесформенная и враждебная

формам масса, которая, скитаясь по каменным

лабиринтам, поглощает вокруг себя живой оста-

ток человечности, не имея родины, ожесточен-

ная и несчастная, полная ненависти к прочным

109

градациям старой культуры, которая для нее от-

мерла, она грезит об освобождении из своего не-

возможного состояния.

Западноевропейская цивилизация во всех

проявлениях и жизненных формах по существу

подвластна машинной индустрии. Промыш-

ленный рабочий отнюдь не является четвертым

сословием, он чувствует лишь себя по праву

представителем этого сословия. Он - символ.

Он возник как тип вместе с этой цивилизацией,

и он глубоко чувствует неудовлетворительность

своего положения. Если другие являются раба-

ми нашего технического столетия, инженер,

так же как и предприниматель, то он - раб по

существу.

Но решение рабочего вопроса относительно

одного лишь рабочего и посредством его одного

невозможно. Четвертое сословие само по себе

только голый факт, а не идея. По отношению

к факту возможны только компромиссы мате-

риального характера, не как осуществление ка-

ких-либо идеалов, но как стратегические ре-

зультаты длительной борьбы. Борьба эта ведет-

ся ради собственной выгоды за счет других

и в результате приводит к некоторому зати-

шью, в котором борющиеся стороны покорно

принимают создавшееся положение, кажущее-

ся счастьем после борьбы. Счастье китайцев,

счастье императорской эпохи Рима: раnеm et

circenses*. Сейчас это еще трудно понять, так

как мы переживаем момент высшего напряже-

ния и раздражения масс больших городов, и на-

* Хлеба и зрелищ (лат.).

110

блюдатель, поддаваясь шумным лозунгам, пе-

реоценивает односторонние перспективы, ри-

суемые классовым эгоизмом; через одно, два

столетия все пройдет, если рабочее движение не

станет на путь служения какой-нибудь общей

идее. Что осталось от страстей времен Гракхов

в эпоху Августа? Проблема не была решена, она

изжила себя.

Теперь выступает Маркс. Он сделал попытку

при помощи блестящего построения поднять

факт на высоту идеи. На могучее противоречие

между духом викингов и духом монашеских ор-

денов он набросил покрывало тонкой, но креп-

ко сотканной теории, и создал таким образом

популярный взгляд на историю, который в на-

стоящее время фактически господствует в воз-

зрениях широких масс. Маркс возник в прус-

ской атмосфере, жил в английской, оставаясь

однако в равной мере чуждым душам обоих на-

родов. Как представитель естественнонаучного

XIX столетия, он был хорошим материалистом

и скверным психологом. В итоге, вместо того

чтобы заполнить идейным содержанием вели-

кие реальности, он низвел идеи к понятиям,

к интересам. Вместо английской крови, кото-

рой он не ощущал в себе, он умел разглядеть

только английские вещи и понятия, и в Гегеле,

в большой степени воплощавшем прусскую го-

сударственную мысль, ему был доступен только

метод. Так, Маркс подменил посредством поис-

тине странной комбинации противоречия ин-

стинктов двух германских рас материальным

противоречием двух слоев. Он приписал <про-

летариату>, четвертому сословию, прусскую

111

идею социализма и <буржуазии>, третьему со-

словию - английскую идею капитализма.

В этой системе впервые дано определенное значе-

ние упомянутых четырех понятий, в том виде

как они сегодня усвоены каждым. При помощи

этих, неотразимых в своей простоте лозунгов,

ему удалось объединить рабочих почти всех

стран в класс с ясно выраженным классовым со-

знанием. Его языком говорит, его понятиями

мыслит ныне четвертое сословие. Пролетариат

перестал быть названием, он стал задачей. Буду-

щее стало с этих пор рассматриваться под углом

зрения литературного произведения. В поверх-

ностности этой системы заключается ее сила.

Хотя теперь, как и раньше, существует испан-

ско-церковный, англо-капиталистический и ав-

торитарно-прусский социализм и пролетарские

движения анархического, капиталистического

и истинно социалистического типа, однако это

остается неизвестным. Вера в главную цель

сильнее действительности, и она сосредоточена,

как всегда на Западе, в одной книге, сомнение

в абсолютной истинности которой считается пре-

ступлением. Только печатное слово обеспечива-

ет фаустовскому духу влияние в отдаленнейшем

пространстве и времени. В английской револю-

ции это была Библия, во французской - <Об-

щественный договор> Руссо, в немецкой -

<Коммунистический манифест>. Из истолкова-

ния противоречий рас в смысле противоречия

классов и старых германских инстинктов -

в смысле недавно возникших потребностей на-

селения больших городов - вытекает решаю-

щее понятие классовой борьбы. Горизонтальное

112

направление исторических сил превращается

в вертикальное: таков смысл материалистичес-

кого понимания истории. Естественнонаучный

образ мышления того времени требовал противо-

поставления силы и материи: материя политиче-

ских сил называется народом, материя хозяйст-

венных сил - классом. Марксизм смешивает

сравнительную ценность обеих сил и, благодаря

этому, обеих материй. Поэтому слово класс при-

обретает совершенно новое значение.

С полным непониманием психологии, свойст-

венным воспитанному на естествознании уму

50-ых годов XIX века, Маркс не знает, что ему

делать с различием сословия и класса. Сосло-

вие - это этическое понятие, выражение идеи.

Привилегированные в 1789 году противостояли

бюргерству как сословие, воплощавшее извест-

ный идеал формы, grandeur*, courtoisie**, вну-

треннее и внешнее благородство, - что бы ни

оставалось от этих качеств после вырождения.

Третье сословие оспаривало этическое превос-

ходство старых благородных традиций и только

отсюда выводило отрицание социальных при-

вилегий. Воспитанный по-английски рассудок

парижан противополагал этому другой идеал,

и французский инстинкт создал из этого прин-

цип равенства в этическом смысле. Таково было

новое значение выражения <человеческое об-

щество>, а именно равенство и обязательный

для всех нравственный идеал, основанный на

разуме и природе, а не на крови и традиции.

*Величие, знатность (фр.).

**Этикет, любезность, благородство (фр.).

113

Класс же, в противоположность этому, поня-

тие чисто хозяйственное, на его основе этико-

политическая идея третьего сословия 1789 го-

да превращается в хозяйственное понятие, ха-

рактерное для 50-х годов. Сословный идеал об-

ратился в классовый интерес. Только в Англии

классы издавна поднимались по ступеням бо-

гатства. Средний класс включал в себя тех, кто

жил своим трудом, не будучи бедным. Высший

класс был богат, не работая. Низший класс ра-

ботал и был беден. В Пруссии гранью, разде-

лявшей классы, было служебное положение -

то или иное соотношение между правом пове-

левать и подчиненностью. Здесь, наряду с кре-

стьянским сословием, был класс чиновников,

следовательно, вообще не хозяйственная еди-

ница, а функциональное единство. Напротив,

существенную особенность современной Фран-

ции составляет отсутствие настоящих клас-

сов. Нация представляет собой беспорядочную

массу, из которой выделяются богатые и бед-

ные, однако, не образуя при этом класса. Вся

нация - один класс, правда не во всей строгос-

ти германских подразделений, но все же один

единственный класс.

Итак, Маркс мыслит чисто по-английски.

Его система двух классов выведена из уклада

жизни народа купцов, который принес в жерт-

ву свое сельское хозяйство торговле и никогда

не обладал государственным чиновничеством

с ясно выраженным - прусским - сословным

сознанием. Здесь существуют только <буржуа>

и <пролетарий>, субъект и объект предприя-

тия, грабитель и ограбленный, совершенно

114

в духе викингов. В пределах господства прус-

ской государственной идеи эти понятия бес-

смысленны. Маркс был бы неспособен отли-

чить идею, вытекающую из принципа <все за

всех>, по которой каждое отдельное лицо без

различия положений считалось слугой целого

государства - от факта английского промыш-

ленного рабства. Он заимствовал один лишь

внешний облик прусской идеи: организацию,

дисциплину, общность, нечто совершенно не-

зависимое от отдельного класса, техническую

форму, социализм, чтобы вручить его, как

цель и оружие, рабочему классу, на англий-

ский образец организованному society, вручить

с тем, чтобы класс этот, опять-таки совершенно

в духе викингов, мог переменить свою роль ог-

рабленного на роль грабителя, т. е. совершить

экспроприацию экспроприаторов - и притом

с весьма эгоистической программой дележа до-

бычи после победы.

Все еще затруднительно дать точное опреде-

ление обоих классов. Буржуазия в рамках

марксистской мысли означает нечто совсем

иное, чем у Руссо. Большая разница - упо-

требляют ли это выражение для противопос-

тавления привилегированным феодальной эпо-

хи, или с точки зрения городских рабочих

масс. Наряду с тремя сословиями 1789 года,

по самому смыслу их не существует еще чет-

вертого сословия, рядом с нынешним четвер-

тым - нет больше первого и второго. Сьейес^

исчислял духовенство в 80.000, дворянство -

в 120.000, третье сословие - в 25 миллионов

человек. По этому счету последнее сословие -

115

это народ. Буржуазия значит <все>. Француз-

ский крестьянин тоже буржуа.

Четвертое же сословие представляет собой

меньшинство, и не может быть даже резко выде-

лено, так как в зависимости от обозначений -

ремесленники, промышленные рабочие, проле-

тарии, масса - граница определяется различно.

Четвертое сословие иногда определяется и еще

чаще ощущается так, что оно очень мало отли-

чается от буржуазии - это снова <все> за ис-

ключением предпринимателей.

Третье сословие собственно было отрицатель-

ным понятием. Оно выражает собой мысль, что

больше не должно быть никаких сословий. Чет-

вертое же сословие снова уничтожает это равен-

ство. Оно выдвигает один отдельный професси-

ональный класс как образец социальной жиз-

ни, оно возвращается назад за рубеж 1789 года

и выступает в качестве привилегированного со-

словия. Это заложено в понятии диктатуры

пролетариата, господства класса, который не

уверен в своем численном превосходстве. Та-

ким образом, классовая цель превратилась в ка-

рикатуру старого сословного идеала. То, что

звучит из этих построений, есть лишь литерату-

ра, а не кровь и воспитание, однако смехотвор-

ные картины немецкой революции: рабочие со-

веты в качестве новой верховной палаты, воз-

вышение рабочего до английского джентльмена

при помощи забастовок при продолжающей по-

ступать заработной плате, - как и во времена

Кромвеля и Робеспьера, показали, что иногда

литература может превращаться в странную

действительность.

116

XIX

Однако и мораль Маркса - английского проис-

хождения. Марксизм обнаруживает в каждом

своем положении, что он вытекает из богослов-

ского, а не политического образа мышления.

Его экономическая теория - это только послед-

ствие его основного этического чувства, и мате-

риалистическое понимание истории составляет

только заключительную главу той философии,

корни которой восходят к английской револю-

ции с ее библейским настроением, с тех пор

ставшим обязательным для английской мысли.

Поэтому основные понятия Маркса ощуща-

ются как моральные противоречия. Термины

<социализм> и <капитализм> обозначают добро

и зло в этой безрелигиозной религии. Буржуа

- это дьявол, наемный рабочий - ангел новой

мифологии; и достаточно только немного углу-

биться в вульгарный пафос <Коммунистическо-

го манифеста>, чтобы под этим покровом уз-

нать индепендентское христианство. Социаль-

ная эволюция - это <Божья воля>. <Конечная

цель> прежде называлась вечным блаженст-

вом, <крушение буржуазного общества> -

страшным судом. Таким образом Маркс пропо-

ведует презрение к труду. Быть может, он этого

даже не чувствовал. Труд, суровая, продолжи-

тельная утомительная работа - это несчастье,

а приобретение, не сопряженное с работой -

счастье. За истинно английским презрением

к человеку, у которого нет ничего кроме рук,

для того чтобы зарабатывать средства к жизни,

117

скрывается инстинкт викинга, призвание кото-

рого собирать добычу, а не чинить свои паруса.

Поэтому в Англии представитель физического

труда более раб, чем где-либо. Он раб в мораль-

ном отношении, он чувствует, что его способ за-

работка исключает для него возможность назы-

ваться джентльменом. В понятиях буржуазии

и пролетариата противостоят друг другу чисто

английские оценки торгового барыша и физиче-

ского труда* Одно - счастье, другое - несчас-

тье, одно - благородно, другое - низменно. Не-

нависть несчастного подсказывает ему, что пер-

вое - это профессия злого, второе - доброго.

Так объясняется духовная структура Маркса,

которая обусловила его критику общества и ро-

ковое его значение для истинного социализма.

Он знал сущность труда только в английском

понимании, как средство стать богатым, как

средство, лишенное нравственной глубины, ибо

только успех, только деньги, только ставшая

видимой милость Бога приобретала нравствен-

ное значение. Англичанин лишен понимания

достоинства строгого труда. Труд лишает бла-

городства, он горькая необходимость, - горе

тому, кто ничего не имеет, кроме своего труда,

кто ничем не владеет, не трудясь постоянно, и,

в особенности, кто никогда ничем не будет вла-

деть. Если бы Маркс уловил смысл прусского

понятия труда, деятельности ради ее самой, как

*А не физического и умственного труда. Умственный тру-

женик должен выбрать определенную позицию по отно-

шению к этим хозяйственным партиям, подобно тому,

как он выбирает между тори и вигами. В Англии тех

дней он стоял в качестве джентльмена - за торгашество.

118

службы во имя общности, для <всех>, а не для

себя, как обязанности, которая облагораживает

независимо от рода работы, то его <Манифест>,

вероятно, никогда не был бы написан.

Но здесь ему пришел на помощь его еврей-

ский инстинкт, который он сам подчеркивал

в своей работе <О еврейском вопросе>. Прокля-

тие, которому предана физическая работа

в начале <Исхода>, запрет осквернять трудом

субботу, все это сделало старозаветный пафос

доступным английскому мироощущению. От-

сюда ненависть Маркса к тем, которым не нуж-

но работать. Социалист Фихте стал бы их пре-

зирать как лентяев, как лишних людей, забыв-

ших свой долг, как паразитов жизни, но ин-

стинкт Маркса внушает к ним зависть. Им

слишком хорошо, и поэтому следует восстать

против них. Маркс привил пролетариату пре-

зрение к труду. Его фанатичные последователи

соглашаются на уничтожение всей культуры,

лишь бы только по возможности сократить ко-

личество необходимого труда. Лютер прослав-

лял простейшую работу как угодную Богу, Ге-

те - как <требование дня>; перед взором же

Маркса открывается идеал пролетарского рая,

в котором пролетарий обладает всем без всяких

усилий - таков конечный смысл экспроприа-

ции счастливых. Он прав по отношению к анг-

лийскому инстинкту. То, что англичанин назы-

вает счастьем, это успех в делах, который сбере-

гает физический труд и таким образом превра-

щает человека в джентльмена. Это подходит

всем англичанам. Для нас это обыденно, это сно-

бизм дурного тона.

119

Такая этика владеет экономическими пред-

ставлениями Маркса. Его мышление совершен-

но манчестерское, оно напоминает идеи Кобде-

на, который как раз в то время добился победы

учения вигов о свободной торговле. Маркс ведет

борьбу с капитализмом, который оправдывает-

ся Бентамом и Шефтсбери и формулируется

Адамом Смитом. Но так как Маркс был только

критиком, все отрицающим и лишенным твор-

чества, то он заимствует свой принцип у того са-

мого начала, которое он отвергает.

Труд для него - товар, а не <обязанность>:

таково ядро его политической экономии. Его

мораль становится деловой моралью. Между

строк у Маркса читаешь не о том, что занимать-

ся <делами> безнравственно, а наоборот, что ра-

бочий был дураком, не делая этого. И рабочий

это понял. Борьба за заработную плату превра-

щается в спекуляцию, рабочий становится тор-

говцем своим товаром - <трудом>. Тайна зна-

менитой фразы о прибавочной стоимости состо-

ит в том, что в ней чувствуют добычу, которую

уносит торговец - представитель противной

стороны. Ему завидуют. Классовый эгоизм воз-

водится в принцип. Рабочий физического труда

хочет не только торговать, но и подчинить себе

рынок. Истинный марксист настроен враждеб-

но к государству совершенно по той же причи-

не, что и виг: оно ставит преграды его беспо-

щадной борьбе за свои частные деловые интере-

сы. Марксизм - это капитализм рабочего клас-

са. Вспомним Дарвина, который духовно так

же близок Марксу, как Мальтус и Кобден. Тор-

говля постоянно мыслилась как борьба за суще-

120

ствование. В промышленности предпринима-

тель торгует товаром <деньги>, рабочий физи-

ческого труда - товаром <труд>. Маркс хочет

отнять право применения капитала в частных

интересах, но он не знает ничего лучшего, как

заменить его правом рабочих применять труд

в частных интересах. Это не социалистично,

но совершенно по-английски.

Ибо Маркс и в этом отношении превратился

в англичанина: государство не входит в его мы-

шление. Он мыслит при помощи образа

society - безгосударственно. Как в политичес-

ки-парламентарной жизни Англии, так и в хо-

зяйственной жизни его мира существует только

система двух независимых партий и ничего, что

стояло бы над ними. Тут, следовательно, мыс-

лима только борьба, без третейского суда, толь-

ко победа или поражение, только диктатура од-

ной из двух партий. Диктатуру капиталистиче-

ской, злой партии <Манифест> хочет заменить

диктатурой пролетарской, доброй партии. Дру-

гих возможностей Маркс не видит.

Однако прусское социалистическое государст-

во стоит по ту сторону такого добра и зла. Оно -

это весь народ, и по отношению к его безуслов-

ному суверенитету обе партии - только партии,

меньшинство, и обе служат целому. Социализм,

выражаясь чисто технически, есть администра-

тивный принцип. Каждый рабочий в конце кон-

цов принимает характер чиновника, а не торгов-

ца, каждый предприниматель тоже. Существу-

ют промышленные чиновники и торговые чи-

новники, точно так же как военные чиновники

и чиновники путей сообщений. Это было осуще-

121

ствлено в широком масштабе в египетской куль-

туре, и совершенно иным образом - в китай-

ской. Социализм - это внутренняя форма по-

литической цивилизации Запада, он символи-

чески выявился в готических городах с их цеха-

ми и гильдиями, в системе готических соборов,

где каждая маленькая составная часть пред-

ставляет необходимый элемент динамического

целого. Этого Маркс не понял. Его горизонт

и его творческие силы не шли дальше того, что-

бы перекроить частное общество торговцев

в частное общество рабочих. Будучи первораз-

рядным критиком, Маркс был бессилен как тво-

рец. Его постоянное уклонение от вопроса, как

следует себе представлять правительственную

форму задуманного им грандиозного мирового

механизма, его дилетантское восхваление <со-

ветской системы> парижской коммуны 1871 го-

да, возникшей при особых условиях, создав-

шейся в осажденном большом городе и вообще

нежизнеспособной - служит тому доказатель-

ством. Творчеству нельзя научиться. Оно есть

или его нет. Социал-демократия XIX века в ее

целом выдвинула только одного крупного твор-

ца, одного политика, который умел управлять,

а не писать: это был Бебель, бесспорно, не пер-

вый ум своей партии, но первый и единствен-

ный ее организатор. Властителю нужны совер-

шенно другие таланты, нежели ум в том смысле,

который ему придают литераторы. Наполеон не

терпел вокруг себя <писак>.

Из хозяйственного дарвинизма англичан и си-

стемы двух классов Маркса получается забастов-

ка как естественное оружие в борьбе между тор-

122

говцами и торгующими рабочими. При помощи

забастовки покупателю отказывают в товаре

<труд>. Посредством забастовки противной сто-

роны - локаута - отказывают покупателю <де-

нег>. Запасная армия рабочих обеспечивает сбыт

товара продавцам денег, а запасная армия пред-

принимателей (недостаток рабочих рук) обеспе-

чивает сбыт продавцам труда. Забастовка - это

отличительный признак несоциалистичности

марксизма, классический признак его проис-

хождения от философии торговцев, к которой

Маркс примыкал по инстинкту и привычке.

Напротив, в государстве труд не товар, а обя-

занность по отношению к целому. Прусская де-

мократизация состоит именно в том, что она не

делает никакой разницы в оценке нравственно-

го достоинства труда: судья и ученый <трудят-

ся> так же, как рудокоп и плавильщик железа.

Таким образом, когда во время немецкой рево-

люции рабочий физического труда стал грабить

остальной народ, выжимая за возможно мень-

шее количество работы большее количество де-

нег, и обнаружил стремление поднять значение

своего <товара> по сравнению со всяким дру-

гим, то это было проявлением английского ду-

ха. В основе забастовки как средства борьбы ле-

жит предположение, что нет народа как госу-

дарства, а существуют только партии. Идея сво-

бодной борьбы за заработную плату и исключи-

тельное право устанавливать эту плату после

победы пролетарской партии - идея марксист-

ская и, следовательно, английская.

Прусская идея состоит в беспартийном, госу-

дарственном регулировании заработной платы

123

за каждый род труда, сообразно с общим хозяй-

ственным положением; плата эта планомерно

распределяется по профессиям, в интересах все-

го народа, а не одного лишь отдельного профес-

сионального класса. Это порядок определения

содержания чиновников, распространенный на

всех трудящихся. Он включает в себя запреще-

ние забастовки как противогосударственного

и торгашеского частного метода. Право опреде-

ления ставок на труд должно быть отнято и у ра-

ботодателей и рабочих и передано общему хо-

зяйственному совету, так чтобы обе стороны счи-

тались с вполне определенной величиной, как

это уже издавна практикуется с другими ставка-

ми сообразно стоимости управления промыш-

ленным предприятием и стоимости жизни*.

Марксизм с точки зрения прирожденных

свойств пруссака-социалиста лишен смысла.

Он может их отрицать и стремиться ослабить,

но они в конце концов окажутся сильнее, как

все живое и естественное по сравнению с теори-

ей. Там, где господствует английский дух,

марксизм у себя дома, здесь его лучше понима-

ют, чем истинный социализм, и здесь, с возник-

новением серьезного единоборства между обеи-

ми хозяйственными партиями, парламентаризм

*При этом следовало бы установить систему, по которой

каждый трудящийся, офицер и административный чи-

новник так же, как рабочий физического труда, имел бы

текущий счет в своего рода государственной сберега-

тельной кассе, куда все обязанные что-либо вносить

должны направлять свои взносы. Отдельным лицам на

основании определенного правила распределения пола-

гается известная сумма, соразмерная с числом лет служ-

бы и величиной семьи.

124

старого склада обречен на гибель. Обе партии

имущих, образовавшиеся из представителей

высшего класса, были организованы как объе-

динения политического характера и в конце

концов оказывались солидарными в хозяйст-

венных вопросах. Даже борьба за систему сво-

бодной торговли, в которой к 50-м годам XIX ве-

ка - последней эре классического парламента-

ризма - победили виги, закончилась полным

соглашением. Тори и виги отличались друг от

друга только постольку, поскольку одни отдава-

ли предпочтение войне и покорению, другие -

купеческому проникновению, смелости и хит-

рости пирата. Ныне же экономические противо-

речия порождают две новые партии - партию

денег и партию труда - и эта борьба не может

более вестись парламентскими средствами.

Здесь спор идет уже не о форме, но о самой сущ-

ности, и поскольку обе партии отказываются

подчиниться чуждому им принципу, принципу

государства, его беспартийному авторитету, нет

выхода, кроме окончательного подчинения од-

ной хозяйственной партии другой.

Маркс распространил на всю историю картину

промышленной Англии, воспринятую им и без

того в весьма схематическом и сомнительном по-

нимании. Он утверждает, что его хозяйственная

система годится для всего человеческого общест-

ва, прибавляя при этом, что она - самое сущест-

венное в ходе истории. Маркс похож здесь на

Дарвина, который также исходил из Мальтуса,

125

и утверждал, что его система сохраняет значение

для <всех организмов>, между тем как на деле

она приложима только к высшим человекопо-

добным животным, и становится абсурдной, ес-

ли отдельные законы, такие, как половой под-

бор, мимикрию и наследственность, серьезно

применять к грибовидным или кораллам.

Материалистическое понимание истории, ко-

торое признает экономическое состояние причи-

ной (в физическом смысле слова), а религию,

право, нравы, искусство и науку лишь функция-

ми экономики, несомненно в нашей поздней ста-

дии развития обладает какой-то убедительнос-

тью, так как оно обращается к мышлению безре-

лигиозных и лишенных традиций людей боль-

ших городов. Материалистическое понимание

истории убедительно не потому, что хозяйствен-

ное положение действительно стало <причи-

ной>, а оттого, что искусство и религия стали

бессильными, пустыми и внешними и на деле

производят впечатление теней единственно

сильно развитой формы, выражающей совре-

менность. Все это прежде всего английское - ре-

лигия как Cant, искусство как Comfort для выс-

шего класса и подаяние для низшего (<искусство

для народа>), - проникли в другие страны вме-

сте с английским жизненным стилем.

Гегель стоит над уровнем исторической дей-

ствительности, его же ученик Маркс - ниже

этого уровня. Если устранить метафизику Геге-

ля, то в его лице выступает политический мыс-

литель, обладающий таким сильным понима-

нием действительности, какого второго не зна-

ет новая философия. Он ставит, как пруссак по

126

духовному сродству, в центр своего весьма глу-

бокого, почти по-гетевски задуманного разви-

тия государство, с той же уверенностью, с ка-

кой Маркс, как англичанин по духу, ставил

в центре своего механически-дарвинистическо-

го понятия <эволюции> (по-немецки <прогрес-

са>) хозяйство. Государство, по Гегелю, есть

творческое начало истории, политика - это

история. <Человеческое общество> - не его

слово. Высшие чиновники поколения Бисмар-

ка были по большей части строгими гегельян-

цами. Маркс же мыслит историю вне государ-

ства, он смотрит на нее как на арену борьбы

партий, как на спор частных хозяйственных

интересов. Материалистическое понимание ис-

тории - это английское понимание, историчес-

кий аспект необузданного народа викингов

и торговцев.

Однако ныне невозможен такой образ мышле-

ния. XIX век был веком естествознания, XX

век - век психологии. Мы не верим больше во

власть разума над жизнью. Мы чувствуем, что

жизнь господствует над разумом. Понимание

людей для нас важнее, чем абстрактные и общие

идеалы; из оптимистов мы превратились в скеп-

тиков: нас интересует не то, что должно про-

изойти, а то, что произойдет, и нам важнее гос-

подствовать над фактами, чем стать рабами иде-

алов. Логика природы, цепь причин и следствий

кажется нам поверхностной, только логика ор-

ганического, судьба, инстинкт, который мы

в себе чувствуем, его всемогущество, которое мы

видим в смене событий, раскрывают глубины

возникновения. Марксизм - это идеология. Это

127

обнаруживается и в его разделении истории на

периоды, что материалист перенял у христиан-

ства после того, как угасла сила веры. Путь эво-

люции ведет от древности через средние века

к новому времени, а в конце ее стоит реализо-

ванный марксизм - земной рай. Было бы лиш-

ним опровергать это представление. Внушить

современному человеку новый взгляд, из кото-

рого с необходимостью сама собой образуется

иная картина исторического процесса, - такова

наша задача. Жизнь не имеет <цели>. Человече-

ство не имеет <цели>. Существование вселен-

ной, в которой мы, на нашей маленькой плане-

те, представляем лишь незначительный эпизод,

нечто слишком возвышенное для того, чтобы

жалкие понятия, как <счастье большинства>,

могли бы быть целью и смыслом бытия. Вели-

чие зрелища в его бесцельности. Так восприни-

мал это Гете. Но эту жизнь, которую мы получи-

ли в дар, эту окружающую нас действитель-

ность, куда бросила нас судьба, наполнить наи-

большим содержанием, жить так, чтобы мы

могли гордиться собой, так поступать, чтобы ос-

тавить по себе что-нибудь в постоянно меняю-

щейся жизни, - вот наша задача. Мы не <люди

в себе>. Это идеология прошлого. Мировое

гражданство - жалкая фраза. Мы люди опреде-

ленного столетия, определенной нации, опреде-

ленного круга и типа. Это необходимые усло-

вия, чтобы мы могли придать нашему существо-

ванию смысл и глубину, быть деятельными, со-

гласно уже самому слову <деятель>. Чем боль-

шим содержанием мы заполним эти данные

нам границы, тем значительнее наше влияние.

128

Платон был афинянином, Цезарь - римляни-

ном, Гете - немцем: то, что они были ими цели-

ком и прежде всего обуславливало их всемирно-

историческое значение.

С этой точки зрения мы противопоставляем

ныне, в разгар германской революции, марк-

сизм социализму. Социализм, представляющий

собой все еще неразгаданную прусскую сущ-

ность, - это действительность высшего поряд-

ка; марксизм же - это литература. Но литера-

тура становится устаревшей, а действитель-

ность побеждает или отмирает. Пусть сопоста-

вят социалистическую критику на интернацио-

нальных конгрессах с социалистическим фак-

том существования партии Бебеля. Утвержде-

ние, будто идеи творят мировую историю, пред-

ставляет собой болтовню заинтересованных пи-

сак. Идей не высказывают. Художник созерцает

их, мыслитель их чувствует, государственный

деятель и солдат их осуществляют. Идеи осозна-

ются только тогда, когда они входят в кровь, ин-

стинктивно, а не путем абстрактного размышле-

ния. Они доказывают свое существование на-

родным духом, типом человека, символикой

действий и произведений; и знают ли вообще об

этих идеях люди, через которых они проявля-

ются, говорят ли они о них, пишут об этом или

нет, правильно ли при том или ложно их толку-

ют, - все это несущественно. Жизнь - это пер-

вое и последнее, и жизнь не знает системы, про-

граммы, разума, она существует ради себя са-

мой и благодаря себе самой, и глубокий поря-

док, в котором она осуществляется, можно

лишь видеть и ощущать - и потом, быть может,

129

описать, но не разделять на хорошее и дурное,

правильное и ложное, полезное и желательное.

Поэтому марксизм не есть то, что мы называем

идеей. В нем рассудочно и, следовательно, про-

извольно объединены внешние отличительные

черты и формы двух идей. Такой способ мышле-

ния носит преходящий характер. Он имел влия-

ние, так как каждый народ пользовался этими

понятиями как оружием. Безразлично, понима-

ли ли их или нет. Они действовали потому, что

звук этих слов и сила выражений вызывали веру

во что-то. Во что? Это опять была неизменная

идея собственной жизни, собственной крови.

Марксизм рушится ныне в шумной оргии,

в попытке осуществить себя. <Коммунистичес-

кий манифест>, начиная с 1918 года, совершен-

но так же становится простой литературной до-

стопримечательностью, как Contrat social*, на-

чиная с 1793 года. Истинный, инстинктивный

социализм как выражение старо-прусской сущ-

ности, заблудившийся в виде литературного яв-

ления в Англии и засохший там, как антианг-

лийская теория, ныне снова начинает осозна-

вать свое происхождение и значение.

*Общественный договор (фр.).

130

ИНТЕРНАЦИОНАЛ

XXI

Когда-нибудь будут с иронией смотреть на то,

что ныне под именем интернационального со-

циализма занимает господствующее положение

в политической картине мира. Действительно

существует лишь интернационал лозунгов,

марксизм как фраза; он лишь на десятилетия

может разбудить чувство солидарности в рабо-

чих всех стран, и то в гораздо меньшей степени,

чем это можно было бы предполагать на основа-

нии шума конгрессов и убедительности воззва-

ний. На самом деле объединение ограничивает-

ся верой, что оно действительно существует,

и тем фактом, что движение в одной стране час-

то вызывает его в другой, где будто бы пресле-

дуется та же цель. Однако народные вожди -

это характерно для цивилизации столь пресы-

щенной литературой, как нынешняя - живя

постоянно в тумане теорий, все-таки могут

стать выразителями реальной действительнос-

ти. На этих лживых конгрессах встречаются

представители английского, французского, не-

мецкого, русского жизнеощущения, чтобы, со-

вершенно не понимая причин, стремлений

и чувств друг друга, постоянно объединяться на

131

основе тезисов, в которых они думают найти

общность мнений и требований.

Как тонок этот покров интеллектуальной

действительности, лежащий на действитель-

ности национальных инстинктов, показали со-

бытия в августе 1914 года, когда покров этот

исчез в один день в внезапном жаре естествен-

ных, а не духовных страстей. В каждой стране

социализм различен. Рабочих движений ныне

столько, сколько живых рас в смысле душев-

ного склада. И они, когда дело идет больше

чем об определении объединяющей их всех

классовой ненависти, взаимно отвергают друг

друга с той же ненавистью, как и сами народы,

к которым они принадлежат. Существуют

красные якобинцы и красные пуритане, крас-

ный Версаль, красный Потсдам. Между Шоу

и Бебелем такая же пропасть, как между Род-

сом и Бисмарком. Но они всегда шьют свои

одежды из того же теоретического материала.

В мировой войне не только Антанта выступи-

ла против Германии, но и псевдо-социализм

стран Антанты сражался против истинного

прусского социализма Германии. Свергнув им-

ператора, истинный социализм сам себя пре-

дал, изменил своему происхождению, своему

смыслу, своему положению в социалистическом

мире. Бебель бы это почувствовал и воспротивил-

ся бы этому. Его эпигоны не поняли этого. Сей-

час они принимают участие в конгрессах лжи и,

еще раз увлекаясь фразой, подписывают Вер-

сальский договор. Опаснейший враг прусско-не-

мецкого социализма не в немецком капитализ-

ме, который нес в себе самом ярко выраженные

132

социалистические черты. Английские формы

впервые были навязаны немецкому капитализ-

му лишь с 1917 года самим же социализмом

и особенно решительно, может быть, путем рас-

слабления мастерски организованных профес-

сиональных союзов и путем введения местных

промышленных советов. Признанием этих со-

ветов социалисты большинства стремятся

скрыть перед массами свое тяготение к либера-

лизму и парламентаризму. Враг истинного со-

циализма - то движение, которое идет на роди-

не капитализма под именем социализм. Ны-

нешние вожди немецкого социализма предали

забвению то, что заметил своим острым взором

Энгельс, они забыли, что существует только не-

мецкий социализм, и стремятся доказать это

своей, достойной Михеля, покорностью социа-

листам Антанты.

На деле французский социализм, социализм

уличных скандалов и саботажей, воплощает со-

бой голое чувство социального реванша, нашед-

шее еще при парижском восстании Коммуны

своих Клемансо^; английский социализм есть

реформированный капитализм, и только один

немецкий социализм представляет собой миро-

воззрение. Француз остается анархистом, анг-

личанин - либералом, и французский, и анг-

лийский рабочий прежде всего являются фран-

цузом и англичанином, а потом уже, быть мо-

жет, теоретическими сторонниками интерна-

ционала. Прирожденный социалист - прус-

ский рабочий*- всегда оказывался обманутым

*Глубокий смысл заключался в словах Бебеля, когда он од-

133

социалистами других стран. Он один серьезно

относился к фразам, так же серьезно, как ка-

кой-нибудь профессор к фразам в церкви Св.

Павла. Прусский рабочий, единственный рабо-

чий, который мог сослаться на грандиозное тво-

рение - на свою партию - был благоговейным

слушателем рабочих других стран и помогал

оплачивать их забастовки.

Истинный интернационал возможен только

при победе идеи одной расы над всеми осталь-

ными, а не путем растворения всех мнений в од-

ной бесцветной массе. Станем, наконец, скепти-

ками и отбросим старые идеологии. Нет ком-

промиссов в действительной истории. Кто в них

верит, должен испытывать вечный ужас перед

бессмысленной пляской событий, и он только

обманывает самого себя, когда думает совла-

дать с ней, заключая договоры. Существует

только один исход вечной борьбы - смерть.

Смерть одного лица, смерть народа, смерть

культуры. Наша смерть еще далеко, в безвест-

ной тьме ближайшего тысячелетия. Мы, нем-

цы, брошенные судьбой в это столетие, вплетен-

ные в нашем бытии в фаустовскую цивилиза-

цию, обладаем богатыми, непочатыми возмож-

ностями, и перед нами стоят грандиозные зада-

чи. Для интернационала, который несомненно

подготовляется, мы призваны дать идею миро-

вой организации и мирового государства, анг-

личане - идею мирового треста и мировой экс-

нажды назвал Мюнхен Капуей немецкой социал-демо-

кратии. В мюнхенском советском карнавале он бы мог

найти подтверждение своей мысли.

134

плуатации, французы же ничего не могут дать.

Мы боремся за эту идею не нашими речами,

а самим фактом нашего существования.

С прусской идеей неразрывно слита судьба идеи

монашеского ордена - идеи истинного социа-

лизма. Только церковь еще носит в себе старую

испанскую универсальную идею - попечение

и заботу о всех народах в тени католицизма.

Картина грандиозной борьбы между политичес-

ким и религиозным пониманием мира дней го-

генштауфенской эпохи еще и ныне грозит нам.

В настоящий момент, однако, одерживает побе-

ду, в лице британского льва, третья идея, идея

викингов: взгляд на мир не как на государство,

не как на церковь, но как на добычу.

Истинный интернационал - это империа-

лизм, господство над фаустовской цивилизаци-

ей, следовательно, над всем миром, на основе од-

ного руководящего принципа, без компромис-

сов и уступок, а только побеждая и уничтожая.

Рядом с социализмом и против него стоят капи-

тализм и ультрамонтанство; таковы три вида со-

циалистической воли к власти: посредством го-

сударства, денег и церкви. Их силы опираются

на мир политического, хозяйственного и рели-

гиозного сознания, и каждая из них стремится

подчинить себе обе другие: таковы творческие

инстинкты представителей прусской, англий-

ской и испанской культуры; они восходят, от-

влекаясь от духовного холода и высоты совре-

менной цивилизации, назад к тем ранним, непо-

средственно чувствовавшим людям готической

эпохи, из которых одни мечом и плугом завоева-

ли болота прусской земли, другие на своих

135

хрупких челнах изрезали северное море, а тре-

тьи у южных Пиренеев вели религиозную войну

с маврами. Прусская, английская и испанская

готика свидетельствует об иной душе, чем фран-

цузская. Эти институты могущественнее, чем

все остальные, и могут даже пережить те наро-

ды, из которых они себе создали зримые симво-

лы. Римский дух продолжал существовать

и тогда, когда уже не было больше настоящих

римлян. Испанский дух как дух народа немо-

щен, но как церковь он стоит несокрушимо.

Таковы реальности, которые интернационал

конгрессов думает при помощи лозунгов Марк-

са подвести под один образец.

XXII

Худший из этих лозунгов называется комму-

низмом. Критика этого лозунга приводит к кар-

динальному вопросу о собственности. Я не буду

даже вкратце излагать здесь столь трудный во-

прос* и освещать во всей ее символической мо-

щи глубокую связь между собственностью и бра-

ком, собственностью и политическим идеалом,

собственностью и миросозерцанием. У каждой

великой культуры и для этого свой особый язык.

Западная идея собственности глубоко отлична

от античной, индусской и китайской: собствен-

ность - это мощь. Все, что не имеет динамич-

ности, всякое мертвое владение, <обладание>

в себе, представляет мало значения для настоя-

*Это будет сделано во II-ом томе <Заката Европы>.

136

щего фаустовского человека. В этом состоит тай-

на современного предпочтения продуктивной

собственности всякой другой - голому <имею>.

Чувственная античная радость, доставляемая

собранными в кучу драгоценностями, среди нас

встречается редко. Гордость завоевателя, игро-

ка, даже собирателя предметов искусства осно-

вана на сознании, что добыча дает власть. Ис-

панская жажда золота, английское стремление

к захвату стран направлены на доходное владе-

ние. Против этого энергического понятия собст-

венности восстает в эпоху Ренессанса в Париже

другая идея - идеал рантье. Не власть через

собственность, а наслаждение, не <все>, а <до-

статочно>, не действенность, а <прожитие> бы-

ло конечной целью этого стремления. Кондотье-

ры* стремились к захвату княжеских тронов

и драгоценностей, чтобы насладиться в полной

мере праздной культурой своего столетия. Бан-

кирский дом Медичи, один из первых в Европе,

был далек от тщеславного стремления господст-

вовать над мировым рынком.

Людовик XIV посылал своих генералов и от-

купщиков завоевывать прочную почву для

олимпийского существования его солнечного

королевства. Французское дворянство Версаля

всецело было проникнуто чувством эпохи Ре-

нессанса. Ее культура менее всего имела дина-

мический характер. Английские путешествен-

ники, как например Янг^, незадолго до рево-

люции изумлялись, как скверно хозяйничало

дворянство в своих имениях. Дворянину было

*Борджиа были испанцами!

137

достаточно, если он <владел> имением и его уп-

равляющий сколачивал ему необходимые сред-

ства для жизни в Париже. Эта аристократия

XVIII века была глубочайшей противоположно-

стью деятельной аристократии приобретателей

и завоевателей Англии и Пруссии. Стремление

к одному лишь самосохранению сделало фран-

цузское богатство неспособным к господству

над мировым рынком и к настоящей колониза-

ции даже в великие моменты французской ис-

тории. И Grandseigneur* 1750 года как тип был

несомненным предшественником буржуа 1850

года, того безобидного рантье, которого только

национальное тщеславие время от времени де-

лает опасным, и именем которого Марксу, пра-

во, не следовало бы пользоваться для обозначе-

ния капиталистического общества.

Ибо капитал - это великое слово, в котором

выражено английское восприятие собственнос-

ти. Капитал означает хозяйственную энергию,

это - оружие, с которым выступают на борьбу

за успех. Французским кавалерам и рантье здесь

противостоят короли биржи, керосина и стали,

наслаждение которых состоит в сознании своего

хозяйственного всемогущества. Что простуда

может создать во всем мире падение курса, что

телеграмма из трех слов может вызывать катаст-

рофы на другой стороне земного шара, что тор-

говля и промышленность целых стран зависит

от даваемого этими новыми королями креди-

та - все это составляет их понятие собственнос-

ти и именно частной собственности. Нужно

*Важная персона, синьор (фр.).

138

уметь оценить весь пафос этого слова. Миллиар-

дер требует безграничной свободы своей личной

волей распоряжаться мировыми судьбами для

собственного удовольствия, без иного этическо-

го критерия, кроме успеха. Он побеждает про-

тивника на поле своей деятельности всеми сред-

ствами кредита и спекуляции. Трест - это его

государство, его армия, а политическое государ-

ство - нечто вроде его агента, которому он пору-

чает вести войны (таковы были испанская^

и южно-африканская^), заключать договоры

и подписывать мирные трактаты. Превращение

всего мира в трест - такова конечная цель этих

истинных властителей. Пусть номинальное пра-

во собственности среднего человека остается не-

прикосновенным, пусть он с полной свободой на-

следует, продает и распределяет свою собствен-

ность и имущество в виде ренты, хозяйственная

сила его как торгового капитала будет незамет-

но направлена из центра в определенную сторо-

ну; таким образом денежный магнат - собст-

венник в более высоком смысле и целые народы

и государства трудятся по его молчаливому при-

казанию и по его вездесущей воле. И этому поня-

тию собственности, за которым стоит деловой

либерализм, ныне противополагается прусское

понятие: собственность не как частная добыча,

< Назад Далее >

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги