Прямо к цели

Глава 42

Прошли три бессонные ночи. На четвертое утро я вместе с многочисленными друзьями Дэниела, его коллегами и студентами отстоял службу за упокой его души в университетской церкви. Каким-то образом мне удалось вынести эту муку и продержаться до конца недели, во многом благодаря Дафни, тихо и умело устраивавшей все необходимое. Кэти не могла присутствовать на панихиде, так как находилась под наблюдением в адденбрукской больнице.

Я стоял рядом с Бекки. Хор пел «Быстро опускается вечер». Мой затуманенный мозг пытался восстановить события последних трех дней и обнаружить в них хоть какой-то смысл. После того как Дафни сообщила мне, что Дэниел лишил себя жизни, — тот, кто выбрал ее для этой миссии, понимал значение слова «сострадание», — я немедленно выехал в Кембридж, упросив ее ничего не говорить Бекки, пока я сам не узнаю, что же произошло в действительности. Часа через два, когда я приехал в университетский городок, тело Дэниела уже было снято, а Кэти отправлена в Адденбрук в состоянии шока. Полицейский инспектор, занимающийся расследованием дела, проявил максимум внимания ко мне. Позднее я побывал в морге и опознал тело, воздавая должное Богу за то, что он хотя бы избавил Бекки от последней встречи с сыном в этом заледенелом помещении.

«Не оставь меня, Господи…»

Я сказал полиции, что не могу представить себе причины, по которой Дэниел мог бы лишить себя жизни, — он только что обручился, и я никогда еще не видел его более счастливым, чем в последнее время. Затем инспектор показал мне его предсмертную записку: стандартный лист с единственным абзацем, написанным от руки.

— Они обычно оставляют записки, вы знаете, — сказал он.

Я не знал.

Перед глазами поплыли слова, написанные аккуратным академическим почерком Дэниела:

Я, должно быть, повторил про себя эти слова не меньше сотни раз, но так и не смог понять их смысл. Неделей позднее доктор подтвердил в своем отчете коронеру, что Кэти не была беременна, и исключил всякую возможность выкидыша. Я вновь и вновь возвращался к этим словам. Был ли в них какой-то скрытый от меня смысл, и смогу ли я когда-нибудь понять его последнее послание?

«И ныне чего ожидать мне, Господи? Надежда моя на тебя».

Следователь позднее обнаружил за каминной решеткой какое-то сгоревшее письмо, разобрать которое было совершенно невозможно. Затем мне показали конверт, в котором, по мнению полиции, ранее находилось письмо, и спросили, не смогу ли я узнать почерк. Присмотревшись к тонким и резким линиям, которыми были выведены слова «д-ру Дэниелу Трумперу», я ответил: «Нет», — сказав тем самым неправду.

Письмо было доставлено лично, как сообщил мне детектив, где-то перед полуднем мужчиной с рыжими усами и в твидовом пиджаке. Это все, что запомнил видевший его студент, если не считать того, что он, похоже, хорошо знал, куда идет.

Я спрашивал себя, о чем таком могла написать зловредная старуха Дэниелу, что он покончил с жизнью. Даже если Дэниел узнал, что его отцом был Гай Трентам, то этого было бы недостаточно для принятия такого решения, тем более что он уже встречался с миссис Трентам и пришел с ней к соглашению года три назад.

Полиция нашла еще одно письмо на столе Дэниела. Оно было от ректора Королевского колледжа в Лондоне и содержало официальное предложение возглавить у них кафедру математики.

«И не будет мне утешения…»

Из морга я поехал в адденбрукскую больницу, где мне позволили провести некоторое время у постели Кэти. Хотя глаза ее были открыты, она совершенно не узнала меня и целый час, пока я стоял рядом, не мигая смотрела в потолок, никак не реагируя на мое присутствие. Когда я понял, что помочь ей ничем невозможно, я тихо покинул палату. Старший психиатр, доктор Стивен Аткинз, поспешно вышел из своего кабинета и попросил уделить ему минуту.

Маленький подвижный доктор в прекрасно скроенном костюме и галстуке-бабочке объяснил, что у Кэти психогенная потеря памяти, известная еще как истерическая амнезия, и что потребуется какое-то время, прежде чем он сможет оценить возможные сроки выздоровления. Я поблагодарил его и, сказав, что буду постоянно поддерживать с ним связь, медленно двинулся в Лондон.

«Не оставляй меня, о помощник беспомощных…»

Дафни ждала меня в моем кабинете, несмотря на поздний час. Поблагодарив ее за бесконечную доброту, я сказал, что должен сам сообщить Бекки о случившемся. Одному Богу известно, как мне удалось сделать это, не упомянув о пурпурном конверте с красноречивым почерком на нем, но удалось. Расскажи я Бекки все как есть, она бы немедленно бросилась на Честер-сквер и собственноручно убила старуху, и я бы, наверное, помог ей в этом.

Его хоронили на университетском кладбище. Священник, которому, должно быть, не однажды приходилось исполнять эту скорбную обязанность, трижды прерывал службу, чтобы взять себя в руки.

«В жизни и в смерти, о Боже, не покидай меня…»

Бекки и я ездили в Адденбрук всю неделю, но каждый раз слышали от доктора Аткинза, что состояние Кэти остается без изменений и что речь к ней еще не вернулась. Тем не менее одна только мысль о том, что она лежит там в одиночестве и нуждается в нашем участии, заставляла нас отвлекаться от своего горя.

В пятницу вечером, когда мы вернулись в Лондон, у дверей моего кабинета нервно расхаживал Артур Селвин.

— Кто-то взломал замок и проник в квартиру Кэти, — выпалил он, когда я еще не успел раскрыть рот.

— Но что там можно было взять?

— У полиции тоже нет на этот счет никаких предположений. Похоже, что все на месте.

К загадке о том, что могла написать Дэниелу миссис Трентам, прибавилась тайна, связанная со взломом квартиры Кэти. Осмотрев маленькую комнатку собственными глазами, я ни на йоту не приблизился к разгадке.

Бекки и я продолжали ездить в Кембридж через день, и только в середине третьей недели Кэти наконец заговорила, с трудом начиная свою речь, а начав, уже была не в силах сдержать поток слов и судорожно хваталась за мою руку. Затем она внезапно замолкала и впадала в забытье, во время которого иногда прикладывала указательный палец к большому у себя под подбородком.

Этот жест казался загадочным даже доктору Аткинзу.

С этого времени доктор начал вести с Кэти долгие беседы и даже играл с ней в слова, чтобы разбудить ее память. Через некоторое время он пришел к выводу, что из памяти у нее исчезло все, связанное с Дэниелом и ее прежней жизнью в Австралии.

— В подобных случаях это происходит довольно часто, — заверил он нас.

— Следует ли мне связаться с ее бывшим руководителем в Мельбурнском университете? Или даже поговорить с работниками отеля «Мелроз», чтобы выяснить, смогут ли они пролить какой-нибудь свет на все случившееся?

— Нет, — сказал он, поправляя галстук-бабочку. — Не давите на нее так сильно и приготовьтесь к тому, что она будет находиться в этом состоянии еще довольно долго.

Я кивнул, соглашаясь с ним.

— Не давите, — повторил он свое любимое выражение. — И помните, что у вашей жены тоже может оказаться нечто подобное с памятью.

Через семь недель нам разрешили забрать Кэти к себе на Итон-сквер, где Бекки приготовила комнату для нее. Я к тому времени уже перевез все вещи из маленькой квартирки Кэти, по-прежнему не зная, пропало ли что-нибудь из них после того, как там побывал взломщик.

Бекки аккуратно разместила ее одежду в шкафу и постаралась придать комнате жилой вид. Еще до того я снял акварель с видом Кембриджа со стены над столом Дэниела и повесил ее на лестнице между картинами Курбе и Сислея. Тем не менее, когда Кэти первый раз поднималась по лестнице в свою комнату, в ее взгляде не отразилось даже тени того, что она узнала свою картину.

Я опять поинтересовался у доктора Аткинза, не настала ли пора написать в университет Мельбурна и попытаться выяснить прошлое Кэти, но он по-прежнему был против такого шага, сказав, что подобная информация должна поступить только от нее и только тогда, когда она сама почувствует себя в состоянии сделать это, а не под каким-либо давлением извне.

— А как много потребуется времени, по вашему мнению, чтобы ее память полностью восстановилась?

— Где-то от четырнадцати дней и до четырнадцати лет, как показывает мой опыт.

В моей памяти отложилось, как, поднявшись в тот вечер в комнату Кэти, я сидел у кровати и держал ее руку в своей. Щеки ее понемногу начинали обретать свой прежний румянец. Она улыбнулась и впервые поинтересовалась успехами моего «грандиозного лотка».

— Мы заявили рекордный доход, — сказал я. — Но гораздо важнее то, что все ждут вашего возвращения в 1-й магазин.

Она задумалась на какое-то время, а затем тихо сказала:

— Если бы вы были моим отцом.

В феврале 1951 года Найджел Трентам вошел в состав правления. Он занял место рядом с Полом Мерриком и незаметно улыбнулся ему. Я не мог заставить себя взглянуть ему прямо в глаза. Он был на несколько лет моложе меня, но я тешил свое тщеславие тем, что никто из сидящих за столом не подумает этого.

Правление тем временем одобрило выделение очередного полумиллиона фунтов на «ликвидацию пропасти»; как назвала Бекки те полакра земли, которые десять лет пустовали посередине Челси-террас. «Итак, Трумперы наконец соберутся под одной крышей», — объявил я. Трентам сидел молча. Затем правление согласилось также выделить сто тысяч фунтов на восстановление детского спортивного клуба в Уайтчапеле, который было решено переименовать в центр Дана Сэлмона. При этом я заметил, как Трентам прошептал что-то на ухо Меррику.

В конечном итоге инфляция, забастовки и растущие цены на строительство привели к тому, что окончательный счет за застройку пустыря составил семьсот тридцать тысяч фунтов вместо первоначально планировавшегося полумиллиона. Одним из последствий этого явилась необходимость дальнейшего выпуска акций, чтобы покрыть дополнительные расходы компании. Другим следствием была приостановка реконструкции детского клуба.

Мне было лестно, что подписка на акции вновь прошла с большим успехом. Однако я опасался, что основным покупателем новых акций может быть миссис Трентам. Тем более что возможности проверить это у меня не было. Такое разжижение капитала привело к тому, что моя доля акций в компании впервые стала составлять меньше сорока процентов.

С каждым днем этого долгого лета Кэти становилась немного крепче, а Бекки немного разговорчивей. И наконец доктор согласился с тем, что Кэти может вернуться на работу в 1-й магазин. Когда в следующий понедельник она оказалась там, ее встретили так, как будто и не было этого долгого отсутствия, если не считать того, что никто не упоминал в ее присутствии о Дэниеле.

Однажды вечером, когда прошел примерно месяц, я вернулся домой и увидел, что Кэти расхаживает по холлу. Моя первая мысль была о том, что на нее, наверное, нахлынули воспоминания о прошлом. Но оказалось, что я был далек от истины.

— Ваша кадровая политика в корне неверна, — заявила она, как только за мной закрылась дверь.

— Прошу прощения, молодая леди? — я еще не успел даже снять свой плащ.

— В корне неверна, — повторила она. — Американцы экономят тысячи долларов в своих магазинах за счет оптимизации трудозатрат, в то время как Трумперы ведут себя так, как будто все еще странствуют в Ноевом ковчеге.

— Ноев ковчег — наш удел, — напомнил я.

— Но ведь потоп прекратился, — ответила она. — Чарли, вы должны понимать, что компания может экономить не меньше восьмидесяти тысяч фунтов в год на одной только зарплате. Я не сидела сложа руки последние несколько недель и даже подготовила доклад с обоснованием своей точки зрения. — Она сунула мне в руки картонную коробку и вышла из комнаты.

В течение часа после ужина я рылся в коробке и читал предварительные изыскания Кэти. Она обнаружила излишки рабочей силы там, где никто из нас не подозревал, и подробно объяснила, как выйти из этой ситуации, не настроив против себя профсоюзы.

За завтраком на следующее утро она продолжила свои откровения так, как будто я и вовсе не ложился в кровать.

— Вы все еще слушаете, председатель? — потребовала она, как всегда называя меня председателем, когда хотела сделать какое-нибудь заявление. Эту манеру она позаимствовала у Дафни — я в этом не сомневался.

— Это все разговоры, — сказал я. При этом даже Бекки оторвалась от газеты и посмотрела на нас.

— Вы хотите, чтобы я доказала свою правоту? — спросила Кэти.

— Сделайте милость.

С этого дня, когда бы я ни совершал свой утренний обход, я неизменно сталкивался с Кэти, проводившей опрос, наблюдавшей или просто делавшей записи, чаще всего с секундомером в руках. Я никогда не спрашивал, чем она занимается, да и сама она, если встречала мой взгляд, произносила лишь: «Добрый день, председатель».

В выходные дни из комнаты Кэти часами доносился стук пишущей машинки. Потом без всякого предупреждения однажды утром за завтраком я обнаружил толстую подшивку, которая ждала меня на том месте, где я рассчитывал найти яйцо, два ломтика бекона и «Санди таймс».

Во второй половине дня я принялся читать то, что подготовила для меня Кэти. Уже к вечеру мне стало ясно, что правление должно, не откладывая, принять основную часть ее рекомендаций.

Я хорошо представлял себе, каким должен быть мой следующий шаг, но чувствовала, что для этого мне необходимо одобрение доктора Аткинза. В тот же вечер я позвонил в Адденбрук, и дежурная сестра в порядке исключения сообщила мне номер его домашнего телефона. Наш разговор с доктором продолжался больше часа. У него не было опасений за будущее Кэти, заверил он меня, особенно с тех пор, как она начала вспоминать мелкие подробности из своего прошлого, а сейчас даже стала проявлять готовность говорить о Дэниеле.

Спустившись к завтраку на следующее утро, я увидел, что за столом меня ждет Кэти. Она не произнесла ни слова, пока я пережевывал свой бутерброд с мармеладом, притворяясь, что поглощен чтением «Файненшл таймс».

— Ну хорошо, я сдаюсь, — сказала она.

— Лучше не надо, — предостерег я ее, не отрывая взгляда от газеты, — потому как вы значитесь седьмым пунктом в повестке дня следующего заседания правления.

— А кто будет выступать с моим вопросом? — с беспокойством в голосе спросила Кэти.

— Не я, это уж точно, — ответил я. — И мне не приходит в голову никто другой, кто бы смог сделать это.

Следующие две недели, проходя всякий раз в свою спальню мимо комнаты Кэти, я обращал внимание на то, что стук пишущей машинки больше не доносится. В конце концов меня разобрало такое любопытство, что однажды я даже заглянул в приоткрытую дверь ее спальни. Кэти стояла перед зеркалом. Рядом с ней на подставке находился большой белый планшет, усеянный множеством цветных флажков и стрелок.

— Уйдите, — бросила она, не оборачиваясь. Я понял, что мне ничего не остается, как только ждать заседания правления.

Доктор Аткинз предупредил меня, что публичное выступление может оказаться для девушки слишком тяжелым испытанием и что я должен быть готов к тому, чтобы отправить ее домой, если у нее начнут проявляться признаки переутомления.

— Смотрите, не давите на нее слишком сильно, — повторил он в заключение.

— Я не позволю этому случиться, — пообещал я.

В четверг утром все члены правления сидели на своих местах вокруг стола за три минуты до начала заседания. Оно началось на спокойной ноте с извинений за отсутствие, за которыми последовала раздача стенограмм последнего собрания. Тем не менее Кэти пришлось ждать около часа, потому что, когда мы подошли к третьему вопросу повестки дня, который не стоил выеденного яйца и предусматривал простое принятие решения о возобновлении нашей страховки в банке «Пруденшл», Найджел Трентам воспользовался этим предлогом, чтобы вывести меня из равновесия. Я, может быть, и вышел бы из себя, если бы не видел, что ему очень хочется этого.

— Мне кажется, что настало время поменять банк, господин председатель, — заявил он. — Я предлагаю перевести наш полис в «Лигал энд Дженерал».

Я посмотрел туда, где сидел человек, одно присутствие которого всегда напоминало мне о Гае Трентаме и о том, как он мог бы выглядеть к своим пятидесяти годам. Младший брат носил щегольский двубортный костюм, который успешно скрывал его полноту. Однако двойной подбородок и лысину скрыть было невозможно.

— Я должен довести до сведения правления, — начал я, — что наша компания имеет дело с «Пруденшл» уже больше тридцати лет. И более того, они ни разу не подводили нас за все это время. Не менее важно то, что «Лигал энд Дженерал» вряд ли сможет предложить нам более выгодные условия.

— Но они владеют двумя процентами акций компании, — указал Трентам.

— «Пруденшл» же владеет пятью, — напомнил я членам правления, поняв, что Трентам опять не выполнил домашнее задание. Спор мог бы затянуться на часы, если бы не вмешалась Дафни и не поставила вопрос на голосование.

Хотя Трентам потерпел поражение, оказавшись со своими сторонниками втроем против семерых, препирательство послужило напоминанием всем сидящим за столом о том, к чему он стремится в будущем. За последние полтора года Трентам, используя деньги матери, довел свою долю участия в акционерном капитале компании, по моей оценке, до четырнадцати процентов. Это не вызывало бы опасений, если бы я с болью в душе не осознавал, что попечительский совет Хардкасла также имел семнадцать процентов нашего акционерного капитала, которые первоначально предназначались Дэниелу, а теперь, в случае смерти миссис Трентам, автоматически переходили к следующему родственнику сэра Раймонда. Несмотря на проигранное голосование, Найджел Трентам не проявлял признаков отчаяния. Собирая свои бумаги, он бросил взгляд на Пола Меррика, всем своим видом показывая, что время на его стороне.

— Пункт седьмой, — сказал я и, наклонившись к Джессике, попросил ее пригласить мисс Росс. Когда Кэти появилась в комнате, все находившиеся в ней мужчины встали из-за стола. Даже Трентам слегка приподнялся на своем стуле.

Кэти установила на приготовленной заранее подставке два планшета, один из которых был покрыт графиками, а второй испещрен цифрами, и повернулась лицом к присутствующим. Я встретил ее теплой улыбкой.

— Доброе утро, дамы и господа, — произнесла она и, помедлив, сверилась со своими записями. — Мне бы хотелось начать с…

Начав несколько сумбурно, она вскоре обрела уверенность, объясняя пункт за пунктом, почему кадровая политика компании является устаревшей и что нужно сделать, чтобы в кратчайшие сроки исправить положение. Предлагаемые ею шаги включали отправку на пенсию мужчин в возрасте шестидесяти и женщин в возрасте пятидесяти пяти лет; сдачу в аренду торговых мест и даже целых секций на этажах признанным в мире торговли лицам, которые будут обеспечивать гарантированный приток наличности без какого бы то ни было финансового риска для Трумперов, поскольку каждый арендатор будет сам нести ответственность за свой персонал; большую процентную скидку на товары для тех фирм, которые впервые обращаются к ним с заказами. Выступление Кэти длилось около сорока минут, и, когда оно закончилось, за столом некоторое время продолжала стоять тишина.

Выступила она хорошо, но еще лучше ответила на последовавшие вопросы. Она очень умело разделалась со всеми банковскими премудростями, которые только смогли обрушить на нее Тим Ньюман с Полом Мерриком, так же как и с профсоюзными проблемами, поднятыми Артуром Селвином. Что же до Найджела Трентама, то на его вопросы она отвечала с таким холодным профессионализмом, что мне оставалось только завидовать. Когда через час с лишним Кэти покидала зал заседаний, мужчины вновь встали со своих мест. Не сделал этого лишь Трентам, уткнувшийся в лежавший перед ним отчет.

Когда я подходил к дому в тот вечер, Кэти ждала меня на крыльце.

— Ну как?

— Ну как?

— Не передразнивайте, Чарли, — усмехнулась она.

— Вы назначены нашим новым директором по кадрам, — сообщил я тоже с усмешкой. На какое-то время даже она лишилась дара речи.

— Теперь вы попали, как кур в ощип, молодая леди, — добавил я и прошел мимо, — правление очень рассчитывает, что вы выправите положение.

Мое известие так захватило ее, что мне впервые показалось, будто мысли о трагической смерти Дэниела наконец отступили от нее. Вечером я позвонил доктору Аткинзу и рассказал ему не только об успешном выступлении Кэти на заседании правления, но и о том, что результатом его стало назначение ее директором. Однако ни Кэти ни доктору я не сказал, что вынужден был при этом согласиться с введением в состав правления еще одного ставленника Трентама, чтобы избежать голосования по вопросу о назначении Кэти.

С первого дня, как только Кэти оказалась за столом правления, всем стало ясно, что перед ними находится не просто смышленая девушка из выводка Бекки, а серьезный претендент на то, чтобы со временем заменить меня на месте председателя. Тем не менее я хорошо понимал, что ее выдвижение может состояться только в том случае, если Трентам не завладеет пятьюдесятью одним процентом акций компании Трумперов. Мне было ясно также, что единственным способом, с помощью которого он может добиться этого, являются публичные торги, которые станут возможными в случае, если он приберет к рукам денежки попечительского совета Хардкасла. Впервые я желал миссис Трентам долгих лет жизни, чтобы успеть довести компанию до таких высот, когда Найджелу Трентаму не будет хватать даже попечительских денег, чтобы выиграть торги.

Наступило 2 июня 1953 года, когда через четыре дня после восхождения на Эверест двух представителей разных частей Содружества на престол взошла королева Елизавета. Уинстон Черчилль сказал об этом так: «Те, кто знаком с историей первой эпохи Елизаветы, с уверенностью ждут наступления второй».

Восприняв слова премьер-министра как руководство к действию, Кэти с головой ушла в работу над кадровым проектом, который поручило ей правление, и добилась экономии сорока девяти тысяч фунтов на зарплате в 1953 году. В первой половине 1954 года эта экономия составила двадцать одну тысячу. К концу этого финансового года я почувствовал, что она разбирается в вопросах управления кадрами лучше, чем кто бы то ни было, включая меня.

В 1955 году стали резко падать объемы продаж за рубежом, и, поскольку Кэти больше не была перегружена своими обязанностями, а опыт работы в других областях ей был необходим, я предложил ей разобраться с проблемами нашего международного отдела.

Она взялась за дело на новом поприще с таким же энтузиазмом, с каким бралась за любое другое. Однако в следующие два года по ряду вопросов у нее начались стычки с Найджелом Трентамом, включая такую практику, как возвращение разницы любому покупателю, который мог подтвердить, что заплатил за такой же товар у наших конкурентов меньше, чем у нас. Возражая против этого, Трентам заявлял, что наши покупатели заинтересованы не в какой-то там надуманной разнице в цене по сравнению с каким-то малоизвестным магазином, а только в качестве товаров и услуг, на что Кэти отвечала: «Покупателей не заботит баланс компании, это обязанность правления, возложенная на него нашими акционерами».

В другом случае Трентам чуть ли не обвинил Кэти в принадлежности к компартии, когда та предложила «схему акционерного участия работников», которая, по ее мнению, обеспечивала такое постоянство кадров, которого пока добилась только Япония, где для компаний не является редкостью, когда до девяноста восьми процентов работников трудятся у них всю свою жизнь. Даже я не был уверен в этой идее, но Бекки предупредила меня, когда мы были с ней наедине, что я начинаю отличаться «замшелостью». Это слово я воспринял, как один из современных терминов, который не следует считать комплиментом.

Когда банк «Лигал энд Дженерал» не смог заполучить наш страховой полис, он продал свои два процента акций непосредственно Найджелу Трентаму. С этого времени я еще больше забеспокоился по поводу того, что он сможет собрать достаточное количество акций, чтобы прибрать к рукам компанию. Он выдвинул также еще одну кандидатуру в состав правления, которая, благодаря содействию Пола Меррика, была принята.

— Мне следовало приобрести эту землю тридцать пять лет назад, уплатив за нее всего четыре тысячи фунтов, — сказал я Бекки.

— Хуже всего то, что миссис Трентам сейчас опаснее для нас мертвая, чем живая, — напомнила мне Бекки.

Приход Элвиса Пресли, «тедди бойз», обуви на «гвоздиках» и тинэйджеров компания Трумперов восприняла как должное. «Покупатели, может быть, и изменились, но наши стандарты должны оставаться неизменными», — постоянно напоминал я правлению.

В 1960 году компания заявила семьсот пятьдесят тысяч фунтов чистого дохода и четырнадцать процентов прироста капитала, а через год прибавила к этим достижениям еще и королевскую лицензию. Я распорядился, чтобы герб Виндзорского дома повесили над главным входом как напоминание о том, что королева регулярно делает здесь покупки.

Я не берусь утверждать, что видел когда-нибудь, как Ее Величество путешествовала по эскалаторам в часы пик с нашей фирменной синей сумкой в руках, но нам тем не менее регулярно звонили из дворца, когда там кончались запасы товаров. И это еще раз доказывало правоту моего деда, утверждавшего, что яблоко есть яблоко, независимо от того, кто от него откусывает.

В 1961 году особую радость я испытал, когда Бекки наконец открыла спортивный центр Дана Сэлмона на Уайтчапел-роуд — еще одно сооружение, строительство которого значительно превысило смету. Однако я не сожалел ни об одном пенни расходов, несмотря на мелочную критику со стороны Пола Меррика, наблюдая, как следующее поколение мальчишек и девчонок Ист-энда плавают, занимаются боксом, тяжелой атлетикой и играют в сквош, до которого у меня самого никогда не доходили руки.

Всякий раз, возвращаясь домой субботним вечером после очередной игры «Уэст Хэм», я не мог удержаться, чтобы не заскочить в новый клуб и не посмотреть, как детишки выходцев из Африки, Латинской Америки и Азии — новое поколение обитателей Ист-энда — сражаются друг против друга и делают это точно так же, как делали в свое время мы, играя с ирландскими и восточноевропейскими иммигрантами.

«Старое уступает место новому в большом разнообразии, угодном Богу, чтобы не обеднять мир однообразием добра», — слова Теннисона, выбитые на камне центральной арки, вернули меня к миссис Трентам, которая никогда не выходила у меня из головы, особенно с тех пор, как трое ее ставленников засели у нас в правлении и ждали ее приказа. Найджел, который теперь поселился на Честер-сквер, казалось, только и выискивал удобного момента, чтобы ввести свои войска и броситься в атаку.

Я по-прежнему молил Бога, чтобы миссис Трентам стала долгожителем, так как мне все еще нужно было время, чтобы создать гарантии того, что ее сын никогда не приберет к рукам компанию.

Дафни первой предупредила меня, что миссис Трентам слегла в постель и что ее регулярно посещает их семейный врач.

Все эти месяцы ожидания улыбка не сходила с лица Найджела.

И вдруг 7 марта 1962 года, без какого-либо предупреждения, миссис Трентам, не дожив до восьмидесяти восьми лет, скончалась.

— Мирно, во сне, — сообщила мне Дафни.

Глава 43

Дафни побывала на похоронах миссис Трентам. «Только для того, чтобы убедиться, что зловредную старуху действительно закопали, — объяснила она позднее Чарли, — хотя не удивлюсь, если она найдет способ, чтобы вернуться с того света». Затем она предупредила Чарли о том, что Найджел, еще до того как тело было предано земле, намекал на ожидающий нас гром среди ясного неба на следующем заседании правления. Ему оставалось ждать всего несколько дней.

В тот первый вторник наступившего месяца Чарли внимательно оглядел сидевших за столом членов правления, чтобы убедиться, что присутствовали все. Он чувствовал, что все находятся в ожидании того, кто же нанесет удар первым. Найджел и его двое коллег сидели в черных галстуках, которые должны были подчеркивать их новый статус. Баверсток, напротив, впервые надел цветной галстук пастельных тонов.

Чарли уже знал, что Трентам будет выжидать до шестого вопроса повестки, когда предполагалось рассмотреть предложение о расширении банковского учреждения на первом этаже, и тогда предпримет свой шаг. Идея о создании такого учреждения зародилась в голове у Кэти после очередного посещения Штатов, и вскоре после этого она представила правлению ее детальное обоснование. Вначале, пока у нового учреждения не прорезались зубы, оно испытывало некоторые затруднения, однако уже к концу второго года жизни ему удалось свести свой баланс без дефицита.

Первые полчаса заседание проходило довольно мирно, пока разбирались вопросы с первого по пятый. Но когда Чарли начал оглашать шестой пункт:

— Расширение…

— Надо закрыть банк и сократить наши расходы, — вмешался Трентам, не дав ему даже высказать свое мнение.

— Это по какой же причине? — с обидой в голосе спросила Кэти.

— По той причине, что мы не банкиры, — отрезал Трентам. — Мы торговцы — или толкачи лотка, как любит напоминать нам председатель. В любом случае это позволит нам экономить до тридцати тысяч фунтов в год.

— Но банк только начинает становиться на ноги, — сказала Кэти. — Нам надо думать о его расширении, а не о свертывании. И кто может сказать, сколько из вложенных в него денег являются потраченными деньгами, учитывая прибыли?

— Тем не менее посмотрите, какую торговую площадь отнимает у нас банковский зал.

— Но взамен мы оказываем важные услуги.

— И теряем деньги, не используя площадь для более выгодных направлений деятельности, — огрызнулся Трентам.

— Для каких, например? — спросила Кэти. — Назовите хоть один отдел, который бы оказывал более необходимые услуги и в то же время приносил такие же доходы. Назовите, и я стану первой, кто согласится закрыть банковский зал.

— Мы не сфера услуг. Наша обязанность обеспечить приличные доходы нашим акционерам, — заявил Трентам. — Я требую голосования по этому вопросу, — добавил он, оставив доводы Кэти без возражений.

Трентама поддержали только двое, а шестеро проголосовали против. После такого исхода голосования Чарли решил, что может перейти к седьмому пункту повестки — коллективному просмотру фильма «Вестсайдская история» в кинотеатре «Одеон» на Лестер-сквер. Однако, как только Джессика внесла результаты голосования в протокол, Найджел Трентам вскочил на ноги и заявил:

— Я хочу сделать заявление, господин председатель.

— Может быть, для этого больше подойдет раздел «разное»? — невинным тоном спросил Чарли.

— Меня здесь уже не будет, когда вы дойдете до этого раздела, господин председатель, — в голосе Трентама звучали металлические нотки. Достав из внутреннего кармана лист бумаги, он развернул его и начал зачитывать заранее подготовленный текст.

— Я считаю своим долгом проинформировать правление, — пробубнил он, — что через несколько недель я стану единоличным обладателем тридцати трех процентов акций компании Трумперов. На следующем заседании правления я буду настаивать на том, чтобы в структуре компании были произведены некоторые изменения и в первую очередь в составе тех, кто сидит сегодня за этим столом. — Он остановился и выразительно посмотрел в сторону Кэти. — Сейчас я намерен покинуть заседание и дать вам возможность обсудить мое заявление.

Когда он отодвигал свой стул, Дафни заметила:

— Я не совсем поняла, что вы предлагаете, мистер Трентам.

Секунду поколебавшись, он ответил:

— Тогда мне придется объяснить свою позицию более подробно, леди Уилтшир.

— Очень мило с вашей стороны.

— На следующем заседании правления, — невозмутимо продолжал он, — я позволю выдвинуть свою кандидатуру на пост председателя компании. Если она будет отклонена, я немедленно выйду из состава правления и сделаю заявление для прессы о своем намерении приобрести на торгах акции компании, недостающие мне до контрольного пакета. Теперь, наверное, всем известно, что в моем распоряжении будут необходимые средства, чтобы предпринять такой шаг. Так как до контрольного пакета мне требуется всего лишь восемнадцать процентов акций, я предлагаю вам взглянуть правде в лицо и подать в отставку самим, чтобы избежать позорного увольнения. Я рассчитываю увидеть на следующем заседании только одного-двоих из вас. — Его сторонники встали из-за стола и вышли вслед за ним из зала.

Наступившую тишину нарушил очередной вопрос Дафни.

— Каким словом называется группа мерзавцев?

Все рассмеялись, кроме Баверстока, который пробурчал про себя:

— Сброд.

— Итак, вызов брошен, — сказал Чарли. — Будем надеяться, что нам хватит духу, чтобы противостоять ему. — Он повернулся к Баверстоку. — Не могли бы вы прояснить ситуацию с теми акциями, которые в настоящее время принадлежат попечительскому совету Хардкасла?

Старый адвокат медленно поднял голову и посмотрел на Чарли.

— Нет, господин председатель, не могу. Мне очень жаль, но я вынужден довести до сведения правления, что тоже подаю в отставку.

— Но почему? — вырвалось у Бекки. — Вы всегда поддерживали нас в трудные времена.

— Я должен принести свои извинения, леди Трумпер, но я не волен раскрывать свои причины.

— А не могли бы вы пересмотреть свое решение? — спросил Чарли.

— Нет, сэр, — твердо прозвучал ответ Баверстока.

Чарли немедленно объявил заседание закрытым, несмотря на то что каждый вдруг захотел что-то сказать, и поспешил вслед за Баверстоком из зала.

— Что заставляет вас уйти в отставку? — продолжал недоумевать Чарли. — После стольких лет нашей совместной работы?

— Может быть, мы сможем встретиться и обсудить мои мотивы завтра, сэр Чарлз?

— Да, конечно. Но все же, почему вы решили покинуть нас именно в тот момент, когда я больше всего нуждаюсь в вас?

Баверсток остановился:

— Сэр Раймонд предвидел, что такое может случиться, — спокойно сказал он. — И дал мне соответствующие указания.

— Я не понимаю.

— Вот почему нам надо встретиться завтра, сэр Чарлз.

— Мне взять с собой Бекки?

После некоторых раздумий Баверсток сказал:

— Я думаю, нет. Если мне приходится впервые за сорок лет нарушать конфиденциальность, то я предпочел бы сделать это без свидетелей.

На следующее утро, когда Чарли приехал в адвокатскую контору фирмы «Баверсток, Диккенс энд Кобб», старший компаньон уже ждал его в дверях. Хотя за все четырнадцать лет их знакомства Чарли ни разу не опаздывал на встречу с Баверстоком, его всегда трогала старомодная церемонность, с которой адвокат неизменно встречал его.

— Доброе утро, сэр Чарлз, — произнес Баверсток, прежде чем проводить его по коридору в свой кабинет. Чарли удивился, когда ему было предложено сесть не на обычное место у стола адвоката, а возле незажженного камина. В кабинете на сей раз не было секретаря, который обычно вел записи. Чарли заметил также, что трубка телефона была снята. Из всего этого он заключил, что беседа у них будет долгая.

— Много лет тому назад, когда я был молодым, — начал Баверсток, — и сидел на студенческой скамье, я поклялся себе соблюдать кодекс конфиденциальности, имея дела с клиентами. Думаю, что могу с уверенностью сказать, что придерживался этого принципа всю свою профессиональную жизнь. Однако одним из моих клиентов, как вам хорошо известно, был сэр Раймонд Хардкасл, и он… — Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла молодая девушка с двумя чашками кофе на подносе.

— Благодарю вас, мисс Барроуз, — сказал Баверсток, когда одна из чашек оказалась перед ним. Продолжение разговора последовало не ранее, чем за ней закрылась дверь.

— На чем я остановился, старина? — спросил Баверсток, опуская в чашку кусочек сахара.

— На вашем клиенте сэре Раймонде.

— Ах, да, — продолжал Баверсток. — Так вот, сэр Раймонд оставил завещание, с которым вы можете считать себя хорошо знакомым. Но вот чего вы можете не знать, так это того, что он приложил к нему письмо. Оно не имеет законной силы, поскольку адресовано лично мне. — Чарли не притрагивался к кофе в ожидании того, что хотел сообщить ему Баверсток. — И именно потому, что письмо не является юридическим документом, я решил посвятить вас в его содержание.

Баверсток наклонился вперед и, открыв лежавшее перед ним дело, извлек из него листок, исписанный размашистой и твердой рукой.

— Прежде чем прочесть вам письмо, я должен заметить, что оно было написано в то время, когда сэр Раймонд полагал, что его имущество отойдет Дэниелу.

Баверсток водрузил на нос очки и, откашлявшись, стал читать:

Баверсток положил письмо на стол и сказал:

— Боюсь, что он знал мои маленькие слабости не хуже, чем слабости своей дочери, — Чарли улыбнулся, понимая, какую этическую дилемму сейчас приходится решать старому адвокату. — А сейчас, прежде чем перейти к завещанию, я должен открыть вам еще одно обстоятельство.

Чарли кивнул.

— Вам известно, сэр Чарлз, что теперь Найджел Трентам является ближайшим родственником сэра Раймонда. Однако нельзя не заметить, что завещание составлено так, что его имя даже не упоминается среди наследников. Я подозреваю, что сэр Раймонд поступил так для того, чтобы потомство Дэниела пользовалось приоритетом по отношению к его внуку.

В настоящее время дело обстоит так, что мистер Найджел Трентам, как ближайший родственник сэра Раймонда, должен унаследовать акции, приобретенные опекой в компании Трумперов, и оставшееся имущество Хардкасла, а это значительное состояние, которое позволит ему приобрести контрольный пакет акций вашей компании. Но я пригласил вас не по этой причине, а потому, что в завещании имеется один пункт, о существовании которого вы не могли знать. Принимая во внимание письмо сэра Раймонда, я считаю своим долгом довести до вас его суть.

Погрузившись в коробку, Баверсток достал из нее связку бумаг, опечатанную сургучом и перевязанную розовой лентой.

— Первые одиннадцать пунктов завещания сэра Раймонда потребовали от меня довольно длительного времени для своего составления. Однако их содержание не связано с обсуждаемым вопросом. Они касаются небольших сумм, завещанных моим клиентом своим племянникам, племянницам и кузинам, которые уже получили их.

В пунктах с двенадцатого по двадцать первый называются благотворительные организации, клубы и академические учреждения, с которыми долгое время был связан сэр Раймонд и которые тоже получили от его щедрот. А вот пункт двадцать второй, по моему мнению, содержит как раз то, что может оказаться решающим для вас. — Баверсток опять откашлялся и перевернул несколько страниц.

«Оставшаяся часть моего имущества переходит к мистеру Дэниелу Трумперу из колледжа Тринити в Кембридже, а в случае, если он не переживет мою дочь Этель Трентам, эта сумма должна быть поровну поделена между его отпрысками. Если же у него не окажется потомства, то имущество должно перейти к ближайшему из моих оставшихся родственников. — А теперь тот параграф, который имеет отношение к делу, сэр Чарлз. — Если такие обстоятельства наступят, я обязываю моих душеприказчиков предпринять все, что они сочтут необходимым для того, чтобы найти того, кто имеет право претендовать на мое наследство. Для того чтобы этот вариант мог быть должным образом реализован, я предписываю произвести окончательную выплату стоимости оставшейся части моего имущества только после того, как со времени смерти моей дочери пройдут два года».

У Чарли готов был вырваться вопрос, но Баверсток поднял руку.

— Мне стало ясно, — продолжал Баверсток, — что сэр Раймонд включил пункт двадцать два с одной лишь целью — чтобы дать вам возможность собраться с силами и отразить возможную попытку со стороны Найджела Трентама завладеть контрольным пакетом акций.

Сэр Раймонд распорядился также, чтобы в соответствующее время после смерти дочери в газетах «Таймс», «Телеграф», «Гардиан» и в любых других, которые я сочту подходящими для этого, были помещены объявления с целью поиска других лиц, которые могли бы претендовать на наследство. Если таковые найдутся, они могут обратиться за наследством непосредственно в эту фирму. Тринадцать таких родственников уже получили по тысяче фунтов каждый, но, возможно, существуют еще кузины или другие дальние родственники, о которых сэр Раймонд не подозревал и которые, тем не менее, имеют право претендовать на наследство. Это придумано лишь для того, чтобы оправдать включение в завещание условия о двух годах. Насколько я понимаю, сэр Раймонд был рад выделить лишнюю тысячу фунтов какому-нибудь неизвестному родственнику, если только это могло дать вам возможность для маневра. Кстати, — добавил Баверсток, — я решил прибавить к числу газет, указанных в завещании, «Йоркшир пост» и «Хаддерсфилд дейли» по причине наличия семейных корней в этом графстве.

— Какой прозорливой бестией он, должно быть, был, — проговорил Чарли. — Жаль, что я не был с ним знаком.

— Думаю, что могу с уверенностью сказать, что он пришелся бы вам по душе.

— Вы проявили огромную доброту ко мне, посвятив меня во все подробности, старина.

— Не стоит благодарности. Я уверен, — сказал Баверсток, — что, если бы на моем месте был сэр Раймонд, он поступил бы точно так же.

— Если бы я только рассказал Дэниелу правду о его отце…

— Если вы приложите усилия, — заметил Баверсток, — то прозорливые старания сэра Раймонда могут оказаться ненапрасными.

В день смерти миссис Трентам, 7 марта 1962 года, стоимость акции Трумперов на бирже составляла один фунт и два шиллинга. Всего за четыре последующих недели она возросла на целых три шиллинга.

Тим Ньюман советовал Чарли прежде всего держаться за каждую наличную акцию и ни под каким видом в течение двух следующих лет не идти на выпуск новых ценных бумаг. Любые свободные средства, которые окажутся в этот период в распоряжении Чарли и Бекки, следует пускать на закупку акций во всех случаях, когда они будут появляться на рынке.

Следовать этому совету было трудно, потому что каждый раз, когда на рынок выбрасывалась мало-мальски крупная партия акций, ее тут же скупал неизвестный брокер, который, очевидно, имел указания не останавливаться ни перед какой ценой. Биржевому маклеру Чарли удалось заполучить всего несколько акций, и то только у тех, кто не хотел выходить с ними на открытый рынок. Чарли была ненавистна мысль о том, что ему приходится переплачивать, ибо он никогда не забывал, как был близок к банкротству, когда перерасходовал кредит. К концу года котировка акции Трумпера поднялась до одного фунта и семнадцати шиллингов.

Желающих избавиться от акций стало еще меньше, когда «Файненшл таймс» предупредила своих читателей о готовящейся битве за контрольный пакет акций компании, которая, по ее прогнозам, должна произойти года через полтора.

— Эта чертова газета осведомлена лучше любого члена нашего правления, — пожаловалась Дафни на следующем заседании, добавив, что она больше не нуждается в протоколах прошлых заседаний, поскольку всегда может прочесть их на первой полосе «Файненшл таймс», куда они, похоже, передаются дословно. Произнося эти слова, она не спускала глаз с Пола Меррика.

В последней газетной статье была только одна маленькая неточность, заключающаяся в том, что битва за компанию больше не велась в зале заседаний правления. Как только стало известно, что в завещании предусмотрен двухлетний период ожидания, Найджел Трентам и его ставленники перестали посещать ежемесячные заседания правления.

Это особенно раздражало Кэти, так как их внутренний банк из квартала в квартал приносил все больше и больше прибыли. Высказывая свои доводы, она часто спохватывалась, что обращается к пустующим стульям, хотя имела все основания подозревать, что Пол Меррик докладывает на Честер-сквер все подробности. И, как будто в насмешку над Чарли, доходы компании в 1963 году достигли рекордной цифры, о чем он проинформировал своих акционеров на ежегодном собрании пайщиков.

— Можно отдать компании всю свою жизнь только для того, чтобы затем преподнести ее на тарелочке Трентаму, — заметил Тим Ньюман.

— Миссис Трентам не надо даже переворачиваться в гробу, — согласился Чарли. — По иронии судьбы, после всего, что ей удалось при жизни, только смерть предоставила ей шанс нанести смертельный удар.

Когда в начале 1964 года цена акции вновь подскочила, — перевалив на сей раз за два фунта, — Тим Ньюман проинформировал Чарли о том, что Найджел Трентам по-прежнему проявляет активность на рынке.

— Но где он берет такие деньги, ведь он еще не получил наследство своего деда?

— Мой бывший коллега намекнул, что один из ведущих коммерческих банков предоставил ему большое превышение кредита в расчете на то, что в его руки перейдут средства попечительского совета Хардкасла. Остается только пожелать, чтобы и вам дедушка оставил состояние, — добавил он.

— Он так и сделал, — сказал Чарли.

Найджел Трентам объявил миру о своем решении приобрести контрольный пакет акций по два фунта и четыре шиллинга за штуку и сделал это в день шестидесятичетырехлетия Чарли, не дотянув всего каких-то шести недель до срока предъявления своих прав на наследство. Чарли все еще был уверен, что с помощью друзей и таких учреждений, как банк «Пруденшл», а также акционеров, которым был на руку рост акций, ему удастся удержать около сорока процентов капитала. По оценке Тима Ньюмана, Трентам к настоящему моменту должен был иметь не менее двадцати процентов, но, как только он заполучит семнадцать процентов опеки, в его распоряжении может оказаться от сорока двух до сорока трех процентов доли акционерного капитала. Добрать же недостающие восемь-девять процентов для него не составит большого труда.

В тот вечер Дафни устроила у себя дома на Итон-сквер прием в честь юбиляра. Фамилия «Трентам» не упоминалась до тех пор, пока не выпили по второму бокалу портвейна, после которого слегка расчувствовавшийся Чарли процитировал известную клаузулу из завещания сэра Раймонда, заявив, что она была включена в него только с одной целью — чтобы спасти его.

— Я предлагаю выпить за сэра Раймонда, — произнес Чарли, поднимая свой бокал, — хорошего человека, оказавшегося в нашей команде.

— Сэр Раймонд, — отозвались гости и подняли бокалы. Одна Дафни осталась сидеть с безучастным видом.

— В чем дело, старушка? — спросил Перси, — Портвейн не вдохновляет тебя?

— Нет, это вы не вдохновляете меня. Вы совершенно не поняли, что имел в виду сэр Раймонд.

— О чем это ты, старушка?

— Я думала, что это очевидно для всех, особенно для тебя, Чарли, — проговорила она, поворачиваясь к своему почетному гостю.

— Я, как и Перси, не имею понятия, о чем ты говоришь.

Теперь всеобщее внимание было обращено на Дафни, и за столом наступила тишина.

— Все очень просто, — продолжала Дафни. — Сэр Раймонд вряд ли считал возможным, что миссис Трентам переживет Дэниела.

— И что из этого? — сказал Чарли.

— И я сомневаюсь также в том, что он предполагал появление у Дэниела ребенка раньше, чем она отправится в мир иной.

— Скорее всего, вы правы, — произнес Чарли.

— Всем нам понятно, что сэр Раймонд меньше всего хотел, чтобы его наследство попало к Найджелу Трентаму, в противном случае он бы назвал его следующим наследником и не стремился бы передать свое состояние отпрыску Гая Трентама, которого он даже в глаза не видел. Он не стал бы также добавлять слова: «…если у него не окажется потомства, то имущество должно перейти к моему ближайшему из оставшихся отпрысков».

— К чему ты клонишь? — спросила Бекки.

— Все к той же клаузуле, которую нам только что процитировал Чарли. «Идите так далеко, как сочтете нужным, чтобы найти того, кто имеет право претендовать на мое наследство», — Дафни прочла запись, поспешно сделанную ею на узорчатой скатерти. — Это его слова, мистер Баверсток? — спросила она.

— Да, его, леди Уилтшир, но я все еще не вижу…

— Это потому, что вы слепы, как и Чарли, — пробурчала она. — Слава Богу, что хоть один из нас все еще в здравом уме. Мистер Баверсток, напомните нам, пожалуйста, распоряжения сэра Раймонда о помещении объявлений в газетах.

Баверсток прикоснулся к губам салфеткой, аккуратно сложил ее и положил перед собой.

— Объявления должны быть помещены в «Таймс», «Телеграф» и «Гардиан», а также в любой другой газете, которую я сочту уместной и подходящей для этой цели.

— Которую вы сочтете уместной и подходящей, — повторила Дафни, выделяя каждое слово. — Достаточно явный намек человека в здравом уме. — Все взгляды были прикованы к Дафни, и никто не пытался прервать ее. — Разве вы не видите, что это ключевые слова? — спросила она. — Потому что если у Гая Трентама действительно остался ребенок, то уж, наверное, вы не найдете его, помещая объявления в лондонской «Таймс», «Телеграф», «Гардиан», «Йоркшир пост» и даже в «Хаддерсфилд дейли».

Чарли опустил кусочек своего праздничного торта назад на тарелку и посмотрел через стол на Баверстока.

— Бог мой, она права, вы знаете.

— Вполне возможно, что она не ошибается, — согласился Баверсток, беспокойно заерзав на стуле. — И я должен просить прощения за недостаток воображения, потому что, как справедливо заметила леди Уилтшир, я оказался глупым слепцом, не последовав указаниям своего хозяина, рекомендовавшего мне полагаться на свой здравый смысл. Не оставляет никаких сомнений, что он предполагал наличие у Гая Трентама потомства, искать которое надо не в Англии.

— Похвально, мистер Баверсток, — воскликнула Дафни. — Вот только мне кажется, что мне тоже следовало поступить в свое время в университет и выучиться на юриста.

Баверсток не смог ничего возразить.

— Может быть, еще не поздно, — предположил Чарли. — В конце концов, до передачи наследства остается еще целых шесть недель, так что давайте срочно займемся этим делом. Кстати, спасибо, — поклонился он Дафни.

Встав из-за стола, Чарли направился к ближайшему телефону.

— Прежде всего мне необходим самый способный адвокат в Австралии, — взглянув на часы, добавил он. — И желательно такой, который предпочитает рано вставать.

Баверсток откашлялся.

В течение двух следующих недель пространные объявления появились во всех австралийских газетах с тиражом более пятидесяти тысяч. За каждым откликом следовало интервью с заявителем в адвокатской конторе Сиднея, которую рекомендовал Баверсток. Каждый вечер Трумперу звонил Тревор Робертс, старший компаньон фирмы, и сообщал последние сведения, собранные адвокатами Сиднея, Мельбурна, Перта, Брисбена и Аделаиды. Однако через три недели отсеивания чудаков от подлинных претендентов Робертс смог представить только три кандидатуры, которые отвечали всем необходимым критериям. Но и они после беседы со старшим компаньоном не смогли доказать своего родства с кем-либо из семьи Трентамов.

В общей сложности Робертс обнаружил семнадцать зарегистрированных в стране Трентамов, большинство из которых происходило из Тасмании, но ни один из которых не мог подтвердить своего отношения к Гаю Трентаму или его матери, хотя одна старая дама, эмигрировавшая после войны из Рипона и проживающая в Хобарте, смогла предъявить законное право на тысячу фунтов, оказавшись кузиной сэра Раймонда.

Чарли поблагодарил Робертса за старания, но усилия рекомендовал не ослаблять, поскольку не собирался останавливаться ни перед какими расходами.

На последнем заседании правления перед официальным вступлением Найджела Трентама в права наследства Чарли довел до своих коллег последние новости из Австралии.

— Надежды мало, — заметил Ньюман. — В конце концов, если существует еще какой-нибудь Трентам, то ему или ей, должно быть, далеко за тридцать и они бы давно уже откликнулись.

— Согласен, но Австралия очень большая страна. К тому же они могли покинуть ее.

— Возможно, вы правы, — сказал Артур Селвин. Но мне кажется, что уже давно пора попытаться прийти к какому-нибудь соглашению с Трентамом или хотя бы убедиться, возможно ли вообще урегулировать вопрос передачи компании мирным путем.

— Единственное условие, которое устроит Трентама, это положение, когда он будет сидеть в этом кресле в окружении подавляющего большинства своих сторонников в правлении, а я буду доживать последние годы в отставке.

— Это вполне возможно, — согласился Селвин. — Но я должен обратить внимание, председатель, что мы по-прежнему несем ответственность перед нашими акционерами.

— Он прав, — добавила Дафни. — Ты должен попытаться, Чарли, ради компании, которую ты создал. — Как бы горько это ни было.

Бекки кивнула, соглашаясь с ней, и Чарли повернулся к Джессике, чтобы попросить ее назначить встречу с Трентамом в любое удобное для него время. Через несколько минут Джессика вернулась и сообщила, что Найджел Трентам не желает никого видеть до мартовского заседания правления, когда он будет рад лично принять у них отставку.

— Седьмого марта, когда со дня смерти его матери истекают два года, — напомнил правлению Чарли.

— А на другом телефоне вас ждет мистер Робертс, — доложила Джессика.

Чарли поднялся и вышел из комнаты. Оказавшись у телефона, он схватился за него, как утопающий за соломинку.

— Робертс, что у вас есть для меня?

— Гай Трентам!

— Но он похоронен в Ашхерсте.

— Только после того, как его тело было вывезено из мельбурнской тюрьмы.

— Из тюрьмы? Я думал, что он умер от туберкулеза.

— Я не думаю, что можно умереть от туберкулеза, болтаясь на конце шестифутовой веревки, сэр Чарлз.

— Повешен?

— За убийство своей жены Анны Гелен, — сообщил адвокат.

— Но были ли у них дети?

— Узнать ответ на этот вопрос невозможно.

— Почему невозможно, черт возьми?

— Потому что закон запрещает тюремной администрации сообщать кому бы то ни было имена родственников преступников.

— Но почему, скажите на милость?

— В целях их безопасности.

— Но в данном случае речь идет об их благе.

— Я уже приводил этот довод, но в ответ услышал, что в данном случае мы уже перевернули всю страну, отыскивая претендентов через объявления. Хуже того, если отпрыск Трентама изменил фамилию по понятным причинам, то шансов отыскать его или ее у нас остается еще меньше. Но будьте уверены, я продолжаю работать над этим не покладая рук, сэр Чарлз.

— Устройте мне встречу с комиссаром полиции.

— Это ничего не изменит, сэр Чарлз. Он не… — начал Робертс, но Чарли положил трубку.

— Ты сошел с ума, — говорила Бекки, помогая ему укладывать чемодан часом позднее.

— Возможно, — согласился Чарли. — Но это, может быть, мой последний шанс удержать контроль над компанией, и я не хочу использовать его, находясь на другом конце провода, не говоря уже о двенадцати тысячах миль расстояния. Мне надо быть там самому, тогда, по крайней мере, мне некого будет винить в провале, кроме себя.

— Но что именно ты собираешься узнать, оказавшись там?

Чарли взглянул на жену, застегивая чемодан.

— Подозреваю, что только миссис Трентам знала ответ на этот вопрос.

Глава 44

Когда через тридцать четыре часа теплым солнечным вечером рейс 012 совершил посадку в сиднейском аэропорту «Кингсфорд Смит», Чарли хотел только одного — спать. Сразу после таможенного досмотра его встретил высокий человек в светло-бежевом костюме, назвавшийся Тревором Робертсом, рекомендованным ему Баверстоком в качестве адвоката. С густой копной красноватых волос и такого же оттенка кожей лица, он был крепкого телосложения и производил впечатление человека, знавшего, что такое корт. Подхватив тележку с вещами Чарли, Робертс ловко пробирался с ней к выходу с вывеской «Стоянка легковых автомобилей».

— Завозить вещи в отель нет необходимости, — проговорил он, открывая перед Чарли двери. — Пусть полежат пока в машине.

— Разумно ли это с юридической точки зрения? — Чарли едва сдерживал дыхание, стараясь успеть за ним.

— Безусловно, сэр Чарлз, так как у нас с вами нет лишнего времени. — Он остановился у обочины, и, пока они усаживались на заднее сиденье поджидавшей их машины, шофер быстро побросал вещи в багажник.

— Британский генерал-губернатор приглашает вас на коктейль в шесть часов в свою резиденцию, и необходимо также, чтобы вы вылетели сегодня последним рейсом в Мельбурн. Поскольку в нашем распоряжении всего шесть дней, мы не можем позволить себе потерять один из них, находясь не в том городе.

С того момента, когда Робертс передал ему толстую подшивку с бумагами, Чарли уже знал, что австралиец ему понравится. Пока машина мчалась к городу, Чарли внимательно слушал предлагаемый ему план действий на три ближайших дня. Он старался не упускать ничего из того, что говорил молодой адвокат, и лишь иногда просил повторить кое-что или изложить более подробно, стараясь привыкнуть к деловой манере Робертса, который в этом отношении не был похож ни на одного из адвокатов, с которыми Чарли имел дело в Англии. Обращаясь к Баверстоку с просьбой найти ему самого способного адвоката в Сиднее, Чарли не предполагал, что тот выберет столь непохожего на себя кандидата.

Пока машина неслась по шоссе к резиденции генерал-губернатора, Робертс с кипой дел на коленях продолжал свой детальный инструктаж.

— Мы направляемся на этот коктейль к генерал-губернатору, — объяснял он, — только затем, чтобы заручиться поддержкой на случай, если в ближайшие несколько дней нам придется открывать тяжелые двери. После этого мы отправляемся в Мельбурн, потому что каждый раз, когда кто-нибудь из моей конторы находит что-то похожее на след, он неизменно заканчивается на столе Верховного комиссара полиции в этом городе. Я условился о вашей встрече с новым комиссаром на утро, но, как я уже предупреждал вас, он не проявляет совершенно никакого желания сотрудничать с нашими людьми.

— А что так?

— Он только недавно назначен на этот пост и лезет из кожи вон, чтобы показать, что ко всем относится беспристрастно.

— И какие тут трудности?

— Как все австралийцы во втором колене, он ненавидит англичан или, по крайней мере, делает вид, что ненавидит, — усмехнулся Робертс. — В действительности, я думаю, что существует только одна группа людей, которую он ненавидит больше.

— Преступников?

— Нет, адвокатов, — ответил Робертс. — Так что теперь вам, наверное, понятно, что шансы у нас невелики.

— Вам вообще удалось вытянуть из него хоть что-нибудь?

— Немногое. Большая часть того, что он согласился приоткрыть нам, уже давно известна, как, например, то, что 27 июля 1926 года Гай Трентам в припадке ярости зарезал свою жену, нанеся ей несколько ножевых ран, когда она принимала ванну. Затем он некоторое время удерживал ее под водой, чтобы быть уверенным в смерти, — страница шестнадцать в находящемся у вас деле. Нам известно также, что 27 апреля 1927 года он был повешен за совершенное преступление, несмотря на несколько ходатайств о помиловании, поданных генерал-губернатору. Чего мы не смогли отыскать, так это сведений о том, были ли у него дети. Единственной газетой, поместившей сообщение о суде, была «Мельбурн эйдж», но она не упоминает о детях. Да это и неудивительно, так как судья не допустил бы, чтобы в деле фигурировали дети, если это не проливает свет на само преступление.

— А что насчет девичьей фамилии жены? Мне кажется, что этот путь вернее.

— Она вам не понравится, сэр Чарлз, — заметил Робертс.

— А вдруг.

— Ее фамилия Смит — Анна Хелен Смит, — вот почему мы решили потратить то немногое время, что у нас есть, на Трентама.

— Но вы так пока и не нашли никаких следов?

— Боюсь, что нет, — сказал Робертс. — Если в Австралии в то время и был ребенок с фамилией Трентам, то мы не смогли отыскать его следы. Мои сотрудники побеседовали с каждым из Трентамов, которые зарегистрированы в стране, включая одного из Курабульки, где все население составляет одиннадцать человек и куда надо добираться три дня на машине и пешком.

— Несмотря на ваши героические усилия, Робертс, я все же считаю, что еще есть камни, под которые надо заглянуть.

— Возможно, — согласился Робертс. — Я даже стал думать, что Трентам, возможно, изменил фамилию, когда впервые появился в Австралии, но комиссар полиций подтвердил, что дело, которое находится у него в Мельбурне, было заведено на человека по имени Гай Фрэнсис Трентам.

— Так, если фамилия не изменялась, то сведения о ребенке наверняка можно отыскать.

— Необязательно. У меня недавно был случай, когда клиентка, чей муж попал в тюрьму за убийство, вернула себе свою девичью фамилию и перевела на нее своего единственного ребенка. При этом ее первая фамилия была так надежно устранена из всех документов, что теперь ее невозможно установить. Кроме того, необходимо помнить, что в данном случае мы имеем дело с ребенком, который мог родиться в любое время между 1923 и 1926 годами, и устранения одной-единственной бумаги вполне могло бы хватить, чтобы никто никогда не узнал, что его или ее отцом был Гай Трентам. Если дело обстоит именно таким образом, то поиски этого ребенка в такой огромной стране, как Австралия, могут превратиться в поиски пресловутой иголки в стоге сена.

— Но в нашем распоряжении всего шесть дней, — с горечью произнес Чарли.

— Не напоминайте мне, — сказал Робертс, когда машина миновала ворота резиденции генерал-губернатора и, сбросив скорость, подъезжала к дому правительства. — У меня выделен один час времени на эту встречу, не больше, — предупредил молодой адвокат. — Все, что мне нужно от генерал-губернатора, так это его обещание позвонить комиссару полиции в Мельбурне о нашей завтрашней встрече и попросить его о максимальном внимании к нам. Но, когда я скажу, что нам пора уходить, сэр Чарлз, это действительно будет означать, что мы должны уходить.

— Понятно, — ответил Чарли, чувствуя себя, как когда-то, рядовым на плацу в Эдинбурге.

— Кстати, — заметил Робертс, — генерал-губернатора зовут сэр Оливер Уильямс. Шестьдесят один год, бывший гвардейский офицер, родом из какого-то местечка под названием Табридж Уэллс.

Через две минуты они входили в зал приемов дома правительства.

— Очень рад, что вы смогли заглянуть к нам, сэр Чарлз, — встретил их на входе высокий элегантно одетый мужчина в двубортном костюме в полоску и галстуке гвардейского полка.

— Благодарю вас, сэр Оливер.

— Как долетели, старина?

— Пять посадок для заправки и ни одного аэропорта, где бы могли прилично заваривать чай.

— Тогда вы нуждаетесь вот в этом, — сэр Оливер ловко подхватил большую порцию виски с проплывавшего мимо подноса и предложил ее Чарли. — И подумать только, — продолжал дипломат, — предполагается, что в будущем беспосадочный перелет из Лондона в Сидней будет занимать меньше одного дня. Но ваше путешествие все же было менее неприятным, чем у первых переселенцев.

— Небольшое утешение. — Чарли не смог придумать более подходящего ответа, с удивлением наблюдая разительный контраст между протеже Баверстока в Австралии и представителем королевы.

— Ну а теперь расскажите, что привело вас в Сидней, — продолжал генерал-губернатор. — Следует ли нам ожидать, что в этой части света скоро появится второй «крупнейший в мире лоток»?

— Нет, сэр Оливер. Вы будете избавлены от этого. Я здесь с краткосрочным частным визитом. Пытаюсь разобраться с некоторыми семейными делами.

— Ну что же, если будут какие-нибудь проблемы, — хозяин взял джин с оказавшегося рядом подноса, — дайте мне знать.

— Вы очень великодушны, сэр Оливер, тем более что мне действительно нужна ваша помощь в одном небольшом деле.

— И что это за дело? — взгляд генерал-губернатора перебежал на вновь прибывших гостей.

— Не могли бы вы позвонить комиссару полиции в Мельбурне и попросить его отнестись с максимальным вниманием к моей просьбе во время моего завтрашнего визита к нему?

— Считайте, что звонок сделан, старина, — сэр Оливер подался вперед, чтобы пожать руку какому-то арабскому шейху. — И не забывайте, сэр Чарлз, что, если я хоть чем-то смогу помочь, обращайтесь ко мне не раздумывая. А, господин посол, как ваши дела? — перешел он на французский.

Чарли неожиданно почувствовал, что силы покидают его. Остаток часа он старался лишь удержаться на ногах, беседуя с дипломатами, политиками и бизнесменами, каждому из которых, похоже, было хорошо известно о «крупнейшем в мире лотке». В конце концов Робертс твердо взял его за локоть, чем дал понять, что приличие соблюдено и им пора отправляться в аэропорт.

Во время полета в Мельбурн Чарли изо всех сил старался не заснуть, хотя глаза его не всегда были открыты. В ответ на вопрос Робертса он подтвердил, что генерал-губернатор согласился позвонить утром комиссару полиции.

— Но я не уверен, что он осознал всю важность этого звонка для нас.

— Понятно, — сказал Робертс. — Тогда завтра я первым делом свяжусь с его офисом. Сэр Оливер не отличается твердостью обещаний, которые он дает на коктейлях.

«Если я хоть чем-то смогу помочь вам, старина, обращайтесь ко мне не раздумывая», — эти слова даже у полусонного Чарли вызывали усмешку.

В аэропорту Мельбурна их ждал другой автомобиль. Пересев в него, Чарли на сей раз не удержался и проспал все двадцать минут, пока они добирались до отеля «Виндзор». Управляющий проводил своего гостя в апартаменты принца Эдуарда, и, как только Чарли остался один, он быстро разделся, принял душ и, оказавшись в кровати, провалился в крепкий сон. Но на следующее утро он тем не менее проснулся, как обычно, в четыре часа. Подоткнув под спину губчатые подушки, которые все время норовили разъехаться в стороны, он провел три следующих часа за изучением материалов Робертса. Хоть этот человек выглядел и говорил не так, как Баверсток, однако отличался такой же основательностью, печатью которой была отмечена каждая страница его трудов. Когда на пол упало последнее из просмотренных дел, Чарли вынужден был признать, что фирма Робертса рассмотрела вопрос со всех точек зрения и проработала все версии. Теперь его последняя надежда была связана со вздорным мельбурнским полицейским.

После холодного душа и горячего завтрака Чарли, несмотря на то что единственная встреча у него была назначена на десять часов, расхаживал в готовности по номеру задолго до того, как в девять тридцать за ним должен был заехать Робертс, понимая, что если из этой встречи ничего не выйдет, то ему можно собирать вещи и сегодня же отправляться назад в Англию. В этом случае Бекки хоть порадуется, что оказалась права.

В девять двадцать девять Робертс постучал в дверь, заставив Чарли подумать о том, сколько времени молодой адвокат стоял и ждал в коридоре. Робертс начал с того, что доложил о звонке генерал-губернатору и о его обещании позвонить комиссару в течение ближайшего часа.

— Хорошо. А теперь расскажите все, что вам известно об этом человеке.

— Майку Куперу сорок семь лет. Он хороший профессионал, но отличается ершистым и заносчивым нравом. Прошел все ступеньки служебной лестницы, но по-прежнему считает необходимым доказывать каждому свою значимость, особенно адвокатам, что, возможно, объясняется более быстрым ростом уголовной преступности в Мельбурне даже по сравнению с метрополией.

— Вы сказали вчера, что он австралиец во втором поколении. Так откуда он происходит?

Робертс заглянул в дело.

— Его отец эмигрировал в Австралию в начале века из какого-то местечка под названием Дептфорд.

— Дептфорд? — ухмыльнулся Чарли. — Так мы с ним почти земляки. — Он взглянул на часы. — Пора отправляться? Думаю, что я более чем готов к встрече с мистером Купером.

Когда через двадцать минут Робертс распахнул двери полицейского управления перед своим клиентом, их встретила огромная официальная фотография сорокалетнего мужчины, заставившая Чарли вспомнить о своих шестидесяти четырех годах.

Сообщив свои фамилии дежурному офицеру и подождав всего несколько минут, они получили разрешение пройти в кабинет комиссара.

С лица комиссара не сходила снисходительная улыбка, когда он пожимал руку Чарли.

— Я не уверен, что смогу помочь вам, сэр Чарлз, — начал Купер, жестом предлагая ему сесть. — Несмотря на то, что ваш генерал-губернатор побеспокоился о том, чтобы позвонить мне. — Стоявшего в нескольких шагах Робертса он проигнорировал.

— Мне знаком этот акцент, — заметил Чарли, продолжая стоять.

— Прошу прощения? — не понял Купер, который тоже оставался на ногах.

— Как говорят, полкроны против фунта, что ваш отец из Лондона.

— Да, вы правы.

— И бьюсь об заклад, что не откуда-нибудь, а из лондонского Ист-энда.

— Из Дептфорда, — сказал комиссар.

— Я знал об этом, как только вы открыли рот. — Теперь Чарли опустился в кожаное кресло. — Я сам из Уайтчапела. А он где родился?

— На Бишопс-Уэй, — ответил комиссар. — Недалеко от…

— Рукой подать от моих палестин, — произнес Чарли с густым акцентом кокни.

Робертс пока еще не произнес ни слова, не говоря уже об изложении дела, по которому они пришли сюда.

— Болельщик «Тотенхэм», я подозреваю? — сказал Чарли.

— «Ганнерз», — твердо сказал Купер.

— О, какая куча инвалидов, — воскликнул Чарли. — Единственная приличная команда в вашей округе — это «Арсенал», который еще что-то значит для публики.

Комиссар рассмеялся.

— Согласен, — сказал он. Я совсем разочаровался в них в этом сезоне. Ну, а вы за кого болеете?

— Я почитатель «Уэст Хэм».

— И вы надеетесь, что я буду сотрудничать с вами?

Теперь уже засмеялся Чарли:

— Что ж, мы действительно позволили вам побить нас во время розыгрыша кубка.

— В 1923 году, — смеясь, уточнил Купер.

— У нас в Аптон-парке хорошая память.

— Вот так дела, я никогда бы не подумал, что у вас такой акцент, сэр Чарлз.

— Называйте меня Чарли, так делают все мои друзья. И еще, Майк, ты хочешь, чтобы его не было? — он ткнул пальцем в сторону Робертса, которому так и не предложили сесть.

— Было бы неплохо, — согласился комиссар.

— Подождите меня за дверью, Робертс, — бросил Чарли, даже не глянув в сторону своего адвоката.

— Хорошо, сэр Чарлз, — Робертс повернулся и направился к выходу.

Когда они остались одни, Чарли наклонился над столом и произнес:

— Эти чертовы адвокаты, как та брюссельская капуста, — заплати большие деньги, а потом еще возись с ней. Так и они, дерут с тебя три шкуры, а работу предпочитают, чтобы ты делал сам.

— Особенно если ты зеленщик, — рассмеялся Купер, заразив своим смехом Чарли.

— Не встречал такого полицейского со времен Уайтчапела, — смеясь, проговорил Чарли, наклоняясь к комиссару. — Между нами двумя, Майк, скажи мне, как парень парню из Ист-энда, тебе известно о Гае Трентаме что-нибудь такое, чего не знает он? — Чарли показал пальцем в сторону двери.

— Боюсь, что Робертс уже почти все раскопал, надо отдать ему должное, сэр Чарлз.

— Чарли.

— Чарли. Посудите сами, вы уже знаете, что Трентам убил свою жену, за что впоследствии был повешен.

— Да, но были ли у него дети — вот, что мне нужно знать, Майк. — Чарли задержал дыхание, видя, как колеблется полицейский.

Купер посмотрел в приговор, лежащий перед ним на столе:

— Здесь сказано: погибшая жена и одна дочь.

Чарли едва сдержался, чтобы не подскочить в кресле.

— Не думаю, что в этой бумаге было указано ее имя.

— Маргарет Этель Трентам, — произнес комиссар.

Чарли был уверен, что ему не надо перепроверять по бумагам, которые прошлым вечером оставлял Робертс. Имя Маргарет Этель Трентам ни в одной из них не упоминалось. Он помнил наизусть имена всех Трентамов, родившихся в Австралии в период между 1923 и 1925 годами. К тому же все они были мальчиками.

— Дата рождения? — рискнул он.

— Не указана, Чарли. Ведь обвинялась не девочка. — Он придвинул лист так, чтобы его посетитель смог сам прочесть все то, что он уже рассказал. — В двадцатые годы таким подробностям не придавали никакого значения.

— Есть ли в этом деле что-нибудь еще, что, по твоему мнению, могло бы помочь парню из Ист-энда, оказавшемуся не на своем поле? — спросил Чарли, надеясь, что он не переигрывает.

Просмотрев бумаги в деле Трентама, Купер через некоторое время добавил:

— В деле содержится две записи, которые могут пригодиться. Первая сделана моим предшественником, а более ранняя принадлежит руке комиссара, который был еще до него. Возможно, они представляют интерес.

— Я весь внимание, Майк.

— Комиссара Паркера посетила 27 апреля 1927 года миссис Этель Трентам, мать казненного.

— Боже праведный, — не смог скрыть своего удивления Чарли. — Но зачем?

— Причины не указываются, так же, как и не приводится содержание беседы, как это ни жаль.

— А другая запись?

— Она касается другого посетителя из Англии, интересовавшегося сведениями о Гае Трентаме. В этот раз, 23 августа 1947 года, им был, — комиссар опять заглянул в дело, чтобы уточнить имя, — мистер Дэниел Трентам.

Чарли оцепенел, вцепившись в подлокотники кресла.

— С тобой все в порядке? — в голосе Купера прозвучала подлинная обеспокоенность.

— В полном, — сказал Чарли. — Это всего лишь последствия столь длительного перелета. Приведены какие-нибудь причины визита?

— Как указывается в приложенной записке, он заявил, что является сыном казненного, — сказал комиссар. Чарли старался сдержать свои чувства. Полицейский снова сел в кресло. — Итак, теперь тебе известно по этому делу ровно столько, сколько и мне.

— Ты мне очень помог, — Чарли выбрался из кресла, чтобы пожать комиссару руку. — И, если когда-нибудь снова окажешься в Дептфорде, милости прошу ко мне. Буду только рад показать настоящую футбольную команду.

Купер улыбнулся и всю дорогу до лифта продолжал обмениваться с Чарли различными историями. Когда они оказались внизу, полицейский проводил его до крыльца здания, где Чарли вновь пожал ему руку и присоединился к Тревору Робертсу, ожидавшему его в автомобиле.

— Так, Робертс, похоже, что мы нашли себе работенку.

— Можно мне задать один вопрос, пока мы не приступили к делу, сэр Чарлз?

— Прошу вас.

— Куда делся ваш акцент?

— Я приберегаю его только для особых людей, мистер Робертс. Для королевы, Уинстона Черчилля и тех случаев, когда обслуживаю покупателей за лотком. Сегодня я счел необходимым прибавить к этому списку и комиссара мельбурнской полиции.

— Не могу даже представить себе, как вы отозвались обо мне и людях моей профессии.

— Я сказал ему, что вы избалованный деньгами задавала-бойскаут, который предпочитает, чтобы работу за него делали сами клиенты.

— И каким оказалось его мнение на сей счет?

— Решил, что я слишком сдержан.

— В это нетрудно поверить, — заметил Робертс. — Но удалось ли вам в обмен на это получить у него какую-нибудь новую информацию?

— Удалось, конечно, — сказал Чарли. — Похоже, что у Гая Трентама была дочь.

— Дочь? — не смог скрыть удивления Робертс. — А он сообщил вам ее имя или какие-нибудь другие сведения о ней?

— Маргарет Этель и еще только то, что в 1927 году в Мельбурне побывала миссис Трентам, мать Гая. По какой причине — Купер не знает.

— О, господи, — воскликнул Робертс. — Вы за двадцать минут узнали больше, чем я за двадцать дней.

— Да, но у меня преимущество в происхождении, — усмехнулся Чарли. — Так где в то время могла приклонить свою благородную голову английская леди в этом городе?

— Это не мой родной город, — признался Робертс. — А вот мой партнер Нейл Митчелл сможет ответить на этот вопрос. Его предки поселились в Мельбурне больше столетия назад.

— Так чего же мы ждем?

Нейл Митчелл нахмурился, когда его коллега поставил перед ним этот вопрос.

— Понятия не имею, — признался он, — но моя мать должна знать это. — Он взял телефон и стал набирать номер. — Она шотландка, так что приготовьтесь к тому, что она попытается взять с нас деньги за информацию. — Чарли и Тревор стояли у стола Митчелла и ждали, один терпеливо, другой с нетерпением. После нескольких фраз, обязательных для сына, он задал свой вопрос и теперь внимательно выслушивал ответ.

— Спасибо, мама, твои сведения, как всегда, бесценны. Увидимся в конце недели, — добавил он и положил трубку.

— И что же? — спросил Чарли.

— Очевидно, что только загородный клуб «Виктория» мог быть тем местом, где в двадцатые годы останавливались люди, подобные миссис Трентам, — сообщил Митчелл. — Тогда в Мельбурне было всего два приличных отеля, один из которых предназначался строго для бизнесменов.

— Это заведение все еще существует? — поинтересовался Робертс.

— Да, но теперь оно едва сводит концы с концами. Как мне кажется, сэр Чарлз назвал бы его убогим.

— Тогда позвоните им заранее и закажите ланч на имя сэра Чарлза Трумпера. И подчеркните — для «сэра Чарлза».

— Да, конечно, сэр Чарлз, — заверил Робертс. — А с каким акцентом вы будете говорить в этот раз?

— Пока не знаю, это будет зависеть от противоположной стороны, — ответил Чарли, когда они направлялись к машине.

— Какая ирония судьбы во всем этом, — произнес Робертс, садясь в автомобиль.

— Ирония?

— Да, — сказал Робертс. — Если миссис Трентам пустилась во все тяжкие для того, чтобы стереть всякое упоминание о существовании своей внучки, ей должны были понадобиться услуги первоклассного адвоката.

— И что?

— Поэтому где-то в этом городе должно быть спрятано дело, которое могло бы рассказать все, что нам нужно знать.

— Возможно, но ясно только одно: у нас нет времени, чтобы искать тот сейф, в котором его прячут.

Когда они приехали в загородный клуб «Виктория», управляющий уже ждал в холле, чтобы встретить и проводить своих почетных гостей к уединенному столу в алькове. Чарли был разочарован, увидев, как он молод.

Выбрав самые дорогие блюда в меню и заказав бутылку чамбертино семилетней выдержки, он тут же привлек к себе внимание всех находящихся в зале официантов.

— Что вы задумали на этот раз, сэр Чарлз? — спросил Роберт, которому заказ пришелся по душе.

— Терпение, молодой человек, — Чарли с деланным возмущением пилил тупым ножом пережаренный кусок старой баранины. В конце концов он сдался и заказал ванильное мороженое, полагая, что его нельзя сильно испортить на кухне. Когда наконец был подан кофе, к их столу медленно подошел самый пожилой из присутствовавших официантов и предложил им сигары.

— Монте Кристо, пожалуйста, — попросил Чарли, вынимая из бумажника фунтовую банкноту и кладя ее на стол перед официантом. Большая старая коробка для сигар была открыта ему на обозрение. — Давно работаете здесь, не так ли? — поинтересовался Чарли.

— В прошлом месяце было сорок лет, — ответил официант, и еще одна фунтовая банкнота оказалась сверху первой.

— Память не подводит?

— Думаю, что нет, сэр, — проговорил официант, уставившись на две банкноты.

— Помните некую миссис Трентам? Англичанка, строгого вида, могла останавливаться здесь на пару недель или больше где-то в 1927 году, — сказал Чарли, придвигая к нему банкноты.

— Помню ли я ее? — воскликнул официант. — Да я вообще никогда не забуду ее. Я был еще учеником тогда, а она только и делала, что ворчала по поводу пищи и обслуживания. Не пила ничего, кроме воды, заявляя, что не доверяет австралийским винам, а французские считала слишком дорогими. Меня всегда посылали обслуживать ее стол. Через месяц она подхватилась и, не сказав ни слова, исчезла, не оставив мне даже на чай. А вы говорите, помню ли я ее.

— Это вполне похоже на миссис Трентам, — проговорил Чарли. — А не приходилось ли вам слышать, зачем она приезжала в Австралию? — Он вынул из бумажника третью банкноту и положил на первые две.

— Не имею представления, сэр, — с сожалением произнес официант. — Она молчала с утра до вечера, и я не уверен, что даже господин Синклэр-Смит знает ответ на этот вопрос.

— Господин Синклэр-Смит?

Официант указал ему за спину в дальний конец зала, где в одиночестве сидел седовласый джентльмен с салфеткой за воротничком, занятый большим куском пирога.

— Нынешний владелец, — пояснил официант. — Его отец был единственным, с кем миссис Трентам разговаривала более или менее нормально.

— Спасибо, — сказал Чарли. — Вы очень помогли мне. — Официант положил деньги в карман. — Не могли бы вы передать управляющему, что я хочу поговорить с ним?

— Да, конечно, сэр, — официант захлопнул коробку к поспешил исполнять просьбу.

— Управляющий слишком молод, чтобы помнить…

— Держите глаза открытыми, мистер Робертс, и, может быть, научитесь одной-двум штучкам, которые вам не смогли преподать в юридической школе, — посоветовал Чарли, обрезая кончик сигары.

К столу подошел управляющий:

— Вы хотели видеть меня, сэр Чарлз?

— Я подумал, а не присоединится ли господин Синклэр-Смит ко мне на рюмку ликера? — Чарли передал молодому человеку свою визитную карточку.

— Я немедленно переговорю с ним, сэр, — управляющий тут же повернулся и пошел к другому столу.

— Вам лучше побыть в холле, Робертс, — заметил Чарли, — ибо я подозреваю, что мое поведение в следующие полчаса может оскорбить ваши профессиональные чувства. — Он бросил взгляд в зал, где старик теперь изучал его визитную карточку.

Робертс со вздохом встал из-за стола и вышел.

На пухлых губах Синклэр-Смита появилась широкая улыбка. Он оторвался от стула и шаркающей походкой подошел к гостю из Англии.

— Синклэр-Смит, — представился он с явно выраженным акцентом англичанина, прежде чем подать свою пухлую руку.

— Это очень великодушно с вашей стороны, что вы присоединились ко мне, старина, — сказал Чарли. — Я узнаю соотечественника за версту. Могу я предложить вам бренди? — официант поспешил прочь.

— Вы очень добры, сэр Чарлз. Надеюсь только, что кухня в моем скромном заведении пришлась вам по вкусу.

— Отличная кухня, — согласился Чарли, — ведь мне рекомендовали вас, — он выпустил облако сигарного дыма.

— Рекомендовали? — Синклэр-Смит постарался не показать своего удивления. — И кто же, позвольте поинтересоваться?

— Моя древняя тетка, миссис Этель Трентам.

— Миссис Трентам? Боже милостивый, миссис Трентам, дорогая леди не появлялась со времен моего покойного батюшки.

Чарли нахмурился, когда появился официант с двумя большими порциями бренди.

— Я очень надеюсь, что с ней все в порядке, сэр Чарлз.

— Лучше не бывает, — промолвил Чарли. — Она передает вам привет.

— Как мило с ее стороны, — проговорил Синклэр-Смит, раскручивая бокал с бренди. — И какая замечательная у нее память, ведь я был совсем молодым в то время и только-только начинал работать в отеле. Ей должно быть теперь…

— За девяносто, — бросил Чарли. — И знаете, семья до сих пор не имеет представления, зачем она тогда приезжала в Мельбурн, — добавил он.

— И я тоже, — сказал Синклэр-Смит, потягивая бренди.

— Вы не беседовали с ней?

— Нет, никогда, — ответил Синклэр-Смит. — С ней много беседовал мой отец, но он никогда не рассказывал мне, о чем были эти разговоры.

Чарли с трудом удалось не показать своего отчаяния.

— Что ж, если вам неизвестны причины ее пребывания, — произнес он, — то вряд ли среди живых найдется кто-то другой, кто знает о них.

— О, я бы не стал так утверждать, — заметил Синклэр-Смит. — Слейд — вот кто может знать, если он еще в здравом уме, конечно.

— Слейд?

— Да, йоркширец, работавший в клубе еще при моем отце, когда мы могли позволить себе иметь шофера. Пока миссис Трентам проживала у нас, она всегда настаивала, чтобы ее возил Слейд. И никто другой.

— Он все еще здесь? — Чарли выдохнул еще одно облако дыма.

— Да что вы, — сказал Синклэр-Смит. — Уже давно на пенсии. Я даже не знаю, жив ли он.

— Часто бываете на родине? — поинтересовался Чарли, убедившись, что вытянул из старика все, чем тот располагал.

— Нет, к сожалению, что касается…

Следующие двадцать минут, наслаждаясь сигарой, Чарли сидел и выслушивал суждения Синклэр-Смита по самым различным проблемам, начиная от перехода престола к наследнику и кончая плачевным состоянием крикета. Под конец он попросил счет, и владелец скромно удалился.

Как только на скатерти появилась еще одна фунтовая банкнота, у стола вновь оказался старый официант.

— Чего изволите, сэр?

— Вам говорит что-нибудь фамилия Слейд?

— Старина Уолтер Слейд работал в клубе шофером.

— Да, это он.

— Уже давно ушел на пенсию.

— Мне это известно, а вот жив ли он?

— Не имею представления, — сказал официант. — Последний раз, когда я слышал о нем, он жил где-то в районе Балларат.

— Спасибо, — Чарли затушил сигару, достал еще одну банкноту и пошел в холл к Робертсу.

— Немедленно свяжитесь со своей конторой, — распорядился он, — и попросите их отыскать адрес Уолтера Слейда, который, возможно, проживает в районе под названием Балларат.

Робертс поспешил к телефону, а Чарли остался ходить по коридору, моля Бога о том, чтобы старик был жив. Адвокат вернулся через несколько минут.

— Могу я поинтересоваться, что вы задумали на этот раз, сэр Чарлз? — спросил он, передавая клочок бумаги с адресом Уолтера Слейда, выписанным крупными буквами.

— Ничего хорошего, это уж точно, — сообщил Чарли, изучая адрес. — На этот раз вы мне не понадобитесь, молодой человек, а вот машину я возьму. Увидимся в конторе, правда, не знаю когда. — Он взмахнул на прощание рукой, оставив смущенного Робертса стоять в холле.

В машине Чарли показал записку шоферу.

— Но это же почти в сотне миль отсюда, — заметил тот, оборачиваясь назад.

— Тогда нам нельзя терять ни минуты, верно?

Шофер завел машину и выехал со двора. Проезжая мимо крикетного поля, Чарли увидел счет 2:147 и с горечью подумал о том, что, оказавшись впервые в Австралии, он так и не сможет выкроить время, чтобы посмотреть хоть один матч. Поездка по северному шоссе продолжалась полтора часа, которых оказалось вполне достаточно, чтобы обдумать, какой ему избрать подход к Слейду, если, конечно, тот не выжил из ума, как говорил Синклэр-Смит. Миновав указатель с надписью «Балларат», шофер свернул на заправку. Заполнив бак горючим, владелец подсказал дорогу, и еще через пятнадцать минут они подъехали к небольшому домику с террасой на запущенном участке.

Чарли выпрыгнул из машины и, миновав короткий отрезок пути по заросшей сорняками дорожке, постучал в дверь. Через некоторое время открыла старая дама в переднике и доходящем до земли платье пастельных тонов.

— Миссис Слейд? — спросил Чарли.

— Да, — ответила она, с недоверием разглядывая его.

— Нельзя ли поговорить с вашим мужем?

— Зачем? Вы что, из службы социального обеспечения?

— Нет, я из Англии, — сообщил Чарли. — Я привез вашему мужу небольшой подарок от моей тетки Этель Трентам, которая недавно умерла.

— О, как это любезно с вашей стороны, — заметила миссис Слейд. — Проходите, пожалуйста. — Она провела Чарли в кухню, где в кресле перед камином дремал старик, одетый в теплую кофту, чистую клетчатую рубаху и мешковатые брюки.

— Здесь человек, который приехал из самой Англии специально, чтобы увидеть тебя, Уолтер.

— Что такое? — высохшей рукой старик потер глаза, отгоняя сон.

— Человек приехал из Англии, — повторила жена. — С подарком от той миссис Трентам.

— Я слишком стар теперь, чтобы возить ее. — Взгляд его подслеповатых глаз был обращен на Чарли.

— Нет, Уолтер, ты не понял. Это ее родственник, приехал из самой Англии с подарком. Она умерла, понимаешь?

— Умерла?

Теперь оба они с любопытством смотрели на Чарли, который быстро достал бумажник и, вынув все имевшиеся у него купюры, отдал их миссис Слейд.

Она стала медленно пересчитывать деньги, в то время как Уолтер Слейд продолжал пристально смотреть на застывшего посреди кухни Чарли, заставляя его чувствовать себя не в своей тарелке.

— Восемьдесят пять фунтов, Уолтер. — Она передала деньги мужу.

— Почему так много? — спросил он. — И после стольких лет?

— Вы сослужили ей огромную службу, — объяснил Чарли, — и она просто захотела отблагодарить вас.

Взгляд старика стал еще более подозрительным.

— Она расплатилась со мной еще тогда, — произнес он.

— Я знаю, — сказал Чарли, — но…

— И я держал язык за зубами, — добавил он.

— Это еще одна причина, по которой она считала себя обязанной вам, — согласился Чарли.

— Говорите, что вы приехали из самой Англии только для того, чтобы передать мне эти восемьдесят пять фунтов? — спросил Слейд. — Что-то не верится мне в это, парень. — Было похоже, что сон окончательно слетел с него.

— Нет, нет, — поспешил разуверить его Чарли, почувствовавший, что упускает инициативу из своих рук. — Я раздал с дюжину других подарков, прежде чем попал к вам. Вас ведь совсем нелегко найти.

— Это неудивительно. Я не работаю шофером вот уже двадцать лет.

— Вы из Йоркшира, не так ли? — усмехнулся Чарли. — Я бы узнал этот акцент где угодно.

— Да, парень, а ты из Лондона, И это значит, что доверять тебе нельзя. Так зачем ты приехал все-таки? Уж, наверное, не для того, чтобы передать мне восемьдесят пять фунтов.

— Я не могу отыскать ту маленькую девочку, которая была с миссис Трентам, когда вы возили ее, — Чарли решил поставить на карту все. — Понимаете, ей оставлено большое наследство.

— Подумать только, Уолтер, — воскликнула миссис Слейд.

На лице Уолтера не отразилось ничего.

— Я обязан найти ее любыми путями и сообщить о наследстве.

Слейд оставался все таким же безучастным, в то время как Чарли продолжал идти напролом.

— И я подумал, что вы как раз тот человек, кто сможет помочь мне в этом.

— Нет, я не стану, — ответил Слейд. — Более того, вы можете забрать свои деньги назад, — добавил он и бросил их Чарли под ноги. — И больше не показывайтесь в этих местах с вашими лживыми россказнями о наследствах. Элси, проводи джентльмена к выходу.

Миссис Слейд наклонилась и, аккуратно собрав разлетевшиеся купюры, молча вернула их Чарли. Затем она так же безмолвно проводила его к выходу.

— Я приношу свои извинения, миссис Слейд, — сказал Чарли. — У меня не было намерения обидеть вашего мужа.

— Я знаю, сэр. Уолтер всегда был таким гордым. Видит Бог, этим деньгам мы могли бы найти применение. — Чарли улыбнулся и, быстро сунув купюры в карман фартука старой дамы, приложил палец к губам.

— Если вы не скажете ему, то от меня он и подавно не узнает, — заметил он и, слегка поклонившись, повернулся, чтобы идти к машине.

— Я никогда не видела никакой маленькой девочки, — еле слышным голосом произнесла она. — Чарли застыл на месте. — Но Уолтер однажды возил эту капризную леди в сиротский приют на Парк-Хилл в Мельбурне. Об этом мне рассказывал садовник, с которым я встречалась в то время.

Чарли повернулся, чтобы поблагодарить ее, но за ней уже закрылась дверь.

В машину Чарли садился без пенни в кармане и всего с одной зацепкой в деле, тайну которого мог, но не захотел приоткрыть ему старик. Иначе бы он сказал: «Нет, я не могу», тогда как в ответ на его просьбу о помощи прозвучало: «Нет, я не стану».

Во время своего долгого возвращения в город он не раз ругал себя за допущенную глупость.

— Робертс, есть ли в Мельбурне сиротский приют? — первое, что он спросил, оказавшись в адвокатской конторе.

— «Святой Хильды», — ответил Нейл Митчелл, прежде чем его компаньон успел открыть рот. — Да, он находится где-то на Парк-Хилл. А что?

— Это он, — Чарли посмотрел на часы. — Сейчас в Лондоне около семи часов утра, и я отправляюсь в отель, чтобы немного поспать. Вам же тем временем надо выяснить несколько вопросов. Для начала я хочу знать все, что только можно, о «Святой Хильде», начиная с фамилий сотрудников, работавших там в период с 1923 по 1927 год. Всех: от главного настоятеля до судомойки. И если кто-то из них все еще здравствует, разыщите мне его — и сделайте это в ближайшие сутки.

Двое сотрудников Митчелла лихорадочно строчили в блокнотах, стараясь не упустить ни слова из сказанного сэром Чарлзом.

— Мне также необходимо знать имя каждого ребенка, зарегистрированного в этом приюте с 1923 по 1927 год. Запомните, что мы ищем девочку, которой было не больше двух лет и которую, возможно, звали Маргарет Этель. Как только найдете ответы на все эти вопросы, сразу будите меня — независимо от времени суток.

Глава 45

Тревор Робертс прибыл в отель к Чарли следующим утром, когда на часах еще не было восьми, и застал своего клиента за обильным завтраком из яиц, томатов, грибов и бекона. Хотя Робертс был усталый и небритый, но новости из него так и сыпались.

— Мы связались с настоятелем «Святой Хильды», миссис Калвер, которая оказалась весьма любезной дамой. — Чарли улыбнулся. — Оказалось, что в период с 1923 по 1927 год в приюте находилось девятнадцать детей. Восемь мальчиков и одиннадцать девочек. Сейчас нам известно, что у девяти из одиннадцати девочек в живых не было в то время либо матери, либо отца. Из этих девяти нам удалось связаться с семерыми, у пятерых из которых есть родственники, способные назвать их отцов, у одной родители погибли в автомобильной катастрофе и пятая является представительницей туземного населения Австралии. Отследить двух оставшихся оказалось сложнее, поэтому я подумал, что было бы лучше, если бы вы сами съездили в «Святую Хильду» и посмотрели их дела.

— Как насчет работников приюта?

— Из работавших в то время в живых осталась только повариха, которая утверждает, что в приюте никогда не было ребенка с фамилией Трентам или похожей на нее и она даже не может припомнить, чтобы кого-то звали Маргарет или Этель. Поэтому нашей последней надеждой может оказаться мисс Бенсон.

— Мисс Бенсон?

— Да, она была настоятельницей в то время, а теперь заходится в привилегированном пансионе для престарелых под названием «Мейпл Лодж», расположенном в другом конце города.

— Неплохо, Робертс, — похвалил Чарли. — Но как вам удалось так быстро добиться расположения у миссис Калвер?

— Я использовал методы, которые, как мне кажется, более близки юридической школе Уайтчапела, чем Гарварда, сэр Чарлз.

Чарли посмотрел на него с любопытством.

— Похоже, что «Святая Хильда» в настоящее время ищет благотворителей, которые могли бы предоставить им средства на приобретение микроавтобуса…

— Микроавтобуса?

— Так необходимого приюту для поездок…

— И вы намекнули, что я…

— …возможно, сможете помочь в приобретении одного-двух колес, если…

— …они, в свою очередь, смогут пойти…

— …нам навстречу. Точно.

— Вы быстро усваиваете уроки, Робертс. Надо отдать вам должное.

— И поскольку время не ждет, нам необходимо сейчас же выехать в «Святую Хильду», чтобы вы могли посмотреть эти личные дела.

— Но наша основная ставка все же должна быть сделана на мисс Бенсон.

— Согласен с вами, сэр Чарлз, поэтому я запланировал нанести ей визит во второй половине дня, как только мы закончим со «Святой Хильдой». Кстати, когда мисс Бенсон была настоятельницей, ее называли «дракон» — и не только дети, но и сотрудники тоже, — так что она вряд ли окажется более покладистой, чем Уолтер Слейд.

У входа в приют Чарли встречала настоятельница, одетая в шикарное зеленое платье, только что вышедшее из-под утюга. Она, очевидно, решила принять своего потенциального благотворителя так, как будто это был Нельсон Рокфеллер, ибо во время встречи и препровождения Чарли в ее кабинет недоставало только красного ковра.

Два молодых адвоката, всю ночь штудировавшие дела, встали, когда Чарли и Тревор Робертс вошли в кабинет.

— Есть ли что-нибудь новое об этих двух девочках? — спросил Робертс.

— О, да, осталось всего две. Разве это не показатель нашей работы? — затараторила миссис Калвер, суетливо поправляя то, что казалось ей находящимся не на своем месте. — Я думала…

— У нас пока еще нет доказательств, — прервал ее молодой человек со слезящимися глазами, — но одна из них, похоже, точно укладывается в схему. До двухлетнего возраста о ней начисто отсутствуют какие-либо сведения. И важнее всего то, что зарегистрирована в «Святой Хильде» она была примерно в то время, когда капитан Трентам ждал приведения приговора в исполнение.

— И повариха, которая в то время была еще судомойкой, — стремительно вмешалась миссис Калвер, — помнит, что девочка поступила ночью в сопровождении хорошо одетой дамы суровой наружности со столичным акцентом, которая затем…

— Считайте, что это была миссис Трентам, — заметил Чарли. — Вот только фамилия у девочки, очевидно, была не Трентам.

Молодой служащий заглянул в бумаги, разложенные перед ним по всему столу.

— Да, сэр, сказал он. — Эта девочка была зарегистрирована как мисс Кэти Росс.

Чарли почувствовал, что колени у него подкашиваются. Подскочившие Робертс и миссис Калвер усадили его в единственное удобное кресло. Миссис Калвер ослабила его галстук и расстегнула ворот рубахи.

— Как вы себя чувствуете, сэр Чарлз? — встревоженно спросила она. — Должна сказать, что выглядите вы очень…

— Все время у меня под носом, — проговорил Чарли. — Слепой, как крот, сказала бы Дафни и была бы совершенно права.

— Я не уверен, что понимаю, — недоумевал Робертс.

— Я сам еще не уверен. — Чарли повернулся к обеспокоенному служащему, сообщившему эти сведения.

— Из «Святой Хильды» она поступила в Мельбурнский университет? — спросил он.

На этот раз служащий дважды перепроверил свои сведения, прежде чем ответить:

— Да, сэр. Поступила в 42-м и закончила в 46-м.

— Изучала историю искусств и английский?

Глаза служащего вновь забегали по лежавшим перед ним бумагам.

— Верно, сэр. — Он не мог скрыть своего удивления.

— А не играла ли она в теннис, случайно?

— Эпизодически во второй шестерке университета.

— А рисовать она умела?

Служащий вновь погрузился в бумаги.

— О да! — воскликнула миссис Калвер, — и тоже очень даже неплохо, сэр Чарлз. Одна из ее работ до сих пор висит у нас в столовой. Чудесный лесной пейзаж в манере Сислея, я подозреваю. Я даже могу сказать, что…

— Позвольте мне взглянуть на картину, миссис Калвер.

— Конечно, сэр Чарлз. — Настоятельница достала ключ из верхнего правого ящика своего стола. — Пойдемте.

Чарли неуверенно встал на ноги и вышел из кабинета вслед за миссис Калвер, устремившейся по длинному коридору к столовой, дверь которой ей тоже пришлось открывать ключом. На лице Робертса, который шел следом за Чарли, продолжало сохраняться выражение непонимания, но от вопросов он воздерживался.

На пороге столовой Чарли замер, проговорив:

— Я могу узнать руку Росс за двадцать шагов.

— Прошу прощения, сэр Чарлз?

— Это неважно, миссис Калвер. — Чарли стоял перед картиной и разглядывал лесной пейзаж с преобладанием коричневых и зеленых мазков.

— Прекрасно, не правда ли, сэр Чарлз? Какое умелое использование цвета. Я бы даже сказала…

— Как вы думаете, миссис Калвер, справедливо ли будет с моей стороны предложить за эту картину микроавтобус?

— Вполне справедливо, — не раздумывая ответила миссис Калвер. — Я даже уверена…

— А не будет ли это слишком, если я попрошу вас написать на обороте: «Рисунок мисс Кэти Росс», а также даты ее пребывания в «Святой Хильде»?

— С удовольствием, сэр Чарлз. — Миссис Калвер сняла картину со стены и повернула ее обратной стороной. Надпись, о которой просил Чарли, уже стояла на ней, хотя и выцветшая от времени, но вполне различимая.

— Приношу свои извинения, миссис Калвер, — промолвил Чарли. — К этому времени мне следовало бы лучше разобраться в вас. — Он достал бумажник из внутреннего кармана и, выписав чек, вручил его миссис Калвер.

— Так много… — воскликнула ошеломленная настоятельница.

— Не больше того, сколько это стоит, — только и сказал Чарли, найдя наконец способ, чтобы заставить ее замолчать.

В кабинете настоятельницы, куда они вернулись, их ждал горячий чай. Один из служащих снимал по две копии с каждой бумаги, имеющейся в деле Кэти, а Робертс тем временем звонил в пансион для престарелых, где содержалась мисс Бенсон, чтобы предупредить заведующую о своем визите к ним в течение ближайшего часа. Как только обе задачи были выполнены, Чарли поблагодарил миссис Калвер за доброту и распрощался с ней. Несмотря на постигшую ее немоту, ей все же удалось вымолвить на прощание: «Спасибо вам, сэр Чарлз, спасибо вам».

Покидая приют и направляясь к машине, Чарли шел, крепко вцепившись в картину, а сев в машину, наказал шоферу беречь ее как зеницу ока.

— Конечно, сэр. А теперь куда?

— В пансион для престарелых «Мейпл Лодж», в северной части города, — распорядился Робертс, севший с другой стороны. — Я очень рассчитываю, вы объясните мне, что все-таки там произошло в «Святой Хильде»? Потому что я уже весь исстрадался, пребывая в святом неведении.

— Расскажу вам все, что известно мне самому, — сказал Чарли и начал с того, как впервые встретил Кэти пятнадцать лет назад на своем новоселье в доме на Итон-сквер. Не прерываясь, он дошел до того, как Кэти была назначена директором у Трумперов и как после самоубийства Дэниела из памяти у нее выпало почти все, предшествовавшее ее приезду в Англию. Реакция адвоката на эти сведения вызвала у Чарли удивление.

— Мисс Росс не случайно отправилась прежде всего в Англию и обратилась за работой к Трумперам.

— К чему вы клоните? — спросил Чарли.

— Она, должно быть, покинула Австралию с единственной целью — попытаться найти своего отца, так как надеялась, что он жив и, возможно, находится в Англии. Прежде всего этим должен объясняться ее приезд в Лондон, где затем уже она обнаружила какую-то связь между его и вашей семьями. И, если вы сможете найти эту связь между ее отцом, поездкой в Англию и вашей семьей, то в руках у вас окажется доказательство того, что Кэти Росс на самом деле Маргарет Этель Трентам.

— Но я понятия не имею, какая тут может существовать связь, — проговорил Чарли. — А теперь, когда Кэти не помнит почти ничего из своей прежней жизни в Австралии, узнать это вообще будет невозможно.

— Что ж, давайте уповать на то, что мисс Бенсон укажет нам нужное направление, — вздохнул Робертс. — Хотя, как я уже говорил вам, никто из знавших ее по «Святой Хильде» не может сказать о ней доброго слова.

— Если они с Уолтером Слейдом одного поля ягодки, то она не скажет даже, который сейчас час. Становится ясно, что все, с кем миссис Трентам имела дело, оказались заколдованными ею.

— С вами нельзя не согласиться, — подтвердил адвокат. — Вот почему я не стал раскрывать цель нашего визита в разговоре с миссис Кампбелл, заведующей пансионом. Мне не хотелось, чтобы мисс Бенсон знала о нашем посещении. Это дало бы ей возможность заранее продумать все свои ответы.

Чарли одобрительно хмыкнул.

— А есть ли у вас какие-нибудь соображения относительно того, какой подход нам следует избрать в разговоре с ней? — спросил он. — Потому что я совершенно завалил свою встречу с Уолтером Слейдом.

— Нет, таких соображений у меня нет. Попытаемся сыграть на слух и будем надеяться на ее добрую волю. Хотя одному Богу известно, какой акцент может потребоваться от вас в зтот раз.

Через несколько мгновений они проехали между массивными створками чугунных ворот и приближались к большому старинному особняку, расположившемуся на нескольких акрах частных угодий.

— Это обходится недешево, — заметил Чарли.

— Согласен, — сказал Робертс. — И не похоже, к сожалению, что они нуждаются в микроавтобусе.

Автомобиль остановился возле тяжелых дубовых дверей. Выскочивший из него Робертс дождался Чарли и нажал кнопку звонка.

Вскоре в дверях появилась молодая сестра и без лишних вопросов провела их по сияющему паркету коридора в кабинет заведующей.

Миссис Кампбелл, одетая в синюю униформу с белым воротником и манжетами, приветствовала их с таким рыкающим акцентом, что, если бы не яркое солнце, нескончаемым потоком заливавшее кабинет, можно было подумать, что матроне и в голову не приходит, что она давно уже не в своей родной Шотландии.

После взаимных представлений миссис Кампбелл спросила, чем она может быть полезна.

— Я приехал с надеждой, что вы позволите нам поговорить с одним из ваших постояльцев.

— Да, конечно, сэр Чарлз. Могу я поинтересоваться, кого вы хотите видеть? — спросила она.

— Мисс Бенсон, — ответил Чарли. — Понимаете…

— О, сэр Чарлз, разве вы не слышали?

— Не слышал? — переспросил Чарли.

— Мисс Бенсон на прошлой неделе скончалась. В четверг мы похоронили ее. — Второй раз за день у Чарли подкосились колени. Тревор Робертс быстро взял его за локоть и подвел к ближайшему креслу.

— О, мне так жаль, — посочувствовала миссис Кампбелл. — Я не знала, что вы были близкими друзьями. — Чарли промолчал. — И вы проделали весь этот путь из Лондона специально для того, чтобы встретиться с ней?

— Да, это так, — ответил за него Робертс. — Были ли у мисс Бенсон в последнее время другие посетители из Лондона?

— Нет, — не задумываясь, ответила заведующая. — Ее навещали совсем редко к концу жизни. Один-два посетителя из Аделаиды и никогда из Англии. — В ее голосе прозвучали недобрые нотки.

— А она никогда не упоминала о некоей Кэти Росс или Маргарет Трентам?

Миссис Кампбелл задумалась.

— Нет, — наконец ответила она, — во всяком случае, не на моей памяти.

— В таком случае я думаю, что нам следует откланяться, сэр Чарлз, поскольку нет больше смысла отнимать время у миссис Кампбелл.

— Конечно, — тихо проговорил Чарли. — И спасибо вам. — Роберт помог ему подняться на ноги, и миссис Кампбелл проводила их назад по коридору к входной двери.

— Вы вскоре возвращаетесь в Англию, сэр Чарлз? — спросила она.

— Да, наверное, завтра.

— А вас не очень затруднит, если я попрошу опустить письмо в Лондоне?

— С удовольствием, — сказал Чарли.

— Я бы не стала беспокоить вас, — извиняющимся тоном проговорила заведующая, — если бы дело не касалось мисс Бенсон…

Оба мужчины замерли на месте и с удивлением смотрели на шотландку. Она тоже остановилась и скрестила руки на груди.

— Это не потому, что я хочу сэкономить на пересылке, как подумали бы многие о человеке из Шотландии. Как раз наоборот, я хочу побыстрее вернуть деньги благодетелям мисс Бенсон.

— Благодетелям мисс Бенсон? — в унисон воскликнули Чарли и Робертс.

— Да, да. — В голосе миссис Кампбелл мелькнула обида. — Мы в «Мейпл Лодж» не привыкли брать плату с постояльцев, которые умерли, мистер Робертс. Согласитесь, что это было бы нечестно.

— Конечно.

— И поэтому, хотя мы и требуем оплату за три месяца вперед, мы всегда возвращаем любой остаток, если постоялец переселяется в другой мир. После погашения всех других счетов, как вы понимаете.

— Я понимаю. — В глазах Чарли появилась слабая надежда.

— Поэтому, если вы будете так добры и подождете минутку, я схожу в кабинет и принесу письмо. — Она повернулась и пошла по коридору назад.

— Начинаем молиться, — прошептал Чарли.

— Я уже это делаю, — откликнулся Робертс.

Вскоре миссис Кампбелл вернулась с конвертом и вручила его Чарли. Каллиграфическим почерком на конверте было выведено: «Управляющему „Куттс энд компани“, Стренд, Лондон ВС2».

— Я очень надеюсь, что моя просьба не окажется для вас обременительной, сэр Чарлз.

— Вы даже не представляете, какое это для меня удовольствие, миссис Кампбелл, — заверил Чарли, раскланиваясь с ней на прощание.

Когда они очутились в машине, Робертс сказал:

— Было бы совершенно неэтично с моей стороны советовать вам вскрыть это письмо, сэр Чарлз. Однако…

Но Чарли уже разорвал конверт и вынимал из него содержимое.

К чеку на девяносто два фунта был приложен подробный и разбитый по статьям отчет за период с 1953 по 1964 год, подводящий полный и окончательный итог расчетам за проживание мисс Бенсон.

— Благослови, господи, шотландцев и их пуританское воспитание, — произнес Чарли, когда увидел, на кого выписан чек.

Глава 46

— Если вы поспешите, сэр Чарлз, то сможете успеть на более ранний рейс, — заверил Тревор Робертс, когда машина въезжала во двор отеля.

— Тогда придется поторопиться, — ответил Чарли. — Ведь мне надо вернуться в Лондон как можно скорее.

— Совершенно верно. Я выпишу вас из отеля, а затем позвоню в аэропорт, чтобы они переделали ваш заказ на другой рейс.

— Хорошо. Хотя в запасе у меня пара дней, но мне еще надо свести воедино кое-какие концы в Лондоне.

Чарли выскочил из машины еще до того, как шофер успел открыть ему дверцу. Бросившись в свой номер, он быстро кинул вещи в чемодан и через двенадцать минут уже был в холле, а еще через три минуты, расплатившись по счету, бежал к машине. Шофер не только ждал его, но и держал багажник открытым.

Как только захлопнулась третья дверца, машина выскочила со двора и устремилась по полосе скоростного движения к автостраде.

— Паспорт и билет? — спросил Робертс.

Чарли с усмешкой залез во внутренний карман и предъявил их на проверку, как школьник, у которого потребовали дневник.

— Хорошо, а теперь будем надеяться, что сможем вовремя успеть в аэропорт.

— Вы творили чудеса, — похвалил Чарли.

— Благодарю вас, сэр Чарлз, — ответил Робертс. — Но вы должны понимать, что, несмотря на значительное количество собранных вами доказательств по делу, многие из них в лучшем случае являются косвенными. Хоть мы с вами и можем быть уверены в том, что Кэти Росс это на самом деле Маргарет Этель Трентам, но при том, что мисс Бенсон лежит в могиле, а сама мисс Росс не в состоянии вспомнить все необходимые детали своего прошлого, предугадать, на чью сторону станет суд, совершенно невозможно.

— Я понимаю это, — согласился Чарли. — Но теперь, по крайней мере, я могу торговаться. Неделю назад у меня не было ничего.

— Это так. И убедившись в том, как вы действовали эти несколько дней, я должен сказать, что оценил бы ваши шансы на успех выше, чем пятьдесят на пятьдесят. Но, как бы ни складывались обстоятельства, никогда не упускайте из виду эту картину: это такое же убедительное доказательство, как отпечаток пальца. И, пока не снимете копию, держите письмо миссис Кампбелл в надежном месте. После этого проследите, чтобы оригинал с приложенным чеком был отправлен Куттсу. Нам не нужно, чтобы вас арестовали за присвоение девяноста двух фунтов. А теперь, есть ли что-нибудь еще, что я могу сделать для вас в этом конце земли?

— Да, вы можете попытаться заполучить у Уолтера Слейда письменное признание в том, что он отвозил миссис Трентам с маленькой девочкой по имени Маргарет в приют «Святая Хильда», откуда она возвратилась уже без своей подопечной. Вы можете также попытаться заставить его вспомнить даже дату.

— После вашего с ним столкновения это может оказаться непростым делом.

— Ну что же, попытка не пытка. Затем посмотрите, не сможете ли вы выяснить, получала ли мисс Бенсон какие-либо платежи от миссис Трентам до 1953 года, если да, то сколько и когда. Я подозреваю, что банковские перечисления поступали на ее счет каждый квартал в течение всех этих тридцати пяти лет, что и позволило ей дожить свои дни в такой относительной роскоши.

— Согласен, но это опять косвенные улики, да и вряд ли какой-либо банк позволит мне залезть в личный счет мисс Бенсон.

— Я принимаю ваши доводы, — согласился Чарли. — Но миссис Калвер сможет сказать вам, какое жалованье получала мисс Бенсон, будучи настоятельницей приюта, и было ли похоже, что она жила не по средствам. В конце концов, вы всегда можете выяснить, в чем еще нуждается «Святая Хильда», кроме микроавтобуса.

Указания продолжали сыпаться, и Робертс стал делать пометки в блокноте.

— Если вы сможете расколоть Слейда и подтвердить, что платежи к мисс Бенсон поступали и раньше, то у меня будет гораздо больше основапий спросить Найджела Трентама, почему его мать постоянно выплачивала деньги настоятельнице какого-то приюта, расположенного на другом конце земного шара, если причиной тому не был ребенок его старшего брата.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Робертс. — Если у меня что-то появится, я свяжусь с вами по возвращении в Лондон.

— Спасибо, — сказал Чарли. — А теперь, есть ли что-нибудь, что я могу сделать для вас?

— Да, сэр Чарлз. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания дяде Эрнсту.

— Дяде Эрнсту?

— Да, Эрнсту Баверстоку.

— Наилучшие пожелания, черт побери. Да я доложу в коллегию адвокатов о том, что он разводит семейственность.

— Я должен проинформировать вас, что за это не привлекают к ответственности, так как протекция родне еще не преступление. Хотя, честно говоря, в этом виновата моя мать. Она произвела на свет троих сыновей — и все они адвокаты. Причем двое других представляют вас в настоящее время в Перте и Брисбене.

Машина подъехала к аэровокзалу компании «Квантас». Выскочивший шофер достал из багажника чемоданы, а сам Чарли уже бежал по направлению к билетным кассам. В шаге от него с картиной в руках спешил Робертс.

— Да, вы еще можете успеть на более ранний рейс в Лондон, — заверила его девушка в окошке. — Но поспешите, пожалуйста, так как через несколько минут мы прекращаем посадку. — Чарли вздохнул с облегчением и повернулся, чтобы попрощаться с Тревором Робертсом, в то время как подоспевший шофер ставил его чемоданы на весы.

— Черт побери, — вырвалось у него. — Можете одолжить мне десять фунтов?

Робертс достал из бумажника деньги, и Чарли быстро отдал их шоферу, который дотронулся до кепки и вернулся к машине.

— Как мне благодарить вас? — спросил Чарли, пожимая на прощание руку Робертса.

— Благодарите дядю Эрнста, а не меня, — ответил Робертс. — Это он уговорил меня бросить все и взяться за это дело.

Через двадцать минут Чарли поднимался по трапу на борт самолета, отбывавшего рейсом 102 в Лондон.

Когда самолет взлетел, отстав на десять минут от графика, Чарли успокоился и стал пытаться с помощью полученных за последние три дня знаний соединить воедино разрозненные куски. Он был согласен с Робертсом, что Кэти не случайно пришла работать к Трумперам. Она, должно быть, обнаружила некоторую связь между ними и Трентамами, хотя Чарли так и не мог до конца понять, что навело ее на эту мысль и почему она не сказала об этом никому из них. «Не сказала им?.. Но какое право он имеет рассуждать об этом?» Если бы он все открыл Дэниелу, мальчик был бы жив сегодня. Ясно было одно: Кэти не могла догадываться, что Дэниел наполовину ее брат, хотя теперь он подозревал, что об этом узнала миссис Трентам и не замедлила открыть эту ужасную правду своему внуку.

— Гадюка, — непроизвольно вырвалось у Чарли.

— Простите? — воскликнула сидевшая рядом дама средних лет.

— Ох, извините, — спохватился Чарли. — Я не вас имел в виду. — Он вновь погрузился в свои размышления. Миссис Трентам, должно быть, каким-то образом узнала правду. Но каким? Неужели Кэти тоже встречалась с ней? Или же на мысль о кровном родстве, о котором Дэниел и Кэти даже не подозревали, ее натолкнуло объявление об их помолвке, напечатанное в «Таймс»? Как бы там ни было, Чарли понимал, что теперь, когда Дэниел и миссис Трентам не было в живых, а Кэти все еще не могла вспомнить многого из того, что предшествовало ее приезду в Англию, шансы воссоздать из этих кусочков целостную картину у него были невелики.

«По иронии судьбы, — подумал Чарли, — многое из того, что он с таким трудом обнаружил в Австралии, уже давно содержалось в личном деле на Челси-террас 1, помеченном „Кэти Росс, заявление о приеме на работу“. Многое, но только не связующее звено». «Найдите его, — говорил Робертс, — и вы увидите связь между Кэти Росс и Гаем Трентамом». Чарли даже теперь кивнул в знак согласия с ним.

По прошествии некоторого времени Кэти стала припоминать некоторые эпизоды из своего прошлого, но, когда вопросы касались ее раннего детства, она по-прежнему не могла сказать ничего существенного. Доктор Аткинз все так же рекомендовал Чарли не давить на нее, так как был вполне удовлетворен ходом ее реабилитации, особенно с тех пор, когда она стала проявлять готовность говорить о Дэниеле. Но, если он хочет спасти компанию Трумперов, ему, безусловно, придется надавить на Кэти. Самый первый телефонный звонок, как только самолет приземлится на английскую землю, он решил сделать доктору Аткинзу.

«Говорит командир экипажа самолета, — прозвучало по громкоговорящей системе. — С сожалением должен сообщить вам, что у нас возникли небольшие технические неполадки. Те из вас, кто сидит по правому борту самолета, могли заметить, что я выключил один из правых двигателей. Могу заверить вас, что причин для беспокойства нет, так как у нас остается еще три двигателя, работающих на полную мощность, тогда как самолет данного типа способен выполнить любой из предстоящих нам перелетов даже на одном движке». Чарли удовлетворился этой частью сообщения. «Однако, — продолжал командир, — в целях вашей безопасности правила компании в случае возникновения подобных ситуаций предусматривают посадку в ближайшем аэропорту для немедленного устранения неисправности». Чарли нахмурился. «И поскольку мы еще не прошли половины нашего первого участка перелета до Сингапура, диспетчер центра управления авиадвижением предписывает нам немедленно возвратиться назад в Мельбурн». В салоне поднялся шум возмущения.

Чарли стал лихорадочно прикидывать, сколько времени у него оставалось до того момента, когда ему необходимо было оказаться в Лондоне, а затем вспомнил, что самолет, на который он рассчитывал вначале, должен вылетать из Мельбурна в восемь тридцать вечера.

Он расстегнул привязной ремень, достал с полки картину Кэти и перебрался на ближайшее к выходу место в переднем салоне, полностью занятый тем, чтобы успеть приобрести билет на самолет авиакомпании БОАК, вылетающий в Лондон.

Злосчастный самолет 102-го рейса «Квантас» сел в аэропорту Мельбурна в семь минут восьмого. Чарли выскочил первым и бросился бежать что было сил, но их уже было немного. К тому же мешала находившаяся в руках картина. Все это позволило нескольким пассажирам, которые явно имели такие же намерения, обогнать его. Однако, добежав до касс, ему удалось оказаться одиннадцатым в очереди. По мере того как первые получали свои билеты, очередь становилась короче. Но, когда Чарли наконец оказался первым, свободных мест не осталось. Отчаянные мольбы, обращенные к чиновнику БОАК, ничего не дали. К тому же вокруг него было немало других пассажиров, которые считали, что им также важно побыстрее оказаться в Лондоне.

Медленно вернувшись к стойке компании «Квантас» он узнал, что рейс 102 задерживается в связи с необходимостью ремонта двигателя и вылетит не раньше завтрашнего утра. В восемь сорок он увидел, как «Комета» БОАК, на которую у него вначале было забронировано место, оторвалась от бетонки без него.

Перерегистрировав билеты на рейс, вылетающий в десять двадцать утра, пассажиров определили на ночь в один из местных отелей.

Чарли встал, оделся и вернулся в аэропорт за два часа до назначенного времени вылета, и, когда наконец объявили посадку, он был первый у выхода «Если все пойдет по расписанию, — прикинул он, — то самолет все еще сможет оказаться в Хитроу ранним утром в пятницу, когда до истечения двухлетнего срока, назначенного сэром Раймондом, будет оставаться полтора дня».

Первый раз он вздохнул с облегчением, когда самолет оторвался от полосы, второй раз, когда он миновал середину пути на своем маршруте до Сингапура, и в третий раз, когда они приземлились в аэропорту Чанги на несколько минут раньше расчетного времени.

Чарли вышел из самолета, только чтобы размять затекшие ноги. Через час он сидел, пристегнутый к креслу, и был готов к взлету. Второй перелет из Сингапура в Бангкок завершился посадкой в аэропорту Дон Муанг всего лишь с получасовым опозданием. Но зато потом самолет простоял целый час в ожидании своей очереди на взлет. Позднее им объяснили, что в аэропорту не хватает авиадиспетчеров. Задержка не вызвала большого беспокойства у Чарли, но он все же посматривал на часы через каждые несколько минут.

В аэропорту Палам индийской столицы он вновь начал свое часовое хождение вдоль прилавков с беспошлинными товарами, пока самолет заправлялся топливом. Его уже раздражало зрелище, когда одни и те же часы, парфюмерия и украшения продавались ничего не подозревающим транзитным пассажирам по ценам с пятидесятипроцентной накруткой. Когда прошел час, но никакого объявления о посадке не последовало, он подошел к справочному бюро узнать причину задержки.

— Похоже, что возникли некоторые проблемы с новой сменой экипажа на предстоящий перелет, — сообщила ему молодая женщина, сидевшая в окошке с надписью «Общие справки». — У них еще не закончился суточный период предполетного отдыха, предусмотренный правилами Международной ассоциации воздушного транспорта.

— И сколько времени они уже отдыхают?

— Двадцать часов, — со смущением ответила девушка.

— Значит, мы проторчим здесь еще четыре часа?

— Боюсь, что да.

— Где ближайший телефон? — Чарли даже не пытался скрыть своего раздражения.

— В дальнем углу зала, сэр, — сказала девушка, указывая направо.

Выстояв еще одну очередь и добравшись до телефона, Чарли удалось дважды пробиться к оператору, чтобы быть один раз соединенным с Лондоном и ни разу с Бекки. Когда же он наконец забрался в самолет, так ничего и не добившись, силы его были на исходе.

«Говорит капитан Паркроуз. Мы приносим свои извинения за задержку с вылетом, — безмятежным голосом произнес пилот. — Надеюсь, что задержка не доставила вам большого беспокойства Застегните, пожалуйста, привязные ремни и приготовьтесь к взлету. Стюардам, двери салона — на автомат».

Взревели четыре реактивных двигателя, и самолет подался вперед, начав разбег по полосе. Затем совершенно неожиданно Чарли бросило вперед, когда на полном ходу самолет, начав торможение, с визгом замер всего в нескольких десятках шагов от конца бетонки.

«Говорит ваш капитан. С сожалением должен сообщить вам, что на приборной панели сработал аварийный индикатор давления жидкости в гидроприводе шасси, и я не рискнул выполнять взлет в такой обстановке. Поэтому нам придется зарулить обратно на нашу стоянку и попросить местных инженеров как можно скорее разобраться в ситуации. Благодарю вас за понимание».

Больше всего в его речи Чарли обеспокоило слово «местных».

Когда их высадили из самолета, Чарли стал перебегать от одной стойки к другой, пытаясь узнать, можно ли этим вечером вылететь из Нью-Дели куда-нибудь в Европу. Оказалось, что единственный вылетающий этим вечером самолет следует рейсом на Сидней. После этого ему оставалось только уповать на расторопность и мастерство индийских инженеров.

Чарли сидел в прокуренном зале ожидания, листал журнал за журналом, пил один прохладительный напиток за другим и ждал хоть какой-нибудь информации о судьбе 102-го рейса. Первое, что ему удалось узнать, был слух о том, что за главным инженером послали.

— Послали? — не понял Чарли. — Что это значит?

— Мы выслали за ним машину, — объяснил улыбающийся служащий аэропорта на птичьем английском.

— Выслали машину? — опять переспросил Чарли. — Но почему он не в аэропорту, там, где он нужен?

— У него выходной.

— А что, других инженеров у вас нет?

— Для такой сложной работы — нет, — признался обеспокоенный служащий.

Чарли схватился рукой за голову.

— И где живет ваш главный инженер?

— Где-то в Нью-Дели, — услышал он в ответ. — Но не беспокойтесь, сэр, через час он будет здесь.

«Беда в том, — пронеслось в голове у Чарли, — что в этой стране говорят тебе именно то, что ты хочешь от них услышать».

По какой-то причине тот же самый служащий позднее не смог объяснить, почему потребовалось два часа, чтобы отыскать главного инженера, еще один час, чтобы привезти его, и еще пятнадцать минут, чтобы он сделал заключение о том, что для выполнения этой работы потребуется целая бригада из трех квалифицированных инженеров, рабочий день у которых уже закончился.

Разбитый автобус доставил пассажиров рейса 102 в отель «Тадж-Махал» в центральной части города, где Чарли провел всю ночь, сидя на кровати и пытаясь дозвониться до Бекки. Когда наконец он добрался до нее, их разъединили, не дав ему даже объяснить, где он находится. Заснуть он и не пытался.

Когда на следующее утро автобус привез их назад в аэропорт, они увидели все того же индуса с улыбкой до ушей.

— Самолет взлетит вовремя, — пообещал он.

«Вовремя, — подумал Чарли. — Это было бы смешно, если бы не было так грустно».

Самолет действительно взлетел, но на час позже, чем было обещано, и, когда Чарли поинтересовался у стюарда, в котором часу они рассчитывают приземлиться в Хитроу, ему сказали, что где-то поздним утром в субботу, а когда точно — сказать трудно.

Когда ранним утром в субботу самолет совершил еще одну вынужденную посадку, теперь уже в аэропорту Леонардо да Винчи, Чарли позвонил Бекки и, не дав ей вставить ни слова, сказал:

— Я в Риме. Мне нужно, чтобы Стен встретил меня в Хитроу. Так как я не могу сказать точно, когда я там окажусь, скажи ему, чтобы он выезжал в аэропорт прямо сейчас и ждал меня столько, сколько будет необходимо. Поняла?

— Да, — ответила Бекки.

— Мне нужно также, чтобы Баверсток находился у себя в конторе. Так что если он уже уехал за город на уик-энд, попроси его бросить все и вернуться в Лондон.

— У тебя очень измученный голос, дорогой.

— Извини, — сказал Чарли. — Путешествие было не из легких.

С картиной под мышкой и уже не интересуясь, что случилось с самолетом и где в конце концов окажется его чемодан, он сел на первый утренний рейс до Лондона и, оказавшись в воздухе, каждые десять минут смотрел на часы. В восемь часов вечера самолет пересек Ла-Манш, и Чарли почувствовал себя увереннее, решив, что четырех часов ему будет достаточно, чтобы зарегистрировать заявление Кэти, если, конечно, Бекки удастся найти Баверстока.

Вскоре самолет уже кружил над Лондоном в ожидании посадки и из иллюминатора была видна извивающаяся змейка Темзы.

Прошло еще двадцать минут, и перед глазами у Чарли замелькали огни посадочной полосы. Из-под колес, коснувшихся бетона, вырвался клуб дыма, и самолет подрулил к назначенной стоянке. Наконец открылись двери салона.

Чарли схватил картину и побежал к паспортному контролю, а оттуда на таможню. Он не останавливался до тех пор, пока не увидел телефонную будку, но, поскольку он не имел монет, ему пришлось называть оператору свою фамилию и просить перевести оплату. Через несколько секунд его соединили.

— Бекки, я в Хитроу. Где Баверсток?

— В пути из Тьюксбери. Рассчитывает прибыть в контору к девяти тридцати, самое позднее, к десяти.

— Хорошо, тогда я еду прямо домой. Буду минут через сорок.

Чарли с размаху положил трубку, глянул на часы и понял, что времени звонить доктору Аткинзу уже не осталось. Выбежав на мостовую, он внезапно ощутил прохладный бриз. Стен ждал его у машины. С годами бывший сержант-майор привык к нетерпению Чарли и гнал через пригороды, не обращая внимания на ограничения скорости, до самого Чизвика, где за нарушение скоростного режима могли остановить только мопед. Несмотря на моросящий дождь, он примчал своего босса на Итон-сквер к девяти шестнадцати.

Чарли уже рассказал молчавшей Бекки почти половину того, что он выяснил в Австралии, когда позвонил Баверсток и сообщил, что он находится в своей конторе на Хай Холборн. Поблагодарив его, Чарли передал наилучшие пожелания от его племянника, а затем извинился за то, что сорвал ему уик-энд.

— Он не будет считаться сорванным, если у вас окажутся хорошие новости, — заверил Баверсток.

— У Гая Трентама был еще один ребенок, — сообщил в трубку Чарли.

— А я и не думал, что вы станете вытаскивать меня из Тьюксбери, чтобы сообщить счет в последнем матче по крикету, — сказал Баверсток. — Мальчик или девочка?

— Девочка.

— Ребенок законный или незаконный?

— Законный.

— В таком случае она может предъявить свое право на имущество в любое время до полуночи.

— Она должна зарегистрировать свое заявление лично у вас?

— Именно так оговорено в завещании. Однако если она все еще находится в Австралии, то может сделать это у Тревора Робертса, так как я предоставил ему…

— Нет, она в Англии, и к полуночи я привезу ее к вам в кабинет.

— Хорошо. Как, кстати, ее зовут? — спросил Баверсток. — Просто чтобы я заранее мог заготовить необходимые бумаги.

— Кэти Росс, — сообщил Чарли. — Но попросите рассказать вам обо всем своего племянника, так как у меня нет ни минуты свободного времени, — добавил он, положив трубку, прежде чем Баверсток успел прореагировать, и бросился в холл в поисках Бекки.

— Где Кэти? — крикнул он, когда Бекки появилась на лестнице.

— Ушла на концерт в «Фестивал-Холл». Моцарт, кажется, она сказала — с каким-то новым кавалером из Сити.

— Хорошо, поехали, — бросил Чарли.

— Поехали?

— Да, поехали, — голос у Чарли звенел, как натянутая струна. Он был уже у машины и забирался на заднее сиденье, когда сообразил, что нет водителя. Выскочив из машины, он бросился назад в дом, в то время когда навстречу ему выбегала Бекки.

— Где Стен?

— Наверное, ужинает на кухне.

— Ладно, — распорядился он, отдавая ей свои ключи. — Ты поведешь машину, а я буду рассказывать.

— Но куда мы отправляемся?

— В «Фестивал-Холл».

— Интересно, — заметила Бекки, — прожив столько лет, я даже не представляла, что ты увлекаешься Моцартом. — Она села за руль, а Чарли забежал с другой стороны и запрыгнул на переднее сиденье. Машина тронулась и влилась в поток вечернего движения. Чарли продолжал объяснять значение того, что ему удалось обнаружить в Австралии, а также вытекающую из этого необходимость найти Кэти до того, как наступит полночь. Бекки внимательно слушала и не пыталась прерывать мужа.

Когда Чарли спросил, есть ли у нее вопросы, они уже ехали по Вестминстерскому мосту, но Бекки продолжала безмолвствовать.

Чарли подождал немного, а затем вновь потребовал:

— У тебя есть, что сказать?

— Да, — ответила Бекки. — Давай не повторять ту же ошибку с Кэти, что мы допустили с Дэниелом.

— А именно?

— Скрывать от нее правду.

— Я должен поговорить с доктором Аткинзом, прежде чем идти на такой риск, — сказал Чарли. — Но сейчас нам важно прежде всего, чтобы она вовремя сделала заявление.

— Сейчас важнее всего найти место, где можно оставить машину, — заметила Бекки, когда, повернув на Бельведер-роуд, они подъезжали к центральному входу в королевский концертный зал, перед которым всюду висели знаки «Стоянка запрещена».

— Прямо перед входом, — бросил Чарли, и Бекки беззвучна повиновалась. Как только машина остановилась, Чарли выскочил, пересек тротуар и толкнул стеклянную дверь.

— Когда заканчивается концерт? — спросил он первого попавшегося служащего в форме.

— В десять тридцать пять, сэр, но вы не можете оставить свою машину там.

— А где кабинет управляющего?

— Шестой этаж, направо, вторая дверь слева, как выйдете из лифта. Но…

— Спасибо, — уже на бегу крикнул Чарли, направляясь мимо него к лифтам. Бекки догнала его как раз в тот момент, когда на табло над лифтом загорелась цифра «1».

— Ваша машина, сэр… — вновь начал швейцар, но двери лифта уже закрылись перед жестикулирующим служащим.

Выскочив на шестом этаже, Чарли взглянул направо и увидел дверь с табличкой «Управляющий». После символического стука он вломился внутрь, где двое в вечерних костюмах, покуривая сигареты, слушали концерт по внутренней связи. Они разом обернулись, чтобы посмотреть, кто нарушил их покой.

— Добрый вечер, сэр Чарлз, — более высокий из них встал, затушил сигарету и шагнул вперед. — Джексон. Я директор театра. Могу ли я помочь вам чем-нибудь?

— Надеюсь, мистер Джексон, — сказал Чарли. — Мне необходимо как можно скорее найти в зале молодую леди. Обстоятельства чрезвычайные.

— Вам известен номер ее кресла?

— Не имею представления, — Чарли бросил вопросительный взгляд на жену, но она отрицательно покачала головой.

— Тогда идите за мной, — директор направился к двери и от нее прямо к лифтам. Когда двери лифта вновь распахнулись, перед ними оказался все тот же служащий.

— Что-нибудь случилось, Рон?

— Только то, что этот джентльмен загородил своей машиной центральный вход, сэр.

— В таком случае присмотрите за ней, Рон. — Директор нажал кнопку четвертого этажа и, повернувшись к Бекки, спросил: — Во что одета молодая леди?

— Темно-красное платье с белой пелериной, — с готовностью сообщила Бекки.

— Отлично, мадам, — произнес директор. Выйдя из лифта, он быстро провел их через боковой вход в церемониальную ложу. Оказавшись внутри, Джексон снял небольшую картину, на которой королева в 1957 году открывала здание театра, и отодвинул замаскированную заслонку, за которой оказалось полупрозрачное зеркало, позволявшее разглядывать находящуюся в зале публику.

— Меры предосторожности на случай каких-либо беспорядков, — объяснил он и, взяв с подставки под балконом два театральных бинокля, вручил их Бекки и Чарли.

— Если вы сможете обнаружить, где сидит леди, один из моих служащих незаметно выведет ее из зала. — Прислушавшись к доносившимся мелодиям финальной части концерта, он добавил: — У вас есть минут десять до конца концерта, самое большее — двенадцать. Повторного исполнения на бис в этот вечер не предусмотрено.

— Ты бери партер, Бекки, а я просмотрю бельэтаж, — Чарли принялся наводить бинокль на сидевшую внизу публику.

Вдвоем они осмотрели тысячу девятьсот мест, вначале бегло, а затем медленно, проходя ряд за рядом. Но ни в партере, ни на бельэтаже Кэти не было.

— Проверьте ложи на другой стороне, сэр Чарлз, — подсказал директор.

Пара биноклей были направлены в дальний конец зала Но и там ее не оказалось, поэтому Чарли и Бекки вновь переключились на основную аудиторию и еще раз пробежались взглядами по рядам.

Дирижер последний раз взмахнул своей палочкой в десять тридцать две, и по залу покатились волны аплодисментов. Чарли с Бекки всматривались в ставшую со своих мест публику, пока не зажегся свет и зрители не повалили к выходу.

— Продолжай смотреть, Бекки, а я спущусь в фойе и попытаюсь найти их на выходе. — Он бросился вниз по лестнице, едва не сбив с ног мужчину, вышедшего из ложи, расположенной под ними, и обернулся, чтобы извиниться.

— Здравствуйте, Чарли, а я и не знала, что вы любите Моцарта, — раздался рядом голос.

— Раньше не питал пристрастия, а теперь вдруг он стал для меня превыше всего. — Чарли не мог скрыть своей радости.

— Конечно же, — проговорил подошедший директор, — единственное место, которого вы не могли видеть, — это ложа, которая расположена сразу под нашей.

— Позвольте представить…

— У нас нет для этого времени, — прервал Чарли. — Идите за мной. — Он схватил Кэти за руки. — Мистер Джексон, попросите, пожалуйста, мою жену объяснить этому джентльмену, зачем мне нужна Кэти. Я верну вам ее после полуночи, — улыбнулся Чарли сбитому с толку молодому человеку. — И спасибо вам, мистер Джексон.

Он взглянул на часы: десять сорок.

— У нас еще достаточно времени.

— Достаточно времени для чего, Чарли? — спросила Кэти, когда ее тащили из фойе на Бельведер-роуд. У машины по команде «смирно» стоял теперь служащий в форме.

— Спасибо, Рон, — сказал Чарли, пытаясь открыть переднюю дверцу. — Черт, Бекки закрыла ее, — вырвалось у него. Заметив, что к ожидающей очереди подъезжает такси, он взмахнул рукой.

— Послушайте, старина, — возмутился стоявший в начале очереди мужчина, — я думаю, вы видите, что это мой автомобиль.

— Она вот-вот родит, — воскликнул Чарли, открывая дверцу и заталкивая тонкую, как тростинка, Кэти на заднее сиденье такси.

— О, желаю удачи. Мужчина отступил назад.

— Куда, шеф? — задал вопрос таксист.

— Хай Холборн, 110, и побыстрее, — бросил Чарли.

— Сдается мне, что по этому адресу мы скорее найдем адвоката, чем акушера, — предположила Кэти. — И я все-таки надеюсь услышать, что не зря упускаю возможность поужинать с единственным человеком, пригласившим меня на свидание за последнее время.

— Не сейчас, — ответил Чарли. — Единственное, что мне от вас требуется в данный момент, — это чтобы вы подписали документ до того, как наступит полночь, а потом я вам все объясню.

Такси остановилось возле адвокатской конторы в начале двенадцатого. У двери их уже ждал Баверсток.

— С вас восемь шиллингов и шесть пенсов, шеф.

— О, господи, — поморщился Чарли. — У меня нет денег.

— Вот так он обращается со всеми девушками, — сказала Кэти, протягивая таксисту десятишиллинговую бумажку.

Вслед за Баверстоком они прошли в его кабинет, где на столе уже лежали подготовленные документы.

— После вашего телефонного звонка у меня состоялся долгий разговор с моим племянником из Австралии, — сообщил Баверсток, оборачиваясь к Чарли. — Так что теперь мне хорошо известно все, что имело там место во время вашего пребывания.

— Чего нельзя сказать обо мне, — добавила ничего не понимающая Кэти.

— Все в свое время. Объяснения потом. — Чарли повернулся к Баверстоку. — Итак, наши действия?

— Мисс Росс должна поставить свою подпись здесь, здесь и вот здесь, — произнес адвокат без дальнейших объяснений, показывая место росписи между двумя карандашными крестиками под каждым из трех отдельных листов. — Так как вы никоим образом не связаны с бенефициарием[6] и сами не являетесь таковым, сэр Чарлз, вы можете выступить в качестве лица, засвидетельствовавшего роспись мисс Росс.

Чарли кивнул и, положив театральный бинокль рядом с контрактом, вынул из внутреннего кармана ручку.

— Раньше вы всегда учили меня, Чарли, читать документы, когда подписываешь их.

— Забудьте все, чему я вас учил раньше, моя девочка, и распишитесь там, где показывает мистер Баверсток.

Не сказав больше ни слова, Кэти подписала все три документа.

— Благодарю вас, мисс Росс, — сказал Баверсток. — А теперь, если вы потерпите немного, я проинформирую о том, что произошло, господина Биркеншоу.

— Биркеншоу? — переспросил Чарли.

— Адвоката мистера Трентама. Я обязан немедленно сообщить ему о том, что его клиент не является единственным, кто предъявил свое право на наследование имущества Хардкасла.

Кэти, с еще более ошарашенным видом, повернулась к Чарли.

— Потом, — бросил Чарли. — Я обещаю.

Баверсток набрал семь цифр номера в Челси.

Никто не произносил ни слова, пока они ждали, когда на другом конце снимут трубку. Наконец Баверсток услышал, как заспанный голос произнес: «Кенсингтон 7192».

— Добрый вечер, Биркеншоу. Говорит Баверсток. Извини, что беспокою тебя в такое позднее время. Я бы, конечно, не стал делать этого, если бы не считал, что обстоятельства полностью оправдывают такое вторжение в твою личную жизнь. Но позволь вначале спросить тебя, сколько времени сейчас на твоих часах?

— Правильно ли я тебя понял? — в голосе у Биркеншоу появилась настороженность. — Ты звонишь мне посреди ночи для того, чтобы узнать, сколько сейчас времени?

— Совершенно верно, — согласился Баверсток. — Видишь ли, мне нужно, чтобы ты подтвердил, что последний час еще не наступил. Так что будь умницей и скажи мне, в какое время ты фиксируешь этот звонок?

— Я фиксирую его в одиннадцать семнадцать, но мне непонятно…

— На моих часах одиннадцать шестнадцать, — сказал Баверсток, — но в отношении точности я готов полностью положиться на твое просвещенное мнение. Цель этого звонка, кстати, в том, чтобы довести до твоего сведения, что второй человек, который представляется более прямым потомком сэра Раймонда, чем твой клиент, заявил о своем праве на наследство Хардкасла.

— Как ее зовут?

— Подозреваю, что тебе это известно, — ответил старый адвокат, прежде чем положить трубку. — Черт, — бросил он, взглянув на Чарли, — мне следовало записать этот разговор на пленку.

— Почему?

— Потому что Биркеншоу никогда не признает, что сказал «ее».

Глава 47

— Вы говорите, что Гай Трентам был моим отцом? — спросила Кэти. — Но как?..

После того как с постели был поднят доктор Аткинз, который привык к тому, что его беспокоят посреди ночи, Чарли счел возможным рассказать Кэти о сделанных им открытиях в Австралии, которые все содержались в бумагах, представленных ею при поступлении на работу к Трумперам. Баверсток напряженно слушал, время от времени кивая головой и постоянно сверяясь с подробными записями, сделанными им во время продолжительного разговора с племянником из Сиднея.

Кэти старалась не пропускать ни слова из того, о чем говорил Чарли. Но несмотря на отдельные эпизоды из жизни в Австралии, всплывавшие в ее сознании, она лишь смутно припоминала дни, проведенные в университете Мельбурна, и почти ничего не помнила о своем пребывании в «Святой Хильде». Имя «мисс Бенсон» вообще ни о чем не говорило ей.

— Я много раз пыталась вспомнить, что предшествовало моему приезду в Англию, но из этого почти ничего не вышло, несмотря на то что я могу восстановить в памяти почти все, что происходило со мной после того, как я сошла с парохода в Саутгемптоне. Доктор Аткинз, наверное, не в восторге от этого, не так ли?

— Правил тут не существует — вот все, о чем он постоянно напоминает мне.

Чарли встал, пересек комнату и повернул картину. В его взгляде, устремленном на Кэти, светилась нескрываемая надежда, но она лишь покачала головой при виде лесного пейзажа.

— Я согласна, что могла когда-то нарисовать это, но вот когда и где — совершенно не представляю себе.

Около четырех часов утра Чарли заказал по телефону такси, чтобы возвратиться на Итон-сквер, условившись с Баверстоком о том, что он в самое ближайшее время устроит ему личную встречу с противной стороной. Когда они вернулись домой, Кэти была настолько уставшей, что отправилась прямо в кровать. У Чарли же внутренние часы уже показывали начало рабочего дня, поэтому он заперся в своем кабинете и продолжал ломать голову в поисках недостающего звена, хорошо представляя себе, какую битву с законниками ему предстоит выдержать, даже если он преуспеет в этом.

На следующий день они с Кэти отправились в Кембридж и всю вторую половину дня провели в маленьком кабинете доктора Аткинза в Адденбруке. Доктора, казалось, больше интересовало личное дело Кэти, предоставленное миссис Калвер, чем тот факт, что она может приходиться родственницей миссис Трентам и поэтому иметь право на наследство Хардкасла.

Он не спеша прошелся с ней по каждому моменту, нашедшему отражение в деле, — урокам рисования, поощрениям, взысканиям, матчам по теннису, учебе в женской классической гимназии — но результат всегда был одним и тем же: вначале глубокая задумчивость, а затем лишь смутные воспоминания. Он попытался вызвать у нее ассоциации, связанные со словами Мельбурн, мисс Бенсон, крикет, пароход, отель. В ответ прозвучало: Австралия, заборы, счетчик, Саутгемптон, долгие часы.

Единственное, что заинтересовало доктора Аткинза, было слово «счетчик», после дальнейших попыток в памяти у Кэти всплыли лишь отрывочные воспоминания о классической гимназии, несколько более ярких эпизодов из университетской жизни, юноша по имени Мел Николз и последовавшее за этим долгое путешествие на пароходе в Лондон. Тут она смогла назвать даже имена своих попутчиц — Пэм и Морин, а вот откуда они были родом, в памяти у нее не сохранилось.

Пребывание в отеле «Мелроз» запечатлелось в ее памяти до мельчайших подробностей, да и воспоминания о первых днях работы у Трумперов не вызывали у Чарли никаких сомнений в своей точности.

Когда она описывала свою первую встречу с Дэниелом, вплоть до смены табличек на столе во время празднования новоселья, у Чарли на глаза навернулись слезы. Но на вопросы о своем происхождении и таких именах, как «Маргарет Этель Трентам» или «мисс Рейчел Бенсон», ей по-прежнему нечего было ответить.

К шести часам Кэти выдохлась окончательно. Доктор Аткинз взял Чарли под руку и предупредил, что дальнейшие попытки, по его мнению, не приведут к тому, что она вспомнит что-то еще, имевшее место в ее жизни до приезда в Лондон. Возможно, мелкие инциденты будут время от времени всплывать в ее памяти, но не более того.

— Мне жаль, что от меня было мало толку, — проговорила Кэти, когда он вез ее домой.

Взяв ее за руку, Чарли проговорил:

— Еще не все потеряно, — хотя вероятность доказать, что Кэти является законной наследницей Хардкасла, самому ему уже не казалась столь высокой, как Тревору Робертсу, когда тот оценивал большей, чем как «пятьдесят на пятьдесят».

Бекки ждала их дома, и они втроем тихо поужинали. Чарли даже не пытался заводить разговор о том, как прошла их встреча с врачом в Кембридже, пока Кэти не удалилась в свою комнату. Узнав, как Кэти реагировала на беседу, она заявила, что впредь девушку надо оставить в покое.

— Из-за этой старухи я потеряла Дэниела, — сказала она мужу. — И не хочу, чтобы это же случилось с Кэти. Если ты собираешься продолжать свою битву за компанию Трумперов, то делай это без Кэти.

Чарли кивнул, соглашаясь с ней, хотя самому ему хотелось крикнуть: «Как, интересно, я должен не допустить, чтобы все, созданное мною, не попало в руки другого Трентама, без того, чтобы не вовлекать в эту тяжбу Кэти?»

Только он собрался выключить свет в спальне, как зазвонил телефон. Из Сиднея звонил Тревор Робертс, но новости у него были неутешительные. Уолтер Слейд отказался дать какую-либо информацию об Этель Трентам и даже не подписал документ, подтверждающий свое знакомство с ней. Чарли вновь клял себя за ту непроходимую глупость, которую он проявил в разговоре со старым йоркширцем.

— А как насчет банка? — спросил он без всякой надежды в голосе.

— В Коммерческом банке Австралии сказали, что они разрешат доступ к личному счету мисс Бенсон только в том случае, если мы докажем, что имело место преступление.

То, что миссис Трентам причинила Кэти, вполне можно назвать злом, но, строго говоря, это еще не преступление.

— Это был нелегкий день для каждого из нас, — признался Чарли.

— Не забывайте, что противная сторона не знает об этом.

— Это верно, но как много она знает вообще?

— Дядя рассказал мне, как у Биркеншоу сорвалось с языка слово «ее», поэтому бьюсь об заклад, что им известно не меньше нашего. Лучше исходите из этого, когда сойдетесь с ними, и в то же время не прекращайте поисков недостающего звена.

Положив трубку, Чарли какое-то время лежал без движения, пока не убедился, что Бекки заснула. Затем выбрался из постели, накинул халат, крадучись спустился в кабинет, где принялся выписывать в блокнот собранные за последние дни факты, надеясь, что они наведут его на какую-нибудь мысль. На Следующий день Кэти обнаружила его спящим в кабинете за столом.

— Я вам плохая помощница, Чарли, — шепотом произнесла она и прикоснулась губами к его лбу. Он зашевелился и открыл глаза.

— Мы победим, — сонно пробормотал он и даже выдавил из себя улыбку, но по выражению на ее лице ему было ясно, что она не верит в победу.

Через час за завтраком к ним присоединилась Бекки, которая за все время не произнесла ни слова о предстоящей очной ставке во второй половине дня в кабинете Баверстока.

Когда Чарли уже встал из-за стола, Кэти совершенно неожиданно заявила:

— Мне бы хотелось присутствовать на этой встрече.

— Ты думаешь, это разумно? — спросила Бекки, с беспокойством поглядывая на мужа.

— Скорее всего, нет, — ответила Кэти. — Но я почему-то уверена, что мне надо присутствовать там, а не просто узнать об исходе задним числом и через вторые руки.

— Молодец, девочка, — похвалил Чарли. — В три часа мы должны будем прибыть к Баверстоку и изложить ему свое дело. Адвокат Трентама присоединится к нам в четыре. Я зайду за тобой в два тридцать, но, если к этому времени ты передумаешь, это ничуть не расстроит меня.

Бекки повернулась, чтобы увидеть реакцию Кэти на это предложение, и осталась разочарованной.

Когда ровно в восемь тридцать Чарли влетел в свой офис, там его, как было условлено, уже ждали Дафни и Артур Селвин.

— Три кофе, пожалуйста, и никаких посетителей, — распорядился Чарли, выкладывая перед собой плоды своего ночного бдения.

— Итак, с чего начнем? — после этих слов Дафни следующие полтора часа они отрабатывали вопросы, заявления и тактические ходы, стараясь предвосхитить все возможные ситуации, которые могли возникнуть во время встречи с Трентамом и его адвокатом.

К двенадцати часам, когда был подан легкий ланч, силы у них были на исходе, и некоторое время никто больше не произносил ни слова.

— Вам важно помнить, что на сей раз вы имеете дело с другим Трентамом, — сказал наконец Артур Селвин, бросая в кофе кусочек сахара.

— Для меня они все одинаковые, — проговорил Чарли.

— Найджел, возможно, такой же непробиваемый, как его брат, но я не думаю, что он обладает хитростью своей матери или способностью Гая схватывать на лету.

— К чему вы говорите это, Артур? — спросила Дафни.

— Пусть Трентам побольше говорит во время этой встречи. За годы, проведенные с ним на заседаниях правления, я заметил, что чем больше он говорит, тем чаще проигрывает свое дело.

Прислушиваясь к нему, Чарли задумчиво жевал свой сандвич.

— Интересно, что называют ему в качестве моих слабых мест его консультанты?

— Твой темперамент, — заверила Дафни. — Ты всегда заводишься с полоборота. Так что не давай им воспользоваться этим.

В час Дафни с Артуром оставили Чарли одного. Как только за ними закрылась дверь, он снял пиджак, растянулся на диване и заснул крепким сном. Через час Джессика разбудила его. Он улыбнулся ей, чувствуя себя хорошо отдохнувшим — все еще срабатывала привычка, приобретенная на войне.

Вернувшись к столу, он вновь прочел свои записи и отправился за Кэти, которая не только не передумала, а уже сидела в пальто и ждала его. В кабинет Баверстока они прибыли за час до того, как там должны были появиться Трентам и Биркеншоу.

Старый адвокат слушал Чарли внимательно, изредка кивая головой или делая пометки в блокноте, но по выражению его лица Кэти так и не могла понять, какие чувства он при этом испытывает.

Когда монолог Чарли подошел к концу, Баверсток положил свое вечное перо на стол и откинулся в кресле. Какое-то время он продолжал сидеть молча.

— Логичность ваших аргументов производит впечатление, сэр Чарлз, — наконец произнес он, наклонившись вперед и положив руки ладонями на стол перед собой. — Так же как и собранные вами свидетельства. Однако я обязан сказать вам, что без подтверждения со стороны вашего главного свидетеля и при отсутствии письменных показаний Уолтера Слейда или мисс Бенсон мистер Биркеншоу тут же заявит, что ваши претензии почти полностью основаны на косвенных свидетельствах. Тем не менее, — продолжал он, — посмотрим, что может предложить другая сторона. После разговора с Биркеншоу в субботу вечером мне трудно поверить, что ваши откровения явятся полной неожиданностью для них.

Часы на камине пробили четыре раза. Баверсток сверился со своими карманными часами. Никто не появлялся, и пальцы старого адвоката нервно забарабанили по столу. Чарли же не сомневался в том, что это была всего лишь уловка со стороны его противника.

Найджел Трентам и его адвокат появились наконец в двенадцать минут пятого, не посчитав необходимым при этом принести свои извинения за опоздание.

Чарли встал, когда Баверсток представил его Виктору Биркеншоу, высокому и тощему мужчине, не достигшему еще пятидесятилетнего возраста, но уже серьезно облысевшему и скрывавшему это остатками жидких серых прядей, зачесанных снизу вверх. Единственное, что он имел общего с Баверстоком, был его костюм, сшитый у одного и того же портного. Биркеншоу опустился в одно из свободных кресел напротив хозяина кабинета, не удостоив Кэти даже взглядом. Достав из верхнего кармана ручку, он вынул из портфеля блокнот и пристроил его у себя на коленях.

— Мой клиент, мистер Найджел Трентам, явился, чтобы предъявить свое право на имущество Хардкасла в качестве его законного наследника, — начал он, — о чем ясно указано в завещании сэра Раймонда.

— Позвольте вам напомнить о том, что ваш клиент, — Баверсток подстраивался под тон, взятый Биркеншоу, — даже не упоминается в завещании сэра Раймонда, и в настоящее время возник спор о том, кто является его законным наследником. И не забывайте, пожалуйста, что право созывать подобные встречи в случае их необходимости и выступать от его имени сэр Раймонд предоставил мне.

— Мой клиент, — продолжал гнуть свою линию Биркеншоу, — является вторым сыном покойных Джеральда и Маргарет Этель Трентам и внуком сэра Раймонда Хардкасла. Поэтому после смерти Гая Трентама, своего старшего брата, он без всяких сомнений должен быть признан законным наследником.

— По условиям завещания я обязан признать право вашего клиента, — согласился Баверсток, — но только в том случае, если будет доказано, что у Гая Трентама не осталось детей. Нам уже известно, что Гай был отцом Дэниела Трумпера…

— Это никогда не было доказано удовлетворяющим моего клиента образом. — Биркеншоу торопливо записывал слова Баверстока.

— Это доказано уже тем, что сэр Раймонд в своем завещании предпочел назвать Дэниела и промолчать в отношении вашего клиента. И после встречи между миссис Трентам и ее внуком у нас есть все основания считать, что она тоже не сомневалась в том, кто был отцом Дэниела. Иначе зачем бы ей понадобилось заключать с ним такое серьезное соглашение?

— Это все домыслы, — отрезал Биркеншоу. — Доподлинно известно только то, что этого джентльмена больше нет среди нас и, как всем известно, детей у него не осталось. — Он по-прежнему не смотрел в сторону Кэти, которая сидела тихо и слушала пикировку двух профессионалов.

— Это было принято нами без всяких возражений, — впервые вмешался Чарли. — Но вот чего мы не знали до самого последнего времени, так это того, что у Гая Трентама был второй ребенок, по имени Маргарет Этель.

— Какие у вас есть основания для такого возмутительного заявления? — встрепенулся Биркеншоу.

— Основанием служит банковский отчет, который я направил вам на дом в воскресенье утром.

— Отчет, позвольте заметить, — заметил Биркеншоу, — не должен был вскрываться никем, кроме моего клиента. — Он бросил взгляд в сторону Найджела Трентама, который был занят прикуриванием сигареты.

— Согласен. — Чарли перешел на повышенный тон. — Но мне тоже захотелось воспользоваться приемами миссис Трентам.

Баверсток поморщился, опасаясь, что его друг вот-вот сорвется.

— Кем бы девочка ни была, но она почему-то фигурирует в полицейском досье в качестве ребенка Гая Трентама, а нарисованная ею картина провисела на стене столовой мельбурнского приюта больше двадцати лет. Картина, которая, смею вас заверить, не может быть воспроизведена больше никем, кроме самого автора. Это лучшее свидетельство, чем даже отпечаток пальца, вы не находите? Или это тоже домысел?

— Картина доказывает, — возразил Биркеншоу, — только то, что мисс Росс какое-то время в период с 1927 по 1946 год находилась в мельбурнском приюте, и не более того. К тому же нам известно, что она совершенно ничего не помнит из своей жизни в этом приюте, включая и свою настоятельницу. Разве это не так, мисс Росс? — он впервые посмотрел на Кэти.

Она нехотя кивнула, по-прежнему продолжая безмолвствовать.

— Вот так свидетельница! — воскликнул Биркеншоу, не пытаясь скрыть своего торжества. — Она даже не может подтвердить ту историю, которую вы приписываете ей. Нам известно только, что ее зовут мисс Росс. И, несмотря на ваши так называемые доказательства, не существует ничего, что бы указывало на ее родство с сэром Раймондом Хардкаслом.

— Существуют несколько человек, которые могут подтвердить ее «историю», как вы называете это, — вклинился Чарли. Баверсток поднял удивленно брови, поскольку никаких подтверждений этого ему представлено не было.

— То, что она воспитывалась в мельбурнском приюте, не является подтверждением вашей версии. — Биркеншоу отбросил жидкую прядь, свалившуюся ему на лоб. — Я повторяю, даже если принять все ваши дикие домыслы о какой-то мнимой встрече между миссис Трентам и мисс Бенсон, это еще не будет значить, что у мисс Росс та же кровь, что у Гая Трентама.

— Может быть, вы хотите проверить сами, какая у нее группа крови? — спросил Чарли. Брови у Баверстока опять поползли вверх, поскольку этот вопрос никогда не обсуждался между ними.

— Такая же группа крови, смею заверить вас, может оказаться у половины населения земли, — Биркеншоу подергал отвороты своего пиджака.

— О, так вы уже проверяли? — поинтересовался Чарли с довольным видом. — Так что у вас в голове должны были зародиться некоторые сомнения.

— В моей голове нет никаких сомнений в том, кто является законным наследником Хардкасла, — повернувшись к Баверстоку, адвокат вопрошающе воздел руки. — Сколько еще будет продолжаться этот фарс? — За вопросом последовал тяжкий вздох.

— Столько, сколько потребуется для того, чтобы кто-то из вас убедил меня в том, что он законный наследник сэра Раймонда, — сказал Баверсток невозмутимым и авторитетным голосом.

— Что еще вы хотите? — спросил Биркеншоу. — Моему клиенту нечего скрывать, тогда как мисс Росс, похоже, нечего предложить.

— Тогда, может быть, вы объясните мне, — продолжал Баверсток, — почему миссис Трентам в течение нескольких лет регулярно производила выплаты мисс Бенсон, настоятельнице приюта Святой Хильды в Мельбурне, где, как мы теперь убедились, мисс Росс проживала в период с 1927 по 1946 год?

— Я не имею чести представлять здесь миссис Трентам или, тем более, мисс Бенсон, поэтому я не могу высказывать свое мнение. Так же, как и вы, сэр, не так ли?

— Может быть, вашему клиенту известны причины этих платежей и он хочет высказать свое мнение? — вмешался Чарли. Они оба повернулись к Найджелу Трентаму, который затушил окурок, но продолжал хранить молчание.

— Моему клиенту незачем отвечать на такой надуманный вопрос.

— Но если ваш клиент проявляет такое нежелание говорить за себя, — настаивал Баверсток, — то мне становится трудно поверить в то, что ему нечего скрывать.

— Это не делает вам чести, сэр, — заявил Биркеншоу. — Вам лучше других должно быть известно, что, если клиента представляет адвокат, ему не обязательно говорить самому за себя. Более того, мистеру Трентаму даже необязательно было присутствовать на этой встрече.

— Это не судебное заседание, — резко сказал Баверсток. — К тому же, я подозреваю, что дед мистера Трентама вряд ли одобрил бы такую тактику с его стороны.

— Вы что, лишаете моего клиента его законных прав?

— Нет, конечно. Однако если из-за его нежелания говорить я не смогу прийти к какому-либо решению, то мне придется передать это дело в суд, как это предусмотрено клаузулой двадцать семь завещания сэра Раймонда.

«Еще одна клаузула, о существовании которой я не подозревал», — с обидой подумал Чарли.

— Но прежде чем такое дело дойдет до суда, могут пройти годы, — указал Биркеншоу. — Более того, оно может закончиться огромными судебными издержками для каждой из сторон. Я не могу поверить, что сэр Раймонд хотел этого.

— Возможно, вы правы, — согласился Баверсток. — Но в этом случае вашему клиенту по меньшей мере придется объяснить присяжным причину этих ежеквартальных платежей, если, конечно, она известна ему.

Биркеншоу, похоже, впервые заколебался, но Трентам продолжал сидеть молча, целиком сосредоточившись на второй сигарете.

— В глазах присяжных мисс Росс может с таким же успехом оказаться не кем иным, как воспользовавшейся благоприятными возможностями, — предположил Биркеншоу, меняя тактику. — Подцепив случайно удачную сказочку, она оказалась в Англии, где ловко подтасовала факты так, чтобы они совпадали с ее собственной биографией.

— Не чересчур ли она оказалась ловкой, — вмешался Чарли, — чтобы в трехлетием возрасте определиться в приют в Мельбурне? Как раз в то время, когда Гай Трентам сидел в местной тюрьме…

— Совпадение, — бросил в ответ Биркеншоу.

— …И после того, как ее привезла туда миссис Трентам, которая затем стала регулярно платить настоятельнице приюта вплоть до самой ее смерти. Это делалось не иначе как за то, что мисс Росс хранила какой-то секрет.

— Это опять косвенное обвинение, и к тому же недопустимое, — возмутился Биркеншоу.

Найджел Трентам подался вперед, собираясь вступить в разговор, но адвокат крепко сжал его руку.

— Мы не клюнем на эту тактику уличных хулиганов, сэр Чарлз, которую вы принесли с собой из Уайтчапела.

Чарли вскочил с кресла со сжатыми кулаками и шагнул к Биркеншоу.

— Успокойтесь, сэр Чарлз, — резко бросил Баверсток.

Чарли остановился в шаге от Биркеншоу, который сидел не шелохнувшись. После секундного колебания он вспомнил совет Дафни и вернулся в свое кресло. Адвокат Трентама продолжал с вызовом смотреть на него.

— Как я уже сказал, — повторил Биркеншоу, — моему клиенту нечего скрывать. И, конечно же, ему не надо прибегать к физическому насилию, чтобы доказать свою правоту.

Чарли разжал кулаки, но голос его продолжал звенеть:

— Я все же надеюсь, что вашему клиенту придется ответить, когда главный судья спросит, почему его мать выплачивала крупные суммы какому-то человеку на другом конце земли, с которым она, как вы утверждаете, даже не встречалась. И почему Уолтер Слейд, шофер из загородного клуба «Виктория», возил миссис Трентам в приют Святой Хильды 20 апреля 1927 года вместе с маленькой девочкой в возрасте Кэти, которую звали Маргарет? И почему назад миссис Трентам возвратилась уже без девочки? Я бьюсь об заклад, что если мы попросим судью раскрыть банковский счет мисс Бенсон, то убедимся, что эти платежи начались с того самого дня, когда мисс Росс была записана в приют. Ну а то, что банковский счет был ликвидирован на той же неделе, когда мисс Бенсон умерла, — это мы уже знаем.

Баверсток опять испугался, что Чарли сорвется, и поднял руку, предостерегая его от новой вспышки ярости.

Биркеншоу, напротив, не мог сдержать улыбки:

— Сэр Чарлз, несмотря на то что вас представляет здесь адвокат, я все же раскрою вам пару домашних секретов, Для начала позвольте объяснить вам следующее: мой клиент заверил меня, что до вчерашнего дня он никогда не слышал о существовании мисс Бенсон. И потом, ни один английский судья не может раскрыть счет австралийского банка, если не доказано, что в обеих странах совершено преступление. Более того, сэр Чарлз, два ваших главных свидетеля, к сожалению, лежат в могилах, тогда как ваш третий свидетель, Уолтер Слейд, ни при каких обстоятельствах не приедет в Лондон, и вы не сможете вызвать его повесткой.

Ну, а теперь давайте перейдем к вашему заявлению, сэр Чарлз, о том, что присяжные будут удивлены, если мой клиент не станет свидетельствовать от имени своей матери. Я подозреваю, что они будут еще более удивлены, когда узнают, что основной свидетель и истец также не хочет отвечать на вопросы, касающиеся ее собственной персоны, по той причине, что она просто не помнит ничего или почти ничего из того времени, о котором идет речь. Я не думаю, что найдется судья, который захочет устроить мисс Росс такую пытку, чтобы на каждый вопрос, заданный ей, как свидетелю, слышать в ответ: «Извините, я не помню». А может быть, все это оттого, что ей просто нечего сказать? Позвольте заверить вас, сэр Чарлз, что мы будем только рады предстать перед судом, потому что вас там просто высмеют.

Взгляд Баверстока говорил Чарли, что его карта бита. Кэти по-прежнему сидела с непроницаемым выражением лица.

Медленно сняв очки, Баверсток принялся тщательно протирать стекла вынутым из верхнего кармана платком. Наконец он заговорил:

— Признаюсь, сэр Чарлз, что я не вижу достаточных причин для того, чтобы отнимать у суда время на это дело. Более того, это было бы безответственно с моей стороны — поступить подобным образом, если, конечно, мисс Росс не сможет предъявить какие-нибудь новые факты, подтверждающие правоту ваших заявлений. — Он повернулся к Кэти. — Мисс Росс, есть у вас, что сказать на этот счет?

Все четверо мужчин посмотрели на Кэти, которая сидела тихо и потирала большим пальцем об указательный, приложив руку к груди, чуть пониже подбородка.

— Прошу прощения, мисс Росс, — сказал Баверсток, — но мне кажется, что вы не поняли меня.

— Нет, нет, это я должна просить прощения, мистер Баверсток, — ответила Кэти. — Я всегда так делаю, когда нервничаю. Это напоминает мне о вещице, которую дал мне отец, когда я была совсем маленькой.

— О вещице, которую дал вам отец? — тихо переспросил Баверсток, не будучи уверенным, что правильно понял ее.

— Да, в качестве украшения. — Она расстегнула верхнюю пуговицу кофты и достала миниатюрный крест, висевший у нее на груди.

— Вам дал это ваш отец? — спросил Чарли.

— О да, — ответила Кэти. — Это единственное, что у меня осталось от него.

— Могу я посмотреть это украшение, с вашего разрешения? — спросил Баверсток.

— Конечно, — ответила Кэти и, сняв через голову золотую цепочку, передала крест Чарли. Он осмотрел его и только тогда отдал Баверстоку.

— Хоть я не специалист по наградам, но мне кажется, что это малый Военный крест, — заметил Чарли.

— Гай Трентам был награжден Военным крестом? — задал вопрос Баверсток.

— Да, был, — ответил Биркеншоу, — и ходил в ту же школу в Харроу, но его старый школьный галстук еще не доказательство того, что мой клиент является его братом. На самом деле, это ничего не доказывает и не может быть предъявлено в суде в качестве доказательства. В конце концов, можно найти сотни Военных крестов. Мисс Росс вполне могла подобрать такую награду у любого старьевщика в Лондоне, раз она собиралась подогнать факты биографии Гая Трентама под свою. Уж не думаете ли вы, сэр Чарлз, что мы попадемся на такой избитый трюк?

— Я могу заверить вас, мистер Баверсток, в том, что именно этот крест дал мне мой отец, — настаивала Кэти, глядя прямо в глаза адвокату. — Может, он и был не вправе носить его, но то, что он собственноручно повесил мне его на шею, — это я хорошо помню.

— Этот Военный крест никак не мог принадлежать моему брату, — впервые заговорил Найджел Трентам. — Более того, я могу доказать это.

— Что вы можете доказать? — спросил Баверсток.

— Вы уверены?.. — начал Биркеншоу. Но на этот раз Трентам остановил его, крепко взяв адвоката за руку.

— Я могу с успехом доказать вам, мистер Баверсток, — продолжил Трентам, — что лежащий перед вами крест не является тем, которым был в свое время награжден мой брат.

— И каким образом вы намерены сделать это? — спросил Баверсток.

— Крест Гая был уникальным. После того как он был награжден им, моя мать отправляла оригинал Спинксу, где по ее просьбе они выгравировали инициалы Гая на ребре одного из концов креста. Эти инициалы можно увидеть только с помощью увеличительного стекла. Мне известно это потому, что крест, которым он был награжден за Марнское сражение, все еще стоит на камине в моем доме на Честер-сквер. Если существовал его уменьшенный вариант, моя мать обязательно побеспокоилась бы, чтобы такие же инициалы были выгравированы и на нем. Причем точно таким же образом…

Все молча наблюдали, как Баверсток открыл ящик своего стола и достал из него лупу с ручкой из слоновой кости, которой он обычно пользовался при чтении неразборчивых рукописных документов. Подставив крест к свету, он один за другим осмотрел его серебряные концы.

— Вы совершенно правы, — признал Баверсток, вновь поднимая взгляд на Трентама. — Ваше дело доказано. — Он передал крест вместе с лупой Биркеншоу, который после внимательного изучения вернул его Кэти, слегка склонив перед ней голову. Повернувшись затем к своему клиенту, он спросил:

— У вашего брата были инициалы Г.Ф.Т.?

— Да, правильно. Гай Фрэнсис Трентам.

— Тогда мне остается только сожалеть о том, что вы раскрыли свой рот.