Птица-пересмешник

Эпилог.

— Ты можешь притиснуться ко мне поближе? — спросил он.

— Никак, Питер. Ты и так умудрился втиснуть два тела в спальный мешок, рассчитанный на одного. Куда уж ближе?

— Ну, вот так гораздо ближе, — сказал он, довольный.

Лунный свет струился на причудливо толстые, изогнутые деревья омбу, хранивших покой влюбленных, а ветви окружающих их кустов мерцали от множества светлячков.

— Когда ты в первый раз решила, что любишь меня? — спросил Питер, не боясь показаться банальным.

— Сразу, как только увидела, — с удивлением сказала Одри. — А почему ты спрашиваешь?

Питер осторожно поднялся на локте и взглянул на ее лицо.

— Сразу? — переспросил он, потрясенный услышанным. — Напомни, когда ты меня впервые увидела?

— Как когда? В то утро, когда ты пришел к Ганнибалу. Ты был таким лапочкой… Ну как брошенный щеночек.

— Вот спасибо, — холодно сказал Питер. — Это самый романтический комплимент, который я когда-либо слышал.

— Так я же не в том смысле. Я имела в виду — хорошенький щеночек, — запротестовала Одри. — Ну, такой, как в зоомагазинах, такой что невозможно удержаться от покупки!

— Понятно. Такой же кудлатый?

— Ну да. И такой же вислоухий и беспомощный. Он тебе на полу будет лужу делать, будет туфли грызть, а все равно — такая лапочка!

— Да что ты говоришь! Разве я в твоем присутствии когда-нибудь заикался о желании сделать лужу на полу? Или погрызть твою обувь — туфли, тапки, сапоги или что там еще?

— Да нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — сказала Одри. — Не притворяйся тупицей.

Пауза.

— Ну, хорошо. Ты знаешь, что происходит с этими очаровательными щенками после того, как их приносишь из зоомагазина? — продолжал Питер.

— А что?

— Из них получаются волкодавы.

— Я всегда мечтала о собственном волкодаве! — мечтательно сказала Одри.

— Ну а я вот не влюбился в тебя с первого взгляда, — самодовольно сказал Питер. — Ты показалась мне привлекательной, но не более того.

— Что-что, а я-то хорошо запомнила, как ты посмотрел на меня в первый раз. У тебя был взгляд похотливого развратника — точь-в-точь как у молодца-итальянца, только-только ставшего мужчиной, — сказала Одри.

— Ну уж нет! — возмутился Питер. — Я не глядел на тебя взглядом похотливого развратника.

— Глядел. И своим первым же взглядом не только раздел, но и затащил в постель, — сказала Одри. — Признаюсь, это было очень приятное ощущение.

— Я с тобой не согласен, — сурово сказал Питер. — Я никогда в жизни так не смотрел на женщину.

— Так я и подумала, — сказала Одри. — Поэтому мне и понравилось.

— Вот уж не думал, что наша первая с тобой ссора будет в спальном мешке, — сказал Питер. — Здесь и места-то маловато! Даже подушками не побросаешься!

— Согласна. В спальном мешке маловато места — и не только для ссоры, — жалобно сказала Одри.

— Ничего. При желании найти можно. Я покажу.

Воцарилась тишина.

— Ты мой маленький, мой миленький волчонок, — наконец сказала Одри.

— Да еще такой, который проявляет ловкость в стесненных обстоятельствах, — сказал Питер.

— Да еще какую ловкость! — согласилась Одри.

…Луна совершала свой неслышный путь по небу, и под ее лучами словно оживали деревья омбу — казалось, будто они переходили с места на место или собирались в группы, словно заговорщики. Светляки, будто крохотные карманные фонарики, освещали свой замкнутый мирок зеленым пульсирующим светом. На бескрайней черноте небосвода оставляли следы падающие звезды, а неподвижные сияли, словно сосульки, освещенные солнцем. Луна, прежде золотая, как лепестки подсолнуха, стала бледной, словно поганка.

Вдруг из глубины рощи омбу раздался голос — полусонный, словно первый утренний крик петуха:

— Послушай! — сказал Питер. — Как ты думаешь, что это такое?

— Как что? — спросила она.

— Пересмешники, — сказал Питер. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним. ЭТО ВЫПАЛО ИМ!