Птица-пересмешник. (Новый перевод).

Глава вторая Первое знакомство с Зенкали

Он проснулся, к своему удивлению, в пять часов и без видимого похмелья. Поскольку Зенкали вот-вот должен был показаться на горизонте, он быстро оделся, умылся и поспешил на нос корабля, дабы не пропустить волнующее мгновение. Воздух был неподвижен и прохладен. На темно-синей и гладкой, словно опал, поверхности моря сидели небольшие стайки морских птиц. Небо было бледно-голубым с оранжевыми пятнами там, где вставало солнце. По правому борту в нескольких милях от корабля лежал остров Зенкали. На каждом краю серповидного острова виднелось по вулкану. В утреннем свете весь остров выглядел темно-зеленым, с пурпурно-черными тенями, отбрасываемыми вулканами и горами. Остров был окаймлен белой кромкой прибоя — волны разбивались о, скрытый под поверхностью воды, коралловый риф, а каждый вулкан красовался в щегольском утреннем головном уборе из облаков. Словно зачарованный, следил Питер за восходом солнца, под лучами которого краски острова делались все более четкими и блестящими, а поверхность моря рассыпалась миллионами серебристых, как у рыбы, чешуек.

Капитан Паппас появился на мостике, глубоко зевая и почесывая пузо под расстегнутой рубахой. Его грудь и брюхо были покрыты густой черной шерстью, похожей на медвежью, а волосы на голове растрепались и стояли дыбом.

— С добрым утром! — прорычал он Питеру. — Ну, как самочувствие?

— Превосходное, — сказал Питер. — Лучше не бывает.

— А все греческий танец! — заявил капитан, будто рекламировал патентованное лекарство. — Он очень полезен для организма! Ну что, видишь Зенкали, а? Премилый остров, не правда ли? Через два-три часа будем в порту!

— Через три часа? — изумился Питер. — А кажется, он так близко!

— Нет, она не близко. Она будет гораздо больше, когда подойдем поближе, — сказал капитан. — Хотите завтракать, мистер Фокстрот? Проголодались, а?

Питер неожиданно почувствовал зверский голод.

— Да, неплохо бы позавтракать, — признался он капитану. — Так есть хочу, что съем битюга и даже с копытами.

— Я не знаю, есть ли это у нас, — нахмурился капитан при мысли, что его корабль может быть признан в чем-то ущербным. — я думаю, вы спросите кока, а?

…Через час Питер уже упаковал вещи и снова вышел на нос, чтобы понаблюдать, как суденышко пойдет через риф: для всякого, кто не искушен в мореходном деле, проход через риф кажется одновременно волнующим, пугающим и увеселительным мероприятием. Остров теперь казался огромным, купающимся в солнечном свете и в густой зелени, покрывающей сушу от кромки моря до горных вершин. Казалось, вся земля устлана редкостным ковром, где на зеленом фоне мерцают золотые, рубиновые, розовые, голубые, желтые цветы и узоры, — только тропики могут порадовать взор таким многоцветьем.

Приближающиеся и все увеличивающиеся пляжи блестели, словно слоновые бивни, а вода внутри рифа была бледно-голубой и настолько прозрачной, что ясно видно было коралловое дно. Сам риф был от шести до пятнадцати метров шириною и лежал примерно в полуметре под поверхностью моря. Напарываясь на острые, словно бритвы, кораллы, огромные буруны сначала вздымались, а затем рассыпались шипящей, брызжущей пеной. Качаясь, словно на гигантских качелях, на этой гигантской зыби «Андромеда III» бодро пыхтела параллельно пенящемуся, рычащему рифу, держась в то же время на почтительном расстоянии от него (где-то не менее двадцати пяти метров, иначе это напоминало бы уже картину кораблекрушения). Да, нужно отдать должное капитану Паппасу: при всех его недостатках проход в зенкалийском рифе он знал как свои пять пальцев. Он вел суденышко вдоль берега, пока они не достигли просвета в длинном волнующемся ковре из пены. Разрыв был не более тридцати метров шириной, через который с пугающим ревом пробивались огромные валы, а затем, уже внутри рифа, рассыпались пеной и сверкающими брызгами.

Капитан резко развернул «Андромеду» и на всем ходу вошел в проем. Там они еще немного покачались на синих мускулах волн и выскользнули на гладкую, сияющую, как алмаз, поверхность лагуны.

— Ну что, понял, какой я классный мореход? — прокричал капитан Паппас с мостика, и лицо его озарила широкая улыбка победителя.

— Еще бы! — крикнул в ответ Питер.

— Все греки — классные мореходы… Самые лучшие мореходы в мире! Ну, еще пять минут — и становимся на якорь, а? — Он помахал Питеру рукой, похожей на окорок, и исчез в крохотной рулевой рубке.

«Андромеда» пересекла прозрачные воды лагуны и вскоре вошла в залив Пересмешник, на берегу которого раскинулись порт и столица Зенкали — Дзамандзар. Судно обогнуло мыс с внушительным зданием из розового камня на вершине (наверное, это и есть дворец, подумал Питер), и взору путешественника открылись залив и каменные бастионы, охраняющие вход в гавань; позади них по плавно изгибающимся холмам рассыпались разноцветные дома города. Дома были из досок, с крышами из пальмовых листьев, кое-где виднелись более прочные сооружения из коралловых блоков. Каждый дом был выкрашен в свой цвет, так что издали казалось, будто между кустами бугенвиллеи[9], сиреневыми деревьями жакаранды[10] и кровавыми «огненными[11]» деревьями в цвету кто-то разбросал детские кубики.

Питер был очарован. Увиденное превзошло все его самые смелые мечты. Да, этот город не просто можно назвать городом — им вполне можно гордиться, он не похож ни на один другой в мире! Еще не сойдя на берег, Питер уже почувствовал сердечную привязанность к столице Зенкали, хотя не вдохнул еще его запахи, а ведь он по собственному опыту знал, сколь важен запах для восприятия любого города, маленького или большого.

Впрочем, зрительное впечатление было столь сильно, что никакой запах не мог бы разочаровать его. Между тем «Андромеда III», со скрежетом и плеском бросив якорь, развернулась и спокойно встала у причала. Теплый ветер донес до Питера запах Зенкали. Это была дурманящая смесь: подобно тому как хитроумный узор персидского ковра соткан из нитей самых восхитительных оттенков, так и аромат Зенкали был соткан из самых замысловатых запахов. Пахло пальмовым и кокосовым маслом, какими-то диковинными цветами, запахом солнца на сухих табачных листьях, древесным углем, ананасами, папайей, манго, лимонами, морской солью, свежевыловленной рыбой, печеным хлебом, сточными канавами, ослиным пометом, утренней росой и многими другими ароматами, которые он не успел разгадать, потому что перед ним на палубе возник рослый лоснящийся зенкалиец. Очевидно, это был кто-то из здешних чиновников, ибо он был облачен в темно-синюю форменную куртку, украшенную белыми аксельбантами, белые шорты, голубые чулки до колен и коричневые башмаки, отполированные до блеска, как и его лицо, а на голове у него красовалась алая феска. В руке он довольно неуклюже держал длинную полую трость, в щели которой торчала сложенная бумага.

— Приветствую вас, мистер Флокс, добро пожаловать, сахиб, — посыльный, изящно отдал честь.

— Спасибо, — сказал машинально Питер, подняв в ответ руку в знак приветствия. Посыльный протянул ему тот конец трости, из которой торчало письмо.

— Здесь для вас грамота, сахиб, от масса Ганнибала, сахиб, — объяснил гонец.

Питер осторожно извлек послание из трости и развернул его. Это был листок плотной бумаги цвета слоновой кости с текстом, написанным изящным, каллиграфическим почерком.

— «Дорогой Флокс, — прочел он. — Добро пожаловать! Ни о чем не беспокойтесь. Просто следуйте за человеком с тростью. Г.».

Посыльный широко улыбнулся Питеру:

— Масса, ходить, идти за мной, — сказал он. — Мы идти домой к масса Ганнибал, мы ехать в королевской повозке. За нами доставить багаж масса.

Удивленный до предела, Питер последовал за человеком с тростью. Сойдя на причал, он увидел, что их дожидаются двое рикш — два дюжих зенкалийца. Питер сел в одну коляску, похожую на бамбуковое кресло на колесах, посланник — в другую, и вот они уже катят с ветерком по улицам города.

Достигнув окраины, рикши свернули на широкую, гравийную дорожку и остановились у длинного двухэтажного дома, приютившегося в роще гигантских баньяновых деревьев[12], стволы которых напоминали массивные свечи, оплавившиеся и слившиеся вместе. Посланник повел Питера вверх по парадной лестнице, затем по широкой веранде, где воздух был напоен ароматами всевозможных цветов, растущих в глиняных горшках каждый размером с ванну, в корзинах, развешанных по всей веранде. У двухстворчатой парадной двери посланник остановился и, вынув из кармана серебряный свисток, сыграл на нем короткий, но сложный сигнал приветствия. Каждая створка двери была выполнена в виде украшенной искусной резьбой яванской ширмы. Пока они ожидали, Питер залюбовался крупными голубыми бабочками, похожими на лоскутки неба, — они то взмывали вверх, то устремлялись вниз, облетая цветы и изредка садясь на них отдохнуть и напиться нектара.

Наконец дверь отворилась, и в проеме показался слуга-зенкалиец в накрахмаленной белой униформе с алым кушаком. Взглянув на Питера, он улыбнулся и слегка поклонился:

— С добрым утром, сахиб, мистер Флокс, ты иди, иди, пожалуйста, сюда… Маса иди жди тебя.

Он повернулся и повел Питера по длинному коридору, стены которого были украшены длинными китайскими картинами на шелке. Картины слегка колыхались на ветру, под ними стояли большие китайские вазы с великолепными орхидеями, тончайшие оттенки которых гармонировали с картинами.

Слуга остановился у двери, почтительно постучал и, склонив голову набок, прислушался.

— Ступай прочь, — прорычал изнутри грозный голос. — Ступай прочь, безграмотная бестия… убирайся, нечестивый язычник, подальше от сего обиталища боли и страданий, и что б я больше не видел твою жалкую черную троглодитскую рожу!..

— Это масса Ганнибал, — сказал слуга с видимой гордостью. Очевидно, его не пугали ни грозный голос, ни дикие распоряжения, он приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

— Ступай прочь… СТУПАЙ ПРОЧЬ!!! — прорычал все тот же голос. — Убирайся, сопливый недоносок! Не смей вилять хвостом передо мною, твоя вина неизгладима! Твое счастье, что я добр и благороден, иначе я давно бы упек тебя на двадцать лет на каторгу за покушение на убийство!

— Неужели это Ганнибал Олифант так изощряется? — изумился Питер.

Слуга терпеливо дождался, пока голос хоть ненадолго смолкнет, и произнес:

— Пожалуйста, сахиб, мистер Флокс, он уже пришел.

Последовала краткая пауза, после чего голос снова заревел:

— Ну не стой же там, ты, смертоносный неграмотный, давай нового массу сейчас же, слышишь?

Слуга распахнул дверь и ввел Питера в просторную великолепную комнату метров восемнадцати в длину и девяти в ширину, с невероятно высокими потолками, под которыми лениво гоняли воздух вентиляторы с лопастями, похожими на мельничные крылья. Полированный паркет был устлан множеством пестрых персидских ковров, очевидно достойных того, чтобы выкупать ими королей из плена. Мебель была по преимуществу кашмирская, из темных пород дерева, покрытая затейливой резьбой; на всех диванах и стульях лежали подушки — разноцветный тайский шелк. Стены были увешаны диковинными масками, великолепными картинами импрессионистов, китайскими шелковыми свитками, тибетскими колесами для молитвы, старинными мушкетонами, копьями и щитами. Вдоль стен стояли застекленные шкафы с резными фигурками из слоновой кости, изящной керамикой и книгами в разноцветных переплетах. Книги также стопками громоздились на полу.

В одном конце комнаты стоял большой письменный стол, заваленный кипами бумаг, журналов и научных публикаций. В одной из стен было пять высоких французских окон, выходивших на веранду, за которой раскинулись зеленые ковры лужаек и красочные гобелены цветущих кустарников, спускавшиеся к овальному, выложенному терракотовыми плитками бассейну. В центре бассейна красовался, отливая на солнце серебром, пятиметровый фонтан, по форме напоминавший королевскую лилию.

У одного из отворенных окон стояло резное кресло-качалка из бледно-янтарного цвета дерева, с подлокотниками в виде павлинов, распустившиеся хвосты которых образовывали большую веерообразную спинку. В этом умопомрачительном кресле, утопая в груде пестрых шелковых подушек, возлежал сам Ганнибал Губерт Гильдебрандт Олифант[13], занимавший высокий пост политического советника короля и правительства Зенкали. Одет он был в белую хлопчатобумажную рубашку с широкими рукавами, подпоясанную блестящей батиковой тканью; на ногах — расшитые красным и золотым яванские туфли с загнутыми кверху носами. Он был невысок и очень широкоплеч, с массивной головой, увенчанной гривой седых волос. Орлиный нос, большой подвижный, чувственный рот с презрительно опущенными уголками. Из-под кустистых бровей с насмешливым высокомерием смотрят сверкающие черные цыганские глаза. При встрече с ним вам начинало казаться, будто посреди холодной ночи вас обдало жарким пламенем костра. Рядом с хозяином стоял стол, на котором возвышались бутылки и серебряное ведерко со льдом. Вокруг его кресла лежали — бульдог, далматиннец, ирландский волкодав, два пекинеса, четыре королевских спаниеля и гигантский тибетский мастифф, такого размера, что Питеру показалось, будто это ручной медведь.

Среди собак на большой подушке абрикосового цвета сидела, обняв колени, одна из прекраснейших девушек, каких когда-либо видел Питер. Обладая приятной наружностью и не будучи обделен природным обаянием, Питер в свои двадцать восемь лет не испытывал недостатка в женском внимании, но от взгляда на эту милую стройную красавицу у него перехватило дыхание. Ее нежная, как у персика, кожа была обожжена солнцем до цвета полированной бронзы; темные волосы, заколотые золотой булавкой, ниспадали до пояса, слегка волнуясь, как водовороты в залитой лунным светом реке. У нее был маленький, слегка приплюснутый носик с мелкими крапинками веснушек и смешливый рот. Но больше всего запоминались ее большие миндалевидные глаза: подчеркнутые снизу высокими скулами и окаймленные сверху темными, будто выписанными бровями, глаза были густого дымчато-голубого, почти фиолетового цвета, а крохотные черные зрачки, казалось, еще увеличивали их в размере. «Теперь самое важное, — подумал Питер, — это выяснить, не замужем ли она за каким-нибудь потным мужиком-дебилом, который не стоит ее левого мизинца, и не скрывается ли за ее неземной красотою голос базарной торговки или, не ровен час, дурной запах изо рта». Внезапно насмешливый голос Ганнибала Олифанта вывел его из состояния транса.

— Ну что, так и будешь стоять как умственно неполноценный? Да, мисс Дэмиэн неотразима, я с тобой согласен. Но может, ты и мне соизволишь уделить хоть толику внимания? Чего застыл как вкопанный? Подойди сюда, не стесняйся! Что я, должен рвать себе голосовые связки, чтобы докричаться до тебя?

Питер с усилием взял себя в руки и прошел через комнату туда, где медленно покачивалось кресло-качалка.

— Итак, — сказал Ганнибал Олифант, протягивая левую руку для рукопожатия, поскольку правая была забинтована, — итак, ты Флокс, да? Племянник сэра Ос-бер-та?

То, как Ганнибал врастяжку произнес имя его дядюшки, насторожило Питера. Он вспомнил презрительные слова дяди, — «на помощь этой тупице Олифанту», и решил говорить осмотрительно.

— Да, сэр, — сказал он, — но я надеюсь, что вы из-за этого не станете ко мне плохо относиться.

Ганнибал бросил на гостя острый взгляд, затем его глаза блеснули и он сказал приказным тоном:

— Зови меня просто — Ганнибал, — Здесь меня все так зовут.

— Да, сэр, — сказал Питер.

— Сядь, садись. Одри, приготовь парню выпивку, — сказал Ганнибал, устраиваясь поудобнее на своих подушках.

Девушка встала и смешала Питеру ром с кока-колой. Она протянула ему напиток с такой очаровательной улыбкой, что бедняга чуть не выронил стакан.

Ганнибал, плавно покачиваясь в кресле, смотрел на эту сцену с язвительной улыбкой.

— Ну, — сказал он, потягивая свой напиток, — так за каким же чертом сэр Осберт, благослови его Господь, прислал тебя сюда?

Питер выглядел удивленным..

— Как «зачем»? На помощь вам, — сказал он озадаченно. — Я так понял, что это вы просили прислать вам помощника.

Ганнибал поднял брови, похожие на растрепанные белые флаги.

— Вот как? — возмутился он. — Как вы считаете, Одри, разве я похож на человека, который нуждается в помощи?

— А вы что, уже забыли вам только что нужна была помощь? — уколола его Одри, и Питер с радостью отметил ее легкий ирландский акцент.

— Видишь ли, — Ганнибал махнул забинтованной рукой в сторону Питера, — у нас тут действует идиотский указ, запрещающий применять любые инсектициды. Вот и ринулись на наш остров тучи вредоносных тварей — чувствуют, что здесь они в безопасности, и не жалеют сил, чтобы завоевать нас. Ей-богу, такому сюжету обрадовался бы сам Герберт Уэллс! Вот только нынче утром сюда ворвался огромный-преогромный шершень — полосатый, точно беглый каторжник в арестантской робе, — и собирался меня убить. Я мигом кликнул слугу, чтобы тот защитил своего господина, и этот дурак с помощью теннисной ракетки сбивает это прожорливое насекомое прямо мне на грудь.! Ну, не пещерный житель, а? Опасаясь, что он вонзится мне в сердце, я стал отрывать его от себя, и в результате он всадил мне в руку жало размером с гарпун! Хорошо, Одри была тут — она немножко умеет оказывать первую помощь. Не будь ее — пришлось бы оттяпать руку по самый локоть!

— Да не обращай внимания на этого Ганнибала, — сказала девушка, взяв на руки одного из пекинесов и так ласково прижала его к груди, что тот заурчал от удовольствия. — Он принадлежит к числу самых несносных людей на всем острове и виртуозно владеет искусством делать из мухи слона.

— Да, этим ирландским мужланкам не откажешь в умении язвить, — произнес Ганнибал, печально глядя на девушку, а затем повернулся к Питеру.

— Ну, рассказывай все без утайки, — начал он. — Твой надоедливый дядюшка послал тебя шпионить за нами?

— Да что вы, — перебил Питер, — разве я похож на шпиона? Если бы мой дядюшка попросил меня об этом, я наотрез отказался бы ехать.

— Ну ладно, ладно, не обижайся, — примирительно сказал Ганнибал, — просто твой дядюшка посылал мне «в помощники» уже троих. Как только я узнавал, чем они тут занимаются, я тут же приказывал им складывать манатки и убираться с острова!

За этой репликой последовала пауза.

— Это правда, — мягко сказала Одри.

Питер взглянул на нее и вздохнул:

— Да я и сам знаю, что мой дядюшка старый, законченный ублюдок, но, уверяю вас, я не являюсь его человеком и не разделяю его взгляды.

Ганнибал ухмыльнулся в ответ:

— Пойми меня правильно, мальчик. Твой дядюшка ненавидит цветных, а я их уважаю.

Питер вспомнил поток брани, который Ганнибал обрушил на голову своего слуги-зенкалийца и с какой невозмутимостью тот все это проглотил. Очевидно, у Ганнибала действительно были какие-то особые отношения с черномазыми.

— Ну, — умиротворенно сказал Ганнибал, — считай, что разговора об этом между нами не было. Теперь можем поговорить спокойно. Скажи: почему ты захотел приехать сюда, в эту Богом забытую, дурно управляемую, кишащую черномазыми дыру?

— Мой друг, Гюго Шартри. Он провел здесь месяц и, вернувшись, расписал мне это место как уголок тропического рая. Да я и сам убедился в этом! Если бы я не знал, что все это — правда, я бы думал, что это сон.

— Милый ты мой, — скорбно сказал Ганнибал. — Я тебя понимаю! Я, как и ты, мечтал о райском уголке, всю жизнь провел в поисках земного эдема, а что в итоге? А в итоге заканчиваю свой жизненный путь в этом Богом забытом захолустье, замурованный, как бабочка в куске янтаря; сколько лет я тут, я уж и не припомню.

— Все это фигня, и ты прекрасно знаешь, что все это фигня, — с улыбкой сказала Одри.

— Фигня?! — переспросил Ганнибал. — Да кто тебя… Да где ты научилась таким выражениям?!! И что это такое — фигня?!

— У вас же и научилась, — посмеиваясь, парировала Одри. — А значит это только то, что вы обожаете это место и всех, кто тут живет, и, пока вам платят, никуда отсюда не уедете.

— А ты уверена, что мне платят. Ведь приходится влачить нищенское существование, отчаянно пытаясь свести концы с концами — сказал Ганнибал, окинув взглядом необъятную комнату.

— Так что же здесь вызывает ваше недовольство? — поинтересовался Питер, готовый принять слова Ганнибала за чистую монету.

— Все, — пространно произнес Ганнибал.

— Вздор! Да не слушай его, — сказала Одри. — Богат, как Крез, да к тому же имеет возможность бить баклуши, вот и сует свой нос во все интриги и козни, что здесь плетутся и затеваются! Да еще жалуется на все на свете! Вот когда перестает жаловаться на все на свете — тут уж пора бить тревогу…

— Видишь, какова благодарность! — сердито сказал Ганнибал. — У тебя волосы дыбом встанут, когда поймешь, с чем я здесь сталкиваюсь. Уверяю, милый мой юноша, если есть где-то девятый круг Дантова ада — да что там круг ада, истинный конец света! — так это Зенкали. Туземцы все, как один, по-прежнему живут в пещерном веке, а самые умные из обитающих здесь европейцев лишь на ступеньку выше форменных кретинов. Умоляю, не пытайся искать здесь какие-либо признаки культуры!

— Что ж, — сказал Питер. — Если мне тут работать, нужно быть готовым к самому худшему. А что я должен сделать в первую очередь?

— Да ничего особенного, — мрачно ответил Ганнибал. Он встал, наполнил стакан и стал расхаживать по комнате, временами останавливаясь, чтобы почесать носком туфли ту или иную дремлющую собаку. — Сейчас я отвезу тебя к Кинги, а затем заскочим в Дом правительства на свидание с Его Превосходительством. Должны же они с тобой познакомиться. Все, что от тебя требуется, — быть с ними повежливей. Все они безобидны. Но ситуация здесь далеко не безобидная.

Он снова сел в качалку и, нахмурившись, принялся раскачиваться. Потом возобновил свой монолог:

— Зенкали собирается получить самоуправление. Другого пути нет — этой идеей загорелось слишком много людей, ничто не остановит их, да это и не нужно. По сути дела, еще несколько месяцев назад у них уже было самоуправление, оставалось только дождаться официального признания. Я же просто сидел, задрав ноги, и давал кое-какие советы, когда меня спрашивали, и ждал, когда наступит этот великий день. И вдруг спокойное течение событий закончилось: какой-то чертов дурак в Уайтхолле выдвинул идею строительства аэродрома. Ты что-нибудь слышал об этом?

— Только от капитана Паппаса, — сказал Питер. — Он рассказывал, что вся эта затея замешана на мошенничестве.

— Похоже на то, — фыркнул Ганнибал. — Подумать только, столько лет они считали Зенкали абсолютно бесполезным с военной точки зрения, и вдруг на тебе: оказывается, это стратегически важная точка! Хотят соорудить этот чертовски большой аэродром, в запоздалой попытке не пустить русских в Индийский океан. Я лично считаю, что сама по себе постройка аэродрома и все что с этим связано, нанесет вред острову, тем более, что военные явно запоздали с этой затеей.

— Вы все время это повторяете, но никогда не объясняете почему, — вмешалась Одри.

— Да как тут объяснишь… Только пикни — сразу причислят к брюзжащим мракобесам, бросающим вызов всякому прогрессу и всяким переменам! Уверяю вас я не такой. По-моему, во всем мире слишком много лицемерят, говорят о «прогрессе», а надо бы, чтобы побольше людей посидело и подумало, не является ли в большинстве случаев «прогресс» самым банальным регрессом. Взять хотя бы наш случай! Пусть весь остальной мир ненадолго отложит свои дела и задумается над уникальным положением Зенкали. Я не ошибся! Зенкали — действительно уникальное место! Скажите мне по совести, где вы еще найдете страну с такими преимуществами? Во-первых, место настолько удаленное от путей-дорог, что до недавнего времени никому до него не было дела. Во-вторых, никаких достойных внимания расовых проблем! А если фангуасы и гинкасы иной раз и возьмутся за копья, так это не всерьез, а понарошку, чтобы потешить мужскую гордость!

В-третьих, у нас, к счастью, нет ни минералов, ни нефти, а значит, мы не представляем интереса ни для одной крупной державы, которая в противном случае прибрала бы нас к рукам.

В-четвертых, у нас полная занятость, не считая, конечно, хронических алкоголиков да стариков, которые не могут работать. В-пятых, у нас нет тяжелой промышленности и почти нет легкой, а потому ничто не отвлекает людей от матушки-земли. В основе нашего общества по-прежнему лежит сельскохозяйственное производство, которое не только полностью обеспечивает нас продуктами (за одним-двумя незначительными исключениями), но и позволяет продавать кое-что на экспорт. В-шестых, и это самое главное, Бог послал нам — и только нам, — дерево амела, из которого проистекает все благополучие острова.

Ганнибал снова встал с кресла-качалки и принялся беспокойно ходить взад-вперед по комнате. Наконец он остановился и сделал большой глоток, поставив одну ногу на могучую спину тибетского мастиффа.

— Так что заруби себе на носу, юноша! Единственная по-настоящему ценная вещь на этом острове — дерево амела! От его экспорта мы получаем большие прибыли, позволяющие Зенкали поддерживать положительное торговое сальдо и обеспечивающие каждому зенкалийцу курицу в супе, как говаривал Людовик XIV. Благодаря этому замечательному дереву мы почти не знаем, что такое подоходный налог, да и пошлины на импорт являются чисто символическими. Из года в год экспорт дерева позволяет поддерживать наш бюджет на чрезвычайно выгодном для островитян уровне.

— Все это правильно, — сказал Питер, осмелевший после второй порции. — Но так ли уж мудро, чтобы будущее острова зависело от одной-единственной культуры?

— А почему бы и нет? — в свою очередь спросил Ганнибал. — Возьми Маврикий. Он почти полностью зависит от сахарного тростника. Один циклон — и вся экономика острова подорвана. Но здесь другое дело, — здесь не бывает циклонов, а для того чтобы они появились Земля должна начать вращаться в другую сторону. Вот почему я считаю этот остров уникальным. Не лезьте в его дела, и он будет жить припеваючи! Но если мы допустим, что этот идиотский аэродром будет построен, то ничего, кроме всеобщего несчастья, нас не ждет.

— Ну так объясните почему! — настаивала Одри. — Вы так и не сказали нам, почему.

— Дорогая моя, — сказал Ганнибал. — Если ты думаешь, что это будет тихий, мирный аэродром, с которого будет очень удобно гонять по выходным за покупками, в Джакарту, то ты ошибаешься. Это будет крупное военное сооружение. Чтобы вообще построить этот чертов аэродром, для начала нужна довольно мощная гидроэлектростанция. Как только у нас появится мощный источник электроэнергии, сюда тут же потянется промышленность. А куда хищный промышленник запустит свою лапу, там разорение и нужда, ясно тебе? Далее. Аэродром нужно снабжать. Как же они собираются это сделать? Пробив в рифе огромную дыру, чтобы могли проходить крупные суда и становиться здесь на якорь. Так в одночасье мы становимся укрепрайоном вроде Плимута, с крупным аэродромом, полным истребителей, а значит, случись какой конфликт — и мы немедленно становимся мишенью для врага. Кроме того, представь себе пять-шесть тысяч изнывающих от скуки бравых летчиков и моряков: ты понимаешь, что это значит? Нет, я решительно против этой затеи! Всеми печенками, всеми фибрами души! Но боюсь, меня никто не послушает! А уж теперь, когда этот проходимец Лужа протянул к пирогу свои жирные пальчики, я опасаюсь и думать о последствиях.

— Правда ли, что он прибрал к рукам единственную долину, где можно построить гидроэлектростанцию? — спросил Питер.

— Боюсь, что так, — угрюмо сказал Ганнибал. — Чего теперь говорить, я сам во всем виноват! Я так увлекся, объясняя Кинги, насколько опасна затея со строительством аэродрома, что не позаботился о многих других важных вещах. Я должен был бы убедить Кинги ввести эмбарго на продажу земель, по крайней мере пока мы не придем к определенному решению. Как бы то ни было, этот отъявленный мошенник Лужа успел сделать несколько умных спекуляций и скупил этот район по дешевке. Никому не нужны были эти проклятые долины, их никак нельзя использовать — хотя бы потому, что до них очень трудно добраться. Так Лужа и скупил эти земли за бесценок. Вот увидишь, это еще приведет к большой склоке!

— Почему? — спросил Питер. — Я имею в виду, что, кроме очевидных причин, есть еще какие-то?

— Видишь ли, Флокс, в чем дело… Как тебе, должно быть, известно, между племенами гинка и фангуа есть некоторые трения. Наш дорогой Лужа из фангуа, а земли он купил у вождя гинка Гоусы Маналовоба. Вполне естественно, когда старина Гоуса — сам порядочный плут, надо отдать ему должное! — обнаружит, что Лужа надул его на несколько сот тысяч фунтов, он с этим не смирится. Конечно, сделай это кто-то другой, он тоже был бы не в восторге, но Лужа — особая статья. Если бы мы провели опрос общественного мнения, кто самая непопулярная фигура на Зенкали, то и фангуасы, и гинкасы единодушно назвали бы имя Лужи. В нем есть что-то отталкивающее, его, наверное, выгнали бы даже из колонии прокаженных. Большинство зенкалийцев — а то и все — согласится со мной, что его надо было задушить подушкой еще в колыбели.

— Капитан Паппас рассказывал, что он получил огромную взятку от строительной фирмы, чтобы строительство поручили именно ей, — сказал Питер. — Это действительно так?

— Более чем вероятно, — сказал Ганнибал. — Правда, это самые последние слухи, так что никто еще ничего не проверял. А если и проверят — не исключено, что он выкрутится! Этот Иудушка Искариот сумеет представить себя святым Франциском Ассизским.

— Так почему же он министр развития, раз он такой плут? — спросил Питер.

— С легкой руки Кинги, — хмуро сказал Ганнибал. — Он, как монарх, прекрасно разбирается в политических манипуляциях, но и иногда совершает такое, что у меня волосы дыбом становятся. Когда он, надо сказать ко всеобщему ужасу, назначил Лужу министром, я спросил его почему, и он ответил, что самых отъявленных жуликов лучше держать в поле зрения и давать им достаточно хлебные должности — пусть, из-за боязни их потерять, немного поступятся своей нелегальной деятельностью. Надо отдать должное Луже: до последнего времени он не слишком вылезал за рамки приличия, но боюсь, шанс сделаться миллионером стал для него слишком большим искушением. Предвидя бурные денечки, я предупредил об этом Кинги, но он и слушать не захотел. Похоже, он почему-то считает, что аэродром и все с ним связанное пойдут на благо Зенкали и что его долг — осчастливить родной народ. Знаешь, порой он слишком серьезно воспринимает свою роль, и тогда всегда совершает ошибки.

— Но еще хуже, когда он начинает потакать своему чувству юмора, — сказала Одри. — Помнишь, сколько шуму он наделал, введя институт мальчиков-грамотеев?

— Мальчиков-грамотеев… Это еще кто такие? — спросил заинтригованный Питер.

— Один из них привез тебя сюда, — сказал Ганнибал. — Мальчики-грамотеи — это своего рода королевские курьеры. Все началось с того, что Кинги начитался книг о первопроходцах Африки — Стэнли, Ливингстоне и им подобных.

Он узнал, что эти люди переняли у африканцев обычай посылать друг другу вести, пряча их в специальных полых расщепленных тростях, загорелся этой идеей и ввел институт курьеров с тростями для переноски сообщений и сопровождения гостей. А так как на здешнем жаргоне любой текст — будь то письмо или книга — называется грамотой, их и назвали «мальчики-грамотеи Кинги». Более образованные зенкалийцы в лежку лежали от смеха: они сказали, что это возвращение в каменный век и что в глазах других народов зенкалийцы станут посмешищем. На это Кинги тут же дал ответ, по-моему не лишенный остроумия. Он сказал, что европейцы всегда свысока поглядывали на «цветных»: мол, те даже порох не смогли выдумать; ну и что, что мы порох не выдумали, зато мы выдумали полую трость для переноски сообщений! Надо гордиться нашим наследием, а не стыдиться его! Однако, как бы ни было очаровательно и озорно его чувство юмора, оно может иногда привести к непредсказуемым результатам.

Вот, например, на днях племя гинка высказало недовольство по поводу налога на землю. Так вот мне пришлось срочно вмешаться когда я услышал, что Кинги предложил возродить каннибализм и съедать тех, кто уклоняется от уплаты.

Одри запрокинула головку и расхохоталась.

— Господи, как же вы справились? — заинтересовался Питер.

— Ну, это было нелегко, — ответил Ганнибал, взяв на руки одного из спаниелей и поцеловав его в нос. — Надо знать, как подойти к Кинги… Он любит бахвалиться своей прогрессивностью, вот и нужно было этим воспользоваться. Я, конечно, отлично понимал, что это шутка, но остальные-то приняли все за чистую монету! Видели бы вы, что творилось в Доме правительства… переполох — слишком мягко сказано… Его Превосходительство так разозлился, что готов был рвать и метать… Ну что ж, я отправился во дворец, облачившись в одежду чиновника из управления колониями…

Он сунул большой палец в воображаемый жилет, поправил воображаемое пенсне, перешел на высокий раздраженный тон, каким мог говорить только уроженец окрестных с Лондоном графств, к тому же получивший образование в самых лучших колледжах и университетах.

— Дела, — продекламировал он, — выходят из-под контроля, дикари совсем отбились от рук, бросают камни и так далее, один старик-черномазый сильно порезался серпом, которым размахивал! В общем, почти как восстание сипаев в Индии, только масштаб не тот… Короче, Кинги притворился, что впадает в ярость… в такую ярость, в какую только может впасть человек его размеров… и пригрозил возродить каннибализм. Вот тут-то ваш покорный слуга и вмешался по-умному, ненавязчиво, — объяснил ему, что нормально застрелить парня в честном бою или даже подсыпать ему отравы, если представится такая возможность. Но поедание противника… Боже мой, нет… совершенно неэтично… не цивилизованно… не по-английски.

Ганнибал запрокинул голову и радостно засмеялся над собственной имитацией, и так заразительно было его веселье и так по-детски была гордость за свое выступление, что Питер почувствовал, что тоже смеется — над Ганнибалом и вместе с ним. Питер почувствовал, что ему нравится этот любопытный человек. Личность Ганнибала была неуловимой, как ртуть, и часто трудно было понять, говорит ли он всерьез или исторгает очередной поток риторики, что, следовало думать, доставляло ему огромное наслаждение.

— Ну и как Кинги воспринял это? — усмехнулась Одри.

— Ему понравилось, — ответил довольный Ганнибал. — Сказал, что с тех пор как он закончил Итон, никто не рисовал ему лучшего образа создателя Империи.

— А как насчет каннибализма? — спросил Питер.

— Ну, он неохотно согласился отказаться от этой идеи. По-моему, единственная причина, почему он хотел на время ввести каннибализм, заключалась в том, чтобы испытать рецепт, доставшийся от прапрабабки, которая, судя по всему, была Джеком Потрошителем в юбке… Если, конечно, она носила юбку… Начинается как-то так: «Возьмите пять штук павших противников, желательно еще тепленьких… — Когда я объяснил ему, что это будет убийство, он возразил: мол, трупов как вещественных доказательств не останется, следовательно, нет и состава преступления! Да, иногда он бывает просто невыносим!

— Так что ж, все закончилось благополучно? — спросила Одри.

— Вроде да, — сказал Ганнибал. — После того как старый плут насмеялся от души. Но я удивлюсь, если он не заговорит об этой идее снова, когда они получат самоуправление. Вероятно, это будет один из его первых указов, просто чтобы заставить Дом правительства содрогнуться. Кинги нравится губернатор, но ему также нравится заставлять его дергаться. Главное — бедняга здорово обижается на шутки, но как только ты с ним познакомишься, тебе самому захочется его поддеть. Так что, по моему мнению, не стоит слишком винить Кинги.

— Ну так отправляйтесь же во дворец, коли намереваетесь, — сказала Одри.

— Да, да не суетись ты, женщина, — недовольно сказал Ганнибал, — где этот проклятый убийца?… Могила!… Мо-ги-ла!… МОГИЛА!!! Ах, вот ты где!

Могила, услышав свое имя, появился среди мебели столь же внезапно, как джинн из бутылки:

— Масса звать?

— Да, да, — сказал Ганнибал. — Я и масса Флокс сейчас поедем в Королевский дворец, понял? Приготовь королевские кареты, да поживей!

— Да, сахиб, — Могила исчез.

— Ну что ж, милый юноша, — сказал Ганнибал, зажигая длинную тонкую сигару. — В путь! Так, а где моя шляпа? Эти олухи вечно прячут мои вещи… Ах, вот она!

Он извлек из-под кресла большой потрепанный викторианский тропический шлем и увенчал им свою седую гриву.

— Ко мне, мои милые собачки! — внезапно проревел он. — Добрый дядюшка Ганнибал берет вас на прогулочку!

Вся собачья свора мигом вскочила и со звонким лаем окружила хозяина — добрый дядюшка Ганнибал казался островом в море виляющих хвостов.

— Какие у тебя планы на завтра, Одри? — спросил Ганнибал, силясь перекричать собачий лай.

— Да вроде никаких, — с удивлением ответила та. — А что?

— Сделай одолжение, — серьезным тоном сказал Ганнибал. — У меня работы выше головы. Поручаю тебе на завтра мистера Флокса… Покажи ему интересные места на острове… познакомь его со всеми Ну, в общем, не мне тебе объяснять… К тому же юноше будет приятно, что ему уделяет внимание такая девушка.

— Но… — с сомнением начала она, — я не знаю, хочет ли этого Питер.

— Я бы с удовольствием, — поспешно сказал Питер. — Нельзя было придумать ничего лучшего. И обещаю не задавать слишком много дурацких вопросов.

— Ну, если ты уверен, что не хочешь исследовать все сам…

— Нет-нет, ничто не сравнится с экскурсией по новому месту, — улыбнулся Питер. — И я уверен, что вы лучше всех подходите для того, чтобы показать мне его и ввести в курс дела.

— Не знаю, оправдаю ли я ваши надежды, — сказала Одри. — Итак, завтра в восемь утра, подойдет?

— Превосходно! — сказал Питер.

Сопровождаемый собачьей сворой, Ганнибал двинулся по залу и спустился по ступенькам, ведущим на веранду. Внизу уже ждали рикши — два мускулистых зенкалийца.

— Едем в Королевский дворец, — распорядился Ганнибал и сел в одну из тележек. — Быстро-быстро, а то масса убьет вас.

— Поняли, поняли, — с ухмыляясь ответили юноши.

Питер тоже сел в тележку, и оба экипажа тронулись в путь. У колес, с пыхтеньем и тявканьем, бежали собаки, за исключением далматинца, который ехал вместе с Ганнибалом. Тележки плавно бежали рядом, словно были соединены вместе.

— А почему их называют «королевские кареты»? — спросил Питер.

— Видишь ли, это единственный вид транспорта, разрешенный в черте города, — объяснил Ганнибал. — Правда, неплохо? Обеспечивает занятость, дешев в эксплуатации, более или менее бесшумный и никаких тебе выхлопных газов.

— А что ж, прекрасная идея! — одобрил Питер. — Куда лучше, чем куча чертовых машин.

— Именно так, — сказал Ганнибал, — только тут вот еще какая штука: они все принадлежат королю. Он ввел здесь этот вид транспорта и обладает монополией на производство тележек, — его дядя управляет фабрикой, где их делают. Всем этим юношам приходится платить королю аренду — прости за такое выражение. Их называют королевскими перевозчиками, и это занятие, как и занятие грамотеев, считается почетным, поскольку ему покровительствует сам король. Этим молодым людям, прежде чем получить королевскую карету и начать свой бизнес, нужно выдержать строжайший экзамен. — Они сначала должны пробежать три мили за рекордное время в дневную жару, везя центнер картофеля или другого овоща, а в конце поставить бычка на колени. Право, по сравнению с этим экзамен на получение водительских прав в Англии кажется невинной шалостью.

Рикши перешли на ровный галоп, и тележки, шурша колесами по красной дорожной пыли, легко бежали по окрестностям столицы.

Слева — заросли огненных деревьев, с корнями виднеющимися из алых луж собственных лепестков. В просветах виднелись голубые недвижные воды лагуны, а вдали, словно развевающаяся на ветру гирлянда белых цветов, кипела морская пена, обозначая риф. Справа тянулась цепь плавно переходивших один в другой холмов, усеянных маленькими разноцветными дощатыми домиками; каждый домик был окружен садиком с аккуратной оградой из бамбука. В этих маленьких садах росли кокосовые пальмы, сахарный тростник, кусты маниоки, сладкий картофель, и повсюду — огромные хлебные деревья[14], готовые щедро одарить путника своей тенью. Козы, привязанные к деревьям, недобро глядели на проезжавших и раздраженно блеяли, а целые орды цыплят, гусят и индюшат, прервав свое безмятежное купание в дорожной пыли, с писком вырывались из-под колес, хлопая крыльями, и скрывались под защитой кустов.

— А славная девушка эта Одри! — задумчиво сказал Ганнибал.

— Восхитительная! — поддержал Питер. — Удивляюсь, что она до сих пор не замужем.

Ганнибал усмехнулся:

— Чересчур много здравого смысла и ирландского упрямства. И то сказать: здесь не найдется никого, достойного ее руки. Кроме меня, конечно, но она слишком благоразумна и меня избегает… Ее отец — сумасшедший ирландец в старом смысле этого слова. Он заведует редакцией местной газеты «Голос Зенкали», прославившейся своими скандальными передовицами и таким количеством ошибок и опечаток на каждой странице, каким не грешило ни одно издание со времен первого выхода в свет «Кентерберийских рассказов»[15]. Вот только позавчера во всю первую полосу был напечатан портрет нашего доблестного короля, подстрелившего на охоте огромную-преогромную дикую свинью, со следующей подписью: «Миссис Амазуга, которой сегодня исполняется сто пять лет, с сыном». А на второй полосе — фотография этой несчастной леди (на которую очень кокетливо поглядывает стоящий рядом с ней мужчина) и подпись: «Бесстрашный охотник и на сей раз не остался без добычи». Слава Богу, у нашего монарха есть чувство юмора. Ну, каково? Вполне достаточно, чтобы бедняжку хватило два инфаркта подряд и она уж точно не дотянула бы до сто шестой годовщины! Чего греха таить — этот полоумный старина Дэмиэн постоянно шокирует нас подобными ляпами… Недавно он печатал рекламу заведению «Мамаша Кэри и ее курочки». Должно было быть: «Мамаша Кэри и ее курочки» — Льготная продажа всевозможных напитков. Фирма истинных женщин. При верстке из набора кое-что выпало и получилось: «Мамаша Кэри и ее курочки» — Льготная продажа истинных женщин… Впрочем, это и без рекламы ясно.

Питер чуть не до слез смеялся, когда слушал это.

— А что же, Одри помогает ему? — спросил он.

— И да, и нет. Пытается отучить его пить — пусть лучше кушает побольше, да просматривает корректуру, чтобы ошибок было поменьше. Но в условиях, когда редактор — ирландец, а наборщик и все сотрудники — зенкалийцы, этот труд требует такой самоотдачи, какая под силу разве что святому. — Тут Ганнибал, заметив движущуюся им навстречу тележку, крикнул своему вознице: — Гляди в оба! Видишь эту черную тучу на нашем зенкалийском горизонте? Это наш общий друг Лужа!

Поравнявшись, рикши остановились, и Питер принялся с любопытством рассматривать человека, которого все считали исчадием ада. Он был низкорослый (всего каких-нибудь полтора метра) и очень худой, будто обглоданный скелет цыпленка обернули в блестящий коричневый пергамент. Белые как снег, тщательно причесанные волосы, огромный нос крючком и большие, совершенно лишенные выражения черные глаза делали его внешность весьма запоминающейся. Он был одет в изысканный бледно-серый костюм и белую шелковую рубашку с манжетами, напоминающими по форме зубчатые стены и плотно облегающими тонкие запястья, на одном из которых красовались блестевшие на солнце золотые часы. Его ботинки, блестевшие словно отполированные морскими волнами раковины, видимо, были изготовлены с той же любовью, что и костюм. Завершающим штрихом являлся старый галстук, какой обыкновенно носят игроки в регби. Лужа наклонился вперед в своей повозке, причем взгляд его оставался таким же плоским и лишенным выражения, как у кобры, а губы приоткрылись на один-два миллиметра, обнажив белые маленькие, как у щенка, зубки.

— А, Ганнибал, дружище, — сказал он с неожиданной теплотой, но глаза были по-прежнему холодны. — Куда путь держишь?

— С добрым утром, Лужа, — сказал Ганнибал с язвительной улыбкой. — Мы в гости к Кинги. А ты обратно? Там же должна быть важная встреча в полдень. Как же они без тебя?

— Знаешь, дорогой Ганнибал, без любого из нас можно обойтись. Но я там появлюсь. Такая досада, забыл кое-какие бумаги, вот и возвращаюсь за ними, — сказал Лужа и перевел взгляд на Питера. — А вы, надо полагать, мистер Флокс, новый помощник Ганнибала? Очень приятно, меня зовут Мурамана Лужа. О, я хорошо знаю вашего дорогого дядюшку! Как я рад вас видеть! Простите, но сейчас я не могу пожать вам руку и поприветствовать вас как следует. Ну ничего, в следующий раз обязательно!

Он помахал тонкой ручонкой, и его тележка умчалась вдаль.

— Черт возьми, — сказал Питер, — какое отвратное создание! Даже если бы я ничего не знал о нем, все равно сказал бы, что он омерзителен! Один его вид отравляет все вокруг. А с виду такой смирненький: представьте себе, что вы перевернули большой камень и обнаружили затаившегося под ним якобы безобидного, а на деле ядовитейшего скорпиона!

— Совершенно верно, — согласился Ганнибал. — Ну, теперь убедился, каков он? Лисица в курятнике, кошка в голубятне и жук-древоточец в деревянной стене — все в одном лице. А что, он и вправду знаком с твоим дядюшкой?

— Дядюшка ничего не рассказывал мне о нем, — ответил Питер.

— Хм… Это любопытно. Оч-чень любопытно, — Ганнибал, развалившись, надвинул на глаза свой фантастический шлем и, казалось, уснул.

Дорога все петляла и петляла вокруг Дзамандзара и наконец устремилась на мыс, возвышавшийся над заливом Пересмешников. Рикши подкатили к воротам из кованого железа с гербом Зенкали — дельфин, птица-пересмешник и посередине — дерево амела. По обе стороны ворот в сторожевых будках должны были неотлучно находиться,охраняя въезд в королевскую резиденцию, два высоченных солдата-зенкалийца, с ружьями, одетые в желтые, расшитые золотом куртки и черные брюки, в больших белых тропических шлемах, из которых торчали, грациозно изгибаясь, страусовые перья

Однако весь должный эффект был несколько омрачен тем фактом, что один часовой сидел на корточках и бросал кости, в то время как другой задумчиво наблюдал за результатами, ковыряя в носу. Их ружья вообще были спрятаны в сторожевых будках. Но как только рикши показались из-за угла, часовые тут же бросились за ними, и когда повозки подкатили к воротам, оба уже, как положено, с ружьями на плече старательно маршировали на месте.

— Мы приехали к Кинги, — объяснил Ганнибал. — Открывайте ворота, парни!

Часовые отворили ворота, и рикши понеслись по петляющей дорожке, обсаженной огромными деревьями манго[16] и баньяна. А вот и дворец: большое невысокое здание, сооруженное из массивных коралловых блоков, выкрашенных в бледно-розовый цвет, похожее на замечательный, хотя и несколько странный торт, выпеченный лучшим кондитером. Наконец возницы остановились, тяжело дыша и лоснясь от пота. Открылись парадные двери, и показался мажордом, одетый в алый мундир и с феской на голове. За ним следовали трое слуг рангом пониже, одетых в белую униформу.

— С добрым утром, мистер Ганнибал, — сказал мажордом, улыбаясь от уха до уха. — Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, Малапи, — ответил Ганнибал, вылезая из повозки. — Будь умницей, отведи этих чертовых собак на кухню, ладно? Да смотри, не давай им слишком много есть, а то еще, чего доброго, изгадят мне все ковры! А где Кинги? Я привез представить ему нового масса — мистера Флокса.

— Проходите, масса, проходите, — сказал Малапи, кланяясь Питеру. — Кинги в саду,мистер Ганнибал. Сюда, пожалуйста.

Он повел их быстрым шагом в большой сумрачный зал, полный странных запыленных портретов, а оттуда — в залитый солнцем сад, расположившийся в квадратном внутреннем дворе, образованном стенами здания. Лужайки здесь были точно бархат, а два-три десятка крохотных фонтанчиков плели туманные кружева из капель в недвижном воздухе, напоенном ароматом сотен различных цветов, переполнявших многочисленные клумбы.

На траве кормилась целая стая голубей — они были похожи на белое конфетти, рассыпанное по зеленому бархату. В углу распустили хвосты два павлина, в восторге любуясь собою. В центре сада высилась небольшая беседка в виде пагоды: на колоннах, сложенных из коралловых блоков, покоились массивные поперечные деревянные балки. На верхушке разрослась красная бугенвиллея, дрожавшая и искрившаяся от мириад бабочек, мотыльков, жуков, пчел и прочих насекомых. В тени, которую давало это ползучее растение, был подвешен гамак, способный с комфортом приютить четырех человек среднего роста и нормальной комплекции. Но предназначен он был для единственной персоны — короля Тамалавалы Умбера Третьего.

Ростом монарх был около двух метров, вес его превышал сто двадцать килограммов. — Этакий шоколадного цвета конь-тяжеловес. Его большое мягкое лицо с широкими, но не мясистыми губами и прямым носом было ближе к полинезийскому, нежели к африканскому типу. Зрачки были размером с грецкий орех, а благодаря ярким белкам казались еще огромнее. На нем был длинный струящийся белый халат с кружевными оборками вокруг шеи и запястий, украшенный вставкой английской вышивки, как у ночного халата викторианской эпохи.

На голове — алая тюбетейка, расшитая золотыми цветами, на ногах — простые красные кожаные сандалии. Золотой браслет на запястье и золотой перстень с сапфиром величиной с порядочный кусок колотого сахара — вот все, что он носил из украшений. Владыка возлежал на спине, свесив ногу из гамака, и, нацепив на кончик носа очки в роговой оправе, читал «Таймс». Все вокруг было завалено газетами на разных языках. На журнальном столике, стоявшем подле гамака, покоились атлас, пять словарей, ножницы, ручки и большой альбом для вырезок.

— Привет, Кинги! — бесцеремонно крикнул Ганнибал, когда он и Питер добирались по мягким бархатным лужайкам до беседки, увенчанной бугенвиллеей. — Привет! Ну как вы?

Кинги отложил газету и сдвинул роговые очки на лоб. Его лицо озарилось искрометной приветственной улыбкой, и владыка спрыгнул с гамака прямо на груду газет.

— Ганнибал, ах ты проказник, почему опоздал? Я думал, ты совсем не приедешь, — сказал он глубоким насыщенным голосом. Он нежно взял руку Ганнибала своими могучими ручищами и легонько потряс ее.

— Простите, но мы задержались в пути, — извинился Ганнибал. — Это все господин Флокс виноват… Он всю дорогу забавлял меня рассказами о своих донжуанских похождениях.

Кинги обратил свою ослепительную улыбку к ошарашенному Питеру.

— Мистер Флокс! — прогремел он. — Рад приветствовать вас на Зенкали!

— А я очень рад, что приехал сюда, ваше величество, —сказал Питер. — Я уверен, что ваше королевство подарит мне немало наслаждений.

— Ну, если вы имеете в виду донжуанские похождения, — продолжил король, — то боюсь, с этим у нас будет скучновато. Правда, Ганнибал?

— Да нет, — попытался возразить Питер, — я вовсе не гоняюсь целыми днями за женщинами, как вы могли заключить из слов Ганнибала.

— И очень жаль, — серьезным тоном сказал Кинги, лукаво подмигивая при этом своими карими глазами. — А то внес бы хоть какое-то разнообразие в здешнюю безмятежную жизнь. Чего стесняешься, подойди ближе! Отведай моего излюбленного напитка!

Кинги подал Питеру и Ганнибалу стаканы и наполнил их из термоса белой тягучей жидкостью.

— Ну, что скажешь? — с волнением спросил он, когда Питер отхлебнул глоток и судорожно сделал глубокий вдох.

— П-превосх-ходно, — прохрипел Питер.

— Так, пустячок. Сочинил от скуки в часы досуга, — гордо изрек монарх. — Значит, так: берешь белый ром, корицу, добавляешь в равных дозах кокосовое и обычное молоко — и готово. Меня с одного глотка так пробирает, что пришлось окрестить свое изобретение «Оскорбление величества».

Он сел назад в гамак, надвинул очки на нос, отхлебнул из стакана и прополоскал жидкостью рот.

— Ну, мистер Флокс, — сказал он, — надеюсь, вы привезли нам массу новостей из внешнего мира?

— Боюсь, что нет, сэр, — ответил Питер. — Видите ли, перед отъездом сюда я был на Барбадосе, а это отнюдь не центр цивилизованного мира.

— Очень жаль, — вздохнул король. — Как видите, я пытаюсь узнать из газет обо всем, что творится на свете, но поскольку они приходят с опозданием на месяц, я всегда чуть не последний узнаю о нашумевшем скандальном убийстве или о том, кто кого сверг. Если бы вы знали, как это тягостно! Направишь ноту соболезнования какому-нибудь главе государства, а тебе ее возвращают с пометкой: «По данному адресу не проживает». Вот у всех и создается впечатление, будто меня не интересует, что делается в мире.

Ганнибал чуть было не рассмеялся, но сумел себя сдержать.

— Мистер Флокс, — продолжил владыка, — не удивляет ли вас порой мировая пресса? Когда читаешь все эти документы, начинаешь думать, что они сочинены слабыми людьми, про слабых людей и для слабых людей. Так, кажется, говаривал Авраам Линкольн, я не ошибся? Но все те редкие случаи, когда я получал удовлетворение от прессы, — все они здесь, в альбоме! Месяц назад я прочитал о случае в Сербитоне, где я проходил практику в бытность студентом Лондонской школы экономики. Вот что там случилось, только представьте себе:

Идет себе человек смирненько, никого не трогает, и вдруг ему на голову — бац! — кусок зеленого льда, и он теряет сознание. Полиция провела исследования и пришла к выводу, что это… что лед был твердым блоком мочи, выброшенным по ошибке из пролетающего на большой высоте реактивного самолета. Пока содержимое летело вниз, оно успело замерзнуть. Кто бы мог подумать, что в милом Сербитоне можно погибнуть ни за что ни про что во цвете лет только потому, что грозная, жестокая судьба пошлет на твою голову аэроплан с уборной? Или вот еще: читаю в «Сингапур таймс», что принц Снельский, по неподтвержденным данным, скоро женится. Не стыдно ли предавать молве все, что связано с королевским саном! Да за это надо бы съе… Я хотел сказать, сажать в тюрьму на длительные сроки! Верно я говорю?

— Раз так, то бедняга Симон Дэмиэн заслуживает пожизненного заключения, — сказал Ганнибал. — Как вам понравился ваш портрет со свиньей на первой полосе?

— Неплохо, — сияя от удовольствия, сказал король. — Я бы даже сказал, изысканно! Я послал бедной миссис Амазуге большую корзину фруктов в качестве компенсации за нанесенный газетой моральный ущерб, а потом целый вечер сочинял господину Симону Дэмиэну одно из самых страшных писем, какие когда-либо выходили из-под моего пера! Для пущей важности я наложил на него столько печатей, что содержание ему вряд ли удастся разобрать. Как я старался! Я даже пригрозил ему высылкой с острова! Удивительно только, почему ему начхать на мои послания? Он ни разу не придал им значения.

— Скажите спасибо, что он не печатает их, — заметил Ганнибал.

— Как бы мне хотелось, чтобы он это сделал, — задумчиво сказал монарх. — Я так мечтал когда-нибудь напечататься!

— Я только одного боюсь, — хмуро сказал Ганнибал. — Вы дадите Симону материал для публикации, а он насажает туда столько ляпов, что не обрадуетесь.

— Вот то-то и оно-то! — воскликнул король. — Если бы не юмор, который так и брызжет со страниц «Голоса Зенкали», я бы давно уже отрекся от престола! Несколько недель назад я прочел там буквально следующее: «Король обходит строй почетного караула. На нем — в атласное свадебное платье цвета персика, украшенное брюссельским кружевом, в руках — букет белых лилий. Подруги невесты — капрал Аммибо Аллим и сержант Гула Масуфа — получили строгий выговор за личное мужество».

Король загоготал, откинув назад голову. Его громадное тело так и тряслось.

— Уверяю вас, мистер Флокс, — сказал он, вытерев глаза, — если когда-нибудь станете у кормила власти, возьмите редактором вашей газеты ирландца, а наборщиком — зенкалийца. С ними не соскучишься.

— Когда у вас заседание совета? — спросил Ганнибал, поглядев на часы.

— Ах, Ганнибал, Ганнибал, — раздраженно сказал Кинги. — Как вы смеете напоминать мне о делах, когда я наслаждаюсь жизнью?!

— Вы будете ставить на голосование вопрос об аэродроме?

— Да, разумеется, — сказал Кинги и поглядел на Ганнибала взглядом человека, испытывающего неловкость. — Понимаю, Ганнибал, что вы не в восторге от этой идеи, но что я могу сделать, если все вокруг — двумя руками «за»?! Когда идея воплотится в жизнь, я смогу быть спокойным за будущее Зенкали. Да что там я — все держатся мнения, что это пойдет на благо острову! Право же, милый мой друг, признай, что у этой идеи немало плюсов. Не следует думать, что все так уж плохо.

— По-моему, хуже некуда, — изрек упрямый Ганнибал. — Тысячи изнывающих от безделья дуболомов на улицах столицы, не знающих куда себя деть, — это вам что, игрушки? Бухта, полная военных судов, — вы этого хотите? А главное, жил себе остров спокойной, безмятежной жизнью, и вдруг как гром среди ясного неба — его превращают в стратегически важный военный объект!

— С некоторыми из ваших доводов нельзя не согласиться, — сказал король. — Но каково бы ни было мое личное мнение, имеется мощное лобби в пользу этого проекта, и я просто не могу пойти ему наперекор.

— Да, есть такое лобби, а верховодит там этот недоносок Лужа, — сердито сказал Ганнибал. — Уже одного этого факта достаточно, чтобы сказать решительное «нет» проекту!

— Мистер Флокс, а вы не встречались с Лужей, моим министром развития? — спросил король.

— Фактически нет, только видел — сказал Питер.

— Стало быть, это удовольствие у вас еще впереди. Только вынужден вас предупредить, что никто его не любит. И то сказать, он начисто лишен очарования и вообще не заслуживает доверия. Мое мнение: уж если держишь около себя мошенника, так пусть он хоть обладает шармом. Нет, наверное, он и вам не понравится. Больше того, скажу откровенно, что из-за таких, как он, недолюбливают все наше цветное племя…

— А что, он и вправду прибрал к рукам эту самую долину? — спросил Ганнибал.

— Похоже, что так, — печально сказал Кинги. — Увел у нас из-под самого носа! мы теряем хватку, Ганнибал. Знаете, что сказал этот маленький плутишка, когда я попытался припереть его к стенке? Что он знать не знает об этой сделке и что она была совершена у него за спиной его милой супругой. По-моему, ему надо поставить высший балл за нахальство, если не сказать больше.

— Да, все это более чем прискорбно, — заметил Ганнибал.

— Так-то так, — сказал король, вставая со своего гамака, — но что я могу с этим поделать? В конце концов, мы можем взять развитие событий под свой контроль. Если проявим осторожность, то уж как-нибудь не допустим, чтобы остров погиб. Вы же прекрасно знаете, я не меньше вас озабочен благополучием Зенкали.

— Конечно, знаю, — сказал Ганнибал. — Это единственное, что вселяет в меня надежду.

— Теперь вы поняли, что и при нашей скучной монаршей доле выпадают веселые минутки, а? — с улыбкой сказал Кинги. — Ну, всего вам доброго, мистер Флокс. Надеюсь, вам у нас понравится, а мистер Ганнибал не станет вас обижать. Правда, должен вас предупредить, что его последний помощник уехал отсюда с тяжелым нервным потрясением. Буду рад увидеть вас снова!

— Я глубоко польщен, — сказал Питер.

Кинги улыбнулся и махнул своей могучей ручищей, отпуская их.

— Теперь заскочим ненадолго в Дом правительства, — сказал Ганнибал, — и на сегодня твои обязанности закончены, можешь отдыхать. Надеюсь, господин губернатор и его супруга покажутся тебе очаровательными, правда, может быть, немного не от мира сего.

Его превосходительство, сэр Адриан Блайт-Уорик, оказался приземистым, коренастым человечком и видно было, что он как надел, еще в самом начале карьеры, маску чопорности и надменности, так до сих пор ее и носит. На лице его застыла широкая холодная улыбка.

— Мистер Флокс… Мистер Флокс… Да, да, — сказал он, пожав Питеру руку. У него был слабый, шепчущий голос, похожий на голос крота, подзывающего подругу. По ходу монолога он несколько раз прокашливался. — Рад видеть тебя мой мальчик… Ей-богу, очень рад… да, да, чертовски щекотливое да… нам нужно, понимаете ли, каждое плечо подставить… Так сказать, дипломатия, такт, как ее… осторожность… Но, думаю, вы обладаете достаточным тактом, как его… С виду ты милый, честный юноша… хм… да… как раз то, что нам нужно… соль земли… и так далее… хм… да. Ну, словом, я рад видеть тебя.

— Спасибо, сэр, — сказал Питер.

— И тебе привет, Ганнибал, мой милый друг… Приготовь всем нам выпить… хм… открывай… всем по чуть-чуть… ты играешь в бридж, Флокс?

— Нет, сэр, боюсь, что нет, — сказал Питер.

— Как… в общем… так сказать… жаль, — огорчился Адриан. — Но, как бы там ни было, приходи к обеду.

— Спасибо, сэр, — сказал Питер и почувствовал, что ему срочно необходимо выпить . Ганнибал словно угадал его мысли и налил ему.

— Надеюсь, тебе понравится Зенкали … — прошептал губернатор. — Тропический рай… Скоро получим, в общем, так сказать, самоуправление… Старый порядок, понимаете, нуждается в переменах… Король у нас прекрасный честный… ну, словом, соль земли… Короче говоря, кончил Итон… Но королеву… это самое, будем чтить по-прежнему… будем, в общем, так сказать, страной — членом Содружества… Понимаете? Нет?

— Спасибо, ваше превосходительство, — мягко сказал Ганнибал. — Я уже все растолковал Флоксу.

— Здорово… здорово… — обрадовался сэр Адриан. — Ты должен привести его на обед.

В этот момент дверь отворилась, и в комнату, словно маленькая заводная игрушка, вбежала леди Блайт-Уорик. Сначала Питер подумал, что она нарядилась на маскарад, ибо она с головы до ног была одета во все зеленое. Но оказалось, она всегда так одевается, и потому все называли ее Изумрудная леди. Не только платье, туфли и чулки у нее были зеленого цвета, но даже волосы отливали зеленым, даже в цвете ее кожи присутствовал зеленоватый оттенок, будто она выкупалась в цветущей воде и поленилась смыть с себя ряску. Леди была вся увешана изумрудами — браслеты, ожерелья, броши, медальоны. Стоило ей сделать шаг, как все это звякало, брякало, стукало. Осматриваясь, она делала быстрые движения головой, словно птица, а в руке у нее был изящной работы черепаховый слуховой рожок.

— Ах, Эмми… Да-да, это Флокс-младший… какой красавец… А это… в общем, так сказать… понимаете ли… ну, словом, моя супруга… — сказал сэр Адриан, делая при этом какие-то странные жесты, будто хотел освободиться от смирительной рубашки.

— Кто это, любезный мой? — спросила Изумрудная леди, взглянув на Питера и неуклюже присев в знак приветствия. Затем она не без труда вставила в ухо слуховой рожок, зацепив им за украшенную изумрудом сережку.

— Это мистер Флокс, моя дорогая, — сказал сэр Адриан, повышая голос до приглушенного писка. — Очаровательный… статный… не правда ли?

— Как ты сказал, дорогой мой? Мистер… Флюс? — обрадованно произнесла Изумрудная леди. — Любопытно! Наверняка из старинного английского рода. Кстати, тебе не кажется странным, что в наше время многие страдают зубами? Стала челюсть как арбуз, как арбуз, как арбуз, у меня огромный флюс, грозный флюс, страшный флюс! И главное, вне зависимости от религии, класса и цвета кожи. Вот эскимосы, говорят, так маются зубами, что чуть не мрут от боли. А у южноамериканских индейцев — вовсе даже наоборот, там есть такое дерево, положишь капельку сока в дупло — и как рукой сняло. Но, как бы там ни было, мои цесарки вообще не страдают зубами! Вы любите цесарок?

— Обожаю, ваша милость, — сказал Питер.

— Ее милость разводит цесарок, — страдальческим голосом пояснил Ганнибал.

— О да, у меня много цесарок, — продолжала леди Блайт-Уорик. — Я обожаю их выращивать — такие умные птахи, ну просто как собаки, только с перьями. Приходите ко мне время от времени, будем вместе кормить их — это совсем нехитрое дело, они к вам быстро привыкнут… Ну, Адриан, пригласи теперь молодого человека на обед, — заявила Изумрудная леди. — Хочу познакомиться с ним поближе.

— Я уже пригласил его, любезная моя, — сказал Адриан. — Но он, в общем, так сказать… не играет в бридж. Ничего страшного, он все равно желанный гость… самый желанный.

Теперь, когда в разговоре участвовали оба супруга Блайт-Уорик, было ясно, что он затянется надолго, но так ни к чему и не приведет. Питер вздохнул с облегчением, увидев, что Ганнибал допил наконец последний стакан.

— Ну, я постараюсь, чтобы мистер Флокс чувствовал себя здесь как дома, — сказал он губернатору, — чтобы все у него было хорошо.

— Да вы… не волнуйтесь, мистер Флокс, все будет… это… как его… в полном ажуре… в общем, так сказать, здорово, — изрек губернатор. — Был рад… с вами… Ганнибал знает здесь все… эти… как их… ходы и выходы… Приходите обедать, когда бросите якорь… Да.

— Приходите обедать к нам, мистер Флокс, — сказала леди Блайт-Уорик, которая хоть и слышала, что ее благоверный уже пригласил гостя, тут же забыла об этом. — Я буду настаивать, чтобы и мой супруг пригласил вас особо. А после обеда поможете мне покормить цесарок. Да не забудьте взять с собой вашу очаровательную крошку жену — нам так хотелось бы познакомиться с ней поближе.

Питер и Ганнибал снова сели в повозки и, сопровождаемые эскортом собак, тронулись в путь. Ганнибал зажег длинную сигару и больше не проронил ни слова. Питер откинулся назад и задремал. Вскоре рикши выкатили на дорогу, бегущую вдоль залива Пересмешников. По пути попадались рощицы похожих на ели деревьев, отбрасывавших ажурные, словно выпиленные лобзиком, тени. У корней деревьев стлался широкий белый пляж, а за ним простирались чистые воды лагуны, так и манящие уставшего от жары путника. Время от времени рикши переезжали по мостикам через неглубокие ручейки, которые сверкали и переливались между камнями, черными и блестящими, как смола. То тут, то там попадались группы женщин, расстилавших свежевыстиранное белье на изумрудной траве — буйство красок напоминало огромную цветочную клумбу. Когда повозки приближались, зенкалийки разгибали спины и махали путникам длинными смуглыми руками. Их лица озарялись белозубыми улыбками, а воздух оглашался приветственными возгласами, похожими на щебет птиц. На берегу рядами стояли черные каноэ, похожие на выброшенных на берег морских свиней[17] а возле них на искрящемся песке сидели на корточках рыбаки и чинили сети. Зеленые ящерки с оранжевыми головками, быстрые словно молнии, сновали перед повозками, а дарящие прохладу рощи были полны птичьего гомона. Питер, который давно уже проснулся, жадно впитывал в себя дивные звуки и краски и думал, что никогда прежде не доводилось ему бывать в таком уголке земли, где сердце в одно мгновение наполняется ощущением счастья. И звуки, и краски, и воздух, и люди — все было таким, каким представлялось в самых дивных мечтах.

— А вот и твой дом, — неожиданно сказал Ганнибал, показывая сигарой в сторону от дороги. — Маленький, но зато прямо на пляже. Думаю, это лучше, чем жить в суматохе города.

Сквозь стволы деревьев Питер увидел стену низенького белого бунгало, стоявшего почти у самой воды.

— Вот это да! — сказал он. — Не ожидал! Совсем как в Голливуде! А я-то думал, что меня поселят в деревянной, провонявшей ослами хибаре без водопровода в центре города.

— Все там есть. И водопровод, и электричество — конечно, если движок работает, — и телефон, который действует всегда, когда не сломан, и персонал из трех человек. Думаю, будешь чувствовать себя комфортно, — сказал Ганнибал, и рикши остановились подле бунгало.

Тут из тенистой глубины веранды показались трое слуг. Главным был, очевидно, пухлый коротышка с коричневой круглой физиономией, веселыми глазами и широченной улыбкой, в белой униформе, подпоясанной красным поясом.

— Добро пожаловать, сахиб, добро пожаловать, — сказал он, балансируя на цыпочках, словно игрок в теннис. — Моя имя Эймос, сахиб, моя слуга.

Он почтительно склонился над протянутой рукой Питера.

— Его зовут Тюльпан, сахиб, — сказал он, указывая на четырнадцатилетнего подростка с выступающей вперед челюстью и слегка косящего на один глаз. Подросток стоял босиком в дорожной пыли и в ответ на приветствие Питера потупил взгляд.

— А вот повар, — продолжил Эймос. — Его превосходный повар! Его имя Самсон. Его отличный повар!

При взгляде на поджарого, словно борзой пес, длиннющего, как жердь, и хмурого, как туча, Самсона никто бы ни за что не догадался, что это повар. Самсон уставился на Питера без всякого выражения на лице.

— Привет, Самсон, — сказал Питер, думая при этом, что облик Самсона — очень плохая реклама его кулинарного искусства.

— Добро пожаловать, мистер Флокс, — проревел Самсон голосом вояки-капрала, страдающего ларингитом. — Меня Самсон, мне готовить.

— Хм… Рад был познакомиться, — сказал Питер. — А теперь… Амос, не найдется ли у нас в доме чего-нибудь выпить?

— Да,сахиб, — с улыбкой сказал тот. — Мисси Одли уже принесла.

— Мисси Одли… Он хотел сказать — мисс Дэмиэн? — спросил Питер у Ганнибала.

— Да, да, — ответил Ганнибал. — Одри заботится о всех холостяцких жилищах. Вы ведь знаете, как там нужна женская рука.

— Ну, заходите, выпьем по маленькой! — пригласил Питер. — Рад приветствовать вас как своего первого гостя!

— Думаю, кружечка пива нам не помешает, — сказал Ганнибал и вылез из повозки. — Так сказать, по случаю новоселья. Право, это мой долг.

Эймос провел всех по широкой тенистой веранде в длинную прохладную комнату. Высокие французские окна в одном из концов ее выходили на заднюю веранду; в саду шепталась казуарины[18], а лилии канна[19] стояли алыми рядами, словно часовые. За окном простирались ослепительный пляж и бледно-голубые воды лагуны. Эймос вышел и вскоре вернулся с двумя пенящимися кружками пива.

— Ну, за новоселье! — сказал Ганнибал.

— Ваше здоровье! — сказал Питер.

— Да — сказал Ганнибал, подходя к французским окнам и выглядывая наружу. — Неплохая хижинка, а? Думаю, вскоре ты почувствуешь себя как дома.

Еще бы! Питер уже чувствовал себя так, будто провел в этом уютном домике целую жизнь.