Птичка тари

9

Лиза сказала, что она, как Шехерезада, каждую ночь рассказывает своему мужчине истории. Только Шон не станет отрубать ей утром голову, ведь да, если однажды ночью она так утомится, что не сумеет собраться с мыслями?

— Да кто такая эта твоя Шехерезада? — спросил Шон, но Лиза слишком устала, чтобы пускаться в объяснения.

Они оба вымотались, собирая «оранжевый пепин». Урожай в этом году был, как никогда, обильным. Они приступали к уборке с первыми лучами солнца и работали до заката. Мистер Веннер сказал, что ему придется нанять дополнительных рабочих, чтобы справиться с урожаем, и они хотели воспрепятствовать этому: ведь для них лучше было бы, чтобы все деньги достались им, но все их усилия оказались напрасны. На третье утро прибыла подмога — группа женщин, домохозяек из ближайшей деревни.

Шон хотел услышать, что там дальше было с Бруно, но Лиза слишком уставала, чтобы рассказывать, слишком уставала, чтобы смотреть маленький цветной телевизор, который она наконец купила за сто фунтов, добавив немного денег, заработанных на яблоках, слишком уставала для всего, кроме занятий любовью, да и на это у них хватало сил только потому, что занимались они любовью в постели и потом они сразу засыпали.

Новости по телевизору Лизе, при всем желании, удавалось посмотреть лишь урывками. Их редко передавали между двумя и пятью часами дня. Теперь она знала, что программа новостей выходит утром и вечером, поэтому она смотрела ее за завтраком, а также в шесть и девять часов, так как после прибытия женского подкрепления отпала необходимость гореть на работе. Лизе хотелось услышать что-нибудь об Ив. Но никаких сообщений о ней не появлялось.

— Это потому, что дело не закончено, — объяснил Шон, — а сейчас оно… ну как это… слово есть такое — на доследовании, вот как, и ни в газетах, ни по телику не станут ничего говорить о ней, пока ее снова не приведут в суд.

Во многом это совпадало с тем, что говорила Лизе сама Ив. Лизу восхищало, что Шон знает все это. Довольная тем, что Шону известно, как действует закон, Лиза постепенно начала понимать, что разбирается намного лучше Шона во всем, за исключением чисто практических вопросов. Конечно, он считал, что знает больше нее, но она могла с уверенностью утверждать, что в основном это не так. Когда дело касалось книг, музыки, природы, искусства и истории, Лиза оказывалась отлично осведомлена, а Шон не знал ничего.

— Когда же это случится, когда Ив приведут в суд? — спросила она Шона.

— Не раньше, чем через несколько недель, а может быть, и месяцев.

Она была разочарована.

— Где же держат ее, пока идет это доследование?

— В тюрьме.

Все, что знала Лиза о подобных вещах, она извлекала из чтения художественной литературы, «Крошки Доррит» и «Графа Монте-Кристо». В ее воображении возникали викторианские застенки, темница с зарешеченным узким оконцем под потолком.

— Какое тебе дело? — говорил Шон. — Ты убежала, ты покончила с этим, и совершенно правильно сделала.

— Я устала, Шон. Мне надо поспать.

Она прижалась к нему обнаженным телом. По ночам теперь стало холоднее. Его губы нашли ее рот, и вот он уже овладел ею, как будто эта близость — самое естественное продолжение ласки. Они засыпали, так и не разжав объятий, и когда Лиза просыпалась среди ночи, то нежно приникала к Шону всем телом, чтобы снова пробудить в нем желание.

Шон сонным голосом говорил, что любит ее, и она отвечала:

— Я тоже люблю тебя, Шон.

Следующий день еще не был последним для сбора «пепина», работу предстояло закончить в пятницу. Кевин сказал, что уезжает еще на неделе, и спросил, почему бы им не последовать за ним. На заводе по изготовлению пенополистирольных упаковок в десяти милях оттуда требовались неквалифицированные рабочие, и Кевин намеревался отправиться туда.

Но Шона не заинтересовало это предложение. Он рано кончил работу, помылся, почистился, надел свежую рубашку и джинсы и уехал в город искать работу в супермаркете. Лиза нисколько не удивилась, услышав, что работу он получил. Они пригласили Кевина распить бутылку-другую. Кевин сказал, что его телик не идет ни в какое сравнение с Лизиным, у ее телика были удивительно яркие цвета и необычайно четкое изображение для такого небольшого экрана.

Лиза попрощалась с собакой. Она обняла песика, и холодный собачий нос уткнулся ей в шею. Это добрая, ласковая псина. Коснувшись губами красивой головы животного, его черной глянцевитой шкуры, Лиза опять вспомнила о Хайди. Она все еще не могла успокоиться, думая о том, как мистер Тобайас отделался от Хайди, когда женился на Виктории, с какой легкостью просто передал ее Мэтту, словно мебель, в которой он больше не нуждался.

Лизе еще нравился мистер Тобайас, но ее восхищение было поколеблено его отношением к Хайди. Чтобы как-то оправдать его, она возлагала всю вину, считая, что именно она изменила его характер, на Викторию, так, должно быть, считала и мать. Это Виктория заставила его стрелять по живым созданиям, и Виктория удерживала его от поездок в Шроув.

Может, Виктория умрет. Собаки умирали, так почему не умирать и людям? Примерно тогда же Лиза начала воображать, как изменилась бы их жизнь, если бы мистер Тобайас женился на Ив и они обе переехали бы в Шроув-хаус. Как всем детям в книгах, ей хотелось бы иметь не только мать, но и отца.

Шон приступал к работе с понедельника. Им еще предстояло перегнать и поставить куда-то трейлер, но до этого Шон хотел извлечь все возможное из пребывания на землях Веннера.

Когда Лиза делилась с ним своими знаниями, он часто называл ее госпожой Учительницей. На этот раз, заявил Шон, он сам собирается ее кое-чему научить. Он научит ее водить машину.

До получения прав Лиза еще не доросла — семнадцать лет ей исполнялось только в январе, но она могла бы попрактиковаться в вождении на окрестных проселочных дорогах — это были частные владения. Они сняли плоды с последнего ряда яблонь в пятницу утром и получили последние положенные им деньги. Потом Шон посадил ее на место водителя «доломита» и научил, как включать зажигание и пользоваться рычагами. Это оказалось нетрудно.

— Как рыба в воде, — сказал Шон, очень довольный ее успехами.

Лиза хотела выехать на шоссе и отвезти трейлер на место его новой стоянки, но Шон сказал «нет». Не стоило рисковать. На штрафы у них денег не было. С неохотой Лиза согласилась:

— Наверное, не стоит рисковать и потому, что мне ни к чему попадать в руки полиции.

— В любом случае это противозаконно, — очень серьезно заявил Шон.

Лиза пересела на пассажирское место рядом с ним и принялась за яблоко. Она тайком от Веннера набрала целую коробку паданцев. Веннер был так скуп, что не разрешал сборщикам забирать даже упавшие яблоки.

— Берегись, как бы он не напустил на тебя легавых, — сказал Шон, но при этом засмеялся, и Лиза поняла, что он шутит. Потом он внезапно спросил: — А твоя мама никогда не пыталась увести этого Тобайаса от жены?

— Почему это ты вдруг задал такой вопрос?

— Наверное, подумал о копах и о том, как они схватили ее, и вспомнил, что ты не сказала, приезжал ли он снова, после того уик-энда с гостями.

— Нет, Ив этого не делала, нет. По крайней мере, насколько мне известно, она этого не делала. Ей не представилось случая, потому что мистер Тобайас жил так далеко, и потом, у нас не было телефона, не было машины, в каком-то смысле мы были словно под замком в ловушке.

— Но разве она не хотела этого?

— О да, конечно, хотела. Она хотела находиться в Шроуве, хотела, чтобы ее никто не беспокоил и она жила бы там в свое удовольствие, но больше всего она хотела, чтобы Шроув принадлежал ей.

Я думаю, она рассталась с этой мыслью, лишь когда мистер Тобайас женился. Вернее, она отодвинула эту мысль на некоторое время. Это было очень тяжело для нее: так долго рассчитывать на это — и вдруг отказаться от всех надежд. Конечно, я не знаю, что происходило в ее голове. Я была всего лишь ребенком, но думаю, что Ив сожалела о многом и горько упрекала себя.

— Как это?

— Я хочу сказать, Ив сожалела, что не вела себя иначе. Понимаешь, может быть, если бы мы поехали с ним в Лондон, когда мистер Тобайас впервые пригласил ее, или отправились бы путешествовать с ним, он сблизился бы с Ив, решил бы, что не может жить без нее. Прожили бы так год или два, а потом могли бы все вместе вернуться обратно в Шроув. Они оба тогда были без ума друг от друга, уверена, что у них было так же, как у нас с тобой сейчас.

— Это, по крайней мере, верно, — сказал Шон с улыбкой, он был явно доволен ее словами.

— Но Ив не захотела делать этого из-за меня. Она была обязана оградить меня… от… ну, от мирской скверны. Нельзя было допустить, чтобы я страдала так, как страдала она. Если бы она поехала в Лондон с мистером Тобайасом, ей пришлось бы отослать меня в школу, где я познакомилась бы с другими детьми и чего только не насмотрелась бы. Можно сказать, что Ив ставила на первое место мои интересы, или, возможно, она ставила на первое место Шроув. Ирония судьбы заключалась в том, что она потеряла мистера Тобайаса, потому что на первое место ставила его дом. Что касается меня, то я только и мечтала жить в Шроув-хаусе и иметь Джонатана Тобайаса своим отцом. Ты будешь смеяться, но я все думала о том, что если бы я жила там и дом был бы моим, то я проникла бы в ту комнату.

Шон рассмеялся.

— Но он женился на другой, и это было крахом ее личной жизни.

— О нет, правильнее сказать, это было началом ее. Это случилось, когда приехал Бруно. Теперь, когда я выросла, мне кажется, я понимаю, что происходило в ее душе. Ив подумала: «Я потеряла Джонатана. Но я не могу провести всю жизнь, оплакивая потерю, так что и мне придется зализать раны и завести нового любовника». Ей было всего тридцать с небольшим. Шон, она была молода. Она не могла поставить крест на своей жизни.

— А как насчет ванной? Ее сделали?

— В конце концов. Через много лет. Мистер Тобайас забыл об этом в ту минуту, когда Шроув исчез из вида. Он собирался сделать это, но просто забыл, он был очень беспечен. Когда я думаю обо всем этом сейчас, мне кажется, что как только Шроув исчезал из вида, мистер Тобайас забывал и Ив. Он вспоминал о ней раза два в году, и тогда он посылал ей открытку.

Для стоянки трейлера они облюбовали клочок заброшенной земли в том месте, где от проселочной дороги ответвлялась тропа для верховой езды. Практически никто не пользовался этой тропой. Их появление, вероятно, могли бы заметить всадники, но прошла бы не одна неделя, прежде чем об их стоянке узнал бы землевладелец. Законопослушный Шон попытался выяснить, кому принадлежит этот участок, но не сумел. Дело осложнялось тем, что поблизости не было другого источника воды, кроме ручья, который журчал по камням под каменным мостом неподалеку от проселочной дороги. Охваченному сомнениями Шону Лиза сказала, что вода в ручье пригодна для питья. Тем не менее они старались ее кипятить. Мыться можно было в общественном бассейне рядом с супермаркетом, в котором работал Шон. У Лизы было множество планов. И если она и не имела понятия о многих вещах, известных каждому, то знала, как с этим справиться.

В тот день, когда Шон приступил к работе, Лиза осталась одна. Приближалась зима, холодало. Они обогревали фургон газовыми баллонами и масляным радиатором, так что с этим было все в порядке, но впервые в жизни ей нечем было заняться.

Шел дождь, и на улице было холодно, но Лиза вылезла из трейлера, направилась по тропинке к ручью и перешла через мост неподалеку от брода. Листья уже опадали, мягко и печально слетая с сучьев, потому что ветра не было. Они опускались на землю, образуя под ногами влажный скользкий ковер. Листья укрыли и медленно текущий ручей. Небо было серым, в сплошной массе облаков не видно было просветов. Лиза прошла несколько миль по лесным тропинкам и обогнула поле, используя в качестве ориентира церковную колокольню, чтобы знать, как найти дорогу обратно.

Раза два Лиза пересекала шоссе, но на нем было безлюдно, а мимо не прошло ни одной машины. Под деревьями показался олень-мунтжак, голова его, увенчанная тяжелыми рогами, появилась и тут же скрылась в зарослях папоротника. Сойки перекликались друг с другом, чтобы предупредить лесных обитателей о ее приближении. Лиза набрала много разных грибов, но, хоть и была уверена в их съедобности, побоялась использовать их в пищу и постепенно выбросила их все — и пластинчатые, и трубчатые. Определив наобум, но, по обыкновению, точно, что время приближается к полудню, она направилась к дому.

Там ее охватила растерянность, поскольку Лиза знала, что Шон не вернется раньше четырех часов. Прежде ей не приходилось испытывать недостатка в чтении. В прицепе не было бумаги, и нечем было писать, возможности послушать музыку тоже не было, как и коллекций, чтобы их разглядывать, и иголок с нитками, чтобы шить. В конце концов она включила телевизор. И старый фильм Пауэлла и Прессбургера с Уэнди Хиллер в главной роли захватил ее, как захватывали подобные фильмы в Шроув-хаусе, когда она получила доступ к телевизору. Существовали ли когда-нибудь такие люди, разговаривали ли они так, носили ли такую одежду? Или все это было такой же волшебной сказкой, как истории Шехерезады?

Когда вернулся Шон, Лиза спала. Телевизор работал, и Шон рассердился, сказав, что она попусту тратит электроэнергию. На следующий день Лиза поехала с ним в город и попыталась устроиться на работу по объявлению.

Лиза сказала, что ей восемнадцать лет. У нее нет характеристик, потому что раньше она никогда не работала по найму, но с домашним хозяйством она справится. Лиза наблюдала за Ив, а позднее помогала ей.

Дом в Аспен-Клоуз чем-то напоминал тот дом, который прочил им Бруно. Но внутри все было иначе. Лиза никогда прежде не видела ничего и отдаленно похожего на эту просторную, скучную и уродливую комнату с коврами и занавесками бежевого цвета, на стенах которой не было ни картин, ни зеркал, ни, насколько она успела заметить, книжных полок. В бежевых керамических вазах стояли цветы, которые не могли быть настоящими — белые пионы, синие дельфиниумы и розовые хризантемы. Посредине стола и наверху застекленного шкафчика протянулись кружевные бледно-зеленые длинные салфетки.

Сама миссис Сперделл по цвету была под стать комнате, только волосы ее были белыми. Ее полное тело обтягивало бледно-зеленое шерстяное платье, а под ним, как показалось Лизе, должно было находиться какое-то резиновое устройство, стягивающее тело, но все же делившее его на части, волнообразно перетекавшие одна в другую. Как жирная гусеница, которой вскоре предстояло превратиться в куколку. Блестящие бежевые туфли на высоких каблуках на ногах миссис Сперделл, похоже, были ей тесны, поскольку на лодыжках плоть выпирала над кромкой обуви.

Поначалу Лиза робела. Если бы миссис Сперделл оказалась доброй и приветливой, Лизе, вероятно, было бы легче, но эта толстая пожилая женщина с угрюмым выражением лица заставила ее отвечать отрывисто и, возможно, слишком сухо.

— Похоже, ты не то, что мне надо, — заявила миссис Сперделл. — Судя по тому, как ты говоришь, тебе больше подошел бы университет, а не работа по дому.

Лиза задумалась над ее словами. Это навело ее на кое-какие мысли, но она, конечно, не высказала их. Вслух она лишь произнесла:

— Если вы меня возьмете, то буду делать все как положено.

Миссис Сперделл вздохнула.

— Тебе лучше бы осмотреть весь дом. Работы, вероятно, окажется слишком много для тебя.

— Нет, не окажется.

Но Лиза поднялась наверх вместе с миссис Сперделл, следуя за ней по пятам. Глядя на талию и бедра гусеницы, на ее неуклюжие толстые ноги, Лиза еле удерживалась от смеха, поэтому она заставила себя думать о грустном. Самым грустным, что пришло ей в голову, было пребывание Ив в тюрьме. Мысли Лизы переключились на Ив, и на несколько мгновений ее охватил острый приступ страха.

Спальня миссис Сперделл была выдержана в розовых тонах. Посреди розовой атласной постели сидел белый пушистый кролик. Вторая спальня была голубой, а третья — персикового цвета. Лизе все больше стало хотеться получить эту работу, потому что здесь было много вещей, которые стоило бы рассмотреть более подробно, изучить и обдумать. Потом миссис Сперделл повела ее в комнату, которую она назвала кабинетом мистера Сперделла, и Лиза увидела книги. Шкаф был набит книгами. На столе стояла коробка с белой бумагой, а в кувшине, сделанном из какого-то камня с зелеными прожилками, торчали ручки и карандаши.

Книги были и в мрачной комнате, которую миссис Сперделл назвала столовой, — на полке там разместилось около двадцати книг. Лиза сразу же изменила свое мнение об этом доме. Он больше не казался ей странным и смешным. Это был дом, в котором имелись книги, бумага и карандаши.

— Я смогу наводить здесь порядок, — сказала она. — Мне это по силам.

— Я возьму тебя на испытательный срок. Уж слишком молодо ты выглядишь.

«На самом-то деле я еще моложе», — подумала Лиза. Оплата, предложенная миссис Сперделл, даже Лизе, полной невежде в подобных вопросах, показалась чересчур низкой. Надо проявить твердость и что-то сказать. К своему удивлению, Лиза услышала собственный голос, решительно заявивший миссис Сперделл, что два фунта пятьдесят центов в час явно недостаточно для оплаты ее труда и что она просит три фунта. Миссис Сперделл, конечно, ответила «нет», — она и слышать об этом не желает, и Лиза почувствовала, что проиграла. Казалось, ей остается только уйти, но когда она встала, не догадываясь о том, что идет торг, и не имея ни малейшего понятия, как вообще заключаются сделки, миссис Сперделл остановила ее, сказав:

— Ладно, но запомни, что будет испытательный срок.

Два утра в неделю и один раз днем, и Лиза могла приступать к работе на следующей неделе.

— Если позволите, с завтрашнего дня, — попросила Лиза.

— Господи, — произнесла миссис Сперделл голосом, в котором ясно слышались ее сомнения в том, что Лиза справится с порученным ей делом, — вот не терпится-то!

Остаток дня Лиза бродила по городу, пускаясь во всякого рода авантюры — так, она зашла в паб, а потом в кино. Некоторые из этих авантюр заставляли ее сердце учащенно биться, но она не отступала. В пабе ее обслужили, хоть и отнеслись к ней с некоторым подозрением. Но оказалось, что она может сойти за восемнадцатилетнюю. Фильм, который она посмотрела, глубоко потряс ее. Лиза была переполнена впечатлениями. Неужели существуют такие места? Неужели существуют громадные города с каменными зданиями выше самого высокого дерева, где улицы сверкают петлями окружной железной дороги на сваях, где миллионы машин носятся туда-сюда, стремясь обогнать одна другую, а мужчины совершают жестокие насилия над женщинами? Но к тому, что мужчина закричал и умер, а его кровь забрызгала стену за его спиной, Лиза отнеслась спокойно. В конце концов, она видела это на самом деле.

Остальное казалось маловероятным. Лиза с натяжкой отнесла увиденное к развлекательному жанру, о котором говорила Ив на уроках английской литературы: к научной фантастике. Что-то вроде Герберта Уэллса и Джона Уиндема, о которых Лиза слышала, но чьих произведений не читала.

Если бы ее пустили к Ив, Лиза спросила бы у нее. Вместо этого она задала вопрос Шону, когда они возвращались в машине домой.

— Это Майами.

— Как это — Майами? Что такое Майами?

Объяснять он был не мастер.

— Это такое место, понятно? В Америке. Ты видела его по телику.

— Нет. — Когда-нибудь она расскажет ему, почему не видела. — Ты там был?

— Я? Послушай, любимая, ты же знаешь, что я не был там.

— Тогда ты не знаешь, верно? Они, вероятно, это придумали. Могли построить это… в студии. Понарошку.

— Когда парни стреляют из пистолетов, это не понарошку.

— Нет, но это актеры. Они не умирали по-настоящему, это была не настоящая кровь, она не могла быть настоящей, так откуда ты знаешь, что остальное тоже не выдумано?

У него не нашлось ответа. Он только повторял:

— Конечно, это настоящее, все знают, что это настоящее.

Когда они подъехали к трейлеру, Лиза сказала:

— Если это настоящее, мне хотелось бы поехать туда. Хотелось бы посмотреть.

— Может, и подвернется счастливый случай, — сказал Шон.

Потому что жизнь часто выкидывает подобные шутки: утром видишь или слышишь что-то для тебя новое, а чуть позднее та же новость снова возникает, но по другому поводу. Майами появился на экране телевизора в тот же вечер. Не Майами, Лос-Анджелес, сказал Шон, но Лизе показалось, что это одно и то же. Тогда, значит, такие места и вправду существуют, точно так же, как показанный по другой программе громадный замок под названием Карнарвон и город под названием Оксфорд.

— Ив была там, — сказала Лиза, отвечая на сигнальный звонок, прозвеневший в ее голове.

— Что она там делала?

— Училась в школе. Она называется университетом. Миссис Сперделл подумала, что и мне подходит такой. Она так сказала.

— Твоя мама училась в Оксфордском университете?

Лиза искренне удивилась:

— Почему бы нет?

— Брось, любимая, это она тебе голову морочила!

— Нет, я так не думаю. Ей пришлось оставить его, уж не знаю, наверное, из-за того, что должна была родиться я.

Шон промолчал, ей показалось, что ему хотелось что-то сказать, что он подбирал слова, чтобы что-то сказать, но не знал, как это выразить. Наконец он произнес:

— Я не хочу расстраивать тебя.

— Ты не расстроишь.

— Что ж, тогда скажи — кто твой отец?

Лиза покачала головой.

— Ладно, извини, что спросил.

— Нет, все в порядке. Просто дело в том, что она не знает, Ив не знает.

Лиза увидела, что поразила его. Россыпь пуль на экране и льющаяся потоком кровь не произвели на него впечатления, равно как изнасилованная женщина или бомбы, уничтожившие целый город, но то, что Ив не знала имени отца своего ребенка, потрясло Шона до мозга костей. Он утратил дар речи. Лиза обняла его и прижала к себе.

— Так она, по крайней мере, говорила. — Лиза пыталась успокоить Шона. — Хотя у меня на этот счет и есть кое-какие подозрения. Думаю, я знаю, кто это был, что бы ни говорила Ив.

— Не тот Бруно?

— О Шон! С Бруно она познакомилась, когда мне исполнилось семь лет. Рассказать тебе дальше?

— Если хочешь, — ответил он угрюмо.

— Что ж, так вот. Бруно остался у нас и отлакировал картину. Он принес все необходимое в своей сумке. Я не думала, что Ив позволит ему сделать это, но она позволила. Я не думала, что она станет разговаривать с ним, но я ошиблась и в этом. Ив спросила, как ему пришла в голову мысль изобразить Шроув-хаус, и он сказал, что увидел его из окна поезда.

— Но видеть, как за него заходит солнце, вы не могли, — сказала Ив, — ведь вы смотрели на него с другой стороны.

— Ах, но я представлял себе, как это прекрасно, — возразил Бруно, — поэтому однажды летним вечером я приехал сюда и приступил к работе. Я провел здесь немало летних вечеров.

— Я не видела вас, — сказала Ив, и он сказал:

— А я не видел вас. Если бы видел, то вернулся бы быстрее.

Похоже было, что Шон не слушал рассказа Лизы после того, как она сказала, что не знает, кто был ее отцом.

— Она, должно быть, меняла их как перчатки, — сказал он, — одного, на следующую ночь — другого, или даже в тот же день. Вот гадость-то! Это ужасно, воспитывать ребенка, особенно девочку, в такой… в такой…

— В такой обстановке, — подсказала она. — Почему особенно девочку?

— Перестань, Лиза, это же ясно.

— Не мне, — ответила она, и потом: — Ты не хочешь слушать о Бруно Драммонде?