Пуля для депутата

Первые выводы

— Ты что — так и не ложился?! — удивленно спросил Максимов, выйдя на кухню.

— Нет… — Карпов покачал головой. — Не ложился.

— А девушка где?

— А она вот как раз только что спать пошла.

— Ага… И чем же вы тут занимались? На кухне? Если не секрет.

— Хочешь, чтобы я опытом поделился? Не волнуйся: не тем, о чем ты думаешь, Николаич.

— Ха! — Максимов подошел к столу и взял сигарету.

— Натощак вредно, — буркнул Карпов.

— Ничего… Так о чем я, по-твоему, думаю?

— Да понимаешь, Николаич, после того, как мы тут всю ночь вас слушали на кухне… Вопли ваши — я имею в виду… Мне кажется, у тебя, кроме траханья, вообще в голове уже ничего не осталось.

— Ну это ты перехватил, Толя! — улыбнувшись, ответил Максимов. — Обижаешь начальник! У нас вроде бы еще есть дела сегодня. А ты — одно траханье в голове…

— Ой, стыд-то какой! — В кухню вошла Аля. — Что, Толечка, все слышно было?

Карпов посмотрел на хозяйку и отметил, что спрашивала она даже с некой долей гордости — и за свои ночные стоны, и за то, что их было хорошо слышно, несмотря на толстую, добротную, капитальную стену.

— Так громко? В самом деле? — не унималась Аля.

— Как вам сказать… — протянул Карпов. — В общем…

— Стыд-то какой, стыд! — Аля накрыла ладонями пылающие щеки.

Карпов снова подумал, что краснеет она не столько от смущения, сколько от удовольствия и гордости: «Действительно, давно у нее мужика не было. Вот то, что называется: нет худа без добра…»

— Да не волнуйтесь вы, Алечка, — сказал он для приличия, — ничего особенного! Мы же взрослые люди.

— А вы, Толя? Вы с Наташей — как? Подружились?

— Да мы все больше о делах, Аля… Всю ночь проговорили.

— И что же? — спросил Максимов дымя сигаретой.

— Не кури натощак! — прикрикнула на него Аля. — Подожди, Коленька, я сейчас с завтраком что-нибудь соображу…

Максимов с видимым удовольствием затушил сигарету, ткнув ею несколько раз в массивную пепельницу.

«Как они наслаждаются этой иллюзией семейной жизни! — отметил Карпов, внимательно разглядывая преувеличенно серьезного Максимова и хлопочущую у плиты Алю. — Вот вам идеальная пара…»

— Да все, в общем-то, просто. Она, конечно, слишком много знает, ваша Наташа. Слишком много для того, чтобы оставаться живой в этой заварухе.

— Да в какой заварухе-то? — Максимов потянулся за новой сигаретой, но, заметив притворно-строгий взгляд Али, одернул руку от пачки. — Объясни, в чем суть-то? Чего они на нас набросились?

— И, кстати, насколько я понимаю, вы еще не очень отчетливо представляете себе: кто, собственно говоря, эти «они»? — вставила реплику Аля.

— Да, — кивнул Толя. — Этот вопрос мы с Наташей тоже не смогли прояснить. Это-то для нас и является сейчас самой большой проблемой. Кого искать? С кого хотя бы начинать?

— Ясно с кого… — Максимов наконец вытащил-таки из пачки сигарету и, не глядя на Алю, всем своим видом выражая непреклонную уверенность в правильности своего решения, чиркнул спичкой. — Ясно с кого! — повторил он. — Со «Штаба» этого долбанного. Во что мой ресторан превратили — уму непостижимо! Какое-то сборище подпольщиков-террористов!

— Мне кажется, ты мыслишь слишком мелко. В этой истории, Николаич, очень серьезные люди задействованы. Ты даже не представляешь себе, насколько все круто, какие силы играют против нас… Такого, думаю, в твоей практике еще не было.

— Ерунда! Если ты имеешь в виду все эти МВД, ФСБ и прочие органы, если ты говоришь о таинственных силах, которые там, предположим, высокопарно выражаясь, на государственном уровне работают, то самый первый мой аргумент против твоего утверждения — сам факт, что мы с тобой еще живы. Будь там действительно крутые, нас бы, конечно, уже нашли и обезвредили… Хотя я не понимаю: кому мы приносим вред? Но это уже второй вопрос. А коль скоро мы сидим и пьем водку, коль скоро найти нас они до сих пор не могут, значит, не такие уж они и крутые. Значит, мы можем с ними потягаться…

— Ну, так оно, конечно, так… — согласился Карпов. — Сидеть сложа руки — последнее дело.

— Ладно, хватит порожняк гонять! — Максимов хлопнул ладонью по столу, заставив пепельницу слегка подпрыгнуть и выпустить серое облачко пыли. — Давай-ка, Толя, расскажи, что там тебе Наташа наговорила. Может быть, вообще пустое это все. А ты купился…

— Может быть. Но мне что-то подсказывает, что она права. Значит, так…

Карпов сел напротив Николая Николаевича. Аля уже успела сварить кофе и поставила на стол три чашки. Сама же она не стала садиться — прислонилась к белому боку высокого холодильника и приготовилась внимательно слушать.

— Понимаете… — Карпов посмотрел поочередно на Максимова и на Алю. — Нас спасает то, о чем ты, Николаич, все время мне напоминаешь.

— А именно?

— Питер — город маленький. И информация здесь расползается совершенно бесконтрольно и очень быстро. Как в деревне. Слухи — смысл жизни огромной части населения. И телевидение здесь — не исключение, а, скорее, один из центров распространения этих самых слухов. Там же работаю люди, для которых слухи — их законный хлеб. Вот Наташа и прослышала кое-что: о делах Маликова, о цели его приезда в Питер, о его личной жизни, которая ее, на самом деле, больше всего и интересует. Интересовала то есть.

Максимов несколько раз кашлянул, выражая свое нетерпение.

— Ну, не тяни, Толя, — включилась Аля, правильно поняв настроение Николая Николаевича, — переходи сразу к главному!

— Я и говорю о главном… Все началось с личной жизни. На этом он и погорел. Маликов не понял, что политик должен все-таки заниматься делами более высокого порядка, чем пристраивание родственников на теплые местечки. Хотя, это тоже, конечно, важно… Но не до такой же степени! Не подставлять же из-за этого те финансовые группы, которые упомянутого политика содержат и хотят, чтобы он, пусть частично, но исполнял их пожелания…

— Но он же такой независимый! — вступилась за Маликова Аля. — Он же демократ!..

— Ага, демократ. Ну и что? Демократ… — Карпов сделал такое движение головой, словно хотел сплюнуть на пол.

— Все они одинаковые — что коммунисты, что реформаторы… На одних теннисных кортах играют друг с другом, а в перерывах между сетами решают: кто и что будет завтра говорить в Думе, какие решения принимать, какие предложения поддерживать, а какие — нет. И количество голосов подсчитывают на предстоящих голосованиях… Так что оставим его политическую ориентацию в покое и вернемся к более реальным и важным для нас вещам.

— Да уж, пожалуйста, — вздохнул Максимов. — Что-то несет тебя с утра!

— Это с похмелья меня несет, — парировал Карпов. — С бодуна. Такое, знаешь, словесное недержание… Ну. Давай по теме. Маликов этот, когда силу набрал, почувствовал свою популярность в народе, влияние свое ощутил, решил, что он уже все может… Ну, почти все. И стал внаглую на себя работать. А его спонсоры, конечно, поднапряглись. Они в него деньги вбухивают, а Маликов этот какую-то дурь творит. Последний его закидон был — наезд на питерское телевидение. Помните, тут были всякие разборки?

— Конечно, — выдохнула Аля. — Разогнали половину работников… Неужели это он устроил?

— Ну, такие вещи одному человеку сложно устроить. Он просто послужил катализатором цепи интриг, которые и привели к развалу телевизионной компании. А началось все с того, что его женушка сумасшедшая, эта Лида, существо, по своей невменяемости способное войти в книгу рекордов Гиннеса, вдруг решила, что она гениальный продюсер и что ей срочно, немедленно, просто мгновенно нужно заиметь свой собственный телеканал. И что она «уберет» всех конкурентов в течение месяца. Ну и, соответственно, денежки будет лопатой грести. Хотя деньги ее не очень-то и интересовали: она у Маликова имела, так сказать, открытый кредит. Ей нужно было стать звездой. Она же обожает все эти тусовки, презентации! Вот и захотелось девочке, чтобы ее «Плейбой» печатал и одновременно «Коммерсант-Деньги». Наш пострел везде поспел…

— И что же? — спросила Аля.

— А что? Маликов же себя ощущал существом высшего порядка! Раз любимая жена просит, значит, надо сделать. Раз плюнуть! Кстати, это не в пользу его собственных умственных способностей говорит. В частности выбор жены многое может сказать о мужчине. Но это уже сейчас не так уж важно. В общем, история развивалась следующим образом…

Карпов встал с табурета с чашкой в руке и стал расхаживать по кухне: делая три шага к окну, поворачиваясь, по-солдатски резко, и маршируя обратно, к двери в коридор.

— Депутат наш взял денег — сумму немалую… Очень немалую, хочу вам сказать. Настолько сумма была интересной, что смог он, распределив ее по разным нужным людям и нужным местам, купить один из питерских региональных телеканалов. И образовал там быстренько продюсерский центр, директором которого и в то же время генеральным продюсером стала, понятное дело, Лида. Ни черта, как я уже говорил, не смыслящая ни в искусстве вообще, ни в телевидении в частности! Да и, кажется, вообще ни в чем… Ну и, конечно, — продолжал Карпов, подходя к плите и наливая себе еще кофе, — она в Питере была всего один раз, эта Лида. Прилетела на чартере, специально самолет заказала, барыня московская… Чтобы присутствовать на презентации нового канала И этого своего продюсерского центра, в каком-то ночном клубе, закрытом. Потом пожила дня три на Крестовском острове, в спецрезиденции, обхаяла все — мол, провинция нищая! — и улетела к себе на Николину Гору. Вот такой, понимаете ли, матерый продюсер образовался на питерском телевидении.

— И что дальше? — нетерпеливо поинтересовалась Аля. — Я, кстати, что-то такое слышала.

— Что-то слышали? — Карпов пристально посмотрел на хозяйку. — Как вы думаете, каким мог быть ход дальнейших событий, учитывая современные реалии?

— Ну, по-разному могло дело повернуться… — пожал плечами Максимов. — Слушай, а я-то где находился в это время? Почему я не был в курсе? Это же такой лакомый кусок… Золотое дно, можно сказать! Если вся эта история происходила тогда, когда я был еще в силе, так почему же мимо моих рук проплыло? Могли бы до сих пор горя не знать…

— Эх, Николаич, ты, видно, забываешь народную мудрость — про жадность и про фраера. Ну ладно, оставим поговорки в покое, вернемся к нашим баранам… Ты, дорогой, потому именно и не знал об этой истории, что слишком уж лакомый это кусок. Сообразили другие — все дело взяли в свои руки и такого туману напустили, что не только ты, но и вообще никто, кроме тех москвичей, отстегнувших бабки Маликову «на развитие», и понятия ни о чем не имел: как и что на этом региональном канале творится.

— Какие же ужасы там творились? — усмехнулся Максимов. — Такое напряжение нагоняешь, писатель. Можно подумать, не о телеканале рассказываешь, а о подпольной фабрике по производству наркоты. Что там такого уж страшного может быть?

— Страшного там может быть много. Страшное… Вот, например, то, что с Маликовым сталось. И не с ним одним. Ищите причину в экономике, маэстро! Вы же изучали в институте марксизм-ленинизм, не так ли?

— Ну, — кивнул Максимов. — Это я понимаю. Деньги там валились — «немеряные».

— А откуда там деньги? — наивно улыбнувшись, спросила Аля.

— О, святая простота! — Карпов всплеснул руками. — Алечка, вы представляете, сколько стоит минута рекламного времени? Когда вы смотрите про памперсы-сникерсы…

— А я не смотрю, — ответила Аля, пожав плечами. — Никто, по-моему, этого не смотрит. Все нормальные люди сразу программы переключают. Это же смотреть невозможно!

— Совершено верно. Только тех, кто эту рекламу продает, вопросы вашего вкуса не очень-то волнуют. Их волнует количество денег в собственном кармане. Это — во-первых. Ну а во-вторых, безопасность этих самых денег… В общем, время дорого, Алечка, очень дорого! Кроме времени дорого так же, например, снимать эти самые рекламные ролики… Очень дорого снимать видеоклипы эстрадных звезд.

— Вот тоже мне — ужас нечеловеческий! — поморщилась Аля. — Дорого… Такая пошлость! И сколько же, для примера, это может стоить? Весь этот кошмар, который нынче крутят?

— Клип, для примера, может стоить две тысячи долларов. Может стоить и десять. И двадцать. И шестьдесят… Может — и больше!.. Московские попсари вообще соревнуются — кто дороже заплатит. Так что суммы там вертятся вполне смертельные.

— Господи, да кто же за такое, извините, дерьмо, столько денег выкладывает?!

— Это — отдельная история. Но выкладывают. Точнее, вкладывают.

— Ты давай не отвлекайся. Опять тебя в сторону понесло, — заметил Максимов, взглянув на часы. Нам уже ехать скоро пора будет.

— Ехать? — спросила Аля. — А куда вы сегодня? Это не опасно?

— Сегодня — не опасно, — сказал Максимов. — Сегодня мы встречаемся с такими людьми, с которыми вообще ничего не опасно: они сами такие опасные, что к ним просто так не подходят. Но если ты с ними — все в порядке…

Карпов искоса взглянул на Николая Николаевича и пожевал губами.

— Да, — согласился он, покачав головой. — Если все они такие, как этот Гинденблат…

— Они покруче будут.

— Тогда — без вопросов.

— Давай, давай, Толя, не жуй сопли!

— Фу, — поморщилась Аля. — Коленька, как ты можешь?..

— Но на самом деле, — продолжал Карпов, — компания эта не особенно-то занималась клипами. Так, делали несколько раз, но специализация была не эстрадная…

— А какая же? — вытянула шею Аля.

— Погоди! — оборвал ее Максимов. — Только до сути добираемся, а ты… Не сбивай ты его — видишь, как он многословен по утрам.

— Я сказал уже… — Карпов налил себе еще кофе, — что Лида эта вообще не контролировала процесс. Для нее важно было не то, как работает предприятие, а то, как она выглядит на его фоне. Ей хотелось блистать — на презентациях, тусовках. Сидеть в жюри каких-нибудь фестивалей… Бизнес-леди захотелось выглядеть! И, конечно, в Питере, как уже смекнул Николай Николаевич, быстренько нашлись люди, которые подгребли все это дело под себя.

— Неужели Маликов совсем не следил за тем, что тут происходит?

— Следил, но недостаточно. Для того чтобы все держать на контроле, требовалось либо тут сидеть безвылазно, либо иметь везде своих, надежных людей. А он приезжал всего пару раз: документы полистает, в которых ни хрена не понимает, по павильонам пройдется, поглядит какие-то клипы, которые там якобы делаются, и, довольный, уезжает… В действительности же люди, которые туда внедрились, занялись производством политической рекламы. Причем дешевле, чем где бы то ни было. И рынки подобной продукции в Москве стали трещать. Политики, точнее, их имиджмейкеры, начальники всех предвыборных штабов — вся эта свора потянулась сюда. С деньгами! И пошло тут дело, пошло с такой скоростью, что небу жарко стало. Сейчас одному Господу Богу известно, сколько успели наварить эти ушлые воротилы, которые сумели быстро просечь ситуацию и увести предприятие из-под Лиды. Для «понта» телеканал, конечно, «вещал», только «вещание» это было таким, что приличный продюсер постеснялся бы в общественном месте упомянуть о своей причастности к такой «сети вещания». Да сети, как таковой, и не было. Пускали в эфир — абы что! Клипы, новости, прогнозы погоды, какие-то недоделанные молодежные передачки… А сами занимались политической рекламой, создавая вполне качественную продукцию и загоняя, то есть продавая ее на столичные каналы. Тоже, кстати, по ценам значительно дешевле рыночных…

— Ну? — Максимов забарабанил пальцами по столу. — Общая картина мне ясна. Я так понимаю: наехали на Маликова те, кто башлял в самом начале?

— Ну, разумеется. Иначе и быть не могло. Наехали: где, мол, прибыль? Да ладно прибыль — где деньги? И даже — пусть не деньги, пусть отдача натурой! Башляли-то ему демократу Маликову, левые — те, вернее, кто в левых вкладывается.

— Ну ничего себе! Какой цинизм! Он же все время против коммунистов боролся! Выходит, он с ними боролся, а сам у них деньги брал? — Аля прижала ладони к щекам, демонстрируя, насколько ей стыдно даже слышать о таких вещах.

— Именно так. И ничего здесь нет особенного. Прежде всего — бизнес, а потом — остальное. Они все так живут. — Карпов посмотрел на Алю снисходительно, как взрослый на ребенка, корпящего над элементарной задачкой. — Как вы могли заметить, представители левых в нашем городе, в общем-то прозябают. Несмотря на то что здесь — как бы колыбель трех революций, и все такое…

— Фу, как сложно, — поморщился Максимов, — терпеть не могу политики…

— Придется потерпеть, — сказал Карпов. — Уже недолго осталось… Так вот: основная работа у них всегда проводилась в столице. Питер им был побоку. Есть и есть — так, для галочки. И свои финансовые дела они, конечно, тоже решали в Москве. Маликов-то им наобещал с три короба, когда деньги брал: мол, освоим новый регион; Питер и область — все завалим вашей рекламой! А ничего такого и в помине не было… Ну и вызвали господина демократа на ковер. Вызвали люди, которым плевать — народный он любимец или нет, заседает он в парламенте или в пивной. Им без разницы.

— Постой, а откуда Наташа-то про все это знает? — спросил Максимов. — Слишком уж подробности крутые… С такими сведениями долго не живут.

— Я извиняюсь… — Женский голос заставил всех троих повернуться к дверям, отделяющим кухню от длинного коридора: на пороге кухни стояла Наташа Белкина. — Я извиняюсь, что подслушала ваш разговор, но это, кажется, и меня касается.

— Тебя, Наташенька, это касается больше, чем нас всех вместе взятых. — Карпов встал, подошел к женщине и обнял ее за плечи.

— Не надо… — Наташа повела плечами, освобождаясь от Толиных рук.

Максимов только сейчас смог рассмотреть эту женщину повнимательней… Если бы не морщинки на лице — глубокие, уже не поддающиеся маскам и массажам, выдающие тот печальный факт, что Белкиной уже далеко не двадцать, и даже не тридцать, если бы не предательская седина, проглядывающая в темных волосах, ее вполне можно было принять за студентку, оканчивающую какой-нибудь престижный вуз или что-то в этом роде. Худенькая, среднего роста, с острыми торчащими вперед грудками, с упругими бедрами, затянутыми в потертые джинсы, она могла показаться значительно моложе своих лет. И, как бы то ни было, сексуальной она выглядела чрезвычайно.

«На такую можно запасть, — рассуждал Максимов. — Этот Маликов, видно, толк в женщинах понимал. Что с того, что не молодая… Поди, прыткая — любой молодой сто очков вперед даст!..»

— Откуда я все это знаю? — безадресно спросила Наташа. — Меня приглашали в эту контору на работу…

— И что же — так прямо все и рассказали? — Максимов в упор посмотрел на Белкину: что-то она явно не договаривала.

— Ну, как вам сказать… В общем, рассказали… Так обстоятельства сложились. Вам обязательно это нужно знать?

— Наташа, понимаете… — начал было Максимов.

Но Наташа прервала его, подняв руку:

— Стоп, стоп, стоп. Ладно. Не нужно предисловий. И так все ясно. Мы все сейчас в одинаковом положении. Даже Аля…

Хозяйка вздохнула и закатила глаза.

«А она, похоже, до сих пор не понимает, какая нам всем грозит опасность, — подумал Карпов. — Она все думает, что это такая интересная игра… С выпивкой и неожиданно свалившимся на нее сексом».

— В общем, любовник у меня был. И любовник этот мне все и поведал. Когда особенно расслаблялся, много чего выбалтывал. А потом мы разошлись… Он ведь не знал, что я с Маликовым знакома. Поэтому и болтал. Чем дальше дело заходило, тем меньше оставалось секретов… А любовник — Леша, Алексей Викторович — он один из членов правления упомянутой новой фирмы… Понимаете? Когда они, то есть Маликов и Лида его, все это организовывали, изначально в качестве учредителей были взяты подставные лица. Маликову самому нельзя коммерческой деятельностью заниматься: он депутат, и все такое… Нельзя, одним словом. Вот там и сидели такие, как у Ильфа и Петрова, зиц-председатели. А через некоторое время, когда нашлись люди, которые поняли, какой это сладкий кусок, все подставные директора были заменены. И право подписи перешло к другим людям… Короче, Маликову красиво сделали ручкой.

— Так просто все??? Это же большая война! — Максимов поморщился. — Неужели так все с рук и сошло?

— Ну где же сошло? — возразил Карпов. — Ты вот говоришь — «война». Вот она и началась, эта война. И Маликов как раз и стал первой жертвой этой войны. Наташа тоже чуть не пострадала…

— Чуть?! Да я уже по-крупному пострадала! На улицу выйти не могу!..

— Не говоря уже о тебе, Николаич… На тебя все стрелки, кажется, перевели…

— Да почему же на меня-то? Что же это за наказание?

Карпов подошел к Максимову и похлопал его по плечу:

— Все очень просто, Николаич. Война должна быть. Но у этих сук — у хозяев, мать их так, принято сейчас не мочить своих. А поскольку у них нет, собственно, ни чужих, ни своих… Вернее, свои и чужие есть на каждый, строго определенный момент времени, и меняются они местами очень быстро. Своих от чужих отличить очень сложно: Сегодня он чужой, а завтра, глядишь, какой-нибудь министр поменялся в правительстве, денежки пошли чуть-чуть по другому руслу — и вчерашний чужой стал самым близким своим… Вот они и переводят стрелки, — продолжал Карпов, переведя дух. — Вводят в игру, в войну свою, так сказать, которых им не жалко.

— Я не понял — смысл-то какой? Если кто-то кому-то должен, то, значит, они грохают кого-то третьего и расходятся довольные?

— Нет, не совсем так. Они грохают крайнего, которым в данном случае оказался Маликов. А потом просто переводят стрелы на тебя. Чтобы отчитаться перед ментами. Это же азбука!

— А почему на меня?

— Ну это уж ты у них спроси. Вот Григорьев, видимо, знал почему… За что и поплатился.

— Кстати, да, а он-то как попал в эту мясорубку? Наташа — ясно, они знают, что она знает… А Григорьев?

— Это пока не ясно. Как непонятно и то, связан ли с этой цепочкой Боровиков, которого тоже вешают сюда же… Вообще, это очень удобно — взять и все громкие убийства нанизать на один такой стрежень. Поди разберись потом. Даже термин есть специальный — передел, мол, сфер влияния. Что за этими словами стоит, хоть кто-нибудь может объяснить? Чушь собачья! Все проще на самом деле…

— Конечно! — Максимов встал с табуретки. — Проще некуда! Ладно, давай собираться, нас там уже ждут. Они не любят, когда их клиенты сильно опаздывают. Надо еще в магазин зайти…

— Зачем? — Карпов нахмурился.

— Как это — зачем? За водкой, за закуской…

— Опять пить весь день? — Карпов скривил рот в иронической улыбке. — Что-то подозрительно мне это… Если там у тебя такие черные алкаши, чем они нам помогут?

Максимов усмехнулся:

— А ты желаешь, чтобы нам помогали эти — с холодной головой и горячим сердцем? Нет уж, мои мне как-то приятнее…

— Ладно, раз обещали — поедем. Посмотрим, что там у тебя за супермен… Наташа, ты не выходи из дому, ладно?

Аля обняла свою гостью за плечи:

— Не волнуйтесь, мужчины, я уж за этим прослежу. Мы с Наташенькой дома посидим, по хозяйству тут… Пошебуршим.

— Во-во, пошебуршите… Все, мы поехали. — Максимов решительно шагнул к выходу. Но неожиданно остановился, вернулся, поцеловал Алю в губы и потрепал по голове Наташу.

— Дверь никому не открывайте! — сурово рявкнул он напоследок, чтобы как-то замять свидетельство минутной слабости.