Пурпурные реки

41

Ухоженное кладбище Гернона не имело ничего общего с кладбищем Сарзака. Беломраморные стелы рядами высились на темно-зеленых лужайках, как маленькие симметричные айсберги. Высокие кресты напоминали любопытных, вставших на цыпочки, чтобы лучше видеть. И только желтые палые листья, усыпавшие изумрудную траву, вносили сюда элемент беспорядка. Карим Абдуф методично и терпеливо обходил аллею за аллеей, читая имена и эпитафии, выгравированные на мраморе, камне или металле.

Он еще не нашел могилу Сильвена Эро. На ходу он размышлял о своем расследовании и о том, какой нежданный оборот оно приняло за последние часы. Он примчался в этот город, без всяких колебаний угнав по дороге роскошную «Ауди», чтобы арестовать осквернителя могил, а в результате с головой окунулся в поиски серийного убийцы. И теперь, когда он прочел и обдумал все материалы, собранные Ньеманом, он пытался убедить себя в том, что проделанная им работа — всего лишь составная часть этого дела. Осквернение склепа и взлом школы в Сарзаке посвятили его в трагическую историю семьи Эро. Но судьба этой семьи была напрямую связана с убийствами в Герноне. А Серти оказался на стыке этих двух, и Карим решил следовать ранее намеченным путем, пока не обнаружит другие точки соприкосновения, другие связи между этими историями.

Но его привлекало, главным образом, другое — возможность работать рука об руку с Пьером Ньеманом, комиссаром, оказавшим на него такое влияние в школе Канн-Эклюза. Сыщик с теорией зеркальных отражений и атомной структуры преступления! Опытный полицейский, жестокий, яростный, неумолимый. Блестящий детектив, который сделал молниеносную карьеру, опередив многих других, и которого в конечном счете задвинули в угол из-за строптивого нрава и неуправляемых взрывов бешенства. Карим постоянно думал о своем сотрудничестве с Ньеманом. Он гордился тем, что комиссар согласился работать с ним. Прямо не верится, что ему выпала такая удача! Но как же все-таки странно, что именно сегодня, за несколько часов до их встречи, он вспомнил о комиссаре!

Карим осмотрел последнюю аллею, так и не обнаружив могилы Сильвена Эро. Теперь оставалось только одно — зайти в здание, напоминающее часовню, с двумя тоненькими колоннами у входа — крематорий. Несколько быстрых шагов — и лейтенант оказался у дверей. Не упускать ни единой возможности. Перед ним тянулся длинный коридор с нишами, под которыми значились имена и даты. Карим направился в центральный зал, оглядывая по пути десятки одинаковых ниш с дверцами, слегка напоминающих почтовые ящики. Кое-где из углублений торчали увядшие букетики, нарушая мрачное однообразие голых стен.

Карим прошел еще немного вперед. И нашел то, что искал. На табличке под нишей было выгравировано: «Сильвен Эро».

«Родился в феврале 1951.. Умер в августе 1980». Карим никак не ожидал, что отца Жюдит кремируют. Это как-то не вязалось с религиозными убеждениями Фабьенн.

Но больше всего его поразило другое. В глубине ниши лежал букет красных роз — свежих, душистых, с капельками росы на лепестках. Карим пощупал их — цветы были срезаны совсем недавно. Их наверняка возложили сегодня. Полицейский круто повернулся и щелкнул пальцами. Значит, игра с преследованием еще далека от финала.

Абдуф вышел с кладбища: и зашагал вдоль стены в поисках домика сторожа. Наконец неподалеку от храма он обнаружил мрачную лачугу с тускло освещенным оконцем.

Бесшумно отворив калитку, сыщик вошел в садик, над всем пространством которого была натянута металлическая сетка. В этой огромной вольере раздавалось странное воркование. Это еще что за бред?

Карим сделал несколько шагов; воркование зазвучало громче, теперь ему вторило хлопанье крыльев. Приглядевшись, сыщик увидел стену с нишами, напомнившими ему крематорий. Вот оно что — голуби! Сотни серых голубей, угнездившихся в темно-зеленых ячейках. Полицейский поднялся на три ступеньки и позвонил в дверь. Она почти тотчас отворилась.

— Ты что тут делаешь, сволочь?

Человек на пороге целился в него из помпового ружья.

— Я из полиции, — спокойно объявил Карим. — Разрешите предъявить вам мое удостоверение и…

— Как же, из полиции, ври больше, арабская морда! Если ты сыщик, то я — сам Святой Дух. Стой, не шевелись!

Осторожно пятясь, Карим сошел с крыльца. Оскорбление жгло его: он мог убить и за меньшее.

— Не шевелись, говорят! — взревел сторож, тыча ему ружьем в лицо и брызжа слюной.

Карим медленно отступил еще на несколько шагов. Сторож, дрожа от злобы, тоже спустился вниз. Он потрясал своим оружием, точно удалой крестьянин из второсортного фильма, собравшийся проткнуть вилами вампира. Голуби всполошенно захлопали крыльями у Карима за спиной, как будто почуяли опасность.

— Я тебя насквозь продырявлю, я тебе…

— Не хвались, папаша, ружьишко-то у тебя не заряжено.

Старик злобно хихикнул.

— Не заряжено, говоришь? Как бы не так, черножопый, аккурат сегодня вечером зарядил!

— Может, и зарядил, да только пулю в ствол не вогнал.

Могильщик покосился на ружье, и Карим воспользовался этим мгновением. В два прыжка он очутился рядом со сторожем и оттолкнул блестящий ствол левой рукой, одновременно выхватив правой пистолет из кобуры. Швырнув сторожа в дверной проем, он ударил его кованым каблуком по руке.

Сторож взвыл и выпустил ружье. Когда он поднял голову, в лицо ему смотрел черный зрачок пистолета.

— Слушай внимательно, гад, — прошипел Карим. — Мне нужны сведения. Ты ответишь на мои вопросы, и мы разойдемся по-тихому. А будешь кобениться, я тебе устрою веселую жизнь. Очень веселую. Ну так как?

Сторож кивнул, с ужасом таращась на сыщика. Вся его злоба мгновенно испарилась, а лицо побагровело от страха; Карим часто наблюдал такое, имея дело с преступниками. Он схватил могильщика за горло.

— Сильвен Эро. Август восьмидесятого. Кремирован. Рассказывай!

— Эро? — прохрипел старик. — Ничего не знаю.

Карим притянул его к себе и безжалостно швырнул о стену. Сторож вскрикнул, из затылка на камень брызнула кровь. Голуби в панике заметались по всей вольере. Сыщик вкрадчиво прошептал:

— Сильвен Эро. Его жена — очень высокая брюнетка. Курчавые волосы. Очки. Красотка. Такая же, как и ее дочь. Ну, вспоминай!

Могильщик испуганно закивал.

— Ладно, я вспомнил… Чудные были похороны… Никто не пришел…

— Как, никто?

— Да говорю ж тебе, даже его баба и та не явилась. Оплатила мне все разом, и кремацию и нишу, и больше ее в Герноне в глаза не видели. Ну, я сжег покойника, вот и все… Только один я его и хоронил.

— Отчего он умер?

— От… от несчастного случая… Под машину угодил.

Арабу вспомнились ужасные снимки погибшего на автостраде ребенка. Вот она — жестокость дороги: новый лейтмотив, новый элемент расследования. Карим ослабил хватку. Обезумевшие голуби метались по саду, разбиваясь в кровь о жесткую сетку.

— Мне нужны подробности. Все, что ты знаешь.

— Он… его сбил какой-то шоферюга на департаментском шоссе, на полпути к Белладонне. Он ехал на велике… Спешил на работу… Похоже, водитель нажрался вусмерть…

— Следствие велось?

— Почем я знаю… Все равно так и не выяснили, кто его угробил… Тело нашли на дороге… в лепешку…

Карим не знал, что и думать.

— Ты сказал, он ехал на работу? На какую?

— В деревню… там, в горах. Он был хрустальщик.

— Это еще что?

— Ну, это парни, которые ищут горный хрусталь на вершинах. Говорили, он был большой мастер в своем деле, только слишком уж рисковал…

Карим сменил тему:

— Почему же никто из Гернона не пришел на похороны?

Могильщик растирал шею, горевшую, точно его вынули из петли. Он бросал испуганные взгляды на раненых голубей.

— Да ведь они были приезжие… Вроде из Таверле… Это там, в горах. Кто ж пойдет хоронить чужака! Вот никого и не было.

Карим задал последний вопрос:

— В его нише лежат цветы. Кто их принес?

Сторож затравленно озирался. Одна из раненых птиц замертво упала ему на голову. Он подавил крик и невнятно пробормотал:

— Там всегда лежат цветы…

— Я спрашиваю, кто их приносит? — повторил Карим. — Высокая женщина? Женщина с черной гривой? Сама Фабьенн Эро?

Старик энергично замотал головой.

— Тогда кто?

Сторож колебался, словно боясь произнести слова, готовые вырваться из его слюнявого рта. В воздухе серым снегом порхали птичьи перья. Наконец он прошептал:

— Софи… Софи Кайлуа.

Карима словно громом поразило. Вот она — еще одна нить между двумя делами! Нить — или удавка, захлестнувшая его горло. Придвинувшись вплотную к старику, он хрипло переспросил:

— КТО?

— Ну я ж говорю, — всхлипнул тот. — Жена-жена Реми Кайлуа. Она приходит каждую неделю. А то и чаще… Когда я услыхал по радио про убийство, я хотел сказать жандармам… Ей-богу, хотел… сообщить… Может, это имеет отношение к делу… Я…

Карим отшвырнул сторожа к его птичнику и, распахнув калитку, помчался к машине. Его сердце набатом билось в груди.

42

Карим подъехал к центральному корпусу университета и тотчас приметил полицейского, наблюдавшего за главным входом. Наверняка офицер, следящий за Софи Кайлуа. Как ни в чем не бывало, он свернул за угол здания и вскоре обнаружил другой вход — двойную застекленную дверь под обшарпанным бетонным козырьком, кое-где провалившимся и прикрытым сверху пленкой. Сыщик поставил машину в сотне метров от двери и вытащил взятый у Ньемана план здания, где была помечена квартира Кайлуа — № 34.

Выйдя из машины, он под ливнем добежал до входа и заглянул в мутное стекло. Дверные ручки были скреплены изнутри железной скобой — допотопным противоугонным устройством для мотоциклов. Дождь усилился и громко забарабанил по пленке в ритме «техно». При таком шуме можно было спокойно ломать дверь. Карим отступил и одним ударом кованого ботинка разбил стекло.

Пройдя по узкому коридору, Карим очутился в обширном темном вестибюле. Взглянув в окно, он увидел насквозь промокшего и дрожащего от холода топтуна. Карим пробрался к железной лестнице, взбежал наверх. Аварийные лампочки эвакуации указывали ему путь, так что включать свет было незачем. Он старался ступать мягко, так, чтобы ступени не гремели под его подбитыми железом ботинками.

На девятом этаже, заселенном интернами, царила мертвая тишь. Карим двинулся вперед, ориентируясь по плану корпуса и всматриваясь в имена на карточках рядом со звонками. Под ногами у него шуршали задравшиеся края линолеума.

Даже в это позднее время, в два часа ночи, он ожидал услышать в этом общежитии звуки музыки, радио — словом, хоть какие-то признаки затворнической жизни здешних обитателей. Но нет, он не услышал ничего. Вполне вероятно, что студенты затаились, каждый в своей норке, боясь убийцы, вырезавшего глаза. Карим прошел дальше и наконец увидел дверь, которую искал. Не решившись звонить, он тихонько стукнул в деревянную створку.

Ответа не было.

Он постучал еще раз, все так же негромко. И снова никто не ответил, не шевельнулся внутри, за дверью. Странно: присутствие соглядатая на улице говорило о том, что Софи Кайлуа должна быть дома.

Карим машинально вытащил из кобуры пистолет и начал обследовать замок. Задвижки на двери не было. Сыщик натянул резиновые перчатки и извлек из кармана набор отмычек. Сунув одну из них в скважину, он одновременно чуть приподнимал дверь и толкал ее. Через несколько секунд она отворилась. Карим проскользнул в квартиру беззвучно, как тень. Он прошел по всем комнатам. Никого. Какое-то шестое чувство подсказывало сыщику, что женщина ушла и больше не вернется. Он начал обыскивать квартиру. По стенам он заметил странные фотографии — атлеты с фашистскими мордами, в черных трусах и белых майках; одни бежали по стадиону, другие висели на кольцах, третьи взлетали над брусьями. Карим осмотрел мебель, порылся в ящиках. Ничего. Софи Кайлуа не оставила никакой записки, никаких следов своего бегства, но сыщик нюхом чуял, что дамочка слиняла всерьез и надолго. И все же он никак не мог решиться покинуть эту квартиру. Что-то раздражало его, мешало уйти, но что — он никак не мог понять. Он вертел головой, принюхивался, присматривался, отыскивая ту загадочную песчинку, которая застопорила плавный ход его мыслей.

И наконец нашел.

В квартире сильно пахло клеем. Клеем для обоев, высохшим совсем недавно. Карим пошел вдоль стен, пристально разглядывая их. Может, супруги Кайлуа просто-напросто сменили обои как раз перед трагическим событием? Может, это обыкновенная случайность? Но Карим с ходу отверг эту мысль: в таком деле случайностей не бывает, любая отдельная мелочь имеет отношение к общему кошмару.

Повинуясь внезапному импульсу, он сдвинул мебель и оторвал от стены бумажное полотнище. Ничего. Карим остановился: он превысил свои полномочия, проникнув в частное жилище, у него нет санкции на обыск, а он занимается тем, что разоряет квартиру женщины, которая, вполне вероятно, станет главной подозреваемой. Поколебавшись с минуту, он решительно взялся за следующую полосу. Ничего, Щелкнув пальцами, Карим перешел к другой стене, подцепил третий кусок обоев и, приподняв его, увидел на стене красновато-коричневые буквы.

Это была часть какой-то надписи. Единственное полное слово, которое он смог разобрать, было «ИСТОКАМ». Карим торопливо сорвал соседний кусок обоев. Теперь он видел под разводами клея всю надпись целиком:

Почерк был детский, буквы — багровые, как засохшая кровь. Их сперва процарапали по штукатурке чем-то острым, вроде ножа. Убийство Реми Кайлуа. «Пурпурные реки». Жюдит. Нет, он нашел не нить, не зацепку, не отголосок. Отныне оба преступления составляли единое целое.

Внезапно сзади раздался шорох. Карим резко обернулся, выставив вперед свой «глок». Он едва успел заметить тень, мелькнувшую в дверном проеме. Яростно взревев, он бросился вдогонку.

Силуэт уже исчез за поворотом. Топот бегущих шагов мгновенно посеял панику в длинном коридоре; казалось, здешние обитатели только и ждали сигнала тревоги, чтобы подать признаки жизни. Двери приоткрывались, из щелей смотрели испуганные глаза.

Сыщик на бешеной скорости свернул за угол и пустился бежать по новому отрезку коридора. Вдали под ногами призрака уже громыхали ступени лестницы.

Миг спустя Карим тоже несся вниз гигантскими прыжками, хватаясь на бегу за вибрирующие металлические стойки. Он уже почти нагнал незнакомца, их разделял всего один марш. Между железными стойками впереди внизу мелькала спина человека в черном блестящем дождевике.

Просунув руку сквозь прутья, Карим попытался схватить беглеца за плечо, но пальцы только царапнули по мокрой клеенке, а рука застряла между перекладинами. Силуэт скрылся из виду. Карим высвободил руку и помчался дальше. Он потерял несколько драгоценных секунд.

Когда он спустился в вестибюль, тот был пуст. Ни души. Ни звука. Карим увидел за окном часового, по-прежнему торчавшего на своем посту. Он рванулся к задней двери, через которую проник в здание. Тоже никого. Плотная стена дождя мешала рассмотреть, что творится снаружи.

Карим выругался, пролез в дверную раму с выбитым стеклом и вгляделся в кампус, еле заметный сквозь мокрую пелену ливня. Ни людей, ни машин, ровно ничего. Только яростные хлопки пленки на козырьке подъезда. Карим опустил пистолет и повернул назад, отчаянно надеясь, что призрак еще не успел покинуть здание.

Внезапно мощный удар отшвырнул сыщика к двери, и на него обрушился ледяной водопад. Карим упал и, растерявшись на миг, выронил пистолет. С трудом встав на четвереньки, он поднял голову и увидел, что его сшибло с ног пластиковое покрытие козырька, не выдержавшее тяжести воды.

Он счел это случайностью.

Но из-за рухнувшего полотнища, край которого остался висеть на козырьке, появилась все та же зловещая тень. Черный блестящий дождевик, плотные облегающие брюки, вязаный альпинистский шлем-маска, а поверх него — шлем мотоциклиста, глянцевито-черный, как головка шмеля. Тень держала в руках «глок» Карима и целилась прямо ему в лицо.

Сыщик открыл рот, но голос отказал ему.

Внезапно призрак нажал на курок; загремели выстрелы, с оглушительным звоном посыпались стекла. Карим скорчился на асфальте, прикрыв голову руками. Его хриплые крики смешивались с грохотом выстрелов, звоном падающих стекол и барабанной дробью дождя.

Машинально он отсчитал количество выпущенных зарядов — шестнадцать — и осторожно приподнял голову; последние осколки еще падали вокруг него наземь. Он едва успел разглядеть руку без перчатки, бросившую оружие и растаявшую во тьме. Это была крепкая белая рука с короткими ногтями, покрытая царапинами и кое-где заклеенная пластырем.

Рука женщины.

Несколько мгновений сыщик пристально разглядывал еще дымившийся ствол пистолета, его рифленую рукоятку. В ушах у него стоял грохот пальбы. Ноздри впитывали едкий запах пороха. Прошло несколько секунд, и тут наконец прибежал, с револьвером на изготовку, полицейский, топтавшийся у главного входа.

Но Карим уже не слышал ни его грозных окликов, ни испуганного оханья. Оглушенный всем случившимся, он тем не менее ясно сознавал, что располагает теперь двумя поразительными фактами.

Первый: женщина-убийца пощадила его.

И второй: она оставила на оружии отпечатки пальцев.

43

— Что вы делали в квартире у Софи Кайлуа? Вы действовали, не имея ордера, вы нарушили самые элементарные законы, мы могли бы вас…

Карим смотрел на лысую макушку и багровое лицо разъяренного капитана Вермона и покорно кивал, пытаясь изобразить на лице раскаяние. Наконец он улучил момент и произнес:

— Я уже все объяснил капитану Барну. Убийства в Герноне имеют отношение к делу, которое я расследую в своем городе, Сарзаке, департамент Ло.

— Подумаешь, какая новость! Это никак не оправдывает ваше незаконное вторжение в жилище важнейшего свидетеля по нашему делу.

— Но я договорился с комиссаром Ньеманом…

— Забудьте о комиссаре Ньемане! Его отстранили от расследования. Теперь этим займутся парни из уголовки Гренобля.

— В самом деле?

— Комиссар Ньеман сам находится под следствием. Сутки назад он изувечил в Парк-де-Пренс, после футбольного матча, английского болельщика-хулигана, и это вызвало грандиозный скандал. Его вызывают в Париж.

Кариму стало ясно, почему Ньеман очутился в этом городе. Видимо, «железный» сыщик решил залечь на дно после того, как проучил хулигана в своем излюбленном стиле. Но лейтенанту не верилось, что Ньеман вернется этой ночью в Париж. Нет, не мог комиссар взять и бросить расследование, чтобы ехать оправдываться перед инспекцией полицейской службы или в Министерстве иностранных дел. Сперва Пьер Ньеман изловит убийцу и раскроет мотивы его злодеяний. И он, Карим, будет рядом с ним. Однако из осторожности он сделал вид, будто поверил жандарму.

— А сыщики из Гренобля уже начали работать?

— Нет еще, — ответил Вермон. — Мы должны ввести их в курс дела.

— Что ж, похоже, Ньеман вам больше не нужен?

— Ошибаетесь! Он, конечно, псих, но по крайней мере прекрасно знает уголовный мир. Как свои пять пальцев. А с ребятами из Гренобля все придется начинать сначала. И к чему это приведет, я вас спрашиваю?

Карим оперся обеими руками на стол и наклонился к капитану.

— Позвоните в полицию Сарзака, комиссару Анри Крозье. Проверьте мою информацию. Законно я действовал или нет, но мое расследование напрямую связано с преступлениями в Герноне. Один из ваших убитых, Филипп Серти, осквернил могилу на кладбище в моем городе прошлой ночью, как раз перед самой своей гибелью.

Вермон скептически поморщился.

— Составьте рапорт. Господи, что же это творится? Жертвы убийства оскверняют кладбища! Неизвестные сыщики лезут из всех дыр! Как будто у нас и без того мало проблем…

— Я…

— Убийца нанес еще один удар!

Карим резко обернулся: в дверях стоял Ньеман. Смертельно бледный, с опустошенным лицом. Молодому арабу вспомнились скорбные мраморные фигуры на мавзолеях, которые он во множестве видел за последние несколько часов.

— Эдмон Шернесе, — продолжал Ньеман. — Офтальмолог из Аннеси. — Он подошел к столу и взглянул на Карима, а затем на Вермона. — Задушен проводом. Вырваны глаза. Отрублены руки. Этой серии нет конца.

Вермон отъехал на своем стуле к стене. Спустя несколько секунд он плаксиво пробормотал:

— Вам же говорили… Вам же все говорили…

— Что? Что мне говорили? — взревел Ньеман.

— Что это серийный убийца. Преступник-безумец. Как в Америке! Вот и надо действовать американскими методами. Вызвать специалистов. Составить психологический портрет… Ну, в общем, я не знаю… Даже мне, провинциальному жандарму, и то ясно…

Ньеман прервал его криком:

— Да, это серия, но это не серийный убийца! И он не безумен. Он мстит. И у него есть логичный, рациональный мотив, объясняющий, почему именно эти люди стали его жертвами. Между этими тремя существует какая-то связь, ставшая причиной их устранения! Вот что нужно выяснить в первую очередь, будь оно все проклято!

Вермон безнадежно развел руками. Карим воспользовался наступившим молчанием.

— Комиссар, позвольте мне…

— Сейчас не время.

Ньеман выпрямился и нервным движением разгладил смятые полы своего плаща. Такое внимание к своей внешности никак не вязалось с суровым замкнутым лицом сыщика. Карим упрямо продолжал:

— Софи Кайлуа сбежала.

Глаза за маленькими очками изумленно вперились в него.

— Как? Но ведь мы поставили там человека…

— Он ничего не видел. И, насколько я понимаю, она уже далеко.

Ньеман все еще смотрел на Карима. Смотрел как на редкого, диковинного зверя.

— Это еще что за хреновина? — прошептал он. — Зачем ей-то бежать?

— Потому что вы были правы с самого начала. — Карим обращался к Ньеману, но глядел при этом на Вермона. — Все три жертвы связаны какой-то тайной. И эта тайна — ключ к убийствам. Софи Кайлуа сбежала, потому что ей все известно. И еще потому, что она боится стать следующей жертвой.

— Мать твою!..

Ньеман поправил очки. Несколько секунд он помолчал, размышляя, затем решительно, по-боксерски, вскинул подбородок и жестом приказал Кариму говорить дальше.

— У меня есть новость, комиссар. Я обнаружил в квартире Кайлуа надпись, процарапанную на стене. В ней говорится о «пурпурных реках», и подписана она именем Жюдит. Вы искали связь между жертвами. Так вот, я могу назвать вам то, что связывало по крайней мере двоих из них — Кайлуа и Серти. Их связывала Жюдит. Маленькая девочка с уничтоженным лицом. Серти осквернил ее могилу. А Кайлуа получил послание за ее подписью.

Комиссар направился к двери, бросив на ходу:

— Пошли!

Разгневанный Вермон вскочил на ноги.

— Вот-вот, убирайтесь отсюда оба! Идите шепчитесь в другом месте!

Ньеман вытолкнул Карима в коридор. Из кабинета им вслед несся визгливый голос капитана:

— Ньеман, вы больше не имеете права заниматься расследованием! Вы отстранены, ясно вам? Вы больше ровно ничего не значите. Ни-че-го! Вы теперь ноль, пустое место! Идите, идите, слушайте бред этого авантюриста, этого жулика, этого проходимца… Прекрасная компания, нечего сказать!..

Ньеман ворвался в чей-то пустой кабинет, втащил туда же Карима, включил свет и захлопнул дверь, чтобы не слышать яростных воплей жандарма. Схватив стул, он знаком велел Кариму садиться и коротко сказал:

— Слушаю.

44

Карим отказался сесть и возбужденно заговорил:

— Надпись на стене гласила: «Я поднимусь к истокам пурпурных рек». Буквы процарапаны острым лезвием и обведены кровью. Не дай бог увидеть такое — потом будет сниться в страшных снах до самой смерти. Особенно если принять во внимание подпись — «Жюдит». Наверняка это Жюдит Эро. Имя мертвой девочки, комиссар. Погибшей в восемьдесят втором году!

— Ничего не понимаю.

— Я тоже, — вздохнул Карим. — Но я, кажется, могу представить себе, как развивались события за истекшие выходные. Вот как это было. Сначала убийца прикончил Реми Кайлуа, скорее всего в течение субботнего дня. Изувечив тело, он затаскивает его на скалу. Для чего устроен весь этот цирк, я пока не знаю. Но уже на следующий день он бродит по кампусу и следит за тем, куда ходит и что делает Софи Кайлуа. Сперва та просто сидит дома. Затем выходит, где-то в первой половине дня. Может быть, она идет в горы, на розыски Кайлуа, или еще куда-нибудь. За это время убийца проникает в ее квартиру и оставляет на стене свидетельство своего преступления: «Я поднимусь к истокам пурпурных рек».

— Дальше?

— Позже Софи Кайлуа возвращается домой и обнаруживает надпись. Она тотчас осознает значение этих слов. Ей становится ясно, что прошлое вернулось и что ее муж, скорее всего, убит. В панике, забыв о сохранении тайны, она звонит Филиппу Серти, сообщнику своего мужа.

— Откуда ты все это взял?

Карим глухо ответил:

— Я убежден, что Кайлуа, его жена и Серти были друзьями детства и что они, все трое, совершили когда-то преступление. Преступление, связанное со словами «пурпурные реки» и с семьей Жюдит.

— Карим, я уже говорил тебе: в начале восьмидесятых Кайлуа и Серти были двенадцатилетними мальчишками. Так что умерь свою буйную фантазию.

— Дайте мне закончить. Филипп Серти приезжает к Кайлуа и видит сделанную надпись. «Пурпурные реки» наводят на него ужас, он тоже впадает в панику. Но медлить нельзя: прежде всего нужно скрыть надпись, которая намекает на какую-то тайну; ее никто не должен увидеть. Я абсолютно уверен в одном: несмотря на смерть Кайлуа, несмотря на страх перед убийцей, подписавшимся именем Жюдит, Серти и Софи Кайлуа думают в этот момент лишь об одном — как им замести следы их собственного злодеяния. Санитар привозит рулоны обоев и заклеивает ими процарапанные буквы. Вот почему вся квартира насквозь провоняла клеем.

Глаза Ньемана блеснули. Карим понял, что старый сыщик тоже подметил эту деталь во время своего разговора с женщиной. Лейтенант продолжал:

— В течение всего воскресенья они ждут. Или же предпринимают новые попытки розысков, этого я не знаю. Наконец, к вечеру Софи Кайлуа решается заявить жандармам об исчезновении мужа. И в то же самое время в скалах находят его труп.

— Ну, а дальше?

— Той же ночью Серти мчится в Сарзак.

— Зачем?

— Затем, что под убийством Реми Кайлуа стоит подпись Жюдит, а она погибла и похоронена четырнадцать лет назад в Сарзаке. И Серти это известно.

— Ну, это все вилами по воде писано!

— Может быть. Однако прошлой ночью Серти был в нашем городе с сообщником — не исключено, что с Шернесе. Они копались в школьных архивах. Они поехали на кладбище и пробрались в склеп Жюдит… Куда идут первым делом, когда ищут мертвеца? Конечно, на его могилу.

— Продолжай.

— Я не знаю, что именно Серти и тот, второй, нашли в Сарзаке. Не знаю, открывали ли они гроб. Мне не удалось как следует обыскать склеп. Но могу предположить, что эти розыски их не успокоили. Тогда они возвращаются в Гернон, хотя смертельно боятся этого. Вы только представьте себе: по городу рыщет призрак, готовый уничтожить всех, кто причинил ему зло!..

— И чем ты можешь доказать все это?

Карим пропустил вопрос мимо ушей.

— И вот наступает утро понедельника. По возвращении в город Серти попадает в руки призрака. И происходит второе убийство. На сей раз без пыток, без мучений. Ибо призрак уже знает все, что ему нужно. И теперь наступило время мщения. Он включает фуникулер, поднимает тело в горы. Все уже предопределено: ведь он оставил свое «послание» на теле первой жертвы. Теперь нужно оставить следующее на втором трупе. Его уже ничто не остановит. Вы были правы, Ньеман, утверждая, что это месть: и вот бомба взорвалась.

Комиссар сел; ноги не держали его, по лицу струился пот.

— Месть — за что? И кто убийца?

— Жюдит Эро. Или, вернее, кто-то, вообразивший себя ею.

Комиссар молчал, опустив голову. Карим придвинулся к нему:

— Ньеман, я нашел место погребения Сильвена Эро. В крематории на кладбище Гернона. О его смерти ничего особенного сказать не могу.

Эро погиб под колесами грузовика. Может, если покопаться хорошенько, мы и обнаружим что-то подозрительное, но вряд ли. Зато на самом кладбище я нашел нечто крайне интересное. В нише с урной лежал свеженький букет цветов. Я навел справки, и знаете, кто носит туда цветы — долгие годы, каждую неделю? Софи Кайлуа!

Ньеман замотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Ну и что ты напридумывал по этому поводу?

— А то, что ее приводят туда угрызения совести.

Комиссар только пожал плечами. Абдуф выпрямился и заорал:

— Да ведь все сходится, черт подери! Я вовсе не считаю, что Софи Кайлуа действительно в чем-то виновна. Но она была посвящена в тайну своего мужа и держала рот на замке из любви к нему, или из страха, или еще из каких-нибудь соображений. Вот почему она многие годы тайком носит цветы к урне Сильвена Эро, стараясь искупить зло, которое ее дражайший супруг причинил этой семье.

И Карим снова нагнулся к комиссару.

— Ну подумайте, Ньеман! — крикнул он. — Софи узнаёт о том, что обнаружен труп ее мужа. И это убийство за подписью Жюдит свидетельствует о том, что мстит кто-то связанный с умершей девочкой. Но, несмотря на это, жена убитого еще сегодня возлагает цветы на могилу ее отца. Оба эти убийства не вызывают ненависти в сердце Софи Кайлуа. Они пробуждают ее воспоминания. И угрызения совести. Будь я проклят, Ньеман, если я не прав, но факт налицо: перед тем как испариться, дамочка не забыла воздать последние почести семейству Эро!

Старый сыщик хранил молчание. Его черты заострились, морщины напоминали глубокие трещины. Прошло несколько долгих минут. Наконец Карим встал и хрипло произнес:

— Ньеман, я внимательно прочел ваши материалы. Там есть кое-какие детали, тоже связанные с Жюдит Эро.

Комиссар вздохнул.

— Ну, говори. Уж не знаю, зачем я тебя слушаю, но… выкладывай.

Молодой араб заходил по комнате взад-вперед, как зверь в клетке.

— Судя по вашему досье, убийца должен быть высококлассным альпинистом. Так вот: кем был Сильвен Эро? Хрустальщиком. Он лазил по вершинам, разыскивая горный хрусталь. Он был альпинистом от Бога. Всю свою жизнь он провел среди скал и ледников. Именно там, где обнаружены два первых трупа.

— И там, где проходят сотни других опытных альпинистов. Это все?

— Нет. Есть еще огонь.

— Огонь?

— В первом отчете о вскрытии я обнаружил одну странную подробность, которая не дает мне покоя. На теле Реми Кайлуа были найдены следы ожогов. Кост предположил, что убийца брызгал на раны своей жертвы каким-то горючим составом. Там говорится об аэрозоле типа «Karcher».

— И что же?

— У меня есть другая версия. Убийца мог быть извергателем огня — знаете, из тех, что выдувают бензин изо рта.

— Не понял.

— Конечно, не поняли — ведь вы не знаете одной вещи: Жюдит Эро умела выдувать огонь изо рта. Невероятно, но факт. Я разыскал циркача, который научил девочку этому фокусу за несколько недель до ее смерти. Тогда этот трюк буквально заворожил ее. Она говорила, что хочет научиться ему, чтобы «защитить свою маму».

Ньеман начал массировать себе затылок.

— Господи боже, но ведь Жюдит мертва!

— Есть еще одна зацепка, комиссар. Может, и ненадежная, но она вполне укладывается в общую картину. В том же первом отчете о вскрытии врач написал по поводу удушения: «Совершено с помощью металлического провода, предположительно тормозного тросика или рояльной струны». Серти был задушен таким же образом?

Комиссар кивнул. Карим тотчас продолжил:

— Может, это ничего и не значит, но Фабьенн Эро была пианисткой. Виртуозной пианисткой. Представьте себе на минуту, что все три жертвы были задушены рояльной струной. Нет ли в этом какой-то символической связи? Струна, с годами натянувшаяся до предела…

Пьер Ньеман вскочил на ноги и закричал:

— Чего ты добиваешься, Карим? Кого мы должны искать? Привидение?

Понурившись, как нашаливший мальчишка, Карим запахнул свою кожаную куртку.

— Не знаю.

Ньеман, в свою очередь, прошелся по комнате. Потом спросил:

— Ты думал, это мать?

— Да, конечно, — ответил Карим. — Но это не она. — И он понизил голос. — Я еще не все сказал, комиссар. Самое интересное я приберег на закуску. Когда я был в квартире Кайлуа, туда явился мой призрак. Он застал меня врасплох, я погнался за ним, но он ускользнул.

— ЧТО?!

Карим смущенно ухмыльнулся:

— Позор на мою голову!

— На что он был похож? — торопливо спросил Ньеман.

— На что ОНА была похожа — ибо это была женщина. Я видел ее руки. Я слышал ее дыхание. Никаких сомнений быть не может. Ее рост примерно метр семьдесят. Она показалась мне довольно плотной, но это не мать Жюдит. Та настоящая великанша, метр восемьдесят ростом и сложена как гренадер. Это показали сразу несколько человек.

— Тогда кто же?

— Не знаю. На ней был черный дождевик, маска на лице и мотоциклетный шлем. Вот и все, что я могу сказать.

Ньеман встал.

— Нужно разослать повсюду ориентировки.

Карим схватил его за руку.

— Какие ориентировки? На мотоциклиста в шлеме? — Карим усмехнулся. — Не спешите, комиссар, у меня есть кое-что получше.

И он вынул из кармана целлофановый пакет, где лежал его «глок».

— На нем ее отпечатки.

— Она держала в руках твою пушку?

— Более того, она выпустила всю обойму поверх моей головы. Оригинальный убийца, не правда ли, комиссар? Мстит, как безумная, своим врагам, но не причиняет зла никому другому.

Ньеман пинком распахнул дверь кабинета.

— Поднимись на второй этаж. Парни из уголовки привезли с собой электронный идентификатор отпечатков — самую последнюю модель, напрямую подключенную к МОРФО. Но они не умеют с ним работать. Им там помогает один тип из аналитического отдела, Патрик Астье. С ним должен быть и патологоанатом, Марк Кост, — они оба со мной. Отзови их в сторонку, объясни ситуацию, и они поищут твои отпечатки в базе данных МОРФО.

— А если эти отпечатки там не значатся?

— Тогда ищи мать. Она наш главный свидетель.

— Ньеман, я разыскиваю эту даму уже больше двадцати часов. Она скрывается. И скрывается очень умело.

— Проверь еще раз все сначала. Может, ты что-то упустил?

Карим оскорбленно вскинулся:

— Ничего я не упустил!

— Упустил, друг мой. Ты сам мне это сказал. За могилой девочки в этой твоей глухомани кто-то старательно ухаживает. Кто-то регулярно навещает ее. Кто же? Уж конечно, не Софи Кайлуа. Так вот, сможешь ответить на этот вопрос — найдешь след матери.

— Я уже расспрашивал сторожа. Он никогда никого не видел.

— Значит, она не сама приходит. Может, договорилась с похоронным бюро или еще с кем-нибудь. В общем, ты должен разыскать этого посетителя, Карим. В любом случае тебе нужно вернуться в Сарзак, чтобы вскрыть гроб.

Молодой араб вздрогнул.

— Вскрыть гроб?..

— Мы должны знать, что искали осквернители. Или — что они нашли. А заодно увидишь там, внутри, адрес гробовщика. — И Ньеман зловеще подмигнул Кариму. — Гроб — он ведь как одежка, все лейблы — с внутренней стороны.

У Карима пересохло в горле при мысли о возвращении на кладбище Сарзака. Опять лезть в склеп, да еще ночью… Его затрясло от страха. Но Ньеман повторил непререкаемым тоном:

— Сперва отпечатки. Затем кладбище. У нас есть время до рассвета, чтобы уладить эти два дела. Будем работать вдвоем. Карим. Ты и я, больше никого. А потом вернемся в нашу конюшню и отрапортуем о сделанном.

Лейтенант поднял воротник куртки.

— А вы?

— Я? Мне надо будет «подняться к истокам пурпурных рек», по следам малыша Жуано. К сожалению, ему удалось довольно близко подобраться к истине.

— К сожалению?

Ньеман горестно поморщился.

— Его убил доктор Шернесе, как раз перед тем, как с ним самим разделался — или разделалась — убийца. Я нашел тело Эрика в яме с кислотой, в винном погребе лекаря. Шернесе, Кайлуа и Серти были распоследними вонючими гадами, Карим. Теперь я в этом абсолютно уверен. Скорее всего, Жуано пошел по верному следу, и это стоило ему жизни. Итак, выясни личность убийцы, Карим, а я буду выяснять его мотивы. Выясни, кто скрывается за призраком Жюдит. А я выясню смысл этих слов — «пурпурные реки».

И оба сыщика торопливо зашагали по коридору. Встречные полицейские провожали их взглядами.

45

— Вот и сели, парни! Дело дохлое!

— Да чего вы ноете, все равно у нас нет ни одного отпечатка!..

В маленькой комнатке на втором этаже собравшиеся сыщики уныло пялились на экран компьютера, увенчанный передвижной лупой и соединенный целой кучей проводов со сканером.

Высокий блондин с круглыми совиными глазами, сидя за пультом, отлаживал программы. Карим шепотом спросил, кто это. Патрик Астье, собственной персоной. Рядом стоял Марк Кост, щуплый сутулый брюнет в толстых запотевших очках.

Сыщики гурьбой вываливались из комнаты, обмениваясь на ходу философическими рассуждениями о никчемности этих новых технологий. На Карима они даже не взглянули.

Он подошел к Косту и Астье и представился. С первых же слов все трое поняли, что они «одной крови». Молодые, страстно увлеченные своим делом, они презрели страхи и с головой ушли в это расследование. Когда молодой араб рассказал, что его сюда привело, Астье радостно воскликнул:

— Черт побери! Отпечатки убийцы, всего-навсего? Ничего себе! Давайте-ка введем их в нашу машинку!

Карим удивился:

— А разве она работает?

На бледном лице инженера мелькнула улыбка, напоминающая тоненькую трещину на фарфоре.

— Конечно, работает. — И он кивнул в сторону сыщиков, занятых другими делами. — Вот у кого не работает, а у нас все в ажуре.

Быстрыми уверенными движениями Астье открыл один из никелированных чемоданчиков, стоявших в углу. Там лежали наборы для снятия латентных отпечатков и фиксации следов. Инженер достал магнитную кисть, надел резиновые перчатки и погрузил инструмент в контейнер с порошком окиси железа. Тотчас крошечные частички собрались в розовый шарик на кончике магнита.

Астье взял «глок» и провел кистью по рукоятке. Потом заклеил это место прозрачной липкой пленкой. Под пленкой тотчас проявились серебристые следы пальцев.

— Ах, хороши! — восхищенно вздохнул Астье.

Сунув дактилоскопическую карточку в сканер, он уселся перед экраном, отвел в сторону прямоугольную лупу и забарабанил по клавиатуре. Почти сразу же отпечатки появились на экране. Астье прокомментировал:

— Четкость великолепная. Можно классифицировать по двадцати одному параметру.

На отпечатках замигали ярко-красные точки, связанные между собой кривыми линиями; их появление сопровождалось тонким попискиванием аппарата. Астье пробормотал себе под нос:

— Ну-ка, поглядим, что скажет МОРФО.

Карим впервые наблюдал за работой этой системы. Астье коротко пояснил: МОРФО — обширная база данных, содержащая отпечатки преступников из большинства европейских стран. Подключившись к ней, можно было тут же сравнить любые новые отпечатки с уже имеющимися. Компьютер загудел, выполняя заданную операцию.

Наконец он выдал ответ — «не значится». Следы пальцев «призрака» не соответствовали никаким отпечаткам, содержащимся в МОРФО. Карим выпрямился и скорбно вздохнул. Он был заранее готов к тому, что преступница не принадлежит к криминальному миру.

Внезапно у него мелькнула шальная мысль. Джокер! Он вытащил из кармана своей кожаной тужурки карточку с отпечатками пальцев Жюдит Эро, снятыми после автомобильной катастрофы четырнадцать лет назад, и обратился к Астье:

— Ты можешь сканировать и сравнить эти отпечатки?

— Никаких проблем!

Инженер держался так прямо, словно проглотил неоновую лампу. Он бегло взглянул на карточку, призадумался и наконец поднял свои васильковые глаза на Карима.

— Где ты взял эти отпечатки?

— В картотеке дорожного поста. Они принадлежат маленькой девочке, погибшей в аварии в восемьдесят втором году. Но… кто знает… Может, есть сходство…

Ученый прервал его:

— Трудно поверить, что она умерла.

— Как это?

Астье сунул карточку под экран-лупу, и перед ними появились крупные, видные невооруженным глазом бороздки отпечатков.

— Мне даже не требуется вводить их в компьютер — я и так могу тебе сказать, что это такие нее отпечатки, какие остались на твоей пушке. Смотри: абсолютно одинаковый рисунок подпальцевых гребешков и завитков вот тут, как раз под гребешками.

Карим застыл. Патрик Астье сдвинул лупу, и теперь оба изображения на экране оказались рядом.

— Да, это отпечатки одного человека, — повторил он. — Только в разном возрасте. На твоей карточке — детские, на пистолете — взрослые.

Карим остолбенело смотрел на изображения и пытался осмыслить эту фантасмагорию.

Жюдит Эро умерла в 1982 году, среди искореженных обломков машины.

Жюдит Эро, облачившись в дождевик и шлем мотоциклиста, только что выпустила всю обойму «глока» поверх его головы.

Жюдит Эро была одновременно мертва и жива.

46

Настало время подключить к делу старых друзей из прошлого. Фабрис Моссе. Сотрудник научного отдела парижской полиции. Виртуозный специалист по отпечаткам, с которым Карим свел знакомство в ходе одного головоломного расследования во времена стажировки в комиссариате XIV округа на авеню Мэн. Настоящий ас, способный распознать близнецов по одним отпечаткам пальцев, он считал, что разработанная им методика столь же надежна, как и генетические анализы.

— Моссе? Это Абдуф. Карим Абдуф.

— Привет, как дела? Все сидишь в своей дыре?

Голос звучал певуче и беззаботно. Голос из прежних ученических лет, единственного светлого пятна среди кошмарной тьмы.

— Все сижу, — проворчал Карим. — А вернее, странствую из одной дыры в другую.

Инженер расхохотался.

— Как крот?

— Да, как крот. Моссе, я хочу подкинуть тебе задачку, с виду безнадежную. А ты мне скажешь свое мнение — конечно, неофициально. И сразу же, о'кей?

— Расследуешь какое-то дельце? Ладно, нет проблем. Я слушаю.

— У меня есть два идентичных отпечатка. Первый принадлежит девочке, умершей четырнадцать лет назад. Второй — взрослой женщине, подозреваемой в преступлении, совершенном сегодня. Что скажешь?

— Ты уверен, что девочка умерла?

— Абсолютно. Я говорил с человеком, который держал руку трупа и прижимал пальцы покойной к подушечке с краской.

— Тогда вот что я скажу: это ошибка в протоколе. Либо ты, либо твои молодцы что-то напутали, снимая отпечатки на месте преступления. Два разных человека не могут иметь одинаковый рисунок пальцев, это невозможно. НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО!

— А если это члены одной семьи? Например, близнецы? Я помню твою методику и…

— Только отпечатки однояйцовых близнецов могут иметь сходные черты. Законы генетики бесконечно сложны: существуют тысячи параметров, определяющих конечный рисунок дактилоскопических бороздок. И чтобы эти рисунки совпали, требуется какое-то фантастическое стечение обстоятельств.

— У тебя дома факс есть?

— Я сейчас не дома. Я еще в лаборатории. — Он печально вздохнул. — Никто нас, бедных ученых, не жалеет, не щадит.

— Я могу переслать тебе карточки с отпечатками?

— Присылай, но ничего нового я тебе все равно не сообщу.

Лейтенант молчал. Моссе опять испустил тяжкий вздох.

— Ладно, я иду к факсу. Позвони мне сразу же, как отправишь свое добро.

Карим вышел из комнатки, где он уединился, чтобы позвонить, отправил факсы и, вернувшись обратно, нажал на «повтор» своего телефона. Жандармы бегали взад-вперед, в суматохе никто не обращал на него внимания.

— Да, это впечатляет! — прошептал в трубку Моссе. — Ты точно уверен, что первые отпечатки принадлежат умершей?

Кариму вспомнились черно-белые снимки, сделанные на месте аварии: хрупкое изуродованное тельце девочки в железной мешанине. И лицо старого дорожного служащего, сохранившего карточку с отпечатками.

— Уверен, — ответил он.

— Значит, была какая-то путаница в идентификации трупа при снятии отпечатков. Сам знаешь, такое часто случается и…

— Да пойми же ты! — прервал его Карим. — Мне наплевать на то, что записано в карточке, на имена и фамилии. Главное в другом: рука погибшей девочки идентична руке женщины, державшей оружие сегодня ночью. Вот и все, черт побери! Мне все равно, кто она такая; главное, что это одна и та же рука!

Наступило молчание. Тревожное, долгое. Потом Моссе засмеялся.

— Нет, такое невозможно. Это все, что я могу тебе сказать.

— А я думал, ты у нас гений. Должно же быть какое-то объяснение!

— Какое-то всегда находится. Мы с тобой это хорошо знаем. И я уверен, что ты его найдешь. Позвони мне, когда дело прояснится. Я люблю истории с хорошим концом. И с рациональным объяснением.

Карим пообещал и выключил телефон. Шестеренки у него в голове со скрипом вращались впустую.

Выйдя в коридор, он снова увидел Марка Коста и Патрика Астье. Судебный врач нес кожаный саквояж, вид у него был крайне мрачный.

— Еду в больницу Аннеси, — объявил он, бросив недоверчивый взгляд на своего коллегу. — Мы… нам только что сообщили, что там уже два тела, будь оно все проклято! И еще тот мальчик, сыщик Эрик Жуано… его тоже… Нет, это не расследование, это какой-то кровавый покер!

— Я уже в курсе. Сколько времени тебе понадобится?

— Ну… минимум до рассвета. Там уже работает один врач. Дело-то набирает обороты.

Карим изучал заостренные черты своего собеседника, одновременно и юношеские и стертые. Доктор явно боялся, но Абдуф чувствовал, что в его присутствии тот чувствует себя спокойнее.

— Кост, мне тут пришла в голову одна штука… Вот что я хочу тебя спросить: в своем первом отчете ты написал, что жертва была удушена каким-то тонким проводом — либо тормозным тросиком, либо рояльной струной. Как по-твоему, Серти удушили таким же?

— Да, наверняка. Тот же рисунок плетения и та же толщина.

— Если это рояльная струна, ты мог бы определить ноту?

— Ноту?

— Да, музыкальную ноту. Можешь ли ты по диаметру струны точно определить, какой ноте и октаве она соответствует?

Кост нерешительно улыбнулся.

— Я понял, что ты имеешь в виду. Диаметр-то мне известен. Ты хочешь, чтобы я…

— Ты или твой ассистент, не важно, но этот вопрос меня очень интересует.

— У тебя появилась версия?

— Еще не знаю.

Патологоанатом задумчиво вертел в руках очки:

— Как с тобой связаться? У тебя есть мобильник?

— Нет.

— Теперь есть!

С этими словами Астье сунул Кариму в руку свой мобильный телефон, крошечный черный хромированный аппаратик. Араб недоуменно взглянул на него. Инженер улыбнулся:

— У меня их два. Думаю, в ближайшие часы он тебе пригодится.

Они обменялись номерами, и Марк Кост ушел. Карим обратился к Астье:

— А ты чем будешь заниматься?

Тот развел руками.

— Не знаю. Пока мне нечего положить на зуб моей машинке.

Карим тут же попросил инженера помочь ему в расследовании и на первый случай выполнить два поручения.

— Целых два? — с восторгом переспросил Астье. — С великим удовольствием!

— Первое: нужно просмотреть архивы гернонского РУКЦ, а именно — свидетельства о рождении.

— Что нужно искать?

— Двадцать третьего мая семьдесят второго года там родилась Жюдит Эро. Проверь, не было ли у нее брата или сестры-близнеца.

— Это малышка, чьи отпечатки ты нам показал?

Карим кивнул. Астье задал новый вопрос:

— Ты думаешь, у нее был близнец с такими же отпечатками?

Сыщик смущенно улыбнулся.

— Я знаю, это не лезет ни в какие ворота. Но все-таки проверь.

— А второе?

— Отец Жюдит погиб в дорожной катастрофе.

— Как, и он тоже?!

— Да, и он тоже. Но с той разницей, что он ехал на велосипеде и столкнулся с машиной. В августе восьмидесятого года. Его звали Сильвен Эро. Пошуруй-ка в здешних архивах; я уверен, что ты найдешь это дело.

— А что тебя интересует?

— Обстоятельства его гибели. Парня сбил грузовик, который бесследно испарился. Проверь каждую деталь. Может, там есть что-нибудь подозрительное.

— Типа имитации несчастного случая?

— Примерно так.

И Карим направился к двери. Астье задержал его:

— А ты сам куда?

Лейтенант залихватски махнул рукой назад, за спину, и усмехнулся, пытаясь скрыть ужас перед тем, что ему предстояло.

— Я? Я возвращаюсь назад, на линию старта.