Пустите детей

Алваро

- Сеньор де Сандовал...

- Рауль, - в третий раз за час поправляет хозяин "террариума".

Алваро неловко называть по имени человека вдвое старше себя, такого, как де Сандовал, чем-то похожего на своего хозяина... начальника, поправляет себя Алваро, потом улыбается: новые привычки вбиваются быстро. Хватило брошенного кем-то из старших "хозяева у собак, придурок!". Васкесу надоело быть придурком, идиотом, кретином и чурбаном, он старается соблюдать правила "террариума", официально, по документам - коррекционной школы для подростков, принадлежащей корпорации "Сфорца С.В.".

Называть директора школы по имени, называть по имени, но на "вы" всех вокруг - соучеников, обслугу, преподавателей... "Вы бестолочь, Алваро" - как это звучит, если вдуматься. Гораздо противнее, чем "ты бестолочь!". Высокомерие европейских завоевателей, их аристократические замашки, насквозь фальшивые и приторные. Честный подзатыльник прислуге куда лучше любимого раулевского "Вы были несколько невнимательны!". В "террариум" вложено столько средств, что отсюда хочется сбежать, вот только территория охраняется слишком надежно - не выйдет, а если и выйдет, то поймают и дадут премию за обнаружение очередной дыры в защите, у некоторых старших на счету по паре-тройке таких наград.

Все вокруг - новое, нарочито элегантное, демонстративно дорогое. Каждая паршивая вилка в столовой - серебро, дизайнерская работа; домашние тапочки, одноразовые ручки, пластиковые стаканчики - тоже сделаны под заказ для корпорации "Сфорца С.В", "Sforza Chimie Biologique", но - высший шик! - никаких логотипов, и наверняка в представительские расходы все эти стаканчики, зажигалки, салфетки и одноразовые носовые платки не включаются. Причем производство - местное, корпорация поддерживает экономику страны, щедро раздавая заказы.

До сих пор Алваро казалось, что он любит элегантные вещи, дорогую одежду и изысканную еду. То, что ему доставалось слишком редко, куда чаще он глазел на то, как оно остается другим, богаче, удачливее. Теперь его тошнило. От возможности жить одному в комнате с такой бытовой техникой, что одни колонки стоили... три зарплаты отца в лучшем случае, про остальное, про ноутбук с лазурным логотипом лучше вообще не думать. От возможности поставить себе на стол гнутый и вытянутый заварной чайник, матово блестящий и слегка шершавый на ощупь, за который он год назад повесился бы. Даже не позолоченная мышеловка, золотая. Платиновая. Противно. Все - напоказ, все - ради выпендрежа: вот в вас, сволочей, сколько денег вложено...

- Рауль, я не хочу посещать занятия. Мне все это, - Алваро обводит рукой комнату, - не нужно. Я убийца. Я хотел убить господина Сфорца... и если мне представится возможность, я его убью.

- Так ходите ж на занятия по физподготовке, - смеется де Сандовал. - Убийца вида несчастного зарезал Франческо ужасного... Алваро, это на анекдот и то не тянет.

- Ваш Франческо! - вспыхивает Васкес. - Его на части разрезать можно, а он не заметит!

- Начальство у нас увлека-ающееся, - мурлычет де Сандовал, щурит желто-зеленые кошачьи глаза, кивает. - Вы пробуйте, пробуйте, это полезно. Первая попытка была хороша.

Они все здесь сумасшедшие, думает Алваро Васкес, спятили, зажрались, мозги заплыли жиром. Вся верхушка корпорации состоит из безумцев, подобных самому Сфорца, и де Сандовал - не исключение. Невысокий, на полголовы ниже Алваро, хорошо сложенный - тонкокостный, но с прекрасно развитой мускулатурой, с руками отменного фехтовальщика - Алваро такие уже видел. Пепельные волосы на уровне шеи прибраны в небрежный "хвост". Холеный красавчик с правильным ярким лицом. Щеголь, даже пижон, слишком увлекающийся украшениями - цепочки, кольца, браслеты, все только авторская работа; а в сочетании с вытертыми джинсами и камуфляжной майкой это смотрится... безумно.

Подобных безумцев здесь хватает - и у каждого свой неповторимый стиль, но де Сандовал по экстравагантности переплевывает многих и многих. Алваро созерцает проколотое в четырех местах левое ухо Рауля. Мелкое колечко, колечко покрупнее - белое золото, синяя капля прозрачного камня... сапфир или все-таки стекло? Морская звезда, не сразу поймешь, что мелкие кристаллики - на самом деле металл; кажется, это называется "капельное серебро".

"Как же я вас ненавижу! - думает Алваро. - Пижоны, педики, выродки европейские..."

Ему самому кажется, что с момента попадания в "террариум" он начал деградировать, скоро будет швыряться оружием угнетенных народных масс и рычать "зажрались, суки!". Год назад, да что там, месяц назад ему подобное бы и в голову не пришло. Жить хорошо, хорошо жить - еще лучше. Спасибо школе, спасибо сеньору де Сандовалу с его перстнями и морскими звездами в ушах. Достали. Майка, которая, наверное, тоже стоит как четыре обеда в приличном ресторане, приличном для Васкеса, а не для де Сандовала, конечно, натирала шею. Своей ценой, не иначе.

- И что ж вы меня так созерцаете? - издевательски спрашивает Рауль, потягивается в кресле. - Глазки мне строить бесполезно, я мальчиками не интересуюсь.

- А по виду и не скажешь, - цедит Алваро, примериваясь, выйдет ли с постели дотянуться до поганца. Ногой бы по этой челюсти...

- Дитя мое, вы прекрасны! - де Сандовал уже не смеется, он попросту загибается от смеха. - Ваши стереотипы истинного мужества у вас на ребрах, ну а мы, извините, как-то не считаем, что мужчину шрамы украшают.

- Ваши побрякушки лучше украшают?

- Ох, Алваро, я ожидал от вас большего. Хотите хамить, так делайте это с умом. Вы неглупый юноша, вы не дитя трущоб, у вас даже не получается всерьез изображать из себя дитя трущоб, вам же самому неловко все это плести...

Попал. Да, неловко, но от бесконечной иронии, снисходительности, эпитетов, вечно указующих на его дикость и неотесанность, хочется вывернуться вон из кожи и изобразить из себя ровно дитя трущоб. Безграмотное, злобное и находящее удовольствие только в разрушении всего мало-мальски оформленного, осмысленного и красивого. Достали. Довели до постоянной тихой истерики, которая булыжником лежит на дне желудка и заставляет злиться еще сильнее.

- Я вам все-таки предлагаю начать заниматься. Пойдемте в спортзал, сейчас. Я предоставлю вам шанс набить мне наглую морду... если у вас получится, конечно.

- Вы с каждым так возитесь? - спрашивает Алваро.

- Поначалу - да, - кивает де Сандовал. - Редко кто адаптируется без проблем.

- Зачем это вам? Вам лично? Так хорошо платят?

- Наверное, хорошо... Я не помню, сколько мне платят, Алваро, - у Рауля честные глаза крупного хищника, тигра или пантеры. - Это правда. Я давно не интересовался. Понимаете, мне... нравится исправлять кривое. Чинить. Выращивать из мальков вроде вас что-то стоящее. Я по призванию садовник, наверное... по тестам так.

Человек в кресле напротив говорит чистую правду, что думает, то и говорит, не стесняется, не оценивает взглядом со стороны, как что будет звучать. За подобное действительно хочется набить наглую морду - за вот эту естественность, свободу и прямоту, которые стоят на... трудно представить, на чем. Трудно представить, что может заставить взрослого человека так говорить с несостоявшимся убийцей, вчерашним школьником, только что нахамившим, да и вопрос задавшим с подковыркой, разумеется.

- Вы по призванию аквариумист, - улыбается Васкес.

- Браво, Алваро! Можете же, когда хотите, меченосец. Вставайте, вставайте, а то пролежни заработаете.

Полтора часа разминки. Ни одного знакомого упражнения. Ведро или два выжатого пота. Трижды пробивавшая позвоночник острая боль - и три сеанса вправления невесть чего заклиненного. Руками де Сандовала, разумеется. Любителя починки кривого.

Ладонь на подбородке, другая на затылке, резкое движение, хруст, цветные пятна перед глазами... Браслет щекочет шею. Побрякушки свои Рауль не снял. Он и не взмок, хотя разминался вдвое интенсивнее, только чуть скулы порозовели.

- Вас просто безобразно тренировали! - рычит на третий раз крупное хищное млекопитающее. - Вам позвоночник и все суставы разнесли уже! Я бы тому дикарю, который вас учил, оторвал голову...

- Ему наверняка уже оторвали, - скалится в ответ Алваро. - Без вас справились.

- Это просто превосходно! Есть за что! Берите штангу, будем выправлять...

В огромном спортивном зале они одни, больше никого нет, но юноша уже не думает о том, чтобы сзади огреть де Сандовала грифом от штанги или гирей по голове. Бесполезно даже и пробовать, выпендрежное создание уже продемонстрировало малую толику своих умений - в промежутках между очередными размахиваниями штангой так и этак.

- Бейте... да нет, всерьез бейте, ну? - едва заметная отмашка, и Алваро, который был уверен, что его кулак метит противнику в пресс, обнаруживает, что промахнулся на добрых тридцать сантиметров мимо корпуса. - Отлично, теперь давайте медленно... понимаете?

Алваро все понимает; особенно то, что ему придется заниматься несколько лет, чтобы вот так же, легким шлепком тыльной стороны ладони, сбить руку нападающего далеко в сторону.

- Да, вы правы, - соглашается с этим предположением де Сандовал. - К несчастью, вас не только учить, вас переучивать придется. Выбивать эти ваши рефлексы дуболома. Вас досочки пробивать не заставляли? - бровь издевательски приподнята.

- У меня не получалось.

- Ну слава всему, что хоть не получалось! Алваро, руки, - пальцы перед носом вертят какие-то хитрые фиги, дразнятся гибкостью и ухоженностью, наверное, тут поработала маникюрша, - даны нам природой не для того, чтобы превращать их в сваи. И тем более - не в агрегат для забивки свай. Вы же ими пользоваться всю жизнь будете, за клавиатурой, например. А они - досочки, кулаками. Тьфу. Варварство... Работайте, работайте.

Сорок четыре, сорок пять, я больше не могу, сорок восемь, какая яркая лампа, зачем столько ламп, пятьдесят два, он сказал семьдесят? Спятил, наверное, это просто невозможно, шестьдесят два, я сейчас умру, что это за дикий хрип, это я так дышу? Я доделаю, доделаю, семьдесят... один!..

- Не садиться! - в руки ложится бутылка с тошнотворным сладко-соленым пойлом. - Два глотка! Берите палку, продолжайте...

Спазм головной боли сменяется плывущей легкостью, в горле уже не торчит еж, никакого горла нет, ничего нет, зал, выдержанный в бежевых и серых тонах, кажется ослепительно ярким, тесным и отчего-то качается, Алваро прижимается к стенке - "затылок-лопатки-хвост-икры-пятки" - щеки чешутся от собственного пота, в ушах звенит... так хорошо ему не было никогда. Даже после ночи с Санчей. Это почти то же самое, только острее, лучше, сильнее.

- А как хорошо вам будет завтра, - садистская улыбочка маячит перед носом.

- Я знаю... я же не первый раз...

- Бассейн. Сауна. Массаж, - объявляет программу Рауль.

Его просто распирает от удовольствия, отмечает Алваро. В этом есть что-то слегка неприличное, заставляющее смущаться и чувствовать себя голым даже в спортивном костюме. Юноша ощущает себя пластилином, разогретым в умелых пальцах, податливым материалом, из которого можно вылепить все, что угодно. Так нельзя. Нужно собраться, разозлиться, возненавидеть... но сил нет. Де Сандовал отлично знал, что делает. Приручение непокорных идет по графику. Сейчас Васкесу это нравится, но у него нет сил даже на презрение к себе. Ему легко, пусто и светло.

- Вы молодец, - уже в сауне говорит Рауль. - Хорошее здоровое упрямство, весьма похвально.

- Я примитивен, - отвечает Алваро, вспоминая откровенность в своей комнате... ему хочется попробовать, как это: говорить ровно что думаешь, описывать, что чувствуешь, ничего не боясь. - Я щенок. Вы меня загоняли, и я расплылся. Теперь можно меня почесать за ушами. Так каждый день, и я буду ручной. Все забуду, всех продам. Вам, наверное, встречались случаи и посложнее, да, Рауль?

Де Сандовал теребит краешек полотенца, повязанного на бедрах. Ладонь подпирает голову, он лежит на боку, по гладкой смугловатой коже - это явно солярий, оттенок слегка неестественный - стекают крупные капли: пять минут назад господин директор школы развлекался, поливая себя и Васкеса минералкой из перегревшегося пластикового баллона. Было весело.

- Алваро, - вздыхает он. - Вы мне не поверите в очередной раз, но никому не нужно, чтобы вы всех забывали и продавали. Вас никто не приглашает работать в корпорации и разделять ее цели и интересы. Вам про это уже раз десять точно сказали... я могу только повторить. Во рту, конечно, слаще не станет, но врать вам я не собираюсь.

- Так зачем все это надо?! Куча денег, куча времени! Вот только не заливайте мне про управленческий персонал высшего уровня для Флоресты!

- Наша песня хороша, начинай сначала, - мужчина напротив потягивается... потягиваться с таким усталым омерзением еще уметь же надо! - Заливают баки. Горючим. Вас с баком на данный момент роднит только некоторая пустота в голове. Так что ничего я вам заливать не буду, расслабьтесь вы ненадолго, устали же...

- Нет, объясните!

- Вы не поверите моим объяснениям. Поговорите с другими учениками, может, они вам что-нибудь убедительное скажут? Алваро, человека нельзя ни в чем убедить насильно. Если ему нужна истина, он поверит только в ту, до которой докопался сам. Вот и копайте, пожалуйста, лопата вам в руки...

- И вас не интересует, до чего я докопаюсь?

- У меня есть предпочтения на этот счет. Но вы не должны иметь их в виду. Ваши раскопки - ваше личное дело. И результаты их - ваше личное дело. Мое дело - дать вам лопату, я ее уже дал.

- Манипуляторство высшего порядка.

- С вашей колокольни - разумеется, поэтому я и не бегаю за вами с убеждениями и разъяснениями. Сами, все сами, дитя мое. Сами поймете, сами будете отвечать за понятое. Будь вы намного младше, вас можно было бы учить, а сейчас вы должны учиться. Понимаете разницу?

- Рауль, перестаньте, - просит Алваро. - Вам же нравится чинить... ну так давайте, чините меня. Вот, я весь ваш... ну так поговорите со мной. О политике, о том, почему только господин Сфорца знает, что нужно делать с нашей страной, почему он прав, а я дурак, почему "Черные бригады" - преступная организация, почему партия Национального Освобождения тянет страну в болото кровавой смуты... Рауль, ну пожалуйста!

- Звучит эротично, почти неприлично, - де Сандовал подмигивает. - Не нужно мне отдаваться ментально, я этого не люблю. Знаете, самые привлекательные женщины - те, которых нужно добиваться. Вопль "возьми меня, я твоя навеки!" скорее пугает, не находите? Вот и у пчелок, то есть, в ментальной сфере, то же самое.

- На что вы намекаете?!

- На то, что вы играете со мной в неприличную игру. Манипуляторскую, только порядок у нее довольно низкий, - крупное хищное млекопитающее сердится, верхняя губа слегка подергивается. - Фактически, вы предлагаете мне вас изнасиловать, чтобы потом сказать, что все произошло против вашей воли, без малейшего согласия и участия. Так ведут себя женщины, у которых довольно серьезные проблемы. И как подобная женщина, вы очень оскорбляетесь, когда я отказываюсь вас насиловать. Потому что хочется, но - колется, обязательно нужно, чтобы заставили, принудили, чтобы можно было говорить "я ничего не могла сделать!". А я не буду, извините.

- Тогда отпустите меня... - на глазах выступили слезы, нужно бы встать да врезать этой твари по надменной морде, по сложенным в презрительной усмешке губам, но ведь не получится. - Я же сюда не просился!

- За воротами школы вас ждет расстрел. Согласно оккупационному законодательству, статья двадцать четыре. Вы совершили покушение на Франческо Сфорца, материалы переданы госпоже Фиц-Джеральд. Мне вас в подполье переправлять? Вас там пристрелят после допроса, и мои страшные издевательства вы будете вспоминать, как лучшее в своей жизни.

К великому сожалению Алваро - это правда, и даже сейчас, едва не рыдая от обиды, он помнит, что это правда. После уничтожения базы Эскалеры ему никто и никогда не поверит. Никому не докажешь, что люди Сфорца сами все знали...

- Можно, я буду просто работать? Хоть уборщиком. Только без этих ваших фокусов...

- Нельзя.

- Ну почему?! - все, удержать рыдание не удалось.

Алваро прячет лицо в ладони, прижимается к лавке, и плачет, какой-то частью сознания понимая, что это - тоже элемент дрессуры, что де Сандовал совершенно нарочно доводил его до срыва, и юноша отчасти благодарен, но ему стыдно... и смешно от этого стыда, потому что "мужчины не плачут" - глупость того же порядка, что и штампы про кровавую смуту. Одна половина Алваро жаждет утешения, просит - до предвкушающей дрожи в спине, - ласки, отцовской или братской, ладони на голове, возможности выплакаться на руках Рауля. Другая отрешенно оценивает эту идею, ее суть, смысл и происхождение... фиксирует все стадии: молчаливую, плечами и лопатками, просьбу приласкать, ожидание, разочарование, злобу, опустошение. Второй половине Алваро противно смотреть на первую, но с ней приходится сосуществовать, потому что рыдающий щенок сильнее, живее, а Алваро-разумному почти никогда не удается взять на себя контроль... но, может быть, после этой истерики получится. Если сеньор де Сандовал не помешает.

Директор, должно быть, хороший психолог - он даже не двигается, лежит, запрокинув руки за голову, и смотрит в потолок.