Пустой амулет

Сплетня и лестница

Мсье Дюкро сидел в одиночестве в просторном номере парижского отеля, готовясь написать письмо дочери в Куала-Лумпур. Он нахмурился, взглянув на почтовую бумагу с грифом гостиницы, который был просто напечатан, а не вытиснен, как в его прошлый приезд. Знак времени, машинально подумал он. Медленное вторжение нищеты со всех сторон. Затем взглянул на гипс, в который была закована его нога, чуть улыбнулся и принялся писать.

— Мне необходимо поехать в Париж, — сказал мсье Дюкро, рассматривая ногу, все еще закованную в гипс. — Как видите, я теперь прекрасно управляюсь с тростью.

Доктор Ринальди пожал плечами.

— Пока вам везло, — сказал он. — Отчего не предположить, что будет везти и дальше?

Они сидели, потягивая виски в библиотеке, где произошел несчастный случай. После некоторого замешательства доктор Ринальди поинтересовался, правдив ли слух о том, что его собеседник собирается продавать Эль-Хафу.

Мсье Дюкро рассердился:

— Что за вздор! Конечно же, нет! Я и не думал продавать. Знаю, что этот саудовец готов купить и предложит хорошую сумму. Но я хочу, чтобы моя дочь с мужем получили имение после моей смерти. Я все свои годы на пенсии провел в этом доме, и все, что у меня есть на свете, находится тут.

Доктор Ринальди одобрительно оглядел комнату:

— Здесь много сокровищ, да. Удивительно, как японское, тибетское, кхмерское и персидское сочетаются в одной комнате.

— Не совсем так, если вдуматься, — заметил мсье Дюкро, но уточнять не стал. — Суть в том, что я не хочу ни от чего отказываться. Это понятно. Когда меня окружают мои вещи, я словно все еще там, на Дальнем Востоке. Мне нравится моя скромная жизнь, и, уверяю вас, я не собираюсь прекращать ее, продавая Эль-Хафу.

— Вот что меня занимает, — сказал миг спустя доктор Ринальди. — Те картины в самом углу залы. Их трудно не заметить.

Мсье Дюкро хмыкнул:

— Да, они бросаются в глаза, я знаю. Но, в сущности, в них мало смысла. Я специально повесил их в темноте, в том углу. Мадам Дюкро купила эти работы после Первой мировой войны. Я в них мало что смыслю, признаюсь. Слышал, что они имеют некоторую ценность, но не могу отнестись к этому серьезно. Храню их, потому что они так нравились моей жене.

Марокканец в белой куртке объявил, что ужин подан. Доктор Ринальди протянул мсье Дюкро его трость, и они встали.

За столом мсье Дюкро указал на графины в центре.

— Белое — простое «Вальпьер». Красное — весьма не дурное бордо. Ты отнес поднос мадмуазель Херцлер Абдеслам?

Когда они остались в столовой одни, он продолжил доверительно:

— Моя секретарша настояла на том, чтобы питаться у себя в одиночестве. Мне кажется, она не вполне здесь счастлива. Очень жалуется на ветер. Швейцарка, — добавил он, словно это все объясняло.

Доктор Ринальди, занятый жареным морским языком, не ответил. Наконец, поднял взгляд и произнес с величайшей серьезностью:

— Подозреваю, что вы изрядно недооцениваете стоимость этих полотен. Позвольте поинтересоваться, как, по вашему мнению, их сейчас оценивают на рынке?

Мсье Дюкро оторвался от еды и на миг задумался.

— Понятия не имею, — сказал он.

— Только за пять картин Сутина я могу вам завтра же принести два миллиона франков. — Сделав это заявление, он уставился на хозяина, словно измеряя его реакцию. Уловил вспышку интереса, за которой немедленно последовало недоверие:

— Нелепость. Это все же не Тициан.

— Я совершенно серьезно.

Мсье Дюкро притих. Потом вздохнул:

— Даже если ваши подсчеты не драматически преувеличены и даже если бы я хотел избавиться от картин, в чем смысл? Эти деньги здесь не потратишь, а из Марокко их не вывезти.

— Да ладно, — сказал доктор Ринальди. — Всегда найдется способ.

— Нет, благодарю, — отрезал мсье Дюкро. — Законы как таковые нелогичны и зачастую несправедливы, но я не из тех, кто их нарушает.

— Друг мой, вы действуете в духе отжившей эпохи. Но я одобряю, одобряю.

— По моему разумению, рациональный человек — тот, кто соблюдает законы.

— Но увы! — вздохнул доктор Ринальди. — Как человечно быть иррациональным.

Мсье Дюкро украдкой взглянул на гостя: он заподозрил, что эти последние слова — завуалированный намек на его несчастный случай. Врач уже сурово распекал его за то, что он позволил случиться такой нелепости. Разве не для того существуют слуги, чтобы лазить по лестницам? Он не упомянул возраст мсье Дюкро, но фраза умолчания не много значила, поскольку свое мнение он выразил очень резко. Мсье Дюкро узнал грозный тон; с тех пор, как он отметил свой восьмидесятый день рождения, все врачи говорили с ним именно так.

Они перешли на другие темы. Но позднее, за кофе и арманьяком в кабинете, мсье Дюкро озадаченно обратился к гостю:

— Вернемся на секунду к делу с этими картинами. Как ваш покупатель устроит их вывоз из страны? Просто любопытно.

— Об этом нет и речи, — заверил его врач. — Американский коллекционер строит дом в Марракеше. А что? Вы соблазнились?

Мсье Дюкро покачал головой:

— Нет-нет! Нисколько.

Их следующая встреча, меньше чем через неделю, была неожиданной и бурной. В разгар буднего дня водитель такси привез мсье Дюкро в клинику доктора Ринальди в состоянии, близком к инфаркту. Гипс на его ноге был разрезан, изнутри торчали клочья марли.

Видя, что мсье Дюкро не в состоянии изъясняться внятно, доктор Ринальди спросил таксиста:

— Его сбила машина?

Водитель не знал. Его вызвал чиновник аэропорта и потребовал доставить пассажира домой, но по дороге старик потребовал, чтобы его отвезли в клинику. Мсье Дюкро уложили в постель и сделали ему укол. К вечеру, после нескольких часов вынужденного сна, он пришел в себя и рассказал свою историю доктору Ринальди.

Абдеслам отвез его в аэропорт, передал багаж носильщику и уехал. Объявили рейс до Парижа. Пока проверяли паспорт мсье Дюкро, откуда ни возьмись появился человек, попросил его пройти во внутренний кабинет, и там еще двое заставили его раздеться. Не удовольствовавшись этим, они отказались поверить, что его нога сломана и, удерживая его силой, разломали гипс и распотрошили все внутри в поисках денег.

— Это из-за сплетни! Они имели наглость заявить мне, что получили секретные сведения, будто я продал Эль-Хафу.

Доктор Ринальди был потрясен до глубины души:

— Неслыханно! Нужно немедленно сообщить Эрбье в консульство.

— Я подам в суд на возмещение убытков! — слабо вскрикнул мсье Дюкро.

— Мой бедный друг, из этого выйдет гигантский пшик. Вы достаточно здесь прожили, чтобы это понимать. Вы можете сделать только одно: смириться с тем, что случилось, проверить, в порядке ли нога, наложить новый гипс и поехать снова.

Мсье Дюкро на миг закрыл глаза и снова открыл.

— Вы можете мне помочь, — сказал он.

— Разумеется. Как ваш врач, я могу подтвердить, что перелом настоящий. Возможно, они захотят и рентгеновские снимки посмотреть, — добавил он едко.

Казалось, мсье Дюкро не слушает. Он глядел в потолок.

— Да, вы можете мне помочь, — повторил он.

Доктор Ринальди решил, что пациенту пора отдохнуть.

— Можете на меня положиться, — сказал он.

На следующий день он вошел в палату и сказал, что готов сделать новый гипс. Мсье Дюкро замахал руками:

— Нет-нет, я не хочу.

— Но ведь следует наложить гипс. Без него вы не сможете ходить.

— Я и не буду ходить. Я останусь дома в постели, а вы придете ко мне и все сделаете.

— Как хотите, — отрезал доктор Ринальди, чувствуя, что потакает глупым капризам неразумного старика.

— Абдеслам может забрать меня сегодня днем. Сможете прийти в пять?

Мимолетно доктору пришло в голову, что происшествие в аэропорту могло привести к небольшому повреждению мозга. В каком-то неявном смысле характер мсье Дюкро, казалось, слегка изменился.

— Вы не должны наступать на ногу, — сказал врач, хмурясь. — Даже несколько шагов по комнате. Договорились?

В Эль-Хафе доктор Ринальди обнаружил, что его пациент лежит на гигантской старинной кровати; камчатный занавес, свисавший с балдахина, почти скрывал его из вида.

— Я беспрекословно вам подчинялся, — сообщил мсье Дюкро, когда доктор и его ассистент вошли в комнату.

Доктор Ринальди засмеялся:

— Когда вы планируете следующую попытку к бегству?

— Я еще не думал об этом, — сказал мсье Дюкро. — Можно пять минут поговорить с вами наедине?

Доктор Ринальди дал знак марокканцу, и тот вышел. Когда они остались одни, мсье Дюкро приподнялся и поманил своего гостя.

— Я все объясню, — шепнул он. — Понимаете, я не хочу, чтобы вы сегодня накладывали гипс. И я решил продать эти картины, если вы сможете связаться с американцем.

Это бессвязное сочетание мыслей подтвердило прежние подозрения доктора Ринальди: он увидел в них ясное проявление дисфункции мозга.

— Позвольте, — сказал он, садясь на край кровати. — Не все сразу. Могу я спросить, почему вы решили отказаться от гипса?

— Потому что я должен удостовериться, что картины можно продать. По-моему, это очевидно.

— Я не могу увязать два вопроса, — произнес доктор сухо. — Но, поскольку, в первую очередь, вас очевидно интересует продажа картин, могу сказать: да, их действительно можно продать и очень быстро, если захотите. Я сам их куплю и перепродам.

— С достойной выгодой для себя, надеюсь, — улыбнулся мсье Дюкро.

— Вполне возможно.

— Вы говорили о двух миллионах, если не ошибаюсь.

Доктор Ринальди засмеялся:

— Если вы готовы добавить Вламинка, Руо и Кокошку, — два с четвертью.

Мсье Дюкро всплеснул руками:

— Кокошку, ну еще бы! Да я не могу отличить одну от другой. Они одинаково нелепы. Так что все вместе получается восемь, верно? У меня есть несколько старых тайских вещей, я повешу их в углу залы. Они подходят намного лучше.

Доктор Ринальди испытующе посмотрел на пациента:

— Это серьезно? Вы действительно хотите, чтобы я прямо сейчас выписал чек?

— Вовсе нет! Наличные. Во французских франках.

Врач открыл рот.

— Но… — начал он.

— Вы не согласны?

— Это займет время. Возможно, завтра вечером.

Мсье Дюкро снова всплеснул руками:

— Просто принесите мне сюда франки.

Неодобрительно качая головой, доктор Ринальди сказал:

— Слишком большая сумма, опасно оставлять в доме.

Казалось, это озадачило мсье Дюкро:

— Вы ведь наверняка догадались, что нужно сделать с банкнотами. Вы замуруете их в гипс. Они думали, что это случилось в первый раз, но произойдет во второй.

После долгого молчания доктор Ринальди медленно произнес:

— Вряд ли вы ожидаете, что я стану рисковать своей должностью, чтобы просто помочь вам совершить подлог.

— Подлог! — возбужденно вскричал мсье Дюкро. — Меня уже наказали. Теперь я хочу заслужить это наказание.

Доктор поднялся:

— Нахожу это необычайным — полную перемену в ваших взглядах на мораль.

— Ничего не изменилось. То, что было вопросом этики, стало вопросом чести.

Доктор Ринальди прошелся по комнате, следуя узору ковра.

— Вы представляете, сколько мне придется работать — делать это все без ассистента?

Мсье Дюкро, понимая, что победил, гнул свое:

— Эрбье связался с Рабатом, верно? Он получил официальное извинение за инцидент. Повторение абсолютно исключается. Элемент риска устранен.

Доктор вернулся к кровати и опустил руки на спинку.

— Забираю назад слова, которые я произнес недавно за ужином. Вне всяких сомнений, вы — порождение нашей эпохи.

— Я смотрю на это иначе, — быстро откликнулся мсье Дюкро. — Эта маленькая хитрая месть вовсе не повлияла на мои взгляды. Мы играем в воспитательную игру «зуб за зуб», вот и все.

— Вполне годится, — сказал доктор Ринальди. — Вам вообще не понадобится медицинское свидетельство, если сам Эрбье отвезет вас в аэропорт.

1981