Пусть всегда будет мама

Часть 2

Как я прожила эти дни, я и сама не знаю, но вскоре папа сказал, что мы пойдем на Косую Аллею, а мне страшно. Вдруг там будет… этот? Смогу ли я сдержаться и не убить его? Хватит ли у меня сил? Папа, кажется, что-то понимает, но я не могу ему рассказать, потому что он меня выгонит тогда и я не увижу мамочку… Мерлин! Мне так страшно, что я не могу даже нормально спать.

— Не бойся, редисочка, — папа погладил меня. Я почему-то сразу приняла его именно папой, он был… необыкновенным. — Я тебя не оставлю, что бы ни случилось.

— Даже если это не я? — вдруг спросила я его, а папа только улыбнулся.

— Ты — это всегда ты, — ответил он мне, продолжая гладить. — Даже если видела совсем другую жизнь.

— Поэтому ты не расспрашиваешь? — поняла я, прижимаясь щекой к его руке. — Я тебе верю…

— И поэтому тоже… — в его руках было так тепло, так хорошо, что хотелось забыть все на свете. Но где-то там, совсем близко к Косой Аллее, ходили злобные двуногие звери. И еще у них в руках была мамочка… Это очень страшно — осознавать, что мамочка в руках страшных зверей. Их нужно уничтожить! Уничтожить всех, пока они не начали убивать! Я опять расплакалась. Кажется, я стала плаксой…

— Пойдем, моя хорошая, — папа начал часто улыбаться, носить меня на руках и разговаривать при этом очень тепло. Так, что хотелось плакать без остановки.

Мы оделись и пошли в камин, чтобы оказаться на Косой Аллее. Впереди маячили рыжие головы, я почувствовала, что мои руки сжимаются в кулаки, как будто сами по себе, но в следующую секунду я увидела дядю Гарри, и на сердце стало чуть-чуть спокойнее. Если дядя Гарри здесь, то где-то рядом может быть и мамочка? Я не знала таких подробностей об их молодости, поэтому пыталась найти глазами маму, но она все не находилась.

— Ищешь кого-то? — спросил папа, а я просто опустила голову. Мне страшно ему рассказывать про… про то, что будет. Просто страшно, и ничего не могу с собой поделать.

— Я… — слезы набежали будто сами. Маму я так и не увидела. Хотелось бежать и искать ее, но тут вдруг заболело в груди, и я… Как будто уснула.

— Она видела что-то очень страшное, Ксено, — вздохнул целитель, погасив сердечный приступ у совсем юной, но начавшей седеть девочки. — Что-то такое, о чем боится рассказать. Не дави на нее.— Я и не пытался, Гиппократ, — вздохнул мистер Лавгуд. — Она точно кого-то искала, кого-то очень близкого… Мне на минуту показалось, что дочка хочет увидеть Пандору.— Девочка могла увидеть не свою жизнь, мой друг, — целитель Сметвик положил руку на плечо Ксенофилиуса. — И там у нее тоже могла быть мама.— Которая тоже погибла? — мужчине стало душно, он рванул ворот мантии, очень хорошо представляя, о чем говорит старый друг. Малышка во сне видела что-то очень страшное… И молчание целителя было ответом. — Как же ей помочь?— Не знаю… — покачал головой Гиппократ. — Ведающих единицы, да ты и сам знаешь…Смотревший на свою любимую дочь Ксено знал. Он очень хорошо знал, что ведающие часто не выживают, и не хотел такой судьбы не готовой еще довериться дочери.

Я открыла глаза, понимая, что оказалась в больнице. Целитель смотрел как-то очень грустно, а папа… Я ему расскажу, только не прямо сейчас, но расскажу обязательно! Только бы увидеть мамочку, и я все-все расскажу, клянусь! А папа обнял меня, рассказывая, как он меня любит и как я ему дорога.

— Прости меня, редисочка, я не хотел делать тебе больно, — произнес самый лучший на свете мужчина. Он действительно любил меня, я это чувствовала.

— Я расскажу зимой… — неожиданно произнесла я, — если… — не хочу этого говорить, но папа, кажется, понял, сразу же посерьезнев. Он погладил меня, и дал какое-то зелье, от которого я уснула.

Кажется, у меня разболелось сердечко, поэтому Хогвартс под вопросом, но я должна быть там, потому что там мама! Там мамочка! Дядя Гиппократ что-то понял и дал мне порт-ключ, который может унести двоих. Не знаю, как он это понял, но теперь я смогу спасти мамочку от страшного василиска. Пусть он меня даже сожрет, но я спасу свою маму! Спасу! Может быть, тогда ее не напоят зельями, от которых она стала послушной этому предателю?

Первого сентября папа провожал меня на поезд. Он сильно беспокоился, но я сказала, что все будет хорошо, хотя какое хорошо…. В поезде будет тетя Джинни, с артефактом, чтобы убивать, и еще этот предатель… Смогу ли я это выдержать?

Поезд почти скрылся в клубах пара, папа поцеловал меня, помогая сесть в вагон. Я прошла вперед и вдруг увидела… Почти у самого окна, глядя на улицу сидела… она. Самый близкий и родной человек, самая лучшая на свете… мамочка. А потом я не помню, что было. Мне показалось, что я только прикрыла глаза и вот уже сижу рядом с ней.

— Что с тобой, девочка? — поинтересовалась самая лучшая на свете мамочка. Она еще маленькая, но ведь она мама… Я заплакала, кажется, потому что Гермиона забеспокоилась и уже хотела куда-то идти, но я вцепилась в ее руку не в силах отпустить. — Тебе плохо?

— Не уходи, пожалуйста! — взмолилась я, и она осталась, внимательно глядя на меня своими умными глазами. Мамочка, как же я тебя искала!.. Пусть ты сейчас маленькая, но…

— Не надо плакать, расскажи, что случилось… — попросила она меня с такими мамиными интонациями, что я просто не смогла противиться. — Рассказывай! — приказала мамочка, и я принялась рассказывать.

***

Эта девочка смотрела на Гермиону так, как не смотрели и родители. Лишь войдя в купе, она чуть не упала, поэтому кудрявая девочка, разумеется, помогла ей. Но вот потом произошло что-то совсем невозможное. Незнакомка, в белых волосах которой удивленная Гермиона увидела почти незаметную седину, смотрела на нее, будто бы кудрявая девочка была богиней или святой.— Меня зовут Роза… Здесь, конечно, я Луна Лавгуд… — сразу же начала рассказывать девочка абсолютно невероятные вещи, хотя о пророках Гермиона, несомненно, слышала. Луна рассказывала о том, что только будет, как о давно прошедших событиях, отчего кудрявой девочке становилось просто страшно. Казавшаяся сейчас совсем маленькой, мисс Лавгуд рассказывала и плакала, плакала, плакала…— Тише, тише, — Гермиона обняла разрыдавшуюся девочку, и тут до мисс Грейнджер дошло. — Там, где ты была Розой, я была… твоей мамой?Гермиона просто на минутку представила, что было бы, если она потеряла своих родителей, оставшись совсем одна… Кудрявая девочка чуть не потеряла сознание от внезапно пронизавшей грудь боли. Не готовая принять тот факт, что Луна прожила жизнь ее… дочери, мисс Грейнджер тем не менее как дочь врачей понимала, что, если она оттолкнет Луну, та просто погибнет. Становиться убийцей кудрявая девочка была не готова. Но теперь объяснялся и взгляд «малышки», и то, как она немедленно послушалась требования все рассказать… Что с этим делать, Гермиона не знала, но одно понимала абсолютно — ребенка надо утешить и успокоить. Когда сможет, расскажет и все остальное, а сейчас… Почему-то мисс Грейнджер ощущала какое-то родство с этой девочкой, будто что-то близкое было в той…

***

Мамочка меня обнимала и гладила по волосам. Ее магия, такая знакомая, родная, просто обволакивала меня. Я уже просто не понимала, где нахожусь, казалось, что ничего плохого случиться не может. Мама… Мамочка… Она такая маленькая сейчас, но уже мудрая, потому что это же мама. Я никак не могла ее отпустить, да и мама не старалась меня оттолкнуть…

— Я буду самой-самой послушной, тебе больше не понадобится меня наказывать! — пообещала я, а мамочка почему-то всхлипнула.

— Эх, Гарри, где же ты, когда так нужен… — проговорила мама. Я знала, где дядя Гарри, поэтому ответила.

— Его предатель в машину затащил, и он теперь летит, мы его скоро увидим из окна, — ответила я и испугалась, потому что мама стала очень строгой.

— Роза, — сказала она очень строгим голосом. — То, что Уизли называют «предателями крови», это не значит… Что ты делаешь? — удивилась она, а я просто легла так, чтобы ей было удобно.

— Ну ты же хочешь наказать, вот я… — мне отчего-то всхлипнулось — я опять расстроила мамочку. — Ну как положено, чтобы тебе было удобно.

— Господи… — прошептала мамочка. — Я тебя там… наказывала так?

— Да, мамочка, — ответила я ей, сжимаясь от страха. Мне почему-то всегда страшно, ну, когда это начинается. — Ты говорила, что до меня так лучше дойдет.

И вот тут она меня прижала к себе, заставив повернуться. Мама меня гладила и обещала, что больше никогда-никогда. Кажется, мы плакали вместе. Наверное, мама что-то поняла, ну, когда я повернулась, потому что она начала расспрашивать о том, почему я зову рыжего предателя предателем. Я рассказывала все-все, что знала и что только слышала и еще про записи, и про то, что сама его убила. Мне было очень страшно это рассказывать, но я не могла ничего скрыть, это же мама!

Гермионе было просто страшно. Мало того, что, оказывается, она совершенно озверела, так еще и эти подробности. Малышка, совсем ребенок, убила Рона, желая отомстить за… нее, за Гермиону. Могла ли мисс Грейнджер ее осуждать? Абсолютно доверившийся ребенок, а Луна сейчас выглядела именно ребенком, готовая принять от нее и боль, и… все. Девочка рассказала ей все, что знала, Гермиона видела это, к тому же всего рассказанного еще не случилось, значит… Все можно изменить?— А потом я пошла умирать… — тихо произнесла Луна… или, все-таки, Роза? — К твоим родителям. Я знала, что так будет, потому что не могла уже жить…Гермиона пыталась представить себя на месте этой малышки и плакала. Поезд шел к Хогсмиду, а в запертом купе плакали две девочки, мир которых уже никогда не станет прежним.

— Давай договоримся, — сказала мне мамочка. — Ты меня будешь звать по имени — Гермиона. То, что я твоя мама — это секрет.

— И от дяди Гарри? — спросила я. Дядя Гарри всегда играл с нами, смотря очень грустно. Я знаю почему… теперь знаю.

— От Гарри, наверное, нет… — вздохнула мамочка. — Значит, говоришь, василиск… И никто не почешется?

— Дядю Гарри будут бояться, потому что он шипеть умеет, — припомнила я рассказы. — И дядя Невилл поначалу тоже испугается. Мамочка…

— Все будет хорошо, все будет хорошо… — погладила меня мамочка… ну, то есть Гермиона. — Отдохни…

Она меня гладила, а я просто вся тянулась за ее рукой, к ней самой, стараясь вобрать в себя такую родную магию и тепло ее рук. Кажется, я даже уснула, потому что проснулась оттого, что мамочка меня осторожно будила. Я знала, что сейчас придется расстаться, и не находила в себе сил для этого. Чувствуя подступающие слезы, я твердила себе, что должна быть сильной, но это же мама! Это мамочка! И, кажется, она поняла….

Когда Гермиона хотела дать последние указания Луне, в которой жила ее дочь, то просто не смогла. Девочка смотрела на мисс Грейнджер так, что сердце обливалось кровью. В этом взгляде было и прощание, и огромная боль, и даже какая-то затаенная надежда. Гермиона просто не смогла оставить малышку одну. Поэтому, вздохнув, она посадила Луну в карету рядом с собой, думая о том, что недовольство профессора МакГонагалл как-нибудь переживет. Несмотря на то, что беловолосая девочка была всего на год ее младше, она казалась совершенной малышкой, обнимавшей сейчас мамину руку будто бы всем телом. И в этом движении, в этой позе, в этой надежде мисс Грейнджер узнавала себя.Где-то в Лондоне Гиппократ Сметвик разговаривал с начальником Отдела Тайн, рассказывая ему о том, что поведала новая Видящая.