Путешествие к центру Европы

САРЫНЬ НА КИЧКУ

Моего знакомого грузчика Шихту вызвал директор и велел отвезти картошку к нему на дачу. Шихта категорически отказался.

— Жаба, — беззлобно сказал директор. — Краб ты. Хотя, постой, возможно, ты из принципа?

Шихта опять отказался.

— Считаю до тысячи. — Директор вперил в грузчика добрые перламутровые глаза. — Девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять… Впрочем, иди, у тебя еще есть шанс для размышления.

Дома Шихта лег на кушетку и отвернулся к гобелену. Узнав, в чем дело, домашние успокоились, но Шихта заявил, что все равно он не лакей.

— Да ты параноик, — взметнулась жена. — Ты опасный дурак! Я тотчас ухожу от тебя к маме.

Все же Шихта и тут не дрогнул. Через сорок минут прикатила теща. Она простирала к грузчику пухлые руки, и перстни ее были похожи на кастеты.

— Этот синьор, — кричала теща, — этот швейцарский гранд не может отнестись к начальству по-человечески!..

Ночью привезли дядю Альберта Лукича. Лукич долго дышал у кушетки, потом сказал:

— Все имеет свои плюсы и свои минусы. Чем ты думаешь кормить твоих детей? И почему нельзя где-то пойти по линии дружеской поддержки?

Утром Шихта прибежал посоветоваться: как, мол, ему быть в этическом аспекте?

— Друже Шихта, — отвечал я. — Все зависит от взгляда на вещи. Послушай, какую историю мне рассказали в Придатске.

Евлампий Алексеевич Кушелев, директор Придатского рыбокомбината, взошел на пригорок и осмотрел окрестность.

Днепр не был чуден, так как не было тихой погоды. С лимана налетал бейдевинд, такой морской ветер. Он поднимал волну у кушелевского участка, хотя на середине Днепр более или менее вольно и плавно мчал на своих водах всякую дребедень — прутики, ящик и даже доску с чьим-то выжженным сердцем, напоминавшим толстенький лавровый лист.

Директор вытер с бровей надднипряньские брызги и хозяйственно подумал, что много, однако, гибнет вот так матерьялу ни за грош.

Затем Кушелев посмотрел влево, где скрипело на волне вверенное судно «Скат», и вправо. Там на кушелевском дачном участке в четыре лопаты поспешала команда «Ската». Бригада возделывала целину под будущий огород директора. Сам же командир «Ската» капитан А. Горбов следовал за начальством и также обозревал днепровский акваторий. Директор потянул носом отлично ионизированный пиратский ветер.

— Сарынь на кичку, — застенчиво сказал Кушелев и повел плечом.

— Вы учтите, — строго отозвался А. Горбов, — все, что происходит на данном участке, осуществляется в порядке дружеского содействия в отношении вас. А может, вы полагаете как по-иному? Тогда скажите.

— Что ты, Александрушка, — пугался директор. — Ясное дело: человек человеку… Кстати, не кажется ли и тебе, что у моего берега мелковато? Суда со стройматерьялом подойти смогут ли? Тут, я считаю, канал надо прорыть, использовав как рефулер транспортное судно «Зюйд». Оно хоть и не рефулер, нет у него специального устройства для копания, но ведь можно рыть и винтом, а?

— Можно-то можно, — нахмурился А. Горбов, — да вдруг вы подумаете, что это — использование гостехники в приватной сфере? Бы смотрите у нас, Евлампий Алексеевич…

— Ты что, Александрушка, — робел директор, — я разве купчик или другой мелкобуржуазный хозяйчик? Восприму в виде оказания участия от подведомственного персонала…

— То-то же, — на всякий случай еще строже говорил Горбов и шел доглядеть за экипажем.

Посадив огородные культуры и целые деревья, полученные из подшефного Складовска, бризом шли на Придатск. Солнце сваливалось с клотика в искрящийся лиманный студень. В придатских сквеpax веселые бабки катали суровых младенцев. Бейдевинд переходил в такой другой морской ветер — фордевинд…

Директору икалось. Он думал, что это его вспоминает народный контроль, и аврально хватался за карман, где хранились стройматериальные накладные со словом «уплачено»… Но нет, директора поминал не контроль. Сам его председатель Леня Топодовский лично воздвигал директорский причал, гениально используя с этой целью казенные трапы. Попутно в территориальных директорских водах трудился, копая винтом канал, подконтрольный фрегат «Зюйд».

Нет, поминал директора глеханик Пихуля, таскавший, как говорится, «на горбу» различные материалы для дачи.

— Я не холуй и не шестерка! — вызывающе шумел на бегу Пихуля, сгибаясь под балкой. — Нехай бы он себе сам таска…

Пихуля рухнул в канал с ядерным всплеском. Синий, как труп, облепленный водорослью механик накидывался на начальство.

— Или вы думаете, я подхалим, да? — Пихуля, дрожа, пытался раскурить рыжий сигаретный окурок. — Тогда так и поставьте в известность!

— Пихуля, — кричал Кушелев, деликатно оттесняя ладошками мокрого механика, — ты ли это, Пихуля? Я же тебя просто не узнаю. Все ж знают твое золотое сердце, Пихуля. Что ты не откажешь человеку…

Не отказал человеку и весь комбинат. Для подвоза стройэлементов была мобилизована рыболовецкая флотилия в составе следующих водоизмещений: «Партизан», «Скат», «Литак», «Зюйд». Армада, груженная инвентарем, готовилась к походу на дачу.

— Флаг и гюйс поднять! — скомандовали капитаны Горбов, Пирса, Двегуб и Егорий. — По местам стоять, с якорей сниматься! Подвахтенные — вниз!

По поднятию госфлага двинулись на Львово, норд-норд-вест, курсом на кушелевскую обитель. Штормово дымя, флотилия входила в Днепр. Директорское лицо овевал такой очень сильный морской ветер — норд-ост. Кушелеву захотелось выкрикнуть страстное, удалое, но в пейзаже чего-то не хватало. И директор вышел по рации в эфир. Из ящика долго сыпалась морзяночная чечетка и чуждая фокстротная лабуда, но Кушелев поймал-таки голос председателя подчиненного рыбоколхоза «Перемога».

— Иванушка! — воззвал директор. — Шли парусник в подкрепление… И сарынь на кичку.

— Чего? — не понимал председатель. — Чего, кроме парусника?

Кушелев устыдился. В самом деле, было в этой «сарыни» нечто не стенько-разинское, не освободительное, а скорее даже разбойничье. Тем не менее вскорости забелели на горизонте бомс брамс-реи колхозного дредноута.

Вечером же назрел конфликт. Капитаны морской походкой пришли в кабинет. Атмосфера была насыщена, как если бы каждый пришедший принес под бушлатом по электрическому скату.

— Мы окончательно заявляем, — сказал самый неразговорчивый «кэп». — Вы нас за лакеев и лизоблюдов не считайте. Работаем для дачи в служебное время, а не в свободное. Факт?

— Факт, — подтвердил струсивший Кушелев, — И я по-человечески признателен вам за помощь. Что касается оплаты — и по табелю и так, — не сомневайтесь…

— Сочтемся, — сказали «кэпы» и ушли в ночь, полыхавшую тревожным южным фосфором.

Директору не спалось. Ему мнилась гадость, и таковая в подлинности произошла. У судна «Зюйд», того, что варварски рыл канал, сломался винт. Не выдержал, паразит. Благо, свой ремонтный цех тоже вник по-человечески и поставил новый. Увы — тррах… Песок заполнил втулки вала и разбил его, гниду. Правда, цех снова вник и дал ремонт, хоть и влетело это в огромную госкопейку…

А как все в целом шло хорошо, по-товарищески! Своя бригада каменщиков во главе с Пругловым ставила стены, а тонкий умелец-плотник Сироклен со товарищи покрывал их крышей. Глядь-поглядь, дом был готов…

Вот какую историю рассказали мне в Придатске.

Вчера я встретил Шихту. Он прогуливал огромного директорского боксера. Это отвратительно ласковое животное то и дело лезло к грузчику целоваться.

— Тьфу, — отплевывался Шихта. — Помогаю вот… Тьфу!

В обед к ним приходит младший грузчик с двойной фамилией Елин-Палкин. Глядя на его ласковое лицо, Шихта думает, что действительно обезьяна произошла от человека. Он дает Елину мелочь, а тот идет за бутербродами. Считается, что Елин по-дружески помогает Шихте, но в глубине души оба знают, что они моллюски.