Путы для дракона

Глава 1. Ангелина.

Она страшно боялась этого безукоризненно вежливого молодого человека. Он почему‑то напомнил ей молодость, когда она, будучи воспитательницей детского сада, несколько высокомерно обращалась с окружающими, одевалась весьма элегантно — в общем, ценила себя. Разбалованная сытой жизнью у брата и приучившись мерить жизнь на его манер — «лучшее всегда дорого», она осознавала, что стала вульгарнее с тех далёких времён. Тогда она «держала» себя — сейчас главным стало одеться в лучшее, не думая о простейшей проблеме — «идёт не идёт».

Страх перед молодым человеком не был всепоглощающим. Она сама превратилась в картонную коробку, в которую маленькие девочки собирают свои детские богатства, она же — свои страхи. По земле она ступала по–хозяйски тяжело и уверенно, пока в один несчастный миг не заглянула в комнату дочери. Она ещё машинально прошла несколько шагов, и каждый шаг неустойчиво проминал пол, будто он превратился в зыбкую трясину. Дальше она идти не могла, иначе пришлось бы пинать бесчувственными ногами игрушки на полу или ломать, ступая прямо по ним.

Чёрный росточек страха, гнездившийся где‑то в желудке с момента рождения дочери, выплеснул вверх чёрные листья, которые, царапая, почти рвали ей горло. Она успела завизжать — сбылся её главный страх: не нужно было даже обшаривать квартиру — и так понятно, что девочку, её царевну, похитили. Визг не долетел до высоты того отчаяния, которое она испытывала, оборванный кашлем, раздирающим внутренности и голову.

Потом на дно коробки упал пласт нового страха — за исчезнувшего мужа. Ну и что — не расписаны? Он был лучшим мужем ей и лучшим отцом её детям.

Лекарство притупило панику, но не страх.

Мужа привезли утром. И новый тяжёлый страх вырос прямо в коробке. Теперь она боялась этого человека, только похожего на её мужа. Она спряталась в своей — их — спальне, с головой укрывшись одеялом и цепляясь за милосердную руку Андрюхиной подружки, и вполголоса выла от страха.

Вечером Андрюха решил, что она успокоилась и спит.

Она подглядывала и подслушивала.

Сходство ли молодого человека с мужем поразило её, новый ли страх заставил её действовать, только, дождавшись, когда все закроются в комнате Мишки, она, растрёпанным, неряшливым привидением скользнула в комнату дочери. В руках она крепко держала весомую стопку пухлых от записей тетрадей — дневников мужа. Воровато оглядевшись, она отодвинула от стены высокие книги сказок и по одному поставила за ними, плашмя к стене, все дневники. Она похлопала по корешкам книг, выравнивая их, и пугливо сбежала к себе.

Мальчишка дневников отца не получит. Она не знала и знать не хотела, какие отношения были у Леона с т о й семьёй: годы, когда он был ей мужем, принадлежат только ей. Она и сама не собиралась читать дневники. Зачем? Ведь то, что происходило с Леоном, не прошло мимо неё стороной. И ностальгически вспоминать она не собиралась.

Почему именно в комнате Анюты? Она была абсолютно уверена, что для тайника эта комната в квартире лучшая. Уверена — и всё. Не потому, что её усилиями комната дочери превращена в сказку для ребёнка. Глухой инстинкт погнал её сюда, когда она с тетрадями металась по спальне, ища укромное местечко для них. Чуть прибранная Лизой, комната Анюты неожиданно показалась ей настоящей крепостью.

Страх перед сыном Леона не прошёл, но был потеснён некоторой толикой злорадства, когда она снова тихонько легла под одеяло. Инстинкт животного, заставивший её спрятать вещи мужа в комнате дочери, теперь уверенно говорил: она всё сделала правильно, теперь она должна успокоиться. И она успокоилась, и уснула, чувствуя, как чёрные листья вяло обмякают. По грани её сна и плывущего бодрствования мелькнула мысль, смешная и обнадёживающая: «Это поможет мне вернуть Анюту».

Глава 2. Он.

Ну и семейка!.. И отец здесь жил? Или это только первое впечатление?

Достали. Всё пытались разузнать, что представляет собой Леон, до того как сбежать от нас.

Хорошо ещё, не выгнали.

И этот Мишка — кто он мне теперь? Отец даже не удосужился жениться на его матери.

… Он лежал на диване, повернувшись спиной к стене. Из полуоткрытой двери виднелся дверной проём в комнату Мишки.

Они сказали, отец был человеком тихим, незаметным, всё забывшим. Но для забывшего всё он оказался слишком активен.

Быстрый сканирующий обыск выявил вход в другую квартиру. Там жил хозяин со своей подругой. Женщина Его не интересовала. Пробежав по её верхнему слою, Он узнал, что она здесь недавно, что основной объект её внимания — мужчина рядом с нею… Он всё же невольно задержался, из интереса копнув глубже и увидев чистоту её внимания. До сих пор Он думал, что изъявление любви идеально только у матери.

Сильный, с лёгким надломом голос прозвенел в тишине Его личного пространства: «Ты смеешь меня с кем‑то сравнивать?!»

«Смею, — сумрачно подумал Он. — Потому что всё познаётся в сравнении. Потому что пока Я видел только одну сторону… И что‑то мне подсказывает, что эта сторона несколько эгоистична, а значит — пристрастна… И я вместе с нею…»

Он с трудом оторвался от созерцания светлого излучения женщины, мягко окутывавшего мужчину, переливами растекавшегося вокруг него… Андрюха. Дядя Андрей. Этот парнишка, которого всё‑таки придётся называть братом («Не смей даже в мыслях!..» — «Мама, ты не дома, чтобы так безоговорочно командовать мною!»), в мыслях мужчины являлся почти сыном.

Он попытался глубже проникнуть в информационный слой хозяина, но с изумлением понял, что за верхним, наносным слоем находится жёсткая ментальная защита. Обследовав её в поисках мельчайшей щели, Он убедился, что защита искусственного происхождения. Он заинтересовался и начал искать автора. Поисковый зонд не нашёл ни одного следа, ни одной отметины. Человек, сотворивший универсальную защиту вокруг дяди Андрея (эхом — «Не смей!»), был величайшим мастером в области ментальной техники. Но ведь они сказали, что отец всё забыл и вёл себя как обычный человек. Значит ли это, что он скрывал свою настоящую личность под маской амнезии?

«Как же я его ненавижу…»

В Его неудержимый выплеск ненависти ворвался торжествующий голос матери: «Размазать всю семейку по стенам, а потом огня!.. Огня!..»

Как в костёр бензин из канистры — и, ослепший от взревевшего внутри огня, обезумелый, как дикое, свободное пламя, Он с усилием поднялся на диване. Мгновенно выросшие когти на скрюченных волосатых пальцах с сухим треском процарапывали покорную ткань, которая уже темнела и дымилась вокруг его лап. Горло трансформировалось, и воздух с хрипом рвался через колючую тёрку глотки. И этот хрип учащался и сох клокочущим рычанием, чтобы взорваться раздирающим уши звериным визгом…

Прозрачно–чёрная тень взлетела перед Его изумлёнными (по–человечески изумлёнными — издалека, из остатков человеческого сознания, камнем падающего в пропасть) глазами. Сильные ладони сжали жёсткую щетину Его плеч. Поверхность дивана тяжело прогнулась — севший рядом продолжал держать Его. И — Он замер, сначала просто чувствуя настойчиво пробивающееся к нему тепло, а потом уже жадно и торопливо впитывая, глотая обвевающие Его тело сладкие струи сострадания…

А потом Он смог различить шёпот. Сознание возвращалось, и постепенно в шелесте звуков Он различил своё имя и понял единственное слово рядом с ним:

— Успокойся…

Вскоре Он полностью «вернулся» и боком упал на постель. Мишка взял Его ладонь и гладил, как ребёнка. Или гладил, представляя, что снимает этим поглаживанием жуткое колдовство, стирая грубую щетинистую кожу?.. Странно, что он не удивился звериной лапе. Не заметил?

Сначала Он поразился, что не убил парня взмахом уже сформированных когтей по горлу. Перед глазами мелькнуло подтверждение: да, сделать это было легко. Он даже ощутил, как один из когтей перерезает хрящ, а вся лапа мгновенно взмокает маслянистой густой жидкостью.

Почему же Он не убил парня?

Пока Мишка негромко повторял своё «успокойся», Он, всё ещё сипло дыша через рот, попытался взрезать его поле. Ментальный нож вошёл в оболочку парня легко, как в воду. Но надреза не получилось: края оболочки вновь мягко сомкнулись.

Мишка замер на полуслове. Кажется, что‑то почувствовал. Но теперь Он схватил его за руку, и получился непроизвольный жест отчаяния, на который парень не мог не откликнуться.

— Посиди немного со мной.

Физический контакт — рука в руке — стал таранным оружием. Он погрузился в ментальную оболочку парня, лихорадочно проходя слой за слоем. Мелькали яркие картинки — парень воспринимал мир в чистых красках, как он умудрился за столько лет сохранить детское восприятие? Толстая баба сквозь призму довольно симпатичной молодой женщины — её образ Он несчётно видел везде в квартире; мать, женщина, с которой все эти годы жил отец? Может ли амнезия оправдать отцовский выбор — вульгарная, безмозглая, расплывшаяся… У Мишки, у этого распустёхи, есть девчонка? Да ещё какая! Основной след, оставленный Мишкой в памяти, — живой портрет задорной хохотушки… Друг?.. Вадим… Отец Вадима… Лица, лица…

И две тёмные фигуры, большая и маленькая. Будто небрежно вырезанные из чёрного картона. В глубоком сне, куда не протиснешься. Ну‑ка, кажется, есть зацепка…

— Тебе легче?

Поисковый зонд судорожно отдёрнулся от участливого вопроса. Мишка сидел лицом к окну, и белый свет луны и желтизна дворового фонаря, смешавшись, вылепили из его лица живую маску внимания. Парень словно вслушивался в Него, и в какой‑то миг Он испугался (ты не умеешь пугаться — ты забеспокоился!), что Мишка тоже умеет видеть и читать на полевом уровне. Но впечатления чужого зонда на себе Он не почувствовал, а поэтому сразу принял внезапно возникшее решение: незаметно сжался и резко выкинул вперёд кулак.

Удар под скулу сбросил Мишку с дивана. Одновременно с собственным движением Он вылетел из‑под одеяла и успел поддержать парня, чтобы не было шума.

Взгляда мельком достаточно, чтобы понять — Мишка без сознания. Быстро, но без суеты одевшись и одев Мишку, он тихо скомандовал, направляя приказ в зоны мышечных групп парня:

— Встать! Идёшь за мной. Двигаюсь я — двигаешься ты.

Он ещё раз «огляделся». Две тёмные фигуры, маленькая и большая, спрятаны теневым кодом в энергетических оболочках всех обитателей квартиры. Но сейчас уже некогда разбираться: расшифровка такого типа кода связана с долгим, кропотливым трудом и огромнейшим терпением. Правда, Он догадывался, что высокая тень — скорее всего, закодированный образ отца. А вот что собой представляет маленькая тень, сопровождающая его повсюду?

Он всё‑таки попытался выудить информацию из одиноко спящей женщины в соседней комнате (чудится, или она на самом деле просыпается?) и неожиданно наткнулся на крохотный след её недавнего действия, связанного с Его приходом сюда. Насторожившийся в нём зверь застыл: женщина собрала какие‑то книги — тетради? Журналы? — и тихо, с заметной оглядкой вынесла их из своей комнаты в… Его обдало охотничьим азартом, смешанным с изумлением и гневом: эта комната жёстко блокировала Его попытку войти. Интереса ради Он попробовал ещё раз. Нет…

Он вывел Мишку в коридор, быстро отыскал нужную дверь. Даже дотронуться до неё не смог. Перенастроив зрение, Он обнаружил изощрённейший узор абсолютно незнакомой системы безопасности. В комнату могли войти только члены семьи. Послать Мишку, чтобы тот вынес спрятанное явно от Него? Не получится. За парнем в таком состоянии надо постоянно следить, направлять его движение — а значит, оставить на нём свой след. Система не пропустит.

Дурачки так и не поняли, что отец их обманывает.

Ненависть к отцу не погасла, только к ней начало примешиваться уважение. Он ощутил опасность, исходящую от того, кого считал безобидным. Дурачки уверяли, что отец превратился в милого уютного домоседа. Самое смешное, что Он не нашёл в них следов направленного убеждения. Отец, видимо, не решился вложить в дурачков искусственное мнение о себе.

Запомнить: отец — хороший актёр.

Он выводил Мишку в прихожую, когда уловил в комнате женщины сонное движение. И внутренне ощетинился. Попробуй только выйди! Он не отец — церемониться не будет.

… Ангелина заглянула в щель, образованную дверью, как она считала, бесшумно. И вернулась в постель, убеждённая, что сын сам, по доброй воле, идёт с сыном Леона. И — так надо. Необходимо.

… Ещё вечером Он приметил напротив подъезда, среди других, машину, имеющую отношение к Его отцу. Потом Ему сказали, что она из сыскного агентства. Сейчас Он «приказал» водителю и его сменщику выйти и потопать в подъезд. Мишка сел на переднее, пассажирское место, Он — на место водителя.

Два сокола ночными тенями влетели в открытые окна машины и сели на Его плечи. Переход показался практически незаметным, но сердце у Него едва не оборвалось, когда машину чуть тряхнуло на ухабистом участке дороги и голос сзади сердито сказал:

— Кто ты такой, чёрт бы тебя драл!

Растерявшись впервые за всё время прогулки по реальному миру, Он взглянул в зеркальце. За спиной сидел ровесник Ему и Мишке, почему‑то странно знакомый. Возмущённое лицо, сердито насупленные брови — и Ему захотелось грязно выругаться. Только смысла уже не было: Он вёз домой не только «брата», но и его дружка. Как его там? Вадим?.. Он тихо зарычал, но сдержался.