Путы для дракона

Глава 1.

Золотая искорка сна Леона погасла.

Брис медленно встал, чтобы не потревожить птиц на плечах, уголком губ усмехнулся забавно вытянутому лицу Игнатия, увидевшего птичье собрание на необычном насесте.

— Будим остальных?

Игнатий нахмурился, поискал глазами, который его сокол, — Тайви не стал дожидаться, пока его разглядят, слетел с плеча Бриса на кожаный напульсник хозяина. Следом разлетелись и остальные — и решили проблему побудки, нетерпеливо царапая одежду хозяев и коротко вскрикивая.

Вставали быстро, точно только легли и уснуть не успели. Один Володька сидел на диване, блаженно помаргивал и с наслаждением зевал, а его сокол вспархивал перед ним с плеча на плечо и возмущённо смотрел на это легкомыслие.

Вышедший Игнатий постучал по раме с улицы. Команда высыпала из подъезда.

— А вы посмотри–ите, кто–о идёт! — нараспев выговорил Роман, и его глаза подёрнулись мечтательной дымкой, за которой Леон с недоумением разглядел хищный огонёк. — Ах, кто–о же это–о к нам идёт‑то–о…

Звериное мурлыкание с низкими нотками злорадства от разнеженной громадной мускулистой кошки — да и только…

Не все в команде глазастые, как Роман. Но друг друга знают хорошо. За спиной Романа незаметно встали док Никита и Рашид, а сбоку — Володька. И когда рука Романа, машинально выполняя потаённое желание хозяина, потянулась за ручным пулемётом на бедре, её перехватили и жёстко заломили за спину. Пока Рашид держал Романа, док Никита стреножил его, не давая драться ногами, а Володька мигом освободил от оружия.

Ожидали взрыва бешенства, но Роман снисходительно сказал:

— Да ладно вам. А то я голыми руками придушить его не могу, что ли…

— Ромушка, давай мы сначала узнаем, с чем он к нам идёт? — миролюбиво предложил Игнатий. — А потом уж все вместе его и поубиваем.

— А то эта гнида может с чем хорошим прийти, — сказал Роман. Док Никита, дай мне встать нормально. Рашид же держит.

— Дай слово, что в драку не полезешь.

— Не дам. Фиг меня знает… А вдруг он такое скажет…

— Тогда держись сзади, при Володьке. Володь, приглядишь за ним?

— Я‑то постараюсь, — с сомнением сказал тот.

В чёрно–белом кино утра преобладали оттенки серые. Впечатление старой киноплёнки ненароком подчеркнул идущий по дороге человек: светлело — за его спиной, оттого он чернел теневой плоскостью, будто вырезанный из чёрной бумаги.

— Точно, Мигель…

— Как это Роман его узнал с такого расстояния?

— У Романа на Мигеля аллергия, как у аллергика на пыльцу. Цветка не видать ещё — аллергик уже чихает.

— Сами вы… аллергики.

Мигель шёл неспешно, словно прогуливался по утреннему городу, изредка обходил каменные завалы, перепрыгивал дорожные трещины и снова возвращался на пешеходную дорожку.

Сомнений больше нет. Он шёл именно к ним, к своим бывшим коллегам.

Роман, сдерживаемый Рашидом и Володькой, тихо зарычал.

И вот он перед ними. Две стороны замерли, изучающе разглядывая друг друга.

Леон с любопытством рассматривал человека, стоящего перед ним, и вновь испытывал странное чувство. Этот человек ему совершенно незнаком. В самом начале пребывания в Ловушке ему называли имена, и он за ними пусть смутно, но видел частичку жизни их носителей. Один за другим появлялись ребята, взгляд на лицо — и он продолжал вспоминать. Мигель же был и есть… чужой? Леон напрягал память, вызывая хотя бы ощущение, намёк на былое знакомство с чужаком, но единственным подтверждением знакомства оставались сны.

И Леон отказался от попытки вспомнить. Теперь он просто смотрел на Мигеля, чтобы понять, почему он мог вызвать к себе столь откровенную неприязнь Романа. Лицо Мигеля почти лишено отличительных черт — настолько гладкое, что напоминало бы лицо манекена, если бы не выразительная мимика. Очень выразительная. Он улыбался так, будто оскорблял собеседника; изредка морщил рот, будто брезговал, а глаза… Чёрные глаза Мигеля стыли надменным холодом. Неудивительно, что Роман взбеленился. И ещё одну странность уловил Леон. Мигель во время разговора общался со всеми, кроме Леона. Леона для него не существовало.

— Ну, что? Мы здесь так и будем стоять? — свысока заговорил Мигель. — Или у вас найдётся более удобное место для беседы?

— Сначала объясни, в каком качестве ты на нас свалился, — сказал Брис, — а то мы тут все в недоумении: то ли нам сразу тебя побить, то ли выслушать для начала.

Мигель перевёл взгляд на Романа и поднял бровь — смуглое лицо Романа побледнело. И тогда Володька почти безразлично сказал:

— Мигель, если ты будешь вести себя как сопливый мальчонка с золотым горшком под заср…м задом, я не только Романа отпущу, но и сам помогу выбить из тебя всё дерьмо.

На мгновение Мигель словно стал выше, локти полусогнутых рук начали почему‑то медленно подниматься в стороны… Док Никита сказал вдруг совсем по–простецки:

— А–а, вон ты чё такое! Ладно, ребята, хватит кукситься. Идём в квартиру. Может, он и в самом деле пришёл не просто так.

Шагая вслед за остальными, Леон гадал, заметила ли команда необычное в Мигеле, или ему всё почудилось? И что значит эта реплика дока Никиты?

Кресло, в которое сел Мигель, стояло у стены, ближе к углу. Специально или так получилось, но это место оказалось самым уязвимым для человека, на которого точат зуб. Так размышлял Леон, примечая, как уверенно ведёт себя Мигель. А через минуту, после того как все расселись, Леон с удивлением понял, что не может оторвать взгляд от Мигеля — парень будто примагнитил его глаза, хотя сам — явно намеренно — на Леона не глядел.

— Итак, мы слушаем тебя, — сказал Брис.

— Я послан предложить вам свободу при небольшом условии, — монотонно сказал Мигель. Он выждал несколько секунд. Никто не прервал его, и он продолжил: — Условие такое: вы оставляете Леона мне… нам.

— А кто это вы, к кому причисляешь и себя? — немедленно спросил Игнатий.

— Подожди, Игнатий, — перебил его Брис. — Мигель, как ты себе представляешь выполнить это условие? Не думаешь же ты, что мы вот так просто возьмём и отдадим командира неизвестно кому? Слишком много «но» возникает.

— Обалдеть! — сделал открытие Игнатий. — Так, значит, вся эта заваруха устроена, чтобы достать Леона?! Столько лет?! Целый город! О Господи!.. Мигель, а эти самые, от лица которых ты выступаешь, они, случайно, не психи?

— С самого начала встречи с вами мне приходится выслушивать только оскорбления, — сквозь зубы процедил Мигель. — Вы годы блуждали по этому городишке, воевали со всякой дрянью, и всё‑таки жизнь в Ловушке вас ничему не научила! Вы вернётесь домой, в свои семьи. Колпак над Ловушкой будет снят, и вся мерзость из города убрана. Сюда вернутся люди и будут счастливы жить на прежнем месте. И все эти события станут реальными, когда один человек уйдёт со мной.

— Стоп! Всё это стандартное уговаривание, наподобие «жизнь одного как плата за жизнь многих», — не выдержал Володька. — Но у меня сейчас на уме другое. Ты что же — думаешь, мы скажем Леону, иди, мол, Леон, с Мигелем, и он послушно потопает за тобой?

— Почему бы и нет? — Одним мягким движением Мигель встал и теперь вглядывался в глаза Леона. — Пойдёшь, Леон? Пойдёшь со мной?

— Пойду, — без колебаний ответил Леон.

— Не–а, — сонно, но вызывающе в ошеломлённой паузе высказался Роман. Он снова сидел между Рашидом и Володей, точнее — полулежал, откинувшись на мягкую спинку кровати и сцепив руки за головой. — Никудашеньки Леон не пойдёт, пока ты свой вонючий поводок с его шеи не снимешь, понял?

Мигель улыбнулся светской, непринуждённой улыбкой и снова сел.

— Теперь и я вижу, — сказал наконец док Никита. — Мигель, я понимаю твоё желание выполнить свою миссию быстро и чётко, но то, что ты сделал, на взгляд обычного человека, — грязная игра.

— Но Леон тоже необычный человек, — поморщился Мигель.

— Тем не менее — сними.

Последние реплики для Леона оказались сплошной абракадаброй. Какой‑то поводок, который на него накинули… Он осторожно пошевелил шеей. Чушь. Ничего нет. Им не понравилось, что он сразу откликнулся на зов мальчика? Но Мигель выглядит совсем не таким, как его описывали товарищи, и даже не таким, каким он предстал в одном из снов. Воспитанный, интеллигентный мальчик и пришёл с дельным предложением. Если есть возможность превратить мёртвый город в живой, если ребята смогут вернуться… Он смотрел в глаза Мигеля и видел сейчас, когда от невидимого ещё за домами солнца достаточно посветлело, что глаза мальчика не чёрные, как сначала показалось, а настолько тёмно–синие, что кажутся чёрными. И эти глаза притягивают, не дают смотреть по сторонам, и Леону нравится их притягательность, нравится быть необходимым для мальчика, который так серьёзно относится к данным ему поручениям…

… Будто кто‑то заботливо протёр стекло, и оно, и так чистое, стало прозрачней, и Леон изумлённо подумал: какой же Мигель мальчик?! Здоровый парень, лет двадцати пяти, наверняка повидавший жизнь — вон какой у него цепкий, внимательный взгляд. Не–ет, почему‑то теперь он больше похож на опытного дипломата.

— Вот теперь спрашивай, — вздохнул док Никита.

Они все помолчали, тщетно ожидая от Мигеля реплики. Тот продолжал равнодушно улыбаться и молчал, словно сидя в компании симпатичных ему людей.

— Хорошо. Спрошу я, — вмешался Брис. — Леон, ты готов идти с Мигелем?

— Я не совсем понимаю… — начал Леон — и пожал плечами: — Не знаю. Я ведь до конца так и не разобрался, что здесь происходит. И, кстати, не буду возражать против вашего совета, идти ли мне с ним. Хотя нет. Не хочу перекладывать на вас… Это нечестно… Мне надо подумать.

— Сколько времени нужно, чтобы ты решил? — спросил Мигель.

— Ну…

— До завтрашнего утра, — твёрдо сказал Брис.

Мигель встал и вышел из комнаты. Никто не шелохнулся, слушая лёгкие, затихающие шаги.

— Леон! — позвал док Никита. — Слушай сюда. Мигель не вполне человек. В придачу к своим особенностям, он ещё и маг высшего класса. Ну, колдун, в общем. Тебя, наверное, задним числом удивило, как быстро ты согласился пойти с ним. Так вот. Он накинул на тебя поводок послушания — такой тонкий, что сразу и не разглядишь. Роман пристрастен, поэтому и высмотрел ментальную удавку. Запоминай: Мигель очень опасен для тебя, беспамятного.

— То есть, вернись ко мне память, я бы разглядел этот поводок?

— Какое там разглядел! Ты бы почувствовал, что его накидывают.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему бы я тоже разглядел? Что имел в виду Мигель, говоря, что я «тоже необычный человек»? Я тоже маг или тоже — что?

— Мы все колдуны, то есть маги! — миролюбиво сказал Володька. — Просто кто‑то в большей, кто‑то в меньшей степени. Амнезия тебя несколько изменила, ты забыл о своих навыках и действуешь либо в силу привычки, либо инстинктивно, но не сознательно. Вот и всё объяснение.

— Чем займёмся? — хмуро спросил Роман. — По–моему, время обсудить, что делать дальше.

— А по–моему, время завтрака–а, — зевнул Игнатий. — Пошли умываться, а потом Брис расскажет нам свою гениальную идею, о которой намекнул нам вчера.

Глава 2.

Кошка появилась на подоконнике, уже свободном от одеяла, выполнявшем функции шторы, и при виде компании, сидящей за завтраком, приветственно вздёрнула пушистый хвост. С нею поделились найденными консервами, после чего мать–одиночка принялась кормить детёныша. Детёныш мял лапками живот матери, сосал молоко и поблёскивающими круглыми глазёнками следил за людьми.

Разлили кофе. Глядя на радостную физиономию Игнатия и сдержанно–довольную — Рашида, смакующих горячий напиток, никто не смог не улыбнуться. Брис вообще смеялся.

— Итак, Брис? — поторопил его док Никита.

— У нас сутки на всё про всё, если Мигель не соврал. Я предлагаю обследовать один из занесённых на карту «колодцев» с «блинчиками» и пройти по нему.

— Брис, у тебя головушка — как, не болит? — ласково поинтересовался Игнатий.

Остальные молчали, грея ладони о горячие стаканчики — таким холодом пахнуло от предложения Бриса.

— Есть несколько наблюдений, — негромко продолжил он. — Первое. Город под колпаком, но ведь «колодцы» ведут же куда‑то. В любое место из города, вероятно. Второе. Да, они опасны, я не отрицаю. Но ведь «блинчики» в них постоянно курсируют.

— А на твои наблюдения несколько предположений можно? — спросил Рашид. — Ещё неизвестно, будет ли лучше там, откуда приходят «блинчики», то бишь на другом конце «колодца». Во–вторых, неудивительно, что «блинчики» чувствуют себя в «колодцах» весьма превосходно, будучи тварями совершенно безмозглыми…

Леону стало плохо, он вдруг подумал: а не было ли то существо, которое гналось за ним от квартиры Андрюхи, как раз «блинчиком»? А если и его, ставший родным город сейчас умирает под напором всякой нечисти, как умирает Ловушка? «Не хочу…» Андрюхин город, широкой чашей привольно раскинувшийся на нескольких холмах, резко уменьшился до знакомой высотки с двором, где с утра до вечера звенят детские голоса, а затем сузился до крошечной точки — уютного квартирного гнёздышка, где он был тихо счастлив несколько лет… Внезапно до боли захотелось услышать ворчание Ангелины, увидеть себя сидящим глубокой ночью в мягком кресле, перелистывая страницы, желтеющие в тёплом свете торшера, и знакомясь с чужой жизнью на расстоянии…

— … Леон, конечно!

— Не ребята, Брис точно свихнулся!

Догадываясь, что он что‑то прослушал, Леон быстро вклинился между репликами:

— Простите, я несколько отвлёкся. О чём речь?

— Ха, я начинаю привыкать к его велеречивым высказываниям, — пробормотал Игнатий. — Интересно — «несколько отвлёкся»!

— Игнатий, закрой рот! Леон, Брис хочет пустить тебя в «колодец» первым.

И все уставились на него не с беспокойством, что было как‑то привычней, а с любопытством.

— Не знаю, что и сказать… Брис, тебе, конечно, виднее, но не легче ли согласиться с Мигелем? «Колодец» ещё неизвестно к чему приведёт — во всех смыслах. А Мигель предлагает реальное разрешение проблемы: я ухожу с ним — вы свободны.

— Доверять человеку, который, убивая — наслаждается? Взгляни на кошку… Я лучше «блинчику» доверюсь, чем Мигелю. Что мы о нём знаем? Как он внедрился в нашу группу — чёрт знает, но привёл его советник Корпуса. И с документами всё было в порядке. Подумаешь, ещё один стажёр в группе!.. А на следующий день нас уже послали в Ловушку. Что это — совпадение или последовательное действие чьей‑то злой воли? Не будем вспоминать, как он вёл себя до того, как нас разбросало. Сейчас все его поступки можно обозвать одним словом — саботаж. А мы списывали их на его неопытность, молодость и гонор. Теперь же что выясняется? Он якшается с «тараканами», он представитель тех сил, которые организовали Содом и Гоморру в несчастной ловушке. Я не доверяю ему. Предположим, мы согласились с его условиями. А если он окрутит тебя своими колдовскими штучками и уведёт чёрт знает куда, а нас оставит гнить здесь? Зачем ему возиться с нами и возвращать к жизни загаженный город, когда ему нужен только ты и он получает тебя безо всяких хлопот — в тортовой коробке, перевязанной пышными бантами?

— Ну, ты даёшь, старик! — восхищённо сказал Игнатий, а Володька в углу тихонько вздохнул и улыбнулся.

— Логика Бриса безупречна, — сказал Рашид. — Теперь, когда он полностью зачеркнул один возможный путь возвращения пора сосредоточиться на «колодцах»

— И начнём с тебя, — подхватил Роман. — Давай, рассказывай. — И объяснил специально для Леона: — Это Рашид свалился в «колодец», а док Никита и Игнатий вытаскивали его. Давай, колись, что там было, а то тогда ты не очень многословен был.

— Почему только Рашид может рассказать? — загорячился Игнатий. — Я тоже могу. Шли мы по улице, чувствую — Рашид падает! Как схвачу его за руку!

… Слово «падает» не слишком точно отражало тогдашнее положение: Рашид просто рухнул под землю. Игнатий прыгнул к нему, как футболист к мячу, и вцепился в ускользающие в асфальт руки. С отчаянием понял, что и его самого стремительно тащит куда‑то под землю, но тут на ноги и на задницу свалилось что‑то тяжёлое — подоспел док Никита. А руки Рашида уже исчезли под асфальтом, и его, Игнатия, руки уже втянуло туда же, и он яростно мотал головой, задирая подбородок, и рычал что‑то бессмысленное и протестующее. Каким‑то суеверным чутьём он понял: если его голова въедет вниз — каюк всем, в том числе и доку Никите. А тащило в «колодец» настырно, точно к ногам Рашида привязали пару здоровенных гирь. Мысль — а вдруг Рашид уже мёртв?! — едва только коснулась Игнатия, и он взревел дурным голосом, потому что чёрт знает, что творится там, в неизвестной, не просматриваемой обычным глазом глубине, — виден только грязный пыльный асфальт, а рук (Игнатий снова отчаянно забился, пытаясь их вытащить) он не чувствовал. Умом он соображал, что руки у него ещё есть, что они выполняют приказ мозга не разжиматься — там Рашид! — а чувства твердили: ниже плеч — пустота!.. И тут его снова основательно придавило: по нему полз док Никита, удерживая на месте его тело своей тяжестью. Когда он налёг на плечи, Игнатию волей–неволей пришлось уткнуть подбородок вниз, и от ужаса и затем мгновенного облегчения он весь облился испариной. Подбородок не сунулся в пустоту, а упёрся в мелкие камешки на асфальте… Между тем док Никита навалился на его голову и по плечам Игнатия спустил свои руки в асфальт. Летавшие над ними соколы — облетая словно бы маленькую башню («колодец» — понял потом Игнатий), ринулись на дока Никиту и обсели его голову. Подбородок Игнатия уже жгло от впившихся в кожу острых соринок, когда от его плеч вниз, к кистям, рвануло великолепное живое тепло — тепло, принёсшее ощущение живого груза, такое необходимое ощущение для намертво окаменевших мышц. Потом Игнатий видел только асфальт: док Никита перегнулся через него и правой рукой (птицы перебрались на его левое плечо) потянулся к руке Рашида. Когда он принял на себя часть веса Рашида, Игнатий прохрипел:

— Давай в сторону…

Док Никита медленно сполз с него, и уже вдвоём они начали вытягивать Рашида. Именно вытягивать, поскольку, кроме веса спасаемого, им приходилось преодолевать сопротивление страшной тяги. Она начиналась сразу под асфальтом и имела постоянный скоростной уровень.

Вытянув Рашида по пояс, они, не сговариваясь, оба навалились на него и поползли от «колодца» вместе. Наудачу попробовали на ходу ослабить вес — Рашида вновь потянуло под землю…

… Игнатий сморщился и смешливо вздёрнул верхнюю губу.

— Вот когда Бога‑то возблагодарить, что рядом не Ромыч, а док Никита оказался‑то. Этот бугай нас‑то и выволок, почитай, двоих на одном горбу, одним своим весом.

— Предлагаешь мне тоже мясо на кости нарастить? — поинтересовался Роман.

— Каждому своё, — вмешался Володька. — Не уводите в сторону. Рашид, что скажешь?

— Трудно объяснить. Ну, упал и упал. Ну, тяга. Мало ли аномалий видели. Я ещё тогда ребятам сказал, что дна не видел и вообще там всё в каком‑то тумане было. Но потом я долго думал, и вышло у меня так, что «колодец» — живой.

Последнего вывода никто не ожидал. Рашид улыбнулся и развёл руками.

— И главное — никаких оснований для такого определения. Как обозвать подсказку? Чувственный инстинкт? Подсознание?

— Брис, ты всё ещё думаешь, что мы можем воспользоваться «колодцем»? А если эта тварь, по словам Рашида, заглотает нас и где‑нибудь в уютной кишочке своей зальёт желудочным соком и переварит?

— Кишка — это кишка, а желудочный сок только в желудке, — наставительно сказал Игнатий. — Желудочного сока в кишках не бывает, Роман… Или бывает?

— «Блинчики» — то выживают в «колодце», — заметил Брис. — И выглядят они отнюдь не переваренными, а хорошо сохранившимися.

— Мы не «блинчики»! Что ты нас с ними сравниваешь! И вообще, может, «колодцы», если принять версию Рашида, настолько живые существа, что сами и воспроизводят «блинчиков»!

— Нафантазировать можно всё что угодно, — согласился Брис. — Мы нашли уже два варианта выхода. Один — отдать Леона, тем более что он не возражает. Второй — попробовать пробиться к чёрту на кулички через «колодец». Оба варианта рассчитывают на активное участие Леона. Чего ты ржёшь, Ромыч?

— Есть ещё один вариант! Навалиться на Мигеля и взять его в заложники!

Брис тоже захохотал, откинувшись на стуле и хлопая себя по коленям.

— Ну, ты и шутник! Мигеля! В заложники! Это мог бы сделать опять‑таки Леон, но лишь будучи в твёрдой памяти! Ну, ты и пошутить!

Некоторое время понаблюдав за хохочущими парнями, Леон, когда веселье пошло на убыль, удивлённо спросил:

— Я ничего не понимаю. По мне, так вариант Романа выглядит наиболее реалистичным. Схватить Мигеля, допросить и заставить вывести нас отсюда.

— Мигель выдал себя небольшим движением, — вздохнул док Никита. — Он лишь притворялся стажёром, а на деле является магом экстра–класса, причём, не только знающим о тайнах перевоплощения, как все мы. Представь: поймал ты его, держишь за грудки, а в следующий момент у тебя в руках только его шмотки и ползёт от тебя какая‑нибудь жуткая змеюка.

«Это мог бы сделать опять‑таки Леон, но лишь будучи в твёрдой памяти!»

— Я… тоже умел… умею… перевоплощаться?

— Было дело.

— Значит, умел…

Захлёстнутый вихрем противоречивых чувств, Леон даже не заметил, как с улицы через окно влетел Вик и уселся на его плечо. Сожаление о каких‑то безбрежных возможностях, смешанное с облегчением при мысли об ответственности, вспенились в такую тревогу, что он был вынужден встать и размять ноги — стопы вдруг неприятно засвербило. Под молчаливыми взглядами парней он потоптался немного, старательно прогоняя мысль о новом известии о себе и настраиваясь на необходимость.

— Сейчас, с вашей точки зрения, я, наверное, скажу нелепость. Думаю, есть ещё один вариант. Но предупреждаю сразу: вариант этот — взгляд человека, о многом позабывшего, поэтому заранее приношу извинения, если прозвучит глупо.

— Хватит раскланиваться! Говори! — не выдержал Роман.

— Вы говорили, здесь, в городе, легко переходить из одного времени в другое. Мигель может, как наши птицы, выследить нас во времени?

— Может. При условии: он знает, что мы ушли в другое время, а не прячемся от него в городе.

— А есть возможность проглядеть обратный путь человека? Ну, как плёнку назад прокрутить?

Парни онемели.

— Тяжеловато, — осторожно высказался Володька. — Но теоретически возможно.

Глава 3.

А Роман всё‑таки пригодился — со своей тонкой костью, без веса, потому что Леона пускать одного вниз, в «колодец», не решились. Больше всего беспокоились о внезапном появлении «блинчиков».

Из двадцати четырёх часов, отпущенных на размышления, часа полтора проговорили, прежде чем условились сначала на путешествие в «колодец», а заодно предоставили время Володьке и доку Никите для разработки деталей посекундного путешествия в прошлое, по следам Мигеля.

И сейчас Леон с Романом висели спина к спине, чисто символически соединённые по поясам верёвкой, чей хитроумный завязанный узел распадался от одного движения пальцев. А сидели они в широких ременных петлях, которые, по настоянию Романа, подстрахованы металлизированным тросом. Своё упрямство Роман объяснил так:

— Ремни у нас из натуральной кожи. Если там всё‑таки есть желудочный сок — ещё растворит их ко всем чертям, и поминай нас, как звали… А металл, может, и не съест…

Колебания и сомнения в таком деле могли навредить, и требования Романа уважили.

Спина к спине, ручные пулемёты дулами по сторонам. Ноги налились необычной тяжестью и тащат задницу из ремней выпрямиться. Но хуже всего рукам: оружие всё время норовит прижаться к коленям.

Всё так, как говорил Рашид. За одним исключением. Он пробыл в «колодце» минуты две, как подсчитали ребята; пробыл эти минуты у самой поверхности, и было ему не до наблюдений.

А разведка спускалась, судя по часам — если не врали в «колодце» — уже минут десять. Правда и то, что спускали её медленно…

— По цвету похоже на обескровленное мясо, — сказал, не оборачиваясь, Роман.

— Похоже, — согласился Леон. — Или на розовый сердолик.

— Один хрен по цвету. Раскачаемся? Стенки потрогать?

— Слишком далеко. Да и нагрузка… Думаешь, трос выдержит?

— Должен вообще‑то.

— Ребята неправильно поймут. Вытянут ещё.

— Об этом не подумал. Тебе не кажется, впереди что‑то темнеет?

Впереди — это под ногами. Леон развернул назад левое плечо, пригляделся.

— Не «блинчик» ли?

Пулемёт Романа немедленно уставился вниз.

— Подожди, посмотрим, как себя поведёт.

«Блинчик» всплывал медленно и величаво. Вероятно, тяга влияла на его продвижение весьма значительно, ведь шёл он «против течения» и являлся пластичной оболочкой, внутри которой колыхалось… желе? Ещё ближе… Теперь «блинчик» хорошо виден со всеми своими тошнотворно скользкими и наводящими страх присосками и здорово походил, вытянувшись, уже не на сухопутного ската, а на батон толстенной колбасы.

Леон почувствовал, как дрогнули лопатки Романа, когда «блинчик» заполнил почти всё пространство внизу.

— Не стреляй!.. — прошептал Леон, приметив странное движение в толще «блинчика».

А «блинчик» уплощался, расплывался по стенкам «колодца», то ли пропуская парочку на тросе, то ли собираясь сделать из них аккуратную начинку. Вот перед глазами разведчиков появилось чуть сморщенная, оттянутая книзу гигантским весом оболочка на которой даже смертоносные присоски, будто раздавленные, выглядели довольно жалко.

Наверху туша снова собралась в толстую колбасу и грузно поплыла дальше.

Леон чуть обернулся посмотреть на Романа, увидел его посеревшее лицо («Я, наверное, такой же…»), услышал его негромкий осипший голос:

— Интересно, в «колодце» они всегда так галантны?

— Потом подумаем. Ты лучше сообщи ребятам, что «блинчик» появился.

Пока Роман напряжённо поднимал руку, Леон чувствовал, как с усилием вздуваются его мускулы, чтобы удержать руку, а потом отстучать обговоренный ранее сигнал. «Лёгонький, но жилистый», — с уважением подумал Леон, когда трос перестал едва заметно подрагивать и рука напарника вернулась на место — на ствол пулемёта.

— Мы с Тамарой ходим парой… — сквозь зубы процедил Роман, глядя под ноги, и вдруг оживился, предложил: — Леон, давай пристрелим второго и глянем, что будет?

— Удрать некуда, да и защищаться в таком положении неудобно — пока обойму сменишь, семь потов изойдёт… Теперь моя очередь предупреждать.

— Слушай, ты не думаешь, что первый «блинчик» может где‑нибудь наверху перекусить трос?

— Думаю, но меня больше волнует другое…

Тяжёлые, словно распухшие после хорошего удара губы ворочались неловко, но они упрямо продолжали разговор, следя за вторым «блинчиком», который протискивался между ними и стеной «колодца».

— И что же это?

— Зачем этакому шмату холодца сдерживать себя? Зачем нужно усилие, когда по инерции можно пролететь вес путь?

— Ну, что ж, тогда один «блинчик» в конце дороги превратится в настоящий блин, — философски сказал Роман.

— Жаль, здесь Бриса нет — вот бы кто изрыдался от смеха над твоей шуточкой… Приглядись‑ка… Или мне почудилось, что ещё один?

Ответить Роман не успел: тяга резко усилилась, и ремни болезненно врезались в мышцы, которые, казалось, вознамерились во что бы то ни стало сползти с поддерживающих их костей.

Трос размотался до конца, и двое повисли в бледно–розовой бездне. Свет здесь везде ровный, точно приглушённый прозрачными занавесками.

— По–моему, там не «блинчик», а поворот, — выговорил Роман. По тону стало ясно, что он обозлён жёсткой несговорчивостью собственного тела, такого отзывчивого чуть ранее. — Дёрнем… Пусть тащат.

Приходилось слишком тяжело, чтобы смеяться над тем, как они говорят. Изумлённо созерцая свои лежащие на коленях руки, по весу напоминающие парочку вёдер с водой, Леон разлепил вытянутые вниз губы и шлёпнул ими:

— Рано. «Блинчики» ещё там. Пусть ребята закончат.

Какое‑то невнятное ворчание с нотками согласия провисло в пространстве и стихло. Потом Роман почему‑то навалился на спину Леона — к счастью, ненадолго, поскольку встревоженный Леон решил, что с парнем плохо. Давящая вниз тяга заставила серьёзно задуматься, спрашивать ли Романа, что с ним, или переждать, когда он заговорит сам. А минутой позже он пережил самый настоящий шок, когда напарник легко и бодро, даже с каким‑то самодовольством, воскликнул:

— Ну, вот! Теперь можно жить и драться! Леон, как у тебя? Всё в порядке?

Леон трудно выговорил:

— Не понимаю…

— Вот чёрт! Совсем забыл. — Теперь Роман был озабочен. — Именно об этом мы и забыли, когда собирались сюда. Слушай, Леон, попробуй вспомнить тренировки на центрифуге. Есть два простейших способа избежать неприятного состояния в аномальном пространстве. Первый — уподобиться самому пространству, точнее — заставить тело поверить, что оно часть пространство и перенастроить его в тон. Вторым способом мы чаще пользовались и в непогоду. Организуй вокруг себя собственное пространство. В конце концов, когда ты ушёл в одиночное плавание, ты именно так и сделал.

— Нелепость… говоришь…

— Ох, ёлки–палки, учить на ходу! Загнёшься ещё, пока поймёшь… Ладно, держись.

Нетрудно было понять, что Роман собирается воспользоваться одним из способов, им упомянутых, чтобы помочь Леону. В ожидании необычных ощущений Леон ещё больше сжался, стараясь упорядочить состояние почти раздавленных мышц.

Ничего не происходило, пока Леон не сообразил, что его рот вернулся в нормальное положение. А потом и всё тело. И ощущения самые обычные: мышцы ноют, стонут, вздыхают после перегрузки… Роман двинул плечом в спину Леона.

— Чего молчишь? Как себя чувствуешь себя?

— Хорошо. Великолепно. Спасибо.

— Всегда пожалуйста. Посидим немного? Заметил — сканированию эта труба не поддаётся. Ага, извини. Опять забыл, что ты…

— Что я всё забыл? Ничего. Уж если Рашид в панике получил впечатление живого организма, я‑то хоть что‑то, наверное, да уловлю.

— Боевой настрой, да? — одобрительно сказал Роман. — Ладушки, повисим, поглядим, послушаем. Главное — никаких неприятностей, с которыми мы бы не справились. Точняк?

— Точняк.

Леон еле сдержал улыбку: Роман разговаривал с ним уже не бодрым голосом, а бодряческим. Так говорят с тяжелобольными, когда в начале выздоровления им предлагают самостоятельно сделать шаг… Хм, а ведь Брис как‑то рассказывал о стремлении Романа научиться всему, что знает командир. Так, может этот бодряческий тон сейчас — попытка спрятать упоение превосходством в данной ситуации?.. Нет, одёрнул себя Леон. Скорее, Роман не знает, как вести себя с человеком, который всё забыл. Это не тон сверху вниз, а искренняя помощь… И вообще, хватит размышлять на посторонние темы. Занимайся тем, для чего тебя сюда спустили.

Они висели, смотрели, слушали, а заодно примерялись к пространству: живое? Не живое? В Ловушке любая аномалия смертельно опасна. Неужто же «колодец» окажется всего лишь связующим звеном между двумя мирами? Верилось плохо.

И так сидел неподвижно, а тут совсем замер. Почудилось, что розовое свечение на стене напротив слегка дрогнуло. Леон смотрел во все глаза: секунды две хаотичные смазанные линии «обескровленного мяса», стены, ровно розовели — и внезапно «мясо» словно взбухло от крови. Стена потемнела и стала ближе.

— Роман, что происходит?

Роман не отвечал и не шевелился. Тогда Леон без лишних раздумий заехал ему локтем в бок. Напарник дёрнулся и раздражённо сказал:

— Отстань. Ещё немного — и…

Немного так немного. Только почему появилось впечатление, что они двое медленно, но совершенно достоверно поднимаются? С чем экспериментирует Роман?

По обретённой во время спуска привычке Леон машинально глянул вниз. И — похолодел. Под ногами больше нет предположительного поворота. В бесконечном «колодце» появилось дно, которое быстро надвигалось на двух путешественников; одновременно сужались стены — медленнее, чем поднималось дно, но достаточно отчётливо.

От зрелища изменяющегося пространства невозможно было оторваться глаз. Леон уже не думал, что случившееся — последствия сосредоточенности Романа. Или всё‑таки они, только непредугаданные и неожиданные?

Внезапно стало душно, словно где‑то перекрыли кислород или — закрыли дверь. Свет вокруг давно не розовый, а густо–красный, и не однородный, как прежде. Леон, скорее всего, назвал бы его багровым — словом, которое у него связано с опухшим, злобным лицом буйного пьяницы с глазами в кровавых прожилках. Казалось немыслимым, что багровый может быть ещё более густым и насыщенным, но это происходило. И ощущение духоты всё давило, вызывая неприятную, зудящую сухость кожи, которую хотелось расчесать до крови.

Давило? Леон вскинул глаза кверху, к выходу, — и бешено задёргал трос: «Вытаскивайте! Быстро!» Покрышки над головой нет, но стены наверху сдвигались, отрезая путь так же, как и нижние.

Трепыхнулся за спиной Роман: видимо, движение заставило его выйти из сосредоточенного оцепенения.

— Зачем ты… — послышалось его недовольное и затем: — Ого…

Закрыться наверху лазейка не успела. Спешившие соединиться стены лишь обдали разведчиков горячим дыханием да легонько причмокнули, отпуская их ноги. Они же, стены, начали движение снизу вверх, однако на поверхности парни вняли лихорадочно трясущемуся тросу и маховик крутили с треском, изо всех сил.

«Колодец» оказался живым, но безмозглым, как и его обитатели, «блинчики»: закрыться в самом начале, на выходе, он не сообразил.

Глава 4.

Смотреть на ровный, с бегущими трещинами асфальт, на мелкую россыпь камешков и песка — видеть обычную дорогу и знать, что в этом самом асфальте скрывается вход в бездонную глотку…

Из ног вдруг ушло тепло, слабость подогнула колени — Господи, слава Тебе! Вырвались всё‑таки! — и Леон вынужденно сел на бордюр дороги. Думать о том, что мог бы стать содержимым блюдечка с золотой каёмочкой, преподнесённого «колодцу» добровольно, как‑то не хотелось.

Напротив, на газоне за дорогой, разминался довольный Роман. Чем уж он был доволен: тем ли, что сбежали без потерь? Тем ли, что первыми исследовали «колодец»?.. Оказалось, ни тем, ни другим.

— Ну, всё, Брис, твоя идея не прошла! Что там у нас Володька нахимичил со временем? Получается?

— Ты мне лучше скажи, драчливое дитя, как вы умудрились разозлить «колодец»? Леона не спрашиваю. Бесполезно. Если бы он захотел ставить опыты, не знал бы, с чего начать. Способностей‑то своих и умений не помнит. А вот ты как был Полигоном, так и остался им. Признавайся, в чём напортачил!

— Идеи прямо витают в воздухе! Ещё немного — и ты заявишь, что я пытался эту говнистую трубу вытащить наружу, чтобы сбить колпак над Ловушкой.

Брис мгновение смотрел на Романа недоумённо, потом неудержимо расхохотался. Он хлопал себя по коленям, раскачивался и уже секунды спустя вытирал слёзы, охая и всхлипывая от смеха. Ребята смотрели на него, негромко посмеиваясь, а док Никита, переждав его очередной взрыв хохота, с улыбкой спросил:

— Что на этот раз тебе подкинуло тебе воображение?

— Нет, ты только подумай! «Колодец» гоняется за нами по всему городу, а на выходе сидят «блинчики» и понять не могут, что деется на белом свете! Ну, Роман! Ну, юморист!

— Пересказал фрагмент ночного кошмара — и рад похихикать, — проворчал Игнатий.

Лучше бы он этого не говорил. Хорошо, Брис сидел: он откинулся от хохота назад и, только поспешно подхваченный Леоном, не свалился с бордюра на газон.

— Факт налицо — Брис пришёл в норму, — заявил Рашид. — Давненько я не слышал от него такого смеха.

— Хочешь чаще слышать? Время от времени пальчик ему показывай — сразу ржать начнёт, — снисходительно сказал Роман.

— Хватит, не тяните, — сказал Володька. — Ты, Ромка, думаешь, рассмешил Бриса, и мы забудем про его вопрос? Быстро говори, что ты в «колодце» затеял.

— Затеял–затеял!.. Уподобление я затеял!

Интонации вызова в ответе Романа прозвучали настолько явно, что последовавшая затем тишина показалась абсолютно необходимой, логичной. Леон знал, что ему всё равно объяснят случившееся — в этом отношении парни привыкли уже к своей порой нелёгкой обязанности, поэтому не вмешивался в разговор, а только гадал: старался ли Роман сделать что‑то полезное или что‑то натворил из хулиганских побуждений? Чтобы просто посмотреть, что из его выходки получится?

— Господи, нашли, кого с командиром посылать… Тоже мне — лёгонький…

После тихого, стонущего причитания Игнатий парней прорвало. Насупленный, ссутулившийся Роман только лишь коротко огрызался, но оправдываться и не думал. Судя по всему, он понимал, что ребята правы.

Из шквала упрёков, обрушенных на бедовую головушку его напарника, Леон выделил несколько фактов, которые помогли ему оценить ситуацию. В психологических тренингах есть такая штука: хочешь понять собеседника — копируй его, незаметно примеряясь к голосу, жестам, манере поведения. Уподобление похоже на этот приём, только проходит на ментальном уровне. Роман уподобил себя энергетическому полю «колодца», а потом попытался ввести себя в информационный слой «колодца». Всё бы ничего, но уподобление делалось в спешке, зонд‑то вошёл, но грубо — и «колодец» сразу учуял чужака. Ну, а внешнее проявление гнева розового чудовища Леон уже видел.

Информацию о проделке Романа окружил хор причитаний на манер Игнатия, хором же комментировались настойчивые попытки напарника Леона доказать, что он имеет те же способности и возможности, что и командир. На эти комментарии Роман отмалчивался вглухую.

Вскоре взрыв негодования выдохся.

И уже спокойно Володька втолковывал Роману:

— Прекрати ты эту соревновательность. Каждый из нас по–своему хорош — об этом нам твердили психологи — помнишь ведь. И у каждого из нас есть своя иллюзия, что мы можем больше, чем умеем. Ну, потренируйся ты в спокойной обстановке! А то сажаешь себя в падающий самолёт — тут бы парашют искать надо, а ты пульт увидел — ой, какие кнопочки, пальчиком ткну туда–сюда — что будет? Эх, Ромыч, пацаньи замашки как были у тебя, так и остались.

— Слишком много чести для него — тратить на него время, — вздохнул Игнатий. — Давай рассказывай. Хоть что‑нибудь из уподобления вышло? Узнал что‑нибудь?

— Не успел.

Брис снова не удержался, фыркнул.

Но посмеяться ему не дали. Рашид сказал:

— Кстати, о времени и о месте… Ребята, вам не кажется, мы здесь сидим слишком близко…

Ураган взорвался мгновенно.

Последнее слово Рашид выговаривал, видимо, по инерции. Леон среагировал на обрушенный ужас секундой позже, потому что всю эту самую секунду заворожённо следил, как тонкие губы Рашида ещё шевелятся, а сам он вскакивает, смазанным из‑за скорости движением выхватывает пулемёт.

И — всё забегало, зарычало загрохотало!

«… близко…» Обыкновенный асфальт пропал: из невидимого простому глазу «колодца» выбухла содрогающаяся от собственной бескостной необъятности масса. На ней быстро и жадно подёргивались, внюхиваясь в воздух, морщинистые присоски. Масса тяжело плюхнулась в сторону — и Леон невольно шарахнулся, инстинктивно ожидая, что «блинчик» разлетится вдребезги, то есть в брызги. Но тот уцелел, надулся парусом–блином на стреляющих в него людей. Оказывается, «блинчик» прыгнул в сторону, освобождая выход следующей твари.

Следовало поторопиться. «Блинчики» выпрыгивали из своей сковородки один за другим. Когда Леон спохватился и начал стрелять, их стало уже штук пять. Каждая туша вначале колыхалась, потом твердела в парус и вот так, на всех парах, мчалась на врага.

Леону повезло — хотя какое здесь везенье: парни моментально оттеснили его за спины, и некоторое время — те же секунды! — он оставался лишь наблюдателем.

Сдох на полуслове–полуочереди пулемёт Романа. Парень отшвырнул его и на ближайший «блинчик» ринулся с мечом. Тварь едва не накрыла его собой. В форме паруса она была необычайно пластична и подвижна. Леон рванулся к Роману, ещё не представляя, что будет делать.

Под жуткой плоскостью, точно под громадным опадающим листом, голова Романа уже скрылась, когда под ноги ему нырнул Игнатий и, упав, вскинул ствол гранатомёта. Всё вместе: Игнатий провёл захват ногами и выкатился из‑под «блинчика» с Романом в обнимку, чудом не угодив под его меч; вылетевшая из оружия граната пробила тело твари и взорвалась под нею, растрепав «блинчика» в ошметья, — так вот, всё это заняло, наверное, не более двух–трёх секунд. Потом Игнатий сунул под нос Романа кулак и заорал:

— Ещё помашешь своим ножичком!..

И побежал к доку Никите, который методично расстреливал наполовину вылезшую из «колодца» и не успевшую оформиться тварь, видимо, рассчитывая, что она свалится назад, на голову той, которая должна вылезти следующей.

Пробегая мимо Бриса, который пританцовывал вокруг нависающей над ним твари (она ещё дёргалась, изображая курицу, клюющую зерно, — зерном, разумеется, был Брис), Игнатий небрежно — да я так, погулять вышел! — выпустил гранату в некое место на сплошном теле «блинчика», мимолётно обозначившемся как наподобие головы. Туша смачно грохнулась — Брис успел отскочить, и горячий край «блинчика» шлёпнул по его руке. Тварь сразу начала таять — горячий ли от солнца асфальт подействовал, природа ли состава «блинчика» такова, а освободившийся Брис помчался к Володьке.

Леон присоединился к ним, рассудив, что сейчас лучше повторять их действия, чем стоять столбом в стороне.

Рассмотреть анатомию «блинчиков» в подробностях не удавалось. Приходилось стрелять наобум, о чём все страшно жалели. Пока достреляешься до жизненно важного для «блинчика» органа — и патроны зря потратишь, и время изведёшь, и «блинчик» может исхитриться до тебя добраться‑таки.

Обычно жизнерадостная физиономия Бриса сейчас перекосилась болезненной гримасой. Леон спустя мгновения очутился рядом с другом и только сейчас и понял, что с ним неладно. Потом постепенно начал видеть: Брис не только кривится, он ещё неловко держит пулемёт в левой руке, — насчёт левой Леон тоже не сразу сообразил. Есть какое‑то несоответствие привычному, а в чём оно — не доходит.

«Блинчик» вздыбился, и Леон успел бросить внимательный взгляд на правую руку Бриса. Там, куда шлёпнул «блинчик» подстреленный Игнатием, кожа пенилась кровавыми пузырями. Сочувствие обдало Леона морозом между лопатками и сжало в горячую точку желудок. Неужели эти твари ко всему прочему ещё и ядовиты? Ведь только что рука Бриса была в полном порядке!

Края нависшего над ними «блинчика» заколыхались и раздулись, как капюшон разъярённой кобры. «Вот уже и коброй обозвал, — невпопад подумал Леон. — По ассоциации с ядом?» Он безуспешно пытался вспомнить миг, когда Брис получил порцию яда, но перед глазами стояла только одна картинка: Брис приплясывает перед «блинчиком» и легко держит в здоровой и невредимой руке короткоствольный пулемёт… А сейчас он правую руку даже на весу держать не может…

Мимо промчался Роман. Трёхметровой высоты ему хватило на приличный кульбит в воздухе — аттракцион под куполом цирка! То бишь под плоскостью «блинчика». Перевернулся, приземлился мячиком на ноги — меч зачем‑то кверху, в глазах — безумие боевого азарта — и почти без паузы драпанул назад. А «блинчик»… Тварь, словно не веря, развалилась по линии разреза на две половины.

— Во псих! — восхищённо оценил Романа Володя.

Из Рашидова «блинчика» обильно текло масло. Видимо, жалея боезапас, Рашид с самого начала перешёл на холодное оружие. Прикончить тварь мечом он не решался, но, кажется, задумал обескровить и тщательно выполнял задуманное исполосовав «блинчика» до того основательно, что тот потерял гибкость и скорость. Друзья ещё и приблизиться не успели, как ошалевший от порезов «блинчик» допустил свою единственную ошибку: обозначил уязвимое место — зачатки головы. Меч и пулемёт прыгнули навстречу друг другу в руках Рашида. Одиночный выстрел — и «блинчик» замер и успокоился навеки.

От «колодца» брели Игнатий и док Никита. Часто оглядывались. Не то боялись — выпрыгнет ещё одна тварь, не то не верили, что уничтоженный ими уничтожен.

Леон чувствовал себя виноватым. Вызвать в себе то ощущение, которое разнесло тварей при первой встрече с ними, как советовал Брис, он не смог. Из‑за него оскудел и так не небольшой огневой запас. Да и сам стрелял впустую.

Неудобно смотреть парням в глаза. Они, наверное, на него надеялись.

— Леон! — рядом встал сияющий улыбкой Брис, хлопнул по плечу. — Спасибо!

Он чуть не вывернул руку, показывая Леону совершенно здоровую кожу под густым слоем подсыхающей и потому словно грязной кожи. Док Никита и Володя подошли посмотреть, а Игнатий восторженно засвистел.

— Ну, командир! Старые привычки нелегко изжить, да? На ходу сделал, надо же!

— Вы о чём, ребята? Я ничего не понимаю.

— Да уж, Ромыч, вот в чём по–хорошему завидовать надо‑то! Всё забыл — но инстинкт срабатывает на раз! Брис, ты у нас главный переводчик — объясни ему!

Брис обнял Леона и сказал:

— Ты вылечил мне руку. Может, ты и не думал её лечить, Бог знает, какие мыслительные процессы привели тебя к нужному результату. Но я‑то видел, что волны исцеления шли только от тебя. Так что — слава командиру!

Глава 5.

У фонтанчика они умылись и вволю напились. Пока воду набирали во фляжки, Игнатий спросил:

— Водонапорной башни давно уже нет. Откуда здесь вода?

— По всему городу только два–три фонтана работают от водопровода, — объяснил док Никита. — Все остальные получают воду из артезианских скважин автономно друг от друга. Это мне Леон сказал, когда мы впервые знакомились с городом по карте.

— Из скважи–ин…

— Оставь надежду всяк туда входящий! — засмеялся Брис. — Там холодно, и выхода не найти. Да и отверстия только для труб — человек не влезет.

— Трепач! — обиделся Игнатий. — И помечтать не дадут.

В облюбованной ими квартире их дожидалось кошачье семейство. При виде людей кошка, мурлыча, поспешила им навстречу и вдруг отпрянула, зашипела, прыгнула назад, к котёнку, и стала подозрительно внюхиваться в воздух, время от времени испуская сочное шипение. Володя удивился:

— Вроде отмылись?

— Вряд ли. Сверху смыли, а остальное наверняка впиталось, — сказал док Никита. — Мы‑то уже принюхались к запаху, а животина со стороны сразу учуяла. Да ты на соколов посмотри. Они тоже нас сторонятся, хоть обоняние у них дохлое.

— А это не опасно? — спросил Роман. — Вон у Бриса как рука вздулась.

Брис поднял руку и внимательно присмотрелся к ней. Остальные замолчали и с неподдельным интересом тоже уставились на чистую кожу, словно ожидая, что на их глазах с нею что‑нибудь произойдёт.

— Слизь «блинчиков» так не действует! — заявил Брис. — Пока я был один, однажды напоролся на одного. Он возник сзади и просто свалился на меня. Единственное, чего он не учёл, — я в тот момент собирался точить меч и разглядывал, откуда начать. Этот дурак и насадил себя на клинок. Я буквально выплыл из слизи. Но ожога, как сегодня, не было и в помине.

— Это не слизь, — сказал Леон. — Что‑то жидкое выплеснулось из присосок, когда «блинчик» падал. Похоже, жидкость и ядовита.

— Парни, хватит пережёвывать «блинчиков»! — воззвал Рашид. — Что будем делать дальше? Надеюсь, все согласны, что первый вариант не проходит? Что скажешь, док Никита? Чего головой качаешь?

— Я‑то согласен, что первый вариант, или попытка варианта, не проходит. Но при одном малюсеньком условии. Мы не знаем, что было бы, если б не опыт Романа с уподоблением. Зайдём с другого боку: не проведи Роман уподобления…

— Всё, я понял. Проверка первого варианта сорвалась, потому что…

— Не ори!

— Верёвка всё равно была короткой! Мы висели там, как чёртовы марионетки! Долго вы ещё собираетесь мусолить!..

— Да мы уже забыли обо всём, Ромушка, — успокоительно сказал Володя. — И как раз переходим ко второму варианту. Итак, Леон предложил проследить за Мигелем во времени. Мы тут покумекали и пришли к выводу, что такая слежка с Мигелем не пройдёт. Он слишком легко ориентируется во времени. Даже без сокола. А время здесь, в Ловушке, достаточно волновое, чтобы он сразу учуял по возмущению в пространстве наши перемещения. Мы тут тоже поэкспериментировали с переходами в прошлое и будущее. След остаётся. Незаметный, но для Мигеля с его чувствительностью…

Он замолчал и пожал плечами.

— А соколы? — спросил Леон. — Они не могут выследить его?

— Птицы отказались лететь за ним. Их пугает его внутренняя сущность — та, которая умеет перевоплощаться. Соколы такого не понимают, а чего не понимают — панически боятся.

— Тогда почему они не боятся меня?

— В тебе человеческого больше.

— Что?..

— Я неправильно выразился, — скучно сказал Володя. — Если по–детски, ты добрее Мигеля, а птицы это чувствуют.

Кошка то ли принюхалась к запаху, которого они не замечали, то ли сочла, что на хороших знакомых этот враждебный аромат случаен, но разлеглась она посреди комнаты и лениво играла с котёнком. Пушистое чадо упрямо лезло на родительницу со спины, но минут через пять, поняв, что скатываться ему вечно, обошло кошку и решило вцепиться ей в хвост. Хвост мотался туда–сюда, то мягко шваркая детёныша по насупленной мордахе, то элегантно ускользая от ещё беззубой пасташки.

— Можно, конечно, попытаться проследить его по энергетическим следам в пространстве, — безучастно сказал док Никита, наблюдая за кошачьей семьёй, — но для этого придётся выждать, когда Мигель снова появится. Нужно будет запомнить рисунок, который он оставляет… Единственную проблему вижу в том, что возвращаться он будет одной и той же дорогой, не меняя времени. Следы перепутаются.

Точно так же отстранённо — усталость витала в воздухе или тупиковое отчаяние? — и неловко Леон пошутил:

— Жаль, что кошку нельзя превратить в собаку и уговорить её взять след.

Лежавшая, кошка чуть откинулась назад — дама в пеньюаре в роскошном будуаре — взглянула на него надменно и мурлыкнула. Кажется, снисходительно. Ну, что, мол, с тебя взять, с грубияна? Ляпнешь несусветную дичь, не подумавши…

Вопль Игнатия настолько застал всех врасплох, что из‑под рванувшего в сторону Романа вылетел стул, Брис схватился за сердце, а все остальные — за оружие. Кошка — чадо в зубы — и под кровать.

Игнатий замолчал и удивлённо уставился на ошалевших соколов, которые в панике метались по комнате, потом — на коллег.

— Вы чего?

— Мы — чего? Это ты чего?! Орёшь, как разбуженный медведь по зиме! — сердито сказал Брис. — Скажи спасибо, мы ещё стрельбу не затеяли.

— Я всего лишь сказал «эврика»! — обиделся Игнатий. — Я тут такой вариант придумал, такой шикарный — во! А вы… Ладно, дело вот в чём. Володимир свет, ясно солнышко, а ведь ты единственный, кому удавалось ладить не только с соколами. Помнится, в университете ты уговорил Билли, сеттера одного профессора…

— Фу, не надо дальше! До сих пор неудобно! — К тихой радости всех присутствующих, Володька покраснел и потупился. — Ты же прекрасно понимаешь, Игнатий, что это была ребячья выходка.

— Но ведь получилось! — вновь завопил Игнатий. — Леон подал классную идею! Поговори с кошкой, Володь, пусть она нас по следам мерзавчика проведёт до последнего его шага здесь, в Ловушке, а там в любом случае — слабое место блокады. Сообразим, что делать дальше. Чем все эти заумные проекты вперёд–назад со временем, провести примитивнейшую слежку! То есть нет, пройти просто по следам — и всё!

— Ты думаешь, Мигель не заметит?

— Какой Мигель, ребята?! Мы пойдём по следам сейчас, сию минуту! Он обещал явиться завтра, в то же время, что и сегодня. Мы ведь все согласились, что раньше его и не ждать? Но следа‑то его уже есть. А сейчас уже что‑то около обеда…

— Час дня.

— Вот видите. Ну, не верю я, чтобы Мигель прошагал полгорода до нас. Не верю. Слабое место где‑то рядом. Ну, Володька!

— Володька–Володька, — проворчал тот. — Ты сначала кошку найди. Запугал до полусмерти несчастное животное, а теперь — Володька!

Леон, сидевший скрещенными пятками под кровать, последние минуты испытывал чрезвычайно интересные ощущения: с одной стороны, к пяткам привалилась кошка, которая занялась личным туалетом, отчего ноги Леона дрожали крупной дрожью; с другой — котёнок захотел проверить себя в альпинизме, избрав вожделенной вершиной колено Леона, а в качестве альпинистского снаряжения использовал, естественно, слабые, но цепкие коготки. Кошка оказалась весьма настойчивой в наведении красоты, а котёнок, видимо, возомнил, что альпинизм — самое приемлемое для него жизненное поприще. Колени Леона ходили ходуном, и он удивлялся, как другие этого не замечают.

Пока в комнате продолжали препираться, он нагнулся погладить кошку. Попал немного не туда, но кошка, поняв его намерения, ласково боднула его ладонь — в общем, оказалась далеко не слабонервной, как решили люди.

— Убавьте громкость, — попросил Леон. — Кошка под моей кроватью.

Игнатий мгновенно расплылся в умильной улыбке, встал на четвереньки и пополз уговаривать животное. Откинули покрывало. Кошка насторожённо смотрела из‑за скрещённых ног Леона и не то что колебалась — явно не желала идти к людям, от которых исходят слишком громкие звуки.

Выманили самым простым, но действенным способом — верёвочкой с узелком на конце. Кошка сразу оживилась и с игривой лёгкостью принялась охотиться: припадала к полу, выслеживая понарошечную дичь (вмиг сообразила, что с нею играют), кралась, изображая плечистую хищницу, и — танцевала, ловя растопыренными лапами выдернутую из‑под носа добычу. Котёнок таращился на странную маму и пятился от неё на цыпочках, вздыбившийся и потрясённый.

— Сначала — обед, — сказал Володя. — Неизвестно, что там, впереди. Может, на поесть и времени не будет. А я уже сейчас жутко голодный.

— Можно подумать, ты один, — буркнул Игнатий.

Кошка промолчала, но стопроцентно согласилась с ними. Парни, оглядевшись в поисках Игнатиева мешка с провизией, обнаружили на искомом предмете пушистую красавицу царственно восседающую на самом интересном для неё месте.

Правда, несколько позже парни не раз подозрительно присматривались к Володьке, однако тот вел себя как обычно, и так и не узнали, было ли поведение кошки естественным, или Володька уже принялся за свои штучки.

После обеда, когда котёнок уже вовсю дрых в ладони Бриса, Володя посадил кошку на стол, погладил её и сказал:

— Мадам, смотрим на меня и внимательно слушаем.

Кошачьи уши слегка сдвинулись в его сторону и застыли. И Володька застыл. Через минуту он сказал:

— Э нет. Слишком витиевато. Назовём тебя на русский манер — Туська. Грубовато, конечно, зато в кличке одни глухие согласные. Надо будет — шёпотом удобно окликать. Тусь — ка…

Пушистые локаторы чуть скривились назад, затем снова напряглись в том же направлении. Неподвижные круглые глаза так и не дрогнули.

— Тусенька, нас в этой комнате всегда семеро. Я… Брис… Док Никита… Леон… Роман… Рашид… Игнатий… Всех узнала? Умница. Эти образы, которые ты видела перед собой, когда я называл имена, тебе привычны, не так ли? Но сегодня здесь появился ещё один. Вот его образ. Подпись — Мигель.

Будто тень скользнула внутри оцепеневших жёлтых глаз.

— Да, это именно он. Нам он нужен. Тусенька, ты видишь следы, под которыми он оставил свои образы, свои запах?

Кошка спрыгнула со стола и брезгливо обнюхала место у порога, где утром стоял Мигель. Не поднимая головы, оглянулась на Володьку.

— Тусенька, если ты приведёшь меня к последнему следу этого человека, обещаю: ты получишь уютный угол в хорошем доме с добрыми хозяевами. Ты и твой котёнок.

Туська шмыгнула за дверь. Парни подхватили вещи и оружие и поспешили из дома… На улице кошка не мчалась, как собака, по следам, а коротко перебегала от следа к следу. Идти за нею удобно — деловым шагом.

И идти в самом деле оказалось недолго. Спустя три квартала Туська выбежала на перекрёсток, потянулась привычно к очередному следу и вдруг отпрянула, бочком отошла и села неподалёку от места, которое её чем‑то напугало.

— Ой, ни фига себе! — мрачно сказал Роман.

Брис просто сел на асфальт и засмеялся.

— Ну, что ж. Этого, вообще‑то, стоило ожидать, — вздохнул док Никита.

— Что случилось? — спросил Леон.

— Ничего особенного, улыбнулся Рашид. — Мигель ушёл в «колодец».

Глава 6.

Безнадёжное молчание прервал, как ни странно, Леон.

— Мигель — человек?

— Человек.

— Значит, в конце «колодца» его всё‑таки выносит куда‑то, где он отдыхает, есть, спит, набирается сил перед новым появлением в Ловушке?

— Выходит, так.

— Прыгаем?

— Обалдел?

— По мне, лучше разбираться с новым миром на том конце «колодца», чем бесконечно созерцать ваши надутые физиономии.

— Хорошее слово нашёл Леон — «разбираться»! — оживился Роман. — Братцы, а что мы теряем? Ментальную оболочку вокруг города нам всё равно не пробить. Точно так же, как не пробить её Корпусу. Могли бы — давно бы сделали. Если бы ставили на голосование — я за предложение Леона.

— Если во всех случаях наших идей не торчал хвост хоть какой‑то сомнительной малости, я бы тоже не задумывался и лез очертя голову во все дыры, — сказал Рашид. — А сейчас это даже не хвост, а целый зад, в который упаси Бог вляпаться.

— Конкретнее!

— Тот, предыдущий, «колодец» мы ведь так до конца и не исследовали. А что, если все «колодцы» между собой сообщаются? Что, если они части своеобразного лабиринта? И предупреждены «колодцем», в который спускались Леон и Роман?

— Кончай нагнетать ужасы, — сердито сказал Брис. — В ответ могу предложить другого рода идею: мы прыгаем в «колодец» и несёмся на волне, которую даёт тяга. Даже если «колодцы» объединены и этот будет знать о нашем присутствии, мы можем надеяться на его замедленную реакцию. Леон же говорил об этом. И, кстати, реакцию не только замедленную, но и локальную. Пока он сжимается, нас, считай, уже и нет.

— А по дороге передавим всех «блинчиков» всмятку! — с усмешкой подзадорил Бриса док Никита. — Ради одного этого удовольствия стоит залезть в «колодец».

— Я придумал девиз на сегодня: «Одним махом всех побивахом!» — продолжил тему Володя и озаботился: — Да, а как быть с кошачьим семейством?

— Малыш спит в моём кармане, — сказал Брис. — Если хочешь, возьму Туську на руки. Только предупреди её об этом.

— Нет, Туська останется со мной. Вдруг произойдёт нечто.

Володька замолк на полуслове.

Вообще, заметил Леон парни, устроившись лагерем вокруг «колодца» все до одного говорили коротко и чуть бесстрастно. Они обсуждали возможность выхода через «колодец», спорили о риске, посмеивались друг над другом, но всем разговором безраздельно овладела уже странная деловитая отстранённость. Парни будто волновались, но волнение было немного… наигранным? Потому что надо волноваться. Путь‑то вон какой впереди. Абсолютная опасность. Абсолютная неизвестность…

И всё же за этой самой наигранной эмоциональностью прятался здоровый рабочий настрой. Он проявлялся в сухих коротких репликах — часто в воздух, так, мысли про себя; в тщательном осмотре оружия и в более тщательной, чем обычно, укладке вещей. Ни слова больше не сказано на тему «идём — не идём», только обговорены возможные опасности. Пусть они сомневались — решение негласно принято. Происходящее сейчас в маленьком лагере можно было бы обобщить словами: «Глаза боятся — руки делают».

Накормленная кошка спала, разморённым солнышком, на коленях Володьки. Как сообщил Брис, котёнок, по его наблюдениям, будет дрыхнуть, как минимум, ещё часа два. Недовольный Игнатий раздал каждому на всякий случай в дорогу каждому по сухой рыбке — специально вымоченная для Туськи лежала у Володьки в отдельном пакете.

— Учтите, — предупредил Игнатий, — если дорога займёт около часа времени, по прибытии рыбу отберу. Жратвы осталось под завязку.

— Посидим на дорожку, — сказал док Никита.

И они сидели с минуту, подставив лица солнцу. А Леону вдруг представилась счастливая мордашка Анюты, заливисто хохочущей над чем‑то, и он сам невольно улыбнулся. А когда вставали, он, погружённый в мысли о дочери, не заметил, что остальные смотрят на него с надеждой. В команде раньше была верная примета: Леон улыбается — дело выгорит, и всё будет, как надо.

Первым встал Рашид, взял наизготовку короткоствольный пулемёт подошёл к «колодцу» и сел на край, свесив ноги по колено вовнутрь.

— Здесь не так мощно тянет, — оценил он. — Игнатий, пошли?

Спускаться решили парами. На всякий случай.

Птицы спрятались под полурасстёгнутыми куртками, вцепившись там когтями в ремни.

Игнатий сел напротив Рашида, и дуло его гранатомёта тоже уставилось вниз. Парни кивнули друг другу и оттолкнулись от края «колодца».

У Леона ухнуло и зачастило сердце. Он так и не научился перестраивать зрение, хотя команда пыталась его заново обучить прежним навыкам. Он знал (потому что сказали), что вот здесь, на перекрёстке, прячется кошмарная дыра, в которую лучше не проваливаться. Спустившись с Романом под видимый асфальт, Леон обнаружил настоящий колодец, но сейчас его глаза отказывались видеть в обычном асфальте яму–ловушку. Он холодел при взгляде на «отрезанные» асфальтом ноги парней, при взгляде, как серое покрытие дороги втягивает — всасывает! — в бездонную пропасть пару за парой.

Володька и док Никита.

Роман заявил, что пойдёт последним. Тоже на всякий случай — и поближе к последней паре.

Брис уселся на асфальт. Леон нерешительно опустился рядом. Затаив дыхание, он следил, как во второй раз в зыбкой на ощупь поверхности — иллюзорный асфальт оставался визуально твёрдым — исчезают его ноги. И сразу ступни отяжелели, и чудовищный магнитный поток потащил вниз. Пришлось немного отодвинуться, чтобы не стащило сразу.

— Я сразу за вами, так что не медлите, — напутствовал их Роман.

Брис погладил оттопыренный карман со спящим котёнком и улыбнулся Леону.

— На счёт «три». Раз, два, три!

И они скользнули в неизвестность.

Из сияющего теплом и светом безграничного солнечного мира — в выдолбленный изнутри колбасный ход, узкий и бесконечно падающий.

Словно перед прыжком в воду, Леон набрал воздуха, когда иллюзорный асфальтовый слой поехал к груди; уже в «колодце» он постарался дышать неглубоко. Нос у него чувствительный к ароматам, а в предыдущей разведке он уловил в воздухе «колодца» привкус лежалого мяса. Будто в мясном отделе рынка к вечеру. Наверху Леон мимоходом спросил Романа — тот, оказывается, ничего такого не заметил. И теперь приходилось сдерживать дыхание, потому что пара неосторожных вдохов — и он снова учуял тяжеловатый сырой запах.

Надо отвлечься. Брису пока не до него: он приспосабливается к обстановке и к ощущениям несущего падения. И Леон принялся рассчитывать. Спускали их с Романом на тросе, естественно, медленнее, чем сейчас, когда летит вся команда. Следовательно, они близки к месту, где начинался поворот в первом «колодце». Леон взглянул себе под ноги вовремя, чтобы увидеть, как исчезает первая пара. Он не стал дожидаться, пока пропадёт вторая, и предупредил Бриса, всё ещё с огромным интересом глазеющего на бледно–розовые стены:

— Брис, поворот!

— Где?

— Внизу, конечно.

Оказывается, можно было не предупреждать: притяжение, свойственное этому месту, мягко и без усилий вписало их в небольшой изгиб «колодца» и снова вынесло на прямую дистанцию. Леону не понравилось лишь, что невидимый поток весьма по–хозяйски распорядился с их телами, заставив их на самом повороте изогнуться.

— Сколько мы уже здесь? — спросил Брис.

— Пока первая минута на исходе.

— Странно, впечатление такое, что только–только прыгнули. Давай‑ка мы с тобой, Леон, попробуем скоротать путь–дороженьку. Денёк, конечно, насыщенный событиями, но всё же… Леон, что тебе снилось перед самым приходом Мигеля?

— Мм… Не помню.

— Напомню фрагмент. Был у тебя когда‑то любимый фехтовальный костюм жёлтого цвета.

— Точно! Я дрался с каким‑то чудовищем. Драка была какая‑то странная. Впрочем, во сне всегда всё странное.

— А в чём эта странность, не помнишь?

— Почему же… Чудовище хотело меня раздавить, уничтожить, а я почему‑то его жалел. Я бился с ним, но в то же время старался не ранить его и, по–моему, даже старался успокоить его. А откуда ты знаешь, что во сне я был в жёлтом костюме?

— Не знаю, сколько у нас времени на всё про всё. На объяснения вряд ли хватит. Попробуй поверить на слово. Твой сон — смесь психического и ментального. Грубо — звучит так: тот «ты», который прячется под прикрытием твоей нынешней личности, вспомнил частичку прошлого, как и предыдущих снах. Вспомнить — вспомнил. Подозреваю, что фрагмент этот, мягко говоря, настолько неприятен был тебе во сне, что ты выкинул его за пределы своей энергетической оболочки. Произошло отторжение сна, но сон‑то продолжался. И я увидел его над твоей головой.

— Ты увидел мой сон, потому что я не хотел видеть его. Я правильно тебя понял?

— Если брать внешнюю сторону события, ты всё понял правильно. Между прочим, ты слишком сильно прижимаешь руку. Вика не придавишь?

— Придавишь его… Чуть что не по нему — сразу клюётся. Твой как?

— Спит. Вот бы всем нам так, да? Заснул, проснулся — и никакой тебе Ловушки, иди на все четыре стороны!.. Хотя неизвестно ещё, куда мы вывалимся.

— Брис, сколько у меня детей?

Брис поперхнулся и закашлялся. Леон хотел было поднять руку похлопать его по спине, но магнит внутри «колодца» продолжал действовать: чуть сдвинутая рука мигом отяжелела и намертво приклеилась к боку.

— Трое, — тонко и осипло сказал Брис, ухмыльнулся, внушительно откашлялся м сказал уже нормальным голосом: — Если ты имеешь в виду свою жизнь до беспамятства, то у тебя было трое детей. Леон, я тебя умоляю, не надо меня больше ошарашивать грандиозными поворотами своей мысли. Я человек слабый, а ты меня своим вопросом — как обухом по башке.

— Слабенький он — ну–ну! — сказали сверху.

Они с усилием задрали головы и узрели подошвы летящего — падающего? — над ними Романа. Он чуть изогнулся, чтобы видеть их, и, кажется, наслаждался своим положением.

— Я сказал что‑то не то? — осведомился Брис. — Чадо, тебя не учили: подслушивать — невоспитанно?

— Можно подумать меня вообще кто‑то воспитывал. А вообще, вы так орёте, что и подслушивать не надо. Удивительно, что «колодец» до сих пор не среагировал.

Леон встревоженно огляделся. Стены вокруг оставались спокойного, первоначального розового цвета. Как он ни приглядывался, никакого угрожающего потемнения он не разглядел.

— Дура — этот «колодец», тупой до последней степени, — продолжал Роман. — Возможно, наверху он и покраснел, когда сообразил, что в нём происходит, да еда‑то — тю–тю!

— Не вполне понял, почему «колодец» — дура, а не дурак, — сказал Брис. — Думаешь, он женского рода?

— Не–а! Просто назови человека дураком — он тут же забудет. А дурой назови — драчка точно обеспечена!

— Ах, какие психологические изыскания!

— Да уж не ваши примитивные самоанализы — «человек я слабенький»!

— Э–э, мне, конечно, не хотелось бы прерывать вашу в высшей степени интеллектуальную беседу по столь занимательной психологической проблеме, господа, но, по моим скромным наблюдениям, скорость нашего продвижения снижается.

— Чего–чего сказал?! Обалдеть! Леон, как ты все выверты запомнил‑то в своей речи, а? Во, Брис, учись выражаться, пока среди нас такие гиганты мысли!

— Роман, будь другом, заткнись, ладно? Что‑то тебя сегодня прорвало.

— А чего удивляться? Психую. Не каменный.

Глава 7.

— Интересно было бы влезть в «колодец», когда Мигель прибывает в Ловушку, — задумчиво сказал Рашид. — Очень интересно.

Они стояли в странном помещении. В высоту — бесконечность полой колбасой, между ногами и каменным полом — пружинящее, как хороший диван, пространство с ладонь шириной. Три стены метра два на два. Четвёртая отсутствует.

Странное помещение. Минутой раньше они согласились с мнением Володьки, что оно здорово напоминает доисторический лифт. Кабинка наверняка здесь бы поместилась и прекрасно вписалась бы в шершавые стены, если бы её сделали из необструганных досок.

И смотрели они в проём — туда, где, по идее, должна быть стена с дверью, и видели часть каменной поверхности перед «лифтом», а дальше всё исчезало во тьме.

— Полагаешь, в этот момент движение будет в другую сторону? — откликнулся на Рашидовы размышления вслух док Никита. — А если движение вообще циклично? По рассказам Романа и Леона, «блинчики» с трудом плыли против течения, а потом — помните, как они вылетали из «колодца»? Будто ими стреляли.

— Красивая логическая цепочка получается, — заметил Володька. — Ведь если подытожить всё, что было: как нас несло вниз, как скорость постепенно сходила на нет, как теперь стоим и ничего не чувствуем, — то вывод напрашивается один: назрела необходимость немедленно драть отсюда, иначе нас вернёт в Ловушку. Ну, что? Рашид, твоё зрение получше. Успел просканировать?

— Во всяком случае, местечко перед нами, кажется, безопасно. А вот из личных впечатлений могу добавить, что воздушная подушка под ногами растёт. Прыгаем?

Воздушная подушка не просто росла — она уже летела вверх с таким ускорением, что Роману пришлось прыгать с приличной высоты.

— Обратный процесс пошёл, — пробормотал док Никита, вглядываясь в обманчивую пустоту каменного сарая. — Мы стояли где‑то минуты три, значит… Эх, времени маловато. Посидеть бы, понаблюдать бы за расписанием — сколько идёт наверх–вниз, рассчитать бы время. Вдруг пригодится…

Игнатий поколебался и осторожно сунул руку в «лифт». Руку почти подбросило невидимым потоком, и он поспешно отступил.

— Ловко устроено…

— Думаешь, «колодец» искусственного происхождения?

— Ничего я не думаю, сказал и сказал… Что у нас впереди? «Блинчиков» не видать?

— Пока нет.

— Рашид, на тебя вся надежда. Видишь вокруг хоть что‑нибудь похожее на выход?

В слабом, серовато–розовом освещении из «колодца» голова Рашида в профиль напоминала старинный барельеф: точёные черты, прямой нос с намёком на горбинку, сосредоточенно сжатый рот, чуть прищуренные глаза…

— Непонятное что‑то, — прошептал он будто про себя. — Игнатий…

Игнатий встал рядом, положил руку на его плечо.

— Так… Теперь более–менее вижу. Мы в огромной пещере. Нет ничего, что бы указывало на присутствие человека. Предлагаю пустить Туську по следам Мигеля. Игнатий, подожди чуток. А, нет…

Спущенная на пол кошка сладко потянулась, разминаясь, и уселась, принялась принюхиваться. Брис показала ей котёнка, чтобы успокоить. Туська мурлыкнула, но идти вперёд, видимо, не собиралась. Володька присел перед нею на корточки и стал уговаривать. Остальные терпеливо ждали.

А кошка вдруг повернулась, нашла Леона и села у его ног, обернув вокруг лап пушистый хвост. Сама кошка на Леона даже не смотрела: один раз наклонила голову, потянулась носом к его ногам и снова выпрямилась, уставилась в противоположную сторону от «лифта».

В сумраке трудно что‑либо разглядеть. Парни доставали карандаши–фонарики. Сначала деликатно, потом напрямую высветили лицо Леона.

Первым делом команда уверилась, что у него совершенно спокойные глаза. Леон как будто на минутку отошёл в сторону подумать над чем‑то. И — задумался, замечтался. Обычного выражения — тревожного вопроса — нет. Брови не образовывали привычной морщинки на переносице, но расслабились, словно хозяин их наконец‑то получил все ответы на все вопросы…

Парни недоумённо переглянулись: глаза Леона тем не менее немигающе застыли на одной точке. Кто‑то догадался передвинуть луч фонарика на его руки. И тут уж руки всех рванули за собственным оружием: стиснутая на рукояти сегментного меча, ладонь Леона была в таком напряжении, что рельефно обозначились костяшки и мышцы кисти. А полуприкрытые глаза не просто стыли на невидимой точке. В связи между точкой и глазами Леона чувствовалось сопротивление натянутого с перегрузкой каната.

— Куда он смотрит, чёрт бы его!.. — не выдержал Роман.

— Встань на линию его взгляда и узнай, — тяжело выговорил Игнатий. Он только что понял, что потерял контроль над собой, и обычно расслабленное, тело, сейчас жёстко напрягшееся, плохо подчиняется ему.

— И встану! — огрызнулся Роман.

Серо–розовый свет из «колодца» походил на свет горящего газа — то есть освещал, по сути, самоё себя. Чуть дальше от «лифтового» сарая — и приходилось работать с фонарями. Кто‑то из парней прошептал: «Факелы бы сюда…»

— Леон! — негромко позвал Брис. И резко развернулся: — Ромка, назад! Не смей этого делать! Это ловушка!

Док Никита нырнул вслед за Романом в темноту.

— С Ромкой то же самое! — крикнул он. — Мне кто‑нибудь поможет, или самому его тащить?

— Ничего не делай! — завопил Игнатий. — Иди сюда сам!

Точно колыхнулись чёрные шторы, когда док Никита появился вновь. Леон продолжал стоять неподвижно, отчётливо видимый под лучами фонариков. Док Никита быстро оглядел его, мимоходом отметив, что Леон в пещере похож на своеобразный маяк.

— Роман успел встать перед ним и теперь не шевелится. Что у вас? Придумали что‑то?

— Посмотри на его руки. Это началось, видимо, когда Роман встал на линии его взгляда. Мы так думаем, хотя не уверены.

Рука Леона прижималась к поясу. С натугой Леон поднимал меч, причём делал это несколько странно: меч был расположен острием вниз, чуть кося назад, а намертво сжатые пальцы тяжело и неуклюже меняли своё расположение на рукояти. Уходя за Романом, док Никита помнил, что Леон держал оружие как обычно. Если не считать излишнего напряжения. Сейчас же ладонь Леона чуть ли не щепотью притиснула меч к бедру. Пальцы продолжали натужно шевелиться.

— Кажется, Роман взял на себя половину ловушки, — хрипло сказал Брис. — Я думал, он не сможет рассчитать… Пойду, ещё раз посмотрю. Может, найду, на что его поймали.

— Подожди, — окликнул его Володька, и оба ушли.

Кошка, сидевшая у ног Леона, наклонилась вперёд, будто что‑то увидела, длинно шагнула раза два и снова села.

— Он хочет шагнуть, — негромко сказал док Никита.

С сухим шарканьем Леон протащил левую ногу и поставил её рядом с Туськой. Кошка даже не оглянулась. Лёгкий скрежещущий звук — вторая нога остановилась рядом с первой.

Рукоять меча уже на уровне груди Леона. Его ладонь уже полностью сжимала её. Острие смотрело вперёд и дрожало от напряжения.

— Он держит меч как нож, — сообразил Рашид, промакивая рукавом взмокший от пота лоб.

Незаметно для себя он находился в том же напряжении, что и Леон. Машинально, как‑то стороной, он время от времени чувствовал это и машинально же пытался расслабиться. Тренированное, его тело всегда послушно откликалось на требования хозяина, но сейчас расслабиться отказывалось наотрез. И Рашид не сводил глаз с Леона и снова и снова напрягался в бессознательной попытке то ли помочь командиру, то ли просто поддаваясь его напряжению.

Кошка снова поднялась и снова сделала пару шагов. Вновь села.

Ш–шарк — одна нога Леона проехалась по камням, ш–шарк — вторая.

Лёгкое движение из темноты. Вернулись Брис и Володька.

— Слишком далеко побоялись отходить. Чувствуете влажность? Кажется, в пещеру поступает туман. Свет от фонариков густой, на расстоянии — быстро глохнет.

— Что он собирается делать с мечом? Метнуть его? — озадаченно спросил Володька.

— На траектории броска — Роман! — Игнатий сорвался с места.

Ладонь Леона с зажатой в ней рукоятью оружия приподнялась выше плеча. Невольно следовавшие за нею лучи фонариков высветили мокрое лицо Леона — точнее, застывшую мокрую маску из вздутых лицевых мышц. Глаза по–прежнему — безучастно–спокойные.

Лезвие меча медленно поднималось.

— Он не сможет его бросить, — прошептал Рашид, — не сможет…

Остальные молчали.

Рубаха Леона выпятилась на груди и опала. Прихлопывая крыльями, выбрался в полумрак взъерошенный Вик и полез по рубахе к плечу хозяина.

Кошка встала, шагнула вперед и замерла.

Плохо видящий в темноте, сокол лез ощупью, цепляясь за кожу Леона, всё выше, и кое‑кто из парней болезненно морщился, слыша потрескивание живой плоти… Вик скользнул разок на волосах Леона и, едва не разорвав ему ухо, вскарабкался на голову.

Кошка зашипела.

Сокол заверещал.

Движения никто не видел. Блеснуло в темноте что‑то тускло–металлическое. Не сразу даже поверили глазам. Но меч и в самом деле исчез, а рука Леона так и осталась вытянутой вперёд.

И даже туман не смог приглушить гулкого стекольного обвала. С грохотом и лязгом, торопливо звеня и раскатываясь, стекло рушилось, рушилось, рушилось…

А когда наступила охающая тишина, изрезанная осколочным эхом, звякнуло ещё одно стёклышко…

Как будто услышав сигнал, Леон начал медленно оседать.

Лучи фонариков были обращены мимо него, но смутную падающую тень успел заметить Брис. В миг, когда Леон согнулся, Брис перехватил его за пояс, а подоспевший Володька закинул себе на плечо Вика и помог уложить его хозяина.

Едва тело падающего навалилось на его руку, Брис почувствовал: это не обморок, это не реакция после страшного напряжения. Оставалось впечатление, что он придерживает не человеческое тело, а тяжеленное, хотя и невероятно пластичное (казалось — стекает с рук) тело громадной змеи. Брис насторожился. В общем гуле беспокойных расспросов он бесцеремонно потребовал: — Свет ему в лицо! Быстро!

Сквозь стиснутые зубы Леон еле слышно стонал. Глаза он закрыл, но веки шевелились — он будто видел сон. Или кошмар. И то, что он видел, лепило из его лица маски. Они возникали мгновенно и мгновенно же пропадали. С тремя, самыми отчётливыми, Брис определился: умиротворённое, спокойное принадлежало Леону, к которому команда начала привыкать; властное, высокомерное узнавалось тоже легко — это прежний Леон. А вот третьей маски команда никогда не видела, хотя знала о таковой. И Брис предполагал, что ребята предпочли бы вообще не видеть на лице Леона выражения звериного оскала, вызывающего у них глухое, инстинктивное опасение.

Движение кожи на лице лежащего утихало, и Брис понял, что с тревогой ждёт, которая маска останется.

«Ловушка устроена на того Леона, о котором мы только слышали. Выбрался из неё наш прежний командир — вон как воинственно кричал Вик. Неужели нынешний Леон уйдёт навсегда? Кто из предыдущих двоих останется?»

Но, задаваясь вопросом, Брис уже с облегчением следил, как всё реже и реже обозначаются на лице человека звериные черты… Исподлобья бросил взгляд на парней: выступающие из сумрака лица отражали то же ожидание.

Внезапно Брис встал и шагнул назад. Кто‑то оглянулся на него, но промолчал, не окликнул. Он шагнул ещё дальше, вол тьму, чтобы никто не видел, как он прижимает руку к расходившемуся от ужаса сердцу… Немного успокоившись, Брис оглянулся сам. В нём теплилась надежда: парни не сообразили, что он едва не натворил. Чисто машинально. Из лучших побуждений, как говорится. Только для кого они лучшие?.. Вопрос.

В любом случае, он нарушил главное правило — пусть и негласное — всех обучавшихся в университете: нельзя воздействовать на личность изнутри. А Брис только что машинально воздействовал на личность, одну из трёх, пытающихся удержаться на поверхности сознания и с полным правом овладеть пока беспомощным телом.

А машинальное воздействие заключалось в том, что Брис с большой надеждой всматривался в доброжелательные черты того Леона, который был с командой последние дни. Вглядывался, ждал их появления и невольно торопил другие две маски побыстрее пропасть.

То есть он не оставлял Леону выбора.

Это нечестно. Леон должен решать сам.

И всё‑таки…

Глава 8.

— Ну что ты прямо как маленький! — сердито проворчал Игнатий и отобрал у Леона зеркальный обломок. — Тебе что было сказано? Держаться за нами и ничего не трогать!

— Но это всего лишь осколок!

— Прежний Леон к нему бы на пушечный выстрел не подошёл!

— А мне кажется, в характере вашего прежнего Леона было бы вас к этому стеклу не подпускать, пока он не перебьёт все осколки в муку.

Рашид кашлянул.

Стоявший неподалёку сумрачный Роман меланхолично поглаживал правое плечо, чудом не пораненное. Меч Леона пролетел над ним в тот момент, когда Роман начал выдираться из невидимых сетей ловушки. Игнатий не успел убрать его с дороги и теперь уверял, что только стойка «смирно», в которой Роман вытянулся, как струна, позволила ему избежать неминуемого.

А Леон не переставал удивляться. Он уже привык к дружеской опеке парней, хотя иногда и считал её излишней. Но то, что происходило сейчас, вообще ни в какие ворота не лезло. Если раньше в заботе команды он ощущал снисходительность бывалых бойцов к новичку, то сейчас он чувствовал себя ребёнком, отданным на попечение жутко мнительным и нервным нянькам.

Ему, как всегда, подробно объяснили, что в пещере на него была устроена ловушка из тех, которых опасались ещё в городе. Но о чём‑то явно умолчали. Что‑то ещё произошло, пока он лежал в обмороке. Тело болело так, словно через него прополз огромный питон. Когда Леон пошутил насчёт питона, лица парней помрачнели, а Брис вообще повёл себя непонятно: быстро опустил глаза и отвернулся. И теперь у Леона на языке вертелся вопрос: а может, и правда, в пещере было какое‑то чудовище, только о нём Леону не хотят говорить, чтобы его, Леона, не пугать понапрасну?

Разглядывая из‑за спин парней поблёскивающую груду осколков, Леон опять удивился. Меч, который, как ему сказали, он бросил в зеркало, валялся сразу за грубой рамой. Судя по раме и количеству стекла, зеркало было довольно внушительным. Шли до него ой как долго. Ну, хорошо, набросим минуты на осторожный шаг в темноте. Но всё равно расстояние получалось — ого! Ребята говорят — он бросил меч. Плохо верилось. Почему же он сам ничего не помнит? Или это, как уже бывало, действия того, прошлого Леона?

— А как действовала ловушка? — спросил он. — Зеркало же, а в пещере темно. Ладно бы что‑нибудь с отражением…

— Зеркалу всё равно, светло или темно, — объяснил док Никита. — Поставили его стеклом к «колодцу», а там небольшой свет есть. Чуть мы вышли из «колодца», зеркало сразу на тебя среагировало и дожидалось только, когда ты посмотришь в его сторону. Это внешний ход событий, а внутренний…

— А внутренний я пойму, когда стану самим собой, — закончил его мысль Леон и вновь недоумённо заметил, что даже всегда добродушный Володька сморщился.

Роман перегнулся через зеркальную раму и достал меч Леона. Некоторое время он держал меч Леона, будто ожидая, что оно заговорит. Остальные тоже смотрели на молчаливое (Леон не сдержал улыбки) оружие.

— Всё нормально, — сказал Роман и передал меч Леону.

— Ну, что, всё живы–здоровы, поехали дальше, — сказал док Никита. — До стены, благодаря зеркалу, мы добрались. Насколько я успел увидеть, зеркало находится немного левее «колодца» — значит, идём направо, ищем выход. Брис, давай кошку на пол.

— А не запутаем Туську? Здесь следы наверняка в разные стороны.

— Володя?..

— Я предупредил её, что нам нужен выход из пещеры. К «колодцу» она не пойдёт.

— Тогда ладно, идём.

Парни вроде не сговаривались, но Леон очутился в самой середине их маленькой группы. Он не обиделся, понимая стремление команды оградить его от любых случайностей, а ворчливая реплика Бриса вновь заставила его улыбнуться:

— Ведь говорил: повязку ему на глаза — и никаких проблем.

Когда глаза привыкли к скачущим теням, к плывущему по потолку и полу дёрганому свету, идти стало легче. Леон чувствовал себя уютно, хотя однажды решил: если бы пещера не была освещена и была бы такой громадной, как предполагал Рашид, он не ощутил бы лёгкости, которую сейчас испытывал. Тело хоть и продолжало ныть, но, в общем, всё хорошо. Только лопатки как‑то неудобно… Неудобно — что?.. Может, ребята не сказали ему, и он всё‑таки упал? Если б был ушиб, наверное, было бы больно. А боли нет. Скорее — впечатление едва заметной помехи… Он в очередной раз повёл плечом и услышал сзади раздражённый голос Игнатия:

— Леон, чего ты дёргаешься?

— Извини, ничего особенного.

— Ничего особенного? Запомни раз и навсегда: всё, что с тобой происходит, является не только особенным, но особенным в высшей степени, — строго сказал Игнатий.

— Есть запомнить раз и навсегда!

— Хватит шуточки шутить. Что у тебя Леон? Муха, что ли укусила?

— Братцы, Туська выход нашла! Здесь дверь!

У двери, обозначенной лишь железной ручкой и еле видимой прямоугольной линией — а так стена стеной! — столпились в горячечной от возбуждения тишине. Стоявшие ближе к стене Володька и Роман переглянулись, и Роман быстро схватился за ручку. Неизвестность, ожидавшая за дверью, отдалась в пещере суховатым эхом вынимаемого оружия.

Роман медленно тянул дверь на себя — и вдруг остановился. Слышно было, как он дышит, но смотрели все на то же, что разглядывал и он. Между косяком и дверью нежно засияла желтоватая пушистая полоска. Неужели там, за дверью, обыкновенный солнечный день?.. Роман глубоко вздохнул и открыл дверь до упора.

Жёлтые Туськины глаза изумлённо таращились на лес, на дорогу. Будто кивая, она внюхивалась в сыроватый лесной дух с великолепно разнообразными свежими оттенками и время от времени оборачивалась к своим друзьям, заглядывала им в глаза: «Нет, вы это видите? Вы это чуете?»

Солнце купало путешественников в крепком зное, стоя прямёхонько над скалой, верха которой они так и не увидели, как ни задирали головы. И даже грозовая сумрачность скалы нисколько не умаляла торжества света и расслабляющего дремотного тепла.

Первым рванул в небо взъерошенный Вик. Остальные птицы словно дождались сигнала — его счастливого победного писка, и вот в синеве заметались чёрные точки. Несколько часов за пазухой у хозяев стали достаточным основанием для соколов расправить крылья пусть даже в незнакомом месте.

Пришлось присесть на тёплые камни, мягкие от суховатого упругого мха. Говорить не хотелось. Хотелось смотреть, забывая мусорную свалку разрушенного города и наслаждаясь величественной картиной, ласкающей усталые глаза.

От входа в пещеру тянулась широкая скальная плита. Она постепенно нисходила к узкой лесной просеке. Лес тянулся от самого горизонта, не всегда однородно густой, чаще он стоял отдельными пятнами деревьев, прихотливо ограниченных небольшими оврагами… Живая роскошь зелени и земли завораживала и невольно заставляла улыбаться блаженно–бездумной улыбкой.

Володька вдруг поднял брови, и тихая улыбка на его лице расцвела узнаванием.

— Роман! А ведь скала‑то приметная! Сдаётся мне, видели мы её раньше, только с другой стороны. Тебе не кажется?

— Кажется–кажется… Когда кажется, креститься надо!.. Тоже придумал — знакомая.

— Да нет же, Ромыч! Помнишь, нас пригласили на осеннюю охоту?

— Мало ли нас куда приглашали… И мало ли всяких скал торчит посреди всяких лесов, — уже медленнее добавил Роман, нахмурившись и снова озираясь.

— Это кто же вас пригласил на охоту? — поинтересовался Игнатий.

— Да парнишка один из университета. Нас к ним на курс практику принимать позвали. Это когда ещё Леон с нами был…

— Леона на охоте не было!

— Ну вот, вспомнил же! А у него как раз личные проблемы появились… А у того парнишки неподалёку от этой скалы поместье было.

— Неподалёку — это где?

— Если откровенно, мы ведь тогда верхом были. А пешком, с прятками и разведкой, боюсь, на двое суток дороги хватит.

— Э–э… Прежде чем пускаться в сомнительный путь… Почему ты всё‑таки решил, что это именно та самая скала?

— Я представил, как она выглядит из леса. Плита эта, у нас под ногами, издалека будто языком дразнила.

— Точно! — оживился Роман. — Мы тогда как на кончике языка стояли. И охота знатная была — на лошадях, с собаками, с соколами. Ах, чёрт! Я себе весь зад отбил — весь день в седле!.. Согласен с Володей: до поместья Юлия шагом с оглядкой — двое суток. Кстати, насколько я помню, все эти земли — собственность его семьи.

— Вы уверены, что этот Юлий нам не враг? — осторожно спросил Рашид. — Мы ведь сюда по следам Мигеля явились. И ещё. Мигель и Юлий, похоже, из одного края.

— Ну и что! Я уверен, что они незнакомы. Чем так, впустую, рассусоливать, лучше заняться делом и выяснить всё сразу. В конце концов, что мы теряем кроме времени?

— Чего–чего, а времени у нас теперь маловато. Сегодняшний вечер да ночь до завтрашнего дня. Ну, что решили?

Решили идти. Слева от плиты–языка нашли родничок, устроили обед. Леон в беседе участия не принимал, потому что смысл улавливал лишь поверхностно. Правда, общая тема тоже его взволновала. Отдохнуть в гостеприимном доме, где их обязательно ждёт уют, — какое счастье! Перед глазами немедленно всплыла картинка: на кровати сладко посапывает Ангелина, он сам сидит в кресле и читает; размеренно отсчитывается часами тишина; изредка едва слышно шелестят переворачиваемые страницы; тепло, не замечаемое, но глубокое, согревает тело и душу. Вот чем у него ассоциировалось слово «уют».

Он машинально поёжился, потянувшись поставить стаканчик с водой на камень. Что‑то странное опять засвербило между лопаток. Может, парни утаили от него, что он всё‑таки грохнулся? Ах, да, он уже думал об этом. Скорее всего, на коже осталась царапина или саму кожу содрал. Вот и свербит.

— Леон, ты поел? — спросил Брис.

— В общем‑то, да, — несколько удивившись его деловитому тону, отозвался Леон.

— Снимай рубаху.

— Что?

— Рубаху, говорю, снимай. Не могу смотреть, как ты плечом дёргаешь. Надо глянуть, что у тебя там.

Наверное, Брис думает о том же — что Леон поранился. Леон расстегнул пуговицы и приспустил рубаху с плеч, не вынимая рук из рукавов. Мелочь какая‑нибудь. Брис сейчас быстро разберётся с нею и…

Солнце словно положило лёгкие тёплые ладони на его плечи, и Леон зажмурился, улыбаясь ему. Он не видел, как за его спиной встают парни, привлечённые неподвижной фигурой Бриса; как, бросив взгляд на его посеревшее лицо, смотрят на спину своего командира и лица их, хоть и не бледнеют, но вытягиваются… Он наслаждался ощутимыми воздушными струями, прохладными и горячими — ветра и солнца, но вскоре и он понял, что молчание затягивается. Обернувшись, Леон немного забеспокоился.

— Что у меня там? Царапина?

Док Никита чуть обошёл его стороной и пальцем провёл по левой лопатке. Леон прислушался к своим ощущениям: нет боли он не чувствует. Что же происходит?

— Боюсь, та ловушка сработала неожиданным образом. — Пальцы дока Никиты снова скользнули по спине Леона, и теперь Леон ощутил на коже что‑то жёсткое. — Садись, Леон. Придётся, к сожалению, рассказать кое‑что о тебе самом.