Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")

КОМАНДИР

Теперь уже и не припомнить, кто указал мне на корабль Русанова. Кажется, инструктор политотдела. «Обязательно побывайте. Он стоит недалеко, первым корпусом. Командир там…» Инструктор даже руками развел, демонстрируя полнейшее восхищение.

Найти малый противолодочный корабль «Комсомолец Латвии», сокращенно МПК, труда не составило. По случаю летнего времени да еще штилевой погоды кораблей у стенки было не густо.

Я представился вахтенному у трапа, потом дежурному и был препровожден на бак. Хорошего роста, статный капитан 3 ранга с правильными чертами тронутого загаром лица дружелюбно глянул на меня, протянул руку: «Русанов».

Мое появление, очевидно, прервало веселый разговор, потому что моряки, собравшиеся у носовой пушки, улыбались, а веснушчатый паренек, судя по всему первогодок, и вовсе давился от смеха, прикрывая рот ладонью. Я решил не мешать и, полагая, что верительные грамоты вручены, отправился к замполиту. Отворил дверь, ведущую в надстройку, скользнул по трапу вниз. Все вроде бы знакомо… Много лет тому назад я начинал службу механиком на «большом охотнике». Он тоже предназначался для поиска и уничтожения подводных лодок.

Но на этом, пожалуй, сходство и кончалось. Нынешний МПК отличался от моего «бобика» так, как, скажем, пулеметная тачанка от самоходки. Техника, о которой я знал теперь понаслышке, глядела на меня электронными очами из-под колпаков радиолокационных станций, подмигивала огоньками контрольных и счетно-решающих устройств.

И только каюта замполита (как, впрочем, и других офицеров) по-прежнему занимала считанные метры палубного настила.

Вечерело. Розовый свет струился из открытого иллюминатора на фотографии под стеклом, картонные переплеты книг на тесной полке. Старший лейтенант Петр Петрович Давидов, двадцати пяти лет от роду, рассказывал о достижениях экипажа, называл цифры, имена. Пока ничего такого, что подтверждало бы восхищение давешнего политотдельца, я в этом перечне не усматривал.

— А во время учения «Запад-84» мы защитили честь противолодочных сил всей Балтики, — вдруг несколько витиевато сказал замполит.

Это уже было нечто!

— Нельзя ли поподробнее? — попросил я.

И услышал вот что.

Подводная лодка условного противника пересекала Балтику. Ее командир был мастером своего дела. Лодка меняла глубину, пристраивалась в кильватер впередиидущим судам, искусно использовала гидрологию…

Первый раунд поединка «лодка — противолодочные силы» выиграли подводники. Но вот лодка вошла в зону, которую контролировал «Комсомолец Латвии».

Штормило. Мелкие взъерошенные волны тыркались в стальные борта, норовили задрать нос корабля. Узкотелый, валкий на волне МПК то и дело отвешивал поклоны Балтике. Особенно ощутимой была качка в ходовой рубке. Но те, кто находились в ее зябком пространстве, вряд ли обращали на качку внимание. Их волновало совсем другое. Здешние широты не отличались глубинами, и шторм перемешивал море, как борщ в медном лагуне.

Мириады частиц, от планктона до песчинок, зависали во взбаламученной воде, и звуковые волны, посылаемые в зыбкую темень излучателем, то и дело натыкались на невидимые преграды…

Каменело от напряжения лицо начальника РТС Боева, горбился на разножке помощник командира корабля. Только командир, казалось, был абсолютно спокоен. Спокойно сверялся с прокладкой, спокойно отдавал команды рулевому.

И все-таки… Услышат или нет?!

Флот сдавал экзамен на боевую готовность. И принимал экзамен сам главком.

В посту гидроакустики, там, где сходятся у киля железные ребра корабельных шпангоутов, несли вахту мичман Бордан, старшина 1-й статьи Кулагин. Из динамиков, расположенных над пультами, шли многократно усиленные аппаратурой отраженные сигналь!. Но чего? Косяка ли? Рыбацкого сейнера?

Помехи искажали эхо, их всплески то и дело возникали на индикаторе кругового обзора…

И все же в разноголосице шумов оператор поста гидроакустики Дима Кулагин сумел выделить один единственно нужный…

Русанов кинул взгляд на светящийся циферблат: пять тридцать. Ровно полтора часа с момента начала поиска. Все, что происходило дальше, напоминало действия безукоризненно отлаженного механизма. Заработал КПР — корабельный противолодочный расчет.

— Классифицировать контакт!

— Эхо-пеленг… Эхо с четким металлическим оттенком. Запись по рекордеру четкая. Прослушивается шум винтов. Предполагается контакт с подводной лодкой.

— Начать выдачу данных!

Аппаратура, подвластная многоопытным рукам штурмана, командира БЧ-П1, начальника РТС, начала вырабатывать элементы движения цели. Данные, одни за другими, потекли в БИП — боевой информационный пост, сконцентрировались в коротком докладе помощника, чтобы через мгновение отлиться в команду:

— Эхо-пеленг… дистанцию… утверждаю. Боевая тревога! Атака подводной лодки по данным РЛС!

…Багровый диск вынырнул из-за черной черты горизонта и осветил стремительно несущийся по волнам корабль. Жадно заглатывая топливо, ревели турбины форсированного хода. МПК шел в атаку.

…Получилось так, что я угодил на «Комсомолец Латвии», когда там ждали события более чем приятного: приказа о поощрении. Приказ, по сведениям замполита, уже гулял где-то в верхах, и вот-вот его должны были обнародовать.

Может быть, поэтому царило на баке радостное оживление, поэтому был весел командир?

Тут я ошибся.

— Русанов вообще не из тех, кто унывает. Даже если дела не особенно ладятся. Мы ведь с ним на «Комсомольце» от киля, — сказал мне командир БЧ-V капитан-лейтенант Конюшенко.

«От киля» означало, что механик и командир служили на МПК с того дня, когда форштевень впервые вспорол тугое полотнище горько-соленой воды. Произошло это 29 марта 1980 года.

Механик рассказывал мне:

— Как-то у нас сразу коллектив сложился. Я имею в виду офицеров. Хотя работы хватало: швартовые испытания, ходовые, государственные… Только успевай поворачиваться. Но если выпадал выходной — вместе за город. И командир с нами.

Здесь Константин Олегович чуть насмешливо посмотрел на меня:

— Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Так вот, Русанов всегда являлся для нас прежде всего командиром. А ведь мы с ним почти ровесники. И все-таки Русанов казался старше. И сейчас таким кажется.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, потому, что не только нас учит, но и постоянно учится сам. И еще. Он моряк от бога.

Это я уже слышал. От командира отделения рулевых старшины 1-й статьи Олега Антонова, который отстоял с Русановым не одну ходовую вахту.

Есть в морской службе маневр, при выполнении которого наиболее полно раскрываются моряцкие качества командира. Это швартовка. По тому, как подходит корабль к причалу, опытные моряки судят порой не только о профессиональном мастерстве, но и о характере командира.

Русанов швартовался артистически. «Правая назад!», «Назад малый!», «Левая вперед малый!», «Правая стоп!», «Левая назад малый!» — и все. Борт корабля неслышно приникал к причалу. Так было и при отжимном ветре, и в узкостях, прошитых чугунными нитками чужих якорь-цепей.

«Море и морскую службу любит» — писали в свое время в аттестациях. Полагаю, пишут и сейчас. Этого было достаточно, чтобы охарактеризовать офицера как моряка. Но маловато, чтобы представить его командиром. Здесь требовалось другое.

Это другое я узнал на следующий день от помощника, когда, вдоволь проплутав по гавани, отыскал наконец МПК. «Комсомолец Латвии» перешел в соседний ковш для приема торпед.

Коренастый капитан-лейтенант служил на МПК недавно, до этого плавал на СКР. Понижение? В общем, так оно и было, а я знал, что в таких случаях особой любви к новому месту службы не питают. И тем не менее рискнул.

— С Русановым служить можно? — спросил я помощника.

На что тот, ни секунды не медля, ответил:

— Не можно, а нужно.

А когда я поинтересовался, в чем же заключается эта «нужность», то услышал:

— Требователен и справедлив.

В этих словах и заключалось, пожалуй, командирское обаяние Русанова. И мне в который раз подумалось, что требовательность сама по себе не существует, что стоит ей лишиться надежного спутника — справедливости, как она обращается в нечто совершенно ей противоположное, в придирчивость. И как бы ни были тогда обоснованы требования командира, подчиненные их не воспримут. Потому что несправедлив. Тут как смычки в якорь-цепи — не разорвешь.

А между тем июльское солнце набирало высоту, и ручейки пота уже текли по спинам загорелых до черноты моряков. По случаю жары ребята работали раздетыми по пояс. То и дело слышалось: «Пира!», «Майна!», «Одерживай!» Направляемая оттяжками красноголовая торпеда зависала над палубой, чтобы потом плавно спуститься на деревянные «подушки».

Командовал командир минно-торпедной боевой части. Командира корабля ни на стенке, ни на палубе не было. «Доверяет». Раз так, то представлялась возможность поговорить с Русановым. И я постучался в его каюту.

Виктор Николаевич был, как говорится, обложен бумагами. Уже два месяца он исполнял обязанности начальника штаба дивизиона, а тут еще комдив собрался на учебу… Надо полагать, что неоговоренный заранее визит отрывал его от каких-то срочных дел. Однако Русанов демонстративно отодвинул в сторону документы («Успеется»), гостеприимно предложил сесть.

Я невольно поймал себя на мысли, что он и мне представляется куда старше своих тридцати двух лет. Сказывалась командирская должность. Ведь Русанов уже семь лет как командовал. Сначала МПК старого проекта и вот уже четыре года — «Комсомольцем Латвии».

Я спросил Русанова о его фамилии. Для флотского слуха она звучала достаточно громко. Оказалось, что к знаменитому исследователю Арктики он никакого отношения не имел.

Его отец жил до войны на Орловщине, в 1942 году, прямо со школьной скамьи, ушел на фронт. Воевал в матушке-пехоте, был ранен, день Победы встретил в Чехословакии. Судьба обычная для людей моего поколения. Наград Русанов-старший заработал немало: орден Красного Знамени, «Отечественной войны» I степени, две медали «За отвагу». Такого удостаивался далеко не каждый…

В 1946-м Николай Васильевич вернулся домой, а два года спустя его опять призвали и отправили служить на флот. Политработником. Николай Васильевич служил и учился. Заочно окончил исторический факультет Ленинградского университета, экстерном сдал за полный курс высшего военно-политического училища…

Служить довелось в основном в береговых частях. Плавать Русанов-старший начал тогда, когда уволился в запас. Первым помощником на рыбацких судах. Вот и сейчас он был далеко от базы, в океане.

Выходило, что я пишу хронику флотской фамилии. Уже второе поколение Русановых служит Отечеству на морях.

Здесь я позволю себе некоторое отступление.

В последнее время нетрудно встретить на флоте офицера, у которого отец — бывший или нынешний военный моряк.

Не означает ли это, что молодежь предпочитает идти по дороге, уже проторенной отцами?

Возможно, бывает и такое. И все же мне кажется, что в большинстве случаев преемственность — во благо. Лучшие черты характера, отшлифованные службой, передаются от отца к сыну.

Умение работать с людьми Виктор Русанов, несомненно, перенял от отца. Хотя в разговоре со мной упомянул о нем единожды, и то когда речь зашла о любимых книгах:

— Отец у меня увлекается историческими романами. Ну и я, конечно.

Внешне жизнь Русанова не блистала событиями. За год до выпуска женился («Поехал с другом в отпуск в Минск, там и познакомился…»), был назначен на Балтику, на Балтике и по сей день.

Но если дело, которому ты служишь, не только обязанность, но и любовь, то внешнее однообразие еще ни о чем не говорит. Ведь не случайно, когда я спросил Русанова, что ему больше всего врезалось в память, он ответил:

— Первый удачный поиск. Лодку обнаружили в соседнем полигоне!

Он любил свое дело. Не расставался со специальной литературой, о коллегах говорил с гордостью: «Мы — противолодочники». А еще любил командовать кораблем. И не скрывал этого. Помню, речь зашла о перспективах. Естественно, предполагалось всякое. И только одно не упоминалось вовсе: служба на берегу. Впрочем, может быть, это было от молодости?..

— Что для тебя главное в твоей работе? — спросил я Виктора.

— Сплотить офицеров в единый коллектив. Тогда это распространится на весь корабль.

А мысли он высказывал вполне зрелые. И орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени тоже говорил о многом…

Корабль в 1982 году был объявлен отличным, тогда же артиллеристы получили приз главкома.

И вот что я еще заметил: вокруг дельного командира всегда создается своеобразное поле тяготения. В сферу его действия попадают, как правило, люди, умеющие работать самозабвенно, от души.

…Вряд ли кадровики, направляя Боева начальником РТС на «Комсомолец Латвии», учитывали личные качества Русанова. А вот поди ж ты…

Небольшого роста, с жестким ежиком волос, старший лейтенант, казалось, излучал переполнявшую его энергию.

— В поиске счет на секунды! Если КПР отработан, то можно какие-то промежуточные доклады исключить. И время выиграно!

Боева уже прочили в дивизионные специалисты. А ведь всего четыре года тому назад он окончил училище…

Его подчиненный — мичман Бордан поначалу производил впечатление человека флегматичного. Но стоило разговориться, и я узнал, что однажды этот черноглазый крепыш после нескольких лет службы в штабе махнул рукой на береговое спокойствие и снова пошел плавать.

— Все же что-то такое в этом есть… — Феликс Борисович показал на бухту.

Она была до краев полна синевой, и там, где эта синева сливалась с голубизною неба, уходили за горизонт белые треугольники яхт…

Моряки «Комсомольца» умели не только хорошо работать. Недаром на койке старшего матроса Плинько важно возлежала гитара. Сигнальщик играл, пел, а при случае мог и станцевать. И не один он был такой. Когда МПК стал именным (подобной чести удостаиваются лучшие), моряки дали такой концерт самодеятельности, что гости из Риги ладоши отбили, хлопая.

И больше всех радовался успеху молодых исполнителей Виктор Русанов. Он ведь тоже был молод, командир «Комсомольца Латвии».