Путь наверх

Котлован

Весна в Жигулях задержалась, и в середине апреля на покатых склонах еще лежал снег. Горы на правом берегу стояли в белой шубе лесов. В теплые дни шумела вода по оврагам, смывая снежный покров, и постепенно чернели крутолобые выступы жигулевской горбатой гряды. Весна больше всего чувствовалась в свежем и теплом ветре от реки, в густых запахах оживающих деревьев, талого снега, набухающей влагой земли.

С каждым днем прибывала вода, постепенно приподнимая ледовый панцирь Волги. Уже на подточенном снизу рыхлом и пористом льду исчезли широкие лужи, и недавно еще совсем мокрая поверхность стала суше, приобретая новую, серовато-пепельную окраску.

— Вода с поверхности ушла, лед поднимается, Волга скоро пойдет, — говорили старожилы.

И днем и особенно по ночам в затихшем воздухе слышались скрежет и густой хруст: река ломала береговую припайку льда, прорубая у подножья гор узкие голубоватые полыньи.

Уже давно не двигались машины через Волгу, а в последние дни и люди опасались ходить по черным, кое-где уже искривившимся лентам дорог. Ледовые поля могли взломаться каждый день, и все на Волге дышало тревожным предчувствием ледохода.

На строительных площадках Куйбышевгидростроя шла напряженная работа, особенно в котловане под здание гидростанции, лежащем в глубокой впадине оврага и огражденном от реки барьерами перемычек.

Вешние воды размыли глинистые дороги, таял снег в глубоких забоях котлована, стекавшие с гор ручьи смешивались с подпиравшими грунтовыми водами. Разрушались, оползая, крутые стенки земляных выемок и насыпей, погружались в грязь тяжелые экскаваторы, вязли в размокшей глине десятитонные и двадцатипятитонные самосвалы, даже лежневые деревянные дороги тонули в разжиженном, вязком, илистом грунте.

Машины, транспортирующие камень на перемычки, продвигались по котловану только с помощью бульдозеров, чьи стальные ножи катили перед собой метровые волны жидкой земли. Одним словом, грязь и бездорожье стали подлинным бедствием стройки.

Так надвигалась весенняя распутица — время грозного испытания, самый тяжелый период для строителей.

Над котлованом нависла реальная угроза остановки всех механизмов. Но именно в эти дни положение на решающем участке в правобережном котловане исключало возможность какого-либо даже малейшего перерыва в бесперебойной выемке грунта и возведении перемычек — барьеров, способных отстоять котлован в битве с надвигающимися ледоходом и паводком.

В штаб гидротехнического района — продолговатый деревянный домик у покатого подножия горы — мы попали в полдень, как раз ко времени ежедневного диспетчерского совещания. Его проводил начальник района Дмитрий Федорович Оглоблин, инженер с крупными чертами спокойного, волевого лица и таким же спокойным и властным голосом.

В его кабинет входили прорабы, начальники участков, специализированных служб — энергетики, транспорта, связи — командиры большого и сложного хозяйства. Многие явились прямо со своих рабочих участков в резиновых сапогах, забрызганных грязью, и в синих рабочих ватниках, удобных в это переходное время года.

На «диспетчерках» подводились итоги прошедшего рабочего дня, намечались оперативные задания на следующий. Здесь царила та обычная на производстве атмосфера взаимного подстегивания и резкой нелицеприятной критики, которая служила в то же время и бодрящей нравственной зарядкой.

Большинство инженеров пришли из котлована, судьба которого решала все в районе, беспокоила всех и привлекала всеобщее внимание. Оглоблин объявил повестку дня: работа механизмов в котловане, борьба за дороги.

— Товарищи, — тихо сказал он, положив обе ладони на белый лист бумаги, — в котловане тяжело. В распутицу принято было останавливать гидротехнические стройки: не пускали дороги, тонули в грязи механизмы. Мы пойти на это сейчас не можем. Как бы ни было трудно, наша задача сейчас в том, чтобы не остановить хода работ.

Оглоблин скупым энергичным жестом руки пригласил инженеров котлована, начальников тракторных и автомобильных парков, электриков доложить о состоянии дел. Все сходились на том, что положение в районе тяжелое, если не угрожающее. Распутица наполовину парализовала движение машин. Сохранилось только несколько магистралей, с великим трудом поддерживаемых непрерывной подсыпкой каменного окола. Это были единственные линии связи с перемычками в русле Волги, куда шел камень и сухой грунт от экскаваторов, расположенных на более высоких отметках, и главным образом от машины № 9 известного всей стройке новатора Бориса Коваленко.

— Коваленке все внимание, под девятку поток машин! — сказал Оглоблин. — Сколько у нас завтра машин на линии?

Начальник транспортной конторы Дроженко назвал цифру.

— Вы живьем нас режете, — тихо сказал Оглоблин. — Надо больше. Я хотел быть только уверенным в том, что вы чувствуете всю ответственность транспорта!

Главный инженер района Скрепчинский, высокий, полный, с седеющими усами, доложил о нуждах многочисленных специализированных подрядных и субподрядных контор гидромеханизации, механомонтажа, водопонижения, чьи работы находились под единым руководством начальника района.

Оглоблин то и дело отрывался для телефонных переговоров, подписывал телеграммы на заводы-поставщики, в смежные строительные районы. Но пестрый поток дел и распоряжений не отвлекал его от главного — котлован оставался в фокусе всех разговоров, начальник района словно держал его все время перед своим взором.

— Товарищи, острота положения бесспорна и ясна. Через несколько дней ждем первую подвижку льда. Вы понимаете, что это значит? Нам с вами не с берега созерцать ледоход. Нам следует проводить его, это же первый опыт пропуска ледовых полей в условиях суженного перемычками русла Волги.

Оглоблин говорил негромко, видимо усилием воли смягчая голос, но его спокойствие только подчеркивало необычную, тревожную силу слов.

— Нам страна дает все для встречи паводка: технику, средства, приезжает большая группа из Академии наук, ежедневно нам звонят из областных организаций: как дела, чем помочь? Следят и ждут, волнуются за нас. Сейчас создана паводковая комиссия в штабе стройки, и такую же организуем в районе. Необходима высшая мобилизация сил. Это — самое большое испытание из всех, что предстоят в этом году. Как можно интенсивнее укреплять и подымать перемычки! Здесь промедление смерти подобно!..

Потом Оглоблин заговорил о срочных предпаводковых мерах, обязывая начальников участков дать на перемычки максимум освещения лампочками и прожекторами, установить там наблюдательные пункты, связать каждый уголок котлована телефоном и радио со штабом района.

— Кончайте эти разговоры, товарищи, — резко прервал он инженеров, пустившихся в изложение причин задержки, — не время, тут собрались рабочие люди — дайте точные сроки, когда будут связь, энергия, свет. Я хочу ночью на перемычке читать газету. Может быть, не придется поспать несколько ночей, — заметил Оглоблин, отпуская инженеров, закончивших свои дела на совещании, — повторяю, может быть, нам будет тяжело, и даже наверняка будет так. Я хочу видеть в вас моральную готовность выдержать этот экзамен.

Главный инженер Скрепчинский объявил коротенький перерыв, и Оглоблин, сняв очки и потрогав кончиками пальцев, видимо, утомленные веки, подошел к несгораемому шкафу, на котором стоял эмалированный чайник с водой, налил себе полный стакан и, вернувшись к столу, углубился в бумаги. Оставшиеся в кабинете инженеры разговаривали вполголоса, стараясь не мешать начальнику района.

До Куйбышевгидростроя Дмитрий Федорович Оглоблин работал на многих гидротехнических стройках: в Средней Азии, на Урале, на канале имени Москвы и Угличской гидростанции. Как инженер он вырос на крупных стройках, всякий раз решавших для своего времени большие, новые задачи, и это имело немаловажное значение в формировании его стиля работы и мышления. Оглоблин привык брать на себя всю полноту ответственности, не бояться ни масштаба дел, ни их новизны.

— Что такое гидротехническое искусство? Это всегда борьба с водой, грунтом, стихией. А там, где борьба, — говорил Оглоблин, — там надо уметь принимать смелые решения. Самое неприятное обвинение инженеру на стройке — если про него скажут: «Этот не решает». Гидротехника безвольных людей не терпит.

Сам Оглоблин выработал в себе качества, позволившие ему не раз вступать в серьезные гидротехнические битвы и выходить из них победителем. В 1939 году, еще молодым инженером, он строил плотину в Средней Азии на реке Мургаб. Необычно бурный и сильный паводок застиг строителей врасплох. Два с половиной месяца шла борьба не только за целость плотины, но и с опасностью наводнения по всей долине реки и затопления близлежащих городков.

— Высокая вода, как казалось мне тогда, утащила у меня десять лет жизни, но потом я понял, что это не так. А вот опыт, — говорил Оглоблин, — опыт я тогда получил, действительно стоящий десяти лет инженерной работы.

На работу в правобережный гидротехнический район Оглоблин прибыл в ноябре месяце. Его твердую волю организатора почувствовали сразу на всех участках. Уже зимой интенсивность труда в котловане увеличилась в несколько раз. Сейчас в распутицу Оглоблин считал главной своей задачей не сдавать зимних темпов.

Когда в кабинет вошел инженер Сатин, старший прораб на целиковой перемычке огромной дамбы, возведенной но берегу Волги для защиты котлована от высоких паводковых вод, Оглоблин разговаривал с инженером Энгелем, начальником района водопонизительных работ.

Сатин возводил восьмиметровый земляной барьер перед, так сказать, видимыми бурными волнами реки. Энгель окружал котлован несколькими ярусами защитных барьеров из водопонизительных скважин, траншей и иглофильтров для борьбы с невидимыми грунтовыми и напорными водами, которые будут стремиться прорваться в котлован снизу.

От устойчивости целиковой перемычки и эффективности подземного водоотлива зависела судьба котлована в эти весенние, трудные дни.

— Садитесь, Сатин, — мягко пригласил начальник района. — У вас на целике машины ходят?

Сатин, стесняясь своих грязных сапог и кожаного пальто с забрызганными полами, осторожно прошелся по ковровой дорожке и присел на стул рядом с Оглоблиным. Его молодое лицо с голубыми глазами и прямыми светлыми волосами, спадающими на лоб, было еще разгорячено от быстрой ходьбы.

— Машины вязнут, Дмитрий Федорович, вчера всю ночь вытаскивали самосвалы. — Сатин платком вытер влажный лоб. — Используем вовсю тракторы и бульдозеры, кое-как скоблим от грязи верхнюю плоскость дамбы. Но грунт мы возим.

— Вот у Федора Федоровича, — Оглоблин кивнул на Энгеля, — и у вас, Сатин, залог успеха в одном — в строгой непрерывности работ. Ни часу простоя! Остановиться — значит отдать воде завоеванные позиции!

Сатин в ответ едва заметно кивнул головой и прикрыл веки, как бы показывая этим, что он на своем опыте убедился в справедливости слов начальника района.

— Для сведения всех товарищей, — продолжал Оглоблин и, постучав карандашом по столу, попросил внимания. — Ледоход, по прогнозу, ожидается в третьей декаде апреля. Лед пройдет на низких отметках, а затем прибыль будет каждый день примерно на один метр. Задержался ледоход на Каме, видимо, произойдет одновременно со вскрытием Волги. Затем совместный паводок на этих двух реках даст значительный подъем воды. Высшая отметка паводка — примерно 37 и 5. Сатин, дорогой, вот цифра, о которой ты должен думать днем и ночью!

— Я знаю это, Дмитрий Федорович, — ответил Сатин. — Сейчас гребень перемычки на 38-й отметке, четырнадцать метров до уровня Волги. Хватит нам этого?

— Нет, мы не можем рисковать, имея в резерве только пятьдесят сантиметров. Это же Волга! Вот вчера в Волгограде шел снег. А что если выпадет много снега в верховьях или в Жигулях пройдут сильные ливни, — это сразу скажется на подъеме уровня воды! Прогноз может быть неточным. А за спиной котлован, вся техника, плоды полутора лет труда. Как вам ни трудно, а надо еще на один метр поднять перемычку.

— Иван Иванович, — обращаясь к главному инженеру, сказал Оглоблин, снимая очки привычным резким движением правой руки, как бы подчеркивающим законченность и твердость принятого решения, — Распорядитесь: работы из целиковой перемычки должны идти в нарастающем темпе. Все, товарищи, — Оглоблин поднялся и, сложив ладони, тряхнул ими в воздухе, как бы энергично пожимая все руки. — Успеха вам!

Инженеры заторопились к своим «газикам», мотоциклам, к попутным машинам. Самосвалы шли один за другим в несколько рядов, как по улицам большого города. Сатин на ходу вскочил на подножку пятитонки с грузом камня:

— Давай, скорее, друг, через третью проходную!

За первым же поворотом открылась гигантская панорама котлована, сливающаяся с грязновато-белым простором волжской поймы. От реки и с гор дохнуло свежим ветром, ледяным холодком, мокрой, смешанной со снегом землей. Весенние острые запахи щекотали ноздри.

— Перемычку поднимаем еще на метр! — крикнул Сатин, не в силах сдержать возбуждения и наклоняясь к понимающе закивавшему водителю.

На стройку в Жигулях Сатины приехали в сентябре. Двухэтажный, пузатый, сверкающий белизной пароходик «Власть Советов» отвалил от Куйбышевской пристани вечером и, пыхтя, шумно шлепая плицами, пошел вверх.

Сатины стояли на верхней палубе, провожая глазами город, потом пригородные здравницы на левом, покатом берегу, окруженные негустым леском, уже тронутым первой, цыплячьей желтизной листопада.

Это были места, знакомые и Сатину-отцу, двадцать пять лет проработавшему главным бухгалтером на стройках, и похожему на него Сатину-сыну, начинающему инженеру.

До войны вся семья Сатиных жила под Куйбышевом.

Последние годы, когда сын воевал, а потом учился в Ленинграде, отец работал в Средней Азии, но вот вышло постановление о стройках — и отец с сыном решили вдвоем ехать на Волгу. Они встретились, оформились в Москве, и, погостив несколько дней в столице, 59-летний Сергей Феофанович, забыв о застарелой болезни сердца, и 26-летний Маеслав Сергеевич, или, по-домашнему, просто Слава, распрощались с родными на перроне Казанского вокзала.

…Пароход шел всю ночь. На рассвете по правому берегу открылись Жигулевские горы. Зеленая курчавая гряда волной выкатывалась из сыроватого, еще знобкого предутреннего тумана. Широкие, массивные, с крутыми вершинами, то заросшие, то голые горы, чем-то похожие на стадо гигантских слонов, далеко заходили в воду.

Блеснули на реке первые лучи солнца, обласкав нежные стволы березок, серые кроны лип, янтарем засветились строгие сосны, и сразу же выступило и ожило яркое многоцветье жигулевских склонов.

На реке было безветренно и тихо. Шум плиц, весело молотящих воду, отдавался далеко, ровная гладь казалась голубоватым зеркалом, и отраженные в воде деревья плавали точно в желтом дыму.

Сатины встречали рассвет на верхней палубе. Пароход стал жаться ближе к берегу, бороздя воду у подножия горы Могутовой. Потом он обогнул скалистый выступ, и Сатины увидели красивую седловину оврага в зеленой лесной оправе.

Это были прежние легендарные Жигули, но только речную тишь и утренний покой сменил сначала глуховатый, точно дальнее эхо, потом все более резкий и, наконец, густой, многоголосый шум стройки.

Чем ближе подходил пароход к стальному забору перемычек, тем громче ухали паровые копры, звенело железо, урчали машины и раскатывалась по горам многократная гулкая канонада взрывов. Котлован не был виден за дамбами перемычек, и Сатиным иногда казалось: где-то под землей, глубоко в ее недрах, идет эта шумная и яростная работа.

Желтое, густое облако пыли вздымалось над глубоким оврагом, обволакивая даже вершины скал. И только когда ветер ударял в эту плотную завесу, как в разрывах туч, мелькали в воздухе флаги на стрелах экскаваторов, копров, кранов, буровых вышек. Еще не видимый во всем своем объеме, еще кое-где лишь намеченный извилистой линией выемок и дамб, котлован небывалых размеров поражал и пленял воображение.

Управление строительства находилось в небольшом, еще недавно тихом и безвестном городке, о котором Сатины знали уже, что он обречен: часть домов перенесут, часть взорвут, над улицами, где рокотали сейчас машины, будут перекатываться волны Жигулевского моря.

Вода здесь подымется высоко, и берег моря подойдет к вершине холма, где в сосновом строгом бору уже желтеют свежим тесом, словно дачные, домики нового порта-города и будущей «морской» гавани. Здесь и поселились вначале Сатины, в том самом бору, где когда-то гостил в пионерском лагере Сатин-младший и теперь, вспоминая знакомые места, подолгу бродил, любуясь с вершины холма широким волжским плесом и Жигулями.

Начались первые дни устройства и вживания в быт огромной стройки. Местная гостиница — двухэтажный домик в лесу — была переполнена. Сатины несколько дней спали вдвоем на одном диване в кабинете главного бухгалтера. Сергей Феофанович не торопился с выбором должности: ждал, пока определятся дела сына.

— Хочу на производство, — сказал он главному бухгалтеру, когда тот предложил место в «тыловой» конторе материально-технического снабжения. — Там и к сыну ближе и мне интересней.

Маеслав Сергеевич хлопотал о назначении в правобережный район гидротехнических сооружений, и вскоре Сатины переехали на правый берег: сын — для работы в котловане, отец — главным бухгалтером района промышленного и жилого строительства.

Работа, масштаб дел, темпы — все это увлекло: Сатины сразу окунулись в кипучие строительные будни. Но быт налаживался нелегко. Котлован располагался на месте большого волжского села, которое перенесли ближе к горам, там же вырастал новый городок строителей, но жилья не хватало: так велик был приток новых людей в Жигули.

В ожидании комнаты Сатины несколько недель жили в служебном кабинете. Рядом с конторой начинался лес, ветер шумел в высоких соснах. По ночам с гор тянуло сыроватой прохладой, и в нередкие здесь грозовые ливни потоки бурной воды превращали в липкую, тяжелую и скользкую кашу почву и глинистые дороги. Зато после дождя свежо и сладко пахли деревья, и омытый влагой, ярко-зеленый, издали точно бархатный покров Жигулей казался еще красивее.

По воскресеньям отец и сын уходили погулять в горы.

— А тебе не трудно, папа? — спрашивал Маеслав Сергеевич, тревожась за отца. — Шестьдесят лет! Мог бы спокойно жить дома, в Клину!

— Мой дом теперь — стройка, — сказал сыну Сергей Феофанович, когда они, запыхавшись, взобрались на вершину горы и, отдыхая, сидели на траве, прислонившись к холодному пахучему стволу сосны. — Странно, что когда я был молод, то почему-то сидел на месте в учреждениях, а уже в зрелые годы попал на стройки, и пошло носить по городам. Я привык и люблю это. Нет, сын, в какой-нибудь артели я скорей бы зачахнул и состарился, — убежденно сказал Сергей Феофанович. — А здесь стройка захватывающая, дает новые силы. Большая стройка для хорошей и долгой жизни. Я доволен своей работой. А в мои годы и ты будешь жить интересами своих детей. Я хочу следить за твоей судьбой.

Вскоре Сатины переехали в новый дом.

Маеслав Сергеевич был назначен старшим производителем работ на целиковой перемычке. Еще в институте он мечтал о большом самостоятельном деле.

И чем больше молодой инженер знакомился с жизнью гидротехнического района, планами, технической документацией, тем яснее вставал перед ним смелый замысел строителей, решивших зимой и весной дать на плацдарме Куйбышевгидростроя одно из решающих сражений.

Инженерное искусство — искусство высшей степени предвидения. Уже осенью стало ясно, что строители успеют довести до проектной отметки только одну верховую перемычку. Во время паводка Волга затопит две других и вместе с ними русловую часть котлована. И вот еще осенью в штабе стройки родился технически дерзновенный проект сооружения котлована по «затопляемому варианту». Гидротехническая практика до сих пор не знала ничего подобного.

Волга, суженная на одну треть, должна будет пропустить те же ледовые массивы, которые при обычных условиях двигались по всей ее ширине. Верховая перемычка, этот передний рубеж, примет на себя первый и самый страшный удар. Лед будет стремиться преодолеть перемычку на сдвиг, как говорят техники, смять эту преграду. Выдержит ли верховая перемычка эту ледовую атаку Волги? Река очищается ото льда, и целиковая перемычка «становится под напор» паводковых вод Волги. Выдержит ли она?

Высокие скорости воды, образующиеся у продольной перемычки в результате сужения русла, будут «работать на размыв» каменной и земляной насыпи. Не разрушатся ли борта шпунтовой стенки?[2] Эти и десятки других инженерных проблем ставила сама жизнь, требуя незамедлительного решения.

В январе и феврале в Жигулях стояли сильные морозы. По ночам трещали деревья на горных склонах. Земля, запорошенная снегом, промерзла и стала крепкой как кость. Даже мощные экскаваторы «Уралец» с ковшами для скальных грунтов не могли разгрызть затвердевшую глину, и ее взрывали. В январе и феврале решалась судьба целиковой перемычки, почти километровой насыпи, впервые возводимой в тяжелых, зимних условиях.

Когда Маеслав Сатин познакомился со своими помощниками, то очень удивился, узнав, что он не только старший прораб, но и старший по возрасту. И Георгий Андрианов и Эдуард Ратнер — прорабы, старшие десятники Иван Суриков, Владимир Рядов и Татьяна Кондрахина — все они были моложе 26 лет. Идея создания комсомольско-молодежного прорабства возникла на первом же техническом совещании. Еще осенью Сатин и его товарищи решили досрочно закончить перемычку ко Дню Советской Армии, и первые пятитонные самосвалы, накатывая дорогу, начали взбираться на бугристый берег Волги.

Вся сложность создания земляной перемычки в холодные месяцы состояла в том, чтобы суметь не допустить промерзания грунта. Уже в железных кузовах самосвалов глина быстро покрывалась первой, еще хрупкой коркой. От влажного грунта на морозе подымался пар, застилавший глаза. Даже днем приходилось работать точно в тумане.

К морозам прибавился снегопад. Горы и Волга тонули в белой снежной пурге. Снег стал бедствием. Он покрывал дамбу толстым слоем, его убирали, он падал снова и снова, грозя попасть в тело перемычки и испортить насыпь. Борьба со снегом шла часами, а иногда и сутками, измучив людей до предела.

Особенно уставал Сатин по ночам. Работали при свете фар машин, прожекторов, разрывающих белую мглу. Земля, оставленная в покое хотя бы на час, смерзалась в комья, которые невозможно было разбить и ломом. По гребню дамбы Сатин организовал поток машин; утюжа насыпь, из конца в конец непрерывно двигались бульдозеры, весь берег Волги содрогался от рева моторов.

В марте над Жигулями пронеслись свирепые вьюги. Группу Сатина временно перевели на верховую перемычку, на самый передний край ее, так называемый оголовок, особо укрепленный дополнительными шпунтовыми ячейками. Эти стальные, вбитые в дно реки столбы диаметром в двадцать метров создавали самый мощный и стойкий опорный редут в битве с рекою.

Группа Сатина работала с низовой стороны перемычки, которую наращивали комбинированным способом: земснарядами, впервые в истории гидромеханизации намывающими грунт в зимнее время, и «сухим» методом — грунтом из котлована. Здесь, на середине Волги, особенно неистовствовал ветер. Резкие порывы его сбивали людей с ног, валили в глубокие сугробы. Но все-таки самосвалы с грунтом проходили по узкой колее дороги между высокой шпунтовой стенкой и ледяной кромкой Волги.

А Сатин не переставал думать о своей целиковой перемычке, волнуясь за ее судьбу.

— Вот, Жора, — сказал он как-то своему другу прорабу Андрианову, — товарищ паводок придет, проверит, кто как работал!

— Да, как вода подойдет, побегаем мы с тобой вдоль перемычки, — согласился Андрианов.

— Все-таки она в зимних условиях сделана, — беспокоился Сатин. — Если ее прорвет Волга, котлован затопит за один час.

— А я спокоен. Мы тридцать три смотровых шурфа пробили на дамбе. И ни в одном не обнаружили комков. Монолит! — напомнил Андрианов.

— Это так, друг, а все-таки впереди три тяжелых недели. Пока не минет пик паводка. Это он нас, гидротехников, учит и мучает, мучает и учит, — вздохнул Сатин.

Скоро молодежное прорабство Сатина вновь вернулось к целиковой перемычке, готовя ее к приему паводка — суровому и ответственному испытанию.

Коммунисты, вперед!

Это заседание партийного бюро состоялось в середине апреля, в дни, когда весь район жил и думал только об одном — о судьбе котлована. Коммунисты собирались в продолговатой большой комнате, служившей и местом заседаний и кабинетом секретаря партбюро Петра Дмитриевича Иванова.

Секретарь внимательным и словно испытующим взором встречал каждого входящего и, показывая рукой на свободный стул, в то же время вполголоса разговаривал с уже немолодым инженером Атутиным.

Начальник технического отдела и секретарь цеховой парторганизации 2-го участка Атутин еще в марте на состоявшейся тогда по инициативе коммунистов технической конференции сделал доклад о проблемах разработки котлована в паводковый период. Споры, разгоревшиеся там и послужившие одной из причин этого заседания партбюро, имели краткую, но напряженную предысторию.

Уже в начале весны, когда стали реально ощутимыми трудности, вызванные распутицей, грунтовыми водами и бездорожьем, кое-кто из практических работников стал сомневаться в возможности эффективной работы в котловане.

— При таком напоре Волги образуется большая фильтрация, и с водоотливом будет трудно справиться, — говорили одни.

— Тяжелые экскаваторы типа «Уралец» утонут в забоях, — говорили другие.

— Лучше потерять два месяца, чем поставить технику под угрозу затопления, погубим экскаваторы и потеряем полгода, — пугали третьи.

Атутин предложил наступательный план формированного строительства водопонизительных траншей по всему контуру котлована, ввода в действие шагающих экскаваторов и укрепления защитной целиковой перемычки.

Конференция решила: работы в котловане не приостанавливать ни на один день, грунтовой воде и бездорожью дать самый решительный бой.

Но неуверенность некоторых инженеров, а подчас и панический страх перед распутицей давали себя знать. Об этом и заговорил Иванов, открыв заседание партийного бюро.

— Инженер Биданоков, который сидит напротив меня, — сказал Иванов, глядя на усталое лицо начальника участка, — вчера на диспетчерском совещании как бы мимоходом заговорил о возможности отвода экскаваторов подальше от целика, опасаясь, видимо, прорыва Волги через перемычку. Самая эта мысль свидетельствует о том, что начальник важнейшего участка в сознании своем еще не сжег все мосты к отступлению.

Иванов передвинул на столе бумаги, долгой паузой призывая к особому вниманию:

— Пусть запомнят все! Эвакуироваться мы не собираемся. Экскаваторы останутся на местах. Разговоры маловеров надо пресечь. Теперь у нас два врага: распутица и неуверенность слабовольных людей.

Секретарь поднял трубку телефона и вызвал начальника района:

— Мы решаем важное дело, неплохо бы тебе зайти.

Видимо, Оглоблин ссылался на занятость.

— Неплохо бы тебе зайти, — повторил Иванов, — и захвати начальника автоколонны. Партбюро хочет посмотреть ему в глаза.

Через минуту в комнату вошли Оглоблин и начальник автоколонны.

— Мы, — начал Иванов без всякого вступления, голосом, в котором зазвенели суровые, металлические нотки, — в течение трех дней изучали работу автоколонны, и вот вывод партбюро: на крутом повороте, Дроженко, вы оказались паникером. Трудное положение с дорогами вас не извиняет. Много машин в ремонте, их не хватает на решающих участках. Вольно или невольно вы поддерживаете тех, кто думает, что технику можно остановить.

Высокий, с усталым и растерянным лицом Дроженко горячо заговорил о трудностях.

Партбюро внимательно слушало его, пока он не начал повторяться, растеряв первоначальный пыл оправданий.

— Не там, не там ищете, Дроженко, — укоризненно заметил Иванов. — Провалились потому, что пренебрегли помощью парторганизации, решили, что сделаете все сами, переоценили себя, недооценили силу коллектива.

— Да, я виноват, — признался Дроженко, распахивая черный дубленный полушубок, в котором ему стало жарко. — Виноват, но быстро исправлю положение.

— Не вставайте на путь необоснованных авансов, — тут же предупредил его Оглоблин.

— Легко, легко каетесь, — поддержал его Иванов, — Но вам не вынесли партийного недоверия, еще не поздно исправиться, коммунисты района готовы помочь транспортникам. Товарищи, — обращаясь ко всем, энергично продолжал Иванов, — партийное бюро считает, что наступил момент, когда надо поставить коммунистов на все решающие участки в трудные дни паводка.

— Нас много хвалят, много о нас пишут, — заметил Оглоблин, — плохо, если это закружит головы отдельным товарищам, потому, что с нас еще больше спросят.

— Правильно, — сказал Иванов, — Наши предложения таковы: агитаторы, пропагандисты ежедневно проводят беседы на каждом участке; «боевые листки», местные радиопередачи поведут действенный, прямо-таки пулеметный огонь по всем нашим недостаткам… Кстати, на дверях твоего кабинета, товарищ начальник района, третий день висит сигнал комсомольского поста о беспорядках в тракторном парке. Почему не приняты меры? Упрек не в бровь, а в глаз, Дмитрий Федорович!

Иванов поднял руку, как бы показывая, что партбюро не ждет сейчас оправданий.

— Итак, дорогие друзья… — Иванов поднялся, чтобы подвести итоги совещанию. — Что сейчас главное? Мобилизация людей, боевая политико-воспитательная работа. Решающее направление — котлован. Трудно нам сейчас, да! Но дальше мы идем во второй ярус котлована — ярус водяной, там будет еще труднее. Но пусть трудности боятся нас, большевиков, а не мы их! Коммунисты должны всюду быть впереди! Следующее партбюро соберем после ледохода, когда встанут новые задачи борьбы с паводком.

Ледоход

Волга тронулась после полудня 26 апреля. Сначала было несколько коротких подвижек. Ледовые поля с густым треском проползли немного вдоль берега, наткнулись на преграду верховой перемычки и здесь, точно обессилев в первом приступе, остановились. Часам к 12 солнце нагрело воздух, подул ветер, сдвинув с места приподнятый водой ледовый покров, и Волга тихо и плавно тронулась по всему простору своего огромного русла.

Этот долгожданный миг, по которому уже истосковались на стройке, в котловане так никто и не заметил. Все так же крутились стрелы экскаваторов, с упругостью мячика высоко подпрыгивали цилиндрические бойки копров, заколачивающих в перемычку вторую стенку шпунта, все так же вереницей шли тяжело нагруженные самосвалы и грохотал камень, сбрасываемый на дамбу, чтобы еще на несколько метров приподнять ее гребень. Но ледоход начался, и вместе с ним стройка входила в новый этап своего весеннего бытия.

Известие о ледоходе пришло в штаб района продолжительным, настораживающим телефонным звонком, в трубке чей-то захлебывающийся от волнения голос повторял только одно слово: «Пошла! Пошла! Пошла!»

— Телефонистка, вы слышите? — спросил Оглоблин, рассмеявшись.

Уже через час ледовые поля, точно взяв разбег, пошли сплошным массивом. Проплыли мимо части разрубленных дорог, по которым несколько дней назад ездили. Сейчас еще виднелись рубчатые следы автомобильных шин. Срезанные первым натиском, двигались мимо перемычек полузатонувшие стволы деревьев, бревна, покосившаяся будка и брошенные кем-то старые сани.

Но за этими знакомыми полями надвигались сверху огромные ледовые массивы. Оглоблин, закончив диспетчерское совещание, заторопился к реке, где на перемычке заранее был оборудован деревянный домик с телефонами и рацией — своего рода боевой наблюдательный пункт над Волгой.

Все, что решалось сейчас на переднем рубеже перемычек, все, что делалось в эти несколько тревожных, кипучих и необыкновенных дней, было подготовлено исподволь и заранее по плану, глубоко продуманному в штабе строительства. Теперь этот общий замысел, поражавший смелой новизной, пожалуй, высокой романтикой и энергией борьбы со стихией, начал приводиться в действие.

Чтобы ослабить натиск ледовых полей на защитные барьеры перемычек, еще за неделю до вскрытия реки на четырех аэродромах были забазированы специальные самолеты. Встречая лед еще на дальних подступах к району стройки, авиация по первому сигналу штаба готова была с воздуха дробить большие ледовые поля.

Затем на ближних рубежах Волга попадала в зону густого минометного огня от батарей, расположенных на берегах. И, наконец, с теми ледовыми полями, которым удалось бы прорваться к самым перемычкам, как говорится, в рукопашный бой должны были вступить отряды взрывников, днем и ночью дежурившие на каменистом выступе перемычки.

Но и это было не все. Еще в самом начале весны огромная ледовая площадь Волги, примыкающая к району стройки, была разбита на квадраты и секторы и предварительно заминирована. Это делалось для того, чтобы в начале подвижки разбить массив на ряд полей, ослабить его силу и монолитность сотнями глубоких рваных лунок. Именно здесь в результате массовых подрывов льда река должна была скорее всего очиститься, образовав свободный водоем, огромную «майну», как говорили строители.

Это большое озеро во льду служило как бы широкой водной дорогой для тех ледовых массивов, которые, минуя перемычки, будут устремляться вниз по течению. Еще в Жигулях все выглядело по-зимнему, а на белом просторе реки и в штабе стройки, в горах и на аэродромах можно было видеть строителей, как бы проводивших рекогносцировку местности; они словно перед боем готовились к ледовому натиску Волги.

С правого высокого берега были особенно хорошо видны белоснежная Волга и черные фигурки взрывников, копошащихся у небольших бугорков разрытого льда. Люди стояли на льду, выстроившись в длинные шеренги от берега до берега в интервале примерно ста метров — на таком расстоянии проходили линии разрывов ледяных полей. Взрывники далеко продвигались вверх и вниз по реке, и только в бинокль различались дальние кустики опознавательных знаков на месте заложенных мин.

Скоро начались взрывы. От воздушных волн в каютах земснарядов дрожали стекла иллюминаторов, и точно гром раскатывался по железной палубе судна. Звук немного опаздывал, и еще в тишине на белом поле точно расцветали желтые бутоны первого выплеска, затем темно-табачный столб дыма высоко вырывался в небо, тут же с оглушающим грохотом рассыпаясь фонтаном ледяных брызг.

Гул взрывов на Волге не умолкал все дни апреля. Но в тот памятный полдень, когда ледовые поля подошли к перемычке, все на реке дрожало от яростной, многоголосой дальней и ближней канонады. Гулкое эхо в горах множило этот шум боя с рекой, и бывшие фронтовики, просыпаясь по утрам, подолгу вслушивались в знакомые звуки артиллерийской дуэли.

Борьбой со льдом у самого опасного места, на конце искусственного полуострова перемычки, руководил инженер Михаил Петрович Романов. Он был одним из опытных специалистов по взрывным работам. На неровном плато перемычки, где у самой реки штабелями были сложены ящики со взрывчаткой, виднелись резиновые надувные лодки, багры, лопаты и прямо на плоском камне около белого паруса полевой палатки стоял телефон, находился командный пункт инженера Романова.

Первым защитным барьером на пути надвигающихся полей лежал умно и предусмотрительно оставленный невзорванным большой ледовый треугольник, упирающийся своим основанием в тело перемычки. Это был своего рода естественный ледовый таран, дробивший поля.

На чистой сверкающей бирюзою воде у продольной перемычки дежурили лодки взрывников на тот случай, если большая льдина с рваными желтыми ранами от минометных разрывов создаст затор и остановит всю Волгу.

Это произошло вскоре после начала ледохода. Два взрывника, Николай Солдаткин и Николай Мышляев, оба коренастые, широкоплечие, без кепок, с развевающимися по ветру волосами, быстро вскочили в лодку и, с трудом выгребая против сильного течения, подползли к изломанному краю застывшего ледяного поля. Солдаткин сидел на веслах, а Мышляев, вставив в заряд короткую запальную трубку, поджег папироской и, приподнявшись в лодке, резким движением бросил его на лед. Через несколько секунд воздух потряс резкий взрыв, выплеснув в небо дымную струю, скрашенную огненными прожилками.

Солдаткин и Мышляев пригнулись, спрятав головы, но их окатило холодной водой и ледовой мелочью. Поле с еще одной зияющей раной у кромки воды по-прежнему стояло мертво. Лишь несколько небольших льдин, отколовшись, поплыли вниз, сильно ударив в борт лодки и потащив за собой.

— Ох, и поработает сегодня Солдаткин! — не то сочувственно, не то с восторженной завистью закричал кто-то на перемычке.

Потом смельчаки снова подплывали на лодке к ледовой кромке, бросая пакеты взрывчатки с такой частотой, что казалось, на ледовом поле рвутся густые минные поля. Грохочущая волна разрывов раскатывалась над перемычкой. Края поля уже были густо изрыты голубыми ямами воронок, но льдина все еще не двигалась.

Тогда по команде инженера взрывники и сам Романов с перемычки спустились на лед. Солдаткин шел впереди с лопатой, быстро ощупывая снег перед каждым шагом. Одно неосторожное движение, незамеченная предательская воронка — и люди полетели бы в ледяную воду. Мышляев едва успевал вставлять детонирующие капсюли.

— Берегите головы! Внимание! Осторожно! — кричал Романов, когда взрывники отбегали в сторону.

Наконец, частые толчки раскачали ледовое поле, и оно начало медленно двигаться. Это произошло как раз в то мгновение, когда инженер был близко у берега, Солдаткин лежал на льду, а Мышляев вставлял взрывную трубку в очередной заряд. Опасность быть унесенным на середину реки нарастала с каждой минутой.

— Товарищи, скорее к берегу, вас унесет! — кричали с перемычки.

Но взрывники, казалось, вовсе не торопились. Солдаткин успел сделать еще один взрыв, и огромные льдины, наползая друг на друга с густым, хрустящим шумом, двинулись на крутой берег перемычки.

Движущийся лед занял уже всю площадь реки, когда взрывникам удалось выскочить на берег. С каждой минутой Волга набирала все больший разгон, и страшную, сокрушающую силу ледовых полей уже ничто не могло остановить.

На перемычке дыбились крутые горы торосов. Они ползли в глубь полуострова, вздымаясь все выше и выше, пока точно девятый вал ледяной волны низвергался с грохотом на камни перемычки. Это было волнующее, грозное зрелище!

Река, встретив первую преграду, обрушилась на нее с особой яростью. Но бастион из стали, камня и земли, воздвигнутый в русле реки, стоял незыблемо. Ледовые поля, ударясь о перемычку, вынуждены были отжиматься к середине реки, где у продольного шпунта льдины подхватывались быстриной и кружились здесь в гигантском кипящем водяном котле.

Через несколько часов на выступе перемычки стало тесно. Строители всех специальностей, занятые в котловане, хоть на несколько минут приходили сюда, наблюдали за бесстрашной работой взрывников, фотографировались на фоне кипящей реки, взбирались на торосы с риском провалиться в воду.

Всюду слышались восторженные голоса:

— Это впервые здесь такое!

— Пошла, тронулась Волга-матушка! Какая силища!

— Смотрите, река-то, как бульдозер! Горы льда выворачивает!

— Настоящий ледоход! Во всю ширь! Красота!!

— А перемычка-то наша стоит, как крепость!

Оглоблин с группой инженеров появился как раз в тот момент, когда тронулись ледяные поля и взрывники с зарядами в руках стояли у самой воды, готовые в любую минуту броситься на помощь.

— Пропускаем ледоход, товарищ Оглоблин! — четко отрапортовал Романов, энергичным шагом подходя к начальнику района, и тут же не выдержал официального тона. — Дмитрий Федорович, дорогой, незабываемая картина, но вода-то сразу начала прибывать, прямо на глазах!

— Да, кому зрелище, а кому и тревога, ледоход только начался, а ты смотри, Михаил Петрович, — Оглоблин показал в сторону дороги на перемычку, по которой двигались самосвалы: — Водичка-то подбирается. Дорогу надо подымать!

— Ночью и завтра ожидаем тяжелые льды с верховий, — сказал Романов. — Но мы готовы. С нашей хирургической помощью Волга сбрасывает ледок!

— Да, молодцы, — кратко сказал начальник района. — В котловане уже о вас репродукторы гремят. — Оглоблин широким жестом руки показал на реку: — Вот она, доподлинная строительная романтика! Краше не сыщешь!.. Товарищи, — тут же продолжал он, — благодарю вас за боевую, храбрую работу! Мы только начали, и впереди трудные дни, но сердце мое успокаивается: вижу, со льдом мы справимся.

До позднего вечера не уходили строители с перемычки. Ночью зажглись мощные прожекторы, толстые столбы света скользили по серебрившимся ледовым полям, выискивая трещины, полыньи, холмы заторов. В затихшем воздухе было слышно, как Волга тащит на себе и силится сбросить тяжелый ледовый панцирь, как она шуршит у берегов, точно медленно жует лед, жует и топит…

Не спали до утра и в паводковом штабе и на небольшом ледоколе «Сусанин», который несколько раз, оглашая гудками реку, выходил из-за прикрытий перемычек и тяжелым, тупым носом давил кромку застрявших ледовых полей. Уже на рассвете взрывники увидели большого лося, плывущего на льдине. Сильное тяжелое животное провалилось ногами под лед, но, заметив людей, сделало отчаянное усилие, вырвалось на чистую воду и вплавь ушло в горы. Об этом случае было тотчас передано по телефону, и это развеселило уставших дежурных.

Ледоход продолжался несколько дней. В самый канун первомайского праздника но реке еще плыли мелкие белые льдины с верховий Волги и Камы, издали похожие на пенистые гребни волн. Ледовый напор на перемычку заметно ослабел, и все чаще в разрывах между полями от берега к берегу ходили быстрые буксиры, катера и моторные лодки строителей.

Со дня на день ожидалась задержавшаяся в этом году навигация. Очистилась и русловая часть котлована, там свободно передвигались плавучие паровые копры и краны, баржи и сверхмощный земснаряд, прокручивающий свои механизмы для подводной выемки грунта.

Так благополучно заканчивалась битва со льдом у котлована в районе Жигулей. Подступала «большая вода» паводка.

Большая вода

В начале мая инженер Сатин, погостив несколько дней у матери в Клину, возвращался на стройку. На Волге весна была уже в полном разгаре. Зеленые склоны Жигулей, покрытые сплошным ковром цветов, поражали обилием и богатством ярких красок. Зеленели кряжистые дубки, высокие тополя. Белые тоненькие березки, распушив ветви, точно плавали в нежном лимонно-желтом тумане. Всюду высоко поднялась трава, такая свежая и молодая, какая бывает только в мае после теплых дождей.

«Газик» мчался по асфальтовой дороге, обгоняя красный товарный состав на новом полотне Сызрань — Створ плотины. По всем путям к городу Жигулевску двигались машины с камнем, песком, цементом, деталями механизмов; гудели тракторы, самоходные краны, бульдозеры. Приближение стройки чувствовалось уже за десятки километров.

В город приехали в полдень. Дорога обогнула гору Могутовую и каменный карьер на ней — многоярусный амфитеатр выработок от подножия до курчавой каменной тюбетейки вершины. Узкие ленты дорог, одна над другой, были выбиты в почти отвесном склоне. Весь гигантский белый срез горы — с сотнями забоев а штолен, с похожими издали на черных жуков самосвалами, с гулкой канонадой взрывов в минных скважинах — был наглядным свидетельством титанической работы строителей.

— А половины горы уже нет. Вот так штурм! — с восхищением сказал Сатин шоферу.

Уже отсюда было видно, что поток самосвалов движется к реке и дальше по верховой перемычке к широкому каменному откосу, глубоко вклинившемуся в русло Волги.

— Укрепляем перемычки. Мы отсюда возьмем горы камня, целый Казбек! — сказал Сатин.

За Могутовой машина быстро скатилась с полого склона холма в белостенный городок строителей и нефтяников. Этот город появился здесь вместе с ажурными вышками разведчиков нефти.

Машина подъехала к продолговатому зданию управления, и Сатин первым делом забежал в технический отдел, где работала его жена, инженер-архитектор Людмила Васильевна. В комнате было сильно накурено и толпилось много народу. Сатин не сразу увидел Людмилу Васильевну, сидевшую за большим чертежным столом.

— Как я рада, что ты вернулся именно сегодня, — сказала Людмила Васильевна.

— Мне хотелось встретить День Победы на стройке. Ну, а как вы тут без меня? — спросил Сатин.

— Живем перемычкой. Весь район живет этим.

— Работаешь, видно, много?

Сатин взглянул на груду чертежей, занимавших почти половину стола.

— Да, очень. Хотела бы иногда и меньше сидеть над проектом, да не могу.

Людмила Васильевна осторожно смахнула крошки резинки с белой поверхности широкого ватманского листа, на котором вычерчивала проект нового клуба. Сатин сразу оценил красивый рисунок здания.

— Слава, дорогой мой, — сказала Людмила, — как ты вовремя приехал! Подходит большая вода. И ты мне очень нужен по делу. Надо поговорить о проекте столовой.

— Догадываюсь, — улыбнулся Сатин, — очередная консультация по бетонным работам. Ну, давай, давай! — ласково сказал он и наклонился над чертежами.

Людмила Орлова закончила институт на год раньше своего будущего мужа. Маеслав готовился стать специалистом по бетонным работам, Людмила училась на архитектурном факультете.

Когда Сатин уехал в Куйбышев, Людмила Васильевна еще оставалась в Ленинграде и работала по восстановлению здания Дворца труда. Это было интересное дело, требовавшее историко-архитектурных знаний. Она много времени проводила в архивах и библиотеках, но, как ни увлекала ее эта первая самостоятельная работа, мечтала о стройке в Жигулях.

— Что делать там архитектору, — спрашивали подруги, — просматривать готовые чертежи? Куда приложить творческие силы?

— Да, конечно, основные проекты будут приходить из Москвы и Ленинграда, — соглашалась Людмила, — но жизнь вносит свои поправки. Даже простой авторский надзор за такими гигантскими сооружениями, как здание ГЭС, плотины, шлюзы, многому научит. Какая цена архитектору без школы большого строительства?

Зимой Людмила Васильевна собралась на стройку с намерением устроиться там на постоянную работу.

Жигули в своем белоснежном зимнем наряде сразу же очаровали ее. Еще в институте она занималась живописью, теперь, увидев скованную льдом Волгу, горы, густые леса, подумала о том, как хорошо здесь посидеть за походным мольбертом.

— Как хорошо, что я захватила краски! — сказала она Сатину. — Попробую начать зимой, а уж летом на Волге буду писать обязательно.

Рисовать она начала, как только устроилась в новом поселке на окраине Жигулевска. Там к самому дому подбегала светлая березовая опушка. Солнечные блики серебрили снежную вату сугробов и тонконогие нежные стволы деревьев. Напротив леска виднелась скала каменного карьера, и здесь Людмила Васильевна сделала свои первые этюды, отправила родным в Ленинград. Оттуда писали, что зарисовки не дают полного представления о стройке, просили прислать еще.

— Какой ненасытный интерес к Жигулям! Что же, им целый вагон этюдов отправить? — шутя сказал Сатин. — Видно, придется помочь фотоснимками.

Потом Людмила Васильевна поступила проектировщиком в технический отдел района гидротехнических сооружений.

— Это не в институте — только картинки рисовать, — подзадоривал ее Сатин, — нам нужны зодчие — строители. Город Комсомольск-на-Волге, город Жигулевск, новые поселки вырастут по обоим берегам реки.

— «Только картинки!» — Людмила Васильевна даже обижалась: — Поверхностное у тебя представление об архитекторах!

В канун Нового года, когда в горах гудели метели, Маеслав Сергеевич и Людмила Васильевна отпраздновали свою свадьбу.

Свадьба прошла, как и все свадьбы на стройке, без особых приготовлений, запросто, шумно, немного бестолково и очень весело.

Сначала ездили на машине по льду через Волгу регистрироваться в загс. Оттуда вернулись на правый берег выпить шампанского за счастье молодоженов. Затем шумной компанией отправились на лыжах в горы и там стремглав носились по крутым лесным спускам. К вечеру поехали на левый берег к другу Сатиных — инженеру испанцу Льяносу и на машине долго катались вдоль реки, любуясь строительной панорамой.

Молодожены поселились в одной квартире с Сергеем Феофановичем.

В котлован Сатин поехал во второй половине дня. С утра стояла довольно жаркая погода. Маеслав то высовывал голову в окошко машины, оглядывая знакомые места, то, поворачивая разгоряченное лицо к своему помощнику Георгию Андрианову, расспрашивал его о перемычке, снова и снова повторяя один и тот же волновавший его вопрос:

— Ну, как она? Прошу тебя — подробней. Вспомни все, до мелочей.

Молодой прораб Андрианов, такой же худощавый, высокий и светловолосый, как и Маеслав, оставался на перемычке хозяином.

— Стоит она превосходно. Ты и сам увидишь. Сейчас продолжается интенсивный подъем воды. Река уже подошла к основанию перемычки и поднимается прямо на глазах. Вот послушай последнюю сводку, — Андрианов вытащил из кармана блокнот: — «Девятого мая. На Средней и Нижней Волге продолжается прибыль воды. В ближайшие два-четыре дня пик половодья пройдет около города Горького. У города Куйбышева уровень воды за сутки повысился на 28 сантиметров и вчера был равен 735 сантиметрам. На малых реках нашей области продолжается весенняя прибыль воды». Подумай только: через несколько дней напор воды на верховую перемычку превысит 100 тысяч тонн, и расход воды составит 35 тысяч кубометров в секунду!

Сатин взял блокнот и, быстро просмотрев сводки, тяжело вздохнул.

— Да, страшно подумать, — кивнул Андрианов. — На нашу перемычку навалится вся Волга.

— Должны выдержать! — твердо сказал Сатин.

Когда Сатин спустился в котлован, неожиданно испортилась погода, подул холодный, знобящий ветер. Он все крепчал, пока не достиг силы урагана, разрисовав Волгу белыми барашками волн. Вдруг повалил снег. Мохнатые хлопья густо ложились на яркую зелень травы, серые скалы, бурые глинистые отвалы. Котлован, где столбом вилась сухая пыль, покрылся белой пеленою, ветер засвистал в стальных фермах буровых вышек, и только флаги на стрелах экскаваторов все еще мелькали в буйно снежной метели.

Сатин, резко наклонив корпус, шел против ветра вдоль гребня плотины. Снежная вьюга, налетевшая в мае, словно напоминала о коварной стихии, о неожиданностях, которые таила в себе разбушевавшаяся весенняя Волга.

Скоро сквозь непогоду снова начали пробиваться лучи солнца. Они осветили высокий земляной рубец перемычки, ущелье котлована. А через полчаса снежная крупа исчезла, точно кто-то разом стер ее гигантской метлой.

Жаркое солнце пригрело спину Сатину, который вместе с Андриановым шагал посредине перемычки.

Андрианов показал на пьезометры — приборы, измеряющие уровень воды в теле дамбы. Сейчас было крайне важно знать, как вела себя перемычка под влиянием паводка.

— Конечно, всякая земляная перемычка немного фильтрует воду, но у нас дела идут хорошо, — заметил Андрианов, — на глубине грунт все еще сухой.

— И отлично, — кивнул Сатин, — значит, пока здесь относительно спокойно.

— Интересна работа воды! Взгляни на берег дамбы, — сказал Андрианов, спускаясь к самой реке.

Волга все еще грозно бурлила. Ураган кончился, но резкие порывы ветра плотной, упругой волной ударяли в лицо. Было трудно не только продвигаться вдоль берега, но и разговаривать. Казалось, под ветром раскачиваются вкопанные в дамбу столбы линии высокого напряжения и жалобно стонут провода. Крутые, с лохматыми пенными гривами высокие волны бились о дамбу. Перемычка гудела от непрерывных ударов.

— Словно молотом ухает Волга-матушка, — вздохнул Андрианов. — Силища!

— Прямо морской прибой! Ты не чувствуешь, ветерок отдает солью, — засмеялся Сатин. — Ну, ясная картина, — уже серьезно и озабоченно продолжал он, — стеснили реку перемычками, а она привыкла спокойно жить и плавно, вольно бежать по всей ширине русла. Вот теперь и злится и грызет нашу дамбу.

— Да, это так, — согласился Андрианов, всматриваясь в откосы перемычки, которые на некотором расстоянии были видны и под водой, он резко наклонился и, не удержав равновесия, соскользнул с берега. Его тотчас отбросило назад и едва не сбило с ног ударом волны.

— Ого! — крикнул он, поворачивая к Сатину красное от волнения лицо. — Надо как-то усмирить реку, Слава. Динамические удары воды нарастают!

— Вижу, вижу, — невесело улыбнулся Сатин. — Вот, дорогой Жора, мы об этом раньше не подумали, а теперь придется принимать срочные меры.

Инженеры зашли в маленькую будку прорабов, где у Сатина был полевой кабинет: несколько столов, деревянные скамейки, оставшаяся еще с зимней поры железная бочка, служившая печкой. На стенке висели необходимые чертежные принадлежности, тут же, у окна, стоял топчан с пологим изголовьем, на котором и Сатин и все его помощники спали частенько, оставаясь на ночь, а то и на несколько суток в котловане.

Сатин вытащил из полевой военного образца сумки бумагу и набросал схему перемычки, указав места, где надлежало расположить на воде у самого берега десяток небольших плотиков из бревен. На стройке такие плотики называли бонами.

— Ты видел, как женщины носят воду на коромысле, — сказал он другу. — Кладут в ведра фанерки, чтобы вода не выплескивалась через край. Ну, а нашими плотами мы утихомирим волжские волны.

— Понятно! — Андрианов предложил подвести ближе к берегу свободные плавучие пульповоды, которые качались на воде около земснаряда.

— Да, и плавучие краны и земснаряды — все это своего рода «боны». Они успокаивают поверхность реки, но все-таки надо днем и ночью следить за откосами. И особенно ночью, товарищи, я обращаюсь ко всем строителям перемычки, — сказал Сатин, — беречь плотину пуще глаз своих. Вода! Ведь дай ей незаметно ночью промыть маленькую дырочку, и через три часа вся Волга ворвется к нам в котлован.

Уже к вечеру, когда огромный малиновый шар солнца катился к горизонту, наколовшись там на острую вершинку горы, Сатин встретил на перемычке инженера Щелканова из технического отдела управления строительства. Опытный гидротехник, он был прикомандирован к району и паводковой комиссии для контроля и технической помощи в дни половодья. Щелканов не скрывал своего беспокойства, которое возрастало вместе с подъемом воды, и требовал неусыпной бдительности строителей.

— Маеслав Сергеевич, как ваше настроение? — спросил он Сатина.

— В двух словах — настороженность и внимание!

— Согласен. Положение очень серьезное, товарищи, — сказал Щелканов, хотя они стояли на дамбе вдвоем. — Я сейчас прошел перемычку из конца в конец. И вот поглядите.

Инженер спустился к воде, показывая Сатину на едва заметные, но длинные трещины в земляном откосе перемычки, В одном месте под воду даже обвалилась часть насыпи.

— Здесь была речушка, откосы получились круче, — пояснил Сатин.

— Вот в том-то и дело, — подхватил инженер. — Поэтому сильнее бьют волны, вода размывает откосы. Необходимо укрепить этот участок.

— Самосвалы не доберутся к самой воде, — заметил Сатин, — может быть, помогут гидромеханизаторы.

— Безусловно. Земснаряд с этого и начнет свою весеннюю кампанию. На «большой воде» никогда еще не работали земснаряды. Это будет для них и опыт и первое испытание.

— Ну, ничего! Главное, чтобы не было сквозных прососов в теле перемычки, — сказал Сатин, успокаивая инженера. — Не надо волноваться, Василий Иванович.

— Ну, конечно, не надо волноваться. Кто же волнуется, — возбужденно сказал Щелканов. — Я и пришел на перемычку, чтобы успокоиться. Звоните, Сатин, в паводковый штаб, держите нас непрерывно в курсе всех событий.

— Хорошо, — сказал Сатин.

— А теперь давайте еще раз вместе посмотрим перемычку: так-то на душе будет спокойней, — предложил Щелканов, и инженеры двинулись вдоль насыпи по еще скользкой после снега глинистой колее.

С высоты гребня дамбы была хорошо видна широко разлившаяся Волга, «Большая вода» изменила всю картину стройки.

Волга наступала широким фронтом. Она затопила все низины, подмывала и обрушивала глинистые берега, упорно карабкалась в горы, прибрежные полоски лесов стали точно вдвое ниже, погрузясь в мутную бурливую воду.

В русловой части котлована, где под защитой дамбы долго держался толстый черный лед, теперь гуляла волна, и грозные зубчатые стены двух перемычек, продольной и низовой, ушли под воду.

Паводок отодвинул далеко и желтую полоску левого берега. Серый, горбатый, остров Телячий был уже затоплен на три четверти. Лишь на гребне его виднелись белые строения подстанции, складов, мастерских, столовой и полуврытых в землю бараков, где жили строители, ни днем, ни ночью не прекращавшие работы на отрезанном со всех сторон водой острове.

Грозный напор реки все усиливался. Поэтому уже к вечеру штаб района дал распоряжение сверхмощному земснаряду начать дополнительный намыв грунта в опасное место целиковой дамбы. Судно развернулось и выбросило к берегу соединенные в одну линию трубы. Земснаряд словно «прицелился». И почти метровый в диаметре поток жидкой земли, с ревом вырываясь из «мортиры» пульповода, начал быстро укреплять крутой откос плотины.

Штаб района

Мы зашли к Скрепчинскому вместе с Виктором Ивановичем Ющенко, главным инженером правобережного района гидромеханизации.

Ющенко, в прошлом волгодоновец, намывавший земляную плотину на Цимлянском гидроузле, живой, подвижной, острый на язык, с той запоминающейся манерой говорить, в которой веселую, яркую шутку трудно было отделить от иронии, пришел обсудить волнующий всех вопрос о применении в котловане гидромониторов.

Во многих забоях было уже так сыро, что вязнущие в грунте экскаваторы могли быть заменены только гидромониторами, похожими на небольшие приземистые противотанковые орудия с длинными черными стволами. Они выпускали струю воды под большим давлением. Твердая и острая, точно сталь, он ударяла в грудь земляного забоя и крушила грунт.

Земля стонала от ударов водяного меча, белое облако брызг вздымалось вверх и рассеивалось только метрах в десяти от забоя, где кипел мутный, желтый поток воды, увлекавший по лощинке размельченный и размытый грунт.

— Иван Иванович, дорогой, — сказал Ющенко Скрепчинскому, едва переступив порог комнаты. — Рады вам доложить: экспериментальную установку запустили, первые кубики уже поплыли из забоя!

— Вот это приятно! Мы возлагаем на гидромониторы большие надежды. Послушайте, Ющенко, меня пугает только одно, — сказал Скрепчинский, — в котловане и так грязно, и вы будете поливать вовсю. Напрудите там целое озеро.

— А вы знаете анекдот о гидромеханизаторах? — вопросом ответил инженер и, лукаво прищурившись, вытер платком лысеющую голову. — Однажды бог увидел, что какие-то люди мешают воду и сушу, которые он разделял семь дней во время сотворения мира. «Кто это, такие-сякие?» — спросил бог и огорчился. «Гидромеханизаторы», — ответили ему. «Ах, так! — разгневался создатель. — Ну, так пусть они теперь все время в воде возятся и работают не покладая рук».

Скрепчинский улыбнулся, приглаживая расческой серебрящиеся пряди волос.

— А все-таки строителям сухая земля милее всего.

— Иван Иванович, стоячая вода — это просто вода, — возбужденно сказал Ющенко, — а вода, бегущая под напором, — это уже гидротранспорт. Доставим вам землю и к реке и на насыпи, в общем, куда угодно.

— Но не всякий грунт! Очень крепкие пласты вы не возьмете вашим гидроножом, — заметил Скрепчинский. — Мы дадим вам в помощь шагающие экскаваторы: они будут разрыхлять землю.

— Имя этому — комплекс! — провозгласил Ющенко.

— Да, комплексная система выемки грунта, — перебил Скрепчинский, — экскаваторы плюс мониторы, плюс землесосы — систему эту диктует нам паводок.

— Вы копаете, мы водою возим — просто и действенно. Иван Иванович, вот вам моя рука, я в это дело верю, — живо сказал Ющенко. — Только придется нам сломать сопротивление некоторых скептиков.

Инженер встал и возбужденно прошелся по комнате. Видно было, что мысль о комплексной механизации увлекала его, и он, должно быть, уже подыскивал аргументы для спора со своими противниками.

— Вы знаете, Иван Иванович, — сказал он, — я часто думаю о том, что задача инженера — из ряда строительных процессов выбрать наиболее целесообразный, отметая всякие полумеры, приносящие лишь эффективный, временный успех. Сейчас целесообразна комплексная система, что бы там ни говорили люди, боящиеся замочить котлован или утверждающие, что мониторы — это, мол, вчерашний день гидромеханизации.

— А что, есть у вас и такие? — удивился Скрепчинский.

— Эх, Иван Иванович, — вздохнул Ющенко, — скепсис всегда был самым дешевым способом критики.

— И старое иногда становится новым в новой обстановке. Кто же спорит, — сказал Скрепчинский, — да, земснаряды технически выше, но не заведешь же их сейчас в береговую часть котлована, судно не посадишь на землю. Значит, надо привлекать весь арсенал технических средств, смотреть на это дело широко.

— Убедим всех практикой, — засмеялся Ющенко. — Факты — упрямая вещь!

Ющенко все еще находился у Скрепчинского, когда в кабинет главного инженера вошли два представителя «Стальконструкции». Инженеры приехали из Куйбышевского филиала треста, собираясь приступить к подготовительным работам по сооружению большой бетоновозной эстакады. По своеобразному мосту над котлованом мотовозы должны будут перевезти от бетонных заводов к арматуре гидротехнических сооружений миллионы кубометров бетона.

— Еще одни грозные субподрядчики, — шутя сказал Скрепчинский, пожимая руки гостям, чьи сапоги, кепки и брюки носили следы долгой поездки в машине по пыльным дорогам. — И конечно, с ворохом претензий, вопросов, требований!

— Правильно. Мы первые разведчики, — сказал инженер «Стальконструкции», — в Куйбышеве ждут наши рабочие. Готовы выехать в Жигули.

— А вот мы вас принять не совсем готовы, признаюсь откровенно, — заметил Скрепчинский. — Тесновато у нас пока с жильем.

— А когда, на какой стройке было просторно, пока все «в лесах»? В тесноте, да не в обиде, только принимайте поскорей, товарищи, — улыбнулся инженер.

Скрепчинский добавил, что надо посоветоваться с начальником района Оглоблиным, у которого с минуты на минуту должно начаться важное совещание паводковой комиссии.

— Кстати, вам полезно послушать и подышать воздухом стройки, — заметил он.

Оглоблин стоя встретил инженеров, поздравил их с приездом, попросил коротко изложить основные требования.

— Надо нам здесь «садиться», в Жигулях, создать крепкий монтажный участок, и работать с вами, Дмитрий Федорович, и делать большие дела, — сказал инженер «Стальконструкции».

— Ну, и прекрасно, обосновывайтесь и начинайте. Нашего полку, как говорится, прибыло. Рады и будем помогать. Ну, теперь начинаем совещание, — сказал Оглоблин, приглашая всех инженеров, ожидавших в приемной, заходить в кабинет.

Совещание было кратким, потому что все торопились на верховую перемычку, оно было напряженным, ибо с участков поступали тревожные сигналы о разрушающей работе реки.

Оглоблин обрисовал положение. Вода продолжала прибывать. Волга уже подбиралась к основанию шпунтового ряда, ее относительная отметка равнялась 32,40 метра и до основной дороги, идущей с берега на перемычку, оставалось не более полутора метров.

— Если не обгоним Волгу, поднимая насыпь, потеряем дорогу, — сказал Оглоблин.

Инженер Щелканов подтвердил серьезность обстановки. Отстать от реки никак нельзя: подымись Волга быстро на полтора метра — и беды не оберешься!

— Куда же мы в таком случае направим поток автомашин с камнем? Важно, очень важно остановить Волгу около оснований шпунтовой стенки, — сказал Щелканов.

Он несколько раз повторил, что положение на перемычках внушает ему тревогу. Оглоблин спокойно ответил:

— Ты прав, Василий Иванович, камушек придется сыпать, но спокойно и ритмично. От воды уйдем, или мы не укротители рек? — улыбнулся он.

Скрепчинский записал в протокол паводковой комиссии:

— Теперь «целик», — объявил начальник; он обратился к начальнику транспорта всей стройки инженеру Гурарию с предложением завести в речную часть котлована баржу, груженную камнем, и поставить у плотины на случай аварийного прорыва.

Начальник транспорта, инженер с красивой седой головой и лауреатским значком на лацкане пиджака, не был склонен признать необходимость такой меры. Он возразил Оглоблину, и они поспорили:

Г у р а р и й. А что даст баржа с камнем, Дмитрий Федорович?

О г л о б л и н. Камень! Шестьсот тонн! Помилуйте, Роман Самарыч, да сразу завалим проран и остановим воду. Пятьсот мешков с грунтом мы уже заготовили на дамбе.

Г у р а р и й. А что если сложить груду камней на «целике»?

О г л о б л и н. Но в каком месте? Перемычка велика. Нет уж, не скупитесь, нам нужны именно дежурные баржи, которые можно было бы подвести к любому месту дамбы. Шутить с рекой трудно. Волга! Ведь это Волга, Роман Самарыч!

Г у р а р и й. Хорошо, будут вам баржи. (Он кивнул в знак согласия и вдруг мягко и дружески улыбнулся.) А ведь мы, Дмитрий Федорович, в прямом и переносном смысле, «на воду дуем».

О г л о б л и н. Мы с вами опытные гидротехники, привыкшие иметь дело с водной стихией. Разве уверенность в победе исключает предусмотрительность? Нет уж, лучше еще и еще раз продумать!

Кто-то из инженеров вспомнил, что до «пика паводка» осталось немного времени, и, по всей вероятности, он в этом году не будет особенно большим.

— Да, вода не так уж высока, это и без прогнозов теперь видно, — заметил Щелканов.

— Василий Иванович, наконец-то начинаешь успокаиваться, поздравляю! — улыбнулся Оглоблин. — Но оружие, товарищи, складывать рано. Могут быть еще всякие неожиданности. Сейчас нам подадут машины, поедем смотреть перемычки. Вот как взглянешь на волжское раздолье, и голова лучше работает. В общем, борьба наша с Волгой продолжается!

Победа

Пик паводка у Жигулей совпал с одним из воскресных дней конца мая 1952 года. С утра было пасмурно, но тепло. На рассвете прошел дождик, прибив пыль к земле, и воздух над котлованом и рекой казался кристально чистым, прозрачным, только в легкой дымке плавали серые дали берегов и зеленые курчавые вершины гор. Спокойная, особенно величественная в эти дни наибольшего весеннего разлива, Волга плавно катила свои свинцовые воды.

Я шел по гребню дамбы, украшенной многочисленными транспарантами, призывными лозунгами и красными полотнищами флагов. Широкая колея дороги, укатанная машинами, стала ровной и блестящей, точно асфальт. Строители принарядились. Мужчины в лучших костюмах, женщины в ярких летних платьях, оживленно беседуя, гуляли по перемычке у реки, как по любимому проспекту своего города.

— Только бы липы посадить вдоль берега, — мечтательно вздохнул Сатин, — вот была бы красота!

— «Невский», — засмеялась Людмила Васильевна. — Это наш «Невский»! Ну, разве я когда-нибудь думала, что буду с таким удовольствием гулять по обыкновенной земляной насыпи и так гордиться ею?

На верхней перемычке было еще больше отдыхающих строителей. Тут Сатины увидели Оглоблина и Скрепчинского, Иванова, Биданокова, экскаваторщиков из котлована. На каменистом кряже, как на самой передовой линии стройки, полыхало на ветру алое полотнище.

На середине реки бил в лицо свежий ветерок, глухо шумела Волга, огибая плотину и прибрежные каменистые откосы, мокрые от серебристой россыпи брызг.

— Ну что, дружок Сатин, — сказал подошедший Оглоблин, — пришел «товарищ паводок», попугал нас немного, и вот мы его благополучно проводили. А теперь, смотришь, надо засучивать рукава для новых дел.

Мы пошли затем вдоль откоса перемычки, за краем которой Волга заходила в еще затопленную русловую часть котлована, а минуя ее, словно расправив плечи, уже вольно текла по всей ширине. Крепчал ветерок, и река начинала сильнее «дышать», разгуливаясь пенными гребешками волн.

— Вон там, — сказал Сатин, показывая на середину реки, — нам поручено поставить одну из бетонных опор для подвесной канатной дороги. Она перекинется через Волгу с берега на берег. На горе Могутовой работы уже начались.

Прорабство Сатина было занято еще на целиковой перемычке, когда молодому инженеру поручили разработать новый проект организации работ. На самом быстротеке, где, сдавленная перемычками, неукрощенная Волга особенно сильна, Сатин и его друзья должны были вбить в дно реки «ряжи», заполнить их камнем и железобетоном, создав прочную площадку для опоры канатной дороги.

Сатин был уже весь в новом, целиком увлекшем его деле.

— Первый бетонный столб на середине Волги поставит наш молодежный коллектив, — заметил он с довольной улыбкой. — А дальше, надеюсь, будем строить плотину через всю Волгу и здание ГЭС — в общем, все время на первой линии.

— Да, мы с мужем до конца здесь, в Жигулях, — сказала Людмила Васильевна. — А что потом? А потом, Слава, поедем с тобой куда-нибудь на Енисей, на Обь, на Ангару — сибирские реки поворачивать на юг, к пустыням…