2

Северная Миннесота, тридцать девятый год правления куриан

Он вырос среди пасторальных пейзажей озерного края Верхней Миннесоты. Дэвид Стюарт Валентайн родился в одну из бесконечно долгих зим в прочном кирпичном доме на берегу озера Карвер. Поселения, беспорядочно разбросанные в этой местности, уцелели не потому, что активно сопротивлялись нашествию, а потому, что в эти места трудно было добраться. Куриане недолюбливают холод и потому доверяют патрулирование своим полицаям.

Сами Жнецы появляются только летом, как когда-то рыбаки и туристы, приезжавшие на озера с мая по сентябрь.

В первые годы после Поражения миллиарды беженцев пытались найти убежище среди озер и лесов в местности, известной как Пограничные Воды. Они уничтожили здесь одержимых, но будущим партизанам поселенцы в помощи отказали — большинство из них уже сталкивались с упырями и теперь не хотели ничего, кроме покоя.

Пограничными Водами управляла только погода.

Каждую осень поселенцы судорожно собирали урожай и запасали продукты впрок, а затем выпадал снег, и семьи устраивались на зимовку. Летом они уходили в леса, подальше от дорог, и возвращались в дома только после того, как Жнецы снова были вынуждены отступить на юг из-за холода.

Семья маленького Дэвида была из тех, кто пришел в эти места в поисках убежища. В его жилах текла кровь скандинавов, индейцев и даже азиатов, а следы предков можно было отыскать на территории от самого Квебека до Сан-Франциско. Мать Валентайна была красивой и сильной индианкой сиу из Манитобы, а отец — бывшим морским летчиком.

Благодаря рассказам отца мальчик знал о мире больше, чем его сверстники. В то время как другие ребята мечтали о том, чтобы стать пиратами или построить плот и спуститься по Миссисипи, он хотел перелететь на самолете через Тихий океан.

Его детству пришел конец в одиннадцать лет, холодным сентябрьским днем, когда появился первый иней ранней северной осени и семья только вернулась с летней стоянки домой. Один или два патруля продолжали ошиваться поблизости. Судя по следам, найденным Дэвидом позднее, у дома останавливались два грузовика — неповоротливые, воняющие соляркой, которую предпочитали деревенские патрули. Вероятно, от незваных гостей несло еще и алкоголем.

Члены патруля опустошили кладовку, а потом провели остаток утра, насилуя мать Дэвида. Его отец, услышавший с берега озера шум моторов подъехавших грузовиков, был расстрелян на пороге дома, во дворе. Дэвид услышал выстрелы, когда собирал дикую кукурузу. Он поспешил домой с нарастающей страшной уверенностью, что стреляли именно у них.

Парнишка осмотрел подозрительно тихий дом. Все комнаты наполнял запах помидор, которые мать тушила на кухне. Валентайн нашел ее первой, над телом надругались, у женщины было перерезано горло. По злобе или просто по привычке захватчики убили и его маленького брата, который совсем недавно научился писать свое имя, и совсем крошечную сестренку. Дэвид не плакал, отец говорил, что одиннадцатилетние мужчины не плачут. Он обошел дом и нашел отца, лежащего на заднем дворе. Ворона сидела на плече бывшего пилота, и клевала мозги, вытекшие из дыры размером с бейсбольный мяч.

Валентайн пошел к дому падре. Переставлять ноги, шаг за шагом, было трудно, почему-то хотелось просто лечь и уснуть. Затем он увидел знакомую тропинку к дому, служившему для местного населения школой, церковью и публичной библиотекой. Валентайн рассказал священнику о том, что он слышал и видел, а затем предложил проводить туда падре. Священник уложил мальчика в постель в подвале своего дома. Эта комната на несколько лет стала домом Дэвида.

Убитых похоронили вместе. Дэвид бросил первый ком земли в могилу. После похорон, когда разошлись небольшие группки соседей, Дэвид, на плече которого успокаивающе лежала ладонь падре, наконец решился спросить:

— Отец Макс, а их души съели?

Каждый день в школе дети должны были заучивать стих из Библии, пословицу или поговорку. Им даже казалось, что они слишком много записывают и заучивают. Иногда строчки были как-то связаны с уроком, иногда нет. Цитата, выбранная для последнего дождливого дня занятий, имела особенное значение для старших учеников. Этот особый урок можно было бы озаглавить «Факты о смерти». Падре надеялся исправить неверное представление, которое его ученики составили из слухов и легенд, затем заполнить пробелы в знаниях о том, что произошло после Поражения, когда Homo sapiens потерял свое положение во главе пищевой цепочки. Для некоторых младших учеников материал был слишком мрачен, а родители других были против того, чтобы их детям вообще об этом рассказывали, поэтому в последнюю школьную неделю посещаемость была не на высоте.

Падре снова указал на цитату, начиная урок.

Отец Максимилиан Арген был красив. У него были длинные точеные руки и мускулистые плечи. Несмотря на то что за спиной падре были шестьдесят три прожитых года и многие мили пути прочь от Пуэрто-Рико, родины священника, его волосы только начали приобретать оттенок соли, смешанной с перцем.

Этот человек был стеной, за которой могла укрыться небольшая община, и, когда он говорил на собраниях, жители слушали его сильный, мелодичный голос и безукоризненное произношение с тем же вниманием, что и ученики на уроке.

На классной доске было выведено двенадцать слов.

Аккуратным почерком отца Макса с геометрической четкостью было написано: «Чем дальше ты смотришь назад, тем больше ты видишь впереди. Уинстон Черчилль».

Обычно Валентайн слушал с интересом, он любил историю. Но сегодня его взгляд был устремлен в окно, за которым по-прежнему лил дождь и не было никаких признаков того, что он прекратится. Валентайн даже передвинул свою парту под предлогом того, что на него капает, влево, так, чтобы она прижималась к стене прямо под окном. Щербатый белый таз, который стоял теперь на месте его парты, был уже почти полон, и капли, падающие с крыши, звонко булькали, словно расставляя знаки препинания в лекции падре. Валентайн всматривался в дождевые тучи, надеясь разглядеть просвет. Был последний день Полевых Игр, и это значило, что должен состояться забег по пересеченной местности. Если совет отменит Игры из-за непогоды, Валентайн останется там же, где был по прошлым итогам, — на третьем месте.

Молодежь собиралась каждую весну со всех Пограничных Вод, чтобы принять участие в соревнованиях. По традиции их проводили в честь окончания зимовки и начала сезона летнего укрытия.

В этом году Валентайн намеревался получить первый приз. Третье и второе места обеспечивали победителям рукопожатие и возможность поближе рассмотреть трофей того, кто занял первое. Призом для юношей от шестнадцати до восемнадцати были настоящее ружье и пятьдесят патронов для охоты на птиц.

Хорошее ружье значило обильный охотничий сезон. Падре и Дэвиду это бы очень помогло. Падре преподавал практически даром, и Валентайн зарабатывал не больше — он рубил и складывал бесконечные поленницы дров для соседей. Если Валентайн выиграет, они с падре будут есть гусей, уток и фазанов до самого снега.

— Мистер Валентайн, — сказал отец Макс, прервав мысленный пир Дэвида, — пожалуйста, вернитесь к классу. Мы говорим на очень важную тему… о вашем наследии.

— Странно, — прошептал Дойл с задней парты, — что-то я не припомню, чтобы падре говорил тебе, какой ты тупой сукин сын.

Бульк, добавил тазик.

Суставы пальцев мозолистых рук падре хрустнули, когда тот сжал кулаки. Грубые шутки Дойла были так же всем привычны, как вода, капающая с крыши классной комнаты в дождь. Падре, очевидно, твердо решил не обращать внимания ни на то, ни на другое.

Он смотрел только на Дэвида.

— Простите, отец, — сказал Валентайн, придав своему голосу столько раскаяния, сколько может семнадцатилетний юноша.

— Вы можете загладить вину перед классом, рассказав нам то, что вы знаете о пре-сущих.

— Ну, это тебе не долго вещать, — снова раздался шепот сзади.

Падре посмотрел на Дойла.

— Благодарю вас за то, что посвятили два часа своего драгоценного времени, латая школьную крышу, мистер Дойл. Крыша и я безмерно благодарны. Ваше резюме, мистер Валентайн.

Бульк.

Валентайн слышал, как Дойл елозит на стуле.

— Они жили до динозавров, отец. Они создали Врата, которые соединяют планеты. Межзвездное Древо. Куриане так сюда и попали, правда?

Отец Макс поднял правую руку. На ней не хватало большого пальца, а остальные были неправильной формы. Это всегда напоминало Валентайну о корнях дерева, которые не могут решить, в какую сторону расти.

— Вы торопитесь, мистер Валентайн. Вы забрались примерно на шестьдесят пять миллионов лет вперед.

Падре присел на краешек своего стола и окинул взглядом восьмерых старших учеников. В классе должно было быть около сорока человек, если бы на уроки приходили все подростки округи. Но образование, как и выживание, было делом добровольным в неорганизованном мире Пограничных Вод.

Валентайн приготовился слушать долгий рассказ, как обычно, когда падре таким образом усаживался. Остальные ученики не разделяли привилегии жить в одном доме с падре и не знали, что эту манеру он перенял у собственной учительницы. Монахиня из Сан-Хосе сумела разжечь жажду знаний в курящем марихуану подростке, в роли которого Валентайну было так трудно представить падре. Но мысли Валентайна все норовили ускользнуть к играм.

— Мы очень мало знаем об монстрах, о пре-сущих, кроме того, что они появились на Земле раньше, чем все живое, — начал падре. — Я вчера рассказывал вам о Вратах. Нет, мистер Дойл, не о рок-группе из старого мира. Я знаю, мы все думаем о них как о чудовищном проклятии, причине всех наших бед. Все сложилось бы по-другому, если бы они никогда не были открыты. Они были чудесным изобретением, соединяющим планеты Млечного Пути так же легко, как эта дверь соединяет нас с библиотекой.

Мы называем создателей Межзвездного Древа пре-сущими, ибо мы даже не уверены в том, что у них были тела. Вот в чем дело. Они, возможно, и не нуждались в физической оболочке. Но если они имели тела, то большие, судя по тому, что некоторые Врата были не меньше амбара. — Мы знаем, что пре-сущие действительно жили, потому что они оставили Межзвездное Древо и Камни Прикосновения. Камень Прикосновения — это как книга, которую можно читать, просто положив на нее руку. Они не всегда правильно взаимодействуют с мозгом, к сожалению, бывает, что человек сходит с ума от впечатлений, и я этому верю.

Но человек с правильными мыслями, прикоснувшись к такому Камню, способен испытать нечто, что мы можем назвать откровением. Как загрузка информации, про которую я вам рассказывал, говоря о компьютерных технологиях старого мира.

Падре посмотрел в пол и покачал головой. Валентайн знал, что он и любит прошлое, и ненавидит его.

Выпив, падре начинал проклинать несправедливости старого мира, который мог накормить и одеть всех своих детей, но предпочел этого не делать. Далее могли последовать горькие слезы ностальгии по тому, что называлось картошкой из «Макдоналдса», которую нужно было макать в шоколадный коктейль, или о непомерно дорогих сувенирных футболках.

— Пре-сущие жили за счет поглощения энергии, особенной энергии, той, которую производят живые существа. Растения вырабатывают ее в очень малом количестве. Животные, мы в том числе, в большем.

Эта энергия, которую мы называем «жизненной силой», или «аурой жизни», определяется двумя свойствами нашего организма: размером и интеллектом.

Последний преобладает. Корова, несмотря на размер, выделяет меньше жизненной силы, чем обезьяна. Обезьяна «ярче» из них двоих, она «светится», если понимаете.

Вверх поднялась ученическая рука, и падре остановился.

— Вы нам об этом уже говорили, но я так и не поняла, является ли эта самая аура душой или нет? Это и есть душа? — спросила Элейн Ковел. Ей было всего тринадцать, но она была такой умницей, что всегда оставалась на уроках для старших.

— Хороший вопрос, мисс Ковел, — с улыбкой ответил падре, — я хотел бы, чтобы у меня был однозначный ответ. Согласно моим внутренним ощущениям, аура жизни — это не душа. Я думаю, что душа — это то, что принадлежит тебе и Богу, и больше никто не может в это вмешаться. Я знаю, некоторые люди говорят, что это нашими душами кормятся, но мы не знаем точно и не сможем никогда узнать. Я думаю, что аура жизни — это другой, особый, вид энергии, которую мы выделяем, так же как мы выделяем тепло и электромагнитное поле.

Взгляд Элейн застыл, и Валентайн посочувствовал ей. Она тоже была сиротой, Жнецы забрали ее родителей пять лет назад в Висконсине. Элейн теперь жила с теткой, которая едва сводила концы с концами, ткала пледы и чинила пальто. Все ученики замерли.

Как только падре заговаривал о смерти, их обычная оживленность куда-то испарялась.

— Так почему же их больше нет? — спросил другой ученик. — Я думал, что именно эта энергия делает куриан бессмертными.

— Очевидно, наш Создатель решил, что ни одна раса не может существовать бесконечно, вне зависимости от того, насколько продвинуты их технологии.

Когда пре-сущие начали умирать, среди них поднялась паника. Им нужно было все больше и больше жизненной силы, чтобы выжить, и они изничтожили целые планеты, пытаясь помешать неизбежному свершиться. Возможно, именно они поглотили всех динозавров. Эти два события, кажется, совпадают по времени. В конце концов, пре-сущие начали поедать друг друга, но все было бесполезно. Они все равно умерли.

Когда не осталось никого, чтобы поддерживать в порядке Врата, порталы начали закрываться. И так продолжалось тысячи лет. Но осколки знаний пре-сущих и само Межзвездное Древо сохранились, и их нашел новый разум.

Снаружи прокатились раскаты грома, и дождь сильнее застучал по крыше.

— Значит, мы теперь называем пре-сущих курианами? — спросила девушка.

— Нет. Куриане происходят из расы, известной как Ткачи жизни. Они нашли остатки цивилизации пре-сущих и использовали все, что смогли понять. Как варвары, которые захватили Рим. Название — Ткачи жизни — относится к тем представителям расы, которые путешествуют по другим мирам и поселяются там на завоеванных землях, так же как человек, который берет с собой свой скот, зерно и саженцы деревьев, когда переезжает, но готов принять новое, если оно лучше, и Ткачи поступали так же, колонизируя Межзвездное Древо. Они живут долго, очень долго… многие тысячи лет. Есть мнение, что их создали пре-сущие как строителей, но кажется странным, что существа с такой сильной аурой, как у них, могли выжить в период умирания пре-сущих.

Ткачи вновь открыли Врата на нашу Землю примерно тогда, когда человечество выяснило, что еда вкуснее, если ее сначала приготовить. Наши предки боготворили их. Большинство Ткачей довольствовались ролью учителей, но некоторым этого было мало.

Ткач жизни может появиться перед нами в обличье мужчины или женщины, слона или черепахи, если за хочет, поэтому они должны были показаться нашим бедным предкам богами. Им так же легко менять свою форму, как нам переодеваться. Я думаю, они послужили прообразами героев многих старых мифов и легенд.

Ткачи в каком-то смысле усыновили нас. Когда мы стали более образованными, они взяли некоторых в иные миры. Мне говорили, что люди живут на других планетах и сейчас. Если так, я надеюсь, их судьба лучше нашей. Ткачи жизни могли все что угодно вытворять с ДНК. Они могли создавать полезных существ себе на потребу или изменять существующие виды в зависимости от своих запросов. Мы знаем, что им нравилось создавать прекрасных птиц и рыб для украшения своих жилищ. Некоторые до сих пор живут на нашей планете.

Падре улыбнулся.

— Когда-нибудь видели попугая? — спросил он. — Я думаю, они над ним неплохо поработали.

Он помолчал, обдумывая мысль.

Валентайн видел фотографию попугая. Но сейчас единственными птицами, о которых он мог думать, были фазаны, нежные, молодые фазанчики, которые взлетают, бешено хлопая крыльями. Он видел их сквозь прицел своего нового, только что выигранного ружья. Он слышал, что у соседских пойнтеров снова появились щенки, может, ему удастся получить одного.

Падре продолжал говорить.

Дойл, в кои-то веки серьезный, поднял руку:

— Сэр, зачем вы нам об этом рассказываете? Мы о вампирах и всем таком с детства знаем. Может, лучше про то, чего мы не понимаем? Ну какая разница, как это все началось? Нам все равно надо каждое лето прятаться в лесах. И каждую осень пара-тройка семей не возвращается.

Падре нахмурился, и Валентайну показалось, что он стал на десять лет старше.

— Никакой, никакой разницы. Я каждый день думаю о том, что это могло бы изменить. Мистер Дойл, класс, вы молоды, вы всю свою жизнь с этим живете, и это не так давит на вас. Но я помню другой мир. Люди были недовольны им, но сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю о нем как о рае. Почему сейчас я говорю об этом? Посмотрите на цитату на доске. Черчилль был прав. Глядя назад, мы часто можем увидеть будущее. Я рассказываю вам об этом потому, что ничто не вечно, даже те, кто готов на все, чтобы стать бессмертными. Они не бессмертны. Куриане в конце концов погибнут, как погибли пре-сущие.

Однажды старый правитель заплатил за то, чтобы в камне высекли такое изречение, которое останется справедливым навсегда. Мудрейший велел ему высечь слова: «И это пройдет». Но кто исчезнет первыми — мы или они?

Мы не доживем до этого дня, но однажды куриан не станет и Земля снова будет чистой. Если даже больше ничего не запомните, я хочу, чтобы вы унесли с собой это знание и не забывали об этом, куда бы вы ни шли.

Дождь прекратился вскоре после того, как разошлись одноклассники Валентайна. Он быстро вылил дождевую воду из армии тазиков и ведерок, выстроившихся хаотично под дырявой крышей, и направился на кухню.

Отец Макс сидел за изъеденным временем деревянным столом, уставившись на дно пустого стакана.

— Дэвид, когда я об этом рассказываю, мне потом надо выпить. Но одна стопка тянет за собой вторую, а то ей одиноко. Я не должен этого делать. По крайней мере не так часто.

Он поставил кувшин на его привычное место на полке.

— Это отрава, отец. Я бы не стал ею даже крыс травить, слишком жестоко.

Священник поднял голову и посмотрел на Дэвида, который налил себе молока, надоенного утром.

— Разве забег не сегодня? — спросил он.

Валентайн, теперь одетый в линялые джинсовые шорты и кожаную жилетку, проглотил кусок хлеба и запил его большим глотком молока.

— Ага, в четыре или вроде того. Хорошо, что дождь кончился. На самом деле мне пора, если я хочу еще разок пройтись по трассе до гонки.

— Ты по этой трассе с апреля бегаешь, ты ее уже наизусть знаешь.

— Дожди шли, земля теперь другая, опоры не будет. А по холму вверх и вовсе грязь одна.

Отец Макс глубокомысленно кивнул:

— Дэвид, я говорил тебе когда-нибудь, что твои родители гордились бы тобой?

Валентайн промолчал, зашнуривая высокие мокасины.

— Да. В основном после стопки этой вашей отравы. Она вас размягчает.

— В тебе есть все лучшее от них обоих. У тебя быстрый ум и верность отца, а красотой и чувством юмора ты в мать. Она всегда умела сглаживать острые углы. Я хотел бы, чтобы они могли видеть тебя сегодня. Ты знаешь, что мы называли последний школьный день выпускным балом?

— Ага. Я видел фотографии. Дурацкая шляпа и лист бумаги, на котором написано, что ты все знаешь.

Было бы здорово, но я хочу достать для нас то ружье.

Он направился к двери, но обернулся на пороге.

— Вы будете в главной палатке?

— Как же, буду благословлять еду и смотреть как ты получаешь первый приз. Удачи, Дэвид.

Молодой человек открыл скрипучую, в заплатах, дверь-ширму и вдруг увидел двух бородатых мужчин, идущих к дому по тропинке от дороги. Они выглядели так, словно всю свою сознательную жизнь провели в армии. На них была одежда из оленьей кожи и широкополые поношенные шляпы из фетра. Люди несли с собой винтовки в кожаных футлярах, но вид у них был вовсе не жульнический и не задиристый, как у патрульных солдат. В отличие от патрулей, которым куриане доверили поддерживать порядок в Пограничных Водах, эти люди двигались осторожно и тихо.

В их глазах было что-то, заставляющее вспомнить настороженных диких зверей.

— Отец Макс, — позвал Валентайн, не отрывая глаз от странных гостей, — чужие.

Бородачи остановились, обнажив в улыбках желтые от табака зубы. Тот, что был повыше, заговорил:

— Пусть ружья тебя не пугают, парень. Я знал твоих.

Отец Макс шагнул с крыльца на влажную дорожку, протягивая руки к незнакомцам.

— Пол Сэмюэлс, — почти выкрикнул он, обнимая высокого бородача, — ты сюда сто лет не забредал! Кто это с тобой?

— Я Джесс Финнер, сэр. Наслышан о вас, сэр.

Падре улыбнулся:

— Уж не знаю, хорошо это или плохо, мистер Финнер. Знакомьтесь с моим подопечным. Это сын Ли Валентайна и Хелен Сен-Кру.

— Я знал твоего отца, Дэвид, — сказал тот, которого звали Сэмюэлс. Валентайн видел, как воспоминания промелькнули в карих колодцах под морщинистыми бровями. — Весь этот ужас в тот день у вас дома. Я видел тебя после похорон. Мы рыскали четыре месяца, но взяли тех, кто…

— Давай не будем ворошить старое, — прервал его падре.

Валентайн заметил, как они переглянулись, и внезапно потерял всякий интерес как к гонке, так и к ружью.

Падре потрепал его по плечу.

— Мы потом поговорим, Дэвид, честное слово. Иди!

Передай мои извинения собранию в главной палатке и возвращайся как можно скорее. Мы, пожалуй, откупорим одну из бутылок в поленнице, и тебе, возможно, придется укладывать меня в постель.

— Вряд ли! — хохотнул Сэмюэлс.

Падре смерил Дэвида очень серьезным взором, и Валентайн направился вниз по дороге. У него все еще было время пробежать дистанцию в две мили, если он поторопится. Позади трое мужчин какое-то время смотрели ему вслед, затем отвернулись и пошли в дом.

Лагерь встретил его ароматами готовящейся еды.

Общая палатка, стоящая на шести столбах громадина, в которой проходили венчания, крещения, торги и собрания общины в начале каждого лета, была спрятана в небольшой лощинке, окруженной озерами и холмами, во многих милях от ближайшей дороги и подальше от глаз любых патрулей на машинах. Праздник Летнего Укрытия включал в себя игры и соревнования для детей и подростков. Пора свадеб тоже обычно добавляла торжественности.

Взрослые изучали ремесла, соревновались в верховой езде, стрельбе из ружей и луков, а затем каждый вечер жарили шашлыки. Семьи приносили свои, особые, блюда и наслаждались общением, которого были лишены в течение всего года. Когда фестиваль подойдет к концу, люди рассеются по лесам и холмам, чтобы маленькими группами пережидать летнюю жару, в надежде что Жнецы будут прочесывать какую-нибудь другую часть Пограничных Вод в поисках добычи.

К тому времени когда Валентайн подошел к собравшимся, состязание уже казалось ему утомительной обязанностью. Обычно люди, лошади, фургоны и лотки торговцев интересовали его, но сейчас он никак не мог отвлечься от мыслей о двух незнакомцах.

Ленточка и ружье, которое Валентайн мог получить на глазах аплодирующей толпы, представлялись несущественными после встречи с человеком, знавшим его отца.

Валентайн настроился на то, чтобы все-таки пробежать дистанцию. Трасса огибала Березовое озеро.

Обычно грязное и заболоченное к середине мая, в этом году Березовое наполнилось дождевой водой и разлилось почти до поляны, где стояла палатка.

Валентайн кивнул Дойлу и еще паре знакомых из школы. У него было много приятелей, но ни одного близкого друга. Живя вместе с падре, он выполнял массу поручений по дому и школе, которые не оставляли времени для общения. К тому же Валентайн предпочитал книгу шумной компании сверстников и часто чувствовал себя чужаком.

Юноша направился в лес и пошел вдоль двухмильной трассы. Ему нужно было время, чтобы побыть одному и подумать. Валентайн правильно угадал: земля на большом холме на западной стороне озера была скользкой от глинистой грязи.

Он стоял на холме и смотрел поверх дрожащей поверхности воды на общую палатку. Неожиданная мысль появилась в таинственном саду его мозга, там, где росли самые лучшие мысли.

В гонке участвовали пятнадцать мальчиков, хотя далеко не все набрали достаточное количество очков в предыдущих играх, чтобы у них был шанс получить приз. Они были одеты кто во что горазд — от комбинезонов до кожаных набедренных повязок, все юноши были высокие и худощавые, с растрепанными волосами и сильными мышцами.

— На счет «один» готовься, — начал отсчет сенатор Гэфли, внимательно глядя на дрожащих от нетерпения мальчишек, — «два» — на старт, и… вперед!

Через сотню ярдов несколько мальчиков едва не замерли на месте, когда Валентайн, резко свернув вправо, направился к озеру. Он пробежал по длинной косе и с размаху бросился в воду.

Валентайн плыл мощными, жадными рывками, нацелившись на высокий дуб на другом берегу. Изгиб озера в этом месте был около 150 ярдов в ширину, и Дэвид вычислил, что присоединится к остальным как раз тогда, когда они соскользнут с покрытого слоем грязи холма.

И он оказался прав. Вынырнув из воды насквозь мокрым, он оказался впереди Бобби Ройса, который бежал первым и только что показался из леса. На финише под смешанный аккомпанемент приветствий и свистков Дэвид разорвал импровизированную ленту испачканной в грязи грудью. Больше всех свистели, конечно, те семьи, чьи дети принимали участие в гонке. Хмурый сенатор буквально вырвал у него из рук финишную ленту, так, как будто это была оскверняемая священная икона, а не кусок жалкой бечевки.

Остальные мальчики добрались до финиша через две минуты, и начался спор. Некоторые убежденно доказывали, что главное было добраться из пункта А в пункт Б с максимально возможной скоростью, а каким именно путем, по земле или по воде, не имело значения. Большинство выражало мнение, что гонка задумывалась как две мили бега по пересеченной местности, а не заплыв, что сделало бы это совсем другим спортом. Каждая сторона кричала все громче и громче, уверенная в том, что выиграет спор тот, кто всех перекричит. Два старичка, находившие весь скандал чудовищно уморительным, похлопав Дэвида по спине, втиснули в его руку бутылку пива, объявив бесспорнным чемпионом в доселе неведомом виде спорта: доведении сенатора Гэфли до состояния взъерошенной курицы.

В спешке составленная из трех сенаторов комиссия дисквалифицировала Валентайна, но заявила, что ему полагается специальный приз за «инициативность и оригинальность». Валентайн посмотрел, как Бобби Ройс получил ружье и патроны, и вышел из палатки.

Запах шашлыков снова заставил его вспомнить о голоде. Он взял жестяной поднос и положил на него все, что мог унести. Домашнее пиво на вкус оказалось мерзким. Было ли пиво таким же плохим в старом мире?

Но каким-то образом оно подчеркивало вкус пахнущего дымком мяса. Валентайн отыскал сухое местечко под ближайшим деревом, уселся и занялся едой.

К нему подошел один из стариков, хлопавших его по плечу. В руках старик нес лакированный деревянный ящик, а в хорошо натренированных пальцах сжимал две бутылки пива.

— Эй, привет, парень! Не прогонишь?

Валентайн улыбнулся и пожал плечами.

Старик прислонился к стволу дерева.

— Есть уже не больно хочется, сынок. Когда был, как ты, веришь или нет, мог полбычка уговорить. А вот пиво по-прежнему хорошо идет, — сказал он, сделав глоток из бутылки и протягивая другую Валентайну. — Слушай, сынок, ты на них наплюй. Гэфли и все остальные — по-своему хорошие мужики, им просто неожиданности не по нутру. Мы, видишь ли, слишком много неожиданного повидали на своем веку, так что больше не хочется.

Валентайн тоже отхлебнул свежего пива и только кивнул: рот его был занят едой.

— Меня зовут Квинси. Мы когда-то были соседями. Ты тогда такой резвый шкет был. Твоя мама к нам заходила, особенно когда моя Дон последний раз болела.

Цепкая память Валентайна встрепенулась, приходя ему на помощь.

— Я вас помню, мистер Квинси. У вас велосипед был. Вы мне еще давали покататься.

— Да, и у тебя неплохо получалось, особенно учитывая, что у него не было шин! Я его отдал, когда Дон не стало. Переехал к зятю. Но я помню твою мать, она сидела с ней. Говорила с ней. Шутила. Заставляла ее есть. Знаешь, я думаю, что я так и не сказал ей спасибо, даже когда мы ее хоронили…

Старик сделал большой глоток.

— Но это все вода под мостом, как мы раньше говорили. Когда-нибудь видел настоящий мост? А, ну видел, конечно. На старом шоссе. Тот еще стоит. — Старик помолчал, а потом добавил: — Я пришел, чтобы кое-что тебе отдать. Я как увидел тебя, с мокрыми, блестящими волосами, так сразу о твоей матери подумал. И раз эти старые дураки не хотят вручать тебе заслуженный приз, я решил дать тебе его сам.

Он повозился с зеленоватой защелкой на ящике и поднял крышку. Внутри, в специальном углублении из синего бархата, лежал сверкающий пистолет.

Валентайн задохнулся от изумления:

— Ух ты! Вы шутите? Да за него такую цену дадут…

Старик покачал головой:

— Это мой. У твоего отца тоже мог быть такой. Это пистолет старого американского образца. Я его всегда чистил и смазывал. Патронов нет, но девятимиллиметровые найти нетрудно. Я хотел отдать его зятю, но он ничтожество. Продаст за банку пойла.

Так что я принес его сюда, думал поменять на книги или еще что. И вдруг понял, что надо отдать тебе, тебе-то он пригодится. Для охоты не совсем подходит, но для спокойствия на пустынной дороге — как раз. На одиноком пути.

— Вы о чем, мистер Квинси?

— Послушай, сынок. Я стар и состарился потому, что хорошо разбираюсь в людях. У тебя такой вид, будто ты жаждешь чего-то большего, чем глоток пива. Твой отец был таким же. Ты знаешь, что он служил на флоте и обошел весь мир? Ему это подходило. Потом, когда началось это дерьмо, он занимался другими вещами. Он сражался за правое дело, как и падре. Делал то, о чем, может, и матушке твоей не рассказывал. Ты похож на него, тебя надо только подтолкнуть немного. А что тебя подтолкнет, я не знаю.

Валентайн подумал о том, что, может быть, его уже подтолкнули. Он хотел поговорить с Полом Сэмюэлсом, поговорить наедине. Он готов был признаться себе в том, что хочет уйти с ними, когда они соберутся покинуть дом падре.

— Этот мир настолько загажен, что иногда не могу поверить, что все еще в нем живу. Когда что-то идет коту под хвост, можно сделать только две вещи — исправить или смириться. Мы все здесь, в Пограничных Водах, пытаемся смириться, да что там, просто спрятаться от этого кошмара. У нас хорошо получается. Может, не стоило к этому привыкать, не знаю.

Но ведь у нас есть дети, которых надо одевать и кормить. Казалось, что ради них лучше спрятаться и не раскачивать лодку. Но это я, не ты. Ты смышленый парень, твоя выходка на озере доказательство тому.

Тем, у кого есть реальная власть, плевать на нас. А ты живешь у падре и, может быть, понимаешь, что это только вопрос времени. Они обязательно отыщут нас.

И неважно, как далеко мы заберемся в леса. Это война на выживание — или мы, или они. Но воевать — на такое способны немногие.

Дэвид заставил себя проглотить застрявший в горле ком, но справиться с волнением это не помогло. Может ли он просто уйти?

Его тайный план — жить на берегу озера в маленьком домике с книгами и удочками — больше не казался привлекательным и никуда не годился. И все с тех пор, как Сэмюэлс и Финнер рассказали о том, как отомстили патрульным, которые превратили его жизнь в груду искромсанного мяса. Странно, что старый сосед беседовал с ним так, словно был посвящен в его потаенные, еще не сформировавшиеся до конца мысли.

— Вы говорите, что мне нужно уйти, присоединиться к Сопротивлению, бороться за правое дело?

— Пара-тройка мальчишек уходят каждый год. Народ про это помалкивает. Если слух дойдет до патрулей, быть беде. В таких случаях обычно говорят, что «Джо женился и теперь с семьей жены живет около Брейнерда» или что-то подобное. Сенаторы этого не поощряют, но у Гэфли самого дочка убежала два года назад. Письма каждый год приходят, только он их никому не показывает.

Из духа противоречия всем своим видом показывая Квинси, что тот не так уж хорошо разбирается в людях, как ему кажется, Дэвид пожал плечами и сказал:

— Не знаю, что я буду делать, мистер Квинси. Я думал отправиться на Лесное озеро, построить лодку… мне нравится рыбачить. И говорят, там почти никто не живет.

— Конечно, сынок. А лет через двадцать мимо проедет патруль, так же как…

— Эй, — покраснел Валентайн, — это не… несправедливо.

— Но это постоянно происходит. Вот этой весной, на Больших Водопадах. Восемь человек. Как я слышал, на юге еще хуже. Особенно в городах, где спрятаться негде.

Валентайн собирался было сказать, что ему нет до этого дела, но сдержался. Тем сентябрьским днем падре тоже не было никакого дела до одиннадцатилетнего сироты, но он решился взять на себя эту ответственность, поступил так, как поступают порядочные люди.

Вечером встревоженный молодой человек знакомыми тропами спешил к дому падре. В холщовом мешке он нес остатки пиршества и старый незаряженный пистолет, а в голове его проносился вихрь мыслей. Лица людей, животные у общей палатки, берега, холмы и деревья — все наполняло его чувством безопасности. Леса прекрасны, темны, глубоки… Он прошел сразу на задний двор, проверил скот и начал колоть дрова. Это занятие всегда помогало ему привести мысли в порядок, хотя он покрывался липким потом и уставал до дрожи в суставах. С тех пор как жизнь занесла его сюда пять лет назад, он колол дрова не только для падре, но и для нескольких соседей в обмен на сахар или муку. Тяжесть топорища в руке, звук вонзающегося в сухую плоть дерева лезвия помогали ему успокоиться и привести мысли в порядок.

Он сложил дрова в поленницу и вошел в дом. В заполненной табачным дымом библиотеке вокруг пустой бутылки и наполовину пустого кувшина сидели трое мужчин. Небольшой мешочек, полный писем, включая письмо от юной леди по фамилии Гэфли, лежал на исцарапанном столе падре, а гораздо большая кипа писем лежала в мешке одного из гостей, готового к долгому пути на юг. Тот, кого звали Финнер, восхищенно листал замызганное издание под названием «Обнаженные модели через фотообъектив».

— Дэвид, ты пропустил всего лишь скучный обмен последними новостями. И еще более скучное распитие спиртных напитков, — сказал отец Макс, не вставая с облезлого стула. — Ты выиграл гонку?

— Типа того. Не важно.

Он рассказал, как все было. Когда Валентайн дошел до рассказа о дисквалификации, Финнер пренебрежительно фыркнул.

— Расскажите, как вы познакомились с моим отцом, мистер Сэмюэлс.

Сэмюэлс взглянул на падре.

— Просто Пол. Когда я был примерно, как ты, плюс-минус год-два, мы с твоим отцом частенько приезжали сюда с юга, как сейчас с Джессом. Нам нравилось поддерживать отношения со здешними ребятами и с этим старым плутом. Хорошо смоченные занятия философией. Вот как можно это назвать.

Валентайн начал раздачу добычи, принесенной из общей палатки. Гости налегли на еду с энтузиазмом людей, которые провели долгие дни в дороге на подножном корму.

— Вы с ними сражаетесь? С курианами, со Жнецами, с теми штуками, которые они делают? И с патрулями, да?

— Патрулями мы здесь называем полицаев, — вмешался падре.

— Ну, не все сразу, сынок, — ответил Сэмюэлс, — на самом деле мы больше времени проводим, в страхе прячась от них, чем открыто сражаясь. Мы можем нанести пару-другую ударов, там, где у нас поменьше шансов получить сдачи. А в остальное время мы просто пытаемся не умереть с голоду. Приходилось тебе запивать горсть муравьев водой прямо с земли, из следа, оставленного копытом? Спал ли ты когда-нибудь на улице без палатки, под дождем? Носил одну рубашку, не снимая, месяц? Грязно и воняет. Я не только рубашку имею в виду.

Валентайн выпрямился во весь рост, вытянувшись так, чтобы добавить себе еще пару дюймов к своим шести футам:

— Я хочу к вам присоединиться, сэр.

Отец Макс рассмеялся пьяным смехом:

— Я знал, что вы его уговорите!

Через неделю, теплым солнечным днем, падре провожал всю компанию. Он дал Дэвиду старый, пахнущий плесенью гамак. Его можно было использовать не только для отдыха, падре показал, как обмотать вокруг него одежду и повесить через плечо.

Когда остальные новобранцы, собравшиеся со всей округи за последние несколько дней, стали закидывать за спины свой багаж — большинство несло рюкзаки, набитые едой, — Валентайн обнаружил, что ему очень многое нужно сказать падре. Но уже не было ни времени, ни возможности поговорить наедине.

— Да хранит тебя Господь, — сказал священник, в его глазах блестели слезы.

— Я буду писать. Не волнуйтесь обо мне. Джейкоб Кристенсен сказал, что будет помогать вам здесь. Он хочет учить малышню, так что вам не придется…

Падре протянул руку.

— Хорошо, Дэвид, у меня все будет в порядке. Тебе скоро придется думать о более важных вещах, чем о том, как подоить корову или накормить цыплят. Но день, когда я прекращу учить детей читать, наступит, только если я буду лежать в земле.

Сэмюэлс и Финнер тоже подошли пожать руку падре. Как они умудрялись оставаться такими бодрыми, было загадкой для Дэвида. Они все ночи проводили за выпивкой и разговорами, а днем ходили по торговым палаткам и соседним домам. Дэвид по едва заметным лесным тропинкам водил их к семьям, чьи имена стояли на конвертах.

Один из таких визитов особенно запомнился молодому человеку: Сэмюэлс тогда пришел передать пожилой женщине несколько личных вещей ее погибшего сына, который был ему другом. Она, должно быть, предчувствовала беду и не показалась ни удивленной, ни убитой горем и даже не собиралась уходить из дому на лето. В ту ночь в библиотеке они больше пили и меньше смеялись.

Посвящение Валентайна началось в первый же день пути на юг. Сначала он узнал, насколько сильно могут уставать ноги. Ему не раз приходилось проводить целый день шагая, но никогда еще он не нес на своей спине больше сорока фунтов продуктов, воды и вещей да еще и со скоростью, установленной требовательным сержантом.

К ним присоединились другие волонтеры. Одну из них Валентайн знал. Гэбриэлла Чо несколько лет ходила в школу к падре. Густые черные волосы девушки причиняли Валентайну немало страданий, завораживая его, когда он входил в неуклюжую пору полового созревания. В пятнадцать лет из-за работы по дому ей пришлось бросить школу. С тех пор как Валентайн видел ее в последний раз, два года назад, она успела расцвести и превратиться в прекрасную женщину.

— Гэбби, так и ты с нами, — сказал Валентайн, с облегчением осознав, что он наконец-то стал выше ростом, чем девушка с оленьими глазами.

Она посмотрела на него один раз, другой.

— Да, я тоже отправляюсь в долгий путь.

— Мы скучали по тебе. Отцу Максу пришлось задавать свои каверзные вопросы другим. Все изменилось, когда ты ушла.

— Да, все изменилось, — ответила она.

На прочие вопросы Гэбриэлла отвечала так же односложно и опустив глаза. Валентайну пришлось закончить разговор.

В первый вечер они остановились на заросшем травой перекрестке больше чем в дюжине миль на юг от дома падре. Члены отряда разбили лагерь и весь следующий день провели в разговорах. Пока спутники отдыхали, появился солдат, ведя за собой еще четверых новобранцев: двое светловолосых парней были близнецами и отличались гигантским ростом. Валентайну даже показалось странным, что звали их Кайл и Пит, а не Тор и Один.

Дальше на юг и на запад отряд продвигался простыми этапами, простыми с точки зрения людей, которые не назывались Волками. Для Валентайна каждый следующий день оказывался сложнее предыдущего. К тому времени как они добрались до окрестностей Миннеаполиса, группа разрослась до тридцати солдат и больше сотни юношей и девушек.

Лейтенант Скеллен встретил их у лодки, на которой люди партиями должны были переправиться через Миссисипи. На глазу у него была повязка, такая широкая, что ее скорее можно было бы назвать шарфом. Она прикрывала шрам в форме полумесяца. С лейтенантом было еще несколько дюжин рекрутов, таких же подростков с широко распахнутыми глазами, как и люди сержанта. Им было так же неуютно в незнакомых местах и среди незнакомых лиц. После переправы путешественники сделали крюк вокруг Городов Близнецов и направились в пустынные земли, заросшие степной травой. По пути им встретилось стоголовое стадо каких-то животных, каждое из которых напоминало гору меха и кожи. Волки сказали Валентайну, что это бизоны.

— Никакая погода нипочем таким косматым, — объяснил Финнер своим подопечным из Пограничных Вод, — когда начинается метель, бизоны не прячутся в лесу, а встают в круг и пережидают.

Валентайн еще многое узнал по пути на юг. Он научился делать компас, натирая старое двустороннее лезвие бритвы о свою руку. Когда лезвие заряжалось статическим электричеством, он подвешивал его на ниточку в банке из-под консервов, чтобы защитить от ветра. Проболтавшись туда-сюда, маленький кусочек металла находил север, как собака. Новобранцы научились тому, как и где разводить костры, выстраивать защитные барьеры из поленьев, чтобы спрятать огонь и направить тепло в лагерь. Ему рассказали об окопных кострах на большом ветру и о том, как жарить дичь на вертеле не над огнем, а рядом с ним, подставив внизу сковородку, чтобы поймать каждую каплю ценного жира. Валентайн научился делать муку не только из пшеницы, но и из рогоза, и даже из древесной коры. Он толок кору в кастрюле с водой, отделял жилки и оставлял ее отстояться, затем сливал воду и поджаривал мясистый крахмал на палке.

Даже с солью на вкус он был не очень, но Валентайн понял, что может есть практически все что угодно.

Что еще более невероятно — он прибавил в весе, хотя и был голоден от заката до рассвета.

Когда мешки новобранцев пустели, люди останавливались на одиноких фермах и в мелких поселениях, и жители кормили их.

— Нет, сэр, я не могу с ними сражаться, но я могу накормить тех, кто это делает, — объяснил один фермер с козлиной бородкой, передавая мешки бобов и кукурузной муки доброй сотне людей, вставших лагерем на берегу его ручья.

Валентайн учился обращаться с пистолетом. Волки пустили шапку по кругу и собрали около двух дюжин пуль с тех членов отряда, чьи боеприпасы подходили к его пистолету. Некоторые Волки носили по три кобуры с оружием, чтобы иметь больше шансов использовать пули, добытые в бою у погибших. Дэвид сбивал старые банки из-под краски и обветшалые, облезлые дорожные знаки. Во время одного из таких уроков стрельбы Валентайн попытался поговорить с сержантом Сэмюэлсом. Он только что сбил подряд целый ряд алюминиевых банок и очень гордился собой.

— Надо бы тебе попробовать левой рукой, — предложил ветеран.

Эта мысль стерла самодовольную ухмылку с лица Валентайна.

— Почему, сержант?

— Что, если тебя ранят в правую, парень? Если ее тебе только что оторвало? Я знаю, большинство инструкторов говорят, что это потеря времени. А я думаю, что хорошо бы уметь пользоваться и другой рукой. Заставляет и тело, и мозги работать по-другому, не так, как всегда.

Валентайн поставил одну из банок на место, резкий запах бездымного пороха защекотал его ноздри.

Он неловко поднял пистолет на уровень глаз, расставил ноги на ширину плеч. Валентайн сбил банку со второго выстрела.

— Можно? — спросил Сэмюэлс.

Валентайн протянул ему пистолет. Сержант внимательно, профессионально осмотрел его.

— Это твоего отца?

— Нет, сержант. Мне отдал его сосед моих родителей.

Сэмюэлс присвистнул:

— Такое оружие? Оно в отличном состоянии. Этот сосед, должно быть, много думал о тебе, — сказал он, возвращая пистолет Валентайну.

— Скорее, он много думал о моих родителях, — задумчиво сказал Валентайн. Он помолчал, не зная, как сформулировать вопрос: — Вы, кажется, тоже много думали о моем отце. Я ничего не знаю о его жизни до того, когда он встретил маму. Он говорил только, что путешествовал.

Сэмюэлс выглянул из дверного проема сарая. Лагерь был практически пуст. Патруль ушел под руководством лейтенанта, а новобранцы, воспользовавшись свободным временем, стирали и купались в ближайшей речке.

— Да, Дэвид. Я знал его. Мы познакомились не так уж давно, уже после того как небо наполнилось пеплом. Мы встретились в Мичигане вскоре после того как началось все это дерьмо. Я тогда был моложе, чем ты сейчас, мне было лет пятнадцать. Твой отец и я были в таком же отряде: сражались, когда могли, а чаще прятались. Полицейские, военные, несколько ребят из береговой охраны озера Мичиган.

Мы даже форму придумали — к шляпе пришивали, как придется, кусок камуфляжного материала. Господи, какая это была голодная и жалкая банда! — Он покачал головой и продолжил: — Даже когда нам удавалось взрывать грогов, мы не могли в это поверить. Все было как в кино, в научно-фантастическом. Никто ни фига не знал о том, что происходит. Я плакал, кажется, каждую проклятую ночь. Когда взорвалась ядерная бомба, мои родители были в Детройте. Тогда-то я и понял: от слез тебе лучше, да только это ничего не меняет. Слезы высохнут, а ты по-прежнему голоден. И тебе по-прежнему одиноко.

Двое мужчин, обветренный годами взрослый и еще совсем мальчишка, вышли из сарая и смотрели, как садится солнце. Сэмюэлс кивнул Волкам, несущим дежурство по лагерю, и присел на останки зеленого трактора. Пространство под капотом, где когда-то находился мотор, было пусто, только болтались провода.

— Значит, вы оба были Волками? — спросил Валентайн, опустив обязательное «сэр», когда они оба сели.

— Это было потом. Господи Боже, мы не знали, что думать. Какие слухи до нас доходили… Что-то про эксперименты правительства. Что это был апокалипсис и сатана ходил по земле. Людей собирали в лагеря, как в фильмах про фашистов. Существа из космоса. Оказалось, что правда была еще более странной, чем слухи.

Кажется мне, мы пытались добраться до горы Омега. Говорили, что там находились вице-президент с теми, кто остался от правительства и военных начальников. Только вот беда, никто не знал, где эта гора Омега. И тут мы встретили падре.

Падре работал на кого-то по имени Ро. Нет, он не то чтобы бросил Святую Церковь. Он сказал, что Ро — особенный, он посоветует нам, как бороться с этой нечистью. Нам было неинтересно. Он сказал о том, как Ро сидит в безопасном месте с едой, выпивкой, женщинами.

В общем, не помню уж, что он нам наобещал. Никто из нас не заинтересовался. Незадолго до этого нас уже почти заманили в ловушку и чуть не убили такими обещаниями. Но когда падре заявил, что этот Ро знает, что происходит, это нас зацепило. Особенно твоего отца. Некоторые из ребят говорили, что это очередная ловушка, но я пошел с твоим отцом, потому что доверял ему.

Оказалось, что этот Ро — Ткач жизни. Он выглядел как врач из телевизора, такой весь умный и все такое. Думаю, ты знаешь, кто такие Ткачи жизни, ты у падре жил. Он рассказал нам о дверях в другие планеты, о вампирах и жизненной ауре и о том, что гроги были существами, выведенными в лаборатории.

Мы на это не купились. Помню, некоторые наши ребята начали распевать: «Ро, Ро, Ро, кати свою телегу», ну, типа, смеялись над ним. Мы думали, он и падре — парочка полных психов, понимаешь? Он что-то сказал падре, а потом, клянусь Господом, превратился в огромного золотого орла, а вместо крыльев у него горело пламя. Да никто из нас не знал, кричать или в штаны наложить. Я тебе говорю. Твой отец велел нам всем заткнуться и успокоиться, и орел снова превратился в человека.

Поверь мне, после этого мы слушали. Он рассказал нам о группе Ткачей жизни на планете Кур. С помощью Камней Прикосновения они узнали секрет того, как жить, питаясь жизненной аурой. Существам, которые жили около тысячи лет, возможность прожить миллионы, должно быть, показалась соблазнительной, слишком соблазнительной. Они нарушили закон Ткачей жизни, свой моральный кодекс, и начали поглощать ауру. Они пытались стать бессмертными. В интересах науки, прогресса. Согласно тому, что сказал Ро, единственное, чего они достигли, — это превратили свой мир в кошмар. Они стали тем, что мы называем вампирами, существами, которые кажутся нам бессмертными. Они забирают чужие жизни. Эти мерзавцы Ткачи, куриане, стали смертельными врагами всех остальных в своей расе.

Куриане разбили общество Ткачей. Из исследователей и ученых они превратились в нечто холодное и жестокое. Они использовали свои способности для подавления любого сопротивления. Ошеломленные Ткачи могли только закрыть порталы в Кур. Я думаю, это была попытка остановить эпидемию. Но оказалось слишком поздно. Несколько куриан уже сбежали и воспользовались Межзвездным Древом, чтобы атаковать всю цивилизацию Ткачей. Врата закрывались, но это только отрезало Ткачей от мира и помешало им организовать эффективное сопротивление. Они вели себя как люди, которые прячутся в доме от банды убийц, закрывшись каждый в своей комнате, вместо того чтобы сражаться вместе.

Стук копыт несущейся галопом лошади прервал его рассказ.

— Сержант, — отрывисто бросил всадник, влетая в лагерь, — лейтенант говорит, что на востоке отсюда колонна грогов. Направляются сюда. На червоногах. Четыре червонога, двадцать грогов. Не то чтоб прямо за нами идут, но ищут. Ты должен всех собрать и отвести к мосту на трассе сорок один. Если лейтенант не появится до завтра, ты отведешь всех к Круглому роднику.

— Понял, Ваг. Ты теперь поезжай к реке и подними детей. Только потише, не пугай их, как меня.

Курьер молча развернул лошадь и шагом направил ее к реке.

— Черт, но гроги далеко забрались от Омахи. Может, нас кто-то видел у Де-Мойна. Там сейчас живет много полицаев.

Сержант собрал шестерых Волков, которые оставались в лагере, раздал приказания, а потом поманил Валентайна.

— Да, сержант?

Сэмюэлс потянул себя за бороду.

— Валентайн, мы выступаем сегодня вечером. Нам надо держаться старой дороги, потому что я хочу отойти на пару миль южнее грогов, но это значит, что мне нужны разведчики и охрана в арьергарде. У меня мало людей, лейтенант и его группа ушли. Стало быть, ты получаешь, как говорится, повышение на поле боя. Я назначаю тебя главным за арьергард нашей колонны рекрутов. Твое дело следить, чтобы никто не отстал. Сегодня будет темнее из-за туч, так что придется нелегко. К счастью для нас, мы все утро бездельничали. Справишься?

Валентайн выпятил грудь и бодро выпалил:

— Так точно, сэр! — Но нервный пот уже побежал по его спине.

Несколько рекрутов возвращались к старому сараю, обернув вокруг тел мокрые полотенца. Они свернули в лагерь. Обычно крики и проклятия Волков, которые пытались заставить своих зеленых призывников шевелиться, раздавались, скорее, по привычке, но на этот раз все было по-настоящему.

Выступили в сгущающейся темноте. Они были на марше ночью всего лишь один раз, когда огибали Де-Мойн: гроги из Восточной Небраски патрулировали этот район. Хищники могли идти по следу и днем и ночью, они хорошо видели, слышали и прекрасно ориентировались по запаху.

Новобранцы двигались очень быстро. Валентайн прикрывал хвост. Отряд шел пятьдесят минут, потом десять отдыхал. Сержант поддерживал скорость, подходящую разве что для наказания.

Жалобы начались после четвертой остановки на отдых. К шестой было уже плохо. Одна из девушек, по имени Уинслоу, не могла встать на ноги.

— Мои ноги, Вал, — простонала она, сморщившись от боли, — судорога…

— Пить надо было меньше, Уинслоу. Сержант тебя предупреждал. Не ной у меня!

Колонна начала движение. Гэбби Чо, которая держалась неподалеку от Валентайна, задумчиво на него посмотрела. Валентайн махнул ей рукой:

— Иди, мы догоним.

Он начал растирать икры Уинслоу, попытался выпрямить одну ее ногу, но девушка застонала и что-то невнятно выкрикнула.

В ночном воздухе жужжали насекомые.

— Оставь меня, Вал. Когда пройдет, я побегу и догоню вас.

— Не могу, Уинслоу.

Он услышал, как подошли трое Волков из охраны арьергарда. Теперь или никогда.

— Вставай, Уинслоу. Не можешь идти нормально, передвигайся хоть как-нибудь. Я тебе помогу. Это… приказ, — он протянул руку, взял ее за локоть и попытался поднять, — я тебя не понесу. Будешь идти так, как сможешь.

Волки, с винтовками в руках, смотрели на Валентайна, приподняв в изумлении брови. Им ситуация казалась смешной: рекрут, пораженный судорогой, и будущий офицер, пытающийся отдавать приказы хриплым от волнения голосом.

— Что происходит? — спросил Финнер, который тоже был среди этих троих. — Вы двое нашли самое подходящее времечко подержаться за руки при лунном свете.

— Она хочет, чтобы мы ее оставили, — объяснил Валентайн.

— Ну нет, она не хочет, — возразил один из Волков.

— О’кей, Уинслоу, — сказал Валентайн, вытаскивая пистолет, — я отдал тебе приказ.

Слова прозвучали как-то странно.

— А ты не подчиняешься. Я не оставлю тебя. Чтобы тебя нашли… и заставили рассказать о нас и о том, куда мы направляемся?

Что, люди так и в самом деле говорят?!

— Поэтому, я думаю, что должен пристрелить тебя. — Он снял пистолет с предохранителя и зарядил.

— Вал, ты шутишь.

Он посмотрел на Финнера, но тот пожал плечами.

С трудом девушка встала на четвереньки.

— Финнер, смотри, я едва могу ползти!

Пуля Валентайна ударила в грязь в одном футе от ее уха, взметнув мелкие камешки ей в лицо. Девушка моментально вскочила и побежала, а он припустил за ней, оставив позади в темноте трех хохочущих Волков.

В хвосте колонны их встретил Сэмюэлс.

— Господи, сержант, он пытался убить меня, — сказала Уинслоу, рассказывая о произошедшем. Сержант пнул ее в костлявый зад.

— Учти это в следующий раз, Уинслоу. Валентайн! — рявкнул он, со всей силы ударив кулаком о ладонь.

Они дождались, пока все прошли мимо.

— Никогда не стреляй, только в крайнем случае, когда пистолет — это последнее, что у тебя есть против врага. Не потому, что я об этой облажавшейся девке беспокоюсь, а потому, что у грогов слух, как у летучих мышей. Ты меня понял?

— Простите, сержант. Я только подумал, что смогу заставить ее встать. Она сказала, у нее ноги свело.

— В другой раз пинай их в зад, а если не поможет, зови меня.

— Я думал, что согласно вашему приказу я отвечаю за то, чтобы они шли, сэр.

Сержант Сэмюэлс задумался, а затем вернулся к старому, проверенному способу:

— Заткнись, умник. Я тебе не разрешал палить, в кого попало. Давай обратно в колонну. Смотри, чтобы шевелились.

Поравнявшись с арьергардом, Финнер переговорил с сержантом, и Сэмюэлс вернулся в начало колонны.

— Эй, Валентайн, — окликнул его Финнер, подбежав ближе. — Не переживай. Ты пытался сам заставить ее встать, в то время как другой сразу же обратился бы к нам. Не позволяй деду распекать тебя из-за одного выстрела. Когда выстрел один, издалека трудно распознать, откуда он. Да к тому же эта штука не так уж громко стреляет.

— Что он сказал?

— Сказал, чтобы я поменьше думал. Это для парней вроде меня опасно. И кое-что про мою мать прибавил.

Облако в форме гигантской улитки с невероятно огромной ракушкой начало наползать на луну.

— Все равно, я думаю, он за тебя пулю примет, Джесс.

— Да уж точно.

Лейтенант в условленное место не явился. Усталые новобранцы и неутомимые Волки отдыхали четыре часа. На рассвете сержант послал Вага верхом на лошади и трех Волков на разведку на другую сторону двухрядного металлического моста над Миссури. За крутым берегом начинались покрытые лесом холмы.

Все чисто.

Наконец один из Волков арьергарда замахал желтым платком в рощице в миле от дороги.

Сэмюэлс хлопнул Валентайна по спине:

— Пойдем, сынок, тебе стоит посмотреть на это. Все остальные — переходите мост.

Сержант побежал на север, вдоль разрушенной дороги, Валентайн держался рядом.

Они добрались до рощицы. Один из Волков установил подзорную трубу в развилке молодого дуба и направил на дорогу. Валентайн мог рассмотреть какие-то фигуры вдали, но не хотел верить в то, что видел.

Сэмюэлс посмотрел в трубу.

— Должно быть, унюхали нас прошлой ночью. Они не знают точно, сколько нас, поэтому не спешат обратно с докладом. Глянь-ка на это шоу уродов, Валентайн.

Валентайн наклонился к трубе.

Враг.

Обезьяноподобные фигуры сидели верхом на длинном карандаше из плоти. Существо было похоже на сверкающую многоножку с кожей слизняка. Сотни крошечных ног двигались слишком быстро для того, чтобы их можно было разглядеть. Валентайн почему-то подумал о пальцах, бегающих по клавишам пианино. У всадников, которых было всего пятеро, кожа напоминала серую броню, вроде кожи носорога. У них были широкие плечи, как две рукояти топора, сложенные вместе. Свои ружья, старые, добрые кентуккийские винтовки, они держали дулом кверху. Издалека они походили на покачивающиеся антенны. Валентайн задумался о том, смог бы он прицелиться из такого, шести футов в длину, оружия или нет.

— Спереди они еще уродливее. У них однозарядное орудие пятидесятого калибра. Заряжается с казенной части. И они умеют им пользоваться, — уточнил Финнер, — они могут тебе голову снести с расстояния в тысячу ярдов, если ты настолько глуп, что тебя видно и ты не двигаешься.

— Это гроги? — спросил Валентайн, не в силах оторваться от трубы.

Сержант отобрал у него трубу.

— Червоногов тоже забавно валить. Мозг где-то в заднице, почти как у Финнера. Впереди ни черта нет, думаю, кроме рта и пары вкусовых рецепторов. Да вроде тоже, как у Финнера, если задуматься. Ничто, кроме пушки, пожалуй, не остановит червонога, если он на тебя прет. Хорошо, что они немного заторможенные.

— Мы стараемся валить всадников, но у того, кто впереди, обычно большой щит, толстый, как танковая броня, — сказал другой Волк, — надо с боков брать. Вот что точно врагу не пожелаешь увидеть, это как они прут на тебя штук пятьдесят в ряд.

— Что и получилось в битве при Кленовом Холме, — вмешался сержант. — Мы проиграли.

Отряд пересек Миссури в воскресенье и присоединился к сержанту в благодарственной молитве о том, что их долгое путешествие наконец-то почти завершилось.

В следующие несколько дней они совершали короткие перебежки, стараясь держаться в стороне от дорог.

Патрули грогов в свою очередь держались подальше от холмов. Этот пограничный регион и тем и другим был не по душе. Однажды ночью у костра Сэмюэлс рассказал Валентайну еще немного об отце, о том как Ткач жизни по имени Ро создал специальное подразделение для борьбы со Жнецами и их союзниками — Охотников.

— Он сказал нам, что эти твари уже приходили на нашу планету и что его земляки уже учили людей сражаться с ними. Только мы все позабыли. Разве что в легендах что-то осталось.

Ткачи брали определенных людей и делали из них достойных противников тем, кого им предстояло встретить. Ро сказал, что он и сейчас может это сделать, если мы согласимся на сделку. Но это навсегда изменит нас, мы уже никогда не сможем стать такими, как прежде. Твой отец согласился. И убедил нас всех. Это явилось началом многих трудных лет, сынок. Но когда доберемся до Озарка, сам увидишь, что это того стоило.

Лейтенант ждал их у Круглого родника. Офицеры, ответственные за тренировку новобранцев на Свободной Территории Озарк, приветствовали уставшую от долгого пути группу.

Пиршественный стол по случаю их прибытия накрыли тут же, под деревьями. Шестинедельный переход сделал этот пир еще более желанным. Там был свежий хлеб, арбузы размером со свиную голову, мясо откормленных бычков, свиней и кур. Валентайн впервые в жизни съел целый вишневый пирог за один присест. Еще одна группка будущих солдат прибыла на место на день раньше. И теперь молодежь обменивалась историями о своих приключениях с видом настоящих ветеранов.

Гэбби Чо сидела под соснами, с Валентайном. Свежий, чистый аромат напомнил Валентайну Рождество перед гибелью его семьи. Он пробовал одуванчиковый чай со льдом, сладкий, как сироп. Чай, лед — это летом-то — и очевидное изобилие сахара — все было ему в новинку.

— Мы добрались, Дэйви, — сказала Чо.

Обрезав свои длинные черные локоны на второй день марша от Пограничных Вод, сейчас она выглядела старше.

— Я вот думаю, а что дальше? Ты говорил с этими Волками. Знаешь, что будет?

— Да нет, Гэб. И думать могу только о том, чтобы выспаться.

Гэбби казалась неуверенной.

— Почему ты записался?

Валентайн вопросительно посмотрел на нее. На протяжении всего пути на юг Чо уклонялась от личных разговоров. Она вежливо, но решительно отвергала попытки других рекрутов поближе с ней познакомиться.

Дэвид погремел кусочками льда в глиняной кружке, наслаждаясь звуком и тем, как приятно держать в ладонях влажную холодную кружку.

— Ты, наверное, думаешь, что из мести, потому что вся моя семья… Ты знаешь, что случилось, да ведь?

— Да, Дэвид. От ребят в классе. Я однажды спросила падре, но он велел спросить у тебя самого, а я не хотела.

— Дело не в этом.

«Ты уверен?» — промелькнуло в его сознании.

— Я знаю, что отец был с этими Волками. Может, он хотел, чтобы я тоже это делал. Он, должно быть, считал свое занятие важным. Он много лет посвятил этой войне, — Валентайн замолчал, услышав шорох сверху. Белки, привлеченные едой, так активно гонялись друг за другом по веткам, что из-под их коготков летели щепки.

— Я хочу что-то изменить, Гэб. Ясно ж, что все неправильно. Помнишь, как мы читали Джефферсона? Про то, что Создатель дал всем нам неотъемлемые права? Так эти права у нас отняли, даже право на жизнь. Надо что-то с этим делать.

— Так просто?

— Так просто, Гэбби, — он залпом допил холодный чай. — А ты?

— Знаешь, что у меня был ребенок? — выпалила она.

Валентайн проглотил новость в неуклюжей тишине, затем прокашлялся.

— Нет, ты просто исчезла из школы. Я думал, уехала на север с семьей.

— Мы помалкивали об этом. Отец ребенка был патрульным… — она всмотрелась в лицо Валентайна. — Нет, это не то, что ты думаешь. Я знала его. Его звали Ларс. Ларс Йоргенсен, — выдавила из себя девушка, и ему показалось, что она давно не произносила этого имени вслух.

— Он дарил мне подарки. Красивую одежду, обувь.

Мне даже не хотелось спрашивать, откуда он это берет. Догадывалась, что мародерствует в магазинах в Дулуте. Однажды привез мне часы, настоящие, работающие часы. Я заметила, что на них гравировка, хотя он, видимо, пытался ее стереть. Я тогда велела ему больше ничего мне не дарить. А исчез он, когда я сказала ему, что будет ребенок.

— С кем он остался? У твоей мамы или?…

— Скарлатина. Прошлой зимой. Помнишь эпидемию? Вас там тоже задело. Всего… — ее голос сорвался.

— Господи, Гэбби. Прости.

Она вытерла слезы.

— Я слишком много об этом думаю. Говорила с падре. Может быть, я плохо заботилась о ней. Падре свел все к тому, что в округе нет квалифицированных врачей. Или, если врач хороший, у него нет ни оборудования, ни лекарств.

Она вдохнула чистый воздух Озарка.

— Падре сказал, что очень многие люди, которых он знал, смогли пережить такое, помогая другим. Он мне целую лекцию прочитал о том, как нужны сильные тела и здоровый дух, стал говорить о правом деле. Ну, сам знаешь его.

— Не уверен, что знаю. Со мной он так не говорил.

— Я думаю, он знал, что ты уйдешь на юг, когда наступит время, — сказала она с той самой оставшейся со школьной поры улыбкой отличницы, у которой всегда есть правильный ответ. — Мне почему-то хотелось тебе об этом рассказать. Думаю, хоть кто-то здесь должен знать настоящую меня.

К рекрутам обратился капитан Фултон по прозвищу Пароход. Он собрал всех на склоне в кольце деревьев. В этом естественном амфитеатре он объявил рекрутам из Миссури, Южной и Северной Дакоты, что теперь они представляют собой запасной полк. Им выдадут форму. Их вооружат и научат с этим оружием обращаться. Им будут платить. Но пока их основной обязанностью станет выполнение различных работ по всей Свободной Территории. Они будут помогать населению со сбором урожая, ремонтом дорог. И еще они должны учиться порядкам Свободной Территории. Чем лучше они поработают, тем больше будет еды на зиму.

Настроенные на кровавые расправы с врагом рекруты издали недовольный стон. Но Валентайн перекинулся улыбкой с Гэбби. Оружие, форма и нечто, о чем он слышал, но никогда не видел: зарплата. Ему не терпелось начать.


Загрузка...