От тоски проигравшийся Кузька придумал злую забаву: добыл лист бумаги и, собрав арестантов, полушопотом объявляет им:
— Ну, ребята, начинаем любовь крутить, но тес, а то…
— С кем крутить-то?
— С Сенькой.
Сенька, трусливый вор, выдал кого-то, сидит в одиночке и не выходит на прогулки.
Кузька карандашом пишет ему от имени арестантки Насти записку. Узколоб глядит ему под руку и с усмешкой читает:
— «Сеня, ягодка, увидала тебя у окошка и без плачу писать мне нельзя. Так прямо слеза и заливает…»
Ловко…
— Не мешай.
В конце записки Лотошник рисует пронзенное стрелой, похожее на репу, сердце. Под сердцем Кузька старательно пишет:
«Сене от мово сердечка», —
под хохот камеры читает записку, сворачивает ее, перевязывает ниткой и через волчок отдает арестанту-уборщику:
— Передай, да смотри мне…
И опять в камере скучно, тоскливо. Лишь после обеда от двери раздается:
— Кузька! — и из волчка на пол падает сверточек.
В сверточке записка Сеньки и пучок его русых, перевязанных суровой ниткой, волос.
— Ну, тише…
Кузька, подражая дьякону, выпрямляется и начинает:
— Гм, кх, господи, благослови.
«Настенька, письмо твое нарушило мои горькие, несчастные думы. Ты враз влюбилась в меня, потому глаз у меня особенный и судьба фортунит. Жизнь моя потерянная, а из меня мог человек выйти, кабы с блатными не связался. Нащот делов я сильно горячий. В тюрьму прихватили по одному делу, в газетах даже печатали, как в номерах „Якорь“ какие-то взяли у одного больше двух тысяч. Меня пришивают безвинно, ничего я не знаю и отошьюсь, потому не дурак.
Пропиши про свое дело. Я твое письмо целую несчетно раз и под подушку на ночь класть буду…»
— Вот, и есть же еще дураки.
Кузьке противно, но он смеется и потирает руки:
— Так, попал я, значит, в невесты. Ню-ню-ню, Сеня.
А у Сени в конторе деньги есть. Это мы знаем и завтра черкнем ему:
«Сеня, ягодка, ниток выпиши, хочу тебе носочки на вечную память связать».
Потом попросим его прислать бельишко постирать, платочков для вышивки купить. А там и до полиции дойдем и вывернем его, жабу, шиворот-навыворот…