Пятая камера

VIII

— Ну, что, помогла молитва?

Обрубок тоскливо машет рукой.

— Вот видишь, — соболезнует Узколоб. — Говорил я, возьми молитву у Кузьки и у надзирателя. Одна мимо, другая, гляди, зацепила бы.

— Значит, молитва надзирателя может помогать? — подбегает Кузька. — Пьет он нашу кровь, собакой стоит над нами, а молитва его может помогать?

— Я… да ты стой, я говорю, надо бы на случай взять…

— На случай! Тоже арестанты! Вы настоящих арестантов и не видали. И ты гляди у меня! — грозит Кузька Обрубку. — Не вертись. Какую молитву брал у меня?

— Известно, чего уж.

— Нет, ты стой. Ты говори. За ускорение дела брал?

Ага! Следователь дело закончил? А ты что, за семь фунтов сахару хотел выйти на волю? Я тебя насквозь вижу: не помогла, мол, молитва, платить не станут

— Заплачу, подавись!

— У меня глотка большая, а ты не заплати только…

— Трясусь весь.

— Трясись! Ну, трясись! — зеленеет Кузька и бьет Обрубка по уху. Трясись! Думаешь, карцера боюсь?

На, подхватывай!

Обрубок кидается на Кузьку. Арестанты спинами заслоняют волчок. Обрубок хочет схватить Кузьку, а тот извивается и наносит ему удар за ударом. Дверь вздрагивает, и все отбегают от нее:

Надзиратель распахивает дверь и вызывает Обрубка:

— Собирайся до суда на волю.

Избитый Обрубок хватает вещи, кричит:

— Кузька, до поверки передачу принесу! — и в пояс всем кланяется. Прощайте, братцы. Спасибо, Кузька!

— Повесься на своем спасибо!

— Не серчай, я живым духом.

Многие глядят на Кузьку и шепчутся:

— Вот ведь как, а?

— Смеялись, а молитва помогла…

Кузька притворяется злым и торжествующе думает:

«Ага, теперь я вас, чертей серых, постригу».