Пятая колонна

Сцена 1

Семь тридцать вечера. Коридор в первом этаже отеля «Флорида» в Мадриде. На двери номера 109 прикреплен лист белой бумаги, на нем печатными буквами надпись: «Работаю, не беспокоить». Две девушки и два бойца в форме Интернациональной бригады идут по коридору. Одна из девушек останавливается и рассматривает надпись.

Идем. Времени и так мало.

Что тут написано?

Вторая пара проходит, не останавливаясь.

А не все ли равно?

Нет, постой, прочти мне. Ну, пожалуйста. Прочти мне по-английски.

Вот еще не хватало. Образованная попалась. К черту. Не стану читать.

Ты не добрый.

А от меня это и не требуется.

Он отступает на шаг и вызывающе смотрит на нее.

Так я не добрый, по-твоему? А ты знаешь, откуда я сейчас пришел?

Какое мне дело, откуда ты пришел? Все вы приходите из каких-то ужасных мест, и опять все уходите туда. Я только просила прочесть мне надпись. Не хочешь — не надо, идем.

Ну давай, прочту. «Работаю, не беспокоить!»

Девушка смеется резким, визгливым смехом.

Надо и мне завести такую надпись.

Занавес

Сцена 2

Занавес сейчас же снова поднимается. Внутренность номера 109. Кровать, возле нее ночной столик, два обитых кретоном кресла, высокий зеркальный шкаф, стол, на столе пишущая машинка. Рядом с машинкой патефон. Электрический рефлектор накален докрасна. В одном из кресел, спиной к лампе, которая стоит на столе рядом с патефоном, сидит с книжкой в руках высокая красивая блондинка. За ней — два больших окна, занавески задернуты. На стене висит карта Мадрида, перед картой стоит мужчина лет тридцати пяти, в кожаной куртке, вельветовых брюках и очень грязных сапогах. Не поднимая глаз от книги, блондинка, которую зовут Дороти Бриджес, говорит нарочито вежливым тоном.

Милый, право же, ты мог почистить сапоги, прежде чем входить в комнату.

Мужчина, которого зовут Роберт Престон, продолжает рассматривать карту.

И, пожалуйста, милый, не води пальцем по карте. Пятна остаются.

Престон продолжает рассматривать карту.

Милый, ты не видел Филипа?

Какого Филипа?

Нашего Филипа.

(все еще у карты). Когда я проходил по Гран-Виа, наш Филип сидел в баре Чикоте с той марокканкой, которая укусила Вернона Роджерса.

А что он делал? Что-нибудь ужасное?

(все еще у карты). Как будто нет.

Ну так еще сделает. Он такой живой, всегда веселый, всегда в духе.

Кстати, дух в баре Чикоте тяжелый.

Ты так бездарно остришь, милый. Хоть бы Филип пришел. Мне скучно, милый.

Не строй из себя скучающую вассарскую куклу[3].

Не ругайся, пожалуйста. Я сейчас не в настроении слушать ругань. А кроме того, во мне очень мало вассарского. Я ровно ничего не поняла из того, чему там учили.

А то, что здесь происходит, ты понимаешь?

Нет, милый. Университетский городок — тут я еще хоть что-нибудь понимаю. Но Каса-дель-Кампо для меня уже совершенная загадка. А Усера, а Карабанчель![4] Просто ужас.

Черт, никак не могу понять иногда, почему я тебя люблю.

Я тоже не понимаю, милый, почему я тебя люблю. Право же, в этом мало смысла. Это просто дурная привычка. Вот Филип — насколько он занятнее, живее.

Вот именно — живее. Ты знаешь, что он делал вчера у Чикоте перед самым закрытием? Ходил с плевательницей и кропил публику. Понимаешь, брызгал на всех. Чудо, что его не пристрелили.

Никто его не пристрелит. Хоть бы он пришел.

Придет. Как только Чикоте закроется, придет.

Стук в дверь.

Это Филип. Милый, это Филип.

Дверь открывается, и входит управляющий отелем. Это смуглый толстенький человечек, страстный коллекционер марок, речь его отличается своеобразными интонациями и оборотами.

Ах, это управляющий!

Как поживаете, мистер Престон, хорошо? А вы, хорошо, мисс? Я только зашел спросить, не найдется ли у вас какой-нибудь провизии, которая не соответствует вашим вкусам. Удобно ли вам, всем ли вы довольны, нет ли жалоб?

Теперь, когда починили рефлектор, все замечательно.

С рефлектором всегда большие затруднения. Электричество — наука, еще не завоеванная рабочими. Кроме того, наш электротехник так сильно пьет, что это нарушает его мозговую деятельность.

Наш электротехник вообще, кажется, не блещет умом.

Он умный. Но — алкоголь. Неумеренное потребление алкоголя. И сразу — полная неспособность сосредоточить мысли на электричестве.

Зачем же вы его держите?

Он прислан профсоюзом. Скажу вам откровенно — большое неудобство. Сейчас в сто тринадцатом, пьет с мистером Филипом.

(радостно). Значит, Филип дома?

Больше чем дома.

То есть?

Затруднительно объяснить в присутствии дамы.

Позвони ему, милый.

Не буду звонить.

Тогда я позвоню. (Снимает телефонную трубку и говорит.) Ciento trece[5]. Алло, Филип? Нет. Лучше вы идите к нам. Пожалуйста. Да. Хорошо. (Вешает трубку.) Сейчас придет.

Предпочтительнее, чтобы не пришел.

До того?

Хуже. Даже трудно представить.

Филип чудесный. Но только он водится с ужасными людьми. Не понимаю зачем.

Я позволю себе прийти в другой раз. В случае, если вам будет доставлен провиант в таком количестве, что образуется избыток, — всегда приму с благодарностью для семейства, постоянно голодного и неспособного считаться с продовольственными затруднениями. Заранее мерси. До свидания. (Выходит в коридор, за дверью чуть не налетает на Филипа. Говорит за сценой.) Добрый вечер, мистер Филип.

Кто-то отвечает веселым басом.

(за сценой). Salud, camarada[6] филателист. Удалось раздобыть какой-нибудь редкий экземпляр?

(негромко). Нет, мистер Филип. За последнее время — преобладание публики из крайне неинтересных стран. Завален пятицентовыми Соединенных Штатов и французскими в три франка пятьдесят. Желательно бы camaradas из Новой Зеландии с корреспонденцией воздушной почтой.

Будут, будут, не беспокойтесь. Сейчас просто временный застой. Обстрелы испугали туристов. Как только поутихнет, наедут делегации. (Вполголоса, серьезным тоном.) Чем вы встревожены?

Всегда небольшие заботы.

Не волнуйтесь. Все улажено.

Тем не менее — продолжаю волноваться.

Не стоит.

Будьте осторожны, мистер Филип.

В дверях показывается Филип, очень большой, очень шумный, в резиновых сапогах.

Salud, camarada Пресный Престон. Salud, camarada Брюзга Бриджес. Как вы тут поживаете? Разрешите представить вам специалиста-электротехника. Входите, camarada Маркони. Что вы стоите за дверью?

Входит очень маленький и совершенно пьяный монтер в грязном синем комбинезоне, альпаргатах и синем берете.

Salud, camaradas.

Salud.

А вот camarada марокканка. Надо бы говорить: та самая camarada марокканка. Большая редкость — марокканская camarada. Она страшно застенчива. Входи, Анита.

Входит марокканка из Сеуты. Она очень смуглая, но хорошо сложена, курчавая, вид у нее вызывающий и отнюдь не застенчивый.

(сдержанно). Salud, camaradas.

Это та camarada, которая укусила Вернона Роджерса. Три недели отлеживался. Вот это зубки.

Филип, милый, может быть, вы наденете на camarada намордник, пока она здесь, а?

Почему оскорблять?

Camarada марокканка училась английскому в Гибралтаре. Чудесное местечко Гибралтар. Там у меня было необыкновенное приключение.

Только не рассказывайте сейчас.

До чего вы мрачны, Престон. Вы тут расходитесь с линией партии. Время вытянутых лиц миновало. Мы переживаем период веселья.

На вашем месте я не стал бы говорить о том, чего не знаю.

Но я не вижу причин ходить с мрачной физиономией. А что, если предложить этим camaradas чего-нибудь прохладительного?

(Дороти). У вас хороший комната.

Очень рада, что вам здесь нравится.

Как так вы не эвакуирован?

А я не уезжаю, и все.

А что вы кушать?

Иногда приходится туговато, но нам присылают консервы из Парижа с дипломатической почтой.

Что с дипломатической почтой?

Консервы, знаете — Civet de lie'vri[7]. Foie eras[8]. Недавно у нас был изумительный Poulet de Bresse[9]. От Буро.

Вы хотел смеяться?

Да нет. Что вы. Мы правда едим все это.

Я ем суп из вода.

Она воинственно смотрит на Дороти.

Ну что? Я вам не нравился? Вы думал, вы лучше меня?

Нисколько. Я, вероятно, много хуже. Престон скажет вам, что я несравненно хуже. Но зачем нам проводить сравнение? Я хочу сказать, сейчас война и вообще, и все мы трудимся ради одного дела.

Я вам буду выцарапать глаза, если вы думал, я хуже.

(умоляюще и очень томно). Филип, прошу вас, займитесь вашими друзьями и развеселите их.

Анита, послушай.

О'кей?

Анита, Дороти очень милая женщина…

Нашем деле нет милая женщина.

(вставая). Camaradas, me voy.

Что он говорит?

Он говорит, что уходит.

Не верьте ему. Он всегда это говорит. (Монтеру.) Camarada, останьтесь.

Camaradas, entonces me quedo.

Что?

Он говорит, что останется.

Вот это дело, приятель. Нельзя же так сразу уйти и бросить нас, правда, Маркони? Camarada электротехник не подкачает.

Зато он уже достаточно накачался.

Честное слово, милый, если ты будешь так острить, я уйду от тебя.

Послушайте. Все время разговор. Ничего, только разговор. Зачем мы тут? (Филипу.) Ты со мной? Да или нет?

Как ты резко ставишь вопрос, Анита.

Хочу ответ.

В таком случае, Анита, ответ будет негативный.

Как? Фотография?

Понимаете связь? Аппарат, фотография, негатив. Правда, она очаровательна? Такая непосредственность.

Зачем фотография? Ты думал, я шпион?

Нет, Анита. Пожалуйста, будь благоразумна. Я просто хотел сказать, что я больше не с тобой. Пока. То есть я хочу сказать, что пока это более или менее кончено.

Нет? Ты не со мной?

Нет, моя красавица.

Ты с ней? (Кивает на Дороти.)

В этом я не уверен.

Да, это еще нужно обсудить.

О'кей. Я буду выцарапать ей глаза. (Подходит к Дороти.)

Camaradas, tengo que trabaiar.

Что он говорит?

Он говорит, что ему пора на работу.

Не обращайте на него внимания. У него вечно такие сумасбродные мысли. Это его ide'e fixe[10].

Camaradas, soy analfabetico.

Он говорит, что он неграмотный.

Camarada, знаешь, — нет, серьезно, если бы мы не учились в школе, все мы были бы такие же. Не расстраивайся, приятель.

(Дороти). О'кей. Ну, я думал, ладно. Не надо ссора. Веселый компания. Да, о'кей. Только одна вещь.

Какая, Анита?

Вы должен снять надпись.

Какую надпись?

Надпись на дверь. Все время работаю — нехорошо.

Такая надпись висит у меня на двери со времен колледжа, и никогда это ничего не значило.

Вы будет снимать?

Ну конечно, она снимет. Верно, Дороти?

Могу и снять.

Все равно ты никогда не работаешь.

Нет, милый. Но я всегда собираюсь. И я непременно закончу статью для «Космополитен», как только чуточку разберусь в том, что происходит.

За окном на улице раздается грохот, затем приближающееся шипение и снова грохот. Слышен стук падающих кирпичей и железа и звон разбитого стекла.

Опять стреляют.

Он говорит это очень спокойно и деловито.

Негодяи!

Он говорит это злобно и взволнованно.

Бриджес, душа моя, откройте-ка окна. Стекол в Мадриде нет, а скоро зима.

Вы будете снимать надпись?

Дороти подходит к двери и снимает надпись, вытаскивая кнопки пилочкой для ногтей. Она отдает листок Аните.

Возьмите себе. И кнопки берите.

Дороти подходит к выключателю и гасит свет. Затем открывает оба окна. Раздается звук, похожий на аккорд гигантского банджо, и приближающийся гул, словно налетает поезд метро или надземки. Затем снова оглушительный грохот, и сыплются осколки стекла.

Вы хороший camarada.

Нет, но я бы хотела быть хорошим camarada.

Вы для меня о'кей.

Они стоят рядом в полосе света, падающей из коридора через открытую дверь.

Если бы окна были закрыты, все стекла разбились бы от сотрясения. Слышно, как вылетают снаряды. Подождем следующего.

Какая мерзость, эти ночные обстрелы.

Сколько длился последний?

Больше часа.

Дороти, мы идем подвал?

Снова аккорд гигантского банджо — с минуту тишина, затем громкий нарастающий гул, на этот раз гораздо ближе, затем оглушительный взрыв, и комната наполняется дымом и кирпичной пылью.

К черту! Я иду вниз.

Эта комната очень удачно расположена. Серьезно. Я не шучу. С улицы я вам показал бы.

Я, пожалуй, останусь здесь. Не все ли равно, где дожидаться?

Camaradas, no hay luz!

Он говорит эти слова громко и почти пророчески, стоя посреди комнаты и широко раскинув руки.

Он говорит, что света нет. Знаете, этот чудак становится страшен. Что-то вроде электрифицированного греческого хора.

Я уйду отсюда.

Тогда будь добр, милый, возьми с собой Аниту и монтера.

Идемте.

Они уходят.

Опять раздается взрыв, на этот раз нешуточный.

(стоит рядом с Филипом и прислушивается к грохоту и звону, последовавшему за взрывом). Филип, здесь в самом деле безопасно?

Здесь не хуже и не лучше, чем в любом другом месте. Серьезно. Безопасно — не совсем то слово; но в наше время безопасность как-то не в ходу.

С вами мне не страшно.

Постарайтесь перескочить через эту стадию. Это самая ужасная.

Ничего не могу поделать.

А вы постарайтесь. Будьте умницей. (Подходит к патефону и ставит мазурку Шопена си-минор op. 33 № 4.)

Они слушают мазурку, освещенные отблеском рефлектора.

Жидковато и очень старомодно, но все-таки очень красиво.

Раздается грохот орудий с горы Гарабитас. Снаряд разрывается на улице за окном, окно ярко освещается.

Ой, милый, милый, милый.

(поддерживая ее). Не можете ли вы называть меня иначе? Вы при мне стольких людей так называли.

Слышны гудки санитарной машины. Потом, в наступившей тишине, опять звучит мазурка.

Занавес

Сцена 3

Номера 109 и 110 в отеле «Флорида». Окна раскрыты, и в них льется солнечный свет. В середине стены, разделяющей оба номера, — дверь, завешанная с одной стороны большим военным плакатом, так что, когда она отворяется, проход остается закрытым. Но отворять дверь плакат не мешает. Сейчас она отворена, и плакат образует нечто вроде бумажного щита между обеими комнатами. Он фута на два не доходит до полу. На кровати в номере 109 спит Дороти Бриджес. На кровати в номере 110 сидит Филип Ролингс и смотрит в окно. С улицы доносится голос газетчика, выкрикивающего названия утренних выпусков: «El Sol»! Libertad»! «El ABC de Hoy»! Слышен гудок проезжающей машины, затем где-то вдалеке тарахтит пулемет. Филип снимает телефонную трубку.

Пришлите, пожалуйста, утренние газеты. Да. Все, какие есть.

Он смотрит по сторонам, потом в окно. Потом оглядывается на висящий на дверях плакат, сквозь который просвечивает утреннее солнце.

Нет. (Качает головой.) Не стоит. В такую рань.

В дверь стучат.

Adelante.

Снова стучат.

Войдите. Войдите!

Дверь отворяется. На пороге управляющий с пачкой газет.

Доброе утро, мистер Филип. Чувствительно благодарен. Доброе утро, доброе, доброе утро. Страшный вечер — вчера, не правда ли?

Теперь все вечера страшные.

Он улыбается.

Дайте-ка мне газеты.

Скверные вести из Астурии. Там очень плохо.

(просматривая газеты). Здесь об этом ничего нет.

Да, но я знаю, что вы знаете.

Допустим. Кстати, когда я переехал в эту комнату?

Вы не помните, мистер Филип? Вы не помните вчерашний вечер?

Нет. Представьте себе — нет. Подскажите мне что-нибудь, может быть, я и вспомню.

(с искренним ужасом). Вы в самом деле ничего не помните?

(весело). Решительно ничего. В начале вечера как будто легкий обстрел. Потом Чикоте. Да. Привел сюда Аниту, просто так, для смеху. Она ничего не натворила, надеюсь?

(качая головой). Нет, нет. Тут не Анита. Мистер Филип, вы совсем ничего не помните про мистера Престона?

Нет. А что случилось с этим мрачным идиотом? Уж не пустил ли он себе пулю в лоб?

Не помните, как вы его выбросили на улицу?

Отсюда? (Не вставая, поворачивается к окну.) И что же — он и сейчас там?

Не отсюда, а из парадного, вчера очень поздно, — по возвращении из Ministerio, после вечерней сводки.

Есть увечья?

Наложили несколько швов.

А вы почему не вмешались? Почему вы допускаете такое безобразие в приличном отеле?

Потом вы заняли его комнату. (Грустно и укоризненно.) Мистер Филип, мистер Филип.

(очень веселым тоном, но несколько смущенный). Сегодня как будто очень хороший день?

О да, день прекрасный. Можно сказать — день для загородных прогулок.

Ну, а Престон что? Знаете, он ведь мужчина довольно солидный. Да еще такой мрачный. Должно быть, отбивался вовсю?

Он теперь в другом номере.

В каком?

В сто тринадцатом. Где вы раньше жили.

А я тут?

Да, мистер Филип.

А это что за гадость? (Глядя на просвечивающий плакат в дверях.)

Это патриотический плакат, мистер Филип. Очень красивый плакат, — написан с большим чувством, только это его изнанка.

А лицо где? Куда ведет эта дверь?

В комнату леди, мистер Филип. Вы теперь в двойном апартаменте, как новобрачная парочка в медовый месяц. В настоящий момент — пришел посмотреть, все ли у вас в порядке, не нужно ли чего. Если что нужно — звоните в любое время. Примите поздравления, мистер Филип. Безусловно, поздравления и даже больше.

Эта дверь отсюда запирается?

Безусловно, мистер Филип.

Так заприте ее и уходите, а мне велите принести кофе.

Слушаю, сэр, мистер Филип. Не нужно сердиться в такой чудный день. (Торопливо и отрывисто.) Буду очень просить, мистер Филип, не забывайте — Мадрид, продовольственные затруднения; если случайно лишние продукты — все равно что: банка консервов, любой пустяк, — дома, знаете, всегда недостаток. Вы не поверите, мистер Филип, в такое время — семья из семи человек — позволяю себе роскошь держать тещу. Заметьте — ест все, что угодно. Все годится. Затем еще сын — семнадцать лет — бывший чемпион по плаванью. Как это называется — брасс. Сложение — вот (жестом показывает исполинскую ширину груди и плеч). Аппетит? Вы просто не поверите, мистер Филип. И тут чемпион. Стоит посмотреть. Это только двое — а ведь всех семеро.

Посмотрю, что там есть. Надо еще перенести все из моего номера. Если кто-нибудь будет меня спрашивать, пусть позвонят сюда.

Чувствительно благодарен, мистер Филип. У вас душа широкая, как улица. В вестибюле вас ждут два товарища.

Зовите их.

Все это время Дороти Бриджес в соседней комнате крепко спит. Она не проснулась во время разговора Филипа с управляющим, только раз или два пошевелилась во сне. Сейчас, когда дверь затворена и заперта, из одной комнаты в другую ничего не слышно.

Входят двое бойцов в форме Интернациональной бригады.

Ну вот. Он ушел.

Как это — ушел?

Ушел от нас, вот и все.

(быстро). Каким образом?

Я вас спрашиваю — каким образом?

Вы что, шутки шутить сюда пришли? (Поворачиваясь ко второму бойцу, очень сухим тоном.) Что это значит?

Он ушел.

А вы где были?

Между лифтом и лестницей.

(1-му бойцу). А вы?

На улице у парадного, всю ночь.

А в котором часу вы покинули пост?

Я не покидал поста.

Обдумайте свои слова. Вы знаете, чем вы рискуете?

Мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь. Он ушел, вот и все.

Нет, милый друг, далеко не все.

Он снимает телефонную трубку и называет номер.

Novente siete zero zero zero. Да. Антонио? Попросите его. Да. Еще не приходил? Нет. Пришлите взять двоих, отель «Флорида», номер сто десять. Да. Пожалуйста. Да. (Вешает трубку.)

Но мы только…

Не торопитесь. Вам еще пригодится ваше воображение, когда придет время рассказывать.

Мне нечего рассказывать. Я вам все сказал.

Не торопитесь. Постарайтесь собраться с мыслями. Садитесь и обдумайте все хорошенько. Помните: он был здесь, в отеле. Он не мог выйти, не пройдя мимо вас. (Берется за газету.)

Оба бойца понуро стоят перед ним.

(Не глядя на них.) Садитесь. Вон кресла.

Товарищ, мы…

(не глядя на него). Не произносите этого слова.

1-й и 2-й бойцы переглядываются.

Товарищ…

(откладывая газету и придвигая к себе другую). Я запретил вам произносить это слово. Оно у вас нехорошо звучит.

Товарищ комиссар, мы хотим сказать…

Не стоит.

Товарищ комиссар, вы должны меня выслушать.

Я вас выслушаю потом. Не беспокойтесь, друг мой. Я вас все время слушаю. Когда вы вошли сюда, вы говорили другим тоном.

Товарищ комиссар, пожалуйста, выслушайте меня. Я хочу сказать вам…

Вы дали уйти человеку, который мне был нужен. Вы дали уйти человеку, который мне был необходим. Вы дали уйти человеку, который пошел убивать.

Товарищ комиссар, пожалуйста…

Пожалуйста — неподходящее слово для солдата.

Я не настоящий солдат.

Раз на вас военная форма, значит, вы солдат.

Я приехал сюда, чтобы сражаться во имя идеала.

Все это очень мило. Но послушайте, что я вам скажу. Вы приезжаете сражаться во имя идеала, но при первой атаке вам становится страшно. Не нравится грохот или еще что-нибудь, а потом вокруг много убитых, — и на них неприятно смотреть, — и вы начинаете бояться смерти — и рады прострелить себе руку или ногу, чтобы только выбраться, потому что выдержать не можете. Так вот — за это полагается расстрел, и ваш идеал не спасет вас, друг мой.

Но я честно сражался. Я не наносил себе никаких умышленных ранений.

Я этого и не говорил. Я только старался кое-что объяснить вам. Но, по-видимому, я недостаточно ясно выражаюсь. Я, понимаете, все время думаю о том, что будет сейчас делать человек, которому вы дали уйти, и как мне опять залучить его в надежное, верное место вроде этого отеля, прежде чем он успеет убить кого-нибудь. Понимаете, он мне был непременно нужен, и непременно живой. А вы дали ему уйти.

Товарищ комиссар, если вы мне не верите…

Да, я вам не верю, и я не комиссар. Я полицейский. Я не верю ничему из того, что слышу, и почти ничему из того, что вижу. С какой стати я буду верить вам? Слушайте. Вы не выполнили задания. Я должен установить, с умыслом вы это сделали или нет. Ничего хорошего я от этого не жду. (Наливает себе виски.) И если вы не дурак, то поймете, что и вам ничего хорошего ждать не приходится. Но пусть вы это и без умысла сделали, все равно. Долг есть долг. Его нужно исполнять. А приказ есть приказ. И ему нужно повиноваться. Будь у нас время, я бы вам разъяснил, что, в сущности, дисциплина — это проявление доброты; впрочем, как показал опыт, я не очень хорошо умею разъяснять.

Пожалуйста, товарищ комиссар…

Если вы еще раз это скажете, я рассержусь.

Товарищ комиссар…

Молчать! Мне не до вежливости — понятно? Мне так часто приходится быть вежливым, что я устал. И мне надоело. Я буду допрашивать вас в присутствии моего начальника. И не называйте меня комиссаром. Я полицейский. То, что вы говорите мне сейчас, не имеет никакого значения. Я ведь отвечаю за вас. Если вы сделали это без умысла, тем лучше. Все дело в том, что я должен это знать. Я вам вот что скажу. Если вы сделали это без умысла, я беру половину вины на себя.

В дверь стучат.

Adelante.

Дверь отворяется, и показываются два штурмгвардейца в синих комбинезонах и плоских шапочках, с винтовками за спиной.

A sus ordenes, mi comandante[11].

Этих двух людей отвести в Сегуридад[12]. Я приду потом допросить их.

A sus ordenes[13].

2-й боец идет к двери, 2-й штурмгвардеец ощупывает его, чтобы проверить, есть ли при нем оружие.

Они оба вооружены. Возьмите у них оружие и уведите их. (1-му и 2-му бойцам.) Счастливого пути. (С иронией.) Желаю вам, чтобы все обошлось.

Все четверо выходят, слышно, как шаги удаляются по коридору. В соседней комнате Дороти Бриджес ворочается в постели, просыпается, зевая и потягиваясь, достает грушу висячего звонка у кровати. Слышен звонок. Его слышит и Филип. В это время в его дверь стучат.

Adelante.

Входит управляющий, он очень взволнован.

Арестовали двух camaradas.

Это очень плохие camaradas. Один, во всяком случае. Другой, может быть, и нет.

Мистер Филип, вокруг вас слишком много случается. Говорю как друг. Мой совет — постарайтесь, чтоб было потише. Нехорошо, когда все время так много случается.

Да. Я тоже так думаю. А что, сегодня действительно хороший день? Или не очень?

Я вам говорю, что нужно делать. В такой день нужно ехать за город и устроить маленький пикник.

В соседней комнате Дороти Бриджес уже надела халат и домашние туфли. Она скрывается в ванной, потом выходит оттуда, расчесывая волосы. Волосы у нее очень красивые, и она присаживается на край постели, поближе к рефлектору, продолжая расчесывать их. Без грима она кажется совсем молодой. Она снова звонит, и в дверях показывается горничная. Это маленькая старушка лет шестидесяти, в синей кофте и в переднике.

Se puede?[14]

Доброе утро, Петра.

Buenos dias[15], сеньорита.

Дороти снова ложится, и Петра ставит на постель поднос с завтраком.

Яиц нет, Петра?

Нет, сеньорита.

Вашей матери лучше, Петра?

Нет, сеньорита.

Вы уже завтракали, Петра?

Нет, сеньорита.

Принесите себе чашку и выпейте со мной кофе. Ну, скорей.

Я выпью после вас, сеньорита. Очень было здесь страшно вчера во время обстрела?

Вчера? Вчера было чудесно.

Сеньорита, что вы говорите?

Ну, право же, Петра, было чудесно.

На улице Прогрессе, там, где я живу, в одной квартире убило шестерых. Утром их выносили. И по всей улице не осталось ни одного целого стекла. Теперь так и зимовать, без стекол.

А здесь у нас никого не убило.

Сеньору можно уже подавать завтрак?

Сеньора больше нет здесь.

Он уехал на фронт?

Ну, нет. Он никогда не ездит на фронт. Он только пишет о нем. Здесь теперь другой сеньор.

(грустно). Кто же это, сеньорита?

(радостно). Мистер Филип.

О сеньорита. Это ужасно! (Выходит в слезах.)

(кричит ей вслед). Петра! Петра!

(покорно). Да, сеньорита?

(радостно). Посмотрите, мистер Филип встал?

Хорошо, сеньорита.

Петра подходит к двери Филипа и стучит.

Войдите.

Сеньорита просит узнать, — вы встали?

Нет.

(у двери номера 109). Сеньор говорит, что он еще не встал.

Пожалуйста, Петра, скажите ему, чтобы он шел завтракать.

(у двери номера 110). Сеньорита просит вас прийти позавтракать, но только там почти нечего есть.

Передайте сеньорите, что я никогда не завтракаю.

(у двери номера 109). Он говорит, что никогда не завтракает. Но я-то знаю, что он завтракает за троих.

Петра, с ним так трудно. Скажите ему, пусть не упрямится и сейчас же приходит, я его жду.

(у двери номера 110). Она вас ждет.

Какое слово! Какое слово! (Надевает халат и туфли.) Маловаты немного. Должно быть, это Престона. А халат симпатичный. Нужно предложить ему, может, продаст. (Складывает газеты, открывает дверь, подходит к двери номера 109, стучит и, не дождавшись ответа, входит.)

Войдите. Ну, наконец-то!

Тебе не кажется, что мы несколько нарушаем приличия?

Филип, ты милый и ужасно глупый. Где ты был?

В какой-то чужой комнате.

Как ты туда попал?

Понятия не имею.

Неужели ты совсем ничего не помнишь?

Припоминается какая-то дичь, будто я кого-то выставил за дверь.

Престона.

Не может быть.

Очень может быть.

Нужно его водворить обратно. Я против подобных грубостей.

Ах, нет, Филип. Нет. Он ушел навсегда.

Страшное слово — навсегда.

(решительно). Навсегда и безвозвратно.

Еще страшнее слово. У меня от него мурмурашки.

Это что за мурмурашки?

Все равно, что мурашки, только хуже. Понимаешь? Когда мерещится что-нибудь очень страшное. То появляется, то исчезает. Ждешь его из-за каждого угла.

И с тобой это бывало?

Еще бы. Со мной все бывало. Самое скверное, что я помню, была шеренга морской пехоты. Вдруг все разом входили в комнату.

Филип, сядь вот здесь.

Филип очень осторожно присаживается на кровать.

Филип, ты должен мне кое-что обещать. Мне не нравится, что ты столько пьешь, и не имеешь никакой цели в жизни, и ничего не делаешь по-настоящему. Я хочу, чтоб ты покончил с этой жизнью мадридского шалопая, — хорошо?

Мадридского шалопая?

Да. Да. И с Чикоте. И с Майами. И с посольствами, и с Misterio, и с Верноном Роджерсом, и с этой ужасной Анитой. Хотя посольства, кажется, хуже всего. Ты больше не будешь, Филип, — хорошо?

А что ж тогда делать?

Все, что угодно. Ты мог бы делать что-нибудь серьезное и приличное. Ты мог бы делать что-нибудь смелое, достойное и хорошее. Знаешь, чем это кончится, если ты будешь слоняться из бара в бар и водить компанию со всеми этими ужасными людьми? Тебя просто пристрелят. На днях одного пристрелили у Чикоте. Это было ужасно.

Кто-нибудь из наших знакомых?

Нет. Просто какой-то несчастный оборванец, который ходил с пульверизатором и всем брызгал в лицо. Он никого не хотел обидеть. Но кто-то рассердился и пристрелил его. Я видела все, и это было очень неприятно. Это случилось так неожиданно, и он лежал на спине, и лицо у него было совсем серое, а еще минуту назад он был такой веселый. Потом два часа оттуда никого не выпускали, и полицейские у всех нюхали револьверы и не разрешали официантам подавать спиртное. Его ничем не прикрыли, и нам пришлось показывать свои документы человеку, который сидел за столиком как раз возле того места, где он лежал, и это было очень неприятно, Филип. Носки у него были такие грязные, и башмаки стоптаны до дыр, а рубашки совсем не было.

Бедняга. Ведь то, что там теперь пьют, это самый настоящий яд. Совершенно теряешь рассудок.

Но, Филип, тебе-то незачем быть таким. И тебе незачем ходить туда, еще пристрелят когда-нибудь. Ты мог бы заняться политикой или какими-нибудь военными делами, — вообще чем-нибудь достойным.

Не искушай меня. Не буди мое честолюбие.

Пауза.

Не рисуй мне радужных перспектив.

А что это еще за выходка с плевательницей у Чикоте? Ты просто нарывался на скандал. Именно нарывался, все говорят.

А с кем скандал?

Я не знаю с кем. Не все ли равно с кем. Ты вообще не должен скандалить.

Я тоже так думаю. Вероятно, и так долго ждать не придется.

Зачем такой пессимизм, милый, сейчас, когда мы только начинаем нашу совместную жизнь.

Нашу… что?

Нашу совместную жизнь. Филип, неужели тебе не хотелось бы поселиться в каком-нибудь местечке вроде Сен-Тропез[16], — то есть вроде прежнего Сен-Тропез, — и жить там долго-долго мирной счастливой жизнью, — много гулять, и купаться, и иметь детей, и наслаждаться счастьем, и все такое? Я серьезно говорю. Неужели тебе не хочется, чтобы все это кончилось? Война; и революция, и все прочее?

А будет у нас «Континентал дейли мейл» к завтраку? И бриоши, и свежее клубничное варенье?

Милый, у нас будет даже яичница с ветчиной, а ты, если хочешь, можешь выписать «Морнинг пост». И все будут говорить нам Messieur-Dame[17].

«Морнинг пост» только что перестала выходить.

Ах, Филип, как с тобой трудно. Мне хотелось, чтоб у нас была такая счастливая жизнь. Разве ты не хочешь иметь детей? Они будут играть в Люксембургском саду, и гонять обруч и пускать кораблики.

И ты будешь им показывать карту. Или нет: лучше даже глобус. «Видите, детки»; мальчика мы назовем Дерек, это самое безобразное имя, какое я только знаю. Ты скажешь: «Видишь, Дерек? Вот это Вампу. Следи за моим пальцем, и я покажу тебе, где теперь папочка». А Дерек скажет: «Да, мамочка. А я когда-нибудь видел папочку?»

Нет, нет. Вовсе так не будет. Просто мы будем жить в каком-нибудь красивом уголке, и ты будешь писать.

Что?

Что угодно. Романы и статьи, а может быть, книгу об этой войне.

Приятная будет книга. Особенно если издать ее с иллюстрациями.

Или ты бы мог подучиться и написать книгу о политике. Я слышала, что книги о политике всегда нарасхват.

(звонит). Не сомневаюсь.

Или ты бы мог подучиться и написать книгу о диалектике. Всякая новая книга о диалектике отлично расходится.

Неужели?

Но, Филип, милый, ты должен прежде всего еще здесь найти какое-нибудь приличное занятие и бросить это невозможное, бессмысленное времяпрепровождение.

Я где-то читал, но до сих пор не имел случая проверить: скажи, правда ли, что, когда американке понравится мужчина, она прежде всего заставляет его от чего-нибудь отказаться? От привычки пить виски, или курить виргинский табак, или носить гетры, или охотиться, или еще что-нибудь.

Нет, Филип. Дело просто в том, что ты — очень серьезная проблема для любой женщины.

Надеюсь.

И я вовсе не хочу, чтобы ты от чего-нибудь отказывался. Напротив, я хочу, чтоб ты за что-нибудь взялся.

Хорошо. (Целует ее.) Я так и сделаю. Ну, а теперь завтракай. Я пойду к себе, мне нужно позвонить по телефону.

Филип, не уходи…

Я сейчас же вернусь, милая. И буду страшно серьезным.

Ты знаешь, что ты сказал?

Конечно.

(очень радостно). Ты сказал — милая.

Я знал, что это заразительно, но не думал, что до такой степени. Прости, дорогая.

Дорогая — тоже неплохое слово.

Ну тогда до свидания, — мм — любимая.

Любимая, — ах ты, милый!

До свидания, товарищ.

Товарищ? А раньше ты сказал «милая».

Товарищ — хорошее слово. Пожалуй, не следует швыряться им по-пустому, — беру его обратно.

(восторженно). О Филип! ты начинаешь политически развиваться.

Упаси бог — черт, — все равно кто, но упаси.

Не богохульствуй. Это приносит несчастье.

(торопливо и довольно мрачно). До свидания, милая — дорогая — любимая.

Ты больше не называешь меня «товарищ»?

(выходя). Нет. Я, видишь ли, начинаю политически развиваться. (Выходит в соседнюю комнату.)

(звонком вызывает Петру. Говорит, удобно откинувшись на подушки). Ах, Петра, какой он живой, и какой — кипучий, что ли, и какой веселый. Но он ничего не хочет делать. Он считается корреспондентом какой-то дурацкой лондонской газеты, но в цензуре говорят, что он за все время послал ровно две с половиной телеграммы. С ним как-то легче дышится после Престона с его вечными разговорами о жене и детях. Вот пусть и убирается к своей жене и детям, раз они ему так нравятся. Держу пари, что он этого не сделает. Знаем мы эти мужские разговоры о жене и детях во время войны. Удобное начало, чтобы лечь с женщиной в постель, а потом, не успеешь прийти в себя, как тебя сразу огорошат теми же разговорами. Вот именно огорошат. Не знаю, как это я вообще так долго терпела Престона. А какой он мрачный — все твердит, что город вот-вот должен пасть, и вечно смотрит на карту. Вечно смотреть на карту — одна из самых отвратительных привычек, какие только могут быть у мужчины. Правда, Петра?

Я не понимаю, сеньорита.

Ах, Петра, хотелось бы мне знать, что он сейчас делает.

Ничего хорошего.

Петра, не говорите так. Вы — пораженка, Петра.

Сеньорита, я не разбираюсь в политике. Я знаю только свою работу.

Ну, хорошо, вы можете идти. Я, пожалуй, посплю еще немножко. Мне сегодня так хороню и так хочется спать.

Отдыхайте на здоровье, сеньорита. (Выходит и затворяет за собой дверь.)

В соседней комнате телефонный звонок. Филип снимает трубку.

Да. Хорошо. Пусть идет сюда.

Стук в дверь, и на пороге появляется боец в форме Интернациональной бригады. Он отдает честь поднятым кулаком. Это смуглый, красивый юноша лет двадцати трех.

Salud, товарищ. Входите.

Я прислан к вам из бригады. Мне сказали явиться в номер сто тринадцатый.

Я переменил комнату. Приказ у вас при себе?

Приказ был дан устно.

Филип берет телефонную трубку и называет номер.

Ochenta-dos cero uno cinco[18]. Алло, Хэддок? Нет. Дайте Хэддока. Говорит Хэйк. Да. Хэйк. Хорошо. Хэддок? (Оборачивается к бойцу.) Ваша фамилия, товарищ?

Уилкинсон.

Алло, Хэддок. Вы посылали товарища по фамилии Уилкинсон в рыботорговлю Бута? Отлично. Спасибо. Salud. (Вешает трубку. Потом поворачивается к Уилкинсону и протягивает ему руку.) Рад видеть вас, товарищ. Что скажете?

Я прислан в ваше распоряжение.

А!

Он колеблется, видимо, обеспокоенный какой-то мыслью.

Сколько вам лет, товарищ?

Двадцать.

Вам все это доставляет удовольствие?

Я здесь не ради удовольствия.

Нет. Конечно, нет. Я просто так спросил.

Пауза. Затем, отбросив колебания, он продолжает решительно, по-военному.

Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии, для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

Даже для самозащиты?

Ни при каких обстоятельствах.

Понятно. Каково будет задание?

Вы спуститесь вниз и погуляете по улице. Потом вернетесь в отель, возьмете номер и зарегистрируетесь у портье. Когда получите номер, зайдите сюда и сообщите мне какой, а я вам скажу, что делать дальше. Сегодня вам почти все время придется провести у себя в номере.

Пауза.

Особенно не торопитесь. Можете выпить кружку пива. В «Агвилар» есть пиво сегодня.

Я не пью, товарищ.

Правильно. Очень хорошо. Мы, люди старшего поколения, еще заражены известными гибельными пороками, которые теперь, пожалуй, поздно искоренять. Но вы должны служить нам примером. Ну, ступайте.

Слушаю, товарищ. (Отдает честь и выходит из комнаты.)

(после его ухода). Очень жаль. Да. Очень, очень жаль.

Телефонный звонок.

Да. Я слушаю. Хорошо. Нет. К сожалению, не могу. Попозже. (Кладет трубку.)

Снова звонок.

Алло! Да. Мне очень совестно, но я не могу. Просто свинство. Непременно. Да. Только попозже. (Кладет трубку.)

Снова звонок.

Алло! Ох, слушайте, честное слово, мне очень совестно. Но, может быть, немного попозже? Не хотите? Ну ладно. Идите сюда, и мы покончим с этим делом.

В дверь стучат.

Да, да, войдите.

Входит Престон. У него повязка на глазу и вообще вид неважный.

Слушайте, мне очень совестно.

От этого никому не легче. Вы вели себя возмутительно.

Согласен. Но что мне теперь делать? (Говорит без всякого выражения.) Я же сказал, что мне очень совестно.

Вы бы, по крайней мере, сняли мой халат и туфли.

(снимая). Сейчас. (Подает вещи Престону. С сожалением.) Слушайте, вы не продадите халат? Очень приятная материя.

Нет. А теперь убирайтесь вон из моей комнаты.

Вы хотите, чтоб мы опять начали все сначала?

Если вы сейчас же не уберетесь, я позвоню, чтоб вас вывели.

Вот как. Ну, звоните.

Престон звонит. Филип уходит в ванную. Слышен плеск воды. В дверь стучат, и вслед за этим входит управляющий.

Что-либо не в порядке?

Потрудитесь вызвать полицию и удалить этого человека из моей комнаты.

Мистер Престон, я уже распорядился, чтобы горничная собрала ваши вещи. Вам будет очень удобно в сто четырнадцатом. Мистер Престон, вы человек разумный — неужели вы будете вызывать полицию в отель? Полиция с чего начнет? А чьи это тут банки сгущенного молока? А чьи это тут мясные консервы? А чьи это тут запасы жареного кофе? А зачем это тут полный шкаф сахару? А откуда это тут три бутылки виски? А что это тут вообще делается? Мистер Престон, никогда не надо вмешивать полицию в частные дела. Мистер Престон, прошу вас.

(из ванной). А чьи это тут три куска мыла?

Вот видите, мистер Престон. Власти всегда дают частным делам неправильное истолкование. Есть закон, что все эти вещи нельзя держать. Есть строгий закон, что нельзя запасать продукты. С полицией всегда что-нибудь не так.

(из ванной). А откуда это тут три флакона одеколона?

Вот видите, мистер Престон. Как ни желательно, я не мог бы вызвать сюда полицию.

А, да подите вы оба к… черту. Пусть несут вещи в сто четырнадцатый. Ролингс, вы просто хам. Помните, что я вам об этом сказал.

(из ванной). А чьи это тут четыре тюбика-крема для бритья?

Мистер Престон! Четыре тюбика? Мистер Престон!

Вы только и знаете, что клянчить провизию. Кажется, вам от меня достаточно перепало. Соберите вещи, и пусть несут в сто четырнадцатый.

Сию минуту, мистер Престон, но разрешите одно только слово. Когда я, против собственного желания, обращался к вам со скромной просьбой относительно провизии, имея при этом в виду исключительно избыточные количества…

(из ванной, давясь от смеха). Что, что такое?

Я говорю мистеру Престону, что обращался с просьбой только относительно излишних запасов, и то лишь ввиду семейства из семи человек. Учтите, мистер Престон, у моей тещи — роскошь по нашим временам — остался всего один зуб. Вы меня понимаете? Всего один зуб. С его помощью — ест все, что может, и даже с удовольствием. Однако в случае выпадения буду вынужден приобрести полный протез для обеих челюстей, верхней и нижней, приспособленный для прожевывания любой пищи. И бифштекса, и бараньей котлетки, и — как это называется? — salomilio. Каждый вечер — уверяю вас, мистер Престон, — я спрашиваю: ну, как зуб у старушки? Каждый вечер я ложусь с мыслью — что мы будем делать, если он выпадет? При полном комплекте верхних и нижних зубов в Мадриде не останется лошадей для армии. Уверяю вас, мистер Престон, вы никогда не видели подобной женщины. Истинно роскошь по нашим временам. Хочу надеяться, мистер Престон, что у вас найдется ненужная баночка консервов, которую вы могли бы уделить.

Просите у вашего друга Ролингса.

(выходя из ванной). Camarada филателист, у меня как раз имеется излишек мясных консервов в количестве одной банки.

О мистер Филип! У вас душа больше этого отеля.

И вдвое грязнее. (Выходит.)

Он очень обиделся.

Вы отняли у него молодую леди. Он ревнует. Он полон ярости.

Вот, вот. Он прямо-таки набит яростью. Я вчера попробовал выбить из него немного. Никакого впечатления.

Послушайте, мистер Филип. Скажите мне правду. Скоро кончится эта война?

Боюсь, что не очень.

Мистер Филип, мне очень неприятно слышать это от вас. Уже целый год. Это ведь не шутка, мистер Филип.

А вы не думайте об этом. Держитесь, и все будет хорошо.

Вы тоже держитесь и будьте поосторожнее. Мистер Филип, будьте поосторожнее. Я знаю. Вы не думайте, что я не знаю.

Не советую вам знать слишком много. А если что и знаете, держите язык за зубами, ладно? Так у нас с вами дело и пойдет.

Но вы будьте осторожнее, мистер Филип.

Я держусь, не беспокойтесь. Выпьем? (Наливает шотландского виски и разбавляет его водой.)

Спиртных напитков не потребляю. Слушайте меня, мистер Филип. Будьте осторожнее. Сто пятый — очень нехорошо. Сто седьмой — тоже очень нехорошо.

Спасибо. Я знаю. Только сто седьмой уже ускользнул от меня. Ему дали уйти.

Сто четырнадцатый — просто дурак.

Согласен.

Вчера вечером пытался войти в сто тринадцатый, ваш, как будто по ошибке. Я знаю.

Потому я и не вернулся туда. За дураком было наблюдение.

Мистер Филип, будьте осторожны. Хотите, я поставлю на дверь французский замок? Крепкий французский замок. Самого крупного размера.

Нет. Крепкий замок тут не поможет. В таких, делах крепкие замки ни при чем.

Может быть, какие-нибудь особые поручения, мистер Филип? Чем-нибудь могу быть полезен?

Нет. Никаких поручений. Спасибо, что отшили этого дурака-журналиста из Валенсии, который хотел снять номер. У нас тут и так дураков довольно, считая вас и меня.

Если он вам нужен, его можно устроить. Я обещал ему дать знать, если освободится номер. Когда все успокоится, можно его устроить. Мистер Филип, вы только будьте поосторожнее. Прошу вас. Вы знаете.

Я держусь, не беспокойтесь. Просто иногда на меня находит скверное настроение.

В течение этого разговора Дороти Бриджес успела встать с постели, пройти в ванную, одеться и снова вернуться в комнату. Она садится за пишущую машинку, потом заводит патефон. Филип у себя в номере слышит музыку. Это — баллада Шопена As-dur op. 47.

(Управляющему.) Извините — одну минутку. Вы сейчас будете переносить его вещи? Если кто-нибудь меня спросит, попросите, пожалуйста, подождать.

Я скажу горничной, которая будет собирать вещи.

Филип подходит к двери Дороти и стучит.

Войди, Филип.

Можно мне выпить здесь стакан виски?

Конечно. Пожалуйста.

У меня к тебе две просьбы.

Пластинка кончилась. Видно, как из номера 110 выходит управляющий, потом входит горничная и начинает собирать вещи Престона, складывая их на кровать.

Какие, Филип?

Во-первых, уехать из этого отеля, а во-вторых, вернуться в Америку.

Филип, ты просто нахал. Ты еще хуже Престона.

Я не шучу. Тебе сейчас не место в этом отеле. Я говорю серьезно.

Мне было так хорошо с тобой, Филип, перестань. Пожалуйста, милый, я тебя очень прошу, перестань.

Видно, как на пороге соседней комнаты показывается Уилкинсон в форме бойца Интернациональной бригады.

(горничной). Товарища Ролингса нет?

Войдите и посидите здесь. Он вас просил подождать.

Уилкинсон садится в кресло, спиной к двери. В соседней комнате Дороти поставила новую пластинку. Филип поднимает иголку, и пластинка продолжает впустую вертеться на диске.

Ты, кажется, хотел выпить. Вот, пей.

Я уже расхотел.

Милый, что с тобой?

Слушай, я вовсе не шучу. Ты должна отсюда уехать.

Я не боюсь обстрела. Ты это знаешь.

Дело не в обстреле.

А тогда в чем же дело, милый? Я тебе не нравлюсь? А я так хотела, чтоб тебе было хорошо со мной.

Как мне заставить тебя уехать?

Никак. Я не уеду.

Я тебя перевезу в «Викторию».

Ты меня не перевезешь в «Викторию».

Если б я только мог разговаривать с тобой.

А почему ты не можешь?

Я ни с кем не могу разговаривать.

Милый, это у тебя просто торможение. Тебе нужно пойти к специалисту по психоанализу, и он тебя мигом приведет в норму. Это очень просто и даже увлекательно.

Ты безнадежна. Но ты очень красива. Я заставлю тебя уехать.

Он ставит иголку на пластинку и подкручивает завод.

Если я сегодня скучный, извини.

Патефон играет. В это время у двери номер 110, где горничная продолжает собирать вещи, а Уилкинсон сидит на прежнем месте, остановился человек. На нем берет и плащ, и, прислонившись к косяку, чтобы удобнее было целиться, он стреляет Уилкинсону в затылок из длинноствольного маузера. Горничная вскрикивает: «Ай!» — затем начинает плакать, закрыв лицо передником. Филип, услышав выстрел, толкает Дороти на постель и с револьвером в правой руке идет к двери и, пользуясь ею как прикрытием, смотрит в одну, потом в другую сторону; затем выходит в коридор и входит в соседнюю комнату. Увидев у него в руке револьвер, горничная снова вскрикивает.

Перестаньте.

Он подходит к Уилкинсону и приподнимает его голову; голова тотчас же снова падает.

Сволочи. А, сволочи.

Дороти вышла за ним в коридор и остановилась в дверях. Он вталкивает ее обратно в комнату.

Уходи отсюда.

Филип, что это?

Не смотри туда. Этот человек мертв. Его застрелили.

Кто застрелил?

Может быть, он сам застрелился. Тебя это не касается. Уходи отсюда. Ты что, никогда не видела мертвое тело? Ты же все-таки военная корреспондентка. Уходи отсюда и садись писать статью. Это все тебя не касается. (Обращается к горничной.) Эти банки и бутылки заберите тоже, и поскорее. (Начинает выбрасывать вещи из шкафа на кровать.)Все сгущенное молоко. Все мясные консервы. Весь сахар. Всю лососину в томате. Весь одеколон. Все мыло. Уберите это отсюда. Придется вызвать полицию.

Занавес

Конец первого акта